Карельский эксперимент "красных финнов". Часть 2 - Андрей Бутвило - Цена Революции - 2017-03-19
М. Соколов
―
В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции», ведет ее Михаил Соколов, и с нами беседует Андрей Бутвило, кандидат исторических наук, доцент Петрозаводского государственного университета, старший научный сотрудник. Мы говорим об истории Карелии и о том самом карельском эксперименте, который принесли на территорию Карельской трудовой коммуны красные финны, эмигрировавшие из Финляндии после революции.Андрей Изыдорович, вопрос такой. Если так все вроде неплохо двигалось, как вы нам рассказывали в прошлой передаче, то есть была создана вот эта Карельская трудовая коммуна, олонецкие карелы это поддержали, северные карелы вроде тоже не против были. Что же случилось, почему же в Карелии вдруг началось такое массовое достаточно народное восстание?
А. Бутвило
―
Давайте мы будем смотреть на ситуацию в стране в целом. Карельское восстание – это составная часть целой полосы восстаний, которые охватывают Россию в тот момент, когда, казалось бы, большевики уже одержали победу в гражданской войне. Это и антоновщина, это и кронштадтский мятеж, это некоторые другие восстания. Это яркое проявление кризиса той политики, которую большевики проводили в стране отчасти вынужденно, отчасти сознательно в период политики военного коммунизма.И все время приходится повторять, что в политике большевиков всегда надо видеть такой своеобразный дуализм. Они верили в то, что они делают, недаром это период высокого тоталитаризма Ленина, Сталина. Они, с одной стороны, реализовывали какие-то теоретические взгляды, с другой стороны, они действовали по ситуации. И вот эта политика военного коммунизма, она была вроде бы оправданна в период войны, по крайней мере, она позволила им одержать победу, но когда война стала кончаться…
М. Соколов
―
Я бы сказал так: не помешала. Дискуссионный вопрос.
А. Бутвило
―
Помогла, потому что принципиально было что? Поддержка крестьянства, основной источник мяса, что называется, для армии. Основная часть населения страны. И когда приходили красные и говорили: ребята, вот вам земля, но мы будем забирать все, что на ней вырастает фактически – это одно. А когда приходили белые и эту землю забирали и говорили: не отдадим больше – это другое.
М. Соколов
―
Ну, белые по-разному действовали…
А. Бутвило
―
А когда крестьянам объясняли, что это вызвано чрезвычайными – по крайней мере была надежда на то, что все нормализуется. Но когда война стала заканчиваться, когда вместо этого ответили милитаризацией труда, вот идеи Троцкого, и прочими вещами, естественно, заполыхали восстания.То же самое произошло в Карелии. Оно было вызвано не национальными какими-то вещами, оно было вызвано той тяжелейшей ситуацией, в которой оказалось крестьянство. С которого по-прежнему требовали выполнения повинностей, платежей, но при этом не давали ему ничего практически. В первую очередь не давали хлеба, без которого в Карелии существовать было невозможно.
М. Соколов
―
Вот это интересно. Нужно, наверное, объяснить, что карельская экономика – это лес, а не выращивание, там, ржи и чего-то другого.
А. Бутвило
―
Да. Я уже приводил пример, что нуждалась территория примерно в 6-7-ми миллионах пудов хлеба в год, в лучшие годы они миллиона полтора производили, все остальное привозили из центра, и население могло приобретать этот хлеб именно потому, что оно зимой заготавливало лес, потом оно сплавляло, и это позволяло существовать.
М. Соколов
―
А сплавляли в Финляндию?
А. Бутвило
―
Либо в Финляндию, либо в кемские заводы, прямо по водоразделу, куда, собственно, река течет, туда и отправляли. Где есть поблизости. Это все закрылось. С Финляндией граница была почти перекрыта. Заработков нет, лошадей нет, а налоги, повинности требуют, и причем требуют вполне себе жестко. Поэтому, естественно, начинается восстание.Но еще раз использую термин «гибридная война». Конечно, здесь сказывается и деятельность Финляндии, и явно, конечно, и спецслужб Финляндии, и активистов финских, и тех, кто искренне считал необходимым помочь карельскому населению. Поэтому просто однозначно сказать: вот это была авантюра, это были попытки контрреволюции, как раньше говорилось, или наоборот все это свести только к народному восстанию, к тому, что люди попытались спастись от карающей власти большевиков – не получается.
Всего там намешано, это огромная трагедия, потому что в этом районе, где практически не было дорог, велась война на уничтожение, в которой гибли и карелы, и те войска наши, которые пытались это восстание подавлять. Есть потрясающие документы, допустим, донесения командиров наших частей Красной армии о том, что они погибают с голоду, потому что местное население не дает продуктов – а у них и не было по большому счету продуктов – что крутит животы, как пишет там один молоденький совсем командир, что дикие головные… люди погибали, умирали – и каратели, и население.
Жестокость с обеих сторон беспредельная. Как описывают то, что они там творили, и восставшие, и те, кто подавляли это восстание, вызывает только ужас. И то, когда это восстание было подавлено, то, что ушло 11 тысяч, то есть, практически все местное население Кемского уезда, тоже говорит о народном характере этого восстания. Они бросили стариков, они бросили детей и ушли в Финляндию.
М. Соколов
―
А какой-то повод был? Вот условно говоря, где-то что-то пришли, что-то забрали, и какая-то деревня поднялась? Или наоборот вот те представители этого ухтинского правительства, которые были в Финляндии, привели какой-то отряд, ну, и дальше все поднялись?
А. Бутвило
―
Судя опять же по документам, более правильный второй вариант. Почва была готова, надо было сдетонировать. Начиная где-то, по-моему, в октябре еще появляться 1921 года отряды. Кто там был – то ли это были сугубо финские отряды, скорее всего это были отряды, условно говоря, ухтинского правительства. И как только они появляются, народ тут же поднимается на восстание.
М. Соколов
―
А оружие было?
А. Бутвило
―
Оружие из Финляндии поступало. Тут надо опять же понимать – вот граница идет, от этих северокарельских волостей до финской железной дороги 30 верст, а до нашей мурманской железной дороги 300 верст без дорог без всяких. Поэтому общение шло постоянно еще до революции, вся эта контрабандная торговля бытовая, шло оно непрерывно. Поэтому получить оружие проблем не было никаких. Финны, естественно, эту помощь оказали, но неофициально. Официально финское правительство никоим образом... Они дипломатически, да, нотами пытались защищать местное население, оказывать давление на Москву, но официально военные какие-то акции финское правительство не проводило и помощь не оказывало. Реально это финские офицеры, реально это финское оружие, реально финская форма – это все было.
М. Соколов
―
А какое было вообще соотношение сил в начале и потом в конце?
А. Бутвило
―
Есть очень разные данные, потому что некоторые данные восходят к работам наших военных историков 20-х годов, которые надо проверять и проверять. Я врать не буду, я военные архивы специального фонда не смотрел. Понятно, что соотношение сил быстро и принципиально менялось в пользу Красной армии. Когда вмешался в это дело Троцкий Лев Давидович, который, как известно, проявил себя как руководитель Красной армии в годы гражданской войны очень серьезно, когда Политбюро несколько раз рассматривало этот вопрос, пошли сюда непрерывные эшелоны с войсками, которые довольно быстро позволили получить серьезное преимущество. Но в условиях бездорожья, в условиях очень своеобразной такой местности реализовать это все было крайне сложно, пока не появился знаменитый отряд Антикайнена лыжников-курсантов Петроградской школы, которые могли эффективно действовать в природно-климатических условиях зимней Карелии.
М. Соколов
―
Война зимой шла, собственно.
А. Бутвило
―
Да, потому что, во-первых, так получилось, с чего все началось, а, во-вторых, в зимних условиях легче было сопротивляться местному населению. Как Зимняя война потом 1939-1940 года, когда наши прислали дивизии, бойцы которых лыжи-то впервые видели. Им пришлось действовать против профессиональной финской армии. Отсюда и потери огромные.
М. Соколов
―
А на что рассчитывали лидеры восставших, что все-таки Финляндия их каким-то образом поддержит уже открыто? Собственно, они не могли не понимать, что соотношение сил не в их пользу, и гражданская война заканчивается.
А. Бутвило
―
Вы уверены, что восстание – это всегда рациональная форма действия? Это может быть вспышка спонтанная, когда долго-долго назревает недовольство, отчаяние, в конце концов, когда ты понимаешь, что ты все равно погибнешь в этих условиях, то у людей не остается ничего кроме того, как взяться за оружие, перебить сначала, условно говоря, каких-нибудь агентов, собирающих продразверстку, а потом уже пытаться каким-то образом защищаться.Конечно, была надежда на помощь Финляндии. И, конечно, помощь была со стороны Финляндии. И, может быть, рассчитывали лидеры или те, кто пытались как-то рефлексировать на эту тему, на то, что, может быть, и международное сообщество каким-то образом заставит Москву, по крайней мере, облегчить положение этих карельских волостей.
Но я бы не преувеличивал рациональную составляющую таких восстаний. Да, политики начинают тут же играть на всем на этом, но на уровне населения, на уровне народа, что называется, это русский бунт или карельский бунт бессмысленный и беспощадный чаще всего. И это прежде всего трагедия огромная.
М. Соколов
―
А какова была политическая реакция вот этой новой власти в этой Карельской трудовой коммуне, того же Гюллинга, там, Мяки, Куджиева и других лидеров этого правительства? Наверное, надо было понимать, что вызвало это восстание и что-то менять?
А. Бутвило
―
Очень интересно сравнивать их публичные выступления и закрытую переписку. Есть, например, письмо, по-моему, Стурита, одного из красных финнов, он тут больше экономической работой занимался, в котором он совершенно другим языком – грамотным, логичным, спокойным, в отличие от газет и публичных выступлений, говорит, что главной причиной восстания является наша экономическая политика. И сама по себе политика, плюс еще ошибки, которые мы допустили в ходе реализации этой политики, и из этого нужно исходить. То есть, все они прекрасно понимали.Другое дело, что реакция была, прежде всего, центра, поскольку не было же у революционного комитета КТК или Карельского исполнительного комитета, как там ни называй, не было же своих войск, они подчинялись Москве. Создается Карельско-Мурманский революционный комитет. Во главе его ставится Гюллинг, который начинает руководить подавлением восстания, прежде всего, в политическом отношении, потому что военные действовали сами по себе. И не забывайте, что тот же Гюллинг, тот же Мяки, тот же Куджиев – большевики, и не надо думать, что они были такие розовые и пушистые в отличие от московских большевиков.
М. Соколов
―
Чекисты поработали?
А. Бутвило
―
Чекисты параллельно работали. У нас как и везде большую роль тут играли прибалты среди чекистов, латыши в первую очередь. Кстати, я не знаю финнов среди руководителей местных чекистов ни одного. Это было отдельное подразделение. И политически и тот же Гюллинг и все прочие действовали так же, как действовали большевики при подавлении любых других восстаний. Той же антоновщины, например, которую Тухачевский подавил, понимая прекрасно, что такие восстания можно подавлять только массовым террором, беря заложников, расстреливая их. Потому что не выстраиваются же восставшие как на Куликовскую битву в чистом поле, и можно применять артиллерию, самолеты и так далее. Так и здесь действовали.
М. Соколов
―
Заложников брали?
А. Бутвило
―
Да, заложников брали, и террор был такой, расстреливали правых и виноватых. И подробности по восстанию пока еще по-настоящему до сих пор не изучены.
М. Соколов
―
А что, документы недоступны?
А. Бутвило
―
Да не то что недоступны, я по молодости тоже все время кричал про закрытые архивы, про то, что надо пустить историков. Особенно возмущался, когда в Москве уже были опубликованы документы, а у нас они были здесь засекречены. Огромное количество архивных фондов просто реально не изучено. Раньше это невозможно было по политическим причинам, то есть, можно было смотреть, невозможно было это опубликовать. А сейчас – ну, руки не доходят у кого-то. Огромный ведь объем на уровне, допустим, уездов, волостей архивных фондов нетронутый. У нас большое количество документов на финском языке лежит периода Карельской трудовой коммуны, которые никто не смотрел, не изучал, не переводил. То есть, это еще просто руки у историков не дошли до глубокого изучения этой ситуации.
М. Соколов
―
Что не отменяет вопроса о необходимости того, чтобы архивы были доступны все.
А. Бутвило
―
Хорошо. Вот смотрите, доступен архив сейчас Политбюро. В интернете, пожалуйста, то, что присниться не могло в самом страшном сне, что можно будет, сидя в Петрозаводске или, там, в Урюпинске взять и начать работать с этими документами. И что? Все тайны сразу стали ясными? Увидели краткие протоколы: слушали, постановили, которые сами по себе информативны далеко не очень серьезно. А потом одно из первых постановлений Политбюро, например, было Крестинскому, это секретарь ЦК, член Политбюро, наиболее важные вопросы в протокол не вносить, а запоминать. Поэтому, ну, откроешь ты такой архив…То есть, да, надо, да, это важно, да, это значимо, но надо, чтобы историки этим еще начали пользоваться. Когда я приезжал в Москву и сидел в архиве, допустим, в РГАНИ, в РГАСПИ – пустой зал. Я москвичам-коллегам говорю: ребята, у вас же вот оно все лежит! Нашел документы Политбюро – ролик под ногами валялся, кто-то потерял там в РГАСПИ просто из коробки. Вы не занимаетесь? – Да некогда, там, да вот то да сё, да нагрузка и так далее. То есть, надо использовать то, что есть, а потом уже добиваться открытия того, что засекречено. Не преувеличивайте степень информативности архивов.
М. Соколов
―
Вернемся к нашей теме. Все-таки что эта власть новая карельская, она стала делать, пользуясь какими-то особыми правами? Вот, кстати, какие особые права вот этому красно-финскому и карельскому в тот момент правительству центр дал?
А. Бутвило
―
Они получили, по крайней мере это было декларировано, определенную бюджетную самостоятельность, что важно. И кроме того они получили право, я до сих пор не очень понимаю, как это вяжется с монополией внешней торговли, за которую так активно боролся Ленин до последнего, уже умирая, они получили право вести торговлю с Финляндией, то есть, финским купцам разрешали лесозаготовки на территории Карельской трудовой коммуны. Получали они часть валютных доходов, которые от экспорта леса приобретались. И могли эти деньги использовать на решение каких-то местных экономических проблем. Но масштабу проблем это не отвечало никак. То есть, может быть, чуть больше было самостоятельности по сравнению с другими регионами, но говорить о том, что прямо тут было эльдорадо, и у них были возможности для каких-то глобальных экономических проектов, абсолютно не приходится. Хотя политически это было, конечно, приятно. Но это опять же помогал Ленин до поры до времени.После ухода Ленина все становится гораздо более сложным. Да, продляли формально решение о предоставлении экономических прав вплоть до конца 20-х годов. Но вот опять же никто серьезно и глубоко бюджетом местным не занимался, еще до сих пор, анализом конкретно экономической деятельности, это тоже еще задача, которую надо будет исследователям решать и решать. То есть, надо считать буквально эти деньги и то, как это расходовалось. Часть этих денег, кстати говоря, шла на революционную работу в Финляндии, прямых документов нет, косвенные порой встречаются. Допустим, Гюллинг запрашивает в Москве часть финансирования в валюте для работы в Финляндии с финнами. Есть документы по переходу границы, косвенно вдруг проскакивают. Или уголовное дело Нуортева Александра Федоровича, который был арестован в Москве как английский шпион, а потом к нам в Карелию приедет и станет главой формально республики, председателем ЦИК, там у него есть пункт, что он в дипломатическую почту, когда отправляли документы для финских коммунистов дипломатической почтой, он вложил какие-то подозрительные документы. Вот по таким косвенным свидетельствам видишь, что действительно помогали, в том числе за счет бюджетных средств.
М. Соколов
―
Мировой революции.
А. Бутвило
―
Конечно. Эту задачу никто не снимал, она была официальная практически. И наши каким-то образом взаимодействовали с финскими. Но реальных документов в архивах я не видел таких прямых, которые бы расписывали. Хотя вот сейчас тоже открыт архив Коминтерна, там надо смотреть.
М. Соколов
―
А вот это строительство такой витрины успеха, которую задумал Гюллинг, чтобы показать, что есть альтернатива финскому варианту, что они планировали здесь построить, сделать и так далее на эти деньги, которые от того же экспорта леса им предлагалось по 25%, если я не ошибаюсь. Да?
А. Бутвило
―
Каких-то конкретных экономических планов внятных, перечень, допустим, предприятий, которые хотели построить, перечень железных дорог вы не найдете, пожалуй. Да, периодически возникали идеи постройки железной дороги за Онежское озеро, постройки дорог шоссейных в первую очередь к финской границе в том же Кемском уезде, в некоторых других регионах. Но те деньги, которые они получали, реально реализовать эти экономические планы они по большому счету не позволяли. Единственно, начинается строительство в Кондопоге и целлюлозно-бумажной фабрики, и электростанции, но оно ведь все протянется до конца 20-х годов, до начала 30-х, и то при огромной помощи центра и в первую очередь за счет центра.Здесь скорее был лозунг, и надо смотреть по результату. Сумели построить такую экономику, которая выгодно бы отличалась от финской? Не сумели, потому что экономическая система, особенно та, которая установилась после Ленина с ликвидацией НЭПа, этого элементарно просто не позволяла, невозможно было в условиях отдельно взятого региона обеспечить какой-то мощный экономический прорыв. Карелия вовсе не была передовым форпостом экономического развития страны, и я думаю, что Гюллинг тут был сильно разочарован в конечном итоге. Хотя адаптировался к этой системе к советской вполне.
М. Соколов
―
А вот Ник Берон указывает, что чуть ли не самый высокий уровень жизни там был в Карелии, если по цифрам, по крайней мере, смотреть, это 1924, 1925, 1926 годы.
А. Бутвило
―
Прекращается эта полоса неурожаев уже, хотя бы с этого начнем. Когда то град побьет, то спорынья там начнется, пьяный хлеб это называлось, то еще что-то. Начинает расти уровень. Так он везде начинает, он в стране начинает расти.Другое дело, что в конце 20-х годов в связи с отказом от НЭПа там действительно реально ухудшается ситуация в связи с тем, что начинает расти городское население из-за индустриализации, обостряется проблема снабжения продовольствием, обостряется проблема с жильем. Ну, как и везде в стране происходит то, что вызывает такие негативные социальные последствия индустриализации. Поэтому я бы не преувеличивал. Склонность у западных историков, у финнов есть склонность преувеличивать вот эти позитивные моменты, связанные с деятельностью красных финнов или с национальным вопросом. Допустим, тот же Пекка Каупала, есть такой очень толковый финский исследователь, пишет о карельской цивилизации, например. Это характерно для них, такие романтические представления о том, что происходило.
Как только начинаешь смотреть повседневную документацию органов власти, заниматься скучной работой, видишь, что ситуация была тяжелейшая экономическая, и да, конечно, они какие-то проблемы текущие могли заткнуть при помощи особых бюджетных прав, но какого-то бюджета развития, условно говоря, его практически не было, и это видно, например, на бюджете того же народного образования, который вызывал такие острые дискуссии между красными финнами и русской карельской оппозицией.
М. Соколов
―
А вот те люди, которые покинули после восстания Карелию, вы говорите, 11 тысяч человек, они смогли через какое-то время вернуться? Была ли какая-то амнистия, были ли какие-то возможности в 20-е годы вернуться в Карелию?
А. Бутвило
―
Несколько месяцев назад у одного из карельских депутатов возникла идея учредить новый государственный праздник, такой день примирения, который бы и красных, и белых, и их поклонников нынешних объединил, и вот я им тогда в рабочем порядке предложил как раз таким днем использовать день принятия постановления ВЦИКа об амнистии карельским беженцам как такой яркий повод.Да, действительно, это 1923 год, и по условиям фактически Тартуского мирного договора, по общим договоренностям, и по общему контексту взаимоотношений с Финляндией было принято решение об объявлении политической амнистии кроме активных участников и руководителей Карельского восстания – тут возникает сразу вопрос: а где критерии? Но тем не менее. Причем, эта амнистия будет неоднократно продлеваться. И они будут возвращаться вплоть до 1929 года. И вернется большая часть. Тут с ними отдельно работали, тут была своя система, были такие лагеря своеобразные, в которых проводилась фильтрационная проверка, но большая часть вернулась назад. Надо бы посмотреть судьбу их уже в 30-е годы.
М. Соколов
―
Ой, думаю, печальная.
А. Бутвило
―
Да. Хотя вот в Карелии каток-то прошелся в большей степени по финнам вот уже в период репрессий, потому что при том, что финны в лучшие годы составляли здесь от силы 4% населения, среди репрессированных в 1937-1938 они 40% составляют. Но я думаю, что всех тех перебрали, потому что сидели люди в том числе в архивах в 30-е годы, которые должны были выявлять врагов народа по архивным материалам. Поэтому бывшие все участники вооруженных восстаний любой оппозиции, в том числе вполне себе мирной, они, конечно, в первую очередь шли под эти разнарядки, которые мы получали из центра. А Карелия была одним из немногих регионов, которая еще просила разнарядки увеличить, что врагов столько…
М. Соколов
―
Это вы от 1937 годе…
А. Бутвило
―
Да-да. Поэтому возвращение было, амнистии были, все это поначалу реально реализовывалось, это была именно амнистия в прямом смысле этого слова.
М. Соколов
―
Я напомню слушателям «Эха Москвы», у нас в эфире Андрей Бутвило, мы в Петрозаводске беседуем об истории Карелии. Продолжим после недолгих объявлений.РЕКЛАМА
М. Соколов
―
В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции», ее ведет Михаил Соколов, Андрей Бутвило – кандидат исторических наук, доцент Петрозаводского государственного университета, и мы продолжаем говорить о Карелии 20-30-х годов.Андрей Изыдорович, еще один вопрос связан с этой деятельностью красных финнов. Вы уже сказали слово «финизация», что это был за процесс, и какие, собственно, конфликты он вызвал здесь в Карелии в элите?
А. Бутвило
―
Проблема была очень простая: что нужно делать для решения национального вопроса. Вариант первый – русификация. Значительная часть говорит по-русски населения, карелы в основном обучаются по-русски, школы в основном работают на русском языке, традиции, население ориентировано на Россию, как мы уже говорили.Второй вариант – карелизация в буквальном смысле слова. Но она требует как раз создания письменного карельского языка. Сразу возникает вопрос: на основе какого диалекта, как это делать технически, зачем это нужно северным карелам, которые говорят на финском языке, если называть вещи своими именами?
И третий вариант – это финизация, который в конечном счете и был реализован. Почему? Потому что главная-то задача была – это стимулирование революции в соседних странах. И не случайно острейший конфликт между красными финнами и, условно говоря, русско-карельской оппозицией, как они себя называли, те же большевики, только русская и карельская часть элиты местной. Разгорелся именно по вопросу о бюджете отдела народного образования областного. Упрощая, ситуация примерно такая: две трети школ русских, в которых учатся и русские, и карелы русскоязычные, треть – финоязычные. Гюллинг и его люди делят бюджет так, что две трети бюджета достается трети финских школ, а одна треть – русским, что означало необходимость закрытия значительного количества в школ. Причем, карелы этого не хотят. И формально дискуссия первоначально идет именно по поводу сугубо бюджетных вопросов, вопросов народного образования.
Но она почти сразу приобретает острейший политический характер, Гюллинга, например, прокатывают на выборах на Карельской областной партийной конференции, и придется Питеру вмешиваться, заставлять его кооптировать в состав бюро обкома партии. Доходит дело до взаимных оскорблений, в том числе, политических. Доходит дело до того, что приходится вмешиваться в это дело и Сталину, и другим руководителям страны, отзывая из республики Куджиева Василия Михайловича, который здесь был безусловным авторитетом. А в этот период он был заведующим агитационно-пропагандистским отделом. В свое время, как я уже говорил, он возглавлял Олонецкую губернию, председателем губисполкома, был членом Карельского ревкома. Он был таким общепризнанным лидером здесь и абсолютным авторитетом.
И Сталин вмешивается у эту ситуацию, Куджиева отзывают, хотя пытались уговорить центр оставить его здесь. Гюллинг, особенно Мяки, да и прочие красные финны заявляют, что надо соблюдать партийную дисциплину. Приезжает сюда такой Борис Михайлович Позерн, он потом будет прокурором, расстреляют тоже его потом в Карелии как представителя северо-западного бюро, и на 2 областной партийной конференции в 1922 году он задавил вот эту русско-карельскую оппозицию, объяснив, что, вы не понимаете тех задач, которые стоят перед Карельской трудовой коммуной.
М. Соколов
―
А задачу он сформулировал?
А. Бутвило
―
А задача очень простая, та же самая – революционизирование Финляндии. Поэтому язык финский. Кроме того, они рассуждали чисто прагматически: мы начнем создавать письменный карельский язык, мы получим финский литературный язык в результате. Об этом прямо говорит Гюллинг, об этом говорит тот же самый Александр Федорович Нуортева и другие красные финны – зачем тратить силы и время, когда у вас есть готовый язык? И соответственно начинают давить с тем, чтобы население, карельское в том числе, овладевало именно финским языком, получало образование на финском языке, чтобы финский язык становился языком делопроизводства государственных органов.И эта политика будет идти вплоть до начала 30-х годов, где начнутся уже метания, связанные с изменением общеполитического курса, в том числе в национальной политике. Кончилось это и для карельского языка достаточно печально, потому что, когда в 1931 году был создан язык для тверских карелов, будет принято постановление Президиума ВЦИК о создании письменного языка уже для карелов наших, потом ситуация изменится, и красным финнам удастся от этого отбиться на какой-то период, это решение будет Политбюро отменено, и продолжится политика финизации. Ну, а потом с середины 30-х годов начинается борьба с буржуазным национализмом, уничтожают этих красных финнов. И вот, кстати говоря, тоже очень интересный исторический такой феномен – Сталин в 20-е годы поддержал красных финнов, при этом они, те, кто не успеет сами помереть, будут уничтожены, а Куджиев тот же самый, Данилов такой был из русско-карельской оппозиции – те умрут в своих постелях.
Куджиев отсидит, конечно, 5 лет. Есть такая байка историческая – то ли правда, то ли нет, что якобы когда Куджиева уже после войны арестовали, следователь постранично пролистал все полное собрание сочинений Ленина, которое было у него дома на квартире, изучив все подчеркивания, все пометы. И как потом Куджиев якобы говорил, что, видимо, правильно подчеркивал, поскольку кончилось для него все это довольно мягко, он скончался в 1978 году, то есть, совершенно недавно. А финны как раз будут уничтожены, потому что Сталин исходил из сиюминутной практики. Ну, для него это вообще типично – тогда поддержали финнов, а потом реально их противников.
М. Соколов
―
А вот собственно что происходило теперь во второй половине 20-х годов, когда вот эта группа красных финнов, она своих оппонентов изничтожила политически, отправили вот этого Куджиева в Сибирь на работу, они становятся полными хозяевами региона. Вот опять, чем они занимаются, что они делают, что происходит в отношениях с центром?
А. Бутвило
―
Достаточно стандартная ситуация. Там уже каких-то нюансов таких, особой специфики практически нет. И коллективизация, и индустриализация, и административно-территориальные реформы, они, в принципе, вписываются в общий контекст. Нюансы были какие? Языковые опять же. Поскольку, например, те же органы власти Ухтинского сначала уезда, а потом района, они работали на финском языке, там русский почти не использовался. В других районах, уездах, несмотря на все попытки по финизации все-таки оставался основным русский язык, поскольку финский сам по себе достаточно сложен, конечно, для освоения, и так наивно надеяться, что можно в короткий срок им овладеть и использовать его в практической работе, эти надежды были необоснованные. Да и кадров не хватало.А потом то же самое повторится, когда Карело-Финская будет создана республика. Тоже ведь и приехавший сюда Куприянов Геннадий Николаевич, и другое руководство начнут сами пытаться учить финский язык. Хватило запала на месяц, наверное, после чего все закончилось. Университет наш когда был создан, предполагалось, что все преподавание на финском языке будет вестись, поэтому Карело-Финский университет. Кстати, была очень хорошая, на мой взгляд, идея уже в период перестройки, не так давно, переименоваться нам снова в Карело-Финский университет, что позволило бы с финнами теснее сотрудничать.
Нет, там какой-то особой такой национальной уникальности, я бы не стал об этом говорить. Идет финизация по-прежнему, но без особых, на мой взгляд, успехов. Вы знаете, что в целом в это время идет политика коренизации так называемая, аппарата во всех регионах страны, в том числе и у нас. У нас она называлась карелизация, но по факту это была именно финизация.
Другое дело, что, конечно, кадров не хватало, вообще подготовленных кадров. Я смотрел все личные дела нашей карельской элиты 20-х годов, я только в одном деле нашел пометку: недурной марксист. В итоге в середине 20-х годов посадили его по сугубо уголовному делу за растрату государственных средств с девушками в Ленинграде. Уровень образованности был, конечно, катастрофический. Это видно по документам, это буквально даже видно по почерку элементарно документов, которые мы с вами в архиве находим.
М. Соколов
―
Как бы решен вопрос о границах? Потому что когда создавалась вот эта трудовая коммуна, вы пишете, говорили, что вопрос этот не был решен. Как в конце концов произошло выделение Карелии в ее нынешних границах?
А. Бутвило
―
Я в свое время опубликовал статью в «Российской истории» в журнале на эту тему, там границы как политическая проблема. Дискуссии шли довольно долго. Дискуссии шли как раз по поводу двух вариантов: экономически обоснованные границы, то, что Гюллинг отстаивал, и этнические границы, как это написано в постановлении Президиума ВЦИК об образовании КТК о включении туда только территории, населенной карелами.Гюллинг добился того, что в конечном счете в 1922 году Олонецкая губерния была ликвидирована, но сразу возник вопрос о населенных русскими осколках этой Олонецкой губернии, потому что экономически они тяготели к Петрозаводску традиционно, до Вологды, там, до Питера было далеко достаточно, и само русское население тоже рвалось в состав Карельской трудовой коммуны. Пудожский уезд – это вот русские районы Заонежья традиционные, у них был прямой резон попадать в КТК, потому что все-таки она пользовалась не только экономическими, например, привилегиями, но население КТК было освобождено от воинской обязанности.
Хотя сразу возник вопрос, и наши военные очень интересовались из Питера, из Москвы: мы считаем, что это только на карельское население распространяется освобождение, или и на русское население Карельской трудовой коммуны? И есть по этому поводу очень острая переписка, порой тут еще сказывалось несовершенство нашего аппарата, системы управления. Например, когда предоставили освобождение от воинской обязанности, наши запрашивают Питер, а потом Москву: что делать с теми карелами, уже призванными на военную службу, которые находятся в отпусках по болезни, там, еще почему-то. И из двух отделов нашего штаба из Москвы они получают два ответа, в одном ответе написано: возвращать обратно на службу, в другом: не возвращать, поскольку они освобождены от воинской повинности. Вот это один простой технический пример того, как приходилось работать в этом отношении.
Победила точка зрения Гюллинга, к сожалению для него, пришлось включить в состав КТК часть территории, населенной большой долей русского населения, опять же, тот же Пудожский уезд, то же Лодейное Поле, до поры до времени, правда, что понизило долю карельского населения. Но в целом, не считая тех территорий, которые будут присоединены по итогам Зимней войны, родной моей Сортавала, Питкяранта, Ярве и так далее, территория, где-то она уже к середине 20-х годов по большому счету определилась. Там были небольшие подвижки, но буквально одна-две деревни туда-сюда по чисто техническим вещам. Но все-таки первоначально карельское население преобладало в составе Карельской трудовой коммуны.
М. Соколов
―
Но была попытка, насколько я понимаю, Кольский полуостров получить. И был отказ, да?
А. Бутвило
―
Да. Эта история тоже довольно такая забавная, ее пытаются объяснять как раз великофинскими мечтаниями Гюллинга, а в этом его обвиняли, между прочим, и красные финны некоторые, в этих настроениях. И она всплыла, когда обсуждался вопрос о преобразовании КТК в республику. Причем, Гюллинг несколько раз поднимал этот вопрос, еще в 1922 году он поднимал этот вопрос, есть любопытные очень документы, в Москве удалось мне найти. А весной 1923 года начинается переписка, есть переписка между Чичериным и заместителем Сталина по Наркомату по делам национальностей Бройдо.И Чичерин пишет ему сначала, что, мы целиком поддерживаем эту идею о преобразовании в республику, это важно с точки зрения нашей политики, чтобы финнам показать, что у нас все нормально. И буквально через несколько дней он ему пишет второе письмо о том, что мы категорически не поддерживаем претензии красных финнов на Кольский полуостров. А тут надо помнить, что такое Кольский полуостров. Там большую часть населения составляли финские колонисты, вообще-то, к началу революции. Местное население практически никакое было. То есть, там в основном финны. Отсюда логика красных финнов о том, чтобы включить Кольский полуостров в состав этой Карельской трудовой коммуны.
Но Москве не понравилось сильно. Там какие-то были дискуссии между Чичериным и Литвиновым на эту тему, но видно только по отголоскам, что это были споры, хотя, надо сказать, между Чичериным и Литвиновым дискуссии были по всем вопросам. Там антагонизм был сильнейший, и касался он Карелии в том числе. Москва однозначную позицию заняла: никакого Кольского полуострова.
М. Соколов
―
И Соловецкие острова не отдали.
А. Бутвило
―
Да. Но про Соловки отдельно, я не видел переговоров каких-то, чтобы они в документах фигурировали. Кольский – да, постоянно. Когда уже Политбюро приняло решение о преобразовании Карельской трудовой коммуны в республику, ведь решение было принято условно: если не будет возражать Наркомат по иностранным делам, и есть записка Сталина членам Политбюро, что вот мы получили одобрение Наркомата по иностранным делам, поэтому считаем решение Политбюро о преобразовании Карелии в автономную республику вступившим в силу. Поэтому, да, эти претензии были, а что бы это дало экономически, трудно сказать, это были чисто политические какие-то амбиции.
М. Соколов
―
А как-то пытались поменять или скорректировать национальный состав, организовать какое-то переселение в Карелию тех же тверских карел, там ингерманландцев, или нет?
А. Бутвило
―
Это в большей степени относится уже к поздним временам, ко временам Куприянова Геннадия Николаевича, когда будет организовано переселение ингерманландцев сюда в Карелию. В период Карельской трудовой коммуны, по крайней мере, ранней автономной республики этого не было, просто экономически это было невозможно. Их же надо было загрузить работой, для этого надо было селить, лошадей давать, те же инструменты для заготовок. Это невозможно было. Да и задачи такой по большому счету не стояло, потому что и так пока карельское население составляло весомую долю населения, этнически все было нормально.
М. Соколов
―
А сколько оно составляло?..
А. Бутвило
―
Поначалу 60%. Потом будет постепенно уменьшаться, уменьшаться. Сегодня, по-моему, 7% карелы составляют по последней переписи населения.
М. Соколов
―
Здесь были созданы национальные воинские части. Что это такое?
А. Бутвило
―
Этот вопрос тоже долго решался, очень непросто. Есть даже, условно можно его назвать проект карельской Конституции, Гюллингом написанный, в архиве в виде черновика без подписи, где предполагаются и свои вооруженные силы, и даже обсуждается о форме их. И вопрос этот обсуждался и в других регионах страны, о создании воинских частей, сформированных по национальному признаку.Есть напряженная переписка между местными властями и Москвой, и военным ведомством, и Центральным комитетом партии, но в результате было создано такое воинское подразделение, в котором командирами были в основном финны, а личный состав состоял из карелов, он будет развернут потом позднее в бригаду, но уже в начале 30-х годов в связи с так называемым делом финского Генерального штаба, одна из первых таких массовых спецопераций, эти воинские подразделения будут ликвидированы.
М. Соколов
―
Егерский батальон.
А. Бутвило
―
Батальон сначала, потом бригада финская. Но надо понимать, что они, естественно, подчинялись центральному командованию, и ничего кроме этнических каких-то моментов внешних, никаких полномочий у местных органов власти по отношению к этим силам не было, безусловно. Вот это скорее такой жест. Но сформированы были именно по этническому принципу. Идея была очень простая, опять же, воинская часть, адаптированная к местным природно-климатическим условиям, способная эффективно действовать в условиях Карелии в случае возникновения вооруженного конфликта с финнами.
М. Соколов
―
А вот еще одна тема, тоже у Ника Берона видел по поводу конфликтов между карельскими властями и союзного подчинения организациями. Ну, во-первых, Мурманская железная дорога была, то есть, она какие-то территории сама по себе осваивала, там колонизировала, да? То есть, был такой тоже проект?
А. Бутвило
―
Сначала возник конфликт по поводу лесозаготовительных предприятий. Мы понимаем, основа экономики республики, основные доходы. Но почти сразу эти предприятия были переданы в союзное подчинение, вошли в состав треста, центр которого находится в Архангельске, и местные власти сразу же утратили контроль над деятельностью этого предприятия. И тоже есть большой блок документов, связанных с переговорами с руководителями этого треста, с попыткой подчинить себе хотя бы часть предприятия или сохранить какие-то формы контроля над их деятельностью. Потому что помимо экономики это с социальными вопросами связано, с содержанием школ, элементарно с обеспечением их дровами, что было огромной проблемой, хотя, казалось бы, в Карелии лесов много. Но и когда только-только они с Северолесом договорились более-менее, ввели в состав правления, по крайней мере, в Кеми там своего человека туда в это правление, договорились о помощи местному населению – появляется постановление о колонизации Мурманской железной дороги, когда руководству Мурманской железной дороги, которое и так подчинялось, понятно, Москве, выделяется огромная территория, на которой Мурманская железная дорога имеет право вести лесозаготовительную и общехозяйственную деятельность, и которая местной власти никак не подчинялась.И попытки все Гюллинга, несмотря на поддержку в центре, и других красных финнов проблему эту каким-то образом изменить в свою пользу, эти попытки ни к чему не привели по одной простой причине – это в целом соответствовало логике советской экономической системы.
М. Соколов
―
А потом приходит ГУЛАГ, да? ГУЛАГ, Беломорканал и так далее.
А. Бутвило
―
И дальше, дальше, и в 80-е годы местному правительству подчинялось 10% предприятий республики. Отсюда, кстати, роль областных комитетов партии в советской экономике. Они могли воздействовать на предприятия, а правительство, советские органы, не могли, потому что они все подчинения центрального, причем, это самые крупные предприятия.А потом, когда Карело-Финская будет республика создаваться, тоже ведь есть огромная переписка по поводу того, кому будут подчинены предприятия финские, которые оказались на оккупированной территории. И тоже наиболее важные, наиболее крупные предприятия, в том числе лесозаготовительные, оказались подчиненными центру, а не Петрозаводску.
М. Соколов
―
То есть, централизованная экономика. А вот, собственно, про ГУЛАГ, Беломорканал и так далее. Насколько серьезно вот эти проекты чекистские повлияли на судьбу Карелии?
А. Бутвило
―
Во-первых, они повлияли трагически, как мы понимаем. Может быть, даже не столько сам ГУЛАГ, сколько репрессии, которые здесь у нас проходили. Напомню, например, что по исследованиям Ивана Ивановича Чухина такого, который у нас в свое время активно работал, в Карелии был самый высокий процент расстреливаемых среди арестованных. И эффективность чекистов была довольно своеобразна. Например, когда пришла разнарядка найти тут то ли 5, то ли 7 японских шпионов – нашли без проблем за неделю.А влияние очень противоречивое. Об этом у нас многие пишут местные и краеведы, и историки, занимающиеся изучением этих моментов. А я, например, видел такие несколько странные сообщения о том, что, скажем так, уровень жизни заключенных порой оказывался выше, чем уровень жизни людей из соседних наших деревень, которые вроде бы были на свободе. Это я видел данные о том, что крестьянки там занимались буквально проституцией за то, чтобы получить продукты от заключенных. Какого-то влияния на экономику республики они не оказывали, потому что экономически они работали на интересы центра, как тот же Беломорско-Балтийский канал, который, естественно, был условно, выражаясь современным языком, федерального подчинения.
М. Соколов
―
Это был скорее военно-стратегический проект, чем экономический.
А. Бутвило
―
Ну, экономический тоже в какой-то степени, но тем не менее, те же лесозаготовительные все предприятия. Хотя, с другой стороны, они участвовали, заключенные, в восстановлении экономики после Великой Отечественной войны многих предприятий, того же Петрозаводска, в этом смысле они определенное влияние оказывали как форма использования бесплатного труда. Но насколько это оправданно, это другой вопрос.
М. Соколов
―
Еще один вопрос, уже, пожалуй, к концу. Почему судьба красных финнов оказалась такой печальной? В 1935 уже году их снимают с должностей, потом в течение очень короткого периода расстреливают и вместе с ними огромное количество и тех, кто переселился в Карелию из Америки, из Канады, из Финляндии. Фактически эта акция напоминает что-то похожее на геноцид финнов в Советском Союзе.
А. Бутвило
―
Я с геноцидом бы, в общем, осторожнее бы пользовался этим термином. Ну, приведу просто по аналогии пример с той же Украиной, с Голодомором. Это было, безусловно, чудовищное преступление, но это не было геноцидом, это не было попыткой целенаправленного уничтожения именно украинцев.В случае с финнами тут, конечно, гораздо сложнее. Я уже приводил вот эту цифру, количество расстрелянных. То, что красные финны попали под каток, это, с одной стороны, было связано с общим изменением в нашей политике, да. Ведь раньше мы боролись в основном с великодержавным шовинизмом в 20-е годы.
М. Соколов
―
Большевики, наверное, боролись.
А. Бутвило
―
Ну, мы – это все было вчера. К примеру, Карахан такой, заместитель наркома по иностранным делам, который участвовал в создании КТК, его жена скончалась буквально несколько лет назад. Это было вчера. Это мы, это надо понимать, что это сегодняшнего дня мы проблемы обсуждаем. Ну ладно, пусть будут большевики. Они изменили резко ориентацию. Вот попытка Сталина перейти к строительству советской империи, когда главным врагом становится местный национализм. И финны были ярким примером такого вот местного национализма, по крайней мере с точки зрения большевиков – финизация, и местные кадры, и давление на карелов, и давление на русских… И они одними из первых из представителей национальных республик попали под раздачу. Потом пойдут все остальные примерно в тех же масштабах.Другое дело, что вот эта трагическая совершенно история финнов, переселившихся, во многом по экономическим причинам, к нам сюда из той же Канады, из той же Америки, а частично, кстати, из Финляндии, где тоже был очень тяжелый период экономического кризиса, лишний раз заставляет содрогнуться по большому счету. «И всем казалось, что радость будет, что в тихой заводи все корабли, что на чужбине усталые люди светлую жизнь себе обрели…»
Они приехали, и как раз ведь приезжали не с пустыми руками. Например, из Америки привезли целый консервный завод в Кемский уезд, в Кемский район уже тогда, который так и сгнил там, проржавел, не был реализован.
Но эта ситуация, когда было, видимо, решено – трудно объяснять, конечно, вот этот сталинский террор только рациональными мотивами, но было, видимо, все-таки решено, что в данной ситуации необходимо провести сверхмобилизацию населения, в том числе такими варварскими совершенно методами. Это не оправдывает никак эти репрессии, но пытаться-то понять логику все равно надо, чем они руководствовались. Хотя я сторонник такого, знаете, абстрактного гуманизма, за что при советской власти гоняли. Мне жалко одинаково и Павлика Морозова, и цесаревича Алексея.
М. Соколов
―
Но выглядит это парадоксально, потому что сначала уничтожают красных финнов, а через несколько лет после короткого периода уже карелизации создают Карело-Финскую республику и не могут найти финские кадры для этой новой альтернативы Финляндии после неудачной Зимней войны.
А. Бутвило
―
Изменилась политическая ситуация. Возникает снова идея создания вот именно альтернативной такой Финляндии-лайт, только советской. И тут мало кого интересовало – есть финны, нет финнов, потому что начинают заявляться ровно те же вещи, за которые несколько лет назад уничтожили этих финнов.Очень интересно читать выступление Куусинена, например, при утверждении Конституции Карело-Финской АССР, которая говорит, что у нас выходят десятки газет на финском языке, что у нас сформировалась карело-финская общность, такой новый у нас народ существует.
Это политика, это как Эрдоган – вчера враг, потом друг, потом враг или наоборот, сначала был друг, потом враг, завтра он снова станет таким-сяким. Это для политиков естественная вещь, тут удивляться ничему не приходится.
Но задача была действительно очевидная, да, попытались первоначально действительно частично территорию отнять, предлагали же поменяться по-хорошему, отдать вдвое большую территорию в Карелии там в районе нынешней Костомукши и так далее. Потом использовали силовой метод очень неудачно для себя с огромными потерями неэффективными. Хотя я был бы осторожнее, учитывая особенно послевоенную политику по отношению к финнам, даже при Сталине, была ли все-таки попытка в прямом смысле экспорта революции в Финляндию. Была ли надежда на то, что удастся до Хельсинки, условно говоря, дойти. Хотя в договоре-то написано, что ратифицирован договор с правительством Куусинена где будет? В Хельсинки.
Ну, а когда не получилось, решили пойти по такому варианту, недаром именно Карелия получила большую часть территории, которую отняли у финнов, хотя на это претендовала Ленинградская область и Жданов, фигура влиятельнейшая, тем не менее. Ну, изобразили внешне такую финскую республику, но не хватило кадров. Да и, может быть, и задача по большому счету не ставилась такая.
М. Соколов
―
Спасибо! У нас сегодня в программе «Цена революции» был кандидат исторических наук, доцент Петрозаводского государственного университета Андрей Бутвило. Вел эту передачу Михаил Соколов, всего доброго, до свидания.