Петр Врангель: запоздавший диктатор - Александр Пученков - Цена Революции - 2020-04-05
М. Соколов
―
В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции». Ведет ее Михаил Соколов. И сегодня у нас в студии снова гость из Санкт-Петербурга Александр Сергеевич Пученков, доктор исторических наук, профессор. Мы сейчас отправимся на 100 лет назад (100-летие событий 1920 года) и поговорим, я бы сказал, о «человеке 1920 года» для России - главнокомандующем Вооруженными силами Юга России после Деникина, а потом Русской армией - генерал-лейтенанте Петре Николаевиче Врангеле, его личности, жизненном пути до того, как он стал признанным практически всеми лидером белого движения. Добрый вечер, Александр Сергеевич!
А. Пученков
―
Здравствуйте!
М. Соколов
―
Давайте мы немножко поговорим об истории этой семьи. Действительно, она очень интересная. Откуда появился этот большой род Врангелей в России?
А. Пученков
―
Есть версия о том, что на Полтавском поле в рядах армии, которую возглавлял Карл XII, сражалось аж 12 Врангелей, и кто-то из них попал в плен. Сам генерал Врангель не очень любил распространяться о своем роде. Вообще его своеобразная уникальность заключается в том, что Врангель, конечно же, человек, который по самому своему физическому облику и визуальному образу производил впечатление такого дворянина, который в царской России обязан был служить именно в русской императорской армии. Тем не менее, Врангель, пожалуй, один из самых известных выпускников одного из лучших высших учебных заведений России - Горного института. То есть Врангель получает полноценное образование и только после этого оказывается на царёвой службе. И начинается его, не побоюсь этого слова, фантастический взлет.Знаете, если мы будем говорить о Врангеле, то, конечно, Врангель - это человек, который производил поистине магнетическое впечатление на окружающих. Мало того, что он был огромного роста, с громоподобным голосом, с таким образом классического гвардейца - гвардейца-гуляки. Известно, что Врангель славился своими какими-то совершенно фантастическими кутежами в начале XX века.
Но, помимо всего прочего, Врангель был человек, как отмечают многие, исключительный по своим человеческим качествам. Врангель был замечательный друг. Врангель был замечательный семьянин. Но у Врангеля была такая базовая черта его характера: Врангель, конечно, был человеком, который, пожалуй, как мне представляется, никого, кроме царя, не склонен был, что называется, по умолчанию ставить выше себя. В последующем - в частности, в 1919 году и в начале 1920 года - в этом будет, мне кажется, корениться причина его разногласий с генералом Деникиным.
Врангель был человек, который по самому складу своего характера... Это было характерно для многих русских дворян, имевших, скажем так, иностранное происхождение - что как раз-таки в период Гражданской войны в России они (например, тот же самый Бермондт-Авалов) проявляли себя, в отличие от генералов русского происхождения, именно не как непредрешенцы (мы с вами, Михаил Владимирович, когда-то говорили об этом), а именно как те, кто последовательно и открыто продолжал исповедовать идеалы монархии. Так вот Врангель, в отличие от многих других русских генералов и офицеров - монархистов, действительно, наверное, исповедовал монархию.
Но Врангель был человеком, который оказался в той армии, которая, я бы сказал, в наибольшей степени дистанцировалось от своей связи с возможностью какой-либо реставрации монархии. И, конечно, Врангелю было известно о том, что тот же самый генерал Деникин, его непосредственный начальник, всё самое важное стремился отложить до неопределенного времени после окончания Гражданской войны. Если говорить о Врангеле, чем он интересен? Конечно, в советское время о Врангеле было положено знать несколько вещей.
М. Соколов
―
Черный барон.
А. Пученков
―
Черный барон, конечно. «Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон». Были известны и какие-то другие вещи - про то, что Врангель продал родину Антанте, Врангель вместе с поляками бьет в спину своей родине России и многое другое. Но я бы сказал, если подводить какие-то обобщающие итоги к началу нашего разговора, что во Врангеле интересного?Врангель интересен именно тем, что он такой классический вождь. И очень многие из идеологов белого движения (тот же самый Василий Шульгин, Петр Струве) обращали внимание, что из всех вождей белого движения они знали всех - кроме, к слову, Колчака, наверное. Так вот именно Врангель, в отличие от того же самого Корнилова, Алексеева, Деникина, визуально производил впечатление классического вождя военной традиции. То есть такой огромный, потрясающий воображение какими-то своими физическими данными воин-кавалерист. Врангель - человек абсолютно бесстрашный, и в то же время Врангель - человек совершенно неутоленного честолюбия. Врангель - человек, который считал (и мы об этом еще поговорим), что Бог его карает за этот грех.
И в то же время во Врангеле сочетаются три вещи, которые я считаю важнейшими в его образе - почему мы имеем возможность говорить о Врангеле. Врангель необычайно одаренный как военачальник - это раз. Второе: Врангель - это человек, который чрезвычайно быстро сумел войти в такое ремесло, как... назовем его так - не политика, а полития. То есть Врангель интересовался политикой, Врангель пытался преуспеть в ней. И Врангель (в этом, пожалуй, его принципиальное отличие от других белых вождей) исповедовал то, что тогда называлось, в частности, «реалполитик». Иначе говоря, «враг твоего врага - твой друг». Классический пример - история с поляками. Врангель был нескрываемо циничен. Отсюда лозунг, приписываемый ему: «Хоть с чертом, но против большевиков».
И конечно же, Врангель - это человек, в котором мы можем и должны найти те недостатки, о которых как раз-таки писали советские историки. Врангель - это единственный, с моей точки зрения, государственный деятель, который предложил достаточно развернутую положительную программу государственного развития России.
М. Соколов
―
Я бы поговорил еще о биографии. Ведь биография - вещь очень важная. Она задает будущие события человека. Вот это образование - горный инженер. Я так понимаю, что это влияние отца? Отец же был, фактически, бизнесменом, членом правления различных крупных компаний - страховых и горнодобывающих. То есть это не классический дворянин. Всё-таки, по крайней мере, в начале своего пути, опять же, получив офицерское звание, он потом какое-то время работал чиновником в Сибири.
А. Пученков
―
Его батюшка был такой классический типаж, воспетый Иваном Александровичем Гончаровым. То есть Николай Врангель - это такой олицетворенный Штольц, если угодно. В то же время, если мы почитаем записки Врангелей, то увидим, что Николай Врангель, равно как и мать Петра Николаевича, были люди чрезвычайно разносторонне образованные. Люди, которые владели пером и которые сумели передать этот талант своему сыну. Мы имеем чрезвычайно отрывочные сведения о Врангеле до того момента, как он появляется в атаке под Каушеном.
М. Соколов
―
Ну, Русско-японская война. Всё-таки есть его письма, которые опубликовала его мать - тоже интересные.
А. Пученков
―
До 1904 года Врангель, я так понимаю, учился. В советское время было принято постоянно указывать на то, что моральный облик Врангеля ярко показывают записки его сотоварища по Николаевской академии Генерального штаба Бориса Михайловича Шапошникова, который указывал, что долговязый Врангель всегда стремился либо обмануть педагога, вытащив себе тот билет, к которому он лучше всего подготовился, а не тот, который ему выпадал на самом деле, когда он вытягивал.
М. Соколов
―
В общем, жестковато как-то он с ним.
А. Пученков
―
Да, норовил списать у кого-то и так далее. Клянчил себе высший балл. Мы, естественно, никогда не можем узнать, что это такое. Известно, что Врангель был человек, который достаточно выгодно женился. Собственно говоря, это стало залогом его благосостояния. И, я так понимаю, с момента, когда ему исполняется 30 лет, Врангель принимает решение делать ставку на военную карьеру. Конечно же, в Русско-японской войне Врангель был одной из бесчисленных фигур таких же ярких офицеров.
М. Соколов
―
Два ордена получил, кстати.
А. Пученков
―
Да. Что во Врангеле привлекало (и потом об этом писали многие из числа сторонников Деникина) - мне доводилось встречать некое сравнение Врангеля с известным персонажем Льва Николаевича Толстого Долоховым. Геройский офицер - но помните, там одна из сцен, когда он говорит: «Обратите внимание, это я первый схватил за воротник вражеского офицера». Помните эпизод с разжалованием Долохова, замечательная сцена. То есть Врангель был нескрываемой карьерист. Не он первый, не он последний, естественно. Но это было для него совершенно очевидно.Почему? Потому ли, что Врангель был стол тщеславен? Нет. Понимаете, во Врангеле была несколько другая составляющая. Как мне представляется (я не был знаком с Петром Николаевичем), Врангель считал, что сам Бог дал ему такую совокупность деловых, личностных, человеческих, профессиональных качеств. Что сама судьба обрекает его на то, чтобы всегда быть первым среди его сотоварищей по армейскому ремеслу. Врангель считал себя звездой, если угодно.
Врангель, в отличие от того же самого Деникина, в годы Гражданской войны будет считать, что судьба закономерно вывела его на то положение, какое он будет занимать с весны 1920 года и на продолжении править Югом России. Никто же не говорил всерьез, когда Деникина называли в окружении «царь Антон» - это была как раз-таки ирония, потому что все знали, что Деникин дистанцируется и чурается той власти, которой он обладал в силу немыслимого стечения обстоятельств. Когда же Врангель станет правителем Юга России, немедленно появится «Петр IV». Почему? Потому что Врангель имел такую природную, что ли, стать поведения себя как первого лица. Некоторые сравнивали его с Николаем Павловичем. Другие сравнивали его чуть ли не с основателем моего родного города.
М. Соколов
―
Кстати говоря, визуально он был похож еще и на великого князя Николая Николаевича, тоже популярного человека. Такие сравнения тоже есть.
А. Пученков
―
Да, но было другое. Понимаете, Николай Николаевич-младший всё-таки был человеком, в котором, с моей точки зрения, преобладали черты такого вспыльчивого самодура. Врангель был человек, в котором если и бывали вспышки гнева, то, я бы сказал, можно вспомнить одно из воспоминаний о замечательном поэте Евгение Евтушенко: «у него начиналась традиционная расчетливая истерика». Врангель был человеком, очень хорошо собой владевшим.Конечно, он мог вспылить, мог клокотать. Но все его вспышки гнева всегда были достаточно хорошо просчитаны. То есть я в данном случае выделяю во Врангеле такое качество, как «учитесь властвовать собою». Врангель, мне кажется, в высшей степени наглядно проявил это в период его конфликта с генералом Деникиным, где он, в отличие от Деникина, вел себя чрезвычайно расчетливо и хитро.
М. Соколов
―
Вот еще один сюжет, который мне тоже кажется интересным - сама служба Врангеля до Первой мировой войны Это конногвардейское сообщество. Он окончил Академию Генштаба, но, что интересно, в штабные не пошел - предпочел служить в гвардии. Собственно, к 1914 году командовал всего лишь гвардейским эскадроном, хотя был штаб-ротмистром. Деникин к этому моменту уже командовал, по-моему, полком, если я не ошибаюсь. Почему? Он выбирал такую позицию, всё-таки близкую к двору? Или он хотел командовать чем-то, а не быть чьим-то помощником? Как вы думаете?
А. Пученков
―
Мне кажется, всё-таки имел значение и Петербург. Врангель был человеком, которого сложно было представить, допустим, командующим 17-м Архангелогородским пехотным полком или Заморской бригадой. Врангель будет провинциалом лишь единственный раз в своей жизни - в 1920 году, когда его имя станет всероссийски известным. То есть сложно сказать, почему у Врангеля в гвардии, которую буквально забрасывали чинами и орденами, не пошла карьера.Он был штаб-ротмистр. Чтобы было понятно, это майор. То есть в гвардии после ротмистра сразу производятся в полковники. Вспомним, опять-таки (что-то сегодня у меня толстовское настроение) - Вронский начинает роман ротмистром, а заканчивает его полковником. У гвардии было традиционное преимущество в 2 чина. То есть там не было ни майорского чина, существовавшего какое-то время в русской императорской армии, ни подполковничьего. Поэтому в гвардию и стремились попасть - потому что в гвардии практически трудно было, если ты служишь и участвуешь в сражениях, не доплыть хотя бы до полковничьего чина.
М. Соколов
―
Плюс, конечно, светская жизнь. Вот эти еженедельные обеды конногвардейцев - это тоже был целый ритуал.
А. Пученков
―
Конечно. Если судить по переписке Николая II и его супруги, Врангеля представили царю в 1914 году. Но, по всей вероятности (вернее, это и не могло быть иначе), Врангель не мог не видеть обожаемого монарха много раз прежде. И конечно, я так понимаю, Врангель действительно не хотел менять такое неспешное плавание по пути к каким-то иным более высокими чинами на блестящий Петербург. В конце концов, Врангель всегда говорил и даже писал, что вроде бы он аж до Первой мировой войны всерьез подумывал, чтобы вернуться к семейному делу. Не знаю, правда это или нет.Понимаете, во врангелевских записках, конечно, принципиальной чертой было то, что Врангель... Это вообще традиция русской мемуаристики - очень редко впрямую лгать, но просто недоговаривать какие-то моменты. Да и вообще почему русской? Просто традиция мемуаристики. Тем более мемуаристики, действительно связанной с большими людьми. И вот Первая мировая война, конечно, была воспринята Врангелем как то, что должно было изменить его судьбу.
М. Соколов
―
А что можно сказать об этом его взлете? Собственно, вот эти бои в Восточной Пруссии, где он отличился. Даже пишут, что этот Каушен, мало кому теперь известный - это был его такой Тулон.
А. Пученков
―
Каушен конечно был Тулоном. Понимаете, в то же время его Каушен можно было трактовать по-разному. Напомню, что речь идет об атаке эскадрона на батарею. Понимаете, если это рассматривать сквозь традиционные стандарты практически любой армии мира, конечно, Врангеля могли за это даже отправить под суд. Потому что, по сути своей, Врангель не обладал статусом Суворова. Вверенную ему часть он фактически ставил под угрозу гибели. Конечно, это было залихватски. Конечно, это было в духе «чудо-богатырей». Конечно, необычайно красиво, что всё это взяли. Но это противоречило всей существующей традиции. Притом это не стало, подчеркиваю, стандартным тактическим приемом. Грубо говоря, это был блеф. За этот блеф Врангеля могли вознести, а могли и отдать под суд. Но вспомним, чем закончилась Восточно-Прусская операция. Нужен быть герой.
М. Соколов
―
Вот был Козьма Крючков - солдат, казак. А Врангель - офицер.
А. Пученков
―
Да. При этом считается, что Врангель первым в Великую войну получает награждение Георгиевским крестом. Конечно, Врангель был необычайно смелым в личном плане человеком. Но, подчеркиваю, что вот этот эпизод с Каушеном, конечно, в иных условиях мог быть истолкован как авантюризм, самоуправство и прочее.
М. Соколов
―
А так - полковник и флигель-адъютант государя к концу 1914 года.
А. Пученков
―
Конечно, это слава. То есть Врангель, конечно, осуществляет такой впечатляющий рывок. Конечно, он так или иначе, наверное, доплыл бы и до полковничьего или, может быть, даже до генеральского чина. Но Каушен привел к такому форсажу его карьеры.
М. Соколов
―
Ну а дальше? Было командование Нерчинском полком, командование бригадой, производство в генералы.
А. Пученков
―
Любопытно, что он встречает там и Андрея Григорьевича Шкуру, более известного как Шкуро, и еще более яркую фигуру - Романа Федоровича Унгерна фон Штернберга. То есть эти два человека, которых можно смело назвать представителями такого партизанского движения или, если угодно, авантюристами Гражданской войны.При этом Андрей Шкуро был человеком достаточно беспутным, но не злым, я бы сказал так. А Унгерн, наряду с Покровским и Анненковым - это одна из самых таких, я бы сказал, изуверских фигур белого лагеря. Притом, если Покровский всё-таки был, видимо, психически здоровым человеком (естественно, со специями - всё-таки Покровский был фигурой незаурядной: достаточно сказать, что это один из первых русских воздухоплавателей, как тогда говорили), то, конечно, Унгерн и Анненков - это была ярко выраженная клиническая картина жестокости.
М. Соколов
―
Там же под его началом служил и Семенов.
А. Пученков
―
И Семенов. Семенов, наверное, был самый такой умный среди них всех, самый такой, я бы сказал, по-казацки просчитывавший варианты. Ну, пройдоха. Хитрый жук.
М. Соколов
―
Но всё это командование, в общем, шло на юге, на южном участке фронта. Или на румынском фронте. И там, в общем, тоже такое участие в наступлениях. То есть для карьеры это, наверное (если не погибнешь, естественно), было лучшее место, чем застрявший в болотах Западный фронт.
А. Пученков
―
Конечно. И это был не какой-то необычайно отдаленный, скажем, персидский фронт. То есть это была прекрасная ступенька для будущей карьеры. Но с моей точки зрения, Врангель, хотя и получил производство в чин генерала, всё-таки слыл, наверное, одним из лучших кавалерийских командиров. Но, как мне представляется, Врангель всё-таки не проявил себя столь же выдающимся образом, как, к примеру, его исторический визави Антон Иванович Деникин, который командовал своей Железной бригадой.То есть, понимаете, в принципе, тут всегда вопрос, который меня интересовал и, может быть, об этом можно было бы когда-нибудь поговорить. Вот «красный Суворов» - «красных суворовых» много. Это теоретически и Чапаев, это и Фрунзе. Конечно же, в рамках Фрунзе иной масштаб, более крупный. Это в какой-то степени Щорс. Конечно же, если говорить о белых, то таким «белым Суворовым» можно было бы назвать генерала Маркова, в известной степени генерала Врангеля (особенно в 1919 году). Но такой вот супервоеначальник из бывших царских генералов, которые потом стали известны всей России в годы Гражданской войны - конечно, Врангель к числу таких суворовых, с моей точки зрения, накануне 1917 года не относился. В отличие от того же Антона Ивановича Деникина. Всё-таки Деникин был, с моей точки зрения, едва ли не лучший начдив накануне 1917 года.
М. Соколов
―
Ну что же, вот 1917 год уже почти наступает. Я всё-таки хотел бы спросить еще об отношении Врангеля к монархии, к ее кризису. Ведь, по-моему, как раз в 1916 году он был приглашен ко двору, встречался с Николаем. Если я не ошибаюсь, шефом полка как раз становился Алексей, наследник. Мне кажется, что такое монархическая чувство было у него достаточно сильное и искреннее, и он был готов многое прощать Николаю II, когда общество уже многое ему не прощало.
А. Пученков
―
Я повторю еще раз свою мысль. С моей точки зрения, для подавляющего большинства русских дворян - выходцев из зарубежных стран (особенно представителей, я бы сказал, таких германоговорящих фамилий), конечно, было характерно в высшей степени последовательное монархическое чувство вплоть до поражения в Гражданской войне.Врангель видел язвы монархии. Но, в отличие от того же самого Деникина, он, как мне представляется, не считал столь виноватым в этих язвах непосредственно венценосца. После того, как был убит Николай II, Врангель, как мне представляется, лично для себя решил, что у него нет никаких моральных запретов в том, чтобы идти в продвижении своей личной карьеры до конца. То есть Врангель был человеком, который по самому складу своего характера, в силу своей фантастической амбициозности и честолюбия, был готов идейно, по убеждению, подчиняться только одному человеку - царю.
Любил он или не любил Николая? Какое впечатление он испытывал от Николая? Ведь от Николая все испытывали хорошее впечатление при личном общении. Николай был человек, обладавший таким магнетическим обаянием.
М. Соколов
―
Пока не увольнял.
А. Пученков
―
Пока не увольнял, да. Или пока не сталкивался с ним в практическом деле. Николай любого воспринимал так, как и подобает главе государства. Ему было неважно, Столыпин перед ним или Витте. Ничего личного, только бизнес. Он воспринимал всех как чиновников. А военных - с военными отношения принимали более личностный характер. Николай, подобно всем Романовым-мужчинам, считал себя профессиональным военным и старался относиться к ним, я бы сказал, человечнее. Но, опять-таки, какого-то дара производить впечатление на армию (я имею в виду, выступать перед полками) Николай II не имел. Его обаяние начинало оказывать такое чарующее воздействие при общении один на один.
М. Соколов
―
О чем пишет и Врангель, кстати говоря. Как они чай пили и душевно разговаривали. Откровенно и обо всём.
А. Пученков
―
Конечно. Но вот когда происходит революция, конечно, у Врангеля с самого начала, наверное, глубоко отталкивающее впечатление. Врангель видит в первую очередь то, что на улицы вышла чернь. Не то, чтобы он был каким-то таким олицетворенным снобом. Просто для Врангеля казалось глубоко противоестественным то, что тот престиж, который он завоевал вполне заслуженно, сейчас становится возможностью для преследования и, может быть, даже угрозой для жизни. В тех же самых записках Врангеля есть яркий момент о том, что Врангель, бравируя своей храбростью и богатырской статью, не снимал, не спарывал погоны или царские вензели, подобно другим представителям офицерского корпуса. И никто не решался к нему подойти, видя такого высоченного здоровяка-генерала.Всё это так. Но, конечно, какой-то надлом в душе Врангеля произошел. Почему? Потому что утрачивалась какая-то ось, за которой он считал необходимым идти. И конечно, для Врангеля как для военного профессионала, думаю, уже к лету 1917 года было очевидно, что Россия не выиграет войну.
М. Соколов
―
Но в этот момент он как раз стабилизирует фронт со своими войсками, со Сводным корпусом. На Сбруче, если я не ошибаюсь. Они всё-таки останавливают наступление немцев. И он там действует довольно жестоко - с расстрелами, с обузданием мародеров и так далее. То есть, наверное, всё-таки это говорит о том, что не всё, конечно, было совсем безнадежно, но для этого нужны были совершенно другие люди, другие меры.
А. Пученков
―
Нужна была государственная мысль в отношении того, что войну необходимо выиграть. Временное правительство не считало для себя возможным поступаться идеологией, которая говорит о том, что России в феврале 1917 года дана свобода, в том числе и нижним чинам. Об этом, в частности, пишется в замечательной книжке петербургского историка Бориса Ивановича Колоницкого: те же самые погоны становятся одним из ярчайших ассоциативных образов со старым режимом. А старый режим, в силу пропаганды того же самого Временного правительства, удивительным образом выступает как такое олицетворенное пугало. И всё сваливается, опять-таки, к полной нашей традиции со «старым правлением» и с отрекшимся гражданином Романовым.
М. Соколов
―
А как оценить такие решения Врангеля? Он, не получив должность, которую он хотел получить (кстати, он пытался создать какую-то тайную организацию в Петрограде), стал добиваться отставки. Получил ее от Духонина и уехал из ставки. Это не дезертирство ли? А Духонин, кстати, погиб.
А. Пученков
―
Да, погиб. Более того, был зверски убит. Понимаете, об этом писали очень многие и мемуаристы, и историки. И мне, в том числе доводилось писать. Объективно, с моей точки зрения, Врангель до конца лета 1918 года стремился любой ценой избежать участия в гражданской войне. Врангель считал, что, с одной стороны, это будет пустая трата жизни. А второе - не за что воевать. Нет государства! Врангель по своей природе всё-таки был человек, который считал, что свои обязанности он должен исполнять честно. И выясняется, что, по сути своей, государства нет. Как в известном стихотворении Волошина, «с Россией кончено».Так вот Врангель считал, что сейчас нет и не может быть никакого смысла служить какому бы то ни было режиму. В высшей степени скептическое отношение к тому, что затевалось на юге России (я имею в виду Корнилова, Алексеева, Деникина). Почему? Потому что Врангель имел крайне отрывочные представления, но те имена, которые он знал, для него ассоциировались с генералами, которых можно было бы в известной степени назвать фрондерами. Корнилов вообще арестовал царскую семью. Алексеев вел себя достаточно двусмысленно в дни Февральской революции. О Деникине он знал достаточно мало и не считал его столь же статусной фигурой, как, допустим, тот же самый Алексеев.
М. Соколов
―
В это время он, я просто уточню, находился в Крыму. Прятался там где-то на даче. Чуть не погиб - один раз его чуть не расстреляли.
А. Пученков
―
Да, потом его чудесным образом спасли и так далее. Потом Врангель, конечно же, столь же загадочным образом оказывается у гетмана Скоропадского. И там, в Киеве летом 1918 года Петр Николаевич невзначай проводит консультации и со своим старым товарищем Павлом Петровичем Скоропадским, который был гетманом Украинской державы (это официальное название украинского государства в период Скоропадского), и с целым рядом других генералов. И проведя такой мониторинг настроений, либо, как предполагают некоторые его биографы, не получив достаточно статусное назначение (Скоропадский вроде бы предлагал ему чуть ли не должность начальника штаба; другие говорят, что предлагал ему должность командующего кавалерией), Врангель увидел, что армия Скоропадского, по большому счету, пшик.
М. Соколов
―
Фактически одни штабы.
А. Пученков
―
Да, немцы не дают ее создать. А замараться о германскую ориентацию можно было в высшей степени легко. Классическим примером стал Павел Николаевич Милюков, который в самый неподходящий момент сделал ставку на немецкую ориентацию летом 1917 года. Предлагал при помощи немцев восстановить, грубо говоря, старую Россию. Конечно, это означало для него конец политической карьеры, когда центральные державы пали, а Антанта торжествовала.Врангель, как профессиональный военный, летом 1918 года, даже обладая отрывочными сведениями о том, что происходит на Западном фронте, вероятно, понимал, что немцы выдохлись, и связывать свое будущее с ними - это значит компрометировать себя. И в силу этого в конце лета 1918 года Врангель, выждав, как говорили в старое доброе время, гроссмейстерскую паузу, принимает решение всё-таки ехать на юг России, пробиваться к генералу Деникину.
Позднее Врангеля очень многие упрекали в том, что он фактически год, самый такой опасный для жизни армии Корнилова, Алексеева и Деникина, неизвестно где скрывался от участия в Гражданской войне. Подчеркиваю, в этом нет ничего унизительного для Врангеля. Врангель, как я говорил в начале нашей беседы, был очень расчетливый человек. Объективно говоря, вплоть до того момента, когда к концу осени 1918 года стало понятно, что армия Деникина всё-таки перемалывает красные силы Северного Кавказа, конечно, это выглядело как такая героическая авантюра. Врангель не хотел принимать участие в героической авантюре с крайне неясным политическим окрасом.
Гетман вроде был несомненный монархист. Но от гетмана буквально несло духом германской ориентации, и Врангель понимал, что это приведет его к компрометации собственного имени. И лишь когда стало понятно, что добровольческое дело на юге России окрепло, Врангель приезжает на юг и сразу же получает потрясающее назначение.
Врангель приводит в своих записках эпизод о том, что он приезжает на юг, представляется Деникину. Деникин говорит: «У нас крайне плохо с кавалерией». Врангель смело говорит: «Еще в 1914 году я командовал эскадроном. Думаю, что не настолько забыл это ремесло». В итоге Врангель получает бригаду. В чем была проблема белого движения на тот момент? Проблема была в том, что с кавалерией как раз-таки было очень плохо. Не хватало опытных кавалерийских начальников.
Назначение Врангеля было воспринято старыми генералами в штыки. Потому что все прекрасно помнили Ледяной поход, когда полковники могли идти на положении рядовых рядом с прапорщиками и так далее. В белом движении огромную роль играл так называемый «добровольческий стаж» - когда ты присоединился к белому движению. Чем раньше, чем в более опасный и авантюрный период, тем выше были твои шансы на блестящую карьеру. А Врангель приезжает, что называется, на всё готовенькое, сразу получает высокое назначение и достаточно быстро становится любимцем командующего. Почему? Врангель приносил победы. Врангель всё-таки была чрезвычайно яркий и харизматичный вождь.
М. Соколов
―
То есть фактически разгромил красную Таманскую армию на Тереке, довольно успешно действовал весь конец 1918 - начало 1919 года. То есть это всё было вполне успешно. Потом он получает под командование Кавказскую армию.
А. Пученков
―
Врангель воспринимается тогда, на рубеже 1918-1919 годов, как что-то, напоминающее Железную бригаду Деникина. То есть пожарная команда. Если нужно добиться результата, надо выпускать Врангеля. Врангель воюет и, подобно такому классическому военачальнику, воюющему на самом опасном участке фронта, проклинает штаб, проклинает генерала Романовского, начальника штаба армии, единственного на тот момент друга Деникина после гибели генерала Маркова. Деникин на всё происходящее смотрел, что называется, сквозь очки Романовского. Но у Романовского и Врангеля отношения с самого начала не складываются. Врангель просил то же, что просят все.
М. Соколов
―
Давайте подкрепления.
А. Пученков
―
Давайте подкрепления, вы выставляете передо мной какие-то нерешаемые задачи, вы требуете результата. Но до поры до времени Врангель был лоялен лично Деникину. А потом начинается 1919 год. Врангель в буквальном смысле свалил сыпной тиф. Несколько недель он буквально барахтается между жизнью и смертью. И там в бреду, едва ли не смертном, Врангель говорит о том, что главной его бедой, главной его трагедией является неутолимое честолюбие. Врангель проклинал себя за это. Он молил Бога о сохранении жизни, и эту жизнь Господь ему даровал. Врангель поправляется и в скором времени приступает к главному делу первого этапа своей белогвардейской жизни - конечно же, это был штурм Царицына.
М. Соколов
―
Это ключевое сражение, которое он выиграл. Но ведь тоже не сразу. Сначала у него была неудача.
А. Пученков
―
Понимаете, Царицын («красный Верден», как называли его большевики), конечно, мог бы пасть еще в 1918 году. Вообще Царицын, так уж получилось, стал такой узловой точкой первой половины советской истории. Потому что в Царицыне зародился конфликт Сталина и Троцкого. В Царицыне возникло вот это будущее братство военных, которые сплотились вокруг наркомнаца Сталина. Это тот же самый Кулик, тот же самый Ворошилов. И конечно же, в Царицыне Сталин впервые апробировал свои весьма специфические методы решения каких-то сугубо военных вопросов.В 1918 году Царицын смогли удержать, хотя удержать его, с моей точки зрения, было труднее, чем в 1919. В 1919 году Врангель, измученный непрерывным маршем, сумел захватить город. И конечно, это был выдающийся триумф, который моментально превратил Врангеля в такого человека-победу. И как раз-таки авторитет Врангеля в армейской среде возрастает до немыслимых высот. Врангель воспринимается как лучший генерал Добровольческой армии.
М. Соколов
―
И вот здесь, собственно, и возникает конфликт Врангеля и Деникина. Я так понимаю, куда идти, в каком направлении. Что можно сказать об этих идеях Врангеля? Всё-таки был ли он прав или все были неправы?
А. Пученков
―
Вот эта проблема Царицына вызывает огромный интерес историков уже 100 лет. В чем суть этой проблемы? Суть проблемы заключается в том, что ряд историков, включая знаменитого военного историка генерала Головина, полковника Зайцова и ряд других ученых, высказывали убеждение, что Деникин допустил трагическую ошибку в 1918 году, когда он ушел с Дона на Кубань, а не пошел на Царицын. Ибо тогда якобы была реальная возможность объединить силы восточной и южной контрреволюции.В 1919 году была другая проблема. Врангель предлагал закрепиться на достигнутых рубежах, надеяться на то, что произойдет через какое-то время силами адмирала Колчака, которые терпели в тот момент поражение за поражением, но не было понятно, сколь катастрофично сильным будет это поражение. Понимаете, гражданская война - это всё-таки качели. «Сегодня ты, а завтра я, пусть неудачник плачет». Так вот никто не верил, что Колчак действительно терпит крах.
Но главное то, что Врангель считал, что с военной точки зрения объявленная генералом Деникиным в Харькове так называемая «московская директива» - это абсолютный, чудовищный для военного-профессионала класса Деникина дилетантизм. Деникин предлагал, нисколько не останавливаясь на достигнутых рубежах, уже обладая огромной государственной территорией, фактически толком не уповая на необходимость государственного строительства на этих территориях, идти вперед силами Добровольческого корпуса под командованием необычайно талантливого в военном отношении, но крепко пьющего генерала Владимира Зеноновича Май-Маевского.
Все мы любим классику советского кинематографа - генерал Ковалевский. Так вот Ковалевский, которого играл ленинградский артист Владислав Стржельчик, собственно говоря, выведен с Май-Маевского. А образ Юрия Соломина, штабс-капитана Кольцова - это реальное лицо: Павел Васильевич Макаров, красный шпион, который был адъютантом Май-Маевского.
Так вот генерал Врангель говорил и, что самое удивительное, начал писать письма генералу Деникину, упрекая того в военном дилетантизме. Деникин вспылил, потому что именно он, а вовсе не Врангель, принял разбитую под стенами Екатеринодара армию и довел ее почти до стен Москвы. Деникин считал, что его любимец Врангель не имеет права советовать своему главнокомандующему. Врангель несколько раз получил такую, я бы сказал, достаточно последовательную острастку. И тогда он начинает делать неслыханную вещь - начинает, как говорили тогда, распубликовывать, то есть размножать в списках... Он категорически отрицал, что он был к этому причастен, но были другие люди - генерал Шатилов, ближайший друг Врангеля, и другие генералы, которые начали размножать письма Деникина Врангелю, а Врангеля - Деникину в рамках такого противостояния «Курбский - Иван Грозный».
Конечно же, с точки зрения субординации это выглядело неслыханной, не побоюсь этого слова, подлостью со стороны Врангеля и его окружения. Почему? Потому что в этот момент белый Юг начал терпеть поражение. Армия Деникина откатывалась. И в этот момент выбрасываются вот такие фактически листовки, в которых лучший генерал Добровольческой армии в буквальном смысле слова распекает своего главкома, говоря о том, что тот ни на что не пригоден, что причина поражения в его военном дилетантизме. Это выглядело как атака на власть. Так назвал ее генерал Деникин.
М. Соколов
―
Ну что ж, здесь мы сделаем многоточие и о том, как Петр Врангель пришел к власти и что он делал в Крыму, мы с Александром Пученковым поговорим уже в одной из следующих программ нашего сериала «Цена революции». Вел передачу Михаил Соколов. Всего доброго, до свидания!
А. Пученков
―
Всего хорошего!