Реплика Черкизова - 2002-08-29
Что делать без учителя?! Я не о школьном учителе речь веду: без него берешь в руки книжки, читаешь их аккуратненько, потом идешь и сдаешь экзамены экстерном.
Я и не об учителе по жизни речь веду: без него все равно жизнь не так, так эдак сложится. Может, оно и к лучшему получится.
Я о маленьких таких, по стране шоркающих: топ-топ, сюда заглянул, потом - взял и сказал; топ-топ, туда посмотрел, потом - взял и подытожил; топ-топ, в небеса взглядом утек, там потек, потек, потом - взял и все обозначил.
Такие маленькие учителя-бродяжки, бомжи знаний, как я их называю, они нам - что свежий воздух; кислородная затяжка, да-да, именно кислородная: наставление Минобороны, что лучше сосать, чем курить - я усвоил навсегда.
Без этих бомжиков никакого правильного представления о прожитой жизни не образуется; так и останешься перекатывающимся колобком, да хошь и скопом, но на базе-то - сплошной голяк...
И не человек ты без этих учителков, и мир тебе не открыт, и душа твоя в потемках топорщится от неудобств; словом, сдохнем без таких учителей. Ура, что они с нами...
Вот, Путин, к примеру. Приехал в Казань и все всем объяснил. В настоящее время "нет трудовых коллективов, партийных ячеек и организаций, как это было во времена КПСС, нет воспитателей и наставников, а значит никто, кроме религии не может донести до человека общечеловеческие ценности".
Представляете, какой я был полный бекрень: всю жизнь, опрометчивый, думал, что про общечеловеческие ценности меня папа с мамой просвещали; двор московский, в котором мы, как в корыте, от глупостей оттирались, а к умностям - не шатко, но и не валко - прислонялись. Книжки, которые мы, уже прислонютые, на ночь глядя, а то и ночью с фонариком читали; глаза себе портили - Купера там, Дюма, Ремарка с Хэмом, Сервантеса с Шадерло де Лакло, Куприна со Стругацкими, Тютчева с Пастернаком, - тоже, я думал, меня чему-то там учат - тому, что такое добро, и тому, что такое подляна, тому, что такое жизнь и тому, как страшна и неизмерима смерть.
А еще я думал, что, когда сижу рабочими сутками, из школы сбежав, в цветаевско-пушкинском музее, обочь импрессионистов, к примеру, - тоже чему-то у них такому вот, общечеловеческому учусь.
Ан нет, дурак ты, Черкизов; дожил почти до полтинника, а ни черта не сообразил.
Оказывается, капэсесня меня человеческому уму-разуму учила, как частному, так и общему.
Трудовой коллектив из меня человека делал. Вот, теперь я все про себя понял: никакой я не человек по советскому образу и подобию, потому как и на партячейку клал, и на коллектив с наставниками. Вот и вырос антисоветской недотыкомкой.
Но и к попам я ведь не пойду - ни к раввинам, ни к муллам, ни к ксендзам, ни к батюшкам. Потому как ежели мне о чем с Ним поговорить захочется, так я с Ним сам и поговорю. Или подойду во Флоренции к микельанджеловской Пьете, постою там час-другой, и наговоримся мы с Ним вдосталь.
Так что понял я, учителко: недотымкой и помру.
У меня только напоследок один вопрос, к тебе, к бродяжке: скоко ж тебе патриарх наш за такую джинсу заплатил?