Как эсеры в 1917 году хотели обустроить Россию - Константин Морозов - Цена Революции - 2017-04-09
М. Соколов
―
Добрый вечер, в эфире программа «Цена революции», а наш гость – Константин Морозов, доктор исторических наук.
К. Морозов
―
Добрый вечер.
М. Соколов
―
Добрый вечер. И вот мы сегодня будем заниматься темой, как эсеры, то есть, партия социалистов-революционеров хотели обустроить Россию. Давайте начнем с чего-нибудь такого простенького. Вот, Константин, что можно сказать о состоянии этой партии перед революцией? Она вообще существовала как партия, или это было что-то непонятное – какие-то отдельные группы, подполье и так далее?
К. Морозов
―
Перед началом войны она переживала достаточно серьезный системный кризис, который имел свою предысторию, связанную в том числе и с разоблачением дела Азефа, и с публикацией заключения судебно-следственной комиссии по делу Азефа, из-за чего началось фракционное расслоение, и распался коллективный лидер, и вот уже к 1914 году там шли довольно серьезные процессы.Во время войны произошло, к имевшимся проблемам идейных расхождений, обострение очень серьезное личных взаимоотношений. И к распаду традиционного коллективного лидера, который существовал в эсеровской партии, добавилось еще расхождение по вопросам войны. А вот те организации, которые в России возникают новые, начиная с 1911-1912 года и которые, собственно говоря, и собирались провести учредительный съезд в 1914 году, на котором, собственно, это был 3 съезд, но его считали учредительным, считали, что он пересоздаст по новой партию с новыми руководителями, с очень серьезным внесением новых итогов. В России фактически остаются лишь отдельные группки, видные активисты партийные, деятели партии, кто находится в эмиграции, кто в тюрьмах и на каторге. В общем, можно сказать, что партии как единого целого не существовало.
М. Соколов
―
А вот собственно во время революционных событий февраля-марта кто-то из видных эсеров себя проявил в Петрограде?
К. Морозов
―
Да, в Петрограде принял участие в событиях левый эсер Александрович, с рабочими эсерами они участвовали в этих событиях. Видное участие в событиях принял Зензинов, который в этот момент находится в Петрограде. И, если можно назвать эсером Керенского, который тоже, соответственно, сразу заявил о своем эсерстве и потом сыграл достаточно серьезную неоднозначную роль в истории эсеровской партии.
М. Соколов
―
То есть, Керенского нельзя назвать каким-то авторитетным партийным вождем, которому могли бы подчиниться члены партии, возвращавшиеся из эмиграции или, там, с каторги, из ссылки и так далее?
К. Морозов
―
В том-то и дело, что для большей части партийных функционеров, для руководителей партии он всегда был попутчиком, который в 1905 году вроде бы примыкал к эсеровской партии и вроде бы даже собирался принимать участие в покушении на Николая II, хотя это не очень понятно, потому что до 1907 года эсеры о покушении на Николая II даже не заикались.А для основной массы вновь пришедших людей в эсеровскую партию, так называемых мартовских эсеров, он был, конечно же, кумиром. Для значительной части публики он был как бы главным эсером, что тоже вызывало раздражение у многих партийных руководителей, хотя надо сказать, что часть эсеров и, в частности, Брешко-Брешковская, она очень нежно к нему относилась. Она вышла, кстати говоря, из ЦК в июне 1917 года, когда на 3 съезде партии его не избрали в ЦК, когда его прокатили, она написала очень резкое общественное такое публичное заявление. Но для значительной части функционеров он, конечно, был чужаком, попутчиком, и об этом очень много пишет Чернов в своих мемуарах и в книге «Великая русская революция».
М. Соколов
―
То есть, он к нему так, в общем, политически ревнует, да?
К. Морозов
―
Да я бы не сказал, что политически ревнует, там все сложнее, он скорее себя ругает, что поверил Керенскому и дал уговорить себя Абраму Гоцу.
М. Соколов
―
А в чем уговорить?
К. Морозов
―
В том, что нужно поддержать Керенского, они надеялись, что он проведет законопроект о запрете сделок с землей, запрет на землю.
М. Соколов
―
Это летом 1917 года.
К. Морозов
―
Да, май, лето, вот это время. С тем, чтобы, так как собирались проводить социализацию земли через Учредительное собрание, а многие владельцы земель пытались продавать эти земли в том числе и иностранным покупателям.
М. Соколов
―
Разумные люди были, чувствовали, чем дело кончится.
К. Морозов
―
Надо сказать, что и фабриканты многие пытались закрывать производства, выводить деньги, и это подхлестывало, кстати говоря, процесс того, что возникала потребность взять целый ряд этих вещей, связанных с финансами, с контролем над производством в государственные руки. А Чернов себя корит за то, что он слишком доверял людям, что фактически Керенский обвел их вокруг пальца, что Керенский фактически вел свою игру, и беда для эсеров была, что в глазах всей страны он был эсером. Хотя он не только не подчинялся ЦК, но потом он просто получал удовольствие делать все строго вопреки, ну, после того, как его не выбрали в ЦК, он затаил обиду.
М. Соколов
―
А вот ключевые фигуры кто еще были, собственно, вот люди, скажем, к апрелю, к маю, когда смогли переместиться из Сибири или из-за границы в Россию, у кого бы решающий голос?
К. Морозов
―
Три самые популярные человека в эсеровской партии, если верить воспоминаниям Марка Вишняка, это Чернов, это бабушка Брешко-Брешковская и это Керенский. Хотя Вишняк пишет, что Авксентьев был очень популярен в среде правых эсеров, вот этих мартовских эсеров. И из тех людей, кого выбрали по эсеровским спискам в Учредительное собрание, там была большая часть людей вот как раз правых и симпатизирующих Авксентьеву. И он даже утверждает, что если бы не арест Авксентьева в декабре, по-моему, большевиками, то председателем Учредительного собрания стал бы не Чернов, а Авксентьев.Важными фигурами в это время в эсеровской партии кроме вот названных Чернова, Керенского, Брешко-Брешковской, конечно же, Авксентьев, конечно же, Абрам Гоц, это младший брат – старший брат Михаил, один из создателей этой партии, умерший в 1906 году. Абрам тоже к этому моменту становится одним из ключевых игроков. Натансон, конечно, Спиридонова.
М. Соколов
―
У левых, да, Спиридонова и Камков.
К. Морозов
―
И Камков, да. Ну, Камков, он набирал вес, но он был молодой, вот по возрасту такой еще достаточно, но очень энергичный. Причем, он вырос под крылом Чернова. Это один из его учеников, и он, Чернов, потом как бы писал, что он очень был экспрессивен, он ушел значительно левее.
М. Соколов
―
Давайте мы разберемся все-таки с программными вопросами, тем более, что вот Чернов писал о том, что он пожертвовал защитой этой своей программы партийной, все пытался сохранить единство партии, считал потом это ошибкой. А что, собственно, в программе было на момент 1917 года, когда там проводились и съезд, и конференции первые легальные? Социализм строить?
К. Морозов
―
Программа как была принята на 1 съезде партии в декабре 1905 – в январе 1906 годов, так она и оставалась, ее так и не успели эсеры поменять. Но можно сказать, что были намечены ключевые решения о том, что же делать в новых условиях свершившейся революции, на 3 съезде партии, это в конце мая – в июне 1917 года были приняты по ключевым направлениям. По свидетельству Чернова победила центристская точка зрения на все вопросы, включая вопрос о войне и мире, о коалиционном Временном правительстве с участием социалистов и прочее-прочее. Но, как пишет Чернов, проблема в том, что правые и правоцентристы в эсеровской партии просто не стали выполнять эти резолюции, все время, в общем-то, забирая вправо.
М. Соколов
―
А что значит вправо – вправо от чего? То есть, чтобы немедленных социалистических всяких мер не было, а переходная какая-то эпоха, это должна быть эпоха сотрудничества, как говорили тогда, с цензовыми элементами, буржуазией, так сказать, с бизнесом, как бы сейчас сказали.
К. Морозов
―
Там все сложнее. Там разногласия уже накопились практически по всем пунктам, а главное, что…
М. Соколов
―
То есть, это к концу мая, да?
К. Морозов
―
Даже раньше. С моей-то точки зрения, что большая проблема для эсеров, что не удалось провести учредительный съезд, вот 3 съезд, он же был бы и учредительным, а вот российским эсерам новым, фактически возникшим вне зависимости от эмиграции, не удалось тогда провести учредительный съезд, где соответственно многие бы точки над «i» были бы поставлены.А в реальности произошло, что в марте возникает формально единая партия, а приезжают, возвращаются люди из эмиграции, возвращаются люди из Сибири, при этом фактически уровень разногласий таков, что это уже разные люди, они уже говорят на разных языках, у них разная ментальность. Чернов говорил, что, фактически у нас было в партии не менее трех партий и трех центральных комитетов.
Для меня самый яркий пример того, до какой степени они на разных языках говорили, это выступление по вопросу о проливах на 3 съезде партии эсера-оборонца Иваницкого-Василенко, который заявил, что вопрос проливов – это вопрос, конечно же, империализма, но не экономического империализма, а культурного, что России нужен выход к источнику мировой культуры, к Средиземному морю.
М. Соколов
―
Очень талантливый человек.
К. Морозов
―
Но надо понимать, что для социалистов и для левых эсеров это звучало как полный разрыв с интернационализмом…
М. Соколов
―
А они за мир без аннексий и контрибуций.
К. Морозов
―
А они за мир без аннексий и контрибуций.
М. Соколов
―
Среди них были пораженцы или нет, в чистом виде, как большевики, кстати говоря?
К. Морозов
―
Пораженцев в чистом виде, насколько я знаю, не было. Чернов занимал центристские позиции начиная с 1914 года, и в этом его, кстати говоря, большая часть видных членов партии, старых членов партии не поддержала. Ну, за исключением Натансона, который еще более левых позиций даже придерживался. И, кстати говоря, одна из причин, почему Чернов не решился разрывать с партией, с ЦК, который вел коалиционную политику вместе с ориентацией на кадетов, это было то, что он боялся, что старые видные члены партии, как он пишет, образуют национальную партию социалистов-революционеров и громко хлопнут дверью.
М. Соколов
―
Ну, Савинкова-то исключили из партии в конце концов за такую линию, получается.
К. Морозов
―
Его в сентябре исключили.
М. Соколов
―
Но партию они не создали.
К. Морозов
―
Партию они не создали.
М. Соколов
―
Но потом, правда, Союз защиты родины и революции, там всякие были.
К. Морозов
―
Там получается очень любопытно. Получается, что фактически мы в 1917 году видим правых эсеров на правом фланге, потому что правыми эсерами вообще называют всех, кроме левых эсеров, это такая…
М. Соколов
―
Вот Ярослав Леонтьев нам тут недавно объяснял, что это неправильно.
К. Морозов
―
Это действительно неправильно.
М. Соколов
―
А правые – это Воля народа, Савинков, Питирим Сорокин, видимо…
К. Морозов
―
Да, Питирим Сорокин, Гуковский, Брешко-Брешковская, это Аргунов, которым вы, Михаил, занимались как создателем Крестьянской России. Вот здесь интересно, что часть вот этих правых эсеров, они позже уходят, рвут с социализмом. Савинкова выгоняют из партии в 1917 году, он создает Союз защиты родины и свободы и разрывает фактически с эсерами. Аргунов с Масловым в 1922 году тоже, насколько я понимаю, разрывают с социализмом и создают Крестьянскую Россию. А Брешко-Брешковская отходит от активной политической деятельности. Фактически в партии и около партии остается один Керенский. Керенский, кстати говоря, тоже к правым эсерам относится.
М. Соколов
―
Группа «Современных записок» она тоже была не против частной собственности, потом правда.
К. Морозов
―
Но это немножко другое. Это правоцентристы, во главе там Авксентьев, Фондаминский…
М. Соколов
―
Руднев.
К. Морозов
―
Вадим Руднев, известный как московский голова и организатор сопротивления большевикам, боев в Москве в октябре-ноябре 1917 года. Кстати говоря, один из немногих эсеров, которых большевики всерьез по-настоящему ненавидели. Обычно эсеров упрекали в мягкотелости и нерешительности, и вот Чернова в частности, это как бы таким фирменным знаком считалось – нерешительность и мягкотелость. Но Савинкова, Руднева и Зензинова ненавидели всеми фибрами души как раз за то, что они были вполне себе решительными.
М. Соколов
―
Ну хорошо, а как вот все-таки была сформулирована позиция, скажем, общая, как бы компромиссная по вопросу войны и мира?
К. Морозов
―
Я перед тем, как на этот вопрос отвечу, скажу, что по вопросу о перспективах строительства социализма и по оценке текущего периода было достаточно серьезное расхождение. Вот правые считали, что впереди, безусловно, довольно длительный период буржуазного развития, что для этого необходима коалиция с кадетами, и теоретически она вытекала из того, что до каких-либо серьезных преобразований далеко, и практически. Эта позиция, скажем, у той же группы «Современных записок», у того же Авксентьева и прочих, они ее развивают в 20-30-е годы, в том числе на совещании в 1923 году, для них даже НЭП был совершенно не достаточным возвращением капитализма, потому что он порождал спекулятивную буржуазию, они писали о необходимости здорового капитализма и здоровой буржуазии. У них было достаточно…
М. Соколов
―
Промышленной как бы.
К. Морозов
―
Промышленности, да. Возрождения, безусловно, капитализма, коалиционные отношения с буржуазными партиями. Но при этом сильные профсоюзы, политические свободы, парламентаризм.
М. Соколов
―
Классическая социал-демократия.
К. Морозов
―
Классическая очень правая социал-демократия, причем, где-то рядышком со шведским социализмом.
М. Соколов
―
Который в 20-е годы и начал реализовываться, кстати.
К. Морозов
―
Да. А рядом есть еще центристы во главе с Черновым, которые даже в программе, смысл современного момента и задачи партии, они записали крайне важную вещь, что партия эсеров готовится к дальнейшей борьбе в ту мировую эпоху, которой, быть может, суждено быть переходной между эпохой чисто буржуазного господства и эпохой водворения социалистического строя.А левые эсеры говорили о том, что им нужно уже немедленно начинать стоить социализм. В этом смысле они совпадали с большевиками, только под таким народническим соусом.
М. Соколов
―
А что с миром-то? Главные вопросы – мир и земля. Вот давайте про мир, например. Мир без аннексий или, там, как, почетный мир, что-то такое они там предлагали.
К. Морозов
―
Да, они предлагали, это было решение центристов. Это была резолюция, которую поддерживали левоцентристы, левые, будущие левые эсеры и центристы. Это мир без аннексий и контрибуций, это нужно повлиять на все воюющие страны, чтобы они присоединились вот к такому договору и не требовали друг с друга аннексий и контрибуций, что правительство должно принять все меры к ликвидации, пересмотру тайных договоров, которые были заключены царским правительством, что партия эсеров категорически отвергает сепаратный мир, саму возможность договора, как в корне противоречащим методам интернационального действия. Ну и восстановление интернационала. И, собственно говоря, нахождение общего языка с демократиями во всех воюющих странах и давление на эти правительства.
М. Соколов
―
То есть, в принципе, не сильно отличается от того, что на словах говорили большевики по этому вопросу.
К. Морозов
―
Тут вы правильно сказали – на словах, потому что тут фокус в том, что у большевиков все очень сложно, потому что то, что они говорили в 1917 году и то, что они сделали в 1918 и в 1919 году сильно отличалось от того, что они говорили всего лишь год назад. Вот, кстати говоря, наверняка все радиослушатели помнят, был забавный эпизод в фильме «Чапаев», где крестьянин спрашивал у Василия Ивановича: ты за большевиков или за коммунистов? И тогда это казалось смешным нам, но на самом деле крестьянин был абсолютно прав, потому что то, что большевики обещали в 1917 году, и коммунисты обещали в 1918-1919, совершенно не случайно крестьяне начинали воспринимать, как разное.
М. Соколов
―
Продолжим с Константином Морозовым разговор об эсерах после паузы.РЕКЛАМА
М. Соколов
―
Продолжаем в прямом эфире с Константином Морозовым, доктором исторических наук беседовать о партии эсеров в 1917 году. Кстати, напомню, что смс можно послать по номеру +7-985-970-45-45, Твиттер-аккаунт @vyzvon.Константин, вот нам прислали вопрос как раз про теорию: «У большевиков был марксизм, а у эсеров какая была теория – антимарксизм?»
К. Морозов
―
Это очень важный вопрос, он показывает, до какой степени в советское время, да и в постсоветское время убили понимание того, что, собственно говоря, было две ветви русского социализма – народничество и марксизм. Причем, народничество – более ранняя. И народничество, и народовольчество, которое, собственно говоря, родилось в рамках народничества, эсеры есть прямые потомки, прямые продолжатели народнической идеологии, которую они уже на рубеже веков соединили с марксизмом, и тот же, скажем, Чернов говорил, и не только он, называл в качестве своих учителей не только Маркса и Энгельса, но и Герцена и Михайловского.Собственно говоря, это крайне важно, потому что народничество надеялось прорваться к социализму, минуя капиталистическую стадию, а вот уже в эсеровских трактовках, там была теория, фактически впервые разработанная, более или менее стройная, а сегодня целый куст таких теорий о так называемом периферийном капитализме, эсеры говорили о том, что капитализм, который родился не в самих европейских странах, а привнесен извне, он имеет доминирование отрицательных черт.
М. Соколов
―
Они хотели полечить капитализм?
К. Морозов
―
Они хотели, я сказал бы так, они хотели соединить положительное и отрицательное так, чтобы, скажем, крестьянству обеспечить максимально безболезненное вхождение в модернизацию, в капиталистическую модернизацию. Как известно, Струве говорил, что крестьянство должно вывариться в фабричном котле. А эсеры были категорически против вот такого вываривания и уничтожения крестьянства, которое они считали справедливо хранителями русской культуры и русских традиций многих, и они хотели обеспечить более мягкое вхождение, для этого они брали социализм и строили свою социализацию земли на использовании коллективистских представлений о труде и общежитии крестьянства, и вообще они хотели демократический потенциал, который был у русского народа…
М. Соколов
―
То есть, эта у них идея, в отличие от большевиков, социализм с демократией, а у большевиков – социализм минус демократия. Или то, что они считали социализмом.
К. Морозов
―
Для части эсеров – да, для центра и правых это так, это демократическая альтернатива. А левые эсеры-максималисты и меньшинство партии эсеров, это сторонники, в общем-то, недемократического социализма, которые, собственно, и сотрудничали потом на разных стадиях с коммунистами, хотя и часть из них тоже боролась с коммунистами.То есть, мы можем говорить сразу о двух альтернативах. Есть демократическая эсеровская альтернатива, а есть недемократическая. И там это делилось по отношению, скажем, к Учредительному собранию. Левые эсеры его разгоняли вместе с большевиками и придумали термин вместо демократии и народовластия термин трудовластие, где буржуазия, соответственно, подвергалась умалению в своих правах, а правая и центристская часть эсеров выступали за полный набор демократических прав для кого бы то ни было, и вообще они считали – Чернов много об этом писал – что демократия сама по себе большая ценность. И, собственно говоря, эсеры и меньшевики одними из первых в Европе заговорили о самоценности демократии, и многие из их идей вошли затем в идеи демократического социализма, которые были приняты во Франкфуртской программе, легшей в основу Социнтерна, то есть, вот эта прямая ветвь вроде бы двух ветвей в русском социализме – народничество и марксизм, а из них мы видим, что часть из этих ветвей пошли за демократический социализм, часть, соответственно, за авторитарный.
М. Соколов
―
В Социнтерне как раз и были представлены, собственно, уже в эмиграции, и эсеры вот эти центра и правые, и меньшевики. В конце концов они же там в 50-е годы уже высказались за создание единой партии, фактически на основе социал-демократии.
К. Морозов
―
В Социнтерн их не приняли, потому что это была группка в 2-3 десятка человек.
М. Соколов
―
Они там наблюдателями были, участвовали в этих заседаниях, там кого-то приглашали. Ну, это длинная история.Давайте к 1917 еще вернемся. Вот лозунг социализации земли, собственно, почему он понравился крестьянам, судя по их практически действиям. Ну, большевики тоже его прихватили и выдвинули. Что это такое?
К. Морозов
―
Это очень интересно. Как бы традиционное объяснение Ленина – это то, что мелкобуржуазная волна подхватила и понесла, и, собственно говоря, эсеры сыграли на этой мелкобуржуазной волне и симпатии к мелкой буржуазии, которую называли крестьянство марксисты традиционно.А с моей точки зрения, это совершенно не случайно угадали желание крестьянства, это более серьезная вещь. Это социализация земли, это настоящий реванш неонародников, в частности, эсеров, за права хождения в народ 1874 года. Когда крестьянство не приняло и не поняло агитаторов, и после этого народнические экономисты, статистики, писатели три десятилетия исследовали, разбирали, анализировали, как устроена крестьянская экономика, что такое крестьянское трудовое хозяйство, чего хотят крестьяне.
И надо сказать, что вот даже в революции 1905-1907 годов они проводили такие мини-социологические опросы, эсеровское ЦК посылало местным организациям опросник, где нужно было расспрашивать, как крестьяне, не только как они делят землю, но и как они себе представляют отношения с церковью, как они представляют армию, как они представляют будущее устройство. То есть, это вот такого рода социологические опросы, и программа, которая создавалась эсерами, социализации земли, вот в течение фактически двух десятилетий, еще и предшественниками до создания эсеровской партии, потом она прошла обкатку во 2 Государственной Думе, когда там появились крестьяне-трудовики, и поэтому этот документ, он и выражал так чаяния крестьян.
М. Соколов
―
То есть, отнять землю у богатых и поделить?..
К. Морозов
―
Нет, ну зачем же так примитивно? Нет, совсем-совсем не так. Там была более сложная вещь. Там было использование традиций русского крестьянства, традиционных представлений русского крестьянства, что земля не может быть частной собственностью. Крестьяне говорили, что земля ничья, земля божья.
М. Соколов
―
Ну, разные крестьяне говорили разное, я думаю. Те, у кого она была в частной собственности или на хуторах, я думаю, они не очень поддерживали эти замечательные идеи.
К. Морозов
―
И тем не менее ничего всерьез устоявшихся вот этих традиционных взглядов они сказать, тем не менее, не могли, эти представления для крестьянства были достаточно массовыми. И поэтому была принята эта идея превращения земли в общенародное достояние с управлением земельными комитетами, которые формировались, что очень важно, из областных земств.
М. Соколов
―
Ну так это антиэкономическая такая система, что человек, который эффективно ведет хозяйство, он не может его расширить и так далее, поравнение такое. Знаете, это, может быть, и мягкое вхождение в какой-то рынок, но экономическому развитию реализация этой системы вряд ли бы способствовала.
К. Морозов
―
Это хороший вопрос. На каком-то этапе через какое-то время, безусловно, проблема того, что те, кого называют традиционно кулаками, вот зажиточные крестьяне…
М. Соколов
―
В нормальных странах – фермерами.
К. Морозов
―
Да. Но, собственно говоря, то, что называли трудовым крестьянским хозяйством, вот это скорее фермеры. Тут очень тонкая грань. Там ситуация заключается в том, что американский историк Оливер Ратке еще в 60-е годы задавался вопросом: а что бы случилось, если бы вот эти зажиточные крестьяне стали бы протестовать против эсеровской социализации земли, которая душит, не дает им развиваться? И он отвечает: эсеры не стали бы в них стрелять. Я с ним абсолютно согласен в этом. Это значит, что эсеры не стали бы стрелять в этих зажиточных крестьян, это дает возможность для эволюции их.
М. Соколов
―
Ну понятно, раз демократические процедуры сохраняются, можно менять законы, собственно.
К. Морозов
―
Да, тут принципиально – ведь что самое главное...
М. Соколов
―
Тем более, эсеровская партия, как мы знаем, по крайней мере в эмиграции она же раскололась на сторонников частной собственности и не сторонников ее.
К. Морозов
―
Если мы говорим вообще об эсеровской демократической альтернативе, тут надо понимать, что самое ценное – это, конечно, не концепция их социализма, которая, как и любая вообще концепция содержит утопические элементы. А главное то, что они пытались выстроить систему демократическую, парламентскую, со сменой власти. И у меня нет ни малейших сомнений, что, когда бы они столкнулись через несколько лет с серьезным противодействием и зажиточного крестьянства, и, соответственно, либералов, и когда настроения, маятник пошел бы вправо, то они наверняка бы ушли от власти, они бы не стали держаться за власть во что бы то ни стало, и мы бы получили ту же самую схему маятника слева и справа, когда левые и правые силы меняют друг друга на выборах, мы видим, как это работает.
М. Соколов
―
Хорошо, но насколько реально этого всего было добиться в 1917 году, были ли какие-то объективные причины, которые мешали реализовать эти планы, и вообще что они могли сделать в ситуации все углубляющегося политического кризиса?
К. Морозов
―
Из объективных причин главное, конечно, то, что большое несчастье для России, что все эти события смены власти и необходимости всех этих преобразований проходили во время Первой мировой войны. А война, когда миллионы людей получают привычку убивать, это не самое лучшее время для каких-либо демократических преобразований, скажем прямо.С другой стороны, был маятник отложенного спроса, когда предыдущая власть десятилетиями откладывала решение очень серьезных проблем, это в такую тугую пружину все свернулось, что когда пришла, как тогда говорили, свобода, то многие люди захотели всего и сразу, и этот маятник, он пошел сбивать на своем пути тех, кто, собственно говоря, уже были демократами, но дать больше, чем они могли, вот в тех реальных условиях они не могли.
М. Соколов
―
Да, и популярности, собственно, рушились мгновенно. Как был популярен Керенский летом 1917, и что про него говорили где-нибудь уже осенью.
К. Морозов
―
Ну да. С другой стороны, надо понимать, что все-таки реальные возможности для сохранения, развития по демократическому пути, они все-таки были.
М. Соколов
―
Скажем, а могли они пойти на предложение Спиридоновой и заявить, что самая мощная партия в стране должна возглавить правительство, создать однородное правительство социалистов-революционеров?
К. Морозов
―
Она это предложила на 7-м совете партии, если мне память не изменяет, в августе. Это было отвергнуто, потому что это, как справедливо говорит Чернов, это было как бы фактически то, что позже сделали сами большевики.
М. Соколов
―
Хорошо. А однородное социалистическое правительство, а широкая коалиция?
К. Морозов
―
Однородное социалистическое правительство было уже более возможно. Тут вот почему вообще эта альтернатива демократическая была возможна? Во-первых, объективно идет мощный процесс создания различных элементов и структур гражданского общества в России в 1917 году, идет мощное профсоюзное движение, мощнейшее, возникает масса общественных организаций, возникают партии, причем, национальные партии, в регионах огромные процессы. Идут процессы усложнения общества и действительно взращивания вот этих элементов европейского гражданского общества.
М. Соколов
―
И тут приходят большевики с револьвером и красным флагом – и все поравнивают опять. Ну, и ЧК, естественно, с террором.
К. Морозов
―
Не так упрощенно. Здесь я бы сказал так, но с другой стороны есть огромные массы людей, очень упрощенно представляющих, впервые прикоснувшихся к политике, которые, конечно же, верят в любые популистские обещания.
М. Соколов
―
Вот эти мартовские эсеры, они, наверное, потом были октябрьскими большевиками?
К. Морозов
―
Это большая отдельная тема. Мартовских эсеров, как минимум, три группы. Первая группа – это старые дореволюционные эсеры 1905-1907 годов, которые отошли от революции, а в марте 1917 они вернулись в политику, и они же создавали первые комитеты, вошли в эти комитеты и прочее. Это функционеры среднего звена.Другая самая понятная, самая известная часть мартовских эсеров – это те, кто записывались в эсеровскую партию целыми деревнями, целыми полками, такое тоже было. И записывались, кстати говоря, во многом из-за симпатий в программе и социализации земли, и кроме социализации земли еще требования федералистского устройства…
М. Соколов
―
… эсеры же были отдельной партией.
К. Морозов
―
И были отдельные партии эсеровского типа во всех регионах, и они, кстати говоря, мощно прошли, эти национальные эсеровские партии, прошли в Учредительное собрание. 58% голосов – это набрано вместе с национальными, без них 39%, по-моему, если, соответственно, вспомнить исследователя Учредительного собрания, не так давно умершего, Льва Протасова, который все это исследовал.
М. Соколов
―
Получается, что в любом варианте вот этого однородного социалистического правительства как-то не вышло, а потом большевики захватили власть.
К. Морозов
―
Возможность однородного социалистического правительства была дважды. Во-первых, в сентябре, когда Чернов все-таки склонил с большим трудом, но он склонил ЦК к решению о создании такого правительства, включая большевиков. Позже это все фактически – была нарушена партийная дисциплина, и Авксентьев и Гоц поехали на переговоры с Керенским и снова согласились на формирование коалиционного правительства на условиях Керенского. Фактически речь идет о нарушении партийной дисциплины. А позже, кстати говоря, Чернову даже запретили писать статью о наступающей катастрофе, публиковать в печати, то есть, это очень все своеобразно.И следующая попытка, вот если бы было создано вот это однородное социалистическое правительство в сентябре 1917 года, а Чернов себя всячески ругает за то, что он не решился на раскол партии, за то, что он не стал апеллировать к низам, потому что он побоялся то, что он создавал, как единую партию, он боялся ее разрушить. И позже он себя ругал всячески за это.
М. Соколов
―
Потом-то они исключали и левых эсеров, и ультраправую группировку.
К. Морозов
―
Конечно, все равно единство сохранить не удалось. Но это разрушило…
М. Соколов
―
Это уже после октября было.
К. Морозов
―
После октября была осуждена позиция ЦК и коалиционная позиция, но что характерно, в 1918 году тоже Авксентьев и Бунаков вновь эту позицию включили на союз с кадетами, коалиционные вещи, был создан Союз возрождения России, и, собственно говоря, Уфимскую Директорию, которую они протащили и сумели опять партию, под нее подписали эту партию, и в конечном счете закончилось тем, что Уфимскую Директорию сверг Колчак.Кстати говоря, для большей части центристов, левоцентристов Авксентьев был фигурой совершенно неприемлемой, человек, который дважды партию подвел под очень серьезный провал – в 1917 году и в 1918 году.
М. Соколов
―
Константин, времени у нас мало. Я думаю, что октябрьские всякие события мы ближе к октябрю и обсудим. А вот если в общем плане говорить, можно ли сказать, что в 1917 году шла борьба за победу одного из вариантов социалистической модели модернизации. Ну вот ужасный большевистский мы знаем, а гипотетический эсеровский мы обсудили.
К. Морозов
―
Нет, так сказать нельзя, если мы говорим о центристской и правоэсеровской модели, то это не переход к строительству социализма, это они социализацию земли называли пробитием бреши. И если даже говорить о Чернове и о резолюции вот 3 съезда партии, они считали, что они войдут в новую эпоху, в новый период, который будет промежуточным между старым буржуазным и подходом, непосредственным приступом к социализму. То есть, это будет большой длительный период, где будут ограничены, с одной стороны, частная собственность в деревне, частная собственность в сельском хозяйстве, а, с другой стороны, будут нарастать элементы демократические, элементы коллективистские, разрастаться и крепнуть профсоюзы, партии, будет давление советов, которые, кстати говоря, будут существовать и после Учредительного собрания, которые будут давить на буржуазию и работать в контакте с профсоюзами, с политическими партиями. То есть, в любом случае это было бы очень похоже на шведский путь, это был бы безусловно путь к тому, что мы называем социальным государством. А вот если говорить о левых эсерах и о том варианте, который предлагала со своим трудовластием, с этой концепцией, с методами Спиридонова, то да, то это вот такой вариант.
М. Соколов
―
Нам пишут, что проблема в том, что им не хватило политической воли. Вот Ленину хватило, а Чернову и всем другим тоже не хватило.
К. Морозов
―
Я бы сказал, что это упрощение, потому что никто не мог ожидать, что все будет так невозвратно, что все будет так сложно. Никто не ожидал от социалистов, от тех же большевиков, что они способны создать систему более диктаторскую, никто не ожидал такого развития событий.
М. Соколов
―
Ну да, все боролись с республиканцем Корниловым, а Ленин оказался диктатором покруче.
К. Морозов
―
И кроме того, генералы всегда готовятся к прошедшим войнам, все смотрели на опыт Великой французской революции, а вот того, что случилось, конечно, ожидать не могли. Но сохранить демократию можно было бы, как потом эсеры признавали, если бы на 2-3 месяца раньше провели Учредительное собрание и начали бы аграрные преобразования.
М. Соколов
―
Спасибо. Константин Морозов, доктор исторических наук был в студии «Эха Москвы».