Джордж Оруэлл: революционер против тоталитаризма - Вячеслав Недошивин - Цена Революции - 2019-05-26
М. Соколов
―
В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции». Ведёт её Михаил Соколов. И наш гость - Вячеслав Недошивин, филолог, писатель, автор новой книги о Джордже Оруэлле. Называется «Неприступная душа», издательство «Редакция Елены Шубиной». Вот она - книжка толстая, но я осилил. Это интересно, получил удовольствие, хотя, безусловно, поспорю с нашим гостем - есть очень любопытные моменты. Ну что, Вячеслав, давайте начнём сначала. Детство нашего героя, когда он был еще Эриком Блэром. Был ли он бунтарём против британских порядков?
В. Недошивин
―
Очень интересный вопрос. Дело в том, что в молодости, например, мало кто знает, но учитель в школе попросил их написать 10 великих людей начала века - 20-го века. И он был в числе тех 10, которые в числе нескольких великих людей назвали Ленина. Он прямо говорил, что зачатки своего будущего социализма... Он был убеждённым социалистом, но понимал социализм по-своему, наособицу и говорил, что в школе рождается бунтарство, зарождается протест против порядков.
М. Соколов
―
То есть закрытая британская школа - это такой институт, который, в том числе, создаёт бунтарей?
В. Недошивин
―
Нет, не думаю, что она создает бунтарей. Дело в том, что бунтарей, скорее всего, создаёт природа, природа-мать.
М. Соколов
―
Хорошо, Эрик едет в Бирму, а не поступает в университет. Что ему дало практическое знакомство с колониализмом, да ещё и через работу в бирманской полиции?
В. Недошивин
―
Во-первых, в двух словах, он поехал в Бирму, потому что не стал поступать в Оксфорд. Хотя у него были, небольшие, но шансы. Но у него случилась огромная личная трагедия. Была девушка, которая устроила ему скандал. Родители перешли на сторону девушки, и ему вроде как ничего не оставалось. Он, конечно, с ней потом переписывался. Более того, он из Бирмы приволок ей обручальное кольцо, но ничего из этого не вышло. Эта девушка была старше его на год, он её знал лет 8, наверное, со школы.Она была довольна такая хитроватая девушка - как, в общем, все девушки, которые хотели бы себе лучшее, но в конечном итоге получили худший вариант. То есть, она, если помните, пристала к кругу оксфордцев, потому что там учился её брат, и в конечном итоге забеременела от юноши, который смылся. И она осталась с ребёнком и ни с чем. Надо сказать, что примерно за год до смерти Оруэлла - это уже конец 40-х годов - она вдруг узнала, что Оруэлл и есть её Эрик Блэр. Она прочитала «Скотный двор», прочитала какие-то романы. Она пришла его хоронить - правда, отпевать. На кладбище она не поехала - был сильный мороз.
М. Соколов
―
Да, книга, кстати, начинается грустно - почему-то как раз с похорон. Уж не знаю, почему вы решили с этого начать.
В. Недошивин
―
Дело в том, что накануне я, признаюсь честно, прочёл в биографии Черчилля о том, какие сумасшедшие были похороны для покойного премьер-министра Уинстона Черчилля. Это было нечто. Это были самые великие похороны Англии. В общем-то, заслуженные в известной степени. Хотя, например, Черчиллю сегодня приписывают термин «холодная война». На самом деле этот термин принадлежит Оруэллу. И сегодня в Англии два великих человека - Черчилль и Оруэлл. Так вот когда я сначала прочёл о похоронах Черчилля, а потом вдруг об этом скромном, где было меньше 30 человек, акте прощания с Оруэллом, мне почему-то захотелось начать с этого.
М. Соколов
―
Хорошо. Так всё-таки к Бирме. Чему он там научился? Молодой полицейский...
В. Недошивин
―
Он научился ненавидеть капитализм, буржуазию и общество угнетения. Он понял, что он на стороне бедных - кули, рабов, тех, кого унижают. Ему была отвратительна окружающая обстановка. Он очень скоро это понял. Он назвал эту жизнь не жизнью, а гниением: неужели я буду гнить здесь? Понимаете, Миша, они ведь подписывали договор на 25 лет службы. Им первый отпуск полагался только через 5 лет.
М. Соколов
―
Ну вот он 5 лет отслужил.
В. Недошивин
―
Да, отслужил, и уже из Лондона послал заявление об отставке. К счастью, ему её дали.
М. Соколов
―
С одной стороны, они были колониалисты, а с другой стороны - цивилизаторы. И, в общем, история Бирмы после освобождения от колониализма такая не очень-то выигрышная. Строительство социализма, диктатура... И сейчас там не очень бойко всё идёт - какие-то акты насилия. В общем, без британцев сложно.
В. Недошивин
―
Да, но как вам сказать... Он очень иронично и скептически относился к цивилизаторским вещам, которые несли британцы, европейцы в Азию. Он прямо говорил: чему вы их научили - сифилису? Более того, он доказывал, что раньше они что-то строили, что-то делали. Они строили корабли из тикового дерева. А сейчас нет, всё. Это такой довольно сложный вопрос, мне кажется.
М. Соколов
―
Не был ли он односторонен в тот момент в своей революционности? Вот что я спрашиваю.
В. Недошивин
―
Миша, Лев Николаевич Толстой сказал, что всякая мысль и ложна, и справедлива. Ложна, потому что она односторонняя, а справедлива, потому что выражает хотя бы какую-то часть правды, истины. Я с ним здесь полностью согласен. Поэтому что касается Бирмы, давайте вспомним его же слова, что свобода лучше, чем несвобода. Это повторил и наш премьер когда-то, несколько лет назад.
М. Соколов
―
Да, и всех насмешил.
В. Недошивин
―
Да, совершенно верно. Но в принципе, он получил в Бирме очень острый урок против колониализма. Привезу вам простой пример. Дело в том, что в 30-х, по-моему, годах в Европе появилась идея создать Соединённые Штаты Европы. Хорошая идея, все были за.
М. Соколов
―
Она ещё и в начале 20 века была.
В. Недошивин
―
Да, как бы прообраз нынешнего Евросоюза. И только Оруэлл пишет маленькую заметочку - всего 4 страницы - под названием «Не считая чёрных». Причём здесь чёрные, как, чего? В 4 страницах он уложил свою главную претензию. Конечно, это прекрасно, что вы собираетесь объединяться - все такие великие державы, все такие сильные и мощные. Но за вами стоят ваши колонии с миллионами рабов - в Африке, Азии и так далее. Значит, если у вас всё будет хорошо, то их угнетение умножится многократно. Потому что вы вместе будете их угнетать, вместе будете высасывать и так далее.То есть, конечно, та рубрика, в которой мы сегодня присутствуем, на мой взгляд, чрезвычайно сложная. Очень хорошо сказал своё время Томас Гексли. Он сказал, что истина рождается как ересь, а умирает как предрассудок. Вот это, в общем-то, если хотите, можно отнести и к революциям, и к войне идей - великих идей, между прочим - потому что все эти великие идеи в конечном итоге превращаются в войну людей. У меня, если помните, в книжке к каждой главе есть некий комментарий «Война идей и людей».
М. Соколов
―
Ну вот о возвращении. Почему молодой писатель пошёл изучать, так сказать, дно общества в духе Владимира Гиляровского? И в Англии, и во Франции он это проделал. Это был такой продуманный, расчётливый ход?
В. Недошивин
―
Я всё по этому поводу исследовал из всего доступного и, в общем-то, сначала пришёл к смешному выводу. Когда он решил стать писателем и вернулся из Индии, он с подругой своей сестры - уже писательницей, поэтессой - вдруг убедился, что не умеет писать. Что он графоман. Всё, что он писал, они на следующее утро читали и заливались смехом. То есть он хотел писать, он старался. У него были какие-то наброски будущего романа «Дни в Бирме». Но он не знал, о чём.И тут ему в этом смысле помог Джек Лондон со своей книжкой - как же она называлась? «Путь в бездну» или как-то так. Джек Лондон, когда-то собравшийся на Бурскую войну, остановился в Лондоне, и в Лондоне получил из Америки от своего журнала или газеты, которая его посылала, сообщение, что командировка отменяется. У него был целый месяц. И он, хотя уже был известным писателем, вместо того, чтобы пропадать в модных писательских салонах, где его знали, пошёл в ломбард, купил старую кепку, пиджак с одной пуговицей, и то наполовину оторванной, и пошёл в Ист-энд узнавать жизнь бедняков. Правда, тут есть некая хитрость: он всем говорил, что он писатель, что он пришёл сюда, чтобы узнать. Это вроде нашего «журналист меняет профессию» - устраивается в ресторан или ещё куда-то. Так же и он. А для Оруэлла это был такой...
М. Соколов
―
Опыт жизни.
В. Недошивин
―
Да, опыт и одновременно цель. А почему бы и нет? И он, преодолевая в себе свою аристократичность, свой итонский слог, свои какие-то манеры и ухватки, пытался стать нищим. Так попытался, что 3 года болтался, прошу прощения, по самым страшным местам. Ночлежка, ночевал под мостами, в какой-то степени воевал с полицией. Очень хотел попасть в тюрьму - только не знал, как. Однажды напился пьяным и просто специально упал под ноги полицейскому патрулю, чтобы попасть в тюрьму.
М. Соколов
―
Но не посадили.
В. Недошивин
―
Посадили.
М. Соколов
―
Но ненадолго.
В. Недошивин
―
На 2 дня.
М. Соколов
―
Гуманисты.
В. Недошивин
―
Но именно это потом и стало последней, заключительной сценой романа «1984». Белая кафельная камера. Когда он сидел в натуральной тюрьме, он все эти кафелинки пересчитал, он всё это запомнил. Вот этот опыт для него тоже был бесценен. И опять, если заметили, в том же самом русле - опять на стороне тех, кто больше всех обижен обществом. Тех, кого считают отбросами, кто никому не нужен, на кого даже лень поднять глаза.
М. Соколов
―
Хорошо. Какие политические взгляды у него сложились к середине 30-х годов, когда он собрался ехать в Испанию на гражданскую войну, защищать Республику?
В. Недошивин
―
Тоже замечательный вопрос. Дело в том, что накануне он первую свою книжку «Фунты лиха в Париже и Лондоне» с большим трудом, но опубликовал в таком издательстве - не коммунистическом, но социалистическом - у Голланца. Был такой издатель, который вообще очень много чего принёс в журналистику и издательское дело. Скажем, он первым стал покупать в газетах целые полосы под рекламу книг. Такого никогда не было. Он создал при своём издательстве «Левый книжный клуб». Этот книжный клуб в конце концов объединил 50 тысяч британцев. По сути дела, он им распространял свои книги. Он был социалист. Этот социалист, издав «Фунты лиха» Оруэлла, вдруг посылает его и говорит: «Вы знаете, у нас такие депрессивные районы - Ланкашир и так далее, где шахтёры».
М. Соколов
―
Север.
В. Недошивин
―
Да. «Не мог бы ты съездить и написать серию очерков?». И Оруэлл, который только 10 дней назад женился на Айлин - то есть, казалось бы, должен был праздновать: у него вышли «Фунты», у него в издательстве роман «Дни в Бирме», он пишет третий роман - всё бросает и едет на полгода. Он облазил эти шахты, спускался вниз, присутствовал на всех собраниях, ночевал там, где негде было спать, в домах шахтёров, потому что там спали на кроватях по очереди. Так вот он написал по этому поводу книжку «Дорога на Уиган-Пирс». Это была одна из его 4 публицистических...
М. Соколов
―
Да, «пирс, которого не было».
В. Недошивин
―
Да, но главное не это. Главное, что вторая часть этой книги - это была просто прокламация. Это был просто призыв к революции. Там нет никаких эвфемизмов или, скажем, каких-то скрытых попыток что-то оправдать. Нет, он там прямо, прямым текстом пишет, что только революция может их спасти.
М. Соколов
―
А как же реальный опыт Советской России? Почему он не увидел ужасов коммунизма? Тут и «великий перелом» уже прошёл, и голодомор. И информации-то на Западе на самом деле достаточно было про это, и свидетели бежали из Советского Союза. А левая общественность ничего этого не хотела видеть или заставляла себя не видеть?
В. Недошивин
―
Это тоже сам по себе занятный вопрос. Что касается Оруэлла, он всегда внимательнейшим образом следил за всем, что ему удавалось узнать про СССР. Ведь мы же впервые опубликовали Оруэлла (это мало кто знает) в газете «За рубежом». НРЗБ написал рецензию на книжку «Дорога на Уиган-Пирс». Положительную.
М. Соколов
―
Революционная книга.
В. Недошивин
―
Да. После этого журнал «Интернациональная литература» обратился к нему с письмом: «Не могли бы вы нам прислать эту книжку?». Но к этому времени он уже многое понял, потому что у него были разные источники информации. Были просоветские - например, Юджин Лайонс, который первым взял интервью у Сталина, который дружил с Михаилом Булгаковым, перевёл его пьесу «Дни Турбиных» и прочее. Это с одной стороны. А с другой стороны, были те, которые без всяких шор видели, что происходит в Советском Союзе: бессудные расстрелы, московские процессы, роль личности вождя и так далее. Он всё это знал, он всё это видел, но это не поменяло его конечную цель.
М. Соколов
―
То есть он был за «хороший» социализм, против «плохого».
В. Недошивин
―
Да, можно сказать и так. А в общем-то, между нами, действительно, социализм бывает разный. Демократический, с человеческим лицом, без человеческого лица, шведский социализм, китайский... Даже «аристократический социализм» Бердяева. Понимаете, их куча. Я лично назвал оруэлловский социализм «утробным социализмом». Конечно, это, возможно, такой непарламентский термин, но, тем не менее, это его желание справедливости. Он считал, что это возможно. Он считал так же, как Симона Вейль, которая очень хорошо сказала: «Наша обязанность, если вдруг заметите, что общество клонится в ту или другую сторону, перейти на сторону побеждённых, потому что из лагерей победителей первой убегает справедливость».Первая беглянка из лагерей победителей - справедливость. Мы это знаем по истории всех революционных движений. Сначала они подговаривают народ. Потом они взгромоздились наверху и стали управлять - это свиньи из «Скотного двора». Потом они перерождаются. То есть заколдованный круг. Один из заколдованнейших кругов. В романе «1984» я насчитал 3 заколдованных круга, из которых сегодня человечество, может быть, вряд ли выберется.
М. Соколов
―
Ну вот писатель едет в Испании - и не посмотреть, а воевать. Зачем писателю воевать-то? Можно же посмотреть и написать.
В. Недошивин
―
Можно, Миша, но он считал: если я убью хотя бы одного фашиста (а он, кстати, не убил ни одного), то мир уже будет чище. А если мы все соберёмся... Он же уговаривал Миллера поехать вместе с ним воевать. Тот сказал: «Да ну что вы? Вы писатель. Для чего вам вмешиваться в эти дела? Напишите, если хотите, книжку». Примерно такой разговор состоялся в Париже. Но Оруэлл... Да и не только Оруэлл, чего уж там говорить: в интербригадах было сами знаете сколько - десятки тысяч людей, которые считали, что это первый и последний бой. Потому что фашизм расползался по Европе. Это уже не было ни для кого секретом. И Муссолини, и японцы, и Германия и так далее. Они хотели поставить барьер фашизму.
М. Соколов
―
Да, франкизм - с одной стороны, репрессивный режим, одна из разновидностей, возможно, фашистского или полуфашистского режима. Но с другой стороны, внутри Республики быстро строился тоталитаризм с совершенно жуткими репрессиями, с массовыми расстрелами. В 1936 году десятки тысяч заключённых мадридских тюрем были казнены без всякого суда, когда их вывозили в деревню и расстреливали. Эти рвы известны всем. Так что он оказался внутри гражданской войны, а там ужас на ужасе.
В. Недошивин
―
Но заметим: только он это заметил. Все остальные, может быть, даже и заметили, но почему-то промолчали.
М. Соколов
―
Целесообразность.
В. Недошивин
―
Нет, не целесообразность. Потому что мир был фактически поделен на две идеи: с одной стороны фашизм, с другой социализм. Или ты там, или ты там.
М. Соколов
―
Сталинский коммунизм, скорее. Другого социализма тогда не было.
В. Недошивин
―
Да, совершенно верно. И поэтому Оруэлл всегда был третьим в споре двоих. Он не вписался в это - это раз. А во-вторых, он просто воочию увидел, что там происходит.
М. Соколов
―
Да, он оказался внутри гражданской войны в гражданской войне между коммунистами и другими левыми.
В. Недошивин
―
Да, знаете, потом, после войны, Артуру Кестлеру, который стал одним из его ближайших друзей (Кестлер тоже воевал в Испании и даже сидел там во франкистской тюрьме), он сказал фразу, над которой я слегка поломал голову. Он сказал, что в Испании история остановилась. Это ещё до Фукуямы, до чёрт знает кого. Почему она остановилась? Кестлер понял его слёту, без слов. Больше ничего Оруэлл об этом не пишет, но если размышлять над этим, то можно понять.Дело в том, что Оруэлл с его социалистическими убеждениями, с его верой во всемирную справедливость, в то, что возможно новое общество, вдруг понял, что ни коммунистам (имеются в виду сталинисты), ни СССР никакой коммунизм не нужен как таковой. А коммунизм - это поступательная стадия следующего развития общества. Поэтому история там, в Испании, остановилась, вне всякого сомнения. Поэтому удивительно, что он, как никто, на своей собственной шкуре... Он действительно угодил в эту кашу, когда страна воевала с фашистами и одновременно в стране шла война между ПОУМ - марксистской партией...
М. Соколов
―
Анархистами.
В. Недошивин
―
Да, анархистами и одновременно коммунистами. И из СССР слали директивы. Политбюро принимало решение: «Остановите социалистическую революцию, иначе не получите оружие». И тоже смешно: коммунисты боролись с коммунизмом! Да, именно так это и происходило.
М. Соколов
―
Ну так и похитили Нина - пытали, судили. Гражданская война в Барселоне. А как самому Оруэллу удалось (он же всё-таки был ранен на фронте) выбраться из этой заварухи?
В. Недошивин
―
Например, когда он приехал с фронта с завязанной после ранения шеей и пришёл в гостиницу к своей жене, ещё не понимая, что происходит (он ещё в этом смысле был как бы девственным человеком), она вдруг, обнимая его, поскольку они встретились в холле гостиницы, вдруг шепнула ему на ухо два слова: «Уходи отсюда». Потому что здесь кругом уже хватают поумовцев, они все в тюрьмах, в застенках и так далее. Он говорит: «Что? Я не понял». Она его вывела на улицу. По пути им попался какой-то француз, их знакомый, который сказал: «Ты что здесь делаешь? Немедленно уходи!». Потому что всех арестовывали. Жёны были как приманка. Всех арестовали НКВДшники и местные службы безопасности.Более того: если уж на то пошло, слежка за Оруэллом началась ещё с Бирмы. На него было заведено досье. За ним следили в Ланкашире, где он был. Всюду следили, потому что он был опасен в Англии - а уж в Испании точно, там на него было заведено дело. Он проходит по документам (они стали известны в 90-х годах) как Энрико Блэр, связной между германским фашизмом и троцкистами-поумовцами. Вот так это всё звучало.
М. Соколов
―
То есть, ему чудом удалось сбежать во Францию?
В. Недошивин
―
Абсолютно. Он прятался по подвалам. Он ночевал в разрушенной церкви на битых кирпичах, где нынче площадь названа его именем. В общем, чудом удалось убежать, потому что, по счастью, работало британское консульство и они покровительствовали своим соотечественникам. Поэтому ему они документы сделали, но он не смог выцарапать своего друга - кстати, русского по происхождению - своего командира Жоржа Коппа. Тот так и остался в тюрьме.
М. Соколов
―
Но потом его выпустили, под конец Республики. Это уже хорошо: если бы он попал к франкистам, его бы тоже не пожалели.
В. Недошивин
―
Но вы понимаете, какая вещь: всё сходится со всем. Мой вывод после 5-летней работы над Оруэллом, что всё в этом мире похоже на всё. Антикоммунизм похож на коммунизм, антифашизм похож на фашизм, демократия похожие на антидемократию - всё похоже но всё. Я могу привести много примеров этого. Скажем, Замятин - антиутопист, один из моих любимых авторов. Он строил ледоколы в Англии в 1919 году и одновременно писал на английском роман про английскую жизнь под названием «Островитяне», где разоблачал мещанство. Всего-навсего мещанство. Он предложил это издать в Англии. Нет - до сих пор неиздан и не переведён. У нас его издали примерно в те же годы, что и оруэлловские книги, и «Скотный двор» - в 90-х годах. Представляете, одинаково! Что там, что здесь.
М. Соколов
―
Я напомню слушателям «Эха Москвы»: Вячеслав Недошивин, филолог, писатель, автор новой книги о Джордже Оруэлле «Неприступная душа». Мы здесь ведём с ним такую беседу. Ну а всё-таки, какие выводы сделал писатель из испанской войны к началу войны Второй мировой? Есть «Памяти Каталонии», а есть и какие-то политические.
В. Недошивин
―
Что касается политических выводов, то он по-прежнему оставался на тех же самых позициях. Но были выводы ещё относительно его окружения, относительно писательского предназначения, относительно того, как и о чём надо писать. Потому что, например, именно там он возненавидел интеллектуалов. По-настоящему. Потому что интеллектуалы боятся не государственной цензуры и не цензуры капитала - они боятся мнения своего окружения. Они боятся потерять реноме в глазах тех, с кем они объединяются. Он прямо писал по этому поводу: если у вас есть своё мнение и вы работаете в газете, то рано или поздно вам придётся либо подстраиваться под мнение газеты, либо заткнуться.Это правда. Это до сегодняшнего дня правда, потому что я сам девичестве журналист. Я проработал 10 лет в «Комсомольской правде». Я знаю, что это такое. Я вижу по очень многим сегодняшним своим приятелям, что для них это очень серьёзная проблема. То есть они, может быть, и не замечают её. Они живут как живут. Но на самом деле они точно знают, что вот это мнение опубликует вот это издание, а это можно опубликовать только здесь. И никогда одно и то же мнение не опубликует и та газета, и эта. Вот он все эти вещи замечал. Он возненавидел интеллектуалов, считая, что они, по сути дела, ближе всех стоят к фашизму. Ну, не к фашизму, а к принятию фашистских методов.
М. Соколов
―
Ну видите, даже в 1941 году, как вы пишете, он хотел социальной революции, но всё-таки от этой идеи как-то отказался и нашёл своё место на какое-то время даже на ВВС, в пропаганде.
В. Недошивин
―
Понимаете, Миша, вот у меня где-то здесь есть в записях, что он, например, написал такую вещь. Одна из его заметок была этому и посвящена: что с одной стороны, государство призывает нас, лондонцев, во всём экономить, а, с другой стороны, капитал предлагает, независимо от условий войны, бомбёжек и так далее, всё тратить. Его возмутила рекламная надпись на автобусе: «Первая помощь во время войны для здоровья, силы, спокойствия - жевательная резинка Wrigley’s».
М. Соколов
―
Хорошая шутка на самом деле.
В. Недошивин
―
Это не шутка - ездили автобусы. Или, например, я помню, его возмутило (и меня бы возмутило) и он посчитал, что если бы все британцы были такими же. В один проход попала бомба, а там были отъезжающие. Какая-то богатая дома рвалась без очереди к шлюпкам. И стюард ей сказал: «Встань на место, встань в очередь, с***ка». Она сказала: «Вы не знаете, кто я! Я - такая-то». Он говорит: «Мне всё равно, кто ты такая». Понимаете, это всё вещи, которые привлекали его внимание.Да, он пошёл работать на ВВС, потому что ему пообещали (и он на самом деле там работал) индийский департамент. А у него к Индии по-прежнему оставались такие близкие, родственные чувства. И он, в общем, хотел там поработать. Причём, более того: он должен был заниматься культурой на азиатские страны. Но очень быстро понял, что это бесполезная вещь. Бесполезная из-за цензуры - военной цензуры, разумеется; бесполезная вещь из-за того, что радиоприёмники были не у всех, аудитория была мизерная и так далее. И ушел писать «Скотный двор».
М. Соколов
―
Кстати, я всё-таки о некоторых ваших исторических экскурсах. Я немного удивился. Вот вы пошли какой-то советской версией, например, рейда на Дьепп. Мол, там Черчилль специально подвёл под поражение, чтобы не открывать Второй фронт. Я думаю, что Оруэлл бы с вами не согласился, поскольку есть некая фактология этой истории. Это был уже не первый рейд. Был рейд на Лофотенские острова в Норвегию, был рейд на Сен-Назер, где разрушили док для линкора «Тирпиц». А в третий раз не получилось: столкнулись с конвоем немцев, бой, вынужденная высадка. В общем, к этим теориям заговора, которые у вас периодически попадаются в оценке исторических событий, я отношусь как-то с большим подозрением. Мне кажется, Оруэлл бы тоже выписал вам за это. Он не был сторонником заговоров.
В. Недошивин
―
Это не заговор. Я не думаю, что это заговор. Это просто то, что, как мне кажется, было выгодно государствам. Англии было выгодно до определённого периода не вступать или, вступив в войну, не высаживаться в Европе. Потому что там ломали хребет без них. Америке было выгодно. Более того, она, не стесняясь, торговала - даже не торговала, а помогала и той, и другой стороне.
М. Соколов
―
Какой же она стороне помогала? Нацистам, что ли, помогала?
В. Недошивин
―
Конечно.
М. Соколов
―
Ну когда же? Война началась - никакой помощи уже не было.
В. Недошивин
―
Ничего подобного, всю войну. Они поставляли те же самые «студебеккеры» и так далее.
М. Соколов
―
Ничего они не поставляли, это выдумки.
В. Недошивин
―
Был процесс в Нью-Йорке.
М. Соколов
―
Вот вы идёте за фейками. Понимаете, к сожалению, есть много фейков, которые ходят по интернету и потом портят хорошим книгам их историю. Но мы об этом ещё поговорим. Я всё-таки вернусь к «Скотному двору». Почему такой успех? Почему эта книга сыграла такую роль? Может быть, действительно был страх перед «красным императором», перед всей этой советской машиной, которая ворвалась в центр Европы и несла и освобождение, с одной стороны, и тут же оккупацию Восточной Европе? Люди хотели понять, как работает эта система, и вот сказка открыла им глаза. Так, нет?
В. Недошивин
―
Абсолютно так. Именно сказка открыла им глаза. Я думаю, что для него самого это было неожиданно, этот бешеный успех. Потому что они придумывали это всё... Айлин, его жена, даже помогала ему в какой-то степени. Я бы так сказал - может быть, это не совсем точно, но это всё-таки был даже небольшой стёб, понимаете? Ну вдруг оказалось, что это удивительно счастливая находка. Я книгу «Скотный двор» считаю более великой, чем роман «1984». Потому что она в простой, невероятно легкой форме говорит о вещах страшно серьёзных. Это один из оруэлловских «заколдованных кругов»: что никогда в ближайшем, обозримом будущем невозможна победа справедливости. То есть кто-то должен возглавить революционное, бунтующее, какое хотите движение. И как только они возглавляют, начинается медленное перерождение.Со сказкой произошло страшно много любопытных вещей. Для меня это тоже, в какой-то степени, было открытием. Например, сказка, так же, как и роман «1984», была внесена в школьные программы Англии и Америки. И это, в общем, справедливо: дескать, смотрите, что происходит, если вдруг случается бунт, революция и так далее. Всё верно. Но проходит полвека, больше - и сегодня на Западе говорят: не пора ли нам эту сказку из школьных программ исключить?
М. Соколов
―
А в России хорошо бы включить.
В. Недошивин
―
Я тоже так считаю. А там исключают, потому что это неактуально. Вот это единственный аргумент - неактуально.
М. Соколов
―
Но как же Большой брат не ктуален, когда повсюду системы распознавания лиц? Любой телефон можно прослушать и узнать, где вы находитесь. Я как раз думаю, что это очень актуально.
В. Недошивин
―
Я тоже так думаю.
М. Соколов
―
Но вернёмся ещё раз к Оруэллу. На ваш взгляд, он больше ненавидел тоталитаризм, чем любил социализм? В холодной войне-то он оказался на стороне свободного мира, а не на стороне тех, кто был за социализм - в том числе, и в его стране.
В. Недошивин
―
Это тоже непростой вопрос, мне кажется. Да, конечно. Во-первых, он мог бы, как Пушкин, сказать: я ненавижу своё Отечество с головы до ног, но мне противно, когда эти мысли со мной разделяет иностранец, чужеземец (я сейчас не помню точно цитату). В принципе, да, он, конечно, был патриотом своей страны. И, конечно, при всех недостатках британской политической жизни, системы и так далее, он, конечно, был родом оттуда и плотью от плоти. Но при всём при том этот человек никогда (он много раз в своей жизни это оговаривал, особенно перед смертью) не отзывался плохо о России.
М. Соколов
―
Значит, он не путал Советский Союз с Россией?
В. Недошивин
―
Да, совершенно верно. Когда ему кто-то сказал, что там живут «советикусы», он на это дело круто ответил, что никаких «советикусов» там нет, там живут нормальные, полноценные люди. Ещё неизвестно, как бы мы себя повели, окажись мы на их месте. Он был влюблён в русскую женщину - был довольно большой роман. У него было два друга из России - одни из ближайших друзей. И так далее. Нет, по отношению к русским и русскому народу он был не только лоялен - он им симпатизировал.
М. Соколов
―
Но Сталин-то ему был омерзителен, вместе с его системой.
В. Недошивин
―
Абсолютно. Равно как и Гитлер. Сталин был ему омерзителен. Он прекрасно знал методы. Он всё это уже изучил. Перед смертью на тумбочке в его палате лежали несколько книг о Сталине. Он не расставался с этой фигурой. Он хотел это всё понимать до конца. Это, конечно, удивительно. Но в принципе, да, вы правы: он больше ненавидел тоталитаризм, чем любил социализм.
М. Соколов
―
Ну вот та же «советская угроза». Мне кажется, что вы у себя в книге ставите всё на равную доску. У вас, с одной стороны, разные планы ядерного, я бы это назвал, сопротивления советской агрессии, а с другой стороны, ведь действительно Сталин угрожал Европе, организовал во всех оккупированных Красной армией восточноевропейских странах коммунистические перевороты и так далее. То есть тревога-то было обоснованной. Стоит ли это всё выносить в равное пространство? На мой взгляд, есть защищающийся западный мир. И, с одной стороны, Оруэлл был участником этой защиты, а с другой стороны, была коммунистическая агрессия. Разве нет?
В. Недошивин
―
Да, конечно. Ну вы помните по книжке, что был знаменитый «план на салфетке» Черчилля.
М. Соколов
―
Но Сталин же надул Черчилля, когда они делили Восточную Европу. Все эти проценты пошли в помойку. Только Грецию он оставил англичанам, а всё остальное - 50 на 50. То, что он обещал поделить, условно говоря, влияние в Польше - не 50 на 50, а все 100 взял. Цинизм-то понятен.
В. Недошивин
―
Но меня здесь интересует позиция Черчилля. Это он предложил, он подсунул Сталину во время переговоров - даже не переговоров, а просто встречи, это не было официально - план, где быстро написал «Румыния 50 на 50, Польша...» и так далее. Это же его первый жест.
М. Соколов
―
Румынию он отдал 90%, а Грецию себе 90%.
В. Недошивин
―
Что это?
М. Соколов
―
Разговор с людоедом.
В. Недошивин
―
Хорошо, а помните знаменитый случай, когда Черчилль не разоружил в Норвегии фашистов? Огромное количество - я сейчас не помню, по-моему, 40 тысяч пленных немцев, которые были во всеоружии. Их не разоружали.
М. Соколов
―
Ну, побаивался Сталина, что же тут делать?
В. Недошивин
―
Он что же, собирался вместе с фашистами, с которыми сражался, англичане погибли?
М. Соколов
―
А что, армия ФРГ после 1949 года из кого состояла? В значительной части из тех, кто воевал в вермахте. Ничего не оставалось делать. А случись в 1945 году наступление советских танков дальше в Европу? Дошли бы до Ла-Манша, между прочим. Есть такие аналитические расчеты.
В. Недошивин
―
Это вот как раз теория заговора.
М. Соколов
―
Нет, просто, в отличие от Запада, Россия не открыла советские архивы, понимаете? Тут проблема в том, что вы можете писать про план «Дропшот» или про 300 бомб по Советскому Союзу, которые собирались применить в случае агрессии - предположим, в 1949 году, в случае войны со сталинским СССР. Но вы не можете посмотреть планы Сталина, которые до сих пор лежат засекреченные в кремлёвских архивах. Знаете, это неравные условия. Зато есть фактура, понимаете? Есть фактура, есть жертвы, есть какая-нибудь Милада Горакова, лидер Народно-Социалистической партии Чехословакии, которую повесили сталинские палачи. Понимаете, женщину за политическую позицию. Есть тысячи жертв сталинизма в Восточной Европе. Это факты, понимаете? Одно дело планы, а другое факты. А факты у нас такие: вот, захватывал Восточную Европу.
В. Недошивин
―
Нет, дело в том, что я вообще считаю, что и Сталин, и Мао Цзедун, и вообще все крупнейшие диктаторы с социалистическим окрасом, конечно же, мечтали о мировом господстве. И хоть Сталин говорил: «Нет, я не сторонник этой теории перманентной революции, которая завоевывает весь мир», на самом деле я просто думаю, что в душе он был готов завоёвывать мир. И в этом смысле, конечно, Оруэлл это всё тоже понимал. То есть он прекрасно понимал, что социализм как идея - это кольцо в носу, за которое водят Европу. Ориентируясь, конечно же, на простых людей, на самые светлые утопические идеалы насчёт того, что будет полная справедливость и так далее. Ни хрена!
М. Соколов
―
А как механизм Красная Армия с НКВД и СМЕРШ оказались гораздо эффективнее, чем какая-то идейная борьба. Мы не можем найти ни одной реальный революции в Восточной Европе.
В. Недошивин
―
Да, это правда.
М. Соколов
―
Ну вот. Так вернёмся ещё раз всё-таки к Оруэллу. Передача идёт к концу, и жизнь его тоже. Может быть, в конце жизни, если бы не случилась вот эта катастрофа, когда он простудился, перевернулась лодка или, может быть, лучше бы лечили болезнь, каковы были его планы, которые не состоялись? Может быть, мы можем что-то понять по его письмам, переписке, мемуарам и так далее?
В. Недошивин
―
Он собирался написать ещё один роман. Он об этом сказал своему литературному агенту и одновременно своему издателю. Роман, от которого осталось буквально несколько строчек в его посмертном блокноте, который изучен вдоль и поперёк. Роман назывался очень странно, его с трудом переводят - то ли это «История курилки», то ли «История в курительной комнате». О чём он - неизвестно. Он хотел написать ещё книгу о Конраде - он занимался этим писателем. Его страшно интересовал Ивлин Во, с которым он незадолго до смерти подружился по переписке. И хотя Ивлин Во был таким христианским писателем и многое ставил на Бога, а Оруэлл был атеистом, но, тем не менее, его эта личность интересовала.В общем, мне лично кажется, что, конечно, если бы он остался жив, он, конечно, продолжал бы писать. Он, конечно, воспользовался бы всеми теми гонорарами и славой для того, чтобы ещё больше упрочить. Например, он же вовсю помогал не только левым движениям у себя и анархистам, которые с благодарностью вспоминают его. Не так давно вышла книжка, анархистский сборник. Он ещё и помогал установлению каких-то правовых начал в Европе. То есть, всё то, что мы сегодня имеем - имеется в виду, все эти комитеты прав человека и так далее - где-то там, в основе всего этого лежали его идеи либо его личное участие.
М. Соколов
―
Он, по-моему, был сопредседателем одного такого комитета.
В. Недошивин
―
Да. Ему предложили, чтобы он стал председателем, но он сказал: я, наверное, не смогу. Ему сказали: но это будет номинально и так далее. В общем, мне лично кажется, что этот человек оставил фантастически глубокий след. И очень жаль, что, несмотря на огромную популярность его в Англии... Например, по данным Newsweek, он занимает 2-е место в объединённом рейтинге книг всех времен и народов. Это действительно так. То есть, он стоит после «Войны и мира» Толстого на 2-м месте.Но при всём при том мне всё равно жаль, что его иногда относят - как бы вам сказать - к фантастам. Такой фантаст, пишет страшилки и так далее. Ничего подобного. Это было чрезвычайно глубокий человек - именно философски глубокий. И мы ещё долго будем вспоминать, потому что всё, что он предсказывал - свёртывание и уничтожение демократии, тайные договорённости правительств, власть могущественных международных корпораций, поиск и навязывание внешних врагов, искажение реальности, тотальный контроль, переписывание истории, всеобщая тотальная слежка, двоемыслие, уничтожение культуры, сужение и уничтожение образования, препарирование языка общения, сексуальная революция, наконец - это всё было предсказано им. И всё в таком небольшом романе «1984».
Мать честная, мы же все с этим сегодня сталкиваемся. Во всём мире - не только у нас. Мы сталкиваемся с этим, потому что над нами над всеми висит угроза. Нами всеми манипулируют. Это ужасно.
М. Соколов
―
И мы становимся жертвами этой манипуляции. Вот даже вы становитесь жертвой этой манипуляции. У вас, конечно, «план Даллеса» не упомянут, но упомянута совершенно дикая фейк-ньюс - речь Клинтона 1995 года как реальность. Я вас умоляю: не было 25 октября 1995 года никакой речи Клинтона на закрытом заседании Комитета начальников штабов, а была официальная пресс-конференция. В общем, даже такие замечательные авторы попадаются на такие крючки, которые разбросаны в интернете.
В. Недошивин
―
Миша, я узнал об этом позже. После того, как книжка было написана, я узнал, что это фейк. Насчёт речи Даллеса я знал, что это фейк. В этом сумасшедшем мире информации какие-то вещи иногда воспринимаются на раз. Потом ты, может быть, даже и жалеешь об этом. Но, в принципе, когда я написал книжку, я перед своими строгими судьями - то есть, перед «Комсомолкой» (а я собрал такую презентацию в «Российской газете») - сразу сказал, что эта книжка, скорее всего, вызовет оплеухи и с той, и с другой стороны. Оплеухи со стороны демократов и либералов и оплеухи со стороны, скажем так, «ватников», коммунистов, кого хотите. Потому что и он был таким. Он тоже действительно был «третьим в споре двух». И ситуация для его биографа, прямо скажу, пиковая. Как быть?
М. Соколов
―
Но фейк-ньюс он предсказал или нет?
В. Недошивин
―
Да, конечно. Фейк-ньюс он конечно предсказал. Он писал об этих провокациях. А что, вы думаете, он не знал, с какой провокации в Польше началась война? Прекрасно знал. Или, думаете, он не знал, что с точно такой же провокации началась наша Финская война? Когда мы обстреляли своих же. Это же жуть. Это всё правда.
М. Соколов
―
В общем, получается так, что мы живём в мире Оруэлла. Хотя многие об этом даже не догадываются.
В. Недошивин
―
Да. Ну им придётся догадаться или придётся узнать, мне кажется, рано или поздно. Потому что кольцо сужается.
М. Соколов
―
Ну что ж, тогда я советую тем, кто ничего не знает о Джордже Оруэлле, прочитать вот эту толстую книгу «Неприступная душа». Надеюсь, будет второе издание, исправленное и дополненное - в том числе, благодаря моим скромным замечаниям. Я благодарю Вячеслава Недошивина, филолога, писателя, в прошлом журналиста «Комсомолки», где мы тоже были вместе. Всего вам доброго! Вёл передачу Михаил Соколов.