К юбилею Победы - Рафаэль Клейнер - Детская площадка - 2010-05-08
К. ЛАРИНА: 9 часов 35 минут и в нашей студии Майя Пешкова, Майя, приветствую тебя.
М. ПЕШКОВА: Доброе утро
К. ЛАРИНА: И наш гость – Рафаэль Александрович Клейнер, здравствуйте, Рафаэль Александрович.
Р. КЛЕЙНЕР: Здравствуйте
К. ЛАРИНА: Мастер художественного слова, замечательный артист, замечательный чтец, народный артист России, и мы уже по традиции встречаемся в эти майские дни с Рафаэлем Александровичем, поскольку всегда есть, что сказать, с помощью стихов, которых в голове столько… Не могу себе представить, сколько вмещает эта голова!
Р. КЛЕЙНЕР: Да. Много лет назад я подготовил программу «Строки, пробитые пулей». Это стихи, письма, дневники поэтов-москвичей, павших на фронтах Отечественно войны. Это Михаил Кульчицкий, Павел Коган, Николай Майоров, Всеволод Багрицкий, Борис Смоленский. А потом стал ездить по стране с этой программой, и почти в каждом городе приходили матери, отцы, братья, сёстры, любимые девчонки и приносили стихи погибших ребятишек. Иногда стихи были не очень, но я же не могу сказать маме, что, там, это стихотворение не такое.
К. ЛАРИНА: Конечно.
Р. КЛЕЙНЕР: И я шёл уже к поэтам – Давиду Самойлову, Левитанскому Юрию, Александру Межирову, Михаилу Луконину и они чуть-чуть подправляли, редактировали. Вот так родилась программа «Строки, пробитые пулей».
К. ЛАРИНА: Скажите, пожалуйста, а всё-таки вы работали на Таганке же, сколько лет?
Р. КЛЕЙНЕР: Да, ну, года 4-5 работал.
К. ЛАРИНА: Не принимали участия в «Павших и живых»?
Принимал, да. В спектакле «Павшие и живые» до меня роль Семёна Гудзенко играл Николай Губенко. А после того, как я выдержал конкурс молодых артистов-чтецов в Московскую государственную филармонию и стал читать сольные концерты, после меня стал играть эту роль Владимир Высоцкий.
К. ЛАРИНА: Тогда можно попросить вас прочесть стихотворение?
Р. КЛЕЙНЕР: Семёна Гудзенко? Пожалуйста. Илья Эренбург написал: «Это был одни из тёплых весенних дней, утром в дверь моей комнаты постучались. Я увидел грустноглазого юношу в гимнастёрке. Я предложил ему сесть, он отказался и потребовал, чтобы я выслушал его стихи. Я приготовился к очередному испытанию, ну кто тогда не писал стихов - о танках, о Гастелло, о партизанах, и вдруг услышал…» И Семён Гудзенко прочёл:
Когда на смерть идут - поют,
А перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою - час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг, и почернел от пыли минной.
Разрыв - и умирает друг, и, значит, смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед, за мной одним идет охота.
Будь проклят сорок первый год и вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит, что я притягиваю мины.
Разрыв - и лейтенант хрипит, и смерть опять проходит мимо.
Но мы уже не в силах ждать,
И нас ведет через траншеи окоченевшая вражда,
Штыком, дырявящая шеи.
Бой был коротким, а потом - глушили водку ледяную,
И выковыривал ножом из под ногтей я кровь чужую.
Это стихотворение «Перед атакой», а потом Семён Гудзенко про это стихотворение «Перед атакой» напишет:
Угрюмый старшина опять ползёт по щели,
Не докурить, не домечтать нельзя.
Уже на бруствер брошены шинели,
Сейчас в атаку бросятся друзья.
И началось. Я выскочил по знаку.
Огонь над полем боя нависал.
Так было. А стихи «Перед атакой»
Я после, в лазарете, намарал.
К. ЛАРИНА: Нас не надо жалеть…
Р. КЛЕЙНЕР: Да, это большое, длинное, красивое стихотворение, Семён Гудзенко написал. Он умер 15 февраля 53 года, Когда он умер, написал Константин Симонов, было такое чувство, словно его вдруг, через 10 лет настиг долетевший с войны осколок. И вот Семён Гудзенко написал это стихотворение «Моё поколение».
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
На могилах у мертвых расцвели голубые цветы.
Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
Нам досталась на долю суровая участь солдат.
У погодков моих нет ни жен, ни стихов, ни покоя -
Только сила и зависть. А когда возвратимся с войны,
Все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
Что отцами-солдатами будут гордится сыны.
Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в первой атаке первой пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-
У погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду,- она к нам в окопы и щели
Приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.
Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
Эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
И могилы над Волгой, где тысячи юных лежат,-
Это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
Подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.
...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудные годы чисты.
А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,
Все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-
Пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,
Чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.
Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
Матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -
Всё допишем, ровесник, и работу найдем для себя.
А сейчас, когда приходишь в Центральный Дом литераторов, с левой стороны на мемориальной доске – фамилии наших москвичей, ребят, павших на фронтах Отечественной войны. И там есть ну все фамилии. Ну вот хотя бы несколько строчек, Михаил Кульчицкий, из дневниковых записей, и хотя бы одно стихотворение. Он писал: «Итак, я в Москве, учусь в литературном институте. Институт наш напоминает тихий сумасшедший дом, разговоры только о стихах. У нас, молодых поэтов нового течения, много пунктов разногласий с теперешними серыми стихами в журналах. Теперь в поэзии душно, а равняться нужно не на стенгазету, а на будущую онтологию мировой поэзии». Или он пишет: «На днях я был на репетиции в драмстудии Арбузова – это новаторы, не имеющие своего театра, им нужно помочь. Познакомился с сыном Эдуарда Багрицкого, Всеволодом, его стихи были вкраплены в представление как песни». А вот ещё одна запись: «А позавчера был самый счастливый день в моей жизни. Я был на вечере Пастернака. Подойти познакомится с ним не посмел, как не посмел бы отломить шматок от Большой Медведицы». И одна из последних записей. Теперь мы знаем правду, а когда я был маленький, война закончилась, нам говорили, что на нас фашисты напали неожиданно, а Михаил Кульчицкий в одной из последних записей сказал: «Война, война, которую мы ждали и знали, что она придёт. Война, все мы сразу пошли в истребительный батальон, едем куда-то под Москву рыть окопы, ни о каком поэтическом творчестве не может быть и речи, мы зверски устаём от ночных нарядов, но я уже втянулся и не устаю. А пилотку нужно носить немного на бок, два пальца, звёздочка посередине – это мне нравится, потому что придаёт бодрый вид».
Я раньше думал: "лейтенант"
звучит вот так: "Налейте нам!"
И, зная топографию,
он топает по гравию.
Война ж – совсем не фейерверк,
А просто – трудная работа,
когда,
черна от пота,
вверх
скользит по пахоте пехота.
Марш!
И глина в чавкающем топоте
до мозга костей промерзших ног
наворачивается на чeботы
весом хлеба в месячный паек.
На бойцах и пуговицы вроде
чешуи тяжелых орденов.
Не до ордена.
Была бы Родина
с ежедневными Бородино.
К. ЛАРИНА: Рафаэль Александрович, давайте я вас спрошу, во-первых, можно ли будет вас увидеть вот в эти дни в мае где-нибудь на концертах?
Р. КЛЕЙНЕР: Ну конечно! Идут концерты, ну вот позавчера камерная сцена Концертного зала Чайковского – мы ветеранов поздравляли. Потом на следующий день поздравляли ветеранов, и я выступал в Центральном Доме работников искусств. 9 мая я буду выступать на площади в своём родном округе, читать стихи.
К. ЛАРИНА: Это где?
Р. КЛЕЙНЕР: Это метро «Аэропорт». И я буду читать и стихи Константина Симонова, а рядом дом, где жил и работал Константин Михайлович Симонов. 10-го мая буду выступать в концерте Дома учёных, 11-го мая буду в колледже читать, в академии. 14-го – в библиотеке Светлова 70-летие Иосифа Бродского отмечаем. Потом буду читать 14-го же в Театре Музыки и Поэзии Елены Камбуровой. Я буду читать программу «Я это видел сам». Когда я подготовил, сделал и стал выступать с программой «Строки, пробитые пулей», стихи поэтов, павших на фронтах Отечественной войны, потом появилась потребность сказать о войне. И родилась программа «Я это видел сам». Автор композиции, режиссёр – поэт-фронтовик Давид Самойлов. Это стихи Тарковского, Луконина, Межерова, Ахматовой, Пастернака, Наровчатова, Марка Соболя, Евгения Винокурова, Булата Окуджавы…
К. ЛАРИНА: Левитанского.
Р. КЛЕЙНЕР: Юрия Левитанского. Это поэт идёт по войне, с первого дня до последнего дня. И вот у Елены Камбуровой, театр под руководством Елены Камбуровой, я буду читать.
24-го тоже концерт в Доме русского зарубежья, 25-го – Центральный Дом литераторов, но это не мои сольные, я там участвую в концертах. А 27-го в Доме русского зарубежья будет 70-летие лауреата Нобелевской премии, я буду читать Иосифа Бродского. Ну и прошли вечера и будут, да, 2-го июня будет огромный, большой вечер в Концертном зале Чайковского, посвящённый 90-летию поэта Давида Самойлова. Он про это поколение написал:
Перебирая наши даты,
Я обращаюсь к тем ребятам,
Что в сорок первом шли в солдаты
И в гуманисты в сорок пятом.
А гуманизм не просто термин,
К тому же, говорят, абстрактный.
Я обращаюсь вновь к потерям,
Они трудны и невозвратны.
Я вспоминаю Павла, Мишу,
Илью, Бориса, Николая.
Я сам теперь от них завишу,
Того порою не желая.
Они шумели буйным лесом,
В них были вера и доверье.
А их повыбило железом,
И леса нет - одни деревья.
И вроде день у нас погожий,
И вроде ветер тянет к лету...
Аукаемся мы с Сережей,
Но леса нет, и эха нету.
А я все слышу, слышу, слышу,
Их голоса припоминая...
Я говорю про Павла, Мишу,
Илью, Бориса, Николая.
И в этой же программе есть огромный пласт, кусок, посвящённый Ленинграду и блокаде Ленинграда, и даже есть текст Ольги Берггольц , День снятия блокады, она читала текст.
Вот стихотворение, например, «Баллада о чёрством куске», Владимир Лившиц.
По безлюдным проспектам. Оглушительно громко
Громыхала на дьявольской смеси трехтонка.
Леденистый брезент прикрывал ее кузов.
Драгоценные тонны замечательных грузов.
Молчаливый водитель, примерзший к баранке,
Вез на фронт концентраты, вез он хлеба буханки.
Вез он сало и масло, вез консервы и водку,
И махорку он вез, проклиная погодку.
Рядом с ним лейтенант прятал нос в рукавицу.
Был он худ, был похож на голодную птицу.
И казалось ему, что водителя нету,
Что забрел грузовик на другую планету.
Вдруг навстречу лучам – синим трепетным фарам –
Дом из мрака шагнул, покорежен пожаром.
– Стоп! – сказал лейтенант, – Погодите, водитель!
– Я, – сказал лейтенант, – здешний все-таки житель.
И шофер осадил перед домом машину.
И пронзительный ветер ворвался в кабину.
И взбежал лейтенант по знакомым ступеням
И вошел. И сынишка прижался к коленям.
Воробьиные ребрышки, бледные губки…
Старичок семилетний в потрепанной шубке.
– Как живешь, мальчуган? Отвечай без обмана!
И достал лейтенант свой паек из кармана.
Хлеба черствый кусок дал он сыну: – Пожуй-ка!
И шагнул он туда, где дымилась буржуйка.
Там – поверх одеяла – распухшие руки.
Там жену он увидел после долгой разлуки.
И, боясь разрыдаться, взял за бледные плечи.
И в глаза заглянул, что мерцали, как свечи.
Но не знал лейтенант семилетнего сына.
Был мальчишка в отца – настоящий мужчина.
И когда замигал догоревший огарок,
Маме в руку вложил он отцовский подарок.
А когда лейтенант вновь садился в трехтонку,
– Приезжай! – закричал ему мальчик вдогонку.
И опять сквозь лучи снег летел, как сквозь сито.
Снег летел, как мука, плавно, медленно, сыто.
Грузовик отмахал уже многие версты.
Освещали ракеты неба черного купол.
Тот же самый кусок, не надкушенный, черствый,
Лейтенант в том же самом кармане нащупал.
Потому, что жена не могла быть иною.
И кусок этот снова ему положила.
Потому, что была настоящей женою.
Потому, что ждала, потому, что любила.
Грузовик по мостам проносился горбатым.
И внимал лейтенант орудийным раскатам
И ворчал, что глаза снегом застит слепящим.
Потому, что солдатом он был настоящим.
Это написано, Владимир Лившиц написал во время войны стихотворение.
К. ЛАРИНА: Давайте мы сделаем так: не будем ничего разыгрывать, а просто отдадим в хорошие руки те замечательные подарки, которые принёс Рафаэль Александрович Клейнер к нам на передачу. Это, как вы понимаете, диски мр3, как я понимаю, большие программы чтецкие. Я назову, что это, а вы сами будете выбирать и свои заявки присылайте на смс. Напомню куда: +7(985)970-45-45. Итак, Пушкин «Повести Белкина» и «Пиковая дама» – это один альбом. Блаженный Августин Аврелий «Исповедь» – это второй альбом. «Расторжение брака» Клайв Стейплз Льюис – это третий альбом. Ещё Пушкин, Платон «Апология Сократа» и Чаадаев «Философические письма» и «Апология сумашедшего». Итак, выбирайте, что вы хотите и на смс присылайте: +7(985)970-45-45.
«Я это видел сам» – так называется одна из ваших программ. А вы что-нибудь помните из своего детства, когда уже была война? Я так понимаю, что совсем маленьким вы были ребёнком? Хоть что-то осталось в памяти?
Р. КЛЕЙНЕР: Я родился в 39-м году в Сибири, в Сибирь нас увезли, эвакуировали химкомбинат, и мама с двумя детьми, с моим братом и со мной поехала. Но война началась, мне было 2 годика. Я помню, что я очень есть хотел. Хлеб. И помню ещё такое, что когда давали хлеб по карточкам, я ходил получать этот хлеб, и мама разрешала отрезать один кусочек и макнуть в сахар один только раз. Но, видно, я тогда уже был артистом. Я говорил: «Мама, можно я его поцелую, хлеб?» Она говорит, плачет: «Да, ну поцелуй». Я отворачивался, облизывал хлеб, чтобы сахару больше прилипло. Вот это я помню. И помню вот такие 2 вещи: еда, манная каша была мечта, и была мечта – белые рубахи. Теперь у меня и то, и другое есть, но манную кашу я больше не ем уже в жизни, и белых рубах очень много. Но я их стараюсь тоже не носить. Ну вот такое детство. Конечно, это очень тяжело было. Костыли, вернувшиеся с фронта инвалиды. Был один сюжетик. Я очень просил броневичок. Мне дали броневичок. Во дворе. У бабушки Туевой мы жили. И я его кинул через забор и попал девочке в голову. Ну, так ударил. А у девочки вернулся инвалид-отец с войны. И он стал бить мою маму за то, что вот я…
К. ЛАРИНА: Такой хулиган.
Р. КЛЕЙНЕР: Ну да, «Я воевал за вас» - он, - «А вы тут вот это делаете». Я помню, вот это я помню. И мама стояла совершенно спокойно. Совершенно. Правда, он костыль сломал, ударяя её.
К. ЛАРИНА: Ничего себе.
Р. КЛЕЙНЕР: Вот такое. А больше какой-то такой печали не было. Вот было, военных мы смотрели, очень, когда они шли, когда гуляли. И потом когда я сам уже служил 3 года и 8 месяцев в армии, мама присылала мне письма. А в письме, чтобы рубль послать, мятый, она писала: «Целую тебя один раз». Или там: «Целую тебя три раза». Ну вот.
К. ЛАРИНА: Смотрите, у нас остаётся 3 минуты. Прочтём на 3 минуты?
Р. КЛЕЙНЕР: Да, конечно, конечно. Ну вот:
Давайте после драки
Помашем кулаками,
Не только пиво-раки
Мы ели и лакали,
Нет, назначались сроки,
Готовились бои,
Готовились в пророки
Товарищи мои.
Сейчас все это странно,
Звучит все это глупо.
В пяти соседних странах
Зарыты наши трупы.
И мрамор лейтенантов -
Фанерный монумент -
Венчанье тех талантов,
Развязка тех легенд.
За наши судьбы (личные),
За нашу славу (общую),
За ту строку отличную,
Что мы искали ощупью,
За то, что не испортили
Ни песню мы, ни стих,
Давайте выпьем, мертвые,
Во здравие живых!
А Николай Майоров, поэт, погибший в Отечественную войну 8 февраля 42 года, он написал, как бы обращаясь к нам сегодня:
Нам не дано спокойно сгнить в могилах -
Лежим навытяжку и приоткрыв гробы,-
Мы слышим шум предутренней пальбы,
Призыв охрипшей полковой трубы
С больших дорог, которыми ходили.
Мы все уставы знаем наизусть.
Что гибель нам? Мы даже смерти выше.
В могилах мы построились в отряд
И ждем приказа нового. И пусть
Не думают, что мертвые не слышат,
Когда о них потомки говорят…
К. ЛАРИНА: Спасибо большое, напомню, наш гость – народный артист России Рафаэль Клейнер, очень много перечислил он для вас возможностей встреч с поэзией, замечательной, поэтому выбирайте день и выбирайтесь для того, чтобы послушать эти замечательные строчки. Спасибо вам, Рафаэль Александрович, и с праздников вас поздравляю!
Р. КЛЕЙНЕР: И вас с праздником, спасибо дорогие радиослушатели Эха Москвы.
К. ЛАРИНА: Спасибо. Я напомню ещё раз, что сегодня вам просто так отдаём замечательные альбомы – чтецкие программы нашего гостя, Рафаэля Клейнера, «Философические письма» Чаадаева, Платон «Апология Сократа», Пушкин «Повести Белкина», «Пиковая дама», Льюис «Расторжение брака» и Блаженный Августин «Исповедь». Выбирайте и присылайте ваши заявки на смс +7(985)970-45-45.