Первые репрессии большевиков - Борис Беленкин - Цена Революции - 2017-12-17
М. Соколов
―
Добрый вечер! В прямом эфире программа «Цена революции», ведет ее Михаил Соколов. Сегодня наш гость — Борис Беленкин, директор библиотеки общества «Мемориал» и один из создателей выставки «Первые». Она сейчас как раз идет в помещении «Мемориала» на Каретном Ряду.Я напомню вам телефон для смс-сообщений +7-985-970-45-45, твиттер-аккаунт vyzvon. Можно задавать свои вопросы. Наш разговор, как и выставка, посвящен 1917 — началу 1918 года, первым репрессиям большевиков против своих политических оппонентов.
Борис, добрый вечер!
Б. Беленкин
―
Добрый вечер!
М. Соколов
―
Я так понимаю, вы решили к юбилею разобраться с мифом о бескровном, ненасильственном ленинском перевороте и «травоядном» поведении победителей. Так?
Б. Беленкин
―
Да. Но, скорее всего, бескровный переворот — меня в данном случае этот вопрос не очень интересовал. Меня интересовала именно мифология — условно назовем это мифологией — о травоядности, вегетарианстве первых месяцев Советской власти. Это было первое. А второе — конечно, помянуть этих первых арестованных.
М. Соколов
―
Первых сидельцев. Скажите, а источники? Всегда любят говорить: «каковы ваши источники?». Что можно взять, какие документы? Где и что вы вытащили?
Б. Беленкин
―
С источниками, конечно, были проблемы. Когда в голову пришла идея выставки — это было где-то год назад — я решил, что это будет самая простая и поэтому самая прекрасная идея в истории мемориальских выставок. Потому что начальное, рабочее название было немножко ехидное. Оно пародировало книги про комсомол - «Оно были первые». Ну, это было чисто про себя, вслух я это многим не говорил.Но я думал, что у меня очень простая задача. Сейчас я возьму, естественно, список Временного правительства, арестованного в ночь на 26-е. Добавлю, быстренько открою справочники, книжки, интернет, википедию... И вот всё и началось, собственно говоря.
Оказалось, что с источниками всё не так просто. Что не существует никаких работ, которые бы подводили какие-то итоги или хотя бы исследовали первые месяцы с точки зрения большевистских репрессивных практик. Такого нет. Всё это лишь упоминается вскользь: лишь отдельные эпизоды, лишь отдельные имена. При этом в биографии этих отдельных лиц — в энциклопедиях, в справочниках, в комментариях, в википедии, вообще в материалах интернета зачастую в биографиях героев выставки вообще факт репрессий конца 1917 года не указывается. Указываются последующие репрессии (если были), эмиграция, борьба с большевиками и тому подобное. Но репрессия обычно опускается или просто остается неизвестной, за биографическими границами текста.
И тут важнейших источника два. Это, конечно, газеты. Буквально месяца 2 я и мои коллеги, которым я приношу искреннюю благодарность в «Мемориале», просто сидели в Исторической Библиотеке, в ее замечательном новом филиале, и там просто прошерстили все газеты с 26 октября до 5 января 1918, то есть, до Учредительного Собрания. Это границы выставки: 25 октября — 4 января 1918. Газеты — это совершенно потрясающий источник.
И это ГАФ — Фонд 336 ГАФ, фонд Следственной комиссии Революционного трибунала при Петроградском Совете. Там есть такой фонд — как я мог понять по листам использования, почти не использованный почему-то. Исследователями использован очень мало: какие-то фрагменты, какие-то фигуранты вообще не интересуют исследователей.
М. Соколов
―
Давайте теперь по сути: кто был самым первым из вот этих первых? Кого большевики повязали, арестовали в самом начале — я так понимаю, еще в процессе переворота?
Б. Беленкин
―
Да, аресты начались именно 25-го. Классический случай, коассический первый арестованный (и, кстати, просидевший почти дольше всех) — это Владимир Львович Бурцев.
М. Соколов
―
Журналист.
Б. Беленкин
―
Не просто журналист. Общественный деятель, историк. Историк освободительного движения ХIХ века, историк искусства...
М. Соколов
―
Создатель журнала «Былое».
Б. Беленкин
―
Охотник на провокаторов, разоблачитель Азефа — и не только Азефа. Фигура, можно сказать, совершенно легендарная. Но был у него один большой минус: он искренне и, видно, совершенно физиологически не переваривал большевиков. Более того: он был носителем той идеи, той гипотезы, и активно ее продвигал, что большевики действуют исключительно на немецкие деньги и, соответственно, по поручению Генштаба.
М. Соколов
―
Значит, не зря они за ним пришли-то?
Б. Беленкин
―
Да. Они пришли и арестовали, если не ошибаюсь, дома. Он утверждал, что ждал этого, для него это не было неожиданностью. Его, кстати, незадолго до того хотел прихватить и Керенский. Временное правительство и газету его прикрывало. Но, тем не менее, он стал первым арестованным, отправленным в Петропавловскую крепость.
М. Соколов
―
А в Петропавловской крепости в это время сидели еще царские министры?
Б. Беленкин
―
Да. И дальше он сразу же занялся делом. Вообще, чем занимались арестованные в Петропавловской крепости, очень интересно. Все, кто за ним последовал — не только члены Временного правительства, затем и кадеты, и не только. Они занимались очень разным. Вот Владимир Львович сразу же занялся только своим профессиональным делом. Пачинский плел корзины, Кишкин лепил из мякиша фигурки, Вышнеградский сочинял музыку, а этот человек сразу же стал перестукиваться. Выяснилось, что в соседней камере сидит Белецкий.
М. Соколов
―
Это бывший начальник Жандармского управления?
Б. Беленкин
―
Да-да, такой царский сатрап и вообще душитель всего лучшего и революционного. И он, узнав это, просто дальше сутками перестукивался с ним. Записывал что-то типа интервью, воспоминаний Белецкого. Ближе к весне Белецкого перевели в больницу, а Бурцева могли освободить. По легенде, или даже не по легенде, он отказался от освобождения и последовал в больницу, лежал с Белецким на соседних койках. И тут уже его журналистские исторические амбиции были целиком вознаграждены.
М. Соколов
―
В общем, для него, как оказалось, это было полезно. Хорошо, а как происходило с министрами Временного правительства? Их всех арестовали в Зимнем дворце, или кого-то отдельно?
Б. Беленкин
―
Арестовали так. 26-го — не буду врать, я так и не пойму, во сколько это произошло — предположим, днем... Вообще, арестовывали уже к вечеру, на подходе к Зимнему дворцу. Так был арестован генерал Багратуни, назначенный в спешке вместо полковника Полковникова. Долженствующий заниматься обороной Зимнего дворца Полковников был отстранен и призван Багратуни, арестованный при подходе. Так же, при подходе к Зимнему, был арестован министр продовольствия Прокопович. Препровожден, если не ошибаюсь, в Смольный, но тут же освобожден.
М. Соколов
―
Как социалист?
Б. Беленкин
―
Как социалист. В следующий раз Прокоповича взяли уже в ноябре, когда он участвовал в заседаниях так называемого «подпольного Временного правительства». Тут его уже арестовали и отправили в Кронштадт.Что касается арестованных министров — например, министров-социалистов, таких, как Прокопович — они недолго находились в Петропавловской крепости. Гвоздев, меньшевик Никитин, затем Салтыков — товарищ министра внутренних дел, эсер Маслов — министр земледелия. Они через несколько дней, через 3-5 дней, были освобождены. Но при этом большинство из них — такие, как Маслов — опять попались. И Никитин был арестован, и Маслов был арестован уже в ноябре, поскольку как бы решили свою гнусную министерскую деятельность продолжил в подполье.
В 1917 году больше не арестовывался Гвоздев. Но зато он арестовывался в последующие годы, в 1920 году. А с 1931 года он сидел, как говорится, безвыездно в ГУЛАГе. Он сидел в лагерях 18 лет и далее 8 или 9 лет ссылки. Бедствовал, болел и там же умер в 1956 году.
М. Соколов
―
Да, это печальная судьба. Он был очень известный человек в рабочем движении. Кстати, по-моему, руководитель военной промышленности.
Б. Беленкин
―
Да, он был руководителем рабочей группы при ВПК, Военно-промышленном комитете. Арестован 27 января 1917 года вместе с Борисом Иосифовичем Богдановым — тоже меньшевиком и тоже сидельцем ГУЛАГа. Тот больше 20 лет отсидел. Члены рабочей группы ВПК были арестованы 27 января и освобождены революционной толпой 27 февраля 1917 года.
М. Соколов
―
Но Богданову больше повезло. Он все-таки успел вернуться в Москву в 1955 году, умер в 1960.
Б. Беленкин
―
К нам в «Мемориал» как-то приходила дочка Гвоздева, заходила к дежурным. Это было уже лет 20 назад. Она рассказывала, что ее отец в 1956 году буквально через несколько месяцев умер от рака.
М. Соколов
―
Но вернемся в 1917 год. Была ли какая-то четкая программа арестов? Кого арестовывать, кого не арестовывать... Была ли Смольным, Лениным, Троцким поставлена какая-то задача?
Б. Беленкин
―
Задача была, безусловно. Задача была очень простая, собственно говоря — прошу прощения за ненаучные формулировки, арестовывать всех. Это была задача, на самом деле. Но тут очень сложно говорить о поставленных задачах. Всё дело в том, что большинство арестов или часть арестов проводились по инициативе «снизу».
М. Соколов
―
То есть, не понравился — повязали и в тюрьму?
Б. Беленкин
―
Не понравился — повязали.
М. Соколов
―
Это красногвардейцы делали?
Б. Беленкин
―
В основном это производилось красногвардейцами, да. Это всё проходило либо по линии ВРК, либо по линии местных, районных Советов. Я говорю сейчас только про Петроград. Арестовать могли по любому поводу.Что касается каких-то задач, которые ставились «сверху», это легко наблюдается по арестным волнам. Первая — это Временное правительство. Затем юнкера — это аресты 29-30 числа. Затем постоянно идут саботажники. Арест саботажников — это, собственно говоря, тоже инициированное «сверху», поскольку большинство ведомств, которые захватили большевики, не могли работать из-за забастовки. Называлось это во всех циркулярах и декретах, естественно, «саботажем».
Арестовывали за саботаж кого-то на день, на пол-дня, кого-то арестовывали на сутки, кого-то — на неделю, месяц и больше. При этом арестованных за саботаж, я думаю, более сотни, если не две сотни человек в Петрограде. Именно арестованных. Количество задержанных вообще не подлежит подсчету, этот подсчет можно делать только приблизительно.
Какие еще были арестные волны? Конечно, 28-29 ноября, день созыва Учредительного Собрания. Созвать его было невозможно, потому что невозможно подъехать, и ни о каком кворуме 28 ноября речи еще идти не могло. Но первые собрания уже проводились, естественно, под эгидой кадетов, эсеров и меньшевиков-оборонцев. И тут подоспел Декрет о партии врагов народа. Кажется, он был опубликован утром 29-го, на следующий день, но волна арестов кадетов началась 28-го. 28-29 как раз они заполнили Трубецкой бастион Петропавловской крепости — именно кадеты, эта волна.
Затем была волна 16-17 декабря (в основном, 16-го), когда арестовывались члены Комитета защиты Учредительного Собрания, где большинство, кстати, были социал-демократы. Этих отправили в Петропавловскую тюрьму.
Могу прочитать замечательный документ. Я вот сейчас говорю и понимаю, что этот документ связан именно с этой волной. Такой небезызвестный человек Куделько. «Служебная записка заведующего Трубецкого бастиона Петропавловской крепости в Президиум Следственной комиссии Петрограда», 29 ноября 1917 года:
«Довожу до вашего сведения, что Трубецкой бастион переполнен. Только одна свободная камера. Между тем находится здесь много неважных заключенных, вследствие чего я прошу вашего распоряжения о переводе таковых в Кресты. По моему предположению, можно перевести человек 20. Тогда можно будет перевести в Петропавловку важных заключенных. Посему прошу вашего немедленного распоряжения о переводе в Кресты неважных заключенных. Прапорщик Куделько».
Вот такой совершенно замечательный документ. Во-первых, говорит о заполненности Петропавловской крепости. Во-вторых, это конечно результат волны арестов. И кстати, раз уж зашел разговор, их везли куда угодно, но Петропавловская крепость, кстати, была, может быть, самым комфортным местом.
М. Соколов
―
Она же была для одиночного заключения.
Б. Беленкин
―
Во-первых, для одиночного заключения. Во-вторых, она была самая подготовленная тюрьма и, объективно говоря, видимо, самая комфортная. Сколько бы на нее ни жаловались — всё зависело, конечно, от того, кто вспоминал о сидении в ней — но, безусловно, были и похуже.Безусловно, самым отвратительным местом был Смольный, куда тоже тащили с первых же дней. Смольный был отвратителен. Он был не просто неподготовлен. У Набокова в мемуарах есть замечательное описание, как они сидели в Смольном.
М. Соколов
―
Их просто распихивали по каким-то комнатам.
Б. Беленкин
―
В комнатах человек по 20. В комнате есть несколько лавок и 2 кровати. В первый день ареста — ни чая, ни еды, ничего. А еще же и в туалет хочется. В общем, это было совершенно отвратительно. Это было так по-советски — с первой минуты тебе объясняли НРЗБ И это на самом деле подействовало. Сколько Набоков там сидел: неделю, 5-6 дней, но, думаю, это он запомнил — ну, не надолго, к сожалению, у него не было впереди долгой жизни. Но в своих воспоминаниях он это описывает.И была такая пересыльная тюрьма, где сидели, кстати, эсеры, сидела уже волна конца декабря. Там сидел Питирим Сорокин, сидел университетский профессор Успенский, сидел за саботаж писатель Пришвин, взятый вместе с Сорокиным в «Воле народа» 22 января, как бы вслед так называемому покушению на Ленина.
Места были любые: женская тюрьма, Кресты, военно-морская тюрьма и так далее. Воинские части, казармы — куда угодно.
М. Соколов
―
Скажите, а вот юнкера, кстати — был же так называемый «мятеж юнкеров» или их выступление против большевиков. Что с ними произошло?
Б. Беленкин
―
Знаете, с ними произошло плохо. Как я понимаю, их выступление должно было быть приурочено к реальному подходу войск Краснова и к боям уже на окраинах Петрограда. Дело все в том, что там что-то попало, кто-то попал большевикам в руки, и юнкерское выступление, приуроченное ко входу Краснова в Петроград, пришлось начинать раньше времени. И вот это начало раньше времени якобы и послужило причиной разгрома и массовых арестов.Непонятны масштабы насилия — то есть, расстрелов. Расстрелы были — но какое количество? Останки ли это юнкеров найдены в Петропавловской крепости, в яме, где хоронили расстрелянных? Не вполне понятно. Арестованных были сотни. Не скрывалось, что к ним применялось насилие. При этом арестовывались не только реальные участники восстания, с оружием в руках, а вообще юнкера тех и других училищ. Кстати, всё это публиковалось в газетах. Списки были в газетах — просто списки по училищам. Но, повторяю, газеты тоже не всё могли раздобыть.
М. Соколов
―
А как все-таки с декретом Совнаркома о закрытии якобы «буржуазных» газет? То есть, одни закрывались, другие появлялись?
Б. Беленкин
―
Я бы даже не сказал «другие». Появлялись те же самые, но под другим названием. Знаменитая трансформация газеты «День»: она стала называться «Ночь» - ее тут же закрыли. Стала называться «В полночь», затем «В глухую ночь». В общем, они развлекались как могли, и названия меняли тоже как могли.С кадетской печатью было, конечно, сложнее. Но, в принципе, газеты как-то до января существовали. Собственно говоря, благодаря этому тема первых арестов как-то более или менее расследуемая.
М. Соколов
―
А вы поняли, почему был именно такой страх перед кадетами? Такая интеллигентская партия, армии у них нет, военизированных отрядов нет — и, тем не менее, большевики решили по ней ударить. Кстати, популярности тоже, как у либералов — процентов 5.Этот вопрос мы оставим для после перерыва.
РЕКЛАМА.
М. Соколов
―
Мы продолжаем наш разговор с Борисом Беленкиным, директором библиотеки общества «Мемориал» и одним из создателей выставки «Первые» о первых жертвах большевистских репрессий.И я повторю вопрос о кадетах. Почему все-таки кадеты? Не самая влиятельная партия, не самая популярная — и по ней сразу такой удар. Враги народа и так далее.
Б. Беленкин
―
То, что это буржуи, подлые буржуи, гнусные буржуи — в этом заявлении, конечно, очень много просто лжи, неправды и передергивания. Но дело не в этом. Дело в том, что только что закончились выборы в Учредительное Собрание. Еще раз повторяюсь, чтобы мы понимали: мы сейчас говорим не о России — мы говорим о Петрограде. Это очень важно. А в Петрограде результаты выборов...
М. Соколов
―
В столице, напомню.
Б. Беленкин
―
В столице выборы выиграли 2 партии. Это партия кадетов и большевики.
М. Соколов
―
Но кадеты все-таки вторые.
Б. Беленкин
―
Они были вторые — кажется, 24%. Я не готовил цифры. Больше 24% - это, простите меня, для того, что они называли «буржуазной партией», «либеральной партией» - безусловно потрясающий успех! Уже после всех декретов, после всей демагогии эти почти 25% - неважно, что это столица с чиновниками и так далее — это колоссальный успех.
М. Соколов
―
Ну, у большевиков успех среди солдат, естественно. А у кадетов, получается, среди местного населения.
Б. Беленкин
―
И потом, нельзя забывать, что у кадетов был личности, абсолютно популярные в том числе и в рабочей среде. Особенно, в женской среде. Например, Софья Владимировна Панина — так называемая «красная графиня», на самом деле совершенно выдающийся человек.
М. Соколов
―
Ее тоже посадили?
Б. Беленкин
―
Конечно! Не просто ее посадили — у неё посадили. Потому что основную часть прихватили у нее на квартире 28-го. А тех, кого не 28-го — тех 29-го, если я не ошибаюсь. Их не просто держали в тюрьмах. На самом деле 99% просто так и держали, без всего. Но некоторых вывели на судебные процессы.
М. Соколов
―
Это при том, что судебные процессы проводились даже без всякого, условно говоря, революционного уголовного кодекса. Просто старый суд был отменен, и введен такой вот, с «революционным правосознанием».
Б. Беленкин
―
Абсолютно верно! Вот очень интересно: кого из героев моей выставки судили? Судили 4-х. Очень мало кого, но судили. Я не беру тех, кого судили, там, за спекуляцию, за какие-то реальные уголовные и полууголовные дела.
М. Соколов
―
Да, винные подвалы же тоже громили...
Б. Беленкин
―
Да. А вот по моей части, моих героев — четверо.Кого судили. Антисемита черносотенца Пуришкевича. Приговорен то ли к 3, то ли к 4 годам, при этом год работ в тюрьме. Он и работал — истопником. Он ходил по Петропавловской крепости, как я думаю, к хихиканью тех, кто там сидел. Я думаю, князь Долгоруков, замечательный человек, посмеялся по этому поводу. Павел Долгоруков описывает, как топят печи: итак, Пуришкевич, затем Софья Владимировна Панина, третий — генерал Болдырев, приговоренный к 3 годам, а четвертый был Леон Абрамсон, народный социалист, будущий деятель еврейского движения. То есть, большевики умудрились этими четырьмя охватить всё, что только можно: социально-политическое и так далее.
Над Паниной был суд за контрреволюцию и, грубо говоря, за воровство денег, присвоение денег.
М. Соколов
―
Но она их не присваивала — она, по-моему, не отдавала ключи от сейфа.
Б. Беленкин
―
Она поступила мудрей: она денежки перевела куда-то за рубеж и сказала: «Верну». Их не было.
М. Соколов
―
НРЗБ
Б. Беленкин
―
Нет, круче — она не признала. Да, говорит, денежек нет, денежки будут, как только будет Учредительное Собрание. На следующий день после Учредительного Собрания будут денежки.Ну, это наглость. Ее хотели освободить — просто по линии контрреволюции у большевиков был полный провал. Женщина, которая столько сделала в области благотворительности и просветительства, сколько не сделал никто вообще. Но за неделю деньги были собраны, деньги вернули по сбору, и ее освободили.
М. Соколов
―
Еще один вопрос. Вы уже сказали, что известный в будущем социолог Питирим Сорокин был арестован якобы за участие в покушении на Ленина. Вообще вот эта история с покушением на Ленина — это некий миф или кто-то действительно был причастен к обстрелу машины Ленина?
Б. Беленкин
―
Знаете, я честно вам скажу: этот эпизод носит, можно сказать, элементы вздора. История несколько вздорная: то ли покушение было, то ли не было, а если оно и было, то, как я понимаю, ведения такие, что это якобы (как где-то, кажется, произносил, писал или должен был произнести Бонч-Бруевич, который занимался этим расследованием), группа молодых офицеров с фронта (уже непонятно), сагитированных приехать в Петроград защищать Учредительное Собрание, которое вот-вот должно собраться — 5 января. И вот эти молодые офицеры стреляли. Некоторые из них были задержаны через 2 недели, признались, что это они, очень раскаялись, попросили послать их на фронт и были отпущены. Вот, что-то такое.
М. Соколов
―
Какая-то фантастическая история. И под это дело арестовывали эсеров?
Б. Беленкин
―
Да. Поначалу было совершенно непонятно, откуда стреляли: сверху, с неба, из-под земли. Все было неясно: то ли задели Фрица Платтена, который сидел в машине, то ли просто перед носом пуля просвистела. А кто в России может на тот период устраивать теракты? Только одна сила — эсеры. Никаких других вариантов нет. Понятно, что если покушение — то эсеровское. Учитывая, что они еще и против большевиков.Естественно, на следующий день, утром 2 января, красногвардейцы с чекистами уже были в редакции «Воли народа», и все, кто там был (а там было 9-12 человек), были прихвачены. Среди них были Аргунов, один из лидеров партии эсеров, Питирим Сорокин и писатель Пришвин. Пришвин сидел недолго — 16 дней, но он описал эти 16 дней в своем тюремном дневнике. Кстати, кто был арестован, например, о петроградском профессоре Успенском я узнал исключительно только благодаря дневнику Пришвина.
М. Соколов
―
Кстати, про профессора Успенского, наверное, тоже будет интересно сказать. Профессор, археолог. Причина ареста — участвовал в забастовке профессуры. Я не очень понимаю: а почему большевиков так волнует забастовка профессуры? Ну, не ходят они, не преподают, студенты не собираются — ну и слава Богу! Из принципа забрали?
Б. Беленкин
―
Объясню. Дело всё в том, что формулирование того, за что, собственно говоря, человека взяли — это в основном формулировалось либо при аресте, во время оформления ареста, либо в процессе, либо в финале. Финал был через несколько месяцев — весной, а точнее летом, когда принимались решения в основном уже по освобожденным, закрывались дела. За что были арестованы — за контрреволюционные действия: контрреволюционная агитация, контрреволюционная пропаганда, контрреволюционная деятельность, а также саботаж, а также — очень важно — непризнание Советской власти.
М. Соколов
―
А как они должны были признать Советскую власть?
Б. Беленкин
―
А саботаж — это и есть форма непризнания Советской власти.
М. Соколов
―
Вообще забастовка в учреждениях была довольно массовая.
Б. Беленкин
―
Она была массовая, и при этом тоже не исследована до конца. Обычно она подается в розовых тонах: мол, профессора, чиновники и, кстати, деятели культуры побастовали — а денежки кончились. Они же на зарплату живут. Тут же выясняется, что люди живут на зарплату, что это никакие не буржуи, от зарплаты до зарплаты. Как деньги кончились, они вышли на работу. Кажется, у Рабиновича в его книге такой момент: ну и вышли...На самом деле, конечно, всё было глубже, сложнее и печальнее. Кадетов арестовали 28 числа. Поначалу их всех привезли в Смольный. Что от них хотели? От них хотели любви. Большевики вообще-то хотели любви. В чем выражалась любовь? Вызывают они Набокова. Первый вопрос. Почитайте: великолепная маленькая, тоненькая книжечка — особенно занятна концовка. Они не спрашивают, где он шашки дымовые прячет, где у него типографский станок. Нет, они его спрашивают: «Признаете ли вы Советскую власть?» Он: «Нет, не признаю» - «До свидания».
М. Соколов
―
Садитесь.
Б. Беленкин
―
Идите куда подальше. Да, вот Набокову повезло, другим нет. НРЗБ Набоков — они вышли и тут же исчезли.Но дело всё в том, что большевики, видимо, хотели любви, народного признания. Конечно, у них мог быть комплекс. Они могли сколько угодно ждать мировую революцию. Они могли сколько угодно желать и мечтать утопить в крови, окрасить Малую Невку буржуйской кровью. Они много чего прекрасного хотели. У них были образцы: Великая Французская революция, Парижская Коммуна. Но все-таки, с одной стороны, полностью наплевать на нелегитимность, а с другой — признания-то хочется.
М. Соколов
―
Но они же тоже выдавали себя за временное правительство до Учредительного Собрания.
Б. Беленкин
―
Михаил, тут вопрос, кто выдавал. Я думаю, Владимир Ильич со Львом Давидовичем мало чего там выдавали. Это выдавали разные мягкотелые типа Каменева.
М. Соколов
―
Мягкотелые — не мягкотелые, но я у вас на выставке увидел, что Анатолий Васильевич Луначарский...
Б. Беленкин
―
Ну, этот не был мягкотелым.
М. Соколов
―
...приказал арестовать Александра Зилоти в Мариинском театре.
Б. Беленкин
―
Да, это просто классический случай. Необязательно инициатором ареста был «человек с ружьем». Луначарский прекрасно пишет просто классический донос, заявление-донос «Держинскому» (они еще не знали, как пишется этот начальник ВЧК). Он просто пишет ему донос: возьмите Зилоти, Зилоти срочно надо арестовать. При этом замечательная подробность, совершенно прекраснейшая: он просит не просто арестовать.Я зачитаю, если можно: «Уважаемый товарищ Держинский (без «з»)! Как выяснилось, управляющий Мариинским театром А. Зилоти (это человек с мировым именем, выдающийся пианист, на тот момент управляющий Мариинским театром) ведет против нас все время самую злостную (слово «злостную» допечатано сверху) агитацию, результатом которой явилось неподчинение до сих пор рабоче-крестьянской власти театров.
Вчера мне стало известно, что А. Зилоти передал ключи от правительственных лож представителям правых фракций Учредительного Собрания, и что по соглашению с ними имеет намерение сделать 5 января Мариинский театр ареной демонстрации против Советской власти.
Помощнику моему, товарищу Флаксерману, я поручаю требовать от Зилоти ключи от правительственных лож и подписки о недопущении каких бы то ни было спектаклей под политическими лозунгами без моего специального разрешения. В случае отказа выполнить это мое распоряжение Зилоти подлежит немедленно аресту, на что я уполномочен Советом комиссаров».
Последний абзац прекрасен: «В виду всего вышеизложенного (такой вегетарианец) покорнейше прошу дать товарищу Флаксерману для выполнения им означенного поручения наряд красногвардейцев человек в 20 под командой сметливого и расторопного человека».
То есть, арестовать этого несчастного Зилоти — 20 человек, да еще под командой расторопного человека!
М. Соколов
―
Мало ли, а может он какую музыку сыграет — без расторопного человека не справиться!Вот еще один вопрос, Борис. Скажите, а все-таки как складываются отношения разных новых репрессивных структур? Вот был Военно-революционный комитет — он кого-то там арестовывал. Появился Ревтрибунал и, наконец, замечательная Всероссийская Чрезвычайная комиссия под руководством товарища Дзержинского. Появляется в декабре (6-7 декабря по старому стилю) для борьбы с саботажем — как я помню, это было указано в первую очередь. Как они между собой справляются, выстраивают отношения?
Б. Беленкин
―
Плохо. Во-первых, идут постоянные конфликты. Первый конфликт возник между ВРК и Совнаркомом, потому что ВРК почувствовал, в общем, свою серьезную власть. Осуществление всей репрессивной политики, безусловно, шло в основном по линии ВРК, и это сильно развязывало руки. Но ВРК стали «укорачивать». Началось это в районе 28 ноября. Собственно говоря, ВРК был распущен после некоторых трений — скажем так, чтобы не вдаваться в подробности. Но дальше стали происходить своего рода сложности, потому что реализацию всяческих репрессивных задач всё равно продолжали выполнять все кто угодно. И созданное 7-го числа ВЧК по ряду причин вовсе не могло охватить это репрессивное поле.Во-вторых, повторяю, постоянно производились самочинные аресты. В-третьих, абсолютный непрофессионализм как ВРК, так и ВЧК. И постоянные трения с наркомом юстиции Штейнбергом, то есть с левыми эсерами, которые вовсе не были сторонниками широких и массовых репрессий, которые проводились в эти дни большевиками.
М. Соколов
―
То есть, все-таки левые эсеры играли какую-то позитивную роль.
Б. Беленкин
―
В смысле моей темы — истории репрессий первых 2 месяцев — безусловно. Особенно если речь идет о декабре — начале января. Здесь роль наркома юстиции Штейнберга, естественно, положительная.
М. Соколов
―
Да, наверное, поэтому Ленин и пытался сделать так, чтобы ВЧК не подчинялась никаким наркомам.
Б. Беленкин
―
Естественно! Более того: поначалу, первый месяц, никакие левые эсеры не подпускались близко к ВЧК. Это был чисто большевистский орган. Он-то и осуществлял, скажем, декабрьский НРЗБ Учредительного Собрания. Но по бланкам, по каким-то арестным документам мы видим, что это еще не только ВЧК. И повторяю: тут же дело не в ВЧК. Есть понятие таких вот инициатив, и абсолютно необязательно «сверху», как в случае с наркомом просвещения Луначарским. Таких инициатив, конечно, и «сверху», и «снизу» было немало. И это надо помнить.Кто выступали инициаторами ареста? Это могли быть местные Советы, это могли быть красногвардейцы, это могли быть отряды милиции, отряды, там, кронштадтских матросов — кто угодно мог сам произвести арест. Нашлепать в местном Совете соответствующую бумагу или соответствующий ордер в первый месяц вообще не составляло какой-либо проблемы.
М. Соколов
―
Я хотел вас спросить: мы, конечно, о Петрограде говорим, ну а ситуация в Москве как-то принципиально отличалась? Я понимаю, что это надо, наверное, специально изучать.
Б. Беленкин
―
Это, безусловно, специальное изучение по петроградским газетам, которые на самом деле были в каком-то смысле петроградские, а в каком-то всероссийские. Безусловно, масса сообщений из Москвы, случаи арестов из Москвы. Но мы сразу же видим, насколько хуже работает журналистика на местах и в Петрограде. Например, мы из номера в номер читаем об аресте чиновника железнодорожного транспорта Карпова. И будет идти сообщение об одном и том же аресте инженера Карпова из Москвы. А нам-то известно, что в Москве аресты шли ровно по тем же моделям. Учитывая несколько другую историю прихода большевиков к власти в Москве, там были намного активнее аресты среди тех, кто сопротивлялся. А среди тех, кто сопротивлялся, были и студенты, и гимназисты. Кстати, гимназистов спокойно арестовывали и в Питере, и в Москве. Та же модель, что и в Питере.Но, к сожалению, источника пока нет. То есть, источник пока мне неизвестен, поскольку ГАРФовский фонд касается исключительно Петрограда, либо арестов на фронте. Вот Болдырева арестовывают на фронте, привозят его в Петроград. Арест на фронте — пожалуйста, но московские аресты не входят.
М. Соколов
―
А вот еще интересный вопрос. Действительно, у вас там на выставке все люди с биографиями: министры, крупные общественные деятели и так далее. А вот обычный простой человек — какой-нибудь чиновник-забастовщик, Акакий Акакиевич — он там просматривается?
Б. Беленкин
―
Михаил, собственно говоря, это и была, я считаю, самая большая моя — ну, не моя лично — неудача, я не смог это довести до конца. Потому что основа выставки — это портрет, лицо человека. Без лица, без портрета мы человека не брали. И масса сведений из газет — то, что вы называете «Акакий Акакаиевич». Да, собственно говоря, зачем газеты? Также и в материалах Следственного отдела полно незначительных чиновников. Они присутствуют, они есть. Но мы не то что не можем обнаружить его портрет, мы не можем составить его биографию: такой-то, такой-то, Таубе, чиновник министерства иностранных дел, участвовал в забастовке, потом его где-то арестовали. Более того: он, скорее всего, был репрессирован в годы войны или погиб в блокаде. Но ничего доподлинного мы выяснить не можем.На выставке одна женщина — Панина. Конечно, арестовывалась сколько угодно женщин. Ну, не сколько угодно, но они были. И были явно очень интересные: и меньшевичка Островская Мария Александровна, и Моржецкая Дарья — начальница училища. Наверное, что-то мы можем найти в питерских архивах. Но, к сожалению, ни биографии, ни начала, ни финала, ни фотопортрета мы найти не смогли.
М. Соколов
―
Еще один вопрос — о правозащитниках. Кто, собственно, заступался за арестованных: ходил, ходатайствовал, просил выпустить?
Б. Беленкин
―
Главная фигура — это Иван Иванович Манухин. Он и завершает нашу выставку. У нас 53 биографии арестованных, а 54-й — это доктор Манухин, который до этого был врачом Следственной комиссии Временного правительства, где министры, арестованные еще после Февральской революции. Затем он плавно перетек в комиссию Красного Креста и, собственно говоря, чуть ли не ежедневно навещал арестованных в Петропавловской крепости. Об этом, о его деятельности абсолютно восторженно пишет в дневниках Зинаида Гиппиус. Да и вообще его деятельность вполне известна. Не так давно в русском зарубежье вышла о нем прекрасная книга. Кстати, у нас на выставке был его внучатый племянник, мы были очень этим довольны.
М. Соколов
―
А Максим Горький участвовал в таких ходатайствах?
Б. Беленкин
―
У меня он, скажем по-честному, не зафиксировался.
М. Соколов
―
Понятно. Еще хотел вас спросить: вот мы тут с вами были на одной конференции. У коллег левых взглядов есть такая позиция, что на самом деле Гражданская война, террор и репрессии начались не большевиками, а до того: еще Временное правительство это всё развязало летом и так далее. Как вы к этой теории относитесь?
Б. Беленкин
―
От лукавого! Да, это тема — но это «в огороде бузина, а в Киеве дядька». По-другому никак сказать нельзя. Это совершенно разные вещи, они не имеют отношения друг к другу, потому что все аресты имели абсолютно конкретный повод, конкретную причину. Оправданы они были или нет — я сейчас не буду говорить, но они имели абсолютно четкую историю, четкую причину и так далее.
М. Соколов
―
Ну да, Ленин еще НРЗБ
Б. Беленкин
―
Я еще раз повторяю: аресты, о которых идет речь на нашей выставке — это каждодневные аресты. Собственно говоря, в газетах уже в ноябре это было названо «красным террором», между нами говоря. Это каждодневные массовые аресты.
М. Соколов
―
Напугать народ, в общем, им удалось.
Б. Беленкин
―
Напугали. Абсолютно напугали.
М. Соколов
―
Ну что ж, я благодарю Бориса Беленкина, историка, директора библиотеки общества «Мемориал», и зову всех на выставку, которая проходит в «Мемориале». Всего доброго!
Б. Беленкин
―
Спасибо, приходите!