Судьба лидера "Рабочей оппозиции" Александра Шляпникова - Ирина Шляпникова - Цена Революции - 2018-05-06
06.05.2018
Судьба лидера "Рабочей оппозиции" Александра Шляпникова - Ирина Шляпникова - Цена Революции - 2018-05-06
Скачать
М. Соколов
―
В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции». Ведет ее Михаил Соколов. Вышла книга об одной из ключевых фигур большевистской партии в 17-м году, особенно, в феврале-марте. В отличие от большинства вождей этот человек – рабочий пролетарий. И этот огромный документальный труд называется «Александр Шляпников и его время: Россия на пути к февралю 1917 года». Первый том, до апреля 17-го года – 1000 страниц, второй будет тоже большой. Все это выходит в издательстве «Новый хронограф». И мы сегодня беседуем с автором, это дочь Александра Гавриловича - Ирина Александровна.Я хотел вот вас спросить. Вот сама судьба вашего отца, что его в революцию вело? Он родился в Муроме, кончил начальную школу, пошел на завод, был хорошим токарем. Ну и вдруг он оказывается в большевистской партии социал-демократом, потом фактически его революция приводит под суд. Вот что его, как вы поняли, потянуло к политической борьбе?
И. Шляпникова
―
Во-первых, то, что он был старовер. И отношение в стране, особенно церкви, к староверам. Он был безпоповцем. И среди безпоповцев мать его. Обычно же были церковные школы, его туда не взяли. И пришлось долго-долго добиваться, и она нашла. Устроили его в городскую какую-то 3-классную школу. Так что, началось с этого. Его так называемая революционная работа получилась, в то время по крайней мере, в основном и была профсоюзной. Они в Муроме не заводе организовали профсоюз рабочих. Рабочих с точки зрения профсоюзной просвещали. Когда он кончил школу, у него брат в это время, его старший, был в Питере и работал на заводе.И он туда поехал. И как ученик он там был. И во время одной из забастовок крупных он участвовал, как и все мальчишки. Выгоняли тех, кто не пошел сразу, не бросил работу, не ушел. В общем, они помогали. И его тут уволили с завода. Уехал в Муром. А в Муроме в это время была его старшая сестра с мужем, а муж тоже токарь, НРЗБ как раз он был. И познакомился с рабочими социал-демократами. Очень много занимался самообразованием. Начиная с 8-го года, 9-й – 10-й, он из Франции писал статьи о положении рабочих французских.
М. Соколов
―
Его приговорили к 2-м годам заключения в крепости. То есть за что-то по современным временам невинное – участие в работе Социал-демократической партии. Больше ничего.
И. Шляпникова
―
Демонстрации, как всегда, организация забастовок и прочее. В Швейцарию выехал, где был Ленин. И сразу же оттуда во Францию и там работал, как говорится, на многих завода, потому что он имел квалификацию токаря, токаря-универсала, каких в то время было только 12 человек на всю Россию. Это токарь-универсал, который мог работать не только как на токарном станке, округляющие такие, он мог работать, выполнять они могли работу ту, которую делает фрезерный станок. Поэтому они ценились особо. И среди них было 3 его двоюродных брата. Они тоже питерские работники были. Вот поэтому он мог работать и там, и везде. Но во Франции, это он сам потом пишет, если с работы прогонят, все-таки устроит так себе жизнь, что ты все-таки работаешь.
М. Соколов
―
Вот это интересно. Он ведь действительно токарь высшего класса, Шляпников, живет во Франции, в Германии. Работал на заводах, хорошо оплачивался. Свободно говорил на 2-х языках – по-французски и по-немецки. А чтоб ему там не остаться? А он через какое-то время двинулся снова в Россию, в революцию.
И. Шляпникова
―
А дело в том, что он настолько хорошо знал свою не столичную, а российскую жизнь. Во-первых, работа была у рабочих часов до 12-ти в день, они в 5-м году все-таки в некоторых местах ее до 8-ми довели ее, но в немногих. И знал слишком хорошо жизнь России. И крестьянскую, поскольку мама у него из деревни, которая дощатая, правда, там рудники были, железорудные были рудники. Даже завод рядом «Выкса» и «Кулебаки» - это металлургический завод. Если он видел, как жили, работают лето и осень на земле, а зима – они все идут на ткацкую фабрику. То есть в города ближайшие идут на работу.Мужики, конечно, они все-таки металлическое разное производство. Ну кто какое. А женщины больше чаще на ткацкое производство идут или где-то, если швейное. То есть знал насколько люди загружены этой работой и насколько им ничтожная плата за это. Особенно, когда приезжают из деревни, где еще работать. Они же сколько раз устраивали… Ну вот забастовки устраиваются, чтоб повысить зарплату после 1905-го года, когда немножко стали побаиваться действительно рабочих этих самых забастовок. Чтоб они не забастовывали лишний раз, им все-таки шли на уступки.
М. Соколов
―
Вот перед войной его фактически большевики посылают уже в Россию как такого профессионального партийного работника. Так получается?
И. Шляпникова: В 1915
―
м году его кооптировали в ЦК, чтобы отправить. А перед войной он уже был членом «Социалистической партии», во французской был и в немецкой был. В Германии он был 12-й год. Так что, в общем-то, у него подковка по партийной линии была не только российская, но и западная.
М. Соколов
―
Он едет, у вас в книге это есть, в Россию когда, в 14-м году?
И. Шляпникова
―
Да.
М. Соколов
―
Такое впечатление создается, что страна фактически стояла на грани революции, то есть были массовые волнения, забастовки, стачки.
И. Шляпникова
―
Если они и были, то как-то не так, как в 1905-м, скажем, году. Не такие, чтобы резкие какие-то требования.
М. Соколов
―
Вы пишете в книге и там довольно много писем и документов интересных об отношения Александра Гавриловича Шляпникова и Александры Коллонтай. Вот как вам кажется, она была, наверное, не только его подругой какое-то время, но и в каком-то смысле политическим учителем?
И. Шляпникова
―
Во всяком случае, он действительно ее мнение и уважал, и видимо воспринимал. И вдобавок еще воспринял любовь к писанию всех этих вещей, воспоминаний, и прочего. До этого он только, конечно, писал такие воззвания и прочее. А в этом она на него очень повлияла. Нет, это точно.
М. Соколов
―
Это была большая любовь?
И. Шляпникова
―
Была большая любовь. Он, конечно, относился гораздо лучше к ней, чем она к нему в том смысле, потому что для нее главное было – работа. Если ей мешает работать этот мужчина, она рвется на свободу, чтоб только-только заниматься своей литературной и революционной работой. И она уехала, ведь ему не сказав, в Америку. Я с ней виделась, когда арестовали брата в 48-м году. Я ее видела в 48-м году, уже она на кресле ездила по квартире. Она уже со мной как с ребенком, можно сказать. Мне практически ничего не говорила.
М. Соколов
―
Когда Александр Шляпников, ваш отец, живет уже в Швеции и ездит нелегально в Россию, переправляет литературу, как он все-таки не попался? Ведь это была очень рискованная деятельность, особенно во время войны.
И. Шляпникова
―
В Швеции он почти не был. Он был в Норвегии. А в Норвегии у него свои социалисты норвежские и социал-демократы. Они были, можно сказать, друзьями.
М. Соколов
―
Вот уже в 16-м году Шляпников в Петрограде. Вот какова была его тогда роль? Вот он был членом Русского бюро.
И. Шляпникова
―
Видимо, расширением организации и прочее. Агитационной больше работой, чем чем-либо другим. Ну статьи какие-то… То есть какие-то, видимо, воззвания. Какой-то период, когда надо было организовать бюро. В значительной мере, видимо, на связи еще с другими, даже с Керенским и прочими. Были же они на связи как-то так. Видимо, на нем и связи действительно, контакты какие-то, где, что... И организация.
М. Соколов
―
Вот в воспоминаниях он пишет, что уже осенью 16-го года было массовое недовольство. Там исчезновение хлеба, очереди, дороговизна. То есть, в принципе, была основа, наверное, для массовых таких выступлений, которые начались уже в феврале.
И. Шляпникова
―
Начались при недостатке… Женщины при недостатке купить хлеб, обеспечить семью и прочее. То есть они начали. Ну агитационно она уже, конечно, была подготовленной. Но там еще, конечно, есть Госдума. Они тоже начинали.
М. Соколов
―
В чем все-таки причина? Нетерпение масс или, мягко говоря, туповатость власти, которая не могла модернизировать систему, как вот те же шведы делали?
И. Шляпникова
―
Два слова я говорю – постоянное ужесточение режима. Вот эта борьба с недовольством людей. Начальник Петроградского охранного отделения…
М. Соколов
―
Глобачев.
И. Шляпникова
―
Глобачев. Он же им постоянно… Когда он давал характеристику обстановки, н давал совет, что надо с этим сделать, чтобы рабочим хотя бы как-то лучше условия, чтоб были накормлены хоть как-то. Они им постоянно кроме просто обычных сообщений давал советы. А они абсолютно не слушали, совершенно.
М. Соколов
―
Мы подошли к событиям Февральской революции февраля-марта 17-го года. Мы вот из мемуаров вашего отца, из вашей книги ощущение такое, что события абсолютно стихийные. Недовольство есть и вдруг люди выходят на улицу. В общем, эта картина неожиданного такого переворота. Какова роль была политиков тех же, вот вашего отца в эти дни?
И. Шляпникова
―
В эти дни шла как раз политика, видимо, как-то связаться с теми, кто тоже этом участвует, как можно больше рабочих к этому привлечь тех, у которых более левая точка зрения. Очевидно, так. А, вообще, в 1905-м году Россия буквально бегом бежала, летела к этой Февральской революции. К октябрю я не буду говорить, что она летела. Она там по-другому. Там ее силой притащили.
М. Соколов
―
Вот эта вот маленькая группа большевиков, тот же Шляпников, он пишет в мемуарах, фактически, получается, до какого-то момента они абсолютно не влияют на людей. То есть люди выходят на улицу, рвутся в центр Петрограда. И вот единственное, что мне показалось очень важны – это то, что всех агитировал своих знакомых рабочих и других социал-демократов – «идите к солдатам и объясните им, что нельзя стрелять в народ». Мне кажется, что вот это был самый важный поступок этой группы.
И. Шляпникова
―
Я думаю, не только так. Они же еще и стремились увеличить группы тех, которые им будут помогать.
М. Соколов
―
Я так понимаю, что главное, что он сделал – это вот, когда прошло собрание, создание Совета рабочих депутатов. То есть вот эту стихию, которая была на улицах, удалось представить. Какие-то рабочие собрались, какие-то люди собрались. На самом деле, их никто не выбирал, но объявили себя представителями народа. И вот это вот историю повернуло в определенном направлении.
И. Шляпникова
―
Тогда никто никого не выбирал. Все сами приходили. Тот же уважаемый мой Николай Николаевич Суханов (Гиммер), он тоже сам пришел. Вот чьи воспоминания я точно уважаю очень.
М. Соколов
―
А был ли ваш отец еще и создатель, как пишут, отрядов народной милиции?
И. Шляпникова
―
Идея народной милиции… Это Выборгский район, он ответственным был за Выборгский район. И он составил документацию на рабочую красную гвардию, их Устав и прочее. Вот его такая теоретическая… И они начали организовывать. Параллельно, правда, ведь организована городская. Он была более правая милиция. Сначала была действительно рабочая гвардия. В общем, сделали тоже рабочую такую милицию. Ее организовывал теоретически.
М. Соколов
―
Ленин в это время находился в эмиграции в Швейцарии, Сталин, Каменев, другие еще – в ссылке в Сибири. То есть фактически Александр Шляпников был для большевиков вот в марте месяце. Все-таки он был за то, чтобы поддерживать Временное правительство какое-то время или он был более радикальных взглядов?
И. Шляпникова
―
Нет, по-моему, у него даже где-то и в тамошних временах есть, что они как раз были против Временного правительства. Дело в том, что он уважительно, конечно, очень относился к Ленину. Я скажу почему. Потому что все, что он ни начинал, оно исполнялось. Получилось впечатление, что он правильно все делает. Хотя, на самом деле, когда смотришь – он, не зная ничего, обстановки никакой, находясь в шалаше и прочее, кричит: «Начинайте восстание!». В третьей книге как раз НРЗБ как раз приходится отметить это, что он, ничего не зная, а пишет вот письмо. И иногда сами большевики, петербуржский Комитет и прочие, не поддерживали его.
М. Соколов
―
Ленина встречать поехал именно Александр Шляпников, да? Белоостров, по-моему.
И. Шляпникова
―
На Белоостров. Он и не только. Коллонтай, кстати тоже там была. И, вообще, поехало еще несколько человек на Белоостров.
М. Соколов
―
И вот после возвращения Ленина, получается, что вашего отца немножко оттирают как бы на задний план или он сам решает взяться за организацию профсоюзного движения?
И. Шляпникова
―
Я думаю, это у них, в принципе, даже было согласовано, потому что, когда приехал Ленин, главная его любовь – это профсоюзы. Отсюда она и рабочая оппозиция.
М. Соколов
―
Если уж мы дальше заглянем туда, в конец лета. Все-таки Шляпников поддерживал эту линию Ленина на захват власти или у него были колебания?
И. Шляпникова
―
Своих колебаний его нигде не видно. Но от имени рабочих если он выступал, когда 20-го числа всех призвали, он сказал, что рабочие против сейчас захвата власти, что они не готовы. То есть они боялись, что они не справятся с хозяйством, заводы и прочее – все на них. Это на примере фабрично-заводских комитетов. Они же огромную работу проводили. Они спасали заводы просто. Хозяин тут же был закрыл, деньги перекинул заграницу и все. И ушел, А они умудрялись своими силами, между рабочими по согласию с шахтерами и прочими, добывать у них уголь, спасать заводы.
М. Соколов
―
После того, как он занялся профсоюзным движением, там главная, я так понимаю, была там борьба за минимум зарплаты, 8-часовой рабочий день. То есть, в принципе, если бы Ленин не устроил Октябрьский переворот, то тот же Шляпников мог остаться таким крупным профсоюзным деятелем в рамках какого-то такого буржуазного режима.
И. Шляпникова
―
Во всяком случае Кольцов справедливо отмечает. Он вот этот самый договор с фабрикантами и заводчиками, говорит, что они сделали неправильно, плохо. И как он отмечает, что по-другому не могли. Я не знаю, как они сумели бы наладить всю эту работу. Поскольку Шляпников воспринял действительно ленинскую иже с ним точку зрения, которые около него были. Ну вот меньшевиков обязательно надо судить, ругать. А из них очень много же было нормального, умного, дельного. Не могли они с ними скооперироваться. Шляпников действительно был воспитан на антименьшевистской точке зрения. В силу ли это недостатка образования, то, что он – из рабочих, а они все-таки из какой-то интеллигенции.
М. Соколов
―
Как по документам видно? Были ли у вашего отца колебания, входить в Совет народных комиссаров или нет в качестве наркома труда?
И. Шляпникова
―
Нет, колебаний, видимо, не было. Он не рвался. Не хватал ни должности, ничего. Если он нужен, если считают товарищи, что это нужно, он шел на это. Там же была очень сложная штука. Они же были в Питере, питерский нарком труда, а московский с Ногиным, они считали себя буквально равными ему. Это там будет дальнейшая история. Когда отца отправили за хлебом и нефтью на Северный Кавказ в 18-м. Вот у них там были такие товарищи при Ногине, они свои, они этих не признавали.
М. Соколов
―
До этого все-таки было же много довольно сделано. Я так понимаю, что главное достижение, в качестве наркома, его – это был закон о 8-часовом рабочем дне и организация рабочего контроля над производством. То есть вот это вот две такие основные функции.
И. Шляпникова
―
Все-таки ближе к государству он оказался, контроль. Те же и меньщевики, и прочие, когда говорили еще при Керенском, и Керенский сам – за государственный контроль. А тут – что рабочий, что государственный… Было одно и то же. Конечно, новую какую-то власть и прочее делать было очень сложно. Но, вообще, практически не было у них денег. Вот эти законы издавать… Но это только, если сами рабочие при этом будут исполнять их. Захотят и будут. А не захотят – они ведь не больно будут… Ну финансов нет совсем. И сколько смотришь, просят - нет, совершенно нет. В газете было, наркомате труда собирали. Вот собирать сотрудников – он собирал.
М. Соколов
―
Была же забастовка.
И. Шляпникова
―
Там же сразу забастовали.
М. Соколов
―
Вот эта экспедиция майская 1918-го года, когда и Сталина, и Шляпникова послал Ленин туда, на юг России, в качестве, как это говорилось, руководителей продовольственного дела. А вот чем они занимались? То есть это фактически реализация продразверстки?
И. Шляпникова
―
Сейчас скажу, что. Во-первых, сразу отец НРЗБ, это же был май, брал себе компанию. Ему дал китайский взвод, рабочего взял, инженеров он взял муромских, чтобы железную дорогу, если надо, проложить где-то, ремонтировать или еще чего будет. В общем, он взял с собой эшелончик целый. Остановился сначала в Царицыне где был Сталин. Сталин был в это время в Царицыне с молодой женой и никуда он ехать не хотел, хотя Ленин ставил вопрос, что Шляпникову ехать вместе со Сталиным, Сталин ему будет помогать, знает Кавказ. В результате, отец не стал его трогать. Наверное, немножко НРЗБ с рабочими какую-то работу немножко провел, поехали. Не доезжая еще Екатеринодара, началась Гражданская война. Бои начинались и с ним. Дали целый состав сельхоз инвентаря, того, что нужно будет тем, кто НРЗБ хлеб будет…Уже война началась и они не смогли поехать с эшелоном, а поехали только с деньгами. Керенский не признавали. То есть им пришлось ехать, но самим покупать по возможности, что можно и организовывать там работу небольшую на местах. Но до Кавказа не поехал. Поступило распоряжение Ленина о потоплении флота.
М. Соколов
―
Новороссийск.
И. Шляпникова
―
Да. Эсеры забастовали. Они не давали, ни флот чтобы не топить, флот у них остается и командовать начали эсеры. Ленин открыто писал, чтоб подчинились, сдали флот Германии, как он требовала. Нелегально он писал, в шифрованном виде или как, что потопить обязательно флот. И те, кто там был, я не помню, по-моему, Авилов был. И послан был туда Раскольников, но он почти не успевал там, как все говорят. В общем, Шляпникову пришлось НРЗБ кавказский и заставил признать, что должны потопить флот. И, значит, там есть работа.
М. Соколов
―
А с хлебом ему удалось все-таки вернуться?
И. Шляпникова
―
Нет, к этому времени приехал Раскольников и в конце концов он докончил это дело. Часть кораблей ушла, часть потопили сами. Поехал, значит. Сначала он был в одном месте налаживать, он в Армавире еще. Доехал до станицы Прохладной. Бои сейчас шли в районе станицы Прохладной, потом в районе Грозного были бои. Отец по ходу, когда он ехал, он организовывал, он же только деньги мог выдавать, как у него есть, и организовывать власть. Отец часть людей оставил в Грозном, потому что Грозный был в осаде целый месяц, по-моему. А отца проводили местные сквозь горы до порта Петровского, то есть Махачкалы. И он оттуда потом поехал в Москву. Буквально, по-моему, за день или два до покушения на Ленина.
М. Соколов
―
То есть он в августе вернулся в Москву.
И. Шляпникова
―
В августе он вернулся.
М. Соколов
―
И фактически сдал полномочия.
И. Шляпникова
―
Пришлось, как говорится. Их разъединили, потому что начались сплошные склоки. Ленин убрал…
М. Соколов
―
И Ногина, и НРЗБ.
И. Шляпникова
―
Да. Однозначно и Шмидта, наркома труда.
М. Соколов
―
Я напомню слушателям «Эха Москвы», мы беседуем с Ириной Александровной Шляпниковой, дочерью Александра Шляпникова, и автором вышедшей только что книги о нем – «Александр Шляпников и его время». Продолжим после недолгих объявлений.
М. Соколов
―
В эфире программа «Цена революции». Ее ведет Михаил Соколов. Мы продолжаем разговор с Ириной Шляпниковой о ее отце, Александре Шляпникове, известном рабочем пролетарии, деятеле Коммунистической партии. Мы остановились на событиях, собственно, Гражданской войны, когда Александр Шляпников возвращается в Москву, сдает полномочия наркому труда. Что с ним происходит дальше? Был на фронтах.
И. Шляпникова
―
На двух – Каспийско-Кавказский и Западный Польский. После увольнения из наркома труда они отправились на Кавказ.
М. Соколов
―
Он был на фронте вместе Сытиным и Лазимиром.
И. Шляпникова
―
Они организовали Каспийско-Кавказский отдел Южного фронта сначала. Отец приехал, ждали командующего фронтом. И переезжает он в Астрахань. Отец нашел кого-то из бывших коммерсантов, они в области добывали и продукты, и прочее на рабочих. Снабжали и фронт насколько могли, и население нормально. Командующий фронта был у них бывший полковник. Он сам по себе казак, сын казака, Свечников. Одиннадцатая армия, я не помню, сколько там было тысяч, не меньше тридцаточки, по-моему, они шли пешочком через пустыню, и погибло людей очень много.В Астрахани ему было очень не по климату. Война активная с Польшей. Его хотели отправить на запад – в ту же Норвегию, Швецию и прочие – чтобы агитировать среди рабочих, чтоб они бастовали и давали снабжать оружием и прочим поляков. В этот раз, видимо, не получилось и нужен был, его отправили на Западный фронт, на Польский. Троцкий его рекомендовал туда, видимо.
М. Соколов
―
То есть к середине 20-го года он возвращается в Москву и становится во главе «Союза металлистов».
И. Шляпникова
―
Во главе «Союза металлистов» он формально был с 17-го года. В январе 20-го его освободили от этого самого Польского фронта.
М. Соколов
―
Вот, собственно, уже это появление «рабочей оппозиции», которую он и Коллонтай возглавили, заявив, что задача профсоюзов – это будет организация народного хозяйства. Этот этап – это действительно, наверное, самый серьезный его момент, который предопределил дальнейшую судьбу. Да?
И. Шляпникова
―
Конечно. С этого все изменения судьбы и начались. Так называемая «рабочая оппозиция», отец сам ее начинает с 18-го года, когда они со многим были не согласны. Не согласны были, что рабочих Ленин, это действительно на Съезде есть, он их ни за что считает. Для него только специалисты – это так, а рабочие – это никто. Фактически против этого рабочего контроля получалось. Статьи были – отцовская статья, 18-й год, Коллонтай – статья, 18-й год. Какое-то недовольство высказывала группа полусельская – это Калинина, она рабочая, но с сельскими уклонами ближе. Калининская группа высказывала недовольство. Они активно участников организовывали. Это уже чуть позднее начинались Съезды профсоюзные. Отсюда эта вот «рабочая оппозиция» началась, от этих Съездов.В оппозиции какой-то они были, а Ленин же не признавал не просто оппозиции, он не признавал, просто если кто-то не признает его точку зрения. Все! Он для него уже… И он после этого всегда говорил: «А, Шляпников, он всегда такой». Что он Съездах там говорил, действительно полное неуважение к рабочим у него было. Отец как раз вспоминал. Это 9-й Съезд, это 20-й как раз год. На 9-м Съезде Бухарин критикует: «Что такое, Шляпников написал…». Шляпников написал, он в ЦК дал и в ВЦСПС дал. Он им распределил всем места. Центральный комитет должен заниматься тем-то, Совнарком заниматься тем-то, профсоюзы – тем-то. Он их всех так распределил. Как же это, какой-то Шляпников, а не Ленин.
М. Соколов
―
НРЗБ и дискуссии – это 10-й Съезд партии. И фактически выступают против Шляпникова и Коллонтай Ленин и другие и им приходится, что называется, признать свои ошибки.
И. Шляпникова
―
В этот раз они, по-моему, особо не признали ошибки, но просто, по-моему, молча как-то так все эти исключения из партии и прочее… И признавать ошибки им потом приходилось, когда им всякие чуть ли не мятежи придумали. Это, когда возобновляли «рабочую оппозицию» в 23-м, в 26-м. То есть где-то рабочие недовольство начинают высказывать и им приписывают. Даже в Омске.
М. Соколов
―
Дальше начались какие-то конфликты и с Дзержинским, и потом вот он «Заявление 46-ти» подписал с критикой ЦК. И после этого его отправили даже, по-моему, во Францию на дипломатическую работу, чтоб не путался под ногами.
И. Шляпникова
―
Он очень не хотел, по-моему, судя по всему. Например, 23-й год. Это уже когда начинали на местах – в горкомах, в губкомах и прочее – выживать этих бывших сторонников «рабочей оппозиции». Мрачковский дал задание одному человек собрать рабочих в кучу, людей, чтобы они что-то там, хоть что-то, поговорили бы, где-то, что-то, вроде как, записать. И это дело отдали… Видимо, тут как раз Дзержинский, по-моему, заявил, что там «рабочая оппозиция появилась» и так далее. Так вот, мне в Архиве президентском попал вот это листочек – отчет этого самого мужика, брать Мрачковскому, что он вот так собрал, но самого главного, кого ему хотелось, тот не пришел.
М. Соколов
―
То есть это что, провокация была?
И. Шляпникова
―
Конечно. Это единственный случай, когда доказать можно было.
М. Соколов
―
То есть они сначала сами их собрали, а потом обвиняли, что это типа нелегальное собрание.
И. Шляпникова
―
Ну, конечно. Вот в 26-м году в Баку тоже. Рабочие же все друг друга знают, между собой, где, чего, разговаривают. А тут им Медведев прислал знакомому, который там же был, он прислал точку зрения, на что прислал выступление Шляпникова на конференции в Москве на одной. И вот это изобразили опять как «рабочая оппозиция». И тут уже они подняли кампанию, газетную, правда, статью. Это следующий случай в 29-м.
М. Соколов: В 29
―
м году так же фабриковали дело омской группы «рабочей оппозиции».
И. Шляпникова
―
Это повтор омской. Это же в Омске было, когда Мрачковский. Тогда попался Вичинский. До сих пор ведь очень много того, что НРЗБ в закрытых архивах.
М. Соколов
―
Александр Гаврилович уже после середины 20-х годов, он получал вот эти выговоры. И каждый раз признавал какие-то ошибки. А вот почему он, ради чего?
И. Шляпникова
―
Он это вслух и Медведеву, и другим всегда говорил: «Если тебя исключают из партии – тебя тут же исключают с твоей работы и никто другой тебя больше на работу не возьмет». А эти НРЗБ, Медведев, Шляпников, они считали так, что, если все-таки они останутся в партии, они, может, хоть что-то чем-то на кого-то повлиять. Но на этих верхних, конечно, не повлияешь, но хоть на окружение, на рабочих… В общем, они рассчитывали, что они что-то могут сделать с пользой для партии, для страны. Только поэтому. Хотя, на самом деле, действительно обстановка была такая.
М. Соколов
―
Рассматривал такую возможность, например, остаться за границей?
И. Шляпникова
―
Не было до самого 35-го года. Идеалисты – есть идеалисты.
М. Соколов
―
С Троцким он все-таки не блокировался. Только в 24-м году выступил против политического шельмования оппозиции.
И. Шляпникова
―
Он Троцкого, судя по всему, более-менее все-таки уважал. Но общались нормально, спокойно. И без отрицательного отношения с виду, и без положительного. Такое спокойное где-то.
М. Соколов
―
Можно ли сказать, что он все-таки был как бы внутренне в оппозиции к тому, что делал Сталин?
И. Шляпникова
―
Отказывать было нельзя, но дело в другом. Вот, когда оппозиция, им сообщили, 26-й год, оппозиция бакинская. Он пошел спрашивать у Молотова – он ничего не знает, у кого-то еще, и у Бухарина – они ничего не знают. Он пишет: «Значит, знает Сталин». Он знал – кто, что и где. Коллонтай где-то даже пишет так же, что между собой если поговорим, но кто-то будет третий – мы уже все, не будем говорить. Опасались, что никто их не поддержит. А вот уезжать никто из них… Коллонтай вовремя отправили, конечно. А вот отец как-то, видимо, без России, без чего-то никак не мог.
М. Соколов
―
Александр Гаврилович, что он делал уже в самом конце 20-х – начале 30-х годов? Я так понимаю, что он не успевал где-то поработать в каком-нибудь «Металлоимпорте» или еще в какой-то организации – каждый раз возникала какая-то история. То есть ему все время пытались пришить какое-то дело, оппозицию и так далее.
И. Шляпникова
―
Приехав из Франции, он через какое-то время в 26-м году был назначен председателем акционерного общества «Металлоимпорт», октябрь 26-го года. Работу огромную проделали. Коротко если говорить, у него был очень хороший директор – бывши дореволюционный человек, который мог работать как бизнесмен. Торговлю с Советским Союзом бойкотировали. Или же Отто Вольф организовал картель. Так вот, этот самый директор сломал этот картель. В данный момент тоже очень хорошо наладил контакты такие с французами в обход всех этих картелей. То есть, значит, Шляпников умел договориться.Снабжали трубами Северный Кавказ, где нефтяная промышленность. Приходилось иногда, конечно, целиком заводы закупать, которые там уже были старыми, но здесь их обновлять. И примерно в октябре 29-го года у органов наших, скажем, там или у руководства нужно было создать какую-то группу. Ему уже было за 60.
М. Соколов
―
Калмыкову, да?
И. Шляпникова
―
Калмыкову. Его арестовали. Но через год примерно он умер в тюрьме. А работник был классный. Он тянул всю эту работу, потому что отец же не торговец.
М. Соколов
―
А вашего отца сняли с работы.
И. Шляпникова
―
Следом сразу за ним.
М. Соколов
―
Но все-таки дальше-то он работал и в «Росметизпром»…
И. Шляпникова
―
А это уже местные такие.
М. Соколов
―
И в Госплане РСФСР.
И. Шляпникова
―
А вот в Госплане РСФСР у него был начальник стройсектора. Но это РСФСР, не СССР. Это все работа с каждым разом шла все ниже, ниже, ниже и ниже. Все равно он работал. Зарабатывала-то у нас больше мать, чем он.
М. Соколов
―
Правильно ли я понимаю, что недовольство Сталина стали вызывать как раз эти мемуарные, исторические работы Александра Гавриловича Шляпникова по истории революции, из которых была ясна реальная роль самого Сталина в событиях, да? Ведь даже приняли специальное постановление Оргбюро о его ошибках там и прекратить распространение работ, 17-й год и канун 17-го года.
И. Шляпникова
―
Думаю, и не только это. Любое просто неподчинение… Это человек с отклонениями в психике такие, если человек ему не подчинялся – ему надо было его сразу до конца взять и либо его убить…
М. Соколов
―
Было исключение даже из партии в 33-м году. Он там писал Сталину, просил «положить конец издевательству надо мной и обязать Комиссию по чистке предъявить мне факты о моем двурушничестве». Попал под такое вот постоянное ужесточение репрессий, да?
И. Шляпникова
―
Да. 34-й. Медведев был чуть раньше, летом, по-моему, или весной отправлен в Беломорско-Балтийский канал на работу.
М. Соколов
―
И Александра Гавриловича туда отправили?
И. Шляпникова
―
А его отправили чуть позднее, к осени ближе. Как правильно, Беломорско-Балтийский канал. Ну и что… И он вот так опять по своей натуре, Медведева ему не показали. У него были с ним переписки, он знал, что там он. Ему его не показали. Спрятали, не дали пока. Его повезли чуть дальше, ближе уже совсем к морю.
М. Соколов
―
Кола, по-моему.
И. Шляпникова
―
Это электростанция.
М. Соколов
―
Поселок Кола.
И. Шляпникова
―
Там электростанция была рядом, почти на берегу. Инженеры были и прочие, которые на лесоповале работали. Он их уговорил, экономистов, чтоб они занялись экономистской работой. И, судя по всему, вот я говорю, я не могла маму спросить, это брат ее все-таки спрашивал иногда. И она ему рассказала, что он, видимо, на сей раз уже дозрел, готов был… Рядом море, рядом корабли, деньги она могла привезти. Предлагала уже, а не уедем ли мы, не эмигрируем ли. Но младшему в это время было 2 года. Ну мне было 4 года. Старшему – 8. Вот из-за младшего, видимо, очевидно она побоялась. Вдруг нас поймают, вдруг неудачно это будет. Они же ведь всех утопят. Она побоялась. И вскоре его, он там не больше месяца пробыл, и они его отозвали назад в Москву.
М. Соколов
―
Но в Москве он сидел без работы, да?
И. Шляпникова
―
А в Москве уже он подавал заявление на пенсию по состоянию здоровья.
М. Соколов: 1
―
го января 35-го года его арестовали по делу опять с тем же Сергеем Медведевым.
И. Шляпникова
―
Процесс «рабочей оппозиции» хотели бы организовать, но тогда еще, видимо, не было таких пыток, чтоб притащить дочку и пригрозить, что ее изнасилует кто-то. Еще это не 38-й был год. Ни один из арестованных по делу «рабочей оппозиции» не признал ничего. Они не говорили ничего. Но им всем по сколько-то лет – по 5, то ли по 10. И он был вот в Верхне-Уральском политизоляторе. Когда разговаривал с Зиновьевым, ну они в бане встречались и где-то бывает, хотя так сидели по разным. Вот он задавал ему вопросы, почему он его так… Заставили его вроде.
М. Соколов
―
На себя клеветать?
И. Шляпникова
―
На отца. Признание Зиновьева, что он, Шляпников, с ними где-то был, а на самом деле они до смерти боялись, когда им говорили, что Шляпников с ними вместе был. Они отрицали все время, потому что для них Шляпников – это более страшный из «рабочей оппозиции».
М. Соколов
―
Об этом заключении в Верхне-Уральском политизоляторе что-то известно? Там ваш отец мемуары, кажется, писал.
И. Шляпникова
―
Он писал 9-летнему своему сыну воспоминания о его детстве, своем. Как он из Мурома зайцем на пароходе доехал до Дощатого. Страничек, я не помню, там, наверное, на 20 с чем-то. Не передали сыну. Писал просьбу передать сыну. Не передал. Лежало в деле. Мне Иван дал Якушев. И мне вернули эту 300-страничную книжку «За хлебом и нефтью», рукопись вернули «За хлебом и нефтью», мне вернули рукописи «рабочей оппозиции», на основании которой я написала о «рабочей оппозиции». Только на 360 страничек.
М. Соколов
―
После Верхне-Уральского изолятора была ссылка в Астрахань, потом арест и потом, что якобы суд и заключение в Москве. Что вам об этом известно? Последний год как он провел? Астрахань и потом он уже был в Москве на Лубянке в тюрьме, да?
И. Шляпникова
―
Да. Причем, в конце… его, наверное, не раньше августа. Дело в том, что следовательница у него была, она все-таки, мы раза 2 были не свидании. Это была следовательница такая, все-таки как-то…
М. Соколов
―
И вы ходили?
И. Шляпникова
―
Ходили.
М. Соколов
―
А куда?
И. Шляпникова
―
Был в Бутырке. Мне тогда 7 лет было. Нет, я только запомнила, что они все время за мной следили, как бы я чего ни сказала. А ему записочки передавал младший, которому 5 лет было. Сергиевский пришел и сказал отцу: «Слушай, меня просят быть…осведомлять». А отец сказал: «Соглашайся. Говори, что было, что разговаривали и прочее. Ну что-нибудь. Сами они разберутся, что не надо, - говорит. Иначе, - говорит, - нам дадут кого-то, мы не будем знать, кто это». И он действительно давал. Так вот, когда был опрос уже, когда я вернулась, когда мы поставили вопрос о пересмотре дел и прочее-прочее, он сказал, там записано, что до какого-то времени были действительно это мои показания, а вот потом они стали, обвинительные и прочее, а это, говорит, уже писала сама следовательница.
М. Соколов
―
Там была такая фраза – «озлобленно настроен к товарищу Сталину» - в обвинении.
И. Шляпникова
―
Потом писала сама следовательница.
М. Соколов
―
А вот все-таки об этих свиданиях. То есть это вся семья ходила туда?
И. Шляпникова
―
Там комната отдельно, как комнату уже свою. Ходила мама и мы трое.
М. Соколов
―
Дети.
И. Шляпникова
―
Да. Это когда из Астрахани вернулся. Привезли в Москву из Астрахани, вызвали туда и там… Ну его сразу привезли в Бутырку. Я не знаю куда.
М. Соколов
―
Но вы в последний раз отца видели вот на этих свиданиях, да, в 37-м году?
И. Шляпникова
―
Да. Не поговорили, в общем-то, особо.
М. Соколов
―
А маму вашу арестовали уже в сентябре 37-го года практически сразу после отца, после его гибели.
И. Шляпникова
―
Сразу.
М. Соколов
―
То есть у вашей семьи сложилось так, что отец был расстрелян, а все, кто был, и ваша мама, и все братья, и вы, все попали, прошли через сталинские тюрьмы.
И. Шляпникова
―
Шли, конечно. Маму арестовали 7-го сентября 1937-го года. Из дома меня и старшего брата, а младшего не было, младший был за городом, няня была с ним на даче, нас тут же отвезли в Даниловский приемник. Дальше, конечно, пробыли мы там, может, недолго. Да, младшего нам украл Бородин, который был, какую-то должность занимал, неважно. Украл младшего с дачи, чтобы эту дачу приобрести у кооператива. Привезли к нам младшего, уже когда мы были в Даниловском приемнике. Потом по путевкам НКВД московского нас отправили в 3 разных детских дома. Вернули из архива путевку мою по крайней мере. Там и номера, и прочее есть, Старший брат у меня попал, поскольку он был уже школьником, ему 11 лет было, он попал в город Горький. Юрий.
М. Соколов
―
Юрий.
И. Шляпникова
―
Юрий Александрович, скончавшийся в июне 2016-го, недавно. Меня отправили в детский дом, в село Саваслейка Кулебакского района Горьковской области. Это 20 километров от Мурома и от Выксы, наверное, примерно столько же. От Арзамаса, вот он так, между. Младшего направили в город на Оке Павлово, там детский дом дошкольный был. Младшему было 5 лет. Мне было 7, старшему было 11. Отца арестовали в 35-м году, в январе 35-го. Был в Верхне-Уральском политизоляторе. Судили. Срок ему дали тогда, по-моему, на 5 лет. В общем, тогда это был небольшой. В то время, когда нас арестовывали, он уже был привезен в Москву. До этого он побыл в Верхне-Уральском политизоляторе, потом какое-то время он был в Астрахани…
М. Соколов
―
В ссылке, да?
И. Шляпникова
―
Как бы ссылке. И оттуда его, значит, в августе 36-го отправили в Москву. Нас взяли после суда. Маму арестовали тогда, когда уже вроде бы как осуществился приговор.
М. Соколов
―
Это 2-го сентября 37-го года.
И. Шляпникова
―
Да. Существовал особый список детей врагов народа. Брат старший с детского дома поступил в Университет горьковский на химфак, осталось защитить диплом, госэкзамены сдал, 48-й год – он арестован. И отбыл потом 8 лет в Коми АССР. В шахте, но не с кайлом, а у прибора. Я, значит, тоже в детдоме была до 47-го года. Поступила в Горьковский университет. К этому времени мама наша получила срок – 8 лет лагеря, года 2 она была в Томске в тюрьме. В 45-м году ее освободили, но на закреплении она еще была и НРЗБ. Была на станции НРЗБ Новосибирской области. Она была там, женский лагерь. Работали, конечно. Пошив для фронта и прочее. Освобождали когда, она уже была инвалид 2-й группы, пеллагра, полная совершенно дистрофия. В общем, в 46-м году ее освободили с ограничениями.Она приехала, где брат учился тогда в Горьком. Есть город Бор, который напротив через Волгу, там ей разрешили. Работала она вахтером в университете, но потом тоже уволили. Я поступила в Горьковский университет. Меня арестовали с 4-го курса. Это 51-й год. 51-й год чем замечателен? Это пошла повторная кампания арестов. Даже те, кто вышел из лагеря и даже жил рядом с лагерем, его арестовывали повторно. МГБ тогда было. Была своя внутренняя тюрьма, полуподвально помещение, окнами, правда, закрытыми деревянными этими заслонами. Этим окнами выходила на стадион. Ты должен был сидеть… Следователь сначала вызывал вроде пару раз ночью. Я ему сказала, а зачем ночью? НРЗБ сидел и учил лекции по марксизму-ленинизму. Вот он сидел, этим занимался. Послушал. Перестал меня вызывать ночью. Была я там с февраля по июнь примерно. Далее мне следователь дал статью 58.10, антисоветская агитация. Хотя абсолютно ни одного слова, ничего там не было. «Вы с мамой говорили, что при Ленине было лучше». Я буркала, мама говорила…
Откуда ж я могла действительно знать-то? Когда я подписывала приговор, этого в нем не было. Это было потом все чисто написано. В общем, он мне дал 10 лет лагеря. Предназначил, скажем так. Подписал зампрокурора Горьковского. Горьковский прокурор посмотрел. И пишет – никаких показаний, ничего нет. И он мне дает статью за связь с родственниками, врагами народа. Это 7.35, часть «б».
М. Соколов
―
То есть вам дали 5 лет ссылки вместо 10 лагерей.
И. Шляпникова
―
Прокурор дал 5 лет ссылки, а особое совещание в Москве добавило до 10 лет ссылки.
М. Соколов
―
А еще и вашего второго брата тоже арестовали.
И. Шляпникова
―
Так вот, второго брата арестовали в марте. Меня – в феврале, его – в марте. Он не знал, что я арестована. Он не знал, что со мной. А с ним сложнее. Маму арестовали в 50-м году повторно, когда ее отправили в Енисейск, получается, пожизненно, поселение. И все. Никакого срока не было. На поселение. Младший, ну ему помогали родители одноклассников. НРЗБ последний класс он как раз должен был, он кончил его. Но куда? Куда-то хотел отправиться подальше от Москвы, аж до Сахалина. Не дали по анкетным данным. Предложили вот Москву, на стройку отправился. Ну был такелажником. Ему дали тоже 8, наверное, лет. Это уже Колыма. У старшего Минлаг назывался. У него назывался Верлаг и пункт Оротукан.Я освободилась раньше очень многих, большинства, потому что, после смерти Сталина мы стали все надеяться, нас отпустят. В 54-м, наверное, году я написала просьбу о помощи с реабилитацией ЦК комсомола. Тут же меня реабилитировали в 54-м, но в ноябре. Отпустили в январе 55-го. И я вернулась в университет, начала борьбу за реабилитацию остальных. Мне в 55-м еще году, по-моему, в середине, чуть ли не в августе, отвечала прокуратура, что вот старший брат осужден правильно. Я добивалась пока его и всех трех вместе освободили только в августе 56-го.
М. Соколов
―
А вот у вас есть какое-то объяснение, зачем было репрессировать всех родственников, детей?
И. Шляпникова
―
Чтоб другим неповадно было.
М. Соколов
―
Спасибо большое. Сегодня мы беседовали с Ириной Шляпниковой, автором книги «Александр Шляпников и его время. Россия на пути к февралю 1917 года». Будет продолжение этой книги, тоже в издательстве «Новый хронограф». Вел эту передачу Михаил Соколов. Всего доброго. До свидания.