Рабочее движение во время гражданской войны - Павел Кудюкин - Цена Революции - 2018-12-02
М. Соколов
―
Добрый вечер! «Цена революции» в прямом эфире. У нас гость — историк Павел Кудюкин. Говорим мы о рабочем движении в годы революции и Гражданской войны. Я напомню телефон для SMS-сообщений - +7-985-970-45-45, твиттер-аккаунт vyzvon, так что можете сегодня задавать свои вопросы. А я приветствую Павла Михайловича.
П. Кудюкин
―
Добрый вечер.
М. Соколов
―
И в этот вечер первый вопрос такой. У меня такое ощущение, что вы за эту тему взялись как бы от противного: что есть такой миф, что большевики выражали интересы пролетариата, рабочего класса. И вот с этим мифом мы живем, не знаю, с 1920-х годов, почти 100 лет.
П. Кудюкин
―
Ну, я думаю, даже не с 1920-х, а буквально ноября 1917-го. Действительно, как ни странно, это один из наиболее устойчивых мифов, рождённых советской историографией и пропагандой. Просто для примера несколько строчек из энциклопедической статьи из энциклопедии «Гражданская война и иностранная военная интервенция в СССР». Статья «Рабочий класс», очень большая. Вот она выражает просто квинтэссенцию этой мифологии. «В октябре 1917 рабочий класс, руководимый большевистской партией, в союзе с беднейшим крестьянством совершил Октябрьскую революцию. Пролетариат из класса угнетенного и эксплуатируемого превратился в господствующий класс. На предприятиях, становившихся народной собственностью, рабочий становились хозяевами производства...» и так далее. Барабанная дробь, «Интернационал».А на самом деле, естественно, российский рабочий класс был достаточно разнороден. Скажем, потомственные рабочие и недавние выходцы из деревни. Рабочие крупных предприятий — скажем, казённых, и «текстили», работники текстильных фабрик.
М. Соколов
―
Вот печатники, например.
П. Кудюкин
―
Печатники — элита, да. Железнодорожники — совсем особая статья. Региональные различия. Совершенно особый промышленный регион — это Урал. Как бы старопромышленный район, металлургия — технологически достаточно отсталая, но при этом довольно привилегированное положение рабочих. Как и примыкающий туда же район Ижевска-Воткинска, который тоже дал такой очень интересный выплеск антибольшевистского рабочего движения в 1918 году. При этом не нужно в другую крайность впадать — говорить: да нет, никакой поддержки у большевиков не было. Была. Но говорю еще раз: рабочий класс был очень разный, и вёл себя по-разному.
М. Соколов
―
Давайте мы немножко углубимся в дореволюционный период. Я так издалека немножко зайду. Как вы считаете, можно считать отцами легального рабочего движения России начала 20 века полковника жандармерии Зубатова и священника Гапона? Как бы они же легализовали собрания рабочих.
П. Кудюкин
―
В какой-то мере да. Не так давно в Петербурге вышла чрезвычайно интересная книжка (не помню сейчас фамилию автора — сотрудницы Института политической истории) как раз по легальным рабочим организация. Там очень много интересного. На самом деле и фигура Гапона предстаёт совсем не так, как она была нам привычна: по сути дела, полицейский агент, провокатор и так далее. Нет, Гапон был гораздо более сложной фигурой и действительно, в общем, пытался построить независимое рабочее движение. То есть с его стороны это была довольно сложная игра с властями.
М. Соколов
―
Кончилось плохо.
П. Кудюкин
―
Кончилась она для него действительно плохо. Но он и заигрался, что называется.
М. Соколов
―
С другой стороны, и власть упустила свой шанс.
П. Кудюкин
―
Да, в это отношении Сергей Владимирович Зубатов оказался чересчур умен для этой власти. Хотя он тоже переоценил возможность такого манипулирования рабочим движением, потому что многие зубатовские организации стали довольно быстро выходить из-под контроля. Я уж не говорю, что они вызывали жуткое раздражение предпринимателей.
М. Соколов
―
А что не вызывало раздражение предпринимателей? Они и трудовые инспекции не любили.
П. Кудюкин
―
Совершенно верно. Хотя надо опять сказать, русская буржуазия тоже была разнородна. Скажем, московская, такая автохтонная буржуазия, в значительной степени старообрядческого происхождения, была настроена скорее на патерналистские модели взаимоотношений со своими рабочими, хотя при этом могла достаточно жестко эксплуатировать даже единоверцев. Но при этом если посмотреть Богородск (нынешний Ногинск), просто посмотреть там здания, оставшиеся от начала века — такой хороший модерн: там рабочая школа, рабочий клуб и так далее. То есть опять немножко подрывает такое стандартное представление о тяжелой жизни российского рабочего. Она действительно была нелегкой.
М. Соколов
―
А что, благодаря этим старообрядцам в России могло сложиться как в Японии — такие вот традиции?
П. Кудюкин
―
Тут очень похоже, действительно: такая патриархальная модель отношений. Но вместе с тем это всё тоже оказалось не очень устойчивым.
М. Соколов
―
А почему, на ваш взгляд, в России борьба рабочих за свои экономические, в основном, но и социальные права перешла так резко в политическую плоскость?
П. Кудюкин
―
А очень просто. Представьте: начинается забастовка. Ну, казалось бы: вступи в переговоры со стачечным комитетом, докажи им, что требования нереальны или реальны, но не в таком объеме. Нет, что делают: обращение к властям, присылают полицию, казаков, зачинщиков арестовывают, высылают. Ну, к рабочим довольно мягко относились первое время — до революции 1905 года: там ссылка на родину чаще всего, хотя это, в общем, довольно серьезно било по семье, естественно. Заработок-то терялся.После этого рабочему очень легко было доказать. Он сразу слушал социал-демократа или эсера, который говорил: «Вот, видите — власти заодно с хозяевами. Это одна шайка-лейка. Поэтому нужно бороться не просто за повышение зарплаты — нужно бороться за свержение самодержавия». Власти, сами предприниматели воспитывали такой радикализм в рабочем классе.
М. Соколов
―
А профсоюзы были легализованы или нет? Какая была ситуация в начале 20 века?
П. Кудюкин
―
Это тоже хороший вопрос, потому что профсоюзы (именно как профсоюзы — самочинные, что называется: не зубатовские организации, а то, что сами рабочие начали создавать осенью 1905 года) — это был бурный всплеск. Они очень быстро росли в численности и, в общем-то, просто явочным порядком завоевывали легальность.В 1906 году был принят закон — точнее говоря, временные правила — об организациях и обществах, которые легализовали профсоюзы, но фактически использовались после Третьеиюльского переворота 1907 года для того, чтобы ограничивать деятельность профсоюзов. После 1907 года их численность начала резко падать, и многие профсоюзы превратились скорее в такие кружки профсоюзной пропаганды — относительно малочисленные, но, в общем, довольно влиятельные среди рабочих, которые не были объединены в профсоюзы.
Первыми, кстати говоря, там эту возможность осознали меньшевики — так называемые «ликвидаторы». Эта кличка на самом деле не очень справедливая, потому что, по сути дела, они первыми сформулировали то, что потом будет подхвачено Лениным, который клеймил самих ликвидаторов нехорошими словами.
М. Соколов
―
Он всех клеймил — и ликвидаторов, и отзовистов, и кого угодно.
П. Кудюкин
―
Но при этом он, в сущности, взял концепцию ликвидаторов. Мы сохраняем нелегальную структуру как некую координирующую сеть, но основную тяжесть работы переносим на легальные рабочие организации — в профсоюзы, рабочие клубы, больничные кассы и так далее. То есть профсоюзы жили нелегко. Они были относительно немногочисленны.
М. Соколов
―
Как и сейчас.
П. Кудюкин
―
Немножко лучше, потому что, скажем, самый многочисленный профсоюз в период 1908-1914 годов был питерский профсоюз металлистов. Он насчитывал порядка 10 тысяч членов на момент максимального развития. У нас сейчас таких свободных профсоюзов, в общем-то, почти и нет. Я имею в виду действительно настоящие боевые профсоюзы такой численности. Но, правда, таких профсоюзов численностью более 3 тысяч человек было меньше десятка, остальные более мелкие.
М. Соколов
―
Ну а массовые забастовки в этот период относительного процветания Российской Империи, до Первой мировой войны — они были?
П. Кудюкин
―
Да. Был спад забастовочного движения опять-таки после окончания Первой революции. Где-то с 1911 года количество забастовок, их интенсивность и охват начали расти, вышли на максимум летом 1914 года — прямо накануне Первой мировой войны. В Питере просто дошло до баррикад.
М. Соколов
―
Но это все-таки были экономические забастовки или политические? Или там много было хулиганства? Я помню, кто-то рассказывал...
П. Кудюкин
―
На ранних стадиях развития рабочего движения такой бунтарско-хулиганский элемент всегда присутствует. Вообще надо сказать, что российское общество было чрезвычайно молодо по возрасту, и такая вот рабочая молодежь...
М. Соколов
―
Демографический взрыв — как раз одна из предпосылок революции.
П. Кудюкин
―
Совершенно верно. И рабочая молодежь, в общем, в ходе забастовки частенько вела себя не самым дисциплинированным образом, скажем так. При этом, извините, мы сейчас видим во Франции: вроде страна с давней традицией массовых движений, цивилизованных, но опять вот...
М. Соколов
―
Хулиганят.
П. Кудюкин
―
Ну, действительно, некоторый элемент погромности есть.
М. Соколов
―
Вот ещё одна история. Вот эти трудовые инспекции, которых многие фабриканты не любили — они какую-то роль играли в защите рабочих от сверхэксплуатации?
П. Кудюкин
―
Играли. Им можно было пожаловаться. Ясно, что не на всех предприятиях — это была так называемая цензовая промышленность (мы бы сейчас сказали «средние и крупные предприятия»), куда фабричный инспектор мог прийти, фабричному инспектору можно было подать жалобу, скажем, на незаконные штрафы, на нарушение ограничения рабочего времени, на неправильности в расчете. В общем, они могли заставить предпринимателя устранить нарушения. Мне даже трудно сейчас сказать, у каких инспекторов было и есть больше прав — у тогдашних фабричных инспекторов или у нынешних инспекторов труда.
М. Соколов
―
И ещё про суд. Суд защищала интересы рабочих, трудящихся и так далее? Вообще знаем мы об этих трудовых спорах или нет?
П. Кудюкин
―
Я как-то не встречал, потому что, в основном, доступная информация касается, скорее, защиты забастовщиков, уволенных или арестованных. Действительно, это была довольно популярная сфера деятельности, особенно у начинающих присяжных поверенных, адвокатов. Существовал даже специальный фонд адвокатского сообщества именно для оплаты защиты на такого рода делах. Собственно трудовые споры мне как-то не попадались на глаза. Это, в общем, надо отдельно смотреть. Действительно, интересная проблема: участвовали ли суды в разрешении трудовых споров? Загадка.
М. Соколов
―
Хорошо, а вот во время Первой мировой войны было такое, поначалу особенно, некоторое единение разных классов. «Всё ради победы» и так далее. И были созданы вот эти военно-промышленные комитеты, в которых работали и представители пролетариата, меньшевики (я помню, Гвоздев там такой был) и другие. Вот здесь можно ли говорить о том, что Россия двигалась по такому реформистскому, в каком-то смысле, пути, у которого могли быть перспективы в другом варианте развития?
П. Кудюкин
―
Тут довольно сложный вопрос получается, потому что сами по себе военно-промышленные комитеты и их рабочие группы появились как раз тогда, когда это единство начало распадаться. Как раз тогда, когда значительная часть российской буржуазии начала проявлять серьезное недовольство царским правительством. И, собственно, военно-промышленные комитеты создавались, по сути дела, под лозунгом: бюрократия не справляется, дайте порулить людям дела. Но при этом, поскольку среди деятелей российской буржуазии были люди, в общем, достаточно прогрессивных взглядов (типа Коновалова, например, который ещё до Первой мировой войны пытался наладить контакты с рабочим движением, с левыми партиями), то да, была попытка привлечь рабочих тоже в эти структуры. По образцу, кстати говоря, других воюющих стран — как Германии, так и стран Антанты.Вообще то, что мы недооцениваем и плохо на самом деле знаем: значительная часть легализации и институционализации рабочего движения — это результат именно Первой мировой войны. Скажем, в Германии в 1916 году принимается закон, которым учреждаются советы рабочих и служащих на предприятиях...
М. Соколов
―
Betriebsrat называются. До сих пор есть.
П. Кудюкин
―
Да, они потом развивались, развивалось законодательство. В горно-металлургической промышленности вообще у этих советов большие права: там до половины членов совета директоров формирует персонал. В Великобритании легализованы комитеты старост — шоп-стюартов. Но характерно, чем в России закончились рабочие группы — арестом их членов.
М. Соколов
―
Да, и подтолкнули революцию.
П. Кудюкин
―
Да, а потом, в общем-то, они сыграли немалую роль. Я напомню что сам призыв, скажем, к выборам в Петроградский совет рабочих депутатов исходил от только что освобожденного из «Крестов» секретаря Центральной рабочей группы Бориса Осиповича Богданова, известного меньшевика-оборонца. Он же был первым человеком, который в 1905 году проник на восставший броненосец «Потемкин».
М. Соколов
―
Да, так вот про 1917 год. Всё-таки забастовки 1917 года, которые привели в конце концов к свержению самодержавия, были в начале экономическими или политическими?
П. Кудюкин
―
Опять-таки, смотрите: это очень интересно. Сначала попытались вызвать рабочее движение, приурочить его к открытию Думы. План провалился — ну не вышли рабочие. А потом совершенно стихийно 23 февраля (8 марта по новому стилю) (я всегда веселился над этой фразой в школьном учебнике: «23 февраля, в Международный женский день, работницы Петрограда вышли на демонстрацию») достаточно стихийно началась забастовка — прежде всего как ответ на массовые увольнения. Просто, видимо, ситуация была настолько неустойчива. Причем очень интересно: ведь Россия была не в худшем положении из воюющих стран.
М. Соколов
―
Не голодала уж точно.
П. Кудюкин
―
Голода не было, в том-то и дело. Да, были перебои. Какой ужас — очереди за «черняшкой» возникли! Но это воспринималось крайне болезненно и тоже подтолкнуло. Вот этот маленький камушек столкнул лавину. Вдруг быстро появляется лозунг «Долой самодержавие!», красные флаги. Люди, несмотря на развод мостов, идут по льду Невы в центр. Кстати, большевики потом учтут этот опыт: во время волнений и 1919, и рубежа 1920-1921 года будут взламывать лед на Неве ледоколами, чтобы отгородить центр от рабочих окраин.
М. Соколов
―
Скажите, а уже после победы революции марта 1917 года что происходит с рабочим движением? Вот есть лозунги 8-часового рабочего дня, рабочий контроль, попытки давления на хозяев предприятий и так далее. То есть началась такая, я бы сказал, всё-таки раскачка которая разрушала экономику.
П. Кудюкин
―
Ну что делать: революция — это всегда революция ожиданий. Революция — значит, наше положение должно быстро и радикально улучшится. На самом деле 8-часовой день сам по себе не разрушал экономику, потому что это известный феномен, что когда рабочий день сокращается, это приводит к росту производительности труда. С рабочим контролем, с возникавшими фабрично-заводскими комитетами тоже не так просто. Они очень часто вынужденно брали на себя часть функций управления предприятиями в силу некоторого саботажа со стороны владельцев. Пытались устанавливать прямые связи со смежниками, чтобы добывать сырье, топливо, сбывать продукцию.Вообще появляются 3 основных структуры рабочего движения: Советы (рабочие секции объединенных Советов рабочих и солдатских депутатов), фабрично-заводские комитеты на предприятиях и профсоюзы — быстро возрождаются и начинают быстро расти. Вообще во время Первой мировой войны подавляющее большинство профсоюзов были просто закрыты. Осталось несколько профсоюзов в Москве — где-то 2-3, немножко в Донбассе и немножко на Урале. Тут они, естественно, вышли из подполья. Возвращаются из ссылки лидеры старых профсоюзов, и они начинают быстро расти.
Уже к концу июня 1917 года, когда проходит 3-я Всероссийская конференция профсоюзов (первые две были в 1906-1907 годах), численность представленных на конференции профсоюзов порядка 1,5 миллионов — в условиях, когда промышленный рабочий класс чуть больше 3,5 миллионов. Правда, объединяются не только промышленные рабочие: естественно, и строительные рабочие объединяются и, как бы мы сказали сейчас, работники сферы услуг объединяются в профсоюзы, и служащие активно объединяются. Идет просто бум профсоюзного движения. При этом, в общем, у этих 3 структур довольно сложные взаимоотношения. Это далеко не всегда сотрудничество, очень часто это конкуренция, особенно между профсоюзами и фабзавкомами.
Профсоюзы давно устроены по территориальному признаку, достаточно часто по цеховому, то есть объединяют работников одной профессии либо группы профессий. Хотя 3-я Всероссийская конференция призывает переходить постепенно к производственному принципу организации, то есть все рабочие отрасли должны входить в один профсоюз. Но этот процесс был достаточно длительный. А фабзавком вроде бы представляет всех работников предприятия, входящих в разные профсоюзы и вообще ни в какие профсоюзы не входящих. Они более радикально настроены, они отражают вот эти нарастающие ожидания, чаяния работников, которые действительно сталкиваются с тем, что улучшений-то особенных нет. Рабочий день сократился, а, скажем, реальная зарплата не очень-то растёт, потому что инфляция усилилась.
М. Соколов
―
Была такая гонка инфляции и зарплаты. Можно сказать, что, в принципе, это соотношение какое-то время выдерживалось.
П. Кудюкин
―
Более-менее да. При этом надо сказать, что профсоюзы как раз, в отличие от фабзавкомов, призывают воздерживаться от забастовок. Война идёт, как бы интересы обороны. А где-то до начала осени, в общем-то, большинство в руководстве профсоюзов — это в основном меньшевики, в том числе меньшевики-оборонцы. Меньшевики сами довольно сильно расколоты на эти течения оборонцев и интернационалистов. Но, скажем, глава Всероссийского центрального совета профессиональных союзов (появляется эта аббревиатура ВЦСПС) Гриневич — меньшевик-оборонец.Исполком ВЦСПС (своего рода президиум) — 9 человек: 5 меньшевиков (разных — и оборонцев, и интернационалистов) и 4 большевика либо близких к большевикам людей. В частности, известный профсоюзный, ещё с первой революции, деятель, известный марксовед Рязанов, который пока еще не большевик в момент избрания. Потом он станет членом большевистской партии, хотя сам всегда подчеркивал: «Я не большевик и не меньшевик, я коммунист».
М. Соколов
―
Он был такой профессор-диссидент, всегда заступался за гонимых.
П. Кудюкин
―
Но при этом, до того как ЦK большевиков ему запретил заниматься профсоюзной деятельностью, он был видным профсоюзным деятелем. То есть такой профессор, тесно связанный с рабочим движением. Очень своеобразный.
М. Соколов
―
К моменту большевистского переворота всё-таки на чьей стороне большинство рабочих?
П. Кудюкин
―
А вот это трудно сказать. Скажем, если говорить про Петроград, то несомненно, в момент переворота большинство пассивно сочувствует большевикам. Я подчеркиваю: пассивно сочувствует. Тем более, что давайте посмотрим, под какими лозунгами большевики вообще берут власть. В чем они обвиняют Временное правительство: они хотят сдать Петроград немцы; они хотят вывести революционный гарнизон на фронт и тем самым лишить революцию защиты...
М. Соколов
―
Затягивают созыв Учредительного собрания.
П. Кудюкин
―
Затягивают созыв Учредительного собрания и хотят вообще его сорвать; они хотят вывезти правительство в Москву, что подтверждает, что они будут сдавать Питер немцам; они хотят эвакуировать значительную часть предприятий из Питера — распылить рабочий класс. Такие вполне демагогические... Ну и плюс к тому — против разрухи, против голода. Вот возьмем власти и решим все проблемы. Совершенно, конечно, неисполнимые, объективно неисполнимые обещания, но зато привлекательные. Я еще раз подчеркиваю: сочувствие пассивное. Да, красногвардейские отряды как-то участвует, но это далеко не большинство питерского пролетариата.Очень характерная вещь, что руководство профсоюзов (даже большевистское) выступает за однородное социалистическое правительство. Даже самый пробольшевистский профсоюз, металлисты, заявляют: да, мы за однородное социалистическое правительство. Они, правда, не грозят забастовкой в отличие от Викжеля. Но характерно, кстати, что сразу после взятия большевиками власти начинаются конфликты с профсоюзами. Прежде всего, естественно, с профсоюзами служащих.
М. Соколов
―
Здесь мы сделаем паузу и с Павлом Кудюкиным вернемся к вам через пару минут в программе «Цена революции» после недолгих объявлений.РЕКЛАМА.
М. Соколов
―
А мы продолжаем наш разговор с Павлом Кудюкиным. Собственно, вот уже революция, а можно сказать, и гражданская война начинается. Большевики берут власть, у них нарком труда, если не ошибаюсь, Шляпников. Что они дают рабочим и что не дают?
П. Кудюкин
―
Что они дают. Они прокламируют установление рабочего контроля. Фабзавкомы, легализованные ещё в апреле 1917 года специальным постановлением Временного правительства, приобретают дополнительные полномочия. Они заявляют о том, что профсоюзы должны включиться в политическую и прежде всего хозяйственную деятельность новой власти, участвовать в строительстве социализма. Но при этом конфликты с профсоюзами, с целым рядом. Я уже упоминал Викжель (железнодорожники), профсоюзы служащих. Также очень характерно, что большевики активно используют «оружие языка». Забастовка — это хорошо. Поэтому как называются забастовки служащих до сих пор?
М. Соколов
―
Саботаж.
П. Кудюкин
―
Саботаж. Саботаж государственных служащих. Также, как потом будут избегать слова «забастовка», будут говорить «волынки». Будут стесняться слова «локаут», будут говорить «перерегистрация». Это классический локаут: увольняют всех рабочих, потом принимают заново с перебором — кого взять, кого не взять. Печатники выступают достаточно резко сразу и по экономическим, и по политическим соображениям.
М. Соколов
―
За свободу свободу.
П. Кудюкин
―
За свободу печати и за сохранение своих рабочих мест.
М. Соколов
―
Да, чем меньше газет, чем больше позакрывают большевики, тем у них меньше заработки.
П. Кудюкин
―
Да, поэтому они выступают против закрытия так называемых буржуазных газет.
М. Соколов
―
Которые совсем не буржуазные.
П. Кудюкин
―
Естественно.
М. Соколов
―
А вот реакция на разгон Учредительного собрания тоже была негативной сразу?
П. Кудюкин
―
Опять-таки, разная, потому что, с одной стороны, рабочие активно участвуют в демонстрациях в защиту Учредительного собрания.
М. Соколов
―
А потом в похоронах.
П. Кудюкин
―
А потом 9 января, в символическую дату — в похоронах жертв. Но, с другой стороны, стреляют в них тоже красногвардейцы, тоже рабочие.
М. Соколов
―
Но там латыши отличились тоже.
П. Кудюкин
―
Это было, да, но в том числе и реальные рабочие. Характерно, что рабочие Семянниковского завода приглашают депутатов Учредительного собрания продолжать заседание на заводе под их охраной.
М. Соколов
―
Но они побоялись.
П. Кудюкин
―
Они побоялись.
М. Соколов
―
Эсеры не проявили мужества, прямо скажем.
П. Кудюкин
―
Эсеры, надо сказать, не смогли и организовать защиту Учредительного собрания, увы, хотя пытались что-то делать. Они тоже на самом деле панически боялись развязать гражданскую войну, в отличии от большевиков.
М. Соколов
―
Которая без них развязалась.
П. Кудюкин
―
Совершенно верно.
М. Соколов
―
Павел, а скажите, как появляются вот эти вот собрания уполномоченных заводов? Это же целая история почти на полгода.
П. Кудюкин
―
Да, это тоже очень интересная вещь. Те же питерские рабочие достаточно быстро, уже где-то к декабрю, начинают испытывать разочарование. Где обещанное? Ну да, как бы контроль над производством — это, конечно, замечательно. Но заводы-то останавливаются, потому что сырья нет. А с продовольствием всё хуже и хуже. Где вообще обещанное? И где-то примерно в марте-месяце рождается и снизу, от самих рабочих, и со стороны социалистических партий... Тут надо сказать, что инициативу проявили прежде всего эсеры — социалисты-революционеры. Потом к ним подключились меньшевики — преимущественно правые.
М. Соколов
―
Это тот же Богданов.
П. Кудюкин
―
Богданов играл видную роль в движении. Давайте мы по советской, в принципе, модели, но в противовес Советам, который придавлены и захвачены большевиками, создадим вот эти независимые структуры — собрания фабрично-заводских уполномоченных. Движение постепенно распространяется по стране. Оно захватывает Москву, оно захватывает Нижнее Сормово, оно захватывает Владимирскую губернию. Начинаются забастовки, митинги, стихийные бунты голодные. Скажем, май 1918 года — это уже не просто рабочее выступление, это и расстрелы. Расстрел на Ижорском заводе, расстрел в Сормово.
М. Соколов
―
То есть большевики не стесняются стрелять в рабочих, получается.
П. Кудюкин
―
Да, совершенно верно, большевики не стесняются. Но при этом понятно, что это «неправильные» рабочие. Мы же знаем, кто выражает лучше всех интересы рабочего класса — естественно, большевистская партия. Она лучше рабочих знает, что им надо.
М. Соколов
―
У которой в руководстве рабочих почти нет, кстати говоря.
П. Кудюкин
―
Да, очень немного — тот же Шляпников, Томский. При этом Шляпников к концу Гражданской войны довольно сильно разойдётся с генеральной линией, а потом и Томский с ней разойдется. А в целом, конечно, да, рабочих там в руководстве очень и очень мало.
М. Соколов
―
Это фабрично-заводское движение этих уполномоченных, фактически, было подавлено силой до лета.
П. Кудюкин
―
Да, планировался общероссийский съезд в Москве. Начали съезжаться делегаты. Формально помещение снял московский профсоюз печатников — опять печатники. Это профсоюз, который дольше всего сопротивлялся подавлению со стороны большевиков и попытке приручить — не столько приручить, сколько заставить подчиниться. Вот они снимают помещение, но когда делегаты начинают съезжаться, их арестовывают, отправляют в Таганскую тюрьму.
М. Соколов
―
А в Петрограде, я тут читал, что эсеровские лидеры и правые меньшевики не рискнули соединить это движение с моряками минной дивизии, и поэтому тоже удалось это всё подавить.
П. Кудюкин
―
Да. И действительно с этого момента начинаются волны рабочих и частично красноармейских, краснофлотских выступлений. Они потом очень часто шли параллельно. В 1919 году весной будет, в начале 1921 года, когда Кронштадтское восстание, одновременно волна забастовок и в Петрограде, и в Москве, кстати.
М. Соколов
―
А что можно сказать о событиях на Урале? Ижевск, Воткинск — тоже народное рабочее восстание. Там эти рабочие оружейных заводов были в каких-то особых условиях, и с этим связан их конфликт с большевиками?
П. Кудюкин
―
Во многом да, потому что это очень специфическая, конечно, часть российского рабочего класса. Это высококвалифицированные рабочие по металлу. Производство оружия, в общем, для того времени высокотехнологичное. Извините, стандартизованная нарезная винтовка требует тщательной работы, там достаточно много тонких деталей.С высокой оплатой, в общем, с достаточно высоким уважением со стороны администрации, с различными формами поощрения. Например, эти знаменитые ижевские «крокодилы» - это старые заслуженные рабочие, которым выдавали специальный такой тёмно-зелёного цвета кафтан как награду. Это было жутко почетно. Кстати, интересно: сейчас в Ижевске поставлен памятник этим «крокодилам». При этом у рабочих, как правило, собственные дома, немалые участки земли, то есть подсобное хозяйство, летом их отпускают на сенокос.
Поэтому когда начинается вот эта совершенно безумная политика большевиков, как они говорили, по внесению социалистической революции в деревню...
М. Соколов
―
Походы за продовольствием
П. Кудюкин
―
Не только походы за продовольствием, это еще и создание комбедов. Это довольно сильно бьет по ижевским рабочим. Плюс там получилось, что Совет в Ижевске оказался даже не столько большевистским, сколько максималистским, и там они тоже беспредельничали изрядно, товарищи максималисты. Начинается мобилизация в Красную армию. Это вызывает протест, аресты зачинщиков. А там уже действует Союз фронтовиков, там много офицеров военного времени из рабочих и техников.И начинается восстание. Оно перекидывается на соседний Воткинск. Проблема в чём? Винтовок более чем достаточно — патронов не хватает. Собственно, есть запас патронов для пристрелочной мастерской, чтобы винтовки пристреливать. Их мало. Поэтому именно под Ижевском происходит знаменитая психическая атака, когда красные начнут сжимать кольцо. Мы-то эту психическую атаку представляем по фильму «Чапаев», где это изображено совершенно мифологически. Единственное, чем ижевцы связаны с Каппелем — это тем, что потом, уже в колчаковской армии, они действительно будут выходить под командованием Каппеля.
М. Соколов
―
Но вот интересно, под какие песни они шли в бой. Давай дадим минутку.(песня)
М. Соколов
―
Мы продолжаем с Павлом Кудюкиным. Это «Варшавянка»?
П. Кудюкин
―
Это «Варшавянка», только текст несколько более поздний — где-то конец 1919 года, поскольку там упоминаются бои под Уфой. Вот под Уфой как раз они вполне могли столкнуться с чапаевской дивизией.
М. Соколов
―
И довоевали ижевцы до Дальнего Востока.
П. Кудюкин
―
До 1922 года. Причём это была, наверное, самая дисциплинированная, самая стойкая в бою часть колчаковской армии. Просто после того, как красные взяли Ижевск, ижевцы оттуда уходили вместе с семьями, прорывались с боем. Там был жуткий террор. Действительно, после этого им возврата не было. Но даже в колчаковской армии они долгое время воевали под красным знаменем, и действительно ходили в атаки под гармошки под «Варшавянку» и даже под «Рабочую марсельезу».
М. Соколов
―
Давайте посмотрим с другой стороны. А что у белых в это время? Вот на той стороне оказались ижевские и воткинские рабочие.
П. Кудюкин
―
Тоже очень интересно. Во-первых, «под белыми» - это тоже слишком общо.
М. Соколов
―
Ну, давайте Сибирь посмотрим. Министр труда — бывший меньшевик Шумиловский. И во Временном сибирском правительстве, и у Колчака.
П. Кудюкин
―
Да, но при этом профсоюзы, в отличие от деникинщины, преследуются довольно жестко. Значительная часть рабочих очень быстро начинает восставать. Уже в декабре, через месяц после переворота, в предместье Омска, в Куломзине начинается восстание под руководством большевиков, но поддержанное реально рабочими.
М. Соколов
―
И жестоко подавленное.
П. Кудюкин
―
Жестоко подавленное. Вообще надо сказать, что Колчак, в сущности, добил Учредительное собрание, завершил работу, начатую большевиками.
М. Соколов
―
Да, в частности, там десяток членов Учреительного собрания были расстреляны в ходе переворота. Точнее, через месяц после переворота.
П. Кудюкин
―
Кстати, тоже в связи с куломзинским восстанием. Поэтому рабочие начинают проявлять недовольство, начинается саботаж, в том числе на железной дороге.
М. Соколов
―
Хотя смотрите: тот же Шумиловский провёл закон о государственных биржах труда, о больничных кассах, социальное страхование, 8-часовой рабочий день, и даже профсоюзное движение пытался защищать. Но он просто был слабый министр.
П. Кудюкин
―
Слабо защищал. Характерно, что уже под конец, собственно, колчаковщины, на конец 1919 — начало 1920 года — крупные восстания: Томск, Красноярск, Иркутск с активным участием рабочих. Скажем, в Иркутск приходят черемховские горняки, шахтеры. При этом возникает даже некое подобие единого левого фронта: совместно выступают большевики, меньшевики, эсеры. Надо сказать, конечно, что это очень недолго сохранилось. Можно вспомнить судьбу руководителя Иркутского восстания Флориана Флориановича Федоровича, который очень скоро начнет свой крестный путь НРЗБ.
М. Соколов
―
Колосов Евгений Евгениевич в Красноярске тоже поехал на переговоры с большевиками, а они его тут же и арестовали. Какие еще переговоры, если они победители?
П. Кудюкин
―
Тут очень интересный момент. Большевики пользовались большим влиянием на тех территориях (большими симпатиями, скажем так), где они не успели долго поправить. Поэтому как раз в Сибири некоторые время рабочие были сочувственны к большевикам.
М. Соколов
―
А вот, например, на территории, где было Южное правительство Деникина, Вооруженные силы Юга России?
П. Кудюкин
―
Я приведу две очень интересных цитаты. Был такой правый социал-демократ Семён Осипович Португейс. Он в 1925 году пишет Александру Николаевичу Потресову: «Я думаю, победи в свое время Белое движение, особенно на той стадии, когда Дан посылал добровольцев в Красную армию (это официальные меньшевики), мы бы теперь имели в России рабочую партию, свободные союзы, свободную социал-демократическую прессу, всеобщие выборы в органы местного самоуправления, как это и было даже во времена самого дикого разгула белых, когда мы в Одессе развили огромную деятельность, имели свой открытый клуб, партийную газету, провели выборы в Думу».И второй момент: в марте 1920 года большевики в Киеве проводят процесс над 11 деятелями РСДРП (меньшевистской). Что им вменяют в вину? Контакты с деникинский властью от лица профсоюзов (профсоюз, в общем, по своей природе должен контактировать и с предпринимателями, и с властями) и деятельность в качестве депутатов городской управы. То есть как бы опять: деникинщина-то деникинщина, но, как видим, и профсоюзы действуют, и рабочие представители в органах местного самоуправления есть.
М. Соколов
―
А с другой стороны, тот же l919 год на большевистской территории. Там тоже забастовки были, насколько я понимаю — в Туле, там...
П. Кудюкин
―
В Питере, во-первых. Март 1919 года — это, опять-таки, волнения красноармейцев и краснофлотцев и рабочие забастовки. Большие забастовки в Туле на оружейном заводе и на патронном заводе. Забастовка в Астрахани, жестоко подавленная и расстрелянная. Кстати, в Туле тоже достаточно жестко подавлена. Причём очень интересно: в основном, конечно, требования экономические.
М. Соколов
―
Голод.
П. Кудюкин
―
Вообще ситуация, в которой существуют рабочие, я думаю, очень точно определена названием монографии челябинского историка Игоря Нарского «Жизнь в катастрофе». Это очень точное определение.
М. Соколов
―
Кстати, лозунг свободы рабочие поддерживают.
П. Кудюкин
―
Более того, это один из основных. Дайте возможность нам самим кормиться. Раз вы не можете обеспечить нам пайки, дайте свободу торговли. Пусть мы сможем покупать хлеб в деревне и привозить, либо крестьянин его нам привезёт. При этом ведь тоже очень характерная вещь: пайки мизерные, рабочим платят денежную зарплату при том, что вроде бы официального рынка нет, всё запрещено. Зачем платят? Именно с расчетом, что они на черном рынке хоть как-то доберут недостающее продовольствие. Рынок жёстко подавлен, но признают, что без него выжить невозможно.
М. Соколов
―
Они то боролись с мешочниками, то периодически допускали это мешочничество. Если бы его не было, наверное, просто вымерли бы миллионы.
П. Кудюкин
―
Да, города просто вымерли бы. Несомненно, что один из факторов резкого падения численности рабочего класса за период Гражданской войны — это, среди прочего, просто смерти от голода, от болезни в том числе связанных с НРЗБ.
М. Соколов
―
И в деревню бежали, конечно.
П. Кудюкин
―
Да, было большое бегство в деревню. Были, естественно, мобилизации в Красную армию. Вообще тут много факторов, но надо понимать, что действительно катастрофическая ситуация. И, кстати говоря, уже в 1919 году появляется характерные свободные перевыборы Советов. Очень интересно, как это интерпретируют большевики. До сих пор ведь: «они требовали Советы без коммунистов». Просто большевики сами (не знаю, сознательно, несознательно) выговорили правду: что при свободных перевыборах Советов они бы большинства не получили. А может, и вообще мест.
М. Соколов
―
Такие случаи, кстати говоря, были локально: они проигрывали выборы, после чего распускали эти Советы.
П. Кудюкин
―
Совершенно верно. Либо вот тоже хороший пример: в начале 1920 года проходят выборы в Моссовет, и на одном из московских химических предприятий против Ленина выигрывает один из лидеров меньшевиков, Рафаил Абрамович. После чего Московский Совет народного хозяйства принимает решение лишить это предприятие поставок сырья и закрыть.
М. Соколов
―
Коллективная ответственность.
П. Кудюкин
―
Да, рабочим популярно объясняют: не того выбрали. Вот давайте переголосуйте, тогда всё будет в порядке — и работа, и заработок.
М. Соколов
―
Ну и локауты же применялись.
П. Кудюкин
―
Я уже упоминал. Назывались они стыдливо «перерегистрациями». То есть увольняем всех, а потом набираем заново, но с фильтрацией.
М. Соколов
―
А какую роль рабочее движение сопротивления сыграло в том, что большевикам пришлось вводить НЭП? Все-таки была волна забастовок, я так понимаю, параллельно Кронштадту.
П. Кудюкин
―
Совершенно верно. И забастовок, и так называемых беспартийных рабочих конференций, которые сами большевики вынуждены были тоже инициировать, пытаясь как-то оживить свое влияние. Но тут очень характерная история. 4 февраля 1921 года Ленин посещает широкую беспартийную конференцию металлистов Москвы и московского региона, где доказывает, что нужно продолжать аграрную политику большевиков, не отказываться от разверстки, внедрять посевкомы по решению 8-го Съезда Советов в декабре 1920 года. Конференция, несмотря на ленинское выступление, принимает резолюцию с требованием отмены продразверстки и свободы торговли.Видимо, тут до Ленина дошло, что всё, край: мы, в общем-то, теряем поддержку даже тех (металлисты!), кто вроде бы нас поддерживал. И 8 февраля он пишет набросок по крестьянскому вопросу. Он до этого постоянно говорил: никакой свободы торговли, никакого отказа от разверстки. И Троцкий, когда в феврале 1920 года что-то подобное предложил, был обруган фритрейдером.
М. Соколов
―
То есть, получается, продавили, значит, рабочие.
П. Кудюкин
―
Не только. И рабочие, и крестьянские восстания. Это не только Тамбовское восстание, но и Западно-Сибирское грандиозное восстание, и Кронштадт, несомненно. То есть вот такими совместными усилиями заставили начать более реалистическую политику, пойти на уступки. После этого, кстати, можно сказать, что когда преодолели голод, где-то 1923-1928 год — это такое «золотое пятилетие» российского крестьянства. Есть стали досыта. Но лишь пятилетие.
М. Соколов
―
Павел, скажите, если нам подводить итоги, всё-таки что, на ваш взгляд, дали большевики рабочим в реальности? Они же всё время говорили, что они — партия пролетариата, что они за рабочий класс. Вот даже в самый лучший свой период — нэповский.
П. Кудюкин
―
Тут очень интересно: в 1918 году был принят первый советский КЗОТ — кодекс законов о труде. Во многом, в общем-то, декларативный. Там много чего декларировалось — в частности, скажем, месячный отпуск для всех. В реальности такое появилось только в 1992 году. Но первым разделом кодекса был раздел о трудовой повинности — так, между прочим. В 1922 году был принят новый кодекс — более реалистичный, но выполнявшийся в отличие от кодекса 1918 года. И там были зафиксированы довольно большие права. Правда, опять-таки, все 20-е годы — это постепенное свертывание этих рабочих прав. Фактически, с начала 30-х годов КЗОТ перестает действовать, становится документом для служебного пользования.Профсоюзы, по сути дела, огосударствляются в 1932 году. У них отнимаются функции по урегулирования вопросов заработной платы. Они становятся просто органами, осуществляющими деятельность по социальному страхованию и по санаторно-курортному обслуживанию трудящихся. Всё, вот тут последние остатки, и без того мизерные, независимости профсоюзов кончились, по сути дела. Но надо сказать, что отчасти профсоюзы, где большинство к началу 1918 года принадлежало большевикам, просто совершили самоубийство на 1-м Всероссийском съезде, приняв решение о том, что профсоюзы включаются в систему советской власти в качестве как бы органов хозяйственного управления.
М. Соколов
―
А уровень жизни? Когда-то он достиг того уровня, когда рабочие высокого уровня имели действительно, там, 5-комнатную квартиру, где Ленин прятался на Петроградской стороне?
П. Кудюкин
―
Здесь, понятно, достаточно трудно сопоставлять. Во-первых, потому что рабочий класс крайней неоднороден. Но, в общем, где-то, наверное, в лучшем случае, к началу 60-х годов.
М. Соколов
―
То есть в период НЭПа такого не было.
П. Кудюкин
―
Нет, период НЭПа — это грандиозная безработица и, в общем, довольно скромные заработки.
М. Соколов
―
Ну и, пожалуй, последнее: профсоюзы сейчас вернули себе какие-то права, которые у них были до революции?
П. Кудюкин
―
Нет. По сути дела, у нас запретительное законодательство. Забастовку по закону провести практически невозможно. У нас очень трудно обеспечить право профсоюза на существование, если это не послушный администрации профсоюз.
М. Соколов
―
В общем, есть за что бороться.
П. Кудюкин
―
Увы, через 100 лет нам приходится во многом решать те же самые проблемы.
М. Соколов
―
Спасибо, я благодарю нашего гостя. Павел Кудюкин, историк. Говорили о рабочем движении.