Братья Савинковы в революции - Алла Морозова, Константин Морозов - Цена Революции - 2019-05-19
М. Соколов
―
В эфире программа «Эха Москвы» «Цена революции». В нашей студии профессор РАНХиГС, доктор исторических наук Константин Морозов и кандидат исторических наук, научный сотрудник Института истории РАН Алла Морозова. Такой у нас сегодня семейный проект. Мы поговорим, опять же, о проекте - братья Савинковы: судьба революционера, антибольшевистского лидера и его родственников. Добрый вечер! Расскажите, пожалуйста, как этот проект родился, что за книга готовится. Кто у нас начнёт?
К. Морозов
―
Давайте начну я. Значит, этот проект, сама его идея родилась в 2006 году, когда мы были с ответным визитом у Сержа Савинкова. Это племянник Бориса Савинкова и, соответственно, сын Виктора Савинкова. Мы с ним познакомились в 1999-2000 году. Он просил помочь ему найти документы по своим родственникам в московских архивах, приезжал сюда в 2000 году. Я был на стажировке в Доме наук о человеке в Париже. Мы ездили к нему в гости на несколько дней. Собственно, тогда это идея и родилась из парафразы, из отталкивания от названия романа Бориса Савинкова «То, чего не было (Три брата)». И он тогда предложил идею: а не сделать ли сборник «Три брата: то, что было», отталкиваясь, собственно, от реальных судеб трёх братьев.Потому что там главная идея Савинкова, которая тогда вызвала большой, гигантский скандал и споры: он говорил, что то, что было в революции - это не то, что было, или кажется не тем. И, соответственно, там у него был ряд очень важных, интересных трактовок событий. Вот, собственно говоря, идея в том, чтобы сегодня, когда ушли свидетели событий, когда очень много конспирологии и, соответственно, много манипуляций с историческим знанием, посмотреть через документы, через судьбу этих более-менее типических представителей интеллигенции на их судьбу в огне войн и революций первой четверти 20 века.
М. Соколов
―
А почему нужно говорить не только о Борисе - террористе, антибольшевике - но и о его братьях Викторе и Александре?
А. Морозова
―
Может быть, я немножко скажу, потому что мы немножко разделили нашу работу над этим проектом. Я, в основном, занималась исследованием биографии как раз неизвестных братьев - Александра и Виктора. Это очень важно, потому что старший брат очень сильно повлиял на младшего.
М. Соколов
―
На Александра.
А. Морозова
―
Да, на Александра. И такая парадоксальная вещь: между братьями была разница в 5 лет. То есть между Александром и Борисом и между Борисом и Виктором. Но если Александр и Борис как-то в семье шли как два старших брата и отношения у них были практически равноправные, то Виктор для Бориса всегда был младшим братом, и отношение было такое немножко сверху вниз. Но это во многом было порождено тем, что когда Борис уже занимался революционной деятельностью, Виктор ещё только заканчивал гимназию. Он в 1905 году только поступил в университет. Зато потом он участвовал вместе с братом в польских событиях и сам прошёл гражданскую войну.Что касается старшего брата, Александра, он по своей политической ориентации был социал-демократом, хотя так же, как и многие деятели того времени, начинал со студенческого движения. Собственно, и у Бориса первый арест тоже был связан со студенческим движением. Ещё очень важно говорить, в частности, об Александре, потому что Борис об этом писал: на него очень сильное влияние оказала трагическая смерть брата в 1905 году. Александр застрелился в ссылке в Олекминске. Это ещё совпало по времени со смертью отца - Виктора Михайловича Савинкова. И Борис писал в своих воспоминаниях, что это было очень большим ударом для него.
М. Соколов
―
Вообще вся семья была втянута в революцию. Ещё три сестры, я так понимаю. Как они пришли к этим революционным взглядам, идеям и действиям?
А. Морозова
―
Тут надо, наверное, начинать с родителей. Есть очень интересные строки в мемуарном, беллетризированном публицистическом очерке «Годы скорби», который написала мать всех этих братьев и сестер Савинковых - Софья Александровна Савинкова, урожденная Ярошенко, сестра известного художника-передвижника Ярошенко. Сама она довольно много публиковалась, в том числе и под псевдонимом Шевиль, но и под своей фамилией тоже.Она писала: «Жили мы себе жили, как обычно живёт чиновничья семья - без каких-то особых перипетий». Всё это происходило в Варшаве до первого ареста старших сыновей. И вот в этот момент жизнь семьи переломилась, потому что для матери начались хождения по всяческим жандармским, тюремным и прочим приёмным. В Министерство юстиции - куда она только не ходила. Ездила в Петербург, оставляя младших детей в Варшаве, для того, чтобы как-то облегчить участь этих двух братьев, которые попали в тюрьму и потом ссылку.
Что касается остальных членов семьи... Три сестры. Самая старшая - Вера. В семье у неё было имя Руся - как-то она так всё время идёт. Видимо, Веруся - поэтому Руся. Она, пожалуй, меньше всех была связана с какой-либо общественно-политической деятельностью, с революцией. Она закончила специальные курсы, даже ездила в Париж, прошла экзамен и получила право преподавать в гимназии. Преподавал в гимназии французский язык, очень много работала. И впоследствии, уже когда она оказалась в эмиграции вместе со своим мужем, который, кстати, был племянником Михайловского (то есть тут всё как-то взаимосвязано), она, в общем, непосредственного участия ни в какой деятельности не принимала.
Средняя сестра Надежда была замужем за военным Владимиром Христофоровичем фон Майделем. В общем-то, тоже к революции специального отношения не имела, если не считать того, что в 1920 году в Таганроге большевики её расстреляли - как писал Борис, «только за то, что она наша сестра. Вернее, моя». Важно, конечно, было ее родство с Борисом. Самая младшая сестра Соня сотрудничала с Бурцевым, была у него в «Былом» и, судя по всему, принимала участие в различной околоэсеровской, околопартийной деятельности. Но про неё известно меньше всего.
М. Соколов
―
Хорошо. Ну вот про эволюцию взглядов. Александр был социал-демократом, Борис Савинков - тоже какое-то время. Почему он перешёл к эсерству, Константин?
К. Морозов
―
Это очень интересная тема. Чем больше в неё погружаешься, тем больше приходишь к очень интересным и ценным выводам. Потому что начать надо даже не с этого. Надо начать с того, что изначально, подростком, он был вегетарианцем. Есть воспоминания одной из (в тот момент) девочек. Когда они собирались в одном из имений, он детям младше его на несколько лет рассказывал о том, как они могут есть вот этих животных, которых они ласкали, называли Машками. И они были под таким сильным впечатлением, что заворачивали куски мяса в салфетку и выносили из-за обеденного стола.Дальше, когда он становится социал-демократом, он становится не просто социал-демократом, а экономистом, причём ярым. Есть воспоминания Колосова, где он свидетельствует, как тот в присутствии своей собственной будущей жены ему доказывал, что с экономической точки зрения народовольцы - реакционеры, и, соответственно, был абсолютно против политики. На одном из допросов в это время он писал, что он категорически против какого-либо насилия в политике. А потом студенческое движение очень сильно на него повлияло.
Там есть очень важная вещь. Понимаете, Савинков во многом импрессионист. В нём всегда боролись чувства и разум. Нельзя сказать, как считали многие, что он человек без идей, что он авантюрист и прочее. Но чувства для него играли очень важную роль. Есть очень важная, такая ключевая вещь - высказывание Сазонова, которое помогает это понять. Он говорит, что Савинков боролся так, как будто именно его, как честного человека, оскорбили, и в нём было что-то непривычное для нас - личностный мотив. Я думаю, что этот личностный мотив как раз появился после того, как его избили на демонстрации 1901 года. И мать об этом свидетельствует.
А. Морозова
―
Ну и брат, конечно.
К. Морозов
―
И брат. Их и арестовали-то первый раз вместе - в 1897 году в Варшаве, когда они, кстати говоря, протестовали, как бы сейчас сказали, против исторической политики власти - против памятника Муравьёву.
М. Соколов
―
Вешателю.
К. Морозов
―
Вешателю, да. Это была громкая история. И позже, собственно говоря, Савинков сам говорит о том, что на него сильно повлияло студенческое движение. Как и на многих других видных людей - участников студенческого движения, которые, в общем, потом пришли в РСДРП и в ПСР. И он переходит к эсерам. Собственно говоря, есть высказывание уже более поздней судебно-следственной комиссии, что он совершает некоторую эволюцию. Эволюционирует в сторону эсерства, но позже отходит от партийной линии. В 1905-1906 году снова сближается. Но помимо террора, который он всё-таки считал очень важным, чуть ли не ключевым и главным, он считал, что партия, как он говорил, поставила вопрос о решении крестьянского, аграрного вопроса и имеет возможность его решить.Позже он снова эволюционирует. В 1914 году (мы об этом ещё будем говорить) он становится ярым оборонцем, государственником. Собственно говоря, 1917 год и Гражданская война произошли как раз под знаком борьбы его как революционера, деятеля освободительного движения, где главное для него - политические свободы, и государственника, который отчасти разочаровывается в политических свободах, которые, с его точки зрения, в своей безбрежности превращаются, соответственно, в неуправляемую стихию охлоса.
М. Соколов
―
Если говорить о терроре - мы действительно на эту тему уже много говорили, обсуждали. Если подвести такой итог. Принёс ли он всем тем людям, которые это всё организовывали (в том числе и Савинкову) за десятилетие успех? Или это всё-таки было поражение эсеров? Давайте обменяемся мнениями.
К. Морозов
―
Я много занимаюсь исследованиями этой темы и пришел к выводу, что, конечно же, включение террора в тактику партии в 1901-1902 году было, на мой взгляд, глубоко ошибочным. Потому что первоначально думалось и мыслилось и, собственно, большая часть партийных функционеров и руководителей считала нужным создавать массовую социалистическую партию, просвещать различные классы, причём отнюдь не только пролетариат (потому что для эсеров это триединый рабочий класс, включая трудовую интеллигенцию и трудовое крестьянство), и уже с помощью этих классов, собственно говоря, изменять всё общество. В том числе, если это возможно, мирным путём оказывать давление на власть.Кстати говоря, вслед за народовольцами эсеры всегда чётко заявляли, что как только будет созван парламент или объявлено о его созыве, как только будут объявлены политические свободы, террор будет прекращён. Собственно, после созыва 1-й Госдумы они прекратили террор, несмотря на недовольство того же Савинкова. Было серьезное расхождение в оценке террора. Оно потом всё сильнее и сильнее проявлялось между так называемыми эсерами-массовиками, которые были сторонниками массовой партии, классовой борьбы и воспитания народа. Это хорошо сочеталась с народолюбием. А террор в этом смысле совершенно из другой оперы, не вписывается в массовую партию.
В конечном счёте, с одной стороны, несмотря на какой-то кратковременный большой резонанс террористических актов (убийство Плеве и убийство Сергея Александровича), когда эсеры в глазах наиболее радикальной части общества, в том числе оппозиционных партий, национальных партий, стали такой наиболее радикальной частью вот этого борющегося конгломерата, и, в общем-то, к ним потянулись. Созыв в 1904 году вот этой конференции различных оппозиционных и национальных партий был признаком этого. Но в конечном счёте произошла, в общем-то, достаточно сильная дискредитация террора. И, соответственно, во время революции 1905-1907 года он приобретает достаточно массовый низовой характер местными боевыми дружинами эсеров. Там появляется масса крайне негативных примеров и явлений.
М. Соколов
―
Просто такой бандитизм.
К. Морозов
―
Там по-разному. Бандитизм, тут можно сказать, больше применителен к экспроприациям, которые разливаются большим половодьем. Боевые дружины, вот эти структуры начинают ими активно заниматься, и достаточно много уголовников начинают краситься в эти цвета. Но есть и более глубинная причина помимо этого - конечно, дискредитация террора азефовщиной, когда в общественном сознании эти два явления сливаются. Хотя это, конечно, неверно, потому что мы можем вспомнить и того же Малиновского в большевистской партии. Собственно, провокаторов во всех партиях хватало. Другое дело, что их максимально сильно насаждали как раз в террор, потому что больше всего этого террора и опасались.Но главная серьёзная вещь - террор не способствует развитию и становлению массовой политической партии. Огромные деньги тратили, скажем, на первое покушение на Николая в 1909-1910 годах. Потратили порядка 70 тысяч, насколько я знаю, за эти 2 года. Если бы эти деньги, скажем, направляли на поддержание тех же партийных групп, ячеек в России, которые безумно нуждались в деньгах, на ту же пропагандистскую литературу, то это была вы совершенно другая история.
Ну а потом, заканчивая, я хочу сказать, что к тому выплеску, последней вспышке террора, которая была в 1918 году, и эсеровская партия как целое причастна относительно, хотя отдельные люди были связаны с этим явлениями. Кстати, и сам Савинков тоже был связан в определённой степени с террором 1918 года. Это был уже как бы последний эксперимент в чистом виде, который показал, что убийство Володарского, покушение на Ленина, убийство Урицкого просто привели к оправданию, к легитимизации красного террора и, собственно говоря, возбудили против себя ту часть рабочих, которая поддерживала большевиков.
Завершаю последней мыслью о том, что те противники террора, которых в 1910-1911 году в эсеровской партии становилось всё больше и больше, в 1918 году уже победили. Они не дали сделать террор партийной тактикой. Все их аргументы про террор - что в 1909-1910 году, что в 1918 - собственно говоря, подтвердились в 1918 году после вот этих покушений. То есть с исторической точки зрения можно констатировать, что террор, в общем-то, был тупиком.
М. Соколов
―
Хорошо, а что происходило с другими братьями? Например, судьба Александра - почему она так печально закончилась? И чем занимался Виктор до революции?
А. Морозова
―
У Александра судьба была очень короткая, но, наверное, достаточно типичная для своего времени. Чтобы не углубляться в подробности, там было много арестов, ссылок, освобождений и так далее.
М. Соколов
―
Всё прочитают.
А. Морозова
―
Да, всё прочитают. Это была отдельная детективная история - всё это выстроить по документам департамента полиции. После первого ареста он выдворялся на жительство из Санкт-Петербурга. Он учился в Горном институте. Закончить Горный институт он так и не смог. С 5 курса его уже окончательно исключили за участие в очередном студенческом движении. И потом, в 1901 году, когда он поехал работать на руднике, по-моему, куда-то в район теперешнего Донецка, просто как горный инженер, там происходит некая трагическая история. По версии, которая была опубликована в газете, произошёл несчастный случай при обращении с оружием, и пуля попала ему в голову. То есть он что-то делал с заряженным револьвером. И эта пуля так и осталась в голове.
К. Морозов
―
Это было при свидетелях, насколько я понимаю.
А. Морозова
―
Нет, это было сообщение в газете. Свидетелей там не было. Это было сообщение в газете - просто обычный репортаж: вот, у нас произошел несчастный случай. В местной газете. Эта пуля ему, естественно, причиняла боль. Извлечь её так и не смогли, несмотря на то, что он даже ездил лечиться за границу. Врачи того времени не взялись за эту операцию. Это причиняло ему головные боли, и вообще сознание, что у него пуля в голове, очень его тяготило, по свидетельству его родственников.Это важно, потому что когда в 1905 году буквально за 2 месяца до окончания своей ссылки в Олекминск он застрелился, он оставил записку: «Замечаю в себе явные признаки сумасшествия. Не хочу жить сумасшедшим. Пока я ещё в здравом уме и твердой памяти, я хочу эту жизнь закончить». Я излагаю своими словами, но смысл был ровно такой. Когда его мать и старшая сестра ходатайствовали об облегчении его участи, они писали во всех документах в департамент полиции, что этот первый случай был попыткой самоубийства. Ну, так это или не так, или они это писали для департаментских чиновников, чтобы подкрепить свои просьбы, свои требования его освободить или, по крайней мере, облегчить участь - мы так и не знаем.
Ещё интересные факты из биографии Александра - собственно, момент, когда он оказался в ссылке в Олекминске. Вообще, почему он там оказался: его невеста была Лидия Канцель. Канцель - это была её фамилия по первому мужу, а в историю она вошла как Лидия Дан. И, собственно, попал он в эту ссылку, потому что поехал в Москву встретиться с ней. Она была в Москве нелегально, по чужому паспорту. Их переписку проследили, обоих арестовали. И поскольку он категорически отказался давать какие-либо показания, которые могли бы как-то повредить ей, за упорство, соответственно, он и получил ссылку. Причём ссылка у него была в более благоприятном месте, а он попросился в Якутскую область, чтобы отбывать ссылку вместе с ней. В 1905 году у него срок ссылки должен был заканчиваться. Она бежала из этой ссылки, и он там остался один. Сыграло это свою роль, не сыграло - тут мы ничего сказать не можем.
М. Соколов
―
А Виктор чем занимался?
А. Морозова
―
А Виктор учился себе, можно сказать, спокойно в гимназии, тоже в Варшаве. В 1905 году он поступает на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, но не заканчивает. Потом в 1906-1907 году он ездил за границу лечиться. У него обнаружили чахотку, но, правда, в самой зачаточной стадии, и вроде бы вылечили, потому что потом на протяжении жизни он больше про неё не вспоминал. А потом он увлекается живописью. Берёт уроки, занимается профессионально. И это из какого-то хобби превращается, в общем, в какую-то достаточно серьезную вещь. Он участвует в 5 или 6 выставках «Бубнового валета» в Москве.На одной из выставок даже произошёл такой забавный эпизод. В этой выставке должны были участвовать работы Пикассо. Но работы великого мастера ещё не привезли - по-моему, они так до этой выставки и не доехали. Но под одним из натюрмортов Виктора Савинкова ошибочно висела подпись, что это Пикассо. И один из критиков, описывая эту выставку, очень благожелательно отнёсся, отметил натюрморт великого мастера: «хоть он и небольшой и скромный, но украшает выставку» - что-то в этом духе было написано. Потом участники группы «Бубновый валет» давали опровержение в газету и очень ехидно написали, что черного хлеба и селёдки этот критик на натюрморте почему-то не заметил. Мог бы сообразить, что никакой это не Пикассо - не мог он такого у себя в натюрморте нарисовать.
А потом происходит следующее. Голодной и холодной зимой 1915-1916 года Виктор в Москве. И поскольку ему предстояло пойти в армию, он был военнообязанным, он поступает в артиллерийское училище. Сокращённый курс - 7 месяцев учёбы - и он становится артиллеристом. Попадает сначала в Московский запасной учебный полк, учит солдат. Потом, уже в 1917 году, попадает на Румынский фронт. И всю свою дальнейшую историю во время Гражданской войны он очень подробно описал в своих записках, которые так и называются - «Записки». Они составляют очень большую часть той книжки, которая сейчас должна выйти, подготовку которой мы заканчиваем. Они очень интересны тем, что, во-первых, это такой неординарный человек, пришедший из творческой интеллигенции.
Летом 1917 года, поняв, что армия уже разваливается, он уезжает на Дон и попадает в партизанский отряд Семилетова. Собственно, он сам туда поступает. Это уже декабрь 1917 года. Участвует в Степном походе от начала до конца. И дальше он проходит с казаками до Новороссийска, до 1920 года. Причём интересно, что Виктор был приписан к донским казакам, а Бориса приписали к кубанским. То есть два родных брата были казаками, но разных отрядов казачества. И попадает он в Новороссийск, когда последний пароход только что отошёл. Они ещё видели эти дымки. Деваться им некуда, они пытаются уйти через горы. Там их окружают красные, и он вместе со всей своей батареей попадает к красным. А красные просто предложили им всем целиком, как есть, батареей, перейти на сторону красных.
Как пишет Виктор в своих «Записках», мы посоветовались и решили, что уж лучше так, всем вместе - мы тут все свои, покамест переходим, а дальше посмотрим, что будет. Потом он пишет, что они заложили основы некой антибольшевистской организации, которая у них существовала. Но она как-то особо себя не проявляла какой-то деятельностью, кроме того, что потом уже, в 1920 году, когда они оказались на польском фронте, он вместе с ближайшими своими казаками уходит и, пользуясь неразберихой, попадает уже к брату в Варшаву.
М. Соколов
―
Вот тут мы поставим многоточие - забежали далеко вперёд. Я хотел про Бориса Савинкова в коротком варианте: что было от момента, когда он разочаровывается в терроре, до 1917 года? Там ведь были и всякие этические поиски, и литературная деятельность, и, как вы сказали, Константин, государство и патриотизм, защита России от германского империализма.
К. Морозов
―
Это очень большая и очень интересная тема. Если посмотреть на одну из первых фотографий Савинкова, где он снят после тюремного ареста... Мы в этом сборнике документов её даём вместе с другими фотографиями, в том числе и на обложке книги, где есть одна из первых фотографий Савинкова и последняя. И, соответственно, первая и последняя тюремные фотографии Александра и Виктора. Последние уже ближе к их смерти. Вот если посмотреть на эти фотографии, Савинков на этой единственной фотографии в студенческой тужурке, с очень искренними глазами, очень порывистый. Он, собственно, таким и был. А вот на всех последующих фотографиях у него совершенно застывший, остановившийся взгляд. Глаза совершенно замороженные.Это отражение его очень серьёзного душевного надлома, который происходит в это время. Там отразилось всё. Там отразилась и гибель его ближайших друзей. Есть воспоминания Ивановской, когда она встречается с ним сразу после покушения. Он приезжает в Варшаву - это было, насколько я помню, покушение Сазонова. Она пишет, что не узнала его, а когда подошла, говорила, что это он - и не он. «У него лицо как местность после наводнения». И он ей долго, в абсолютно таком невменяемом, полувменяемом от волнения состоянии рассказывал о том, как это всё происходило. С одной стороны, гибель товарищей. С другой стороны, ощущение крови, которую он на себя взял. Гиппиус говорила, что Савинков ощущал, что убивая других, он убивает себя.
И с этой точки зрения, собственно, и начались эти этические поиски. Но на многих это, кстати говоря, производило впечатление чего-то неискреннего. Потому что он ушёл в декадентство, и вот этой декадентской манерой всех этих рассуждений он производил на многих впечатление человека, который скорее просто красуется и глубинно неискренен. Но он оставался искренним в отношениях с друзьями.
Он пытался разрешить все эти волнения и противоречия, которые его терзали. И надо сказать, что это прошло с ним через всю жизнь, потому что он был безумно противоречив. Он сам писал жене - по-моему, в 1911 году: «Не мне найти понимание и любовь в этой партии - не мне, созданному из различных мозаичных кусков и самому себя не понимающему». Надо понимать все такие его этические поиски, его идейные поиски вплоть до самого последнего времени, в 1924-1925 годах, и предшествующие - 1909 года, 1911, когда он пишет «Коня бледного» и «То, чего не было» - их надо понимать через призму его противоречивости и искренности.
М. Соколов
―
Хорошо. Давайте мы всё-таки, наконец, подойдём к Революции и Гражданской войне. Вот если говорить об этом периоде. Я увидел, в Википедии написана одна из главок про него - «Кандидат в диктаторы». Савинков действительно был таким претендентом на власть в России в 1917 году?
К. Морозов
―
Я думаю, что Савинков достаточно разумно и прагматично выстроил свою линию, когда приехал из эмиграции. Он уже не пошел по партийной линии, потому что понимал, что отношение к нему в руководстве эсеровской партии крайне негативное. Он даже вступил в партийную организацию на фронте, где стал комиссаром. Комиссарство он получил помимо помощи эсеров, и эсеры потом прямо говорили, что они предостерегали Керенского от контактов с Савинковым.Но Савинков стал писать в партийной или, скажем так, оппозиционной центральному комитету партийной эсеровской газете «Воля народа». Он писал там, в основном, очерки с фронта, зарисовки в присущей ему манере - так, как он писал такие же очерки с Западного фронта. Они, кстати, очень интересные. Там наполовину Савинков, наполовину Ропшин. Очень интересная стилистика. Но он пошёл по государственной линии. Он занимает различные должности при поддержке Керенского и, в общем, похоже, на одну из первых ролей на политическом Олимпе он вполне метил и себя видел.
М. Соколов
―
Но сломал всё, собственно, вот этот корниловский эпизод, когда он потерял доверие Керенского, а с другой стороны, и корниловцев не поддержал.
К. Морозов
―
Есть масса различных точек зрения на эти события. И Савинков позже к этому неоднократно возвращался. Очень важно то, что он написал в дневнике уже в конце жизни, в тюрьме. Он написал: «Я был непроходимо глуп. Я не увидел многочисленных интриг вокруг себя». В том числе Некрасова и прочих деятелей Временного правительства, различных октябристов, кадетов, людей вокруг Корнилова (насколько я понимаю, там внёс свою лепту и Львов), которые, в общем-то, пытались использовать ситуацию в своих интересах. И он говорит: я наивно думал, что и я, и все вокруг меня думают прежде всего об интересах России, а не о собственных корыстных политических интересах.Там, конечно, были манипуляции. Были как страхи со стороны Керенского, так и, собственно говоря, прямолинейность того же Корнилова. Есть свидетельство Виктора Савинкова, по которому брат говорил, что Корнилов отличается личный храбростью, это лев, но (я боюсь за точность формулировки, боюсь ошибиться) с мозгами барана.
М. Соколов
―
Хорошо, теперь, собственно, вот этот проект «Союза защиты родины и свободы». В чём, собственно, была причина провала Ярославского, Рыбинского и Муромского восстаний? Сам Савинков, как я помню, действовал в Рыбинске.
К. Морозов
―
Я думаю, что если уж говорить совсем глобально, изначально было ошибкой поднимать восстание. Всё-таки эта организация, которую он создал, была в значительной степени офицерской. Офицеры и генералы в гражданской войне на территории, занятой большевиками, пытаются составлять планы. Конечно же, это будут военные планы.
М. Соколов
―
В Ярославле же население поддержало выступление. Если бы не тяжёлая артиллерия, они бы могли продержаться и дольше.
К. Морозов
―
В Ярославле поддержало население.
М. Соколов
―
Рабочие...
К. Морозов
―
Часть населения поддержала, но не поддержали крестьяне. А это важная часть плана. Была же идея, что будет вспышка крестьянской войны, крестьянских движений.
М. Соколов
―
Они не смогли захватить эти склады в Рыбинске и вооружить крестьян.
К. Морозов
―
Дело даже не только в этом. Крестьяне ведь пришли. Там более глубинные вещи. У них были проведены переговоры с крестьянскими представителями накануне восстания, и те обещали поддержку. Они реально пришли в Ярославль. Я сейчас точных цифр не помню, но, по-моему, несколько сотен. Но что они сделали? Они получили оружие и ушли обратно в деревне. Осталась крохотная часть. И это совершенно не случайно. Если вы посмотрите на поведение крестьянства в 1918 году в том же Комуче, вы увидите, что часть крестьянства выступала и восставала против большевиков, но держалась за свои деревни. Все устали от войны. Вот когда мы шли сюда, мы с Аллой обсуждали эту ситуацию в Гражданской войне. Ведь это характерно и для казаков.
А. Морозова
―
То же самое Виктор писал у себя в этих «Записках». Почему казаки сразу не восстали против большевиков? Логика была такая: мир дали, большевики ведь тоже люди, наверное - ну, посмотрим. И восставать против большевиков казачество начинало после того, как большевики приходили к ним в станицы, занимались реквизициями и прямым грабежом.
М. Соколов
―
Расказачиванием.
А. Морозова
―
Да, расказачиванием. После этого казаки восставали, но, как правило, дальше какой-то своей округи никто не хотел идти. Они полагали, что надо освободить, вернуться на землю и заниматься хозяйством. То есть не было глобального мышления. Они не могли понять, что невозможно жить свободно в какой-то отдельно взятой волости, если мы говорим о крестьянах или каком-то казачьем регионе.
М. Соколов
―
Хорошо. Борис Савинков проигрывает все эти восстания. Это уже не восстания, а мятежи. Оказывается в Сибири, фактически становится колчаковским дипломатом. В общем, этот 1919 год проходит для него в Париже вне войны. Почему он возвращается к такой активной деятельности - прежде всего в Польше и уже, я так понимаю, вместе с Виктором?
К. Морозов
―
Я, с вашего разрешения, всё-таки закончу.
М. Соколов
―
Время.
К. Морозов
―
Я буду краток. Восстание в том же Ярославле провалилось во многом из-за того, что понадеялись на союзников. Понадеялись на их десант. Вообще сильная идеализация союзников. Как потом выяснилось по ряду свидетельств, высшие руководители, в том числе и руководители дипломатических служб, не знали о том, что, скажем, французские представители обещали ему высадку десанта. Фактически сама ставка на десант из Архангельска была совершенной ошибкой. Нужно было ориентироваться, скорее, на взаимодействие с самарским Комучем. Но там были плохие отношения - подозрительное отношение самих эсеров к Савинкову и ещё целый ряд причин.Вообще в условиях гражданской войны, в условиях архаизации, в условиях неработающего телеграфа, недоступного для частных лиц, в отсутствие телефона, из-за сложности перемещения по стране, пересечённой фронтами, это всё стало очень проблематично.
Если говорить о его деятельности позже - буквально два слова. Он попадает в Казань. В Казани принимает очень активное участие в боях. Потом Сибирь. Из Сибири его направляют за границу. В общем-то, насколько можно понять из его записей, направляют не во Францию, а для ведения переговоров с японцами и американцами, как стало понятно. А потом уже оттуда он едет во Францию. И здесь, в общем-то, сначала сотрудничает с Колчаком, чего ему не мог просить тот же Авксентьев, посылавший его, потому что он немедленно переметнулся на сторону Колчака. И позже главная страница его деятельности - это польская страница. Вензегольский ему предлагает более плотное сотрудничество антибольшевистских организаций с польским правительством.
А. Морозова
―
Там речь была не о правительстве. Всё-таки я немножко уточню. Вся польская страница состоялась благодаря личным связям Савинкова с Пилсудским. Он попал в Польшу по личному приглашению Пилсудского. Вензегольский выступил в качестве такого посредника, хорошо знакомого им обоим. Первоначально во многих письмах Савинков подчеркивал, что в его сотрудничестве с Пилсудским, в его переговорах, как он говорил, были разговоры с революционной точки зрения. Не с государственной, а с революционной.
М. Соколов
―
Был создан Русский политический комитет, и потом вот этот поход в Белоруссию, который описан в «Коне вороном». А что Виктор добавляет к этим историям, которые мы знаем, уже опубликованным?
А. Морозова
―
Виктор добавляет довольно много. Потому что Виктора, попавшего в Варшаву, Борис тут же привлекает к работе. Собственно говоря, поход Булак-Балаховича описан Виктором очень подробно изнутри, потому что Борис отправил его вместе с Балаховичем каким-то своего рода представителем. Он должен был приглядывать за батькой, что, как пишет Виктор, было очень сложно, потому что батька (батькой называли Булак-Балаховича) был очень харизматичной фигурой, и его подчинённые ему фанатично верили.Ещё, что очень важно, на мой взгляд, Виктор пишет в этих записках, что он совершенно не понимал, зачем Борис поехал в этот поход, грубо говоря, махать шашкой впереди на лихом коне. Потому что он считал, что гораздо важнее было бы его руководство именно как главы организации, чем вот это вот личное участие в боевых действиях. Но это вообще свойственно Борису - он и в каппелевском походе тоже участвовал.
М. Соколов
―
В общем, это всё тоже, к сожалению (или к счастью - для кого как) провалилось. И вот, пожалуй, последний эпизод - попытка создания тайной организации. Бориса Савинкова заманили в Советскую Россию. И вот опять, как всегда, вечный вопрос: убийство или самоубийство? Когда Савинков уже покаялся на суде, признал большевиков, его убрали или всё-таки он покончил с собой?
К. Морозов
―
После изучения документов дела Бориса Савинкова, которые хранились в архиве президента (фонд называется «Секретный архив ЦK ВКП(б), там, собственно, видны все цепочки. Видно, что главное, что определило его судьбу - это возражение Сталина о небольшом сроке. Насколько я понимаю, с этим предложением выступил Дзержинский - дать ему 3 года. Он предложил увеличить до 10 лет, потому что «иначе нас не поймут». Такие большие, серьёзные преступления - и такой маленький срок.Это фактически разломало те обещания, которые явно давали Савинкову: достаточно быстро его освободить. Собственно говоря, по документам, опубликованным в сборнике «Савинков на Лубянке», прекрасно видно, что Савинков в последних разговорах, в последних письмах требовал своего освобождения, просил потом переместить его, посадить в комнату без решёток, и неоднократно говорил, что в тюрьме он сидеть больше не может.
М. Соколов
―
То есть, скорее, самоубийство?
К. Морозов
―
Да, совершенно очевидно, что это самоубийство. Потому что если бы нужно было его уничтожить - а такой необходимости не было: его можно было просто бесконечно держать в камере. Он уже был фактически отыгранным материалом для властей. Если бы его нужно было физически уничтожить, он бы умер с соответствующим диагнозом.
М. Соколов
―
Ну и последнее, Алла. Судьба Виктора, если коротко.
А. Морозова
―
Если коротко, после того, как в октябре 1921 всю группу Савинкова высылают из Польши (это было требование большевистской России по Рижскому мирному договору), они все оказываются в Праге. Борис уезжает в Париж, а основная часть Союза защиты родины и свободы, возрождённого уже в эмиграции, живёт в Париже. Организация потихоньку умирает, потому что деятельности как таковой нет. И, наверное, в 1927 году (точно не ранее, потому что 1927 годом датированы последние страницы «Записок», сданные в Русский зарубежный исторический архив в Праге) Виктор уезжает во Францию, куда он давно хотел уехать.Дальше мы мало что о нём знаем до начала 40-х годов. Он оказывается на юге, в Бандоле. Это маленький городок в начале Лазурного побережья. Там он женится. Это была уже пятая жена. В 1942 году у него рождается сын Сергей - собственно, тот Серж, с которого и началась наша история, который совершенно неожиданно узнал о своих корнях. То есть, он знал, что у него русские корни, он смутно помнит отца. Но, тем не менее, после некоторых событий он решил начать искать свои корни, узнавать историю своей семьи. И, собственно, Серж до сих пор живёт там, на южном берегу.
М. Соколов
―
А Виктор был художником?
А. Морозова
―
Виктор в это время жил, в общем, такой совершенно частной жизнью. Продолжал рисовать. Есть рисунки, есть его живописные работы позднего времени. Но, в общем, никакой политической деятельностью уже не занимался и от всяческих контактов с русской эмиграцией отошёл.
М. Соколов
―
Спасибо! Я благодарю Константина и Аллу Морозовых, которые рассказали нам о братьях Савинковых и их роль в революции. Надеюсь, что в ближайшее время книга о них выйдет в свет.
К. Морозов
―
В июне.
А. Морозова
―
Книга выходит в издательстве «Новый хронограф».
К. Морозов
―
И мы хотим поблагодарить издателей.
М. Соколов
―
Спасибо, всего вам доброго! Передачу вёл Михаил Соколов.