"Третий путь" эсеров в гражданской войне: борьба в партии в 1917-1921 г. - Константин Морозов - Цена Революции - 2017-07-09
М. Соколов
―
Добрый вечер, в прямом эфире программа «Цена революции», ведет ее Михаил Соколов, наш гость сегодня – доктор исторических наук Константин Морозов.
К. Морозов
―
Добрый вечер.
М. Соколов
―
Добрый вечер еще раз. Тема у нас – «Третий путь» в гражданской войне», и говорим о партии эсеров. Я напомню еще, что у нас есть номер для смс-сообщений +7-985-970-45-45 и Твиттер-аккаунт @vyzvon, так что можно задавать свои вопросы.Мы не так давно общались, говорили об эсерах в 1917 году, закончили как раз к октябрю, буквально уже скомкав разговор, и я хочу как бы оттолкнуться от этой точки. Константин, можно ли сказать, что крупнейшая в России Партия социалистов-революционеров оказалась не готова к Октябрьскому перевороту большевиков?
К. Морозов
―
Да, конечно, так можно сказать. Причем, во всех смыслах этого слова не готова. В том числе не готова потому, что с февраля шли другие правила игры, соответственно, в рамках политических свобод, в рамках конкуренции политических партий, в рамках соблюдения определенных таких нормальных правил политической игры.
М. Соколов
―
А большевики перевели все в силовое поле, да?
К. Морозов
―
Это переворачивание как бы шахматной доски, и отказ вообще и от политических свобод, от многопартийности, от попыток вообще существовать в том пространстве, к которому стремились. То есть, в течение многих десятилетий все политические партии, все политические силы оппозиционные, они стремились создать пространство, в котором можно будет вести честную политическую борьбу – не подковерную, а честную, и бороться за места в парламенте, собрать Учредительное собрание, которое как бы впервые выбранное народом, решит все ключевые и наиболее насущные вопросы, и как бы никто и поверить не мог, что это возможно, за две недели до начала выборов в Учредительное собрание совершить переворот, потому что то же Учредительное собрание - было требование записано и у большевиков, как фракции социал-демократов в их программе, и никому в голову, конечно, до этого не приходило.Но кроме того, надо сказать, что это достаточно аукалось, потому что, ну конечно, оказались не готовы, оказались как бы сориентированы на то, чтобы предотвратить развитие по этому скатыванию к насилию, к гражданской войне, к прямому противостоянию, потому что понимали, что это вообще скатывание к катастрофе. И проиграли.
М. Соколов
―
Был первый конфликт на 2 съезде советов, оказавшись в меньшинстве, не очень, кстати, значительном, и часть делегатов еще не приехала, эсеры и меньшевики потом ушли со 2 съезда, выступив против большевистско-левоэсеровского большинства. Может быть, надо было остаться и вести борьбу на съезде, попытаться перетянуть его на свою сторону?
К. Морозов
―
Может быть, может быть и так. Тут это вообще большой отдельный вопрос. Они ушли, стали искать разные пути. Тут вообще надо сразу сказать, оговориться, что эсеровская партия, она формально была единой, практически, даже если не считать левых эсеров, которые вот тут же начинают создавать вскоре собственную партию и создают партию левых социалистов-революционеров, и без этого там было, как говорил Чернов позже, как минимум три ЦК и как минимум три партии внутри. Я думаю, что даже помимо левых эсеров было как минимум три разных варианта решения проблем, разные совершенно подходы. То есть, одни, скажем, договаривались, пытались вместе с Викжелем договориться о создании народного правительства, в том числе с участием большевиков.
М. Соколов
―
Это кто, например, из лидеров?
К. Морозов
―
Кто должен был войти из лидеров или?..
М. Соколов
―
Нет, кто вел переговоры?
К. Морозов
―
Наиболее яркие лидеры шли по другому пути. Чернов поехал на западный фронт в Могилев получать поддержку Всеармейского комитета, для того чтобы оказать – не чтобы привести в войска, скажем, как Керенский, а для того чтобы получить поддержку и оказать давление через армейские комитеты на большевиков и принудить их соответственно к попытке вернуться к такому разговору о создании такого правительства. Причем, это правительство, насколько я помню, мыслилось под его руководством.А у Авксентьева в кармане – он тоже поехал туда же, если мне память не изменяет, в тот же Могилев вместе с Гоцем, но у него был приказ Керенского на формирование нового состава коалиционного правительства, если мне память не изменяет, как раз во главе с Авксентьевым. А соответственно тут же Авксентьев и Гоц 29 октября дают добро на восстание юнкерских училищ, так называемый юнкерский мятеж, и это происходит параллельно с ведущимися переговорами под эгидой Викжеля, то есть, совершенно разные группы лидеров в это время в партии хотели совершенно разного.
И возвращаясь к вашему вопросу. Да, конечно, потом, когда вот эти попытки договориться провалились, но об этом мы поговорим чуть позже, они были сорваны, кстати, Лениным и Троцким, хотя большая часть видных старых большевиков, они категорически были с этим не согласны, со срывом этих переговоров. И даже часть из них вышла из Совнаркома, вот эти знаменитые заявления.
После того, как, с одной стороны, провалились эти попытки договориться, достучаться до большевиков центристов, левонастроенных эсеров, левоцентристов в эсеровской партии, и провалились попытки как бы вооруженной рукой что-то сделать правых центристов, то потом перешли на политику, которой придерживались до мая 1918 года, политику агитации среди рабочих и крестьянства, особенно среди рабочих, оторвать их от большевиков, то есть, прекратить всякие попытки вспышек и вот этих вот вещей, вооруженных каких-то выступлений, а попытаться распропагандировать рабочих, увести их за собой. Ровно то, что сделали большевики, собственно говоря, летом-осенью 1917 года. Но тут большой серьезный вопрос. Да, с этой точки зрения, наверное, не нужно было уходить 25 октября. Но тут вопрос в том, что насколько вот эта позиция работы распропагандирования с теми же рабочими, работа вот этими средствами, она привела бы к успеху.
М. Соколов
―
Если взять Учредительное собрание, например, почему все-таки и Чернов, и большинство руководства партии, они как бы сделали ставку на исключительно мирный путь защиты вот этого всероссийского парламента, хотя уже шли аресты, в том числе и депутатов Учредительного собрания, в том числе и членов партии эсеров, ну как-то это наивно и нелогично все выглядит, потому что и потом не пытались собрать ни Учредительное собрание, ни какой-то комитет сразу после разгона, все это какая-то просто абсолютно детская какая-то политика.
К. Морозов
―
Ну она так представляется только нам, современникам, которые не знают реального состояния дел. Надо понимать, что из партии, у которой было достаточно большое влияние, в том числе и в армейской среде, в комитетской среде, армия ведь фактически разрушается, она разбегается, она демобилизуется. И вот, скажем, армейских сил и влияния у эсеров на армейские части практически не остается никакого.
М. Соколов
―
Но большевики создали свои отряды красногвардейские. У эсеров же были свои дружины тоже.
К. Морозов
―
Дружины начинают создаваться, но эти дружины ни в какое сравнение по количеству и по качеству не идут с большевистскими. Большевистская Красная гвардия – это как бы официальная государственная военизированная структура. А эсеры – еще не подпольная партия, еще не объявленный враг народа, но все, что смогли создать там в том же Питере, насколько я понимаю, к 5 января там речь шла, по-моему, о 70-ти или 80-ти дружинниках, вооруженных револьверами, это, в общем-то, нет ничего совершенно. Надо понимать, что сил на то, чтобы помешать разгону Учредительного собрания не было никаких. Надо понимать, что большевики уже были готовы идти на самые крайние меры.
М. Соколов
―
С самого начала то есть? Аресты, репрессии, закрытие газет – это все было практикой с декабря 1917 года?
К. Морозов
―
Ну как бы в тех начальных формах, да, это начинало практиковаться уже в ноябре-декабре, как бы в первых формах – это разгром типографий, закрытие газет. А 7 ноября, если мне память не изменяет, именно в этих числах кадетов запретили, их объявили партией врагов народа.
М. Соколов
―
Газеты, да, постоянно громили большевики, буквально через неделю-две после захвата власти.
К. Морозов
―
Но тут проблема в том, что да, под их влиянием было два полка, два бывших гвардейских полка, и они, полковые комитеты, были даже готовы вывезти солдат с оружием на эти демонстрации.
М. Соколов
―
Это в защиту Учредительного собрания 5 января.
К. Морозов
―
Да. Обе эти демонстрации были расстреляны, что в Москве, что в Питере. Кстати говоря, это 5 числа было, погибло в Москве, по-моему, человек 8 или 9, и разные цифры, сколько погибло соответственно в Питере, но, по-моему, не менее трех десятков человек, но есть и чуть более высокие цифры. Но тут главное то, что большевики были готовы стрелять в эти демонстрации. И было понятно для части эсеров, что при нехватке сил это приведет просто к большому кровопролитию, потому что при наличии моряков из Кронштадта, настроенных очень решительно, при наличии красногвардейских частей, при наличии артиллерии и пулеметов это все привело бы к большому кровопролитию.И на процессе эсеров, собственно говоря, и Гоц, и Тимофеев, они говорили, что как бы странные люди, которые говорят, что мы не хотели защитить Учредительное собрание, проблема в том, что у нас не было сил, это надо понимать, что это все рассыпалось.
Что касается, почему не перенесли работу Учредительного собрания, скажем, на Семенниковский завод, как рабочие предлагали, там две главные причины. Первая причина, что большевики из Кронштадта, собственно, отправили, строго напротив Семенниковского завода встала канонирская лодка, и было уже понятно после расстрела, который произошел 5-го, было совершенно понятно, что они не остановятся перед применением силы, в том числе и вплоть до артиллеристской стрельбы. А кроме того, смысл проводить работу Учредительного собрания в цехах завода, который будет окружен войсками, когда свобода прессы задавлена и задушена, то есть, это просто будет полная изоляция.
М. Соколов
―
… например, Сибирская Областная Дума тоже была разогнана фактически, но успела создать легитимное Сибирское правительство в подполье. И от этого Сибирского правительства собственно возникла та власть, которая вышла из-под пули, когда пришли чехи. Это был совершенно нормальный ход. Странно, что этого не сделали, но не сделали и не сделали. Какие решения были приняты дальше, собственно? Как стали действовать эсеры, ведь им удалось даже что-то типа съезда провести, вот этот 8-й совет партии, да? В мае 1918 уже года.
К. Морозов
―
Да. После разгона Учредительного собрания начинается очень серьезная работа по пропаганде в среде питерского и московского пролетариата, начинается мощное движение рабочих уполномоченных, была ставка сделана, что вот это движение противопоставить Совету рабочих депутатов, которым манипулировали большевики и вывести рабочих из-под влияния большевиков.И надо сказать, что к маю – к июню они достигли очень больших результатов, очень больших. Там можно говорить, что, вот я сейчас смотрю дело о покушении на Володарского в архиве ФСБ, и вдруг с удивлением для себя я обнаруживаю там свидетельство того, что того же Володарского чуть не сбросили в один из каналов буквально за несколько дней во время митинга. Я обнаруживаю, что на этом митинге, на который ехал Володарский 20 июня, в этот же день, чтобы не избили Зиновьева, левый эсер попросил руководителя Обуховского завода, где это все происходило, руководителя эсеровской организации, чтобы он его просто защитил. Он стоял около него, проводил его до автомобиля, даже был готов сесть в одну машину с ним. И, кстати говоря, с Зиновьевым в машине ехал меньшевик Иоффе.
И с этой точки зрения накал страстей, раздражения, скажем, против рабочих в Питере был очень большим, очень серьезным, в этом смысле эсеры очень многого добились. Но очень хорошо позже в 1922 году на процессе эсеров сказал Тимофеев, член эсеровского ЦК Евгений Тимофеев, что, мы недоучли как бы традиционной привычки русского народа во время острого конфликта со своим классовым врагом уходить от проблем, убегать. И вот, собственно, в мае – в июне начинается рассеяние питерского пролетариата, он уходит в продотряды, он уходит в деревни, и идет процесс фактически исчезновения пролетариата, и за два-три года мы видим, как он сильно съеживается.
И с этой точки зрения, казалось бы, нормальный реальный вдумчивый курс на то, чтобы оторвать рабочих и увести их за собой провалился в значительной степени из-за того, что этот рабочий класс просто рассеивается, потому что пошли нисходящие потоки, начались процессы, вот в отличие от 1917 года, где шло усложнение общества, где нарастали и становились на ноги и профсоюзы, и общественные организации, и женское движение, и партии, и народ стремился выстроить новую жизнь на более сложных основах. А в годы гражданской войны пошли нисходящие потоки, пошла архаизация, пошла ставка на насилие.
Кроме того в мае проводится этот знаменитый 8-й совет партии, который берет ставку на вооруженную борьбу с большевиками, на воссоздание германского фронта, его называют восточным фронтом, потому что по Волге он проходит. И с этой точки зрения это, конечно, была реакция на Брестский мир, который даже сам Ленин называл похабным, и здесь, конечно, на мой взгляд эсеры, сделав ставку на вооруженное восстание, на воссоздание фронта, допустили серьезную ошибку. Гоц об этом позже пишет, в 1937 году уже в собственноручных показаниях, в исторической части своих показаний он пишет, что, мы преувеличили те настроения, которые появились, скажем, среди остатков старой армии, что мир сложно сразу быстро достичь, мы преувеличили понимание у части крестьянства, что от Германии не отгородиться пределами Тамбовской или Рязанской области, но мы посчитали, что произойдет как бы рост такого национального самосознания, как, скажем, это было характерно в Германии в ХIХ веке. В результате это привело к тому, что крестьянство в том же КОМУЧе, самарское крестьянство по крайней мере, если не считать саратовского, которое поддержало соответственно борьбу с большевиками, и собственные полки даже формировало, то крестьянство сказало, как обычно – моя хата с краю.
М. Соколов
―
Мы продолжим наш разговор с историком Константином Морозовым о «третьем пути» в гражданской войне партии эсеров после недолгих объявлений на волнах «Эха Москвы».РЕКЛАМА
М. Соколов
―
Продолжаем наш разговор с доктором исторических наук Константином Морозовым о партии эсеров во время гражданской войны. Скажите, вот были всякие такие подпольные организации, скажем, Союз возрождения России, некоторые видные эсеры участвовали в нем?
К. Морозов
―
Да, была такая организация, это очень своеобразная организация, которая возникла, насколько я помню, по предложению народных социалистов и Чайковского. Туда на личной основе, то есть, в персональном качестве вошли целый ряд эсеров, туда вошли народные социалисты, туда вошли кадеты. Не информируя, не ставя в известность руководство своих партий, подпольная-то она, конечно, подпольная, в том числе подпольная от руководства собственных партий. То есть, у них был курс фактически тот же самый, что и в 1917 году, это продолжение коалиционной политики с кадетами и справа, это был курс, который прямо противоречил принятому курсу 4 съезда эсеровской партии в ноябре-декабре 1917 года, где победили центристы и левоцентристы, где всех сторонников коалиционной политики выгнали из ЦК и не избрали в ЦК ни Авксентьева, ни Брешко-Брешковскую, хотя она ушла сама в июне 1917 года в знак протеста против того, что членом ЦК не избрали Авксентьева, не выбрали Фондаминского, не выбрали еще целый ряд старых видных деятелей эсеровской партии правой ориентации. Но вот эти эсеры правой ориентации, они все вошли в бюро фракции эсеров Учредительного собрания, и фактически это стало параллельным центром и противовесом противникам Центрального Комитета, которые стали тихой сапой, интригами проводить свою политику. И Союз Возрождения России, куда вошел Авксентьев, Гоц, Аргунов, еще несколько человек, мы даже не знаем, кто именно туда вошел, они стали всяческими методами, интригами и не только интригами пытаться воссоздать эту политику, и, надо сказать, им это удалось. На 5-м совете, скажем, Авксентьева отправили в Сибирь налаживать отношения с Сибирским правительством, и в результате это было абсолютной ошибкой, потому что за эти несколько месяцев он просто подготовил почву для Уфимского совещания и для создания Уфимской директории.
М. Соколов
―
Во главе с самим собой. Но ненадолго.
К. Морозов
―
Во главе с самим собой, но самое главное, что это та же самая коалиционная политика с кадетами, что в 1917 году – на бумаге и в теории она выглядит вполне разумно, когда они говорили, что, мы не можем своими силами, силами социалистов, управлять Россией, нам нужно в данном случае уже для борьбы с большевиками блокироваться со всеми, кто направо от нас, включая кадетов, и генералов, и прочее, и прочее. Но на практике вот эти хорошие правильные слова, они приводили к тому, что в 1917 году, скажем, кадеты и правые их использовали, что в 1918 году их использовали, и закончилось это переворотом Колчака.
М. Соколов
―
Ну как же использовали – если переворот, значит, не смогли использовать.
К. Морозов
―
Они не смогли использовать, чтобы захватить власть.
М. Соколов
―
Хорошо. Вот Комитет Учредительного собрания, это же было чисто социалистическое правительство, так сказать, антибольшевистское.
К. Морозов
―
Кадеты отказались входить. Самарским кадетам предложили войти в Учредительное собрание, они отказались войти на условии, что, вы не будете, соответственно, проводить, отдавать землю крестьянам. То есть, эсерам предлагали ни больше ни меньше, отказаться и от всех своих обещаний, отказаться от своего же закона о социализации земли, который они приняли 5 января, хотя уже была ночь 6 января. Это была достаточно нахальная вещь.
М. Соколов
―
Хорошо. Это все-таки было социалистическое правительство, вот оно просуществовало несколько месяцев на Волге при поддержке чехов. Почему же оно все-таки не удержалось?
К. Морозов
―
Здесь много причин самых разных, разного уровня, разной значимости. Я вообще склоняюсь к тому, что вот этот курс на вооруженное восстание в мае 1918 года, он был ошибочным.
М. Соколов
―
Что значит ошибочным? Чехи восстали, уже после этого нужно было принимать какое-то решение – либо вы с большевиками, либо вы с ними.
К. Морозов
―
Нет, чехи восстали позже, никто не ожидал восстания чехов.
М. Соколов
―
В конце мая.
К. Морозов
―
Было уже принято решение о вооруженной борьбе и о создании территории Учредительного собрания в Поволжье или на Урале. Причем, думали не про Самару, думали скорее про Саратов. И, кстати говоря, КОМУЧ создали до прихода чехов. Там расходятся данные – кто-то говорит за неделю, кто-то говорит за два дня, но этот процесс начался. Ошибка была в том, что переоценили поддержку того же крестьянства, которое в принципе, когда сбросили тех же большевиков в Самарской области, они просто не захотели участвовать в гражданской войне. Вот землю получили, большевиков сбросили, а думать о том, что нужно идти в народную армию КОМУЧа и защищать то, что у них есть – земля и отсутствие продразверстки большевиков, об этом не думали.На мой взгляд, эсеры, с одной стороны, хотели воссоздать фронт, не понимая, что популярности как не было в 1917 году, так и в 1918 году не будет, вот этот германский фронт, тем более, он воссоздается на Волге, это очень странная такая вещь. А с другой стороны, я думаю, что крестьянство до борьбы с большевиками дозрело значительно позже, вот посмотрите Тамбовское восстание…
М. Соколов
―
И раньше были – Вилочное восстание и другие разные в 1919 году, так что…
К. Морозов
―
Но уровень, уровень и ожесточенность. Вот ожесточенность в борьбе у крестьянства и понимание…
М. Соколов
―
Но не одни крестьяне были, вот Ижевско-Воткинские рабочие тоже восстали против большевиков летом 1918 года и воевали очень сурово. На Урале было больше тридцати рабочих восстаний в разных городках.
К. Морозов
―
Уральские рабочие, особенно вот этих казенных заводов – это совершенно отельная категория рабочего класса. А вот большая часть рабочих в Центральной России и в том же Поволжье, и в той же Казани, и в том же Саратове и Самаре в значительной степени поддерживали соответственно большевиков. Плюс, соответственно, не было поддержки – там целая масса причин, там и то, что отдали формирование народной армии в руки старого офицерства.
М. Соколов
―
Где же другое-то взять?
К. Морозов
―
Это тоже проблема. Но офицеры, соответственно, и начали создавать по старому образцу, и это все добром не кончилось.
М. Соколов
―
Константин, скажите, а вот если говорить о территории, контролируемой большевиками, эсеров ведь изгнали из состава советов. К чему это привело? Меньшевиков, кстати, тоже.
К. Морозов
―
Ну да, но меньшевики позже вернулись, насколько я понимаю, в советы, и были в советской партии вплоть до 1922 года. Кстати говоря, вот это очень важная вещь, потому что мы здесь видим две линии – с одной стороны, в мае 1918 года эсеры берут на 8 съезде курс на вооруженную борьбу и на воссоздание фронта германского и вооруженную борьбу, фронтовую борьбу с большевиками за воссоздание территории Учредительного собрания, восстановление власти. А большевики, левые, левоцентристы, вот известна позиция Мартова, они становятся, ну за исключением небольшой группы правых меньшевиков или группы «Единство» Плеханова знаменитой, они становятся советской партией. Но и те, и другие как бы результатов не добились, потому что занимались пропагандой в тех же советах меньшевики, увеличивали численность и влияние своих организаций на рабочий класс и много чего достигли.
М. Соколов
―
То-то их и сажали.
К. Морозов
―
Да. Их сажали в течение и 1918, 1919, 1920, 1921 года, а в августе 1922 года им приписали все что можно и что нельзя, чисто демагогически, просто разгромили, задавили, и с этой точки зрения, что один вариант вооруженной борьбы, что другой вариант попытки через советы, через рабочих, через профсоюзы влиять, вести борьбу политическими методами с большевиками, которые уже плюнули на политические методы…
М. Соколов
―
Ну да, террор уже был фактически.
К. Морозов
―
Да. И, соответственно, были готовы не соблюдать никакие правила приличия, лишь бы сохранить свою власть. И этот вариант тоже оказался, соответственно, таким нерезультативным, тупиковым.
М. Соколов
―
Вы упомянули уже Директорию, Уфимское совещание, собственно, те эсеры, которые оказались в Сибири и на Урале, они фактически создали такое коалиционное правительство, возглавили его, Виктор Чернов был крайне недоволен, фактически вел борьбу против них, а в результате переворота к власти пришел Колчак. Почему это случилось?
К. Морозов
―
Это случилось все по той же самой причине, почему случилась потеря властью влияния в 1917 году и приход большевиков к власти. Это случилось из-за того, что внутри эсеровской партии были разные силы, которые хотели совершенно разного и по-разному оценивали ситуацию и разные цели перед собой ставили. И с этой точки зрения то, что делали Авксентьев, Аргунов, Фондаминский, Зензинов, который был близок к Авксентьеву и Фондаминскому, они фактически проводили вот эту ту же самую политику в том числе интригами, в том числе и какими-то подковерными играми, значительная часть партии этим была недовольна.Кстати говоря, Авксентьева и Фондаминского в партии после переворота, в значительной части партии, функционеры партии их возненавидели, потому что фактически они дважды, что в 1917 году, что в 1918 году утащили партию за собой, утащили ее вправо. Вообще для меня большая загадка, почему, скажем, как удалось поменять курс в мае 1918 года, потому что вот тот курс на работу с рабочим классом на агитацию и на создание условий повторить вот этот же опыт отстранения большевиков от власти как большевики, скажем, отстранили от власти, оттеснили в 1917 году своих социалистических конкурентов, мне непонятно, почему тот же Чернов в мае 1918 года пошел на этот курс вооруженного восстания.
М. Соколов
―
Кажется, наверное, потому что у них было ощущение, что все против большевиков уже, наверное, настроение левых эсеров чувствовали, и настроения деревни после продотрядов и грабежа. Я думаю, что это создавало такую иллюзию, что легко можно будет справиться.
К. Морозов
―
С одной стороны так, с другой стороны, по мемуарам видно, что они боялись опоздать. Они боялись, что большевиков вот-вот свалят, и если это сделают эти правительства правых и генералов, то они, собственно говоря, и пожнут все победы, и тогда не удастся восстановить и воссоздать Учредительное собрание, тогда они спешили, они надеялись возглавить вот эту борьбу. В результате это закончилось соответственно тем, что их использовали в своих интересах и те же правые, и под этой маркой борьбы с большевиками…
М. Соколов
―
Большевики их тоже потом использовали в своих интересах, ту часть, которая была на их территории в интересах борьбы с белыми. Вот видите, как.
К. Морозов
―
Другую часть, группу «Народ», которую создало затем меньшинство партии эсеров. А тут еще беда в том, что они себя поневоле эсеры поставили в один лагерь с белым движением, с генералитетом, и плюс еще их стало можно изображать как пособников интервентов. И с этой точки зрения по их репутации, по их имиджу был нанесен очень сильный удар.
М. Соколов
―
Кстати, об имидже. Большевики обвиняли эсеров в развязывания террора, в том, что именно они организовали покушение на Ленина, убийство Урицкого и Володарского. Что сейчас может об этом сказать историческая наука? Была у них хотя бы политическая ответственность за это или нет?
К. Морозов
―
Я последние лет десять, наверное, пытаюсь разобраться в том, что из себя, имело ли под собой какие-то основания обвинение большевиками эсеров в 1922 году в покушении на Ленина и на Володарского, и как это реально дело обстояло в отношении к террору эсеровской партии, и сейчас пытаюсь дописать книгу по этому поводу. В общем, надо сказать, что здесь, с одной стороны, мы имеем, безусловно, фальсификацию со стороны большевиков, которые это использовали в своих интересах для дискредитации эсеровской партии. С другой стороны, мы имеем очень сложное неоднозначное отношение к террору внутри эсеровской партии, потому что были, с одной стороны, сторонники применения террористической тактики против большевиков, но с другой стороны, было принято, в феврале 1918 года состоялся пленум ЦК, где обсуждался вопрос о терроре, там он возник применительно к поведению Антонова-Овсеенко, и этот вопрос обсуждался, и было принято решение об отрицательном отношении, о недопустимости его использования. Но вообще этот вопрос, он требует отдельного большого разговора, я думаю, что мы к нему вернемся. Но тут надо понимать, что не надо смешивать два террора, потому что есть террор, когда мы говорим об эсеровском терроре, это оппозиционный терроризм, а есть еще красный террор, большевистский.
М. Соколов
―
Государственный.
К. Морозов
―
Государственный террор, который большевики в отличие от того, что они всегда потом в течение многих десятилетий говорили, что якобы он начался с первых чисел сентября в ответ на террор против Володарского, Урицкого и Ленина, а реально государственный террор как система мер по запугиванию, по давлению, по разгрому партийных организаций, партийной печати, вообще любой печати, по запугиванию различных слоев общества, партий и общее запугивание общества в целом, они, конечно, начали это делать с ноября 1917 года. Хотя надо понимать, что вообще это отдельная большая тема как государственный террор, красный террор, и оппозиционный террор и плюс еще белый государственный террор, который возникает на территориях белых правительств, как они друг на друга влияли и как поднимали градус ожесточения.
М. Соколов
―
Ну да. Но мы тут подошли уже к 1919 году, пожалуй, мы успеем еще один сюжет коротко обсудить. Все-таки как возникла позиция отказа от вооруженной борьбы с советской властью? Это именно реакция на колчаковский переворот?
К. Морозов
―
Да, конечно. Колчаковский переворот, он ознаменовался арестами эсеров, расстрелом 14-ти видных эсеров членов Учредительного собрания, которых спустили под лед Иртыша. Он ознаменовался… это была очень сильная травма, это было то, что как бывшие фактически союзники по антибольшевистскому блоку, по антибольшевистской борьбе сломали этот блок и ради корыстных интересов соответственно сломали эти идеи борьбы восстановления завоеваний февраля, завоевания политических свобод.
М. Соколов
―
Но они-то утверждали, что они реагировали на черновскую грамоту так называемую, на подготовку переворота левыми в эсеровской партии.
К. Морозов
―
Я полагаю, что это был скорее удобный повод. Я думаю, что настроения вот этой группы крайних монархистов, имевших влияние на Колчака, оно было таким, Сибирское правительство, понимаете, они собирались – но это была нечестная игра в любом случае, они согласились на Уфимскую Директорию. Но они вели собственную игру, они думали, они надеялись, что у них хватит собственных сил справиться с большевиками собственными силами, они ненавидели ровно так же, если даже не больше, тех же эсеров, которых считали такими же социалистами. Это вообще очень странная вещь, потому что многие же белогвардейцы говорили, что, мы ненавидим эсеров и вообще всякую керенщину больше, чем большевиков, потому что и там, и там они совпадали по авторитарности, в этом смысле они были…
М. Соколов
―
То есть, уважали сильную руку, да?
К. Морозов
―
Сильную руку, сильные методы. А демократы им казались людьми от другой обезьяны, то есть, вызывали жуткое раздражение. С этой точки зрения большевиков они, конечно, ненавидели, но вы вспомните, как эмиграция в 30-е годы, и особенно после Второй мировой войны начинает признавать советскую власть, признавать Сталина и радоваться тому, что пришли коммунисты к тем ценностям монархическим, белым ценностям, которые они соответственно раньше, 20 лет тому назад отстаивали.
М. Соколов
―
Ну что ж, мы, пожалуй, сегодня первый раз поговорили о «третьем пути» в гражданской войне, естественно, дошли, как часто бывает, только до половины разговора. Я благодарю нашего гостя, доктора исторических наук Константина Морозова. И я думаю, что мы продолжим эту тему через некоторое время. Всего вам доброго, вел передачу Михаил Соколов.
К. Морозов
―
Всего доброго!