Партия эсеров в 1917-18 году: от триумфа к расколу - Ярослав Леонтьев - Цена Революции - 2017-03-26
26.03.2017
Партия эсеров в 1917-18 году: от триумфа к расколу - Ярослав Леонтьев - Цена Революции - 2017-03-26
Скачать
М. Соколов
―
Добрый вечер, мы сегодня в прямом эфире с доктором исторических наук Ярославом Леонтьевым. Говорим мы о революции, истории партии социалистов-революционеров, попросту эсеров, которая побывала в оппозиции царизму, чуть-чуть во власти, снова в оппозиции уже большевистскому самодержавию. Я напомню, что у нас есть возможность ответить на вопросы - +7-985-970-45-45 для смс-сообщений, Твиттер-аккаунт @vyzvon.Ярослав, добрый вечер.
Я. Леонтьев
―
Добрый вечер.
М. Соколов
―
Ну что, самодержавие – естественное для России состояние, как и бесконечная борьба с оным. Так?
Я. Леонтьев
―
Наверное.
М. Соколов
―
Вот как вам прогулки, вот 100 лет назад гуляли по тротуарам Москвы и Петрограда, заплеванным семечками, шелухой. Да? Нынче без шелухи, но все равно гуляли, демонстрации, такое весеннее настроение.
Я. Леонтьев
―
Я на днях читал лекции в Париже в Национальном университете восточных языков и цивилизаций. И там мне парижане активно задавали вопрос: как же в России отмечается столетие революции? Пришлось мне там, конечно, рассказать о нескольких академических конференциях, в которых я уже участвовал или буду участвовать. Одна была, кстати, ничего, так интересно, в Таврическом дворце проходила.
М. Соколов
―
Теперь в МГУ будет, да?
Я. Леонтьев
―
Да, на днях в МГУ такая крупная международная будет на следующей неделе. А вот толком-то ничего и невозможно было ответить. А вот сейчас я бы уж ответил бы, наверное, о том, как ребята молодые кричали над Дворцовой площадью «Россия без царя». Мне очень понравилось, это сегодня, наверное, было самое такое достойное отмечание, уличное отмечание, тем более, в 82-х городах, как сейчас сообщили. Замечательно отметили столетие великой российской революции.
М. Соколов
―
Спасибо Алексею Навальному. Ну а вот, скажем, в самодержавной России тоже по тротуарам демонстранты гуляли до падения самодержавия, а их тоже там разгоняли солдаты, казаки, жандармы?
Я. Леонтьев
―
Все на той же Знаменской площади в Петербурге, где как раз основное винтилово сегодня было после того, как с Дворцовой по Невскому прошли туда, на Знаменской площади, ныне Площади Восстания, как раз это и был главный эпицентр событий февраля 1917 года. И между прочим, там очень жестко обращались до определенного момента солдаты-гвардейцы и полиция с народом, и вот если через 100 лет будут историки снова удивляться, почему потом кое-кого линчевали вот из этих полицейских, которые так обращались с народом тогда, 100 лет назад, вот я не удивлюсь.
М. Соколов
―
Ну да. А вот в Москве, кстати говоря, где было такое демонстрационное место? У университета, наверное, у Манежа любили?
Я. Леонтьев
―
Да.
М. Соколов
―
И на Скобелевской площади, наверное.
Я. Леонтьев
―
На Скобелевской обязательно. Там потом и митинги. Кстати, на Пушкинской площади, памятник Пушкину тоже был одним из главных…
М. Соколов
―
Который сегодня штурмовали.
Я. Леонтьев
―
Совершенно верно, там очень студенты любили выступать. А на Скобелевской выступали в основном политики, как Паустовский вспоминает в «Повести о жизни», была еще одна площадь, Таганская, где наоборот можно было делиться всякими фейками, домыслами, там, что сколько там у монархов нашли золотых червонцев или, там, из какого местечка выкрест Керенский. Это, конечно, все фейки и домыслы. В Москве еще события происходили действительно около старого здания университета, где сейчас журфак на Охотном ряду и на Манежке.
М. Соколов
―
На Моховой.
Я. Леонтьев
―
Все на той же Манежке, да. И там даже был такой довольно напряженный момент, когда московская интеллигенция – у Бердяева есть об этом, например, «Самопознание», когда она вышла как бы чтобы встать между вооруженными солдатами, вооруженной полицией, студентами. Потом были события, сколько мне помнится, на Большом Каменном мосту, и вот несколько жертв, которые в Москве тогда произошли, и когда части тоже открыли огонь, там не было, конечно, таких боев, как в Петрограде, где полторы тысячи примерно погибло, и когда там действительно части стреляли друг в друга, как кексгольмцы, преображенцы с семеновцами, просто настоящий бой там был с применением пулеметов около казарм Семеновского полка. Ну, в Москве такого не было, да.
М. Соколов
―
Скажите, а где же были, собственно, эсеры, о которых мы сегодня поговорим, какая была их роль в событиях февраля-марта 1917 года?
Я. Леонтьев
―
Кое-какая была. Надо, наверное, немножко коснуться ситуации с партией социалистов-революционеров накануне революции.
М. Соколов
―
Вот-вот. Мы как-то с вами говорили про интернационалистов, Циммервальд и все прочее. Вот от этого оттолкнемся тогда.
Я. Леонтьев
―
Было дело. Да, но по большому счету и само Охранное отделение докладывало, если взять какие-то отчеты Департамента полиции и Охранных отделений, что по большому счету, конечно, как единая какая-то партия серьезная, партия эсеров была разгромлена после первой русской революции, в период реакции.
М. Соколов
―
С Азефом, собственно, скандал…
Я. Леонтьев
―
Это уже внутренний партийный кризис, да, который тоже наложил свой отпечаток. Но вот в то же время какие-то отдельные группы все время возникали, и в период войны тоже, студенческие в основном группы, если говорить о Петрограде, то они были, и листовки периодически тиражировали, иногда это были люди относительно нового поколения, например, отец известного первого нашего диссидента Андрея Донатовича Синявского, Донат Евгеньевич Синявский, студент Горного института тогда, и его друзья, они, например, одну из групп таких составляли. Но кроме того эсеры еще готовились к выборам в 5-ю Государственную Думу, они должны были состояться летом 1917 года.
М. Соколов
―
Но они не как партия, наверное, в том смысле, что как партия они не могли участвовать, а как личности по этой системе как бы ступенчатой, да?
Я. Леонтьев
―
Да. Был задуман общий народнический блок от умеренных народников, народных социалистов, трудовиков, вот Керенский как раз уже начал объезды городов с предвыборной агитацией, уже побывал в ряде городов, в Нижнем Новгороде, в частности, в Саратове, если не ошибаюсь, и так далее. И ряд партийных эсеров тоже должен был идти на выборы в рамках этого общенароднического блока.
М. Соколов
―
Видите, как бывает, политики готовятся к выборам – а тут революция.
Я. Леонтьев
―
Случается. И тогда, конечно, все эсеры, которые оставались на лицо, пришли в Таврический дворец, в штаб Февральской революции, активно приняли участие и в организации Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, и Керенский, первый министр-социалист, который вошел в состав первого же правительства временного в качестве министра юстиции, Керенский все-таки имел членский билет партии эсеров еще с 1905 года.
М. Соколов
―
То есть, он все-таки был формально членом партии?
Я. Леонтьев
―
Он отошел, как и многие вот в период реакции от сугубо партийных дел он отошел, но связь с партийными кружками поддерживал, участвовал иногда и в чтении, в таких полулегальных сходках с чтением рефератов тоже выступал. И, как ни странно, даже занимал такую мягкую антивоенную позицию.
М. Соколов
―
Ярослав, а как все-таки складывались отношения между теми, кто выступал, собственно, за войну, то есть, за продолжение войны, хоть и без аннексий и контрибуций, и теми, кто, собственно, требовал немедленного мира и так далее. Были же, собственно, фактически два направления внутри эсеровской партии, хотя, может быть, и больше. Вам тут виднее.
Я. Леонтьев
―
Больше, больше. Ну, вот надо, во-первых, вспомнить, что первая легальная конференция эсеров состоялась 2 марта по старому стилю, то есть, в день именно отречения Николая II и как раз во время формирования Временного правительства во главе с Львовым первого состава, состоялась еще на частной квартире относительно в небольшом составе, там всего 20-25 примерно человек участвовало.
М. Соколов
―
А кто из известных людей был?
Я. Леонтьев
―
Зензинов, которого выбрали председателем, он первый председатель, по революционный комитет, Постников, например, который будет создавать потом в эмиграции Русский исторический заграничный архив, известная фигура. И ему было поручено как раз становление литературного дела на этой конференции, тогда он начал разворачивать знаменитую газету «Дело народа», которая стала одной из самых многотиражных газет, и потом она станет центральным органом вообще партии в течение 1917 и 1918 годов. И вот на первой конференции, уже там некоторые шероховатости были, они одобрили вхождение Керенского, но уже и некоторые критические мнения тоже высказывались, о вхождении Керенского в правительство. А вот далее, когда через месяц в начале апреля состоялась вторая конференция, вот там уже произошли действительно дебаты, там, как я пишу в своих работах, началась такая, в течение нескольких месяцев потом происходившая, словесная дуэль между Абрамом Гоцем, к тому времени вернувшимся из иркутской ссылки, где он сначала отбыл каторгу в Александровском централе, и потом уже был поселенец, вот он вернулся в Петроград и занял крупные позиции в Петросовете и во ВЦИК потом первого состава, но в правительство он не входил по своим соображениям. И главным его оппонентом был вернувшийся из Христиании, из Копенгагена Борис Кац (настоящая фамилия), Камков, который наоборот стал отражать интернационалистскую позицию.
М. Соколов
―
То есть, будущие правые и будущие левые фактически.
Я. Леонтьев
―
Я не люблю название «правые», Михаил, я много раз об этом говорил. Потому что они даже по документам назывались, по всем стенограммам – эсеры центра. И Гоц был типичный центрист абсолютный. Что касается товарища Камкова (Каца) он наоборот был действительно всегда крайне левый такой убежденный интернационалист, участник Циммервальдской конференции вместе с Черновым, он считался в партии таким учеником Чернова. И все ждали возвращения Чернова, собственно говоря.
М. Соколов
―
А Чернов в Швейцарии находился?
Я. Леонтьев
―
Нет, Чернов находился в Париже, он всегда находился в Париже, в Швейцарию он только приезжал вместе с Камковым для участия в Циммервальдской конференции, и в Париже они издавали антивоенные газеты интернационалистские. И Чернов, конечно, как и все эмигранты, рвался тоже назад в Россию. Но как Камков в письме в газету «Дело народа», как раз описывал, что и ему самому чинили англичане препятствия как интернационалисту при возвращении из Христиании, так английские власти британские пытались, когда Чернов выехал из Парижа сначала в Британию, ему пытались тоже чинить препятствия. Но потом все-таки через Стокгольм он вернулся морем.
М. Соколов
―
Да, Христиания, кстати, в Норвегии.
Я. Леонтьев
―
Да. Но он был в Дании и в Норвегии тоже на самом деле, да, простите.
М. Соколов
―
Вот теперь, собственно, а вот каторжане. Значительная же часть была, собственно, на каторге, там кто успел вернуться уже в разгар событий весны 1917 года в Петроград?
Я. Леонтьев
―
Надо сказать и вспомнить момент, как Керенский в качестве министра юстиции, еще даже до всеобщей политической амнистии, он специальным циркуляром освобождает самых таких известных фигур на женской каторге в Забайкалье в Акатуйской тюрьме Марию Спиридонову и некоторых других ее товарок.Между прочим, под этот указ попала и другая бессрочница, бессрочная каторжанка Фанни Каплан, она сидела как раз вместе со Спиридоновой, отбывала каторгу. Но не все сразу вернулись. Спиридонова, например, застряла аж до лета в Чите. Из знаменитых таких, конечно, бабушка Брешко-Брешковская, которая триумфально проехала, в каждом городе там просто толпы народа ее встречали, там везде митинги начинались чуть ли не на вокзале, просто это было триумфальное такое возвращение бабушки Екатерины Константиновны, которая была, наверное, одной из главных культовых фигур.
М. Соколов
―
Прямо проезд Солженицына по Сибири.
Я. Леонтьев
―
Круче, гораздо круче, потому что там действительно просто всеобщая эйфория еще происходила.
М. Соколов
―
А вот по поводу все-таки отношений с правительством, ну, вот входили эсеры в состав Петроградского совета. Насколько они серьезно могли влиять на правительство Львова?
Я. Леонтьев
―
Двоевластие же началось, собственно говоря. А на самом деле если более широкую палитру рисовать, то надо вообще ставить вопрос не о двоевластии, а о многовластии, потому что как раз на днях было столетие образования Центральной Рады в Киеве, допустим, и еще можно целый ряд примеров привести, такой вот и национальной революции, как элемента общероссийского процесса. Действительно уже начиналось такое многовластие, но в самом Петрограде вот это так называемое двоевластие, то есть, с одной стороны, совет пытался на себя перетягивать одеяло, с другой стороны, вот Временное правительство – нет, влияния такого прямого, конечно, не было, но они выражали поддержку Временному правительству.
М. Соколов
―
А вот все ли? Вот левые как себя вели, собственно?
Я. Леонтьев
―
Левых сначала было мало, вот я упомянул, что вторая конференция общегородская петроградская, которая в начале апреля состоялась, там голоса левых еще тонули в общем хоре, потому что на самом деле подавляющее большинство выражало поддержку Временному правительству, но с определенными оговорками. Они выступали, все-таки поднимали лозунг мира без аннексий и контрибуций, что важно, но не немедленного мира, как требовали левые, которые требовали созыва социалистического конгресса для решения вопросов, давление как раз на союзников, это они все-таки отрицали большинство. Но тут есть еще один интересный такой момент, тоже произошедший в апреле, что первыми-то даже не левые ведь как раз стали откалываться от общей партии, а первыми начали обосабливаться те, кого действительно можно назвать правыми эсерами.
М. Соколов
―
А кто это?
Я. Леонтьев
―
Это относительно небольшая группа, они опубликовали такое письмо 36-ти, которые выражали полную поддержку Временному правительству, абсолютную поддержку в войне до победного конца. Они как раз критиковали левых, называя их демагогами, которые будут скатываться в анархию, они требовали защиты революционных завоеваний.Кто это персонально. Вот первые подписанты, например, такой выдающийся человек, отсидевший много лет в Шлиссельбурге, переводчик впервые на русский язык «Капитала» Карла Маркса Герман Лопатин.
М. Соколов
―
Известный народоволец.
Я. Леонтьев
―
Да. Борис Савинков был среди этих подписантов, Питирим Сорокин, знаменитый потом впоследствии социолог с мировым именем, он тоже занимал такую весьма правую эсеровскую позицию. И они в итоге откололись и сформировали свое собственное издание, газету «Воля народа», их и стали так называть воленародовцы. Потом к ним ряд писателей тоже примкнул, к воленародовцам, и ряд старых революционеров – Вера Фигнер, например, ряд ее других товарищей и по Шлиссельбургу.И вот, кстати, возвращаясь к вопросу о политзаключенных, был создан такой комитет помощи амнистированным, который как раз именно возглавила Вера Фигнер, они тут же собрали 2 миллиона рублей, такую баснословную сумму, для того чтобы помогать как раз политзаключенным. И вот началось возвращение их, да.
М. Соколов
―
Ну, то есть, в общем, главный спор, который разводил левых и условный центр и правых, это типа, бороться быстро за, так сказать, социализм, или ограничиться умеренными постепенными реформами.
Я. Леонтьев
―
Еще раз настойчиво требую: не правых, а ортодоксальных эсеров, их называть эсерами центра, как угодно, только не правыми.
М. Соколов
―
Вы только что говорили как раз о правых, таких, государственники-патриоты.
Я. Леонтьев
―
А их было очень мало. В том-то и дело, что они сами как раз откололись от главной партии, и вот они вообще вели линию на обособление. И только потом дальнейшие уже события сделали так, что они все-таки остались в партии, и их бабушка Брешко-Брешковская еще активно начала поддерживать, забыл тоже упомянуть. А вот потом все-таки откололись левые, но уже в другой исторической ситуации.
М. Соколов
―
То есть, в тот момент вот этот выбор не стоял, вы хотите сказать, между, так сказать, за социализм или за реформы?
Я. Леонтьев
―
Да.
М. Соколов
―
Брать советам власть или Временное правительство остается?
Я. Леонтьев
―
Вопрос достаточно осторожно поднимался, в тот момент не стоял, и когда Спиридонова вернулась, как раз из Читы попав в Москву – мы можем потом во второй части перейти к этому 3 съезду, первому общероссийскому съезду после революции, а по нумерации он третий был, в Москве он уже состоялся. И вот Спиридонова имела там совершенно иную точку зрения.
М. Соколов
―
Это уже у нас что получается, это июнь уже 1917 года, да?
Я. Леонтьев
―
25 мая открылся по старому стилю 3 съезд в народном университете Шанявского, там, где РГГУ сейчас в этом здании.
М. Соколов
―
Хорошо, мы продолжим наш разговор с Ярославом Леонтьевым после краткого выпуска новостей.НОВОСТИ
М. Соколов
―
Продолжаем наш разговор в прямом эфире с Ярославом Леонтьевым, доктором исторических наук, профессором.Ярослав, мы остановились на 3 съезде партии социалистов-революционеров. О чем спор-то был?
Я. Леонтьев
―
Так все о том же. Во-первых, входить или не входить во Временное правительство, потому что тут к этому времени как раз вошли уже.
М. Соколов
―
Керенский-то никого не спрашивал, хитрый он был. Задним числом уже сам себя санкционировал.
Я. Леонтьев
―
Да, Керенский не спрашивал. Но тут важна была еще позиция Чернова. Кстати, мы как-то заговорили…
М. Соколов
―
А он добрался до России?
Я. Леонтьев
―
Он добрался 8 апреля уже, всего лишь на 5 дней позже Владимира Ильича.
М. Соколов
―
Неужели тоже в пломбированном вагоне?
Я. Леонтьев
―
Нет, я же вам сказал, что морем он уже из…
М. Соколов
―
А кто-нибудь из эсеров, кстати, ехал ленинским эшелоном?
Я. Леонтьев
―
Точно ехали вторым эшелоном, потому что там два эшелона было, там еще был эшелон мартовский, так сказать, Натансон возвращался им, Прошьян, Устинов…
М. Соколов
―
Все леваки как раз, союзники большевиков будущие.
Я. Леонтьев
―
Да. Но были там и некоторые центристы – Гавронский, допустим, к слову говоря. Но дело не в этом, а в том, что – возвращаемся к третьему съезду, правильно я понял вопрос?
М. Соколов
―
Да-да.
Я. Леонтьев
―
И вот к этому времени в мае Временное правительство стало коалиционным уже, не просто из министров-капиталистов состояло, но и социалисты тоже вошли, Пешехонов, народный социалист вошел в качестве министра по продовольствию, Чернов, конечно, в качестве министра земледелия, селянский министр, как он себя в шутку называл, и так далее. Меньшевики там тоже кое-какие вошли.И вот дебатировался этот вопрос, должен ли оставаться в правительстве, тем более, что правительство готовилось в наступление. Но главным ключевым вопросом все-таки оставался вопрос о войне. И вот здесь продолжилась опять дуэль между Гоцем и Кацем, и опять Борис Камков выступил таким, одним из главных застрельщиков этой бури на партийном съезде.
Еще раз напомню для слушателей, что съезд проходил в большой самой аудитории, все кто бывал в РГГУ, знают хорошо эту аудиторию, самая главная аудитория, она по сей день в таком виде амфитеатра. Интересная фотография такая публиковалась, где участники съезда все вместе сфотографировались потом, такое еще партийное единство, и в центр там кого, как вы думаете, поместили? Троих. Как бы вы ответили на этот вопрос?
М. Соколов
―
Брешко-Брешковскую, наверное, все-таки затащили?..
Я. Леонтьев
―
Нет, ошибаетесь.
М. Соколов
―
А Керенский-то был, кстати?
Я. Леонтьев
―
С приветствием, да, Керенского забаллотировал 3 съезд ЦК уже, кстати, что показательно. Керенский был забаллотирован ЦК. Там действительно бурные уже битвы происходили.
М. Соколов
―
Так кто же был, раскрывайте тайну.
Я. Леонтьев
―
Борис Викторович Савинков, Виктор Михайлович Чернов и Мария Александровна Спиридонова. Их как раз соединили.
М. Соколов
―
Три направления как раз.
Я. Леонтьев
―
Да. Прямо в самом центре посадили. Которые буквально через несколько месяцев уже разойдутся навсегда, вот полностью, диаметральные векторы, как рак, лебедь и щука буквально.
М. Соколов
―
Так что решили в результате они?
Я. Леонтьев
―
В итоге, вот я говорю, это происходила бурная дуэль между Камковым и Гоцем особенно, ну и по другим вопросам тоже, там по вопросам, например, а с кем из других партий надо блокироваться. Там дошло до того, что даже начались оскорбления, там один такой Рапопорт публицист, он назвал «наши большевики», начал кричать по отношению к Камкову и к его единомышленникам.
М. Соколов
―
Он в общем предвидел будущее.
Я. Леонтьев
―
На что председательствующий Ракитников сказал, что, нет, товарищи, в нашей среде большевиков нет. Но вот немножко…
М. Соколов
―
А союзники-то нашлись потом.
Я. Леонтьев
―
Да. Но это немножко другой вопрос. В тот момент все-таки старались сохранить единство партии. Спиридонова публикует, вот первая, наверное, ее статься после возвращения, вот в московской газете эсеров она публикует статью о 3 съезде прошедшем и в которой как раз обосновывает необходимость сохранения единства партии. Спиридонова дальше, когда она отправилась уже в Петроград, она вместе на одном митинге выступала с Авксентьевым, с тем же Гоцем, с Брешко-Брешковской. Это тоже показательно. Но потом наступили июльские дни, потом наступил провал июльского наступления, и…
М. Соколов
―
Вот какая была реакция, кстати говоря, на этот такой путч большевистский первый.
Я. Леонтьев
―
Сейчас скажу. Я еще хотел только досказать по съезду, что все-таки прошла резолюция Гоца о том, что нужно защищать завоевания Великой русской революции, но только концепция изменилась, потому что они же говорили, что, мы теперь ведем не империалистическую войну, а войну оборонительную, и если их и должно называть оборонцами, то именно революционными оборонцами, такой термин появился, что, мы защищаем завоевания молодой русской демократии от прусского милитаризма, этого сапога наследников Бисмарка кованого, который все как бы задавит. Вот такая концепция появилась.Что касается июльских дней, то, во-первых, конечно, здесь уже бушевал Кронштадт. В Кронштадте все эсеры были левыми, Раскольников, по-моему, писал в воспоминаниях, что среди наших эсеров не было ни одного как бы не левого. И кронштадтцы активно поучаствовали.
Спиридонова, когда прибыли как раз кронштадтцы, приветствовала их в Василеостровской гавани, пыталась с речью обратиться, но там немножко большевики кронштадтские перехитрили, они увели матросов к дворцу Матильды Кшесинской, где был штаб большевиков, еще не разгромленный, и Ленин там с балкона выступал. Потом эсеры и анархисты обиделись кронштадтские, что большевики немножко там перехитрили, так сказать, увели народ к своему спикеру главному.
Но когда начались аресты вот тех же кронштадтцев и других, то во ВЦИК та же Спиридонова и другие, они очень резко протестовали. И было арестовано несколько как раз представителей левого крыла. Вот в Гельсингфорсе арестовали, в Хельсинки нынешнем, арестовали Прошьяна и Устинова, которых мы уже упоминали, их в Кресты тоже доставили. Поэтому, естественно, они протестовали, и вот здесь уже началось обособление и левых тоже.
М. Соколов
―
А вот эсеры центра, как вы говорите, они, значит, не воспринимали большевиков как предателей, которые на немецкие деньги пытаются погубить революцию?
Я. Леонтьев
―
Дело в том, что такие буржуазные газеты, как их называли, они и Чернова в том же самом обвиняли. Ну, естественно, Чернов же участвовал в Циммервальдских конференциях, они всех обвиняли. И у Чернова в это время такое незавидное было положение, потому что его тоже в пост-июльские дни клеймили весьма и весьма. И поэтому в целом, конечно, можно посмотреть очень интересные протоколы ЦК, они опубликованы, там очень острые шли дебаты, и зачастую, как сам Чернов потом анализировал эти протоколы, что иногда случайное заседание, где на некоторых заседаниях был перевес вот таких левоцентристов, на других был перевес именно таких правоцентристов, и вот решения принимались иногда очень спонтанно, в зависимости просто, вот какой был кворум, и кто там превалировал на конкретных заседаниях.
М. Соколов
―
Но Корнилов, в общем, всех сплотил потом в августе.
Я. Леонтьев
―
Ну, всех, не всех – Савинкова исключили вообще-то, между прочим, за связь с Корниловым, его официально исключили. После этого уже ошибочно Савинкова называть эсером, он уже больше потом никогда в ПСР не состоял. Но в каком-то смысле на определенный момент – да, сплотило.
М. Соколов
―
Ярослав, а сколько было в этот момент к условному октябрю, к осени членов партии социалистов-революционеров? Ну, вот есть выражение – мартовские эсеры, это те, кто бросились как бы в будущую правящую партию записываться весной. Вот сколько же набралось-то?
Я. Леонтьев
―
Да, запись-то шла действительно иногда подчас целыми цехами, и ротами, и экипажами флотскими, поэтому очень трудно на самом деле сказать, правильной регистрации, какого-то правильного делопроизводства еще не было на этот момент отлажено, поэтому оценочное…
М. Соколов
―
Какие есть оценки?
Я. Леонтьев
―
Оценки историков такие. Ну, в советской историографии обычно назывались цифры от 400 тысяч до 700 тысяч, а наибольшие цифры я встречал у голландского историка известного специалиста Марка Янсена, который предполагает, что до миллиона могло доходить.И вот у покойного коллеги из МГУ, который – давайте его тоже, Михаил, вспомним, Николай Дмитриевич Ерофеев, он очень многое сделал для публикации как раз этих документов и вот протоколов этих съездов, стенограмм, о которых мы тоже говорили. Он внезапно скончался в этом году после этого заседания прежнего, распущенного уже сейчас диссовета у нас в МГУ, который набившую всем оскомину диссертацию Мединского не рассматривал, а выносил по ней решение. Ерофеев как заместитель председателя совета был не согласен с этим решением и потом скоропостижно скончался прямо буквально через…
М. Соколов
―
Да, очень жаль.
Я. Леонтьев
―
Да. И вот, Николай Дмитриевич – а он мне давал когда-то путевку в аспирантуру, я очень уважал этого профессора истфаковского, он тоже считал, что до миллиона доходила численность, вот примерно как-то так, да.
М. Соколов
―
Скажите, что, собственно, с вот этим расколом на левых и ортодоксальных эсеров? Как он шел? Собственно, он состоялся фактически в то же время или, по крайней мере, формализовался, когда большевики захватили власть. То есть, получилось так, что он в каком-то смысле парализовал партию противостоять перевороту?
Я. Леонтьев
―
На самом деле процесс расщепления шел и раньше, но не только в столицах, мы все-таки сейчас с вами говорили преимущественно о петроградской ситуации, а был еще Харьков, где мощная была организация, и она с самого начала именно себя называла эсеры-интернационалисты. Была Казань, очень тоже крупная там организация была, и там уже два комитета существовало с весны еще 1917 года. Один комитет возглавлял будущий крупный левый эсер Колегаев, который станет первым наркомом земледелия уже в двухпартийном Совнаркоме под Лениным, он назывался младший комитет, такой вот левоэсеровский, а был еще так называемый старший комитет, который стоял на альтернативных позициях. И в ряде других мест это по факту расщепление уже происходило. Но в принципе, как я считаю, что достаточно было, может быть, какого-то случайного набора каких-то факторов, которые могли толкнуть совершенно по другому направлению всю партию.
М. Соколов
―
Как по другому наплавлению? Левые шли, собственно, к социалистическому перевороту, я так понимаю, и поддержали большевиков, вошли в военно-революционный комитет, то есть, они пошли по пути такого путчизма, да?
Я. Леонтьев
―
Это вы берете уже ситуацию – может быть, мы к ней лучше вернемся в какой-нибудь другой передаче, уже осени 1917 года, уже бурной осени 1917 года. Я хочу сказать, что все-таки процесс размежевания единой эсеровской партии вот весной и летом был гораздо более сложным, чем это принято считать.
М. Соколов
―
А в чем сложность?
Я. Леонтьев
―
Потому что партия колебалась действительно реально перед выбором нескольких траекторий движения, и при том неустойчивом положении, в котором находилась ПСР, даже небольшое колебание ее ядра в лице ЦК могло послужить началом движения в другом направлении.
М. Соколов
―
Ну, к примеру, они могли каким-то образом сохранить единство? И тогда большевики не получили бы союзников к октябрю как раз.
Я. Леонтьев
―
Вот я и пытаюсь все время сейчас над этим размышлять, я считаю, что это была, конечно, главнейшая ошибка эсеров, что они допустили. Причем, виноваты обе стороны.
М. Соколов
―
Раскол вы имеете в виду?
Я. Леонтьев
―
Да, конечно, что они допустили. Потому что были определенные элементы и среди левых эсеров, кто старался сдерживать ситуацию. Например, председатель томской организации Борис Марков, и он потом семеновцами будет убит в 1920 году на Байкале, он входил в редакцию первого левоэсеровского журнала, который был создан как дискуссионный орган, «Наш путь» под редакцией Спиридоновой. Коган-Бернштейн был председатель Воронежского комитета, он тоже говорил, себя называл умеренно-левым. Они потом крупные позиции занимали. Тот же Коган-Бернштейн станет членом ЦК потом уже следующего с декабря, он на съезде уже декабрьском эсеров как раз говорил, что надо было исключать не этих, не левых надо было исключать, а надо было исключать как раз наших правых – бабушку и Керенского, и тогда бы раскола не случилось.
М. Соколов
―
Потом же уже на следующем съезде правых оборонцев исключили из партии там организационный совет петроградской группы эсеров.
Я. Леонтьев
―
Нет, их все время пугали этим, немножко даже шантажировали, так же как и левых. Как только левые, в июльские дни они же создали тоже организационное бюро, им ЦК заявил, что это неправомочный орган, такое государство в государстве, то же самое он заявил и правым по поводу этого организационного совета, но они не были исключены как раз, в том-то и дело. И, более того, и левых тогда не стали исключать, когда они согласились распустить это организационное бюро, Камков принес покаяние в ЦК, и их тогда не исключили.
М. Соколов
―
Это в какой момент?
Я. Леонтьев
―
Это все в июле во время этого июльского кризиса.
М. Соколов
―
Ну, к осени-то они совсем уже разругались?
Я. Леонтьев
―
Вот я говорю, давайте лучше вернемся в оставшиеся 10 минут…
М. Соколов
―
Возвращайтесь.
Я. Леонтьев
―
… мы точно не успеем поговорить ни о предпарламенте, ни о Совете республики, который провозгласил тогда впервые Российскую республику…
М. Соколов
―
А в чем тогда разница была в позициях левых и центра у партии эсеров вот в этот момент, уже после Корнилова?
Я. Леонтьев
―
После Корнилова там были люди, которые старались сглаживать острые углы, и внутри самого ЦК тоже, такие как Веденяпин, например, они пытались сглаживать эти острые углы. А были и действительно, которые уже задались целью обособиться, и на местах этот раскол де-факто уже произошел. Де-юре, может быть, не был оформлен.
М. Соколов
―
Как же он произошел, смотрите, если даже списки в Учредительное собрание в основном были общие у правых и левых эсеров – вот у меня тут есть, написано: конкурирующие списки были в четырех губерниях и в Петрограде, ну и там еще Воронеж, Енисейск, значит, всего где-то 7 или 8 регионов плюс Балтийский флот.
Я. Леонтьев
―
А это они дополнительно выдвинули. Дело все в том, что общих партийных делегатов выдвинул в Учредительное собрание совет партии, который состоялся как раз в августе. Но совет проходил до корниловской истории, вот накануне корниловской истории, он выдвинул общие списки, на нем тоже, на этом совете партии, это следующий был крупный форум с приездом региональных тоже лидеров, на нем было меньшинство левых эсеров. Оно со своей позиции выступало, но оно тоже еще не шло на раскол, и списки были выдвинуты поэтому общие. Да, там торговались, да, там согласительные комиссии всякие существовали, кстати, и по поводу выработки резолюции тоже на всех этих форумах тоже согласительные комиссии существовали, и голос левых тоже принимался в расчет при этом, когда все-таки какая-то относительно компромиссная резолюция принималась.
М. Соколов
―
Что, вы хотите сказать, что вот этими резолюциями или, там, единством партии, или даже деятельностью предпарламента можно было противостоять силовым действиям большевиков, которые опирались фактически на отряды Красной гвардии и на часть солдат, матросов и власть брали силой? А у эсеров сил оказалось мало.
Я. Леонтьев
―
Нет, им тоже было на кого опереться, там целый ряд…
М. Соколов
―
Только ни разу не оперлись.
Я. Леонтьев
―
Потому что не было решения ЦК, опять мы перейдем к следующим вопросам и утонем в них. ЦК не принял решения, там были военные ячейки, военная организация была достаточно сильная, и они могли мобилизовать на самом деле тоже своих сторонников.
М. Соколов
―
Но что же они не мобилизовали?
Я. Леонтьев
―
Они хотели избежать гражданской войны. Потому что они были противниками братоубийственной войны внутри демократии, вы поймите, вот в чем дело. Большевики не были противниками.
М. Соколов
―
Тогда надо было силу применить, чтобы избежать гражданской войны.
Я. Леонтьев
―
Знаете, когда пройдет лет 50, 100, вот так легко рассуждать, а как люди тогда могли это понять?..
М. Соколов
―
Но они все любили опираться на исторический опыт, там, французской революции, там сколько революций за это время было в Европе?
Я. Леонтьев
―
Вот они и хотели учесть печальные уроки этой французской революции и не допустить как раз раскола между Дантоном и Робеспьером, условно говоря.
М. Соколов
―
Но так Ленин-то не скрывал своих планов, он прямо говорил, там, о превращении империалистической войны в гражданскую и о том, что никаких там договоренностей и прочее. А вот эти замечательные люди, о которых вы пишете, они жили какими-то мифическими представлениями о реальности.
Я. Леонтьев
―
Во-первых, кроме Ленина в партии большевиков тоже были разные течения, не забудем, потому что там было достаточно сильное течение правых большевиков.
М. Соколов
―
Вы имеете в виду Каменева?
Я. Леонтьев
―
Не только. Ногин, который возглавлял Моссовет и Рыков…
М. Соколов
―
Но они ничего же не добились. В конце концов все их идеи про народное социалистическое правительство, все это ушло…
Я. Леонтьев
―
Совершенно верно, потому что эсеры к этому времени раскололись, а вот если бы не раскололись…
М. Соколов
―
А Ленин был просто мощной фигурой.
Я. Леонтьев
―
… то тогда бы смогли договориться с правыми большевиками и с левыми меньшевиками.
М. Соколов
―
То есть, вы хотите сказать, что был шанс расколоть большевистскую партию, а не эсеровскую?
Я. Леонтьев
―
Был. И Ленин даже ультимативно говорил товарищам в ЦК, что он уйдет и будет просить тогда у рабочих помощи, он выйдет из ЦК, если не выйдут его оппоненты. Там тоже была сложная ситуация. Ну, давайте еще раз все-таки к этому вопросу вернемся. А можно я вам маленький подарок из Парижа сделаю?
М. Соколов
―
Да, пожалуйста. Рояль в кустах.
Я. Леонтьев
―
Да. Уникальную хочу подарить вам открытку и показать тоже зрителям сетевизора, это икона, репродукция, естественно, иконы, тут изображена, в 1917 году очень активная эсерка, она даже была городским головой одного из городов, Анапы, под фамилией Кузьмина-Караваева еще, потом она в эмиграции будет жить под фамилией Скобцова.
М. Соколов
―
Мать Мария.
Я. Леонтьев
―
Мать Мария, конечно же, знаменитая Мать Мария. А рядом с ней стоит член ЦК эсеров в 1917 году Илья Исидорович Бунаков-Фондаминский, настоящая фамилия Фондаминский, литературный псевдоним Бунаков, который примет православие уже в эмиграции, вот будет активно с Бердяевым сотрудничать, с Георгием Федотовым и в журнале «Православное дело». И будет помогать матери Марии в сопротивлении. И в 1942 году он погибнет в Освенциме, она также погибнет.И вот в 2004 году Константинопольский Патриархат их прославит, в качестве преподобной мученицы вот мать Марию вместе с сыном, вместе с отцом Дмитрием Клепининым, в приход которого они входили. И вот такая уникальная действительно открытка-икона, которую я вам хочу преподнести.
М. Соколов
―
Спасибо. Я должен сказать, что вообще это довольно интересная сама по себе тема, поскольку среди эсеров, собственно, вот такого центристского направления действительно было такое православное, я бы сказал даже, мистическое, направление, да?
Я. Леонтьев
―
И не только центристского. Тогдашний секретарь и помощник Марии Спиридоновой левый эсер Голынский штабс-капитан и георгиевский кавалер станет крупным деятелем Катакомбной церкви, его знают под именем Антоний Голынский. Скажем, такой эсер, который возглавлял Кологривскую земскую управу в 1917 году Аверин, потом примет постриг, станет целибатным священником, он тоже причислен к лику священномучеников, будет расстрелян в 1937 году.Конечно, это очень интересно, потому что вообще тут можно и взгляд через литературу посмотреть, через тех писателей, которые сотрудничали с эсерами, а, собственно говоря, все звезды Серебряного века с ними сотрудничали, от Ахматовой, которая выступала в правоэсеровских клубах, как вы выражаетесь, до Есенина, Клюева, Мандельштама, Пастернака…
М. Соколов
―
Да, «Знамя труда», как же.
Я. Леонтьев
―
… и так далее, которые наоборот выступали. 14 декабря в Петербурге в Соляном городке Борис Камков, Сергей Есенин вместе выступают на вечере памяти декабристов. И, конечно, те социально-христианские тоже мотивы, которые отражены в их лирике, это тоже, конечно, все может интересно быть нами рассмотрено.
М. Соколов
―
Я чувствую, что мы до октября 1917 года не добрались, придется отдельно на эту тему поговорить, про эсеров и переворот. А я просто сейчас воспользуюсь, тут пара вопросов есть. Вот Виктор спрашивает: «Были эсеры за сохранение частной собственности или за отмену?» Ну, думаю, что социалисты-то, они не очень к частной собственности хорошо относились.
Я. Леонтьев
―
Я уже говорил, что эсеры все были разные, кто-то признавал многоукладность, кто-то выступал за социализацию не только земли, но и производства, и, конечно, финансовой сферы, как левое крыло, то есть, эсеры были сами по себе разные.
М. Соколов
―
Ну и, пожалуй, последний еще один вопрос: «Основная политическая ошибка в ходе Февральской, - ну, видимо, всего процесса 1917 года, - которая привела эсеров к поражению?»
Я. Леонтьев
―
Я уже сказал, самая основная – это раскол партии. Но поскольку именно эсеры все-таки набрали 46% голосов, а вместе с представителями национальных партий и все 50% на выборах в Учредительное собрание, то мы просто обязаны осенью вернуться к этой теме и обсудить ее снова и снова.
М. Соколов
―
Спасибо! Сегодня гостем «Эха Москвы» был доктор исторических наук профессор Ярослав Леонтьев. Мы говорили о партии социалистов-революционеров в 1917 году, о расколе, триумфе. Ну, чуть-чуть не договорили, думаю, что продолжим в следующий раз.
Я. Леонтьев
―
Всенепременно.
М. Соколов
―
Всего доброго, передачу вел Михаил Соколов. До свидания.
Я. Леонтьев
―
Спасибо.