Русский студент на рандеву с революцией - Алла Морозова - Цена Революции - 2021-02-21
21.02.2021
Михаил Соколов
―
В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции». Ведет ее Михаил Соколов. Сегодня мы поговорим о русском студенчества ХIХ – начала ХХ века, как оно становилось одной из движущих сил революционного движения. И наш гость сегодня Алла Морозова, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН. Добрый вечер, Алла Юрьевна! Ну, вот первый вопрос всё-таки такого общего плана. Можно ли говорить о том, что уже в середине XIX века студенты были такой активной и заметной группой населения в крупнейших городах России?
Алла Морозова
―
Добрый вечер! Ну, пожалуй, можно говорить о том, что они стали такой заметной группой во второй половине XIX века. Первые массовые такие студенческие демонстрации начинаются в 60-е годы, 70-е. И к концу XIX века практически, ну, почти ни одного года не проходило без так называемых студенческих волнений, или как их власти и особенно полицейские источники называли студенческим беспорядками. К таковым относились и выходы студентов на улицу абсолютно мирные, так и какие-то несанкционированные, как теперь выражаются, сборища студентов. То есть фотки по каким-то студенческим или общественно-политическим вопросам.
М. Соколов
―
Ну, вообще я замечу, что университетов и крупных вузов уже в середине XIX века было достаточно много. Там Петербург, Москва, Казань, Харьков, Киев. Это всё университеты. Потом открывались ещё в Одессе, Томске, Варшаве технологические институты, технологическое училище. Это Петербург, Москва. Там горный, лесной институт. То есть целое… В общем, уже сеть эта была. Вот если говорить о тех условиях, в которых жили и учились студенты, во-первых, какова была доступность образования? Было ли оно платным в то время?
А. Морозова
―
Да, образование было платным. Необходимо было вносить плату за слушание лекций. Также ещё, ну, какие-то учебные пособия необходимо было покупать. Но существовала достаточно разветвленная сеть стипендий. Были так называемые казеннокоштные студенты. Ну, была не очень большая прослойка достаточно обеспеченных студентов, которых просто содержали родители, имели возможность содержать на хорошем уровне. Но в целом по всем воспоминаниям, студенческие годы – это годы голодные. Это недоедание. Это вечная беготня по каким-то студенческим дешёвым столовкам, покупка в складчину литературы, гектографирование лекций и так далее. То есть особого богатства у студентов, конечно, не наблюдалось.
М. Соколов
―
А традиции? Вот мы помним про Татьянин день. А что-то ещё, наверное, было, так сказать, вот в жизни студенчества…
А. Морозова
―
Ну, был в традициях, значит, Татьянин день. Да, то, что знают все москвичи. Такие же традиционные шествия по городу были 8 февраля в день основания санкт-петербургского университета. Там, правда, такого разгула не допускалось, потому что там получалось, что студенты, переходя Неву, попадали на Невский, оказывались рядом с Зимним дворцом, и тут, конечно, уже старались их разгула особенно не допустить. А в Москве было даже… в определенные годы существовало такое, ну, полногласное, полу… вернее такое полуофициальное указание полиции студентов в этот день особо не задерживать, а ежели будут найдены пьяными, препровождать по месту жительства, а не тащить участок. Похожие традиции были в Дерптском университете, но там они шли… Это было как бы на манер западных вот таких гуляний студенческих, скорее вот с немецкой такой основой, не… не так вот как… не так, может быть, широко как в России, но скорее вот связано с европейской студенческой традицией.
М. Соколов
―
Скажите, а вот как контролировалась собственно жизнь студенчества? Там был какой-то надзор? Ну, скажем, какие-то инспекторы, воспитатели, что-то такое? Или, так сказать, здесь контроля такого особого специального не было со стороны власти?
А. Морозова
―
Надзор был, и это была одна из главных проблемы и одним из главных требований о ликвидации вот этого надзора, потому что там ситуация сложилась таким образом. В 1863 году на волне великих преобразований был принят достаточно либеральный университетский устав, по которому студенческая жизнь регламентировалась не так уж сильно. А вот в 1884 году опять же вполне в духе времени был принят новый университетский устав и вслед за ним в 85-м году правила, которые разъясняли этот документ, по которым жизнь студента регламентировалась очень жёстко. Вводилась вновь форма, причём так это и было аргументировано тем, что это облегчит надзор за студентами. Причём форму студент должен был носить не только в здании университета, но и вообще по жизни. Причём регламентация была вплоть до того, что могли, скажем, привлечь студента за то, что он зимой идёт в теплой шапке, а не в фуражке форменной студенческой, и то, что там ему холодно, это как бы никого не волновало. Кроме этого вводилась система инспекций, причём это инспекция подчинялась напрямую ректору. Она шла не через как бы профессорский, не… не через преподаватель… не по преподавательской линии, а это чисто административная такая инспекция. И плюс к этому были ещё ненавидимые всеми педили. Собственно это, ну, такой, может быть, аналог классных дам в гимназиях. Да? Но, как правило, они формировались из каких-то бывших отставных военных и службу свою понимали по принципу тащить и не пущать. И была масса стычек, потому что, конечно, еще и чисто интеллектуальный уровень был несопоставим со студенческими… со студенческим. И требование отменить вот эту инспекцию, прекратить надзор за студентами вот такой мелочный было, в общем, одним из основных. Проблема была ещё в том, что студент оказывался подвержен как бы двойному контролю. То есть он с одной страны должен был подчиняться полиции, а с другой стороны вот этой вот университетской инспекции. И даже поехать, скажем, домой к родителям на каникулы, он должен был получить отметку, что он отпущен, приехавши в этот родной город, он должен был отметиться, что он прибыл, и возвращаясь в университетский город обратно такая же должна была быть произведена операция. То есть получался двойной надзор по сравнению, скажем, ну, с обычным гражданином… не гражданином, а с обычным подданым империи.
М. Соколов
―
Ну, а полиция вообще, она допускалась в университеты? Или всё-таки существовала вот такая университетская автономия как в Европе?
А. Морозова
―
Нет, университетская автономия вот как раз по… по уставу вот этого… после введения нового устава полиция вполне себе в университет допускалась, приходила туда и часто вызывала с… Причем проблема была в том, что сама университетская администрация часто вызывала эту полицию для усмирения и для, значит, это… ограждения, как они говорили, добропорядочных студентов от смутьянов. После чего, там после какой-то студенческой сходки, скажем, всех участников… Первый этап был всех… как формулировалось тогда, переписывали. То есть записывали все их данные. Особо буйных, то есть вот как бы выступавших и поддерживавших какие-то выступления, отправляли уже в участок. А в Московском университете обычный путь был такой: сначала в манеж их всех загоняли, поскольку там было много свободного места, а потом уже распределяли по полицейским участкам для оформления, скажем так.
М. Соколов
―
Ну, а как вообще происходило вот проникновение в студенческую среду таких вот модных оппозиционных там или социалистических идей? Вот это когда всё-таки началось? Уже после начала реформ Александра II?
А. Морозова
―
Ну, тут трудно говорить специально о проникновении каких-то особенно специальных идей, потому что в принципе большая часть студенчества была, ну, скажем так, радикально настроена. То есть для них вот эти все… Если первоначально требования у них были, ну, как бы корпоративными: то есть ограничение всевластия инспекции, разрешение существования студенческих организаций. Там же проблема была ещё в том, что все студенческие организации были запрещены. Постулировалось и уставом и вот этими правилами поведения, что студент есть отдельный посетитель университета. То есть буквально больше трех не собираться. Землячество, касса взаимопомощи, какие-то совместные… все совместные действия сразу оказывались вне закона, даже если они носили самый невинный характер. И борясь против вот этой как бы корпоративной справедливости, очень быстро студенты приходили к выводу, что это не от университета зависит, а что это часть государственной системы. И поэтому в целом… В целом студенчество всё-таки было радикально настроено, так сказать, антиправительственно, анти-государственно. Конечно, были и лояльные подданные и, так сказать, совсем откровенно монархически настроенные, но в целом настроение было радикальным. Что касается партий, то проникновение происходит обычным как бы образом через чтение литературы. Но партии начинают специально какими-то студенческими вопросами заниматься и обращать внимание на пропаганду в студенческой среде все-таки где-то с начала XX века, когда уже стало ясно, что студенты – это реальная такая большая политическая сила. После 2-х студенческих забастовок вот тут уже начинается скорее разделение по каким-то, ну, политическим пристрастиям студенчества. До этого, ну, максимально деление там либералы, радикалы. Вот так вот.
М. Соколов
―
Ну, а вот какие собственно студенческие кружки нам известны? Когда они появились впервые? Вот я помню чайковцы. Мы недавно как раз говорили о Кропоткине. И он был одним из… Собственно он студентом же после офицерской службы был. И он был участником вот этого кружка, который мы по имени Николая Чуковского называем чайковцами. Да? Пропагандистов. В 70-е годы.
А. Морозова
―
Да. Но это скорее такой неспецифическое студенческой явление. То есть это люди были как бы изначально политически ориентированы, но просто в это время они были студентами. У большинства студентов путь был, если так выразиться, путь в революцию немножко другой. Начиналось с чисто студенческих каких-то организаций. Вот самыми массовый такими организациям были землячества, которые опять же по… Они существовали там с 60-х годов. И, в общем, это естественное такое объединение студентов, приехавших в совершенно чужой университетский город огромный. Вполне им свойственно было объединиться по месту рождения, по тому городу, откуда они приехали. Кто-то там мог быть знаком друг с другом даже там с детства. Но эти землячества по уставу 84-го года тоже оказывались под запретом. И уже само участие в землячествах приводило к тому, что студент уже участвовал в чем-то нелегальном, в чем-то запрещенном. И вот от этого приходили уже к какой-то революционной осмысленной деятельности.
М. Соколов
―
Ну, а вот, кстати, можно ещё об этих землячествах? Это всё-таки насколько они такие большие группы, так сказать, объединяли, скажем, выходцев из какого-то города или из какой-то губернии? Собственно чем они занимались? Там у них какая-то касса взаимопомощи существовала, еще что-то, в общем, или они совместно там квартиры снимали? Ну, вот что это такое?
А. Морозова
―
Ну, понятно по названию, что это объединение выходцев из какой-то определённой местности. В зависимости от того, сколько набиралось студентов из какой-то местности, могли быть землячества по губернскому принципу, могли быть по городскому. Иногда бывало даже до уровня уездов опускалось вот эта дробная такая организация. Они объединялись, скажем, вот в Московском университете, но и в Питере тоже это было, был Союз землячеств, и соответственно во главе его стоял Союзный совет объединенных землячеств. Довольно… К середине 90-х годов сложилась довольно серьезная структура этого… этой организации. Значит, ну, проводились земляческие собрания, проводились даже между земляческие собрания по каким-то… для обсуждения и студенческих вопросов, и каких-то, ну, общественно-политических, так их назовём. Была касса взаимопомощи обязательно, конечно. И даже было судебная комиссия у этого Союзного совета, на которой разбирались… разбиралось поведение как студентов, так и профессоров. То есть, скажем, вот знаменитая история, когда освистали и ошикали Ключевского после его верноподданического, так сказать, проявления по случаю смерти Александра III. Этот инцидент разбирался судебной комиссии Союзного совета и было принято… вынесено такое решение, что как бы, ну, что студенты были неправы в форме своего выражения как бы, но и лектор был неправ тоже в форме своего выражения по отношению к студентам. То есть в основном речь шла не об осуждении каких-то взглядов, а об осуждении и вообще подлежала, так сказать, обсуждению форма поведения с тем, чтобы не было допущено какого-то взаимного оскорбления с одной стороны. Но и с другой стороны с такой, ну, нравственно этической позиции – что ли? – был подход, потому что там был… Был, например, случай, когда обсуждалось дело какого-то… Я сейчас не помню точно фамилию этого профессора, который, ну, фактически в завуалированной форме брал взятки за успешное прохождение экзамена.
М. Соколов
―
А вот, кстати говоря, каково было настроение собственно профессуры? Она как относилась к, так сказать, вот этим попыткам самоуправления в студенческой среде? Какие ее предлагались подходы, может быть, что-то изменить и так далее? Что мы знаем?
А. Морозова
―
Ну, профессура вела себя очень по-разному. И были случаи, конечно, там… Ну, вот скажем, Тимирязев отменил лекцию, согласился. Да? К нему пришли преподава… студенты и попросили отменить лекцию, потому что в этот день они собирались отслужить там ритуальную такую панихиду по… кажется, в память Чернышевского. А, скажем, традиционно было не отменять учёбу, ну, явочным порядком 19 февраля в память о великой реформе. Кто-то из преподавателей соглашался. Кто-то не шел навстречу. Вот, например, была история, опять же разбившаяся этой судебной комиссией, когда профессор Янжил отказался отменять лекции, сказавши, что он не видит смысла ничего не делаем отмечать такой великий праздник. И соответственно тоже вот была там коллизия, потому что пытались сорвать ему лекцию. Очень интересная была ситуация в Киеве уже в начале ХХ века, в 901-м, кажется, году, когда там во время студенческих волнений была вызвана полиция в университет. И состоялся после этого такой… типа такого трибунала, если можно так выразиться, суд такой местного значения, в котором принимали участие и властные… представители власти и профессоров. И вот после этого даже студенты распространяли это обращение ряда западных профессоров, которые обращались к своим коллегам, и они в этом своём обращении писали о том, что как бы после этого они их не могут считать своими коллегами, потому что обращение к полиции и совместное участие в таком судилище над студентами, которые не хотели ничего крамольного кроме как соблюдения своих каких-то корпоративных прав, что это недостойно звание профессора. Так что поведение было достаточно разное.
М. Соколов
―
Всё-таки вот когда начались первые такие заметные студенческие демонстрации? Вот у нас есть какой-то такой рубеж, что собственно вызвало эти манифестации?
А. Морозова
―
Первой крупной считается была в 1861 году. Затем… Тут сложно говорить о том, что любой выход на улицу массы людей уже была событием по тем временам. Скажем, устраивались… Формы бы… использовались студентами самые разные. Например, могли… Популярно очень было – заказ панихиды. Скажем, там заказывали панихиду по усопшему рабу божию Николаю. Ничего не подозревающий священник, значит, соглашается. Потом почему-то удивляется, почему так много людей пришло. Но ему никто не сообщал, что это Николай Гаврилович Чернышевский. Устраивались, скажем, в полугодовщину ходынской катастрофы, было шествие. В день памяти Грановского целая толпа студентов однажды шла от Московского университета пешком на Пятницкое кладбище. Ну, в общем, достаточно большое расстояние для… Хотя шли они мирно. Никого не трогали. Лозунгов не выкрикивали. Но это шла толпа студентов, что было вообще не разрешено, потому что коллективные действия, и как бы, значит, мирным обывателям они мешают. Но…
М. Соколов
―
А полиция что делала?
А. Морозова
―
Полиция… Полиция вела себя по-разному, но старались максимально как бы всё это оградить и разогнать. Достаточно часто были… были и разгоны такие, ну, скажем так, неадекватные, потому что в ход шли нагайки. Кого-то затаптывали. Кому-то доставалось там и от копыт… от копыт лошадей. Особенность 90-х годов – это всё начинает разгораться, потому что количество выходящих на улицу студентов увеличивается, и повторяю, это происходит почти каждый год. То есть если год прошёл без студенческих волнений, это скорее было удивительно, что его не было, чем то, что оно произошло.
М. Соколов
―
Ну, а вот помню у Казанского собора, 1876 год. Это тоже была студенческая демонстрация?
А. Морозова
―
Да, да. Изначально это тоже была студенческая демонстрация. Казанский собор… И она была первая у Казанского собора. И потом это стало такое вот намоленное как бы место для всех демонстраций. Во-первых, удачное очень географическое положение в центре города на таком знакомом перекрестке. И, во-вторых, оно было удобно с точки зрения того, что там можно было очень спокойно собираться. То есть если когда люди собираются на какой-то… на каком-то открытом пространстве, им можно не дать собраться. Не пропустить в собор людей, идущих вроде как в храм на службу, ну, тогда ещё до этого не додумались. И таким образом вроде как мирно студенты собирались в этом соборе, а потом выходили на площадь и начинали произносить речи. Потом это у Казанского собора этих казанских демонстраций было ещё потом несколько. И в 901-м году и в 99-м, по-моему. То есть… И, кстати, там разгоняли очень жёстко. Есть вот, например, воспоминания матери Бориса Савинкова, относящиеся, кажется, к 1901 году, когда она, услышав, что происходят вот такие события у Казанского… значит, на площади у Казанского собора, поехала к Борису домой, не застала ни его, не его жены Веры Успенской. И только к вечеру они появились. Оба там, значит… Она в изодранном пальто. Он тоже побитый. И к вечер начали собираться их друзья-студенты, тоже изрядно побитые и возбужденные. И сохранилось ее воспоминание, что она пишет, я понимала, достаточно было увидеть их горящие глаза и их возмущение, чтобы понять, что это начало… что завязывается узел, как она написала, дальнейших каких-то грандиозных событий.
М. Соколов
―
А вот речи, вот Вы говорите, там произносились речи. О чём могли собственно произносить речи эти ораторы? Там о каких-то несправедливостях вообще? Или всё-таки о студенческих каких-то специфических вопросах?
А. Морозова
―
Ну, к… скажем так, к рубежу… Опять же начиналось всё с каких-то студенческих представлений… ну, с забот таких – да? – и бед студенческих. Но уже к рубежу веков большинству студентов и даже не только студентов, но и многих представителей, так сказать, просвещенного общества стало понятно, что та несправедливость, которая существует в отношении студентов, это лишь частный случай общей несправедливости. То есть если требовали свободы сходок для студентов, если требовали отмены такого ограничительного университетского устава, и было понятно… если требовали наказать полицию, которая только что там, скажем, или год назад разгоняла очень зверски эту студенческую мирную какую-то манифестацию, было понятно, что всё это приложимо, в общем, и к стране в целом. И было понятно, что без разрешения общих… без общей демократизации какой-то невозможно решить конкретную узкую университетскую проблему.
М. Соколов
―
Ну, а как действовала власть? Вы говорите, что они вот разгоняли демонстрации? А дальнейшие последствия были ли, так сказать, ну, я не знаю, решения судов там, какие-то штрафы, аресты на какие-то короткие сроки, или, так сказать, сразу речь шла, скажем, об исключении, как это было с Владимиром Ульяновым и его коллегами после сходки в Казанском университете?
А. Морозова
―
Ну, вот первое, что делали, это был так называемый переписать участников сходки. Дальше это могло не иметь никаких последствий, если это всё быстро и тихо ликвидировалось. Могли быть какие-то кратковременные аресты и задержания. Там даже вплоть до… там, по-моему, каких-то 80-х годов по правилам предполагался даже арест в карцере университетском. Ну, им не пользовались. Но таковое было вообще. Вот. А затем, как правило, обычный путь – это исключение из университета. Для кого-то с волчьим билетом. То есть вообще без права поступления в конкретный университет. Могло быть без права поступления вообще в высшее учебное заведение. А могло быть исключением там на полгода, скажем, на один семестр – да? – или на год, или на 2. И высылка под наблюдения родителей, как правило, ну, по месту жительства родителей. Как бы предполагалось, что родители должны плодотворно повлиять на поведение этого студента. Вот так вот выслали… И вот эта высылка, и вот этот вот перерыв обучения, он на самом деле имел как бы обратное… обратный эффект, если так можно выразиться, потому что вместо успокоения, как правило, этот студент напротив, если говоря… если использовать формулировки власти, нес крамолу туда… туда, где он оказывался. И для кого-то, может быть, участие в сходке было бы каким-то совершенно преходящим явлением, и он бы поучаствовал в этой сходке, послушал, поговорил, успокоился, выпустил пар и продолжал бы дальше спокойно учиться. А вот оказавшись без средств к существованию в состоянии недоучившегося студента, тут вот, конечно, человек начинал задумываться о том, насколько справедливо вообще устроено это общество, которое его за такой пустяк, в общем-то, обрекло на такие лишения.
М. Соколов
―
А насколько массовым были такие исключения из университетов? И вообще кто принимал собственно решение? Это ректор принимал? Или это на уровне министра народного образования вот по каждому конкретному случаю решение принималось?
А. Морозова
―
Это решение принималась ректором, которые в это время, кстати, были не… Опять же спасибо тому же уставу, они были не выборными, а назначаемыми. И дальше была ещё такая промежуточная между ректором и министром народного просвещения ступень – это попечитель учебного округа. Вся Москва была… Вся Россия была разделена на энное количество учебных округов, ну, по образцу военных округов. И все государственные вузы были под ведением этого попечителя учебного округа. Вот, как правило, это был реактор, затем попечитель, потому что, ну, конечно, министр не разбирался с судьбой каждого конкретного студента. Там можно было подавать прошения с просьбой там смягчить участь или как-то там повлиять, но тоже там был фокус, что опять же очередными правилами студентам было запрещено подавать прошение непосредственно, скажем, там попечителю учебного округа или министру народного просвещения, минуя свое непосредственное начальство. То есть на действия начальства можно было жаловаться самому начальству, то есть ректору. А через голову…
М. Соколов
―
А в суд нельзя было… а в суд нельзя было подавать? Была же судебная система.
А. Морозова
―
Но суд не может рассматривать вопрос об исключении студента из университета, потому что это вроде как в ведении университета. Тут вот такая… Ну, и потом, понимаете, отчисляли же за что? За нарушение устава. Уставом запрещено собираться вместе, запрещены коллективные действия, запрещено срывать занятия? То есть это чисто получалось дисциплинарные нарушения. То, что оно… Как бы то, что устав не соответствует реальной жизни, то, что он препятствует нормальному… нормальной гражданской жизни, к которой стремились студенты, это во внимание естественно не принималось. То есть формально… формально нарушения закона со стороны власти тут не было. Было просто, ну, неразумное в дальней перспективе поведение.
М. Соколов
―
Ну, вот если посмотреть на те же 80-е, скажем, и 90-е годы XIX века, какая всё-таки была тенденция вот в поведении власти по отношению к этой активной, так сказать, группе населения, скажем, еще больше закручивать, так сказать, гайки и усиливать репрессии? Или были какие-то попытки, ну, пойти на диалог, сделать какие-то уступки и так далее?
А. Морозова
―
Нет никакого диалога. Основная логика – тащить и не пущать. И чем больше мы… Логика опять такая же, чем больше мы зарегламентируем, тем более… тем лучше, значит, будет у нас. То есть, ну, дисциплина, дисциплина. Поощрялись, скажем, всячески… То есть если с какими-то инициативами выступали верноподданные студенты, тут, конечно, это дело поощрялось. Скажем, вот в 1887 году была известная такая брызгаловская история в Москве. Был такой инспектор по фамилии Брызгалов, который в частности, как тогда выражались, прибрал к рукам хор и оркестр. То есть участие в этом хоре и оркестре было вот непосредственно прям под его чутким руководством происходило. У него там дома даже репетиции проходили. Вот. Такое… Такая вот попытка организовать что-то вроде бы общественное, но сугубо подконтрольное. Ну, кончилось это тем, что в 87-м году публично один из студентов влепил пощечину, и дальше там целое была история, потому что, ну, понятно, что это был недопустимый поступок. Но он был поддержан другими студентами, потому что этот Брызгалов просто стал нарицательным уже чем-то, настолько он ревностно выполнял всё до буквы все предписания устава и правил.
М. Соколов
―
И чем кончилось?
А. Морозова
―
А кончилось тем, что студента отправили в дисциплинарный батальон, не помню сейчас, на сколько лет. И главное, что когда в 900… когда принимали вот эти знаменитые временные правила об отдаче студентов в солдаты, и наиболее дальновидные высшие чиновники пытались убедить Николая II, что этого делать не надо, что это не приведет ни к чему хорошему, он как на прецедент ссылался на действие предыдущего императора, который санкционировал отдачу в дисциплинарный батальон этого самого студента. По-моему, его фамилия была Синявский.
М. Соколов
―
А инспектор-то убрали или нет?
А. Морозова
―
Да, инспектора убрали. Ну, потому что это была такая одиозная личность, что, ну…
М. Соколов
―
Не могли больше терпеть.
А. Морозова
―
Да, да, да.
М. Соколов
―
А вот в такой министр народного просвещения Боголепов. И такое впечатление, что он сильно, так сказать, пытался как раз усмирять студенчество. Есть разные интересные оценки его, кстати говоря, деятельности, что он вообще в душе-то был западник и либерал, но вот хотел порядка, значит, и спокойствия. Что можно сказать об этом?
А. Морозова
―
Ну, с Боголеповым там произошла как бы печальная история, на мой взгляд, потому что действительно там есть разные версии, насколько он виноват, насколько он не виноват. В итоге он поплатился тем, что в глазах общественности раз он был министром просвещения в момент введения всех этих временных правил и отдачи студентов в солдаты, значит, как бы для студентов он был главным виновником. Хотя на самом деле там велась большая подковерная борьба среди высший чиновничьей администрации, и он совсем не был инициатором и адептом вот таких очень резких мер по отношению к студенчеству. Там Витте очень напирал на то, что надо это всё дело усмирить и прекратить. А Боголепов-то действительно был не самым ярым сторонником жестких мер, но вынужден был просто действовать в силу того, что, ну, пост свой терять он тоже не хотел, и он вынужден был действовать в соответствии с веяниями спускавшими сверху.
М. Соколов
―
А как собственно возникла вот всеобщая студенческая забастовка в… Это, по-моему, в Санкт-Петербурге уже началось в 99-м году, да?
А. Морозова: 1
―
я студенческая забастовка – да, – это 1899 год. И всё началось с того, что традиционно каждый год 8 февраля проводилось общее собрание студентов в актовом зале университета, торжественное выступление ректора. После чего студенты группами стройными или нестройными переходили Неву сюда, значит, с Васильевского острова на материковую часть и гуляли толпами по Невскому, развлекались, пели, ну, пьянствовали кто-то. Да? Ну, как? Ну, студенческие такие… Как в Москве, но чуть-чуть построже всё-таки было с ними. А в этом году, в 99-м заранее ещё перед актом ректор Сергеевич вывесил… Ну, не сам, конечно. От его имени вывесили постановление, как бы предупреждение к студентам, чтобы не устраивать никаких вступлений, не устраивать никаких бесчинств. И уже это возмутило студентов. То есть они ещё ничего не совершили, но их уже предупредили, что всё это будет жестко пресечено. Вроде бы как одно из объяснений, почему именно в 99-м году это произошло, ну, во-первых, потому что в 98-м было очень буйное гуляние студентов. И по Невскому они там гуляли, очень сильно шумели. Ещё вроде бы потому, что императрица была беременна, и вот чтобы криков и воплей около Зимнего дворца не допустить, решено было студентов тоже, значит, чтоб не беспокоить императрицу этими криками и студенческим шествиями. А дальше всё было по худшему российскому сценарию. То есть студентов просто банально стали не пускать переходить через Неву. Ближайший мост перекрыли. Потом они пошли к другому мосту, который вёл уже не напрямую к Зимнему, а более, так сказать, дальним, как бы окольным путем. Там их встретила полиция. А чтобы они через замерзшую Неву не шли, не поленились заранее прорубили полыньи, через которые перелезть было нельзя, а из вырубленного льда соорудили такие, ну, типа стен таких как баррикады. Что ли? Я не знаю, как это назвать. Короче говоря, бедные студенты пытались пройти через другой мост. Тут их… Дальше версии разнятся. Тут вступают в дело какие-то… Значит, что-то они отобрали у рабочих конно-железной дороге, какие-то кирки, метла, что-то еще. Но суть не в этом. Главное, что кончилось это довольно большим побоищем. Студенты были рассеяны. Рассеивала их естественно полиция с помощью нагаек. И родилась тогда песня «Нагаечка», которая стала очень популярной. Вот. Которую часто потом пели во время этих выступлений с напоминанием о том, вот помнишь ли, нагаечка, 8 февраля, как ты гуляла по студенческим спинам. Да. А дальше…
М. Соколов
―
Призыв в армию с этим был связан, уже когда, так сказать, там про… забастовки-протесты и так далее?
А. Морозова
―
Да. И постепенно это всё раскручивалось. То есть студенты же еще были очень таким солидарным слоем общества. То есть на какую-то вспышку в одном университете немедленно… почти немедленно отвлекались в другом, в третьем, в четвёртом. Эмиссары этих союзных советов разъезжались по городам, начинали выпускать листовки в там, скажем, в Дерпте могла бы выпущена листовка в поддержку Питера, Москвы и так далее. Вот это горизонтальные связи были очень хорошо налажены. И, в общем, всё это привело к общероссийской студенческой забастовке, когда, по-моему, 25 000 студентов по всей России объявили, что они не будут посещать занятия в знак протеста против вот насилия над их товарищами. Причём там ещё проблема была в том, что, конечно, власть отказалась рассматривать это как превышение власти полиции. То есть был сделан вид, что полиция была в своем праве, и что сами студенты виноваты в том, что допустили такие бесчинства. И одним из способов усмирения – да, – вот придумали эти временные правила об отдаче студентов в солдаты. Причём не всех, а замеченных в устройстве скопом беспорядков. Как-то вот так. Там очень такое архаичное название. Вот. И, ну, впервые это было применено только вот там в киевских… отдача в солдаты киевских и санкт-петербургских студентов. Это уже 901-й год. Уже после следующей… следующих волнений.
М. Соколов
―
Ну, там ещё разбиралась с этим комиссия такого генерала Петра Ванновского, довольно любопытного человека, который был министром, так сказать, как бы по военным делам до этого, а потом вроде проявлял себя достаточно либерально, и даже потом стал министром народного просвещения после Боголепова.
А. Морозова
―
Да, была создана комиссия под руководством генерала Ванновского. Потом ещё была создана аналогичная комиссия в Московском университете уже, по-моему, после 2-й студенческой забастовки. И самое удивительное, что даже… даже комиссия Ванновского пришла к выводу, что, ну, если так по-простому излагать, убирая бюрократический язык той эпохи, что не прекратятся эти студенческие волнения до тех пор, пока мы не нормализуем жизнь студенчества, что корень всех этих волнений и беспорядков лежит в неправильном обустройстве жизни студенческой. И было решено разрешить выбор курсовых старост, легализовать выбор курсовых старост, организацию студе… этих вот студенческих землячеств, организацию каких-то научных кружков и прочей такой активности студенческой, но, разумеется, под чутким контролем администрации. То есть такой некий паллиатив всё-таки был придуман, всё-таки на него пошли. Но как всегда власть опаздывала, потому что если бы это было введено там, не знаю, ну, насколько-то лет раньше, может быть, это кого-то и устроило. А здесь большинством студентов, наиболее радикальной части, которая являлась на тот момент лицом студенчества, это было воспринято, как некая такая подачка и попытка подкупа, попытка увести их вот с той прямой дороги борьбы, по которой они шли до этого. Так что идея вроде бы была хорошая, ну, с точки зрения власти во всяком случае, но запоздавшая.
М. Соколов
―
А из-за чего произошло покушение собственно на самого министра Боголепова, вот который осуществил студент Карпович?
А. Морозова
―
Ну, собственно вот я уже говорила, в лице… для студенчества он был вот такой одиозной фигурой, которая олицетворяла собой вот все эти притеснения, потому что, конечно, о всех этих подковерных играх в верхах они не знали и считали, что министр просвещения несет ответственность за все те несчастья, которые происходят со студенчеством.
М. Соколов
―
Алла Юрьевна, а какую роль все-таки вот эти репрессии сыграли в создании кадров революционных партий. Вот есть у нас такие яркие примеры, которые можно привести, так сказать, когда человека выгоняли из, так сказать, состава студентов, но и он в конце концов шел к революционному лидерству? Ну, Ленин – понятно. Ульянов-Ленин. А ещё какие-то фигуры?
А. Морозова
―
Ой, у нас таких примеров очень много. Это был, как я уже говорила, такой достаточно… такая достаточно торная дорога, когда начиналось со студенческого протеста. И мне давно это было интересно, и я вот в момент вот взяла, целенаправленно отсмотрела словарь «Гранат», вот это переиздание – да? – деятелей революции, революционного движения, и вдобавок энциклопедию «Политические партии России», конец ХIХ – 1-я треть ХХ века. И посмотрела, у кого из видных деятелей революционного движения первые аресты и первое дело пришлось именно на чисто студенческое. То есть они еще ни коим образом с политикой не связаны. Это только за… Это, получается, значит, арестовывают, ну, задерживают, отчисляют от университета насколько-то времени или отправляют куда-то в административную ссылку. И вот если мы идём по алфавиту, то тут, ну, как бы фамилии говорят сами за себя. Николай Дмитриевич Авксентьев, один из лидеров эсеровской партии. Кстати говоря, Михаил Сергеевич Аджемов вполне себе благородный кадет. Алексинский, который Григорий Алексеевич – известный большевик. Андрей Александр Аргунов, опять известный эсер. Я пропускаю более мелкие личности, сегодня как будто настолько незаметные. Владимир Александрович Базаров и вкупе с ним Александр Александрович Богданов, которые оказавшись в Туле… Богданов вел кружки рабочие среди тульских оружейников. И, на мой взгляд, это очень большую роль сыграло в последующей разработке теории пролетарской культуры и вообще идеи, что пролетарский… пролетариат обладает очень большими такими креативными потенциями. Но и дальше мы идём, если вот 2-й… У Савинкова, Бориса Савинкова первый арест тоже связан с вот этим студенческим участием. Лев Борисович Каменев, Петр Владимирович Карпович, Евгений Евгеньевич Колосов, тоже один из видных эсеров. Ну, дальше идут большевики Красиков и Красин, и Крахмаль, и Курский, и Юрий Ларин. Анархист Лев Чёрный. Ну, Владимир Ильич Ленин – понятно. Это мы уже говорили. Да. И дальше Павел Николаевич Милюков, кстати говоря, тоже впервые был арестован и исключён из университета, но, правда, с правом поступления на следующий год. Такой вариант тоже был. Владимир Дмитриевич Набоков, Марк Андреевич Натансон. Ну, и дальше можно продолжать: Пятаков, Семашко, Андрей Юльевич Фейт, тоже один из видных эсеров, Ираклий Георгиевич Церетели, Виктор Михайлович Чернов, кстати, был одним из лидеров Совета объединенных землячеств и очень забавно, если посмотреть… В общем, уже тогда у него проявилось вот это вот его стремление как бы всех примирить. И так говорили, что он играл роль универсального пластыря, всех соединить. Вот по воспоминаниям в качестве одного из лидеров Союзного совета он тоже вел себя так примиряюще, стараясь не допустить таких, ну, ненужных выступлений на ровном месте. Да? То есть которые не привели к чему полезному, но повлекли бы ненужные репрессии. Так что таких людей было очень много.
М. Соколов
―
Ну, а вот были какие-то яркие антиреволюционные какие-то группы среди студенчества? Вот слово «белоподкладочники» у меня тут крутится. Это о них? Или это немножечко другое? Те, кто аполитичные.
А. Морозова
―
Белоподкладочники – это скорее не… не политическое, не… такой не направленческий термин. Это просто состоятельные студенты, потому что, ну, понятно, откуда возникло это название. Когда начались… Где-то к началу ХХ века там занимаются студенты и самопереписями, в которых много-много таких вопросов задают, в том числе и о политических пристрастиях. Ну, и как бы вне… внешние… внешние наблюдатели тоже пытаются как-то распределить студентов по степени их политических пристрастий. Значит, помимо радикалов, которые постепенно распадаются уже по партийным каким-то ячейкам, начиная с ХХ века, когда уже собственно складываются и сами партии. Раньше-то особенно не было, по каких ячейкам расходится. Хотя и пишут там часто, что в 1895 году участвовал в социал-демократическом каком-то кружке студенческом, ну, скорее всего это был кружок, который был более привержен марксизму, чем народническим идеям. Так вот помимо радикалов было, как минимум, ещё две группы. Одни просто индифферентные, которые считали, что не нужно вообще никаких выступлений, мы пришли сюда учиться. Дайте нам спокойно учиться. И они могли в какой-то ситуации примкнуть и к радикальным каким-то элементам, и к более лояльным, но в целом это такое вот болото, если можно так выразиться, которое не… старается не лезь ни в какие вообще яркие проявления. И была группа, конечно, лояльных режиму студентов, монархистов, которые и ревностно выполняли все там уставы и предписания правил и участвовали во всех мероприятиях, организованных властью там и инспекцией, и старательно оппонировали радикалам на всех сходках. Но новый устав так и не был принят, хотя вроде бы там велись какие-то работы по его разработке, но фокус-то был в том, что невозможно было принять либеральный устав в условиях нелиберального государства. То есть это задача из разряда квадратуры круга. И не может быть что-то свободное в одном ограниченно взятом там, скажем, университете. Но тут ещё надо сказать о том, что это вот всё, о чём мы сейчас говорим, это в основном… Ведь вузы же были в ведомстве Министерства народного просвещения, были ведомственные там, скажем. горный там или петровская сельскохозяйственная академия. И были совсем свободные, ну, то есть частные. Там немножко всё было по-другому.
М. Соколов
―
Спасибо большое. У нас в эфире была программа «Цена революции». Вел ее Михаил Соколов. А нашим гостем была Алла Морозова, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН. И вот мы поговорили о студенчестве и о том, что не надо собственно зажимать свободы, а то будут у власти неприятности. Всего вам доброго!
А. Морозова
―
Всего доброго!