Церковь митрополита Сергия - Георгий Митрофанов - Цена Революции - 2020-10-11
М. Соколов
―
В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции». И наш гость - профессор, доктор богословия, протоиерей Георгий Митрофанов, автор только что вышедшей в свет книги «Очерки по истории Русской православной церкви ХХ века». Сегодня мы продолжим разговор о церкви в гонении - время митрополита Сергия. Добрый вечер, отец Георгий!
Г. Митрофанов
―
Добрый вечер, Михаил Владимирович!
М. Соколов
―
Хотел бы начать с вами разговор, на чем мы примерно остановились в прошлый раз. Это финал правления патриарха Тихона. Он пошел на компромисс с советской властью. Тем не менее, его продолжали изолировать в Донском монастыре. Чего всё-таки от него добивались в этот момент?
Г. Митрофанов
―
Собственно, в прошлый раз я уже обозначил ту главную уступку, которую ожидали от патриарха, и которая была главным условием предоставления так называемой регистрации. Я хочу подчеркнуть, может быть, этот момент: почему патриарх Тихон и впоследствии митрополит Петр так усиленно добивались у властей регистрации Высшего церковного управления. В соответствии с тем законодательством, которое приняли большевики, церкви юридически не существовало ни на уровне Высшего церковного управления, ни на уровне епархиального управления. Они действовали вне закона.Единственное, что было законным - это существование так называемых «приходских двадцаток», когда группа из 20 человек подавала прошение, заявление в местный совдеп, и там его могли удовлетворить, а могли не удовлетворить. Если удовлетворяли, то тогда функционировавший, может быть, уже не один век приходской храм становился передаваемым этой самой двадцатке во временное безвозмездное пользование - здание со всем находившимся там имуществом. Всё это считалось государственным. Но это хотя бы была юридически признанная реальность.
М. Соколов
―
То есть получается такой церковный кооператив по использованию храма. Довольно смешно.
Г. Митрофанов
―
Можно даже сказать так, как я нередко вынужден определять деятельность многих наших приходов сейчас - как комбинат ритуально-бытовых услуг местного назначения. И конечно, отсутствие юридического признания епархиального управления и Высшего церковного управления делали и наш епископат, и патриарха совершенно беззащитными в отношениях с властями. Вас нет, а вы исполняете какие-то функции – мы вас можем игнорировать.Но хочу обратить внимание еще на один очень важный момент. Ведь и патриарх Тихон, и наши епископы, как бы то ни было, выросли в Российской империи, которая была правовым государством при всех издержках, которые имели место. Особенно после 1905 года государство шло по пути постепенного утверждения правовых норм. Им казалось, что большевики действительно могут их преследовать, коль скоро они их не признали, но когда они их формально признают, они прекратят их преследовать. Потому что никакой активной политической деятельности они не вели. Они еще не отдавали себе отчета в том, что большевиков не связывают, в том числе, их собственные законы. Они могут юридически признать существование Высшего церковного управления, а потом взять и его уничтожить. Это им в голову тогда не приходило. И вместе с тем вот это главное условие - согласие патриарха Тихона на поставление епископов, на перевод епископов с кафедры на кафедру, на отправление их на покой с согласия 6-го отделения секретно-оперативного отдела ГПУ, то есть Евгения Александровича Тучкова. Это было то условие, которое он, в принципе, должен был выполнить.
И он, готовый выпускать послания вполне лояльного характера, готовый даже осуждает свою прежнюю деятельность в категориях политических обвинений властей, не шел на эту уступку именно потому, что она означала, что через какое-то время епископат Русской православной церкви будет состоять из ставленников учреждения, которое ставит своей задачей уничтожение церкви. Это, казалось бы, очевидно. Митрополит Сергий на эту уступку пойдет. Патриарх Тихон так и не пошел. В результате от него постоянно требовали не просто новых уступок, а конкретно этой уступки. Его пребывание в Донском монастыре справедливо названо вами, по существу, домашним арестом, уже после формального освобождения. Неслучайно он написал у себя в приемной «По вопросам контрреволюции не обращаться». Это было такое своеобразного рода юродство. Кроме того, он ведь разместился именно в Донском монастыре, где до заключения он находился под домашним арестом. Это был выразительный знак того, что выйдя в 1923 году на свободу, он остается под арестом.
М. Соколов
―
Скажите, а покушение на патриарха, которое было в декабре – с ним сейчас что-то понятно? Погиб его келейник. Мы теперь знаем что-то больше, чем ранее?
Г. Митрофанов
―
Я просто изложу фактическую сторону, которая всем известна, а выводы можно делать самим. Тем более, что в последние годы, даже десятилетия деятельность спецслужб всегда вызывает большой интерес. Мы все стали почти что знатоками в этой сфере. Вот судите сами по фактической стороне.Он находится в Донском монастыре под постоянным наблюдением соответствующих органов. Не милиции, а именно ГПУ. Я хочу еще обратить внимание на следующее: это покушение или проникновение произошло тогда, когда патриарх опять отказался идти на эту уступку. Собственно, в 1923-1924 году к чему только ни прибегали. Даже через правительство Ататюрка побудили Вселенского патриарха поддержать обновленцев и заявить о смещении патриарха Тихона. На патриарха давили разными путями, и не получалось. И вот тогда происходит следующее. Патриарх слышит шум в прихожей. Покои его были весьма небольшими. Он идет на этот шум. Видит двух людей, которые стоят там. Он не успел еще обратиться к ним ни с каким вопросом, как они схватили его шубу и попытались убежать. И в этот момент появляется его келейник Яков Полозов, который тоже вышел на это ночное движение, на этот шум. Один из них стреляет в него. Патриарх был настолько потрясен, что не нашел ничего другого, как закричать им вслед: «Куда вы, вы человека убили!». Они убежали. Обращение к властям привело к тому, что, конечно, они не были в курсе: ну, наверное, какие-то грабители пробрались туда. Мы будем их искать, а найдем ли - не знаем.
Пытаться представить, что какие-то грабители могли проникнуть в находившийся под наблюдением ГПУ Донской монастырь, в резиденцию патриарха, не представляется возможным. Вопрос заключается в другом: что это было? Неудавшаяся попытка убить патриарха (стреляли в него, попали в келейника) или же это была акция устрашения. Потому что с Яковом Полозовым и его семьей патриарха связывали многолетние личные отношения. Семья постоянно жила с ним - это был его какой-то такой микромир. Неслучайно после этой истории он резко сдал физически. В то же время он очень жестко заявил, что будет настаивать на погребении Якова Полозова на территории Донского монастыря, и добился этого, хотя власти первоначально ему отказали. После этого его здоровье резко отказало. Главный диагноз для него был, как тогда говорили, грудная жаба (стенокардия) и пиелонефрит. С этими двумя диагнозами он сразу же после рождества (по старому стилю в декабре 1924 года, по новому – в январе 1925) лег в больницу Обухова.
М. Соколов
―
А всё-таки разговоры о том, что он был отравлен - это тоже домыслы? Или, опять же, есть что-то странное в его смерти?
Г. Митрофанов
―
Тогда, опять-таки, несколько таких очевидных фактов. Его везут в эту больницу. Это был нэп, это была еще частная клиника. Народная молва утверждала, что главный врач больницы встал перед ним на колени, умоляя его не укладываться в больницу, говоря, что он не может гарантировать здесь его безопасность. Так это или не так, трудно сказать - устная молва. Но вот это ощущение, что с патриархом что-то должно случиться, присутствовало.Когда они разместились в палате, в палате уже не было икон - наступило новое время. Патриарх попросил своего келейника Пашкевича принести икону Благовещения Божией Матери. Он попросил принести икону из ближайшего Зачатьевского женского монастыря. Пашкевич принес икону Благовещения. К слову сказать, Пашкевич уже был секретным сотрудником ГПУ. Знал об этом патриарх или нет - трудно сказать. Что происходит дальше. Его лечат, лечат весьма интенсивно и успешно. Он начинает регулярно выезжать на богослужения. При этом очень лично близкий ему человек, ставший потом местоблюстителем, митрополит Петр Полянский, ведя переговоры с Тучковым и сообщая об этом патриарху, согласовывает с ним очередное послание патриарха. Как бы должна быть составлена очередная декларация о лояльности. Текст патриарха явно не устраивает. Этот текст рождается с большим трудом в их общении, но всё равно к какому-то выводу они приходят. Послания патриарха Тихона с 1923 года – это, по существу, подцензурные послания. Неслучайно они публиковались в «Известиях». То есть патриарх говорит что-то, что он хочет сказать сам, а что-то, что от него требует власть. Это было такое же послание. Казалось бы, всё было хорошо, он стал выезжать на службы. У него уже решили такую небольшую проблему - перед праздником Благовещения удалили два зубных корня из десны. Он служил. Это, конечно, всё-таки большая нагрузка на голосовые связки, на горло вообще. И вот когда он приехал после службы в Благовещение (до этого он, в общем, находился в хорошем состоянии), он почувствовал себя плохо. У него поднялась температура и возник какой-то отек в области гортани.
Были приглашены серьезные специалисты - и ларингологи, и терапевты, которые, в общем, не могли понять, что происходит. Инфекцию во время удаления зубных корней явно не могли занести, как казалось - прошло уже достаточно много времени, и оно сопровождалось местной анестезией.
В общем, его оставили вечером, убежденные, что ничего не случится. А он стал просто угасать на глазах. И буквально где-то, может быть, через час-два после ухода врачей (всё произошло практически в один день) он, трижды перекрестившись на икону Благовещения (это был праздник Благовещения) и сказав: «Слава тебе, Боже», отошел. То есть было такое ощущение, что даже этот молитвенный возглас, очень значимый на богослужении, означал, что он ощущал, что всё, это конец. Что происходит дальше. Когда митрополит Петр экстренно приезжает в Обуховскую больницу, там уже сотрудники ГПУ. И непосредственный начальник Тучкова, руководивший секретно-оперативным отделом, такой высокопоставленной чекист Дерибас уже на следующий день подает отчет в Политбюро.
На заседании Политбюро на следующий день подробно воспроизводится фактическая сторона дела и принимается решение кратко сообщить в газетах, когда умер, от чего умер, кто лечил. От чего умер, было неясно, был такой нечленораздельный некролог. Вот на этом всё и закончилось.
Что касается дальнейших интересных обстоятельств, приезд в Москву большой группы архиереев и дискуссия, которая была – это можно оставить в стороне. Я в связи с вашим вопросом упомяну другое. Когда уже происходило обретение мощей канонизованного патриарха Тихона (его похоронили в Донском монастыре), по свидетельству ряда очевидцев, когда могилу вскрыли, оказалось, что она пуста, потому что это была ложная могила. По-моему, мраморная плита, которую НРЗБ, прикрывала подлинную могилу. Это не сразу обнаружили. Там, видимо, была очень хорошая герметическая защита, и когда достали гроб, патриарх оказался совершенно нетленным. А потом буквально на глазах за несколько часов стало происходить тление облачения и телесных тканей. И была замечено, что у него разного цвета ткани с одной стороны черепа, где у него удаляли зубы. Цвет части черепа отличается от другой стороны.
Никаких экспертиз не проводилось, но это было довольно странно. Версия о том, что его отравили, причем отравили в процессе удаления зубов, сделав укол не только анестезии, стала, в общем-то, курсировать в церковной среде. Но повторяю, имея в виду еще и наше отношение к врачам тогда, обостренно трепетное: никаких экспертиз на эту тему не проводилась. Эта версия так и осталась неподкрепленной. Удивляет только одно: что этот вопрос так внимательно отслеживали в ГПУ и, главное, в Политбюро.
М. Соколов
―
С их точки зрения, серьезный политический деятель. Хорошо, пойдем дальше. Кто же возглавляет теперь церковь по завещанию патриарха? Кому теперь приходится быть первым лицом?
Г. Митрофанов
―
Это был очень мучительный вопрос. Понимаете, согласно церковным канонам, предстоятель церкви не может назначить себе преемника. Когда он умирает, преемника избирает Собор - епископы Поместного Собора.Так вот в феврале-марте 1918 года Собор в порядке исключения, формально нарушая каноны, обязал патриарха назначить себе преемника с полнотой своих прав. То есть это был канонический нонсенс. Он это сделал. Причем несколько раз менял некоторых кандидатов, но Петр постоянно назывался как кандидат.
Получилось так, что уже укладываясь в больницу, он себе назначил преемников. Он назвал трех архиереев: митрополит Казанский Кирилл Смирнов, митрополит Ярославский Агафангел Преображенский, митрополит Крутицкий Петр Полянский.
С Агафангелом его связывали долгие личные отношения, человеческие. Он ему очень доверял. И тот достойно себя повел, например, в 1922 году, когда обновленцы пытались захватить власть, а он был назначен местоблюстителем, хотя и поплатился за это 3-летней ссылкой. Митрополит Кирилл Смирнов не был ему так уж близок лично, но он его очень уважал и видел в нем одного из самых авторитетных иерархов церкви. А что касается митрополита Петра, который и архиеерем-то был всего несколько лет, он всю жизнь провел синодальным чиновником, тут, конечно, большую роль сыграли их личные отношения, большое доверие. Это крупный административный опыт митрополита Петра. Так как два первых кандидата находились в ссылках, то Собор епископов (формального Собора ни было, но реально собралось НРЗБ архиереев) избрал местоблюстителем третьего в списке - митрополита Петра. И он стал местоблюстителем, то есть предстоятелем церкви с полнотой патриарших прав, да еще в условиях, когда не функционировали нормально ни Синод, ни Высший церковный совет, и Собор созвать было невозможно. Он получил огромную власть, которую Поместный Собор как раз не предполагал давать предстоятелям церкви - будучи всего лишь местоблюстителем.
Авторитет патриарха Тихона был очень высок и, в общем-то, никто никогда не оспаривал справедливость этого назначения. При том, что был очень интересный эпизод. Уже после погребения патриарха Тихона митрополит Петр отнес в редакцию газеты «Известия» последнее послание патриарха, которое так мучительно рождалось. Его, безусловно, отредактировали, еще более усугубив его верноподданнический стиль. Это было известно архиереям, присутствовашим в Москве. Слухи об этом ходили уже тогда, и митрополит Петр не мог НРЗБ - он видел, как изменился текст при публикации. Но никто не старался это публично обсуждать, вменяя это в вину митрополиту Петру или патриарху Тихону. Все были подавлены кончиной патриарха и все, в общем, пытались поддержать митрополита Петра. Поэтому его авторитет был достаточно высок.
М. Соколов
―
Всё-таки, я так понимаю, отношения Петра с теми, кто за ним надзирал, не сложились, раз он буквально полгода был во главе в церкви, а потом его арестовали. То есть они не добились от него каких-то серьезных уступок и решили убрать?
Г. Митрофанов
―
Знаете, митрополит Петр - удивительный человек. Его жизненный путь меньше всего мог бы предполагать, что это будет мученик церкви. Он же ведь потом так и не увидит свободы - после 12 лет тяжелейшего заключения будет расстрелян. Он умел вести дипломатические переговоры, и Тучков в какой-то момент надеялся, что потеряв патриарха, имея во главе такого митрополита Петра, не очень авторитетного среди епископата (он был несравним по авторитету с двумя другими местоблюстителями), с ним легче будет иметь дело.Ничего не получилось. Митрополит Петр отказался объединяться с обновленцами, даже вести переговоры с обновленцами. Но самое главное, он не шел на исполнение вот этой уступки - он не хотел подчинять кадровую политику церкви властям. И уже заранее угрожая ему за это, причем возможным арестом, Тучков пришел к выводу, что договориться с ним в тот момент не удастся. Ситуация усугублялась вот каким обстоятельством. Ведь арестовывая митрополита Петра, Тучков, считай, лишал церковь предстоятеля, потому что к этому времени срок ссылки митрополита Кирилла и митрополита Агафангела еще не закончился. Только они вдвоем, как казалось, могли вступить в эту должность.
И тогда митрополит Петр назначает своими заместителями, которые, по его мнению, ни в коей мере не могли обладать полнотой его прав, а всего лишь быть управделами, сидеть в канцелярии, нескольких человек, в том числе митрополита Сергия Старгородского. Тот становится его заместителем.
Так что, в принципе, последующая судьба митрополита Петра - это 12 лет заключения, причем заключения по большей части тюремного. Понимаете, это вообще очень интересная система: давали, как правило, 2-3 года, а потом продлевали срок.
М. Соколов
―
Ссылки тоже давали - необязательно тюрьма.
Г. Митрофанов
―
Тюрьма, ссылка. Или же заключение, а потом уже будет лагерь. Причем, понимаете, это была, конечно, форма давления. Срок закончился - никаких телодвижений со стороны властей. Месяц, два, три, а потом привозят бумагу: «срок продлен». Вот так было и с митрополитом Петром. Причем когда его приговорили к заключению в лагерь, оставили в тюрьме. Он просил отправить его в лагерь, но его оставляли в тюрьме. Последнее его место заточения - Уральская тюрьма - это одна из самых секретных тюрем. Там только начальник тюрьмы и его заместители знали имена заключенных - у всех были номера. Там, в этой самой страшной тюрьме, в жесточайшей изоляции, практически в отсутствие какой-то серьезной медицинской помощи (у него уже был набор болезней - это был 70-летний старик, он завершил дни своего служения. При этом так и не пойдя на какие бы то ни было компромиссы с властями и одновременно пережив глубокое разочарование в том, кого назначил своим заместителем - митрополите Сергие.Он был убежден, что вышедший на свободу митрополит Агафангел должен был принять его функции. Митрополит Сергий этого не допустил. Также он запретил к священнослужению митрополита Кирилла. По существу, это действительно была узурпация власти при живом действующем митрополите Петре, который от местоблюстительства до конца своих дней так и не отказался.
М. Соколов
―
А всё-таки расскажите нам, как же так, действительно, получилось? Есть официальные местоблюстители, и вдруг Сергий Страгородский, заместитель местоблюстителя, оказывается первой фигурой в церкви. Выходит, что чекист Тучков выбрал его себе в партнеры и как-то продвигал? Или это сначала было само собой, но так сложились обстоятельства?
Г. Митрофанов
―
Вероятнее всего, решение опираться в своей борьбе за сохранение у себя власти в церкви окончательно сложилось у Сергея и было поддержано Тучковом осенью 1926 года. А пока я хотел бы сказать следующее. Митрополит Сергий - это ведь тоже одна из выдающихся личностей в истории русской церкви. Его дореволюционная карьера поражает тем, что он обладал удивительной способностью блестяще делать карьеру и при этом приносить церкви громадную пользу.Вот это было странное сочетание, которое говорит о том, что система работала неплохо: человек, приносящий пользу, при этом еще и делает хорошую карьеру. И вот это ощущение того, что он лучше других знает, что нужно церкви, и может послужить церкви, превратилось в какую-то своеобразную маниакальную идею.
Знаете, в дискуссиях с оппонентами он говорил: «Неужели вы не понимаете, что я спасаю церковь, когда ставите мне в вину мои компромиссы?». Ему отвечали: «Церковь спасает Христос. При чем тут вы? Неужели вы не видите, что ваши компромиссы уже не дают ничего, кроме какдискредитирует церковь?». - «Нет, я спасаю церковь». И в этом своем стремлении спасти церковь он поначалу даже был поддержан многими епископами. Когда митрополит Петр был арестован, а Тучков решил привести к власти еще один вариант своей агентурной группы уже не из обновленцев, а из григориан... Не хочу сейчас вдаваться в детали всех этих частных...
М. Соколов
―
Временный высший церковный совет.
Г. Митрофанов
―
Да, это были люди, не связанные с обновленцами, на первый взгляд, даже вполне приличные, но точно так же зависимые от ГПУ. Сергий, преступая каноны, запретил их к священнослужению. Не мог один епископ запрещать других! Но его поддержала большая часть епископата, потому что в этих действиях они увидели попытку Сергия НРЗБ агентуру ГПУ.Это было как раз в начале 1926 года. А вот потом ситуация начинает меняться, когда он не допускает к власти митрополита Агафангела, совершенно законного местоблюстителя, и делает это очень низкими средствами. Тучков сознательно пытался их столкнуть в то время - митрополиту Сергию он еще так не доверял.
Ситуация меняется, видимо, осенью 1926 года - арест митрополита Сергия в декабре 1926 года, а потом его таинственное пребывание в тюрьме и сенсационное освобождение в апреле 1927 года, когда он получает право жить в Москве, которого не имел раньше. Он создает при себе Временный Патриарший Синод и сразу же получает его регистрацию - вдруг, сразу, неожиданно! То, чего тщетно добивались его предшественники. Что, опять таки, располагало к нему многих.
Но главное, что я хотел бы здесь подчеркнуть, отвечая на ваш вопрос - это издержки так называемой вертикали власти. Неслучайно церковные каноны говорят, что предстоятель церкви, коль скоро он предстоятель, должен обязательно избираться собранием епископов. А если он поставлен государственной властью, он не может быть не то что предстоятелем церкви, а и епископом вообще. А если предстоятелем становится какой-то епископ, назначенный предыдущим предстоятелем, он не может занимать эту должность.
Поместный Собор был в экстремальных обстоятельствах и в данном случае отошел от буквы канона. В тех условиях это было не так уж редко. Но одно дело личность патриарха Тихона, который, конечно же, не злоупотреблял своей единоличной властью. Другое дело - митрополит Сергий, который благодаря вот этому отступлению от канона оказался во главе церкви.
И последнее, что тут можно сказать: соборность церкви - это форма ее управления от имени всего церковного народа. Если угодно, представительство церковного народа. И когда его впервые у нас попытались превратить в конкретный институт Поместного Собора, она сразу дала положительный результат. Но потом всё это было пресечено.
По сути дела, когда мы сейчас говорим об авторитаризме, который действительно царствует у нас везде, в том числе и в церкви, это ведь результат вековой традиции, а для церкви еще и трагического стечения обстоятельств, когда церковь была обречена уже не жить, а всего лишь выживать, и часто выживать любой ценой.
Это станет кредо митрополита Сергия Старгородского после того, как в 1927 году он окончательно узурпирует власть в церкви, создав НРЗБ. Он управлял церковью не как заместитель партиаршего местоблюстителя. Он управлял церковью от имени себя, и при нем Временный Патриарший Синод. Хотя Синод избирался Собором, но никакого Собора не было.
М. Соколов
―
Он назначил этих людей. Сказал: мы теперь вместе управляем.
Г. Митрофанов
―
Он собрал группу людей, причем весьма себя дискредитировавших. Например, один - митрополит Серафим Александров, митрополит Тверской, уже тогда в широких церковных кругах назывался «Тверской и Лубянский». Так он и показал себя, действительно. Хотя его и расстрелялют в 1937 году, он уже в это время был осведомителем ГПУ. Или был, допустим, очень непопулярный в Петроградской епархии (это тема отдельного разговора) будущий патриарх Алексий I. Его просили удалить пререкаемых лиц. Он их не удалял. Ну вот эта группа нескольких случайных человек, которым он доверял, и которые, безусловно, доверяли ему, стала называться Синодом. И теперь уже все решения шли не от заместителя местоблюстителя, а от Синода. Заместитель местоблюстителя - епископ. Он не имел права переводить епископов с кафедры на кафедру или отправлять под запрет. А Синод уже имел это право. Хотя Синод этот возник произвольно.
М. Соколов
―
Скажите, можно ли говорить о том, что Сергий фактически управлял церковью от имени меньшинства епископов? Был же еще другой местоблюститель - Кирилл Казанский. Более 70 иерархов выступали, чтобы выдвинуть его, избрать патриархом и так далее. То есть большинство было против. Тем не менее, ему всё время удавалось, видимо, как-то сталкивать их или вести такую свою дипломатию. Почему он всё время выигрывал вот эти баталии за руководство церковью?
Г. Митрофанов
―
Именно потому, что ему легче, чем многим другим, давались компромиссы с властью. Сейчас я просто приведу, опять-таки, чисто фактический эпизод. Его нельзя как-то по-разному интерпретировать - тут всё становится достаточно ясно. Впервые публично, широко, а не кулуарно ему отказал в доверии назначенный им же в свое время на Ленинградскую кафедру митрополит Иосиф Петровых осенью 1927 года. Между ними началась дискуссия. Вернее, дискуссия Сергия должна была происходить даже не с ним, а с духовенством, с викарными епископами тогда уже Ленинграда, которые видели, что ожидавшегося ими митрополита Иосифа Сергий назначил в Одессу под давлением властей. Иосиф был первым, кто сказал: «Теперь у нас митрополит Сергий. Он за лето 1927 года переместил почти 40 епископов». Перемещения явно имели несвободный характер. Часто не он решал, кого куда переместить. Это бросалось в глаза. И вот очередное перемещение. И здесь Иосиф бросает ему вызов. В переговоры с ним вступают представители петроградского духовенства. Я бы хотел отметить два очень интересных нюанса, характеризующих как отношение Сергия к церкви, так и отношение Сергия к власти и отношения власти к нему. На вопрос о том, почему в качестве условия подчинения Сергию они ставят обязательное оставление на Ленинградской кафедре Иосифа, он ответил (я не дословно цитирую): «Нужно всё-таки исходить из обстоятельств. Я согласен с тем, что перевод того или иного епископа часто оказывается ударом как по чувствам епархии, так и по чувствам самого епископа. Но ради блага церковного этому надо подчиниться». Сразу возникает вопрос: а что такое церковь? Это епископ и его паства. Удар по ним - это удар по церкви. Что это еще за «общее церковное благо», которое ведомо именно Сергию? Вот это был его подход. Общецерковное благо - это что? Это некое тотальное знание, которое ведомо той административной структуре, которую он пытается сохранить уже в своем лице. Дальше следующее. После неудачных переговоров, когда компромисс был уже невозможен и было ясно, что представители ленинградского духовенства (там были и епископы) прервут с ним каноническое и литургическое общение, они отправляются ночью в Москву. А на следующий день в ленинградское ГПУ приходит письмо (это конец декабря 1927 года), где очень выразительная резолюция Тучкова: «Мы договоримся с митрополитом Сергием о том, чтобы он запретил в священнослужении митрополита Иосифа. А вы передайте Ярушевичу (так он называет епископа Петергофского Николая Ярушевича), чтобы он после этого запретил ленинградских священников». Эта резолюция говорит о том, что между Сергием и поддерживавшим его здесь, в епархии, будущем митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем Ярушевичем, первым главой отдела внешних церковных сношений, уже существовала координация в определенных действиях.
М. Соколов
―
А координатором фактически, получается, был Тучков.
Г. Митрофанов
―
Получалась следующая зловещая картина: если кто-то выступает против митрополита Сергия, митрополит Сергий запрещает его в священнослужении, а вскоре следует уже арест органами ГПУ. Получалось так, что своими воспрещениями митрополит Сергий указывал на тех, кого в первую очередь надо арестовывать. Правда, в 30-х годах - уже даже в начале 30-х годов - будут арестовывать и его сторонников. Но в первую очередь (и в 30-х годах это было практически завершено) все ведущие оппоненты митрополита Сергия были арестованы властями. Это, безусловно, давало Сергию возможность считать себя лидером. Административный ресурс работал на него. Правда, в данном случае администраторы были не обер-прокуроры, а сотрудники ГПУ.
М. Соколов
―
Такой вопрос: в чем суть декларации митрополита Сергия от июля 1927 года? Почему она вызвала такое раздражение и протест, наверное, большей части церковного народа в то время? А за рубежом - так вообще просто скандал.
Г. Митрофанов
―
Я бы не преувеличивал значение самого текста декларации. Если мы возьмем этот текст и сравним его с текстами посланий патриарха Тихона 1923 года (ну, 1925 мы уже оставим в стороне, потому что там была корректировка властей), то, по сути дела, они мало чем отличаются. Их одинаково тяжело читать. Правда, то, что позволялось патриарху Тихону при его авторитете, уже, может быть, не мог себе позволить Сергий. То есть дело здесь не в тексте как таковом. Проект декларации появляется в конце июля 1927 года. К этому времени своей политикой по отношению к епископату, своим, по существу, волюнтаризмом, созданием самозванного Синода Сергей у многих вызвал к себе недоверие. Перевод епископов явно под давлением внешних сил это недоверие усугубил. Требование митрополита Сергия к зарубежному духовенству дать подписку о лояльности. Он обязал духовенство русской эмиграции дать подписку о лояльности советскому государству. Это те, кто, в общем, участвовал в борьбе с большевиками, паства которых состояла из наших белогвардейцев. Это, конечно, был сильный удар по единству русской церковной эмиграции. Все эти его шаги вызывали ощущение, что он, по существу, подчинил церковь власти. Если вы внимательно прочтем текст декларации, там ведь есть и очень глубокие и, не сомневаюсь, искренние фрагменты, в которых он пытается обратиться к своим потенциальным оппонентам, если внимательно его читать: подождите, вы увидите, что моя политика даст свои результаты, что я не отказываюсь ни от чего принципиального. Это говорило о том, что он тоже ощущал, что конфликт приближается. Но что касается декларации, мы говорим о том, что декларация не была принята. Я не скажу, что большинством приходов. Это касалось епископов и отдельных священников-энтузиастов. Вы поймите: почему значительная часть священников доверяла Сергию, многие старались быть рядом с ним? Потому что они, пройдя два серьезных витка репрессий - Гражданской войны и 1922-1923 годов, уже вступив в коллективизацию (это третий виток репрессий - около 40 тысяч будет репрессировано), хватались за него как за того архиерея, который, может быть, позволит им остаться на своих приходах, завершить свою жизнь, продолжая быть священниками. Может быть, он, пусть беря на свою совесть какие-то огромные немыслимые компромиссы, их защитит. Он, может быть, и сам себя этим утешал и вдохновлял. Да, вы энтузиасты вы, ригористы - идите и умирайте. А я думаю о других - о тех, кто не в силах идти этим путем. Тут уже, понимаете, начинаются размышления в духе Великого Инквизитора. Может быть, что-то подобное он и думал тогда. Так вот декларацию восприняли как еще один шаг, свидетельствующий о том, что Сергей подчинил руководство Русской православной церкви государственной власти. Отсюда такие демонстрации.
М. Соколов
―
Скажите, вот из концлагеря же был прислан ответ соловецких епископов Так сказать, реакция на декларацию. В чем всё-таки главный критический запал этого документа?
Г. Митрофанов
―
Они НРЗБ что, в принципе, одобряют появление документа, который призван нормализовать отношения церкви и государства, но в этом конкретном документе они буквально по пунктам говорят о том, что их не устраивает. В частности, очень важный момент - это было сформулировано довольно деликатно: оно написано в таком тоне, что главная вина за конфликт между церковью и государством почему-то возлагается на церковь. Они написали тоже довольно дипломатично. В общем и целом они не приняли документ НРЗБ она не может быть принята как документ общецерковный. Это частное мнение митрополита Сергия. То есть в целом они ее не приняли. И это при том, что среди соловецких епископов были как будущие противники митрополита Сергия, так и его сторонники. Действительно, в контексте его очевидных уступок властям она очень многих еще больше насторожила и вызвала такое отрицательное отношение.
М. Соколов
―
Скажите, а почему никто из местоблюстителей, которые в нашем гражданском смысле имели, видимо, больше прав на патриаршество или на исполнение обязанностей патриарха, так и не смог занять это законное место? Вот был митрополит Агафангел - он умер. Но был, например, еще один кандидат - митрополит Кирилл Смирнов. Как складывались его отношения с митрополитом Сергием?
Г. Митрофанов
―
Митрополит Кирилл Смирнов - первый его арест был в 1919 году, в годы Гражданской войны, а расстреляли его в 1937 году. Так вот за этот почти 20-летний период он пробыл на свободе чуть больше года. Всё остальное время он пребывал в беспрерывных ссылках. Он мало был в тюрьмах - в основном пребывал в ссылках. Его кратковременный выход из заключения в начале 30-х годов ситуацию никак изменить не мог, потому что он подчеркивал, что может заявить о вступлении его в полномочия местоблюстителя, если ему будет точно известно, что митрополит Петр от этих полномочий отказался. Митрополит же Петр находился в очень строгой изоляции весь последующий период после своего ареста. У него было очень мало шансов даже связываться с митрополитом Сергием. Он писал ему несколько писем, но дошли ли они до митрополита Сергия, неизвестно. Известно было только, что он критиковал его деятельность, подчеркивал, что полномочия заместителя не тождественны полномочиям местоблюстителя, и предлагал Сергию отказаться от такого расширительного понимания своей функции. Что же касается митрополита Кирилла, он справедливо полагал, что коль скоро неизвестна позиция митрополита Петра, передает ли он ему, Кириллу, свои полномочия или нет, он не может самостоятельно об этом заявить. Вы спросите: а какая альтернатива? Он всегда подчеркивал: в этой ситуации остается путь, который в свое время предложил митрополит Агафангел в 1922 году. У нас нет никакого канонически безупречного центра высшей власти - его просто нет. Поэтому каждая епархия должна управляться самостоятельно. Ибо церковные каноны дают епископам очень большие полномочия в управлении своей епархией. Да, это было своеобразное разрушение церковного центра. Но лучше отсутствие церковного центра, чем церковный центр, который тянет за собой всю церковь, извините, в геенну огненную.
М. Соколов
―
Вы уже сказали о коллективизации или, как говорят сейчас ученые, раскрестьянивании. Я так понимаю, это было и время наступления на церковь. Собственно, государство поставило задачу фактически создания атеистического государства. Что происходило с церковью и митрополитом Сергием в этот период? Выступал ли он в защиту тех, кого репрессировало государство, гонимых, или вел какую-то подковерную борьбу?
Г. Митрофанов
―
Надо сказать, что тогда против него впервые открыто выступили некоторые авторитетные иерархи. Это случилось в конце 1927 - в 1928 году. Как раз был канун коллективизации. Надо сказать, что к 1929 году, когда, собственно, коллективизация уже и начинается, церковная оппозиция была разгромлена репрессивными мерами властей. Кто-то ушел в катакомбы - продолжали существовать такие многочисленные общины. Но в целом такой зримой епископской оппозиции уже не было на свободе. В этих условиях, казалось бы, Сергий мог надеяться, что его политика даст благодатные плоды. Его уже никто не критикует среди епископата, все идут за ним. И вдруг начинается коллективизация. А что означала коллективизация для церкви? До этого времени в большом количестве закрывались городские храмы. Их, в принципе, в целом было меньше, чем храмов в сельской местности. Россия была аграрной страной, большинство пока еще жило в деревнях. Но закрывались чаще в городах, чем в деревнях. А вот тут была предпринята попытка вместе с кулачеством ликвидировать еще и пережиток прошлого - деревенские приходские храмы. И поэтому именно в это время происходят особенно большие репрессии по отношению к духовенству - количественно около 40 тысяч. Я имею в виду священники, дьякона, штатные псаломщики, церковные старосты - церковники. 40 тысяч. Правда, расстреляли несколько тысяч. Даже были и расстрелы, но их было мало. В основном тюремные сроки, лагерные заключения или ссылка. Сергий оказался в тяжелейшей ситуации. Казалось бы, всё, сбываются самые худшие прогнозы его оппонентов. Он шел на уступки, а они ничего не дали. И вот в этот момент происходит то, что, конечно, потрясло очень многих - мы даже упоминали это в прошлый раз: он дает два интервью советским и иностранным журналистам в начале 1930 года, когда по нарастающей идет коллективизация. Но о коллективизации там вопросов не было. Вопросы составляли, естественно, не журналисты, а члены Политбюро. Вернее, это было так. Бывший глава антирелигиозной комиссии Емельян Ярославский, такой партийный функционер, довольно крупный специалист в области борьбы с религией, составил проект вопросов и ответов, предложил это в Политбюро, а в Политбюро особенно постарались как раз Сталин и Молотов. Корректировались вопросы, ответы на эти вопросы. В общем, это соборное творчество, только не церкви, а членов Политбюро.
М. Соколов
―
Да, Игорь Курляндский изучал, как они правили.
Г. Митрофанов
―
Я в своей книжке привожу просто несколько страниц его разбора этого текста. Митрополит Сергий оказался в ситуации, когда ему нужно было, заметьте, не только от своего имени, а от имени всего Синода озвучить этот текст, ответить на эти вопросы. Ответы на интервью, которые он от имени Синода дал советскими и иностранным журналистам. Там, конечно, ничего не говорится о коллективизации. Но там отрицаются какие бы то ни было репрессии в отношении церкви. Говорится о том, что те из священнослужителей, которые находятся в заключении, оказались просто нарушителями закона, государственными и уголовными преступниками. Включая, например, митрополита Петра - получается так. Что, например, церковь не нуждается ни в какой иностранной и государственной помощи - например, материальной для создания духовных школ. Но духовных школ у нас нет, потому что, в общем-то, на них нет средств. То есть оно довольно противоречивое. Об этом можно много говорить. Важно было другое. Наступил период, когда митрополит Сергий уже не мог выступать от имени церкви, даже сообразуя свое выступление с мнением власти. В его уста вкладывались тексты, составленные богоборцами - употребим такое пафосное слово - и он их просто озвучивал от имени Синода. Показательно, что из 6-ти подписавших членов Синода 4-ро потом были расстреляны.
М. Соколов
―
Если нам делать выводы, в конце концов, в 30-е годы, к моменту начала большого террора, можно ли говорить о том, что церковь на территории советского государства была фактически уничтожена? В некоторых местах не было ни единого храма. В общем, итог этих компромиссов без всяких протестов, получается, печальный.
Г. Митрофанов
―
Точной статистики не может быть, но ситуация к 1939 году была такова. Примерно на территории Советского Союза в границах до 1939 года действовало не более 150 храмов, в которых служило где-то не более 300 священнослужителей. Что же касается правящих епископов, то их было четверо, включая митрополита Сергия.
М. Соколов
―
А в дореволюционной церкви сколько было епископов?
Г. Митрофанов
―
Правящих епископов было около 70, не говоря о викарных и о тех, кто находился на покое. И храмов было почти 60 тысяч, а не 150. Вы знаете, ситуация резко меняется в 1939 году, когда советская армия занимает территории Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибалтики и Молдавии. На территории Советского Союза оказывается почти 3,5 тысячи действующих храмов, 60 духовных школ и несколько десятков действующих монастырей. Потому что даже в Польше, где отношение к православной церкви со стороны властей было довольно жесткое (правда, после создания Польской автокефальной церкви отношение Пилсудского смягчилось), была нормальная церковная инфраструктура, нормальная церковная жизнь.
М. Соколов
―
Это же не заслуга будущего патриарха Сергия - тогдашнего митрополита. Я к тому, что если нам завершать, может быть, нам всё-таки сказать, что вы сегодня считаете его заслугой, а что, собственно, идет в осуждение?
Г. Митрофанов
―
Знаете, можно ли считать заслугой то, о чем в свое время с ужасом писал Чаадаев? Помните, он пишет, что призвание России - являть всему миру пример того, чего не должно быть в мировой истории. Что касается митрополита Сергия, то он действительно последовательно пошел по тому пути, по которому шло немало его предшественников, а именно по пути абсолютного сервилизма, по пути того, чтобы гарантировать полноценное существование церкви за счет союза с государством. Правда, он был первопроходцем. Он впервые в истории православной церкви шел по пути союза с богоборческим государством, которое никогда не скрывало своего желания уничтожить церковь. Он прошел по этому пути до конца. Это могла бы быть тема отдельного разговора: что произошло в 1943 году - победа Сергия или окончательное поражение. Но к началу Второй мировой войны он пришел к тому, что крупнейшая поместная церковь православного мира была практически полностью уничтожена за какие-то 20 лет. И последние 10 лет его существования с 1927 года были путем не просто ее гибели, а еще и периодом ее позора. Позора, который... Знаете, если есть время, я бы привел одну иллюстрацию.
М. Соколов
―
Уже не успеем.
Г. Митрофанов
―
Ну хорошо. Поэтому что можно сказать? Митрополит Сергий - это трагическая фигура, о которой можно сказать, что он, в общем-то, трагизмом своей жизни (об этом тоже следовало бы сказать отдельно), может быть, отчасти смягчил ту вину, которую он имеет перед Русской православной церковью XX века.
М. Соколов
―
Спасибо! Нашим гостем был профессор, доктора богословия Георгий Митрофанов, автор книги «Очерки по истории Русской православной церкви XX века». А вел эту передачу Михаил Соколов.