Русская эмиграция на Карельском перешейке - Петр Базанов - Цена Революции - 2016-10-16
М. Соколов
―
В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции», мы ее записываем в Петербурге в гостинице «Гельвеция». Сегодня наш гость – Петр Базанов, доктор исторических наук, профессор. И мы будем говорить о жизни самой близкой к России русской эмиграции, под Петербургом фактически, Карельский перешеек. И нам не так трудно это сделать, поскольку у Петра Николаевича вышла книга «Очерки истории эмиграции на Карельском перешейке 1918-1939». Я думаю, что тем, кто подробно хочет познакомиться, нетрудно будет ее взять в библиотеке или купить и прочитать.Добрый вечер.
П. Базанов
―
Добрый вечер.
М. Соколов
―
Петр Николаевич, давайте мы начнем вот с чего. Чем вообще для России, для Петербурга был Карельский перешеек? Что это такое до революции?
П. Базанов
―
В конце 19 – в начале 20 века начался новый этап русский культуры под названием Серебряный век. Характерной для Серебряного века вещью являются так называемые дачники, то есть, люди, которые выезжают на дачи. Русская культура развивалась, и развивалась она очень причудливо. Дело в том, что вот в очередной раз после развития железных дорог расстояния резко уменьшились. Если раньше на расстоянии 50 километров на лошадках там надо было в карете или на телеге ехать в течение дня, то с появлением железных дорог из города, из Москвы и из Петербурга было достаточно доехать в течение нескольких часов - ну, час, скажем.
М. Соколов
―
Это куда, например?
П. Базанов
―
Например, в Соколовку под Москвой.
М. Соколов
―
А под Питером?
П. Базанов
―
Под Питером в Гатчину, в Териоки, которые Зеленогорск. В Москве куда еще можно было съездить из таких мест? В Переделкино, круг такой обозначить. Малаховка, которая за Соколовкой, именно из-за того, что появились дачи.Дачи настолько разрослись, что они вот эти старые русские деревни или финские к северу от Петербурга, они были полностью поглощены этим дачным бытом. Причем, если раньше как строились деревни – ну, естественно, кривая улица, в зависимости от того, как шел рельеф местности, то здесь стали совершенно строить дачи по определенному канону – прямые улицы под прямыми углами, обязательно с какой-то площадью. Поселок строился как правило вокруг железнодорожной станции. Потом к этой железнодорожной станции строили еще одну платформу, чтобы дачникам было удобнее добираться. Вот это оказалось довольно рентабельным с их точки зрения, и туда ехал не самый аристократический слой, а вот то, что мы назвали бы так, верхняя часть среднего слоя. Те, кого аристократы к себе не пускали, но они вот были довольно богатыми. Вот, например, владельцы крупных типографий, представители второго ранга аристократии, чиновники крупного ранга, не имевшие таких крупных аристократических титулов. Ну, и публика попроще – известные врачи, известные ученые, известные артисты. Поскольку деньги у них были, а вкус был художественный очень хороший, честно говоря, они сделали все то, что мы в 90-е годы под Москвой и под Питером славно сжигали, уничтожали.
М. Соколов
―
Не мы, конечно, а нувориши скорее.
П. Базанов
―
Скорее наши нувориши, но при нашем определенном попустительстве, скажем так. Хотя я лично могу сказать, что одну дачу я собственноручно вызывал пожарных, чтобы туда приехали и бомжи ее окончательно не сожгли. Или так называемые бомжи, потому что это по заказу делалось.И если в Малаховке погиб театр начала 20 века, который построили братья Соколовы, то, например, Комарово и Зеленогорск (Келломяки и Териоки) могут похвастаться многими действительно сохранившимися в списке ЮНЕСКО памятниками деревянной архитектуры. Вот у нас этот стиль называется северным модерном. В Москве это просто модерн, хотя, честно говоря, мне специалисты говорили, что даже в Москве в подражание Питеру были построены совершенно необычные дачи для Подмосковья, это в стиле деревянного северного модерна, ну, совершенно никакие.
С другой стороны, под Питером, чуть попозже, в 10-е годы, стиль такой «la russe», это не русские избы, а вот использование в модерне различных русских таких символических вещей: башенки под северорусские дома, всякие там петушки, резные окошечки, еще что-нибудь такое. С одной стороны, конечно, любой человек понимает, что это не русское народное искусство, но стилизация настолько великолепна, настолько красива и настолько замечательна. А (неразб.) стиль, какой дом под мавританский храм сделать деревянный, то есть, выполнение в дереве. Или, например, наоборот, сделать что-то вроде китайского домика, но чисто из дерева. То есть, для китайцев совершенно не привычно. Тоже из такого деревянного зодчества можно привести, что внешне дом деревянный сделан, а внутри у него настоящий дворцовый обшитый, там, мрамором или цветными какими-то полудрагоценными камнями, помещение сделано. Очень необычно, вот эта необычность, она и привлекает.
Поскольку люди там жили по 3-4 месяца, иногда даже 5 – ну, пока тепло, с мая по сентябрь, соответственно, то во всех этих местах, где жили дачники, появляется огромная амплитуда, скажем так, такая вот прогрессия культуры. Театры, характерные для того времени летние.
М. Соколов
―
Инфраструктура.
П. Базанов
―
Про Москву врать не буду, у нас в Петербурге становится очень популярен футбол. Вот первая футбольная российская команда называлась экзотически для нашего современного уха словом «Уни́тас» - от слова «unita» - союз. Это были студенты Петербургского университета, которые занялись этой новомодной игрой. Когда они летом разъезжались, они создали кучу футбольных команд в тех населенных пунктах, где они жили. Самый известный – Удельная. Так же была популярна Лебяжье, это за Петергофом и на Карельском перешейке Териоки, еще вот такая футбольная команда. Кстати, игроки вот этих вот команд, это были первые участники международных игр, которые признаются на всем свете, потому что они входят в этот реестр. Правда, большинство футбольных матчей наша сборная доблестно продула, там было даже, по-моему, 12 с чем-то, и 9:0, такие вот счета.
М. Соколов
―
… в Стокгольме, если не ошибаюсь.
П. Базанов
―
Нет, в Стокгольме как раз наши забили единственный гол, мы проиграли 2:1, и вот этот забитый гол, это мой персонаж Петр Петрович Соколов, известный разведчик, участник многочисленных эмигрантских боевых организации, такой персонаж, очень забавный, и в то же время это очень человек высокого интеллекта, хорошей физической подготовки, который последний раз был в Ленинграде в 1939 году в ноябре.
М. Соколов
―
Об этом мы поговорим еще.А вот разница, скажем так, в климате, такой интересный вопрос. Ну, вот Петербург со своим этим, как писали, гнилым климатом и так далее. А что, на Карельском перешейке было лучше, и все туда бежали поэтому?
П. Базанов
―
Совершенно верно, климат гнилой, антибиотиков нету, самая страшная болезнь в Петербурге – чахотка. Чахотка, напомню, образуется, предположим, от сырого климата. И второе – это оттого, что плохо проветриваются помещения, и они плохо протапливаются. Самая лучшая профилактика от чахотки – это сосновый лес. У нас традиционно в Санкт-Петербургской губернии – Ленинградской области есть два места, где много сосновых лесов. Это Луга, туда новгородские даже бояре выезжали, сделали там себе особняки, чтобы не жить в болоте, потому что Луга – это песчаный холм. И второе – это Карельский перешеек, где этих лесов много.Вот нынешний поселок Ушково, там детский туберкулезный санаторий находится не просто так, это за Зеленогорском, по-фински это Тюрисевя – Тюрисево, как русские произносили на русский лад, там воздух как на лучших курортах Кавказа. Понятно, да? Комарово (Келломяки) это вообще гигантский песчаный холм, не даром Келломяки – это часовая, или башенная гора, или высокая гора – там разные переводы. Ну, скорее всего часовая, колокольная – так более точный перевод. Это гигантский песчаный холм, который во времена шведского владычества, когда Карельский перешеек принадлежал шведским королям, был заповедником для ловли кабанов, лосей и оленей. Оленей никогда не видел, про кабанов только слышал, лосей видел много до перестройки, пока у нас там дачное строительство окончательно не увеличилось. И финнов там не было на территории именно Келломяк, то же самое Солнечное – большой песчаный холм, и даже вот чувствуется микроклимат, потому что там более сухо, чем в Петербурге.
Кстати, загадка Царского Села Пушкина, потому что в отличие от Петергофа там значительно суше – тоже гора. Недаром первая радиостанция, которая у нас вещала, была построена в Царском Селе, высокое место довольно-таки, там башня построена.
М. Соколов
―
Сколько все-таки поселилось вот этих дачников, можно посчитать? Земельные участки, дачи?..
П. Базанов
―
Речь идет о тысячах человек. Почему там сложные подсчеты? У нас есть подсчеты дачных участков, это одна цифра, и то мы ее до сих пор не знаем, потому что те или иные документы, кто построился в Первую мировую войну.Во-вторых, это кто постоянно функционирует на этих дачах, это часто не сам владелец, а члены его семьи и прислуга. Во-вторых, многим так понравилось, что они стали там жить зимой и ездить на работу со своих дач.
М. Соколов
―
Репин там постоянно жил.
П. Базанов
―
Репин постоянно, естественно, жил, переселился. Репину просто в Петербурге не очень нравилось, из Витебской губернии ему было до Москвы, до Питера далеко, поэтому Репину очень там понравилось. А кроме того, у нас есть такое для всех курортных мест понятие – жители выходного дня. Это не только те, кто владельцы и их знакомые приезжают, а просто народ приезжает туда отдохнуть, и, получается, там сотни тысяч – напомню вам, население Петербурга 2,5 миллиона в 1913 году, значит, где-то могло выехать 300-400 тысяч на выходной день на эти ближайшие населенные пункты Карельского перешейка, то есть, на самом деле прорва народа.Но вы учтите, у нас 2 недели лето, все остальное – дождь, соответственно, естественно, как только появляется возможность где-то искупаться, значит, люди стараются под благовидным предлогом выехать куда-то на пляж, а там пляж есть, Финский залив, к счастью, в отличие от Финляндии, довольно мелкий, и поэтому вода там прогревается. Плюс еще озера Карельского перешейка, это такая вот альтернатива, которая жителям Москвы, многих регионов просто не понять: хочешь – купайся в лесных озерах, хочешь – купайся в море, хочешь – можешь и речку найти, если очень захочешь. Но речка хуже – она холоднее.
М. Соколов
―
Хорошо. Что происходит в 17-м году, когда начинается революция, репрессии, голод, безобразия? Что делается с этими дачниками и владельцами всего этого добра?
П. Базанов
―
Первое. Многие дачники так и не доехали до своих дач, и их дачи оказались бесхозными. Это был первый удар по архитектуре Карельского перешейка. Вот какую-то часть дач просто они во время боевых действий – в Финляндии, напомню вам, в 18-м году была война между краснофиннами и белофиннами, которая, может, была не такая объемная, как наша между нашими красными, белыми и зелеными, но не менее жестокая – резали финны не хуже русских друг друга, во время гражданской войны все наихудшие, как известно, национальные черты проявляются, а не положительные.Во-вторых, часть финны разбирали привозили под Хельсинки, чтобы эти дома не пропадали. Какую-то часть дач просто распилили на дрова, потому что никаких возможностей не было. Вот эти золотые участки, которые стоили совершенно сумасшедшие суммы – меня все москвичи, петербуржцы прекрасно поймут, и жители других крупных городов, потому что земля сейчас под нашими крупными городами стоит совершенно каких-то сумасшедших денег, ну, совершенно неоправданно сумасшедших денег. И просто люди пытаются вложить ну, хоть что-то. Как у нас недвижимость завышена, точно так же и земля завышена.
Вот представьте себе, что вдруг эта земля перестала стоить что-либо, вообще ничего не стоила. Кроме того, те, кто остался на своих дачах и решили переждать, они оказались в очень тяжелой ситуации. Почему? Потому что инфраструктура дач была рассчитана на то, что работает движок на керосине или на бензине, который дает электричество. Отопление – либо дрова завозят, либо углем топят. Это все пропало, значит, нужно самим обеспечивать. Эти дачи, дворцы фактически, деревянные, они были не предназначены.
Кроме того, у многих людей просто не было денег, и они как бы стали выживать, стали нашу скудную карельско-перешейкскую землю копать, сажать там картошку, морковку и пытаться при этих огородах питаться, жили, нищенствовали. Вот крупнейший поэт русского зарубежья, очень рано скончавшийся, Иван Савин, настоящая его фамилия Саволайнен, такой, личность очень трагическая, в то же время, наверное, даже немножко смешная, потому что его отец был одесским финном. Сам Саволайнен, до того, как гражданская война не кончилась, никогда в Финляндии-то и не был, считал себя русским Савиным, он приехал к себе как бы на историческую родину и написал прекрасную статью для газеты берлинской, как живут русские, как они там нищенствуют, как там ему бросилось в глаза то, что мне очень понравилось. Это представьте конец 20-х годов, станция, вот эти покосившиеся дачи, покосившиеся заборы, вот выходит господин с заплаткой на каком-нибудь интересном месте, во фраке, в цилиндре, и кланяется двум дамам, целует им ручки, у которых такие старые бальные платья, заштопанные перчатки, еще что-то такое. Это так называемые «бывшие». То есть, люди, которые когда-то были очень успешны, богаты, но революция у них все отняла.
Для финских крестьян это была катастрофа, финские крестьяне, которые привыкли снабжать эти все дачи продуктами питания, вдруг поняли, что у них этот какой-то лесочек или какой-то песочек на побережье, который ничего не стоил, стоит сумасшедших денег, его можно продавать за сумасшедшие деньги, и дальше можно будет продавать землю…
М. Соколов
―
И вдруг все кончилось.
П. Базанов
―
И вдруг все кончилось, и им нужно жить опять, как жили в 17-м веке, то есть, пахать вот эту землю – рынок Петербурга закрыт, дачники, которые раньше покупали за любые деньги продукты питания – это все кончается. И, главное, нет никаких возможностей заработать каким-то образом.
М. Соколов
―
А контрабанда как же? Граница же появилась.
П. Базанов
―
Значит, каким образом выживают русские люди. Миф о том, что русские люди – бездельники и лентяи, существует только в общественном сознании. На самом деле как только начинается возможность выживания, русские люди совершают чудеса предприимчивости. В данном случае они стали, например, готовить мебель – ну, потому что дерева было много. Вот, дамы, которые, казалось бы, вот эти аристократки, полуаристократки, применили свое умение шить, стали вышивкой заниматься, платья шить на заказ. Еще всякие вещи происходили. Ну, и, самое, конечно, вот это крупное, чем стало заниматься местное население – не закрытая граница с Петроградом, это массовая контрабанда. Все финские крестьяне, все русские, знавшие хорошо местность, стали проникать в Санкт-Петербург, то есть, тогда в Петроград, завозить туда – советское слово – дефицит, который образовался с момента советской власти.
М. Соколов
―
Продукты?..
П. Базанов
―
Нет, не только – пуговицы, иголки, нитки – то есть, именно то, что оказывалось дефицитом. Вот я вам напомню, Михаил, мы помним, как туалетная бумага оказалась дефицитом. Что может быть глупее, чем не напечатать этой туалетной бумаги? Ну, это отбросы макулатуры, которые собирала вся страна. Нет, вот искусственно создавался дефицит. И тут то же самое – совершенно непонятно, по каким причинам. Оттуда вывозили иногда антиквариат, иногда те вещи, которые были нужны – например, гвозди в Финляндии, потому что у них тяжелой промышленности не было, и торговля людьми. Многие люди хотели бежать – их контрабандисты переводили через границу.Вот через эту границу прошли очень многие деятели науки и культуры. Бежал, например, писатель (неразб.), бежал бывший премьер-министр Владимир Николаевич Коковцов, бежал наш известный журналист и издатель Иосиф Владимирович Гессен – то есть, перечислять можно… Бежал вот одним из последних самый талантливый из детей Фаберже, это знаменитый Агафон Фаберже, у которого на территории Келломяки была дача. Причем, мне один из наших историков, Валерий Сокуров, на вопрос: а правда, что на территории его дачи был клад? Он говорит: может, и был, но он потом его откопал. А вот то, что правда, что когда Агафон Фаберже бежал с детьми, они два саквояжика выкинули где-то на границе…
М. Соколов
―
За ними гнались, да?
П. Базанов
―
Они увидели патруль и испугались, что их патруль задержит. Вот они кинули, отошли от этого места, а вернуться уже не смогли. Поскольку эти вещи нигде не всплыли на рынке антиквариата, то есть, они где-то там до сих пор под какой-то этой елочкой, может, до сих пор так и лежат.
М. Соколов
―
Ищите, товарищи!
П. Базанов
―
Хотя боюсь, что там были очень тяжелые бои в 41-м году, там вообще ничего не осталось.
М. Соколов
―
А если кроме контрабандистов, собственно – шпионы, то же самое, да? Наверное, кто-то там ходил через границу?
П. Базанов
―
Естественно, контрабанда дает огромные возможности для шпионско-диверсионной деятельности. Кроме того, поймите, что эта деятельность, она и не останавливалась, потому что Советский Союз признал существование Финляндии, замирился сначала с краснофиннами, потом с белофиннами, граница как бы формально существует, и в то же время ее нет. И в Териоках и еще в поселке таком Сосново, это Рауту по-русски, сидели эмиссары армии Юденича, которые отлично ходили через границу, некоторых из них задерживали, некоторым удавалось уходить.Ну, самые известные – это Юрий Павлович Герман, это человек, который ходил по линии организации Таганцева, вот его как раз убили на границе в районе нынешнего поселка Парголово, есть такая ужасная история, которую рассказывают, что, типа, ему отрубили голову, заспиртовали в банке, а потом показывали людям на допросах: если узнают – ужаснутся, значит знакомый – будем дальше раскручивать; если нет – значит не помогло. Такая скорее легенда ужасная, которая существует. И поэтому было огромное количество действительно шпионов и английской разведки, и немецкой разведки.
М. Соколов
―
Рейли ведь там задержали?
П. Базанов
―
Совершенно верно, Рейли переходил границу в районе нынешней трассы Скандия, так называемая Алакуль, к северо-востоку от Комарово с Репино. Он там переходил границу, тут его и задержали на этой границе, тут агент был НКВД пограничник Тойво Вяхя (Иван Петров), который оставил воспоминания. Они идеологизированные, но с другой стороны, в этих мемуарах я прочел совершенно великолепную вещь. Перейдя границу, маленькую Сестру реку, которая, там, наверное, метров 10 шириной, она и мелкая где-то порой, можно было не выходя из леса дойти до станции железнодорожной Графская, или Левашово, то есть, вы выходите из леска и выходите непосредственно на платформу.
М. Соколов
―
А там вас ждут чекисты?
П. Базанов
―
Нет, чекисты как раз до 27-го года абсолютно это все пропускали. Настоящая граница появилась после 27-го года, когда группа так называемых «три славных парня», это Дмитрий Мономахов, Владимир Соловьев и возглавлявший их организацию Виктор Ларионов – два петербуржца, один москвич, что в великолепных воспоминаниях Ларионова, по моему мнению, обработанных Сергеем Петровичем Мельгуновым, потому что Ларионов больше ничего в жизни так и не написал, то, что написал – это значительно слабее по своему художественному уровню. Прошли границу, несколько дней болтались вокруг Левашово, ездили в Питер, ходили по Невскому проспекту – в конце концов им это надоело, и они на углу Мойки и Невского проспекта в партклубе – бывший Деловой Английский клуб – кинули бомбу, убили трех человек, если мне не изменяет память, на этом вся история кончилась. Но зато это самый известный белогвардейский теракт, попал даже в Краткий курс истории ВКП(б) как пример того, что вот могут эмигранты из-за границы. После этого границу раскопали, и попадать было значительно уже сложнее.
С 19
―
го по 27-й год народ там ходил табуном буквально толпами. То есть, и на лодках переправлялись, и по льду Финского залива, и через леса проходили. То есть, граница на Карельском перешейке была практически сквозная.
М. Соколов
―
Литературу везли? Вот, скажем, было Кронштадтское восстание, перед этим там эсеры как-то тоже агитировали. То есть, какая-то линия по переброске прессы была?
П. Базанов
―
Да, вне всякого сомнения. И листовки, и газеты, и журналы, и даже книги через эту границу шли. Вот эсерам даже удавалось перевозить на подводах из Эстонии, то есть, значительно дальше, через всю Санкт-Петербургскую губернию на пригороды, до пригородов Санкт-Петербурга, есть у нас такое местечко Колпино, рабочая тогда слобода, там как раз поймали сына Виктора Михайловича Чернова на том, что он распространял вот эти издания – журнал «Революционная Россия» и листовки.И где-то до середины 20-х годов по сводкам НКВД постоянно прослеживается, что приграничные города, больше всего Псков и Петроград, они наводнены этими листовками различного рода, как тогда выражались, антисоветских белогвардейских организаций. Особенно сильный, конечно, приток листовок, газет – это мартовское восстание в Кронштадте, вот я помню, смотрел эсеровскую газету «Воля России», смотрю, что у них гигантский вдруг какой-то в сотнях наименований начинается именно февраль, март, апрель, май – газеты идут – газета «Воля России», впоследствии журнал, где напечатали «Мы» Замятина, чем он навсегда войдет в историю культуры и литературы.
Представителю местному, директору местной школы или лицея (надо уточнить) Владимиру Николаевичу Тукалевскому, огромное количество этих газет, потому что ожидали, что вот-вот захватят восстаниями Петроград. И практически все из Териок они переходили к восставшим, потому что между Териоками и восставшим Кронштадтом шли подводы с продуктами, в том числе они и листовки туда довозили. И потом в Петроград они попадали, там есть и акты, потому что надо было заводить дело по антисоветской агитации.
С Москвой практически не сравнить. Москва, антисоветская литература – это почтамт московский, это перехваченные какие-то письма, посылки, у нас кроме этого огромное количество литературы, которая гуляет сама по себе. Ну, вплоть до таких экзотических способов, как, например, были непромокаемые листовки, которые клали в бутылки и бросали их.
М. Соколов
―
Куда бросали?
П. Базанов
―
В воду. Выкинет на берег либо на Финском заливе, либо Невой, мальчишки обязательно, начитанные произведениями Жюль Верна, откроют эту бутылку, посмотрят и прочитают эту листовку. Кроме того, приходили поезда, обклеенные листовками, это как раз Братство русской правды в этом отношении отличалось. Братство русской правды еще пускало шарики воздушные с пачками этих листовок – где-нибудь упадет и рассыплется. Ну, это самое знаменитое, то, что мне больше всего понравилось, это со станции Белоостров, финская часть, это финский Белоостров, стреляла катапульта, которая на платформу выкидывала листовки регулярно, чем доводила пограничников и сотрудников НКВД, конечно, до инфаркта, потому что у них по часам – поезд подходит, тут эта выстреливает катапульта, и листовки рассыпаются по всему перрону.
М. Соколов
―
Это какой период, кстати?
П. Базанов: 20
―
е, даже до начала 30-х годов.
М. Соколов
―
А книги?
П. Базанов
―
Книги, ну, если точно вам сказать, что, во-первых, огромное количество книг – я видел такой очень интересный документ, как конфискат антисоветской литературы у одного из цензоров, который заведовал резервным отделом Государственной публичной библиотеки, и у него, вместо того, чтобы сдавать в библиотеку в спецхран, он хранил у себя огромное количество эмигрантских книг, в том числе и конфискованных таким образом. Плюс еще есть воспоминания в показаниях допросов Петра Николаевича Краснова, он хвастается, что Захарченко-Шульц перетащила с Карельского перешейка 60 экземпляров его книги «Понять – простить».
М. Соколов
―
А как же они раздавали?
П. Базанов
―
Оставляли в видных местах, оставляли знакомым, еще что-то в таком роде. Книга – большая ценность. Вот народ ее всегда прихватывал и не сразу бежал в НКВД это сдавать. Кроме того, некоторые не могли внешне понять, о чем эта книга. В некоторых, конечно, случаях было чрезвычайно видно.Все это, конечно, вызывало у НКВД очень большие вопросы, настороженность, внедрялись агенты, естественно, с другой стороны. Кроме того, шло постоянное давление, ну, прежде всего на финскую политическую полицию, что, типа, вот у вас безобразие, мы договора соблюдаем, а вы не соблюдаете, давайте еще один пункт, чтобы никто не ходил через границу, давайте ограничивать это количество перекидывания листовок и литературы.
Ну, самый крупный успех – выселение почти всех активных русских эмигрантов из пограничной полосы как раз в конце 27-го года. Но многие из них как раз и вернулись впоследствии, но некоторые просто стали жить в Выборге и Гельсингфорсе и регулярно приезжать, но формально их из этих мест повыселяли.
М. Соколов
―
То есть, получалось, что на финнов все-таки каким-то образом оказывали давление. А какие аргументы-то были для финнов уступать этому давлению?
П. Базанов
―
Очень простые - «Красная армия всех сильней», финнам отнюдь не хотелось вести в одиночку войну с Советским Союзом под любым предлогом. Ну, кроме того, экономический шантаж, это финнам очень выгодно было в некоторых отраслях, поскольку экономики были очень связаны, торговать с Советским Союзом. Кроме того, финны, поставлявшие лес за границу, очень боялись, что финскому лесорубу надо платить хорошие деньги, а у нас, как известно, использовался рабский труд подневольных заключенных. И, кроме того, качество русского леса было значительно лучше, потому что финны рубили топором, а наши, как известно, веревочкой раскачивали дерево и ломали – это дерево сохранялось значительно лучше, потому что с пеньком, как правило, выдиралось.
М. Соколов
―
Спасибо, Петр Базанов в эфире «Эха Москвы», мы говорим о Карельском перешейке, о самой близкой части русской эмиграции к России – ну, может быть, за исключением Печоры, да? И продолжим наш разговор в программе «Цена революции» уже после небольшого перерыва.РЕКЛАМА
М. Соколов
―
В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции», у микрофона Михаил Соколов, мы в Петербурге в отеле «Гельвеция» беседуем с Петром Базановым, доктором исторических наук, профессором, и говорим о жизни, быте и, я бы сказал даже, о приключениях людей, которые жили на Карельском перешейке после революции, о русской эмиграции.Давайте поговорим о каких-то ярких фигурах, потому что я так вижу по вашей книге, персонажей, конечно, много интересных, но вот, например, там такой человек по фамилии Добровольский.
П. Базанов
―
Северин Цезаревич Добровольский – это представитель очень знатного аристократического рода, обрусевшего, с некоторыми польскими корнями, вообще их фамилия Доливо-Добровольские, но сам себя Северин Цезаревич считал чистокровным русским, поэтому он сократил свою фамилию на чисто русский лад. Вот самый крупный его успех в Карелии – это он был генеральным прокурором у Евгения Карловича Миллера в Северной области во время гражданской войны. Крупный он был специалист в юридических различных делах. Кроме того, когда он был генеральным прокурором у Юденича на Юго-западном фронте в годы Первой мировой войны, он познакомился там с японцем, во многом русофилом, даже принявшим православие, с Садао Араки. Садао Араки был в 20-30-е годы очень влиятельным в Японии человеком, то он Министерство просвещения занимал, то был министром военных дел. И они до конца жизни сохранили очень хорошие отношения, переписывались. И Добровольский, поскольку у него жена была из русских коренных уроженцев Выборга, перебрался с Северной области через Норвегию в Финляндию и стал там фактически лидером такой антисоветской эмиграции. Имея хорошие отношения с Миллером, который стал занимать крупнейшие самые высокие посты в Русском Общевоинском союзе, он связался с ним, всячески ему помогал. Кроме того – вот у него не было формальной такой организации, но структура определенная была. Он занимался тем, что его агенты переходили границу и собирали разведывательную информацию. В том числе это было в контакте с финнами, с Русским Общевоинским союзом, с рядом еще таких ультраправых фашистских организаций.Формально Добровольский, собственно говоря, не состоял ни в каких организациях, но на самом деле он очень активно в этом участвовал. Кроме того, Северин Цезаревич Добровольский был популярен среди русской эмиграции, потому что развился как лектор, выступал с различными культурными, литературными, политическими лекциями, выступал в Выборге, в Териоках, в Гельсингфорсе, я даже нашел, что он в Келломяки (Комарово) приезжал. То есть, такой лидер как бы русской эмиграции, чрезвычайно человек начитанный, доставлявший большевикам кучу неприятностей.
Ну, и когда в 44-м году Советский Союз потребовал выдать руководителей русской эмиграции, Северин Добровольский был номером один в этом списке, выдал его родственник Куусинена, его зять Юрье Лейно. Получило это название «список Лейно». Выдали около 19-ти человек, причем, одного финского летчика, непонятно почему. Племянника вместо дяди, потому что у них совпадали фамилии, их все путают, я всем объясняю, что это речь шла о реально занимавшемся антисоветской бывшем белогвардейском офицере Максимове, а не о его племяннике художнике, полном тезке. Еще несколько человек – руководителей Национального трудового союза нового поколения организации и еще нескольких организаций, которые оказались. Несколько из них погибло, большинство вернулось назад. Борис Бьеркелунд, воспоминания которого недавно вышли…
М. Соколов
―
Очень интересные.
П. Базанов
―
… даже написал про это воспоминания. Вот Добровольский как номер один был официально приговорен к смертной казни, и расстреляли в Москве, а прах развеяли на кладбище Донского монастыря таким образом, что он со своим другом Евгением Миллером фактически оказался, фигурально выражаясь, в одной могиле, потому что того точно такая же судьба ждала несколько лет раньше. Добровольский, конечно, превосходит всех представителей русской эмиграции в Финляндии, недаром он считался таким лидером.Вот второе лицо, которое мне очень показалось интересным, вот это дело Добровольского я читал в нашем архиве ФСБ, а второе дело, это было дело внука Репина Дия Юрьевича Репина. Обычно, когда говорят про Репина, про его родственников, вспоминают его единственного сына Юрия. На мой взгляд, Юрий был очень талантливый художник, но у него был один крупный недостаток – он был сыном своего отца. Поэтому любой человек, который видел подпись «Репин», сравнивал с работами отца, а это было ему в минус, к сожалению. Хотя сам Репин – хороший такой русский художник, ну, второго, наверное, ряда, но хороший.
М. Соколов
―
Реалист?
П. Базанов
―
Да, реалист. Но такой необычный, со своей собственной манерой. Вот у него было два сына от служанки, на которой он женился. Илья Ефимович Репин, о котором нам в школе рассказывали, какой он был демократ, этот брак крайне осудил, потому что это был, естественно, показной демократизм. Но от этого брака родилось два сына – Георгий (Гай) и Дмитрий (Дий), это вот эти сокращения, тоже для Серебряного века, характерны, какие-то такие древнеримские имена.Гай умер в 68-м году в Германии, учился в Чехословакии. А вот младший Дий был матросом, а потом то ли он действительно вступил в Братство русской правды и как боевик проник на территорию СССР, то ли он просто там контактировал, а потом по глупости перешел границу, считая, что он как бы в СССР будет лучше жить – ну, короче говоря, его на границе задержали и довольно быстро расстреляли, так же как про Северина Добровольского, вообще было неизвестно, куда он пропал, что с ним случилось, какая его судьба.
М. Соколов
―
С Дием, действительно, история такая очень темная, и довольно трудно понять. Это 35-й год, на что человек мог рассчитывать после кировского дела, массовых там расстрелов сначала белогвардейцев так называемых, потом высылок. Не получилось ли так, что советская разведка его зачем-то заманивала, а потом вот, собственно, выдоила и бросила?
П. Базанов
―
Нет. Скорее там другой вариант. Я имею честь быть знакомым с дальними родственниками Репина, как раз вот этими потомками братьев Репиных, которые жили по нашу сторону границы, а не по ту, потом что у Репина был его любимый племянник Илья Васильевич Репин, сам талантливый художник, белый офицер, он как раз принимал участие в Братстве русской правды. Там жило еще несколько в организации, она была очень сильная, видимо, они как бы Дия пытались каким-то образом окрутить. На какие они рассчитывали варианты, совершенно непонятно из этого дела, к сожалению.Многие считают, что просто из него выбили показания. С точки зрения советского человека, конечно, ни в чем вообще нельзя было признаваться, а тут Дий Юрьевич начинает подробно рассказывать кто, когда, какие идеалы, но при этом говорить, что он не собирался следовать никаким указаниям. То есть, очень запутанная такая история, совершенно нам не понятная. Либо просто Дий Репин вообще ничего не понимал в политике, как бы ему эти люди помогли перейти границу, он это реализовал. Так он хотел пристать а Исааку Бродскому, известному нашему художнику, ученику деда, и у него там работать в качестве подмастерья.
Кроме того, сохраняется линия одного из братьев Репина, которые жили под Петербургом, с ними тоже восстановить контакт, там несколько человек из этой семьи потом посадили из-за родственников за границей, и в документах абсолютно невозможно четко сказать: да – нет, то есть, был – не был. Это 50 на 50, то что называется.
Но я все-таки считаю, что он, видимо, даже какие-то обязательства мог подписать, но сам их выполнять не собирался. Точно утверждать практически ничего невозможно. Многие исследователи говорят однозначно: да, был. Другие, совершенно, на мой взгляд, абсолютно эмоционально, ненаучно говорят: это не могло быть, потому что не могло быть, потому что родственники Репина не могли быть настроены антисоветски. Все мои попытки, там, что сам Илья Ефимович Репин ругал новую орфографию всеми словами, ругал советскую власть за то, что он оказался нищим благодаря всем этим нашим революционным реформам. То, что Вера Репина, ее жених, который на нее оказывал Максимов, сосед, огромное влияние, была полностью под влиянием антисоветских элементов ультраправых, это тоже не в счет. Даже я нашел упоминание в листовке, что она подарила одну из картин Русской Освободительной Казне имени Николая Второго, чтобы она была продана, и деньги были перечислены в пользу Братства русского. Меня искусствоведы тут же спросили, какую картину? Я говорю: не знаю. Жалко, хорошо было бы узнать, какая картина Репина пошла на эти нужды. И вообще русская эмиграция к советской власти относилась довольно плохо. Хотя вот именно Юрий Ильич Репин искал какие-то возможности для того, чтобы помочь своему очень тяжелому материальному положению – продать часть архива отца, какие-то картины продавать.
Интерес был сам пригласить Репина в Советский Союз, чтобы он тихо-спокойно умер без скандалов в СССР.
М. Соколов
―
Так же как Куприна и Горького.
П. Базанов
―
Да, так же как Куприна, так же как Горького. Вот с этим было очень много вариантов. Мне больше всего понравилось, как Тэффи написала: я приеду в СССР, мне вывесят огромную арку в Ленинграде или в Москве. В Ленинграде: «Добро пожаловать, товарищ Тэффи!» слева повесят Ахматову, а справа – Зощенко. Это послевоенное уже.
М. Соколов
―
Еще один вопрос. Вот мы уже говорили про дело Виктора Ларионова и вот этих террористов, которые бросили бомбу в партклуб. А вообще какой смысл был вот этой кутеповской организации все это устраивать тогда? Для чего это было сделано, видимо, с помощью людей, которые жили на Карельском перешейке?
П. Базанов
―
Сверхидея какая существует? Советская власть – это инородное тело, случайно захватившее власть в России. Достаточно малейшего толчка, и эта власть падет в результате массовых восстаний ненавидящих ее городских и крестьянских слоев населения. Как бы высечем искру таким образом – ну, какой-то известный террористический акт, народ увидит, что советская власть абсолютно не может управлять государством, она абсолютно не способна. Ну, самое такое красивое – это, конечно, убить Сталина, взорвать мавзолей… Ну, раз это невозможно, сделаем что-нибудь поменьше. Ну, попробуем поджечь Лубянку. Или, там, кинем в партклуб, раз в Смольный не удалось, бомбу. Ну, что-нибудь в таком роде. Или еще там теракт какой-нибудь устроим – поезд взорвем. Ну, вот хоть что-то.Кроме того, у русских эмигрантов при их ненависти к советской власти, особенно у военных: вот мы сидим тут болтаем, болтаем, болтаем – и ничего не меняется. Ну, хоть что-то сделать. Ну, давайте сделаем боевую организацию. Соответственно, еще учтите, русские эмигранты делились на так называемых активистов и так называемых фиолетовых.
Активисты считали, что нужно вести открытую борьбу – партизанские отряды, диверсионные группы, террористические акты, активно заниматься политической пропагандой, ну, а-ля Братство русской правды, там, коммунизм умрет – Россия не умрет, ну, и прочее в таком роде. Русское крестьянство валом валит в свое родное Братство русской правды.
А фиолетовые считали, что один хороший сборник стихов делает против советской власти больше, чем все террористические акты. Поэтому нужно сосредоточиться на научных и на культурных успехах зарубежной России. В том числе в полемике со своими оппонентами внутри эмиграции нужно было что-то такое громкое. Ну, давайте попробуем.
Кстати, из всех этих многочисленных террористических актов, ну, за исключением Дальнего Востока, собственно говоря, там ничего крупного не получалось. Что можно сказать – курьера этого Нетте убили, воспетого Маяковским. (неразб.), заместителя ЧК в Белоруссии сумели подстеречь на лесной дороге и убить. Ларионова, потом небезызвестная Захарченко-Шульц пыталась поджечь Лубянку. И все, собственно говоря, громко-то ничего такого и нету. Ну, может, еще в приграничных городах, кроме Дальнего Востока поддерживают, там все немножко по-другому.
Но главное – это имитация во многом, как там у нас говорил глава ревизионистов Эдуард Бернштейн: конечная цель – ничто, движение – все. Вот жизнь – это именно борьба с большевизмом, а раз мы боремся с большевизмом, надо делать хоть что-то, но вот такое вот. Тогда становится смешно, мы там на пальцах пересчитаем – вот тогда-то был удачный теракт, тогда-то это самое… А что-то из этого получалось? Нет, не получалось. Скорее эти теракты усиливали советскую власть, потому что советская власть подробно раскидывала агитационные вещи, совершенно не боялась в это время открытых процессов, например, открытый процесс пяти монархистов, который происходил в 27-м году – это показывает, насколько были мало подготовлены с идеологической точки зрения, кого они поймали. Хотя там крестьянин Строев сказал совершенно прекрасную вещь: это сейчас крестьяне хорошо живут, при советской власти, а вот вы за них еще через пару лет возьметесь, они так взвоют, что им царская власть будет казаться райскими кущами. Так оно и оказалось после коллективизации.
Все прекрасно знают, там диссидентское движение при советской власти боялась открытых процессов – мало ли что диссиденты начнут нести открыто. И уж, конечно, никаких этих самых в прессе открытых публикаций или мы бы сейчас сказали, в онлайн режиме телевизионных передач никто готовить не собирался. А был бы онлайн в 27-м году – запросто, что этих эмигрантов-то не показать? Вот для советского общества они как бы были именно врагами.
М. Соколов
―
Ну, там был еще один элемент, собственно за них расстреливали заложников, за этот теракт Долгорукий, по-моему…
П. Базанов
―
Да-да, за любые теракты, мнимые или настоящие, можно было расстреливать заложников, которых брали. Расстреляли, например, лидера кадетской партии Павла Дмитриевича Долгорукого, про которого все отлично знали, что он ничего не совершал, он просто шатался через границу лично сам как журналист. Еще очень много кого, там, вообще никак не связанных ни с эмиграцией, ни с белым движением, просто людей, которые были известны, родственников, соответственно.А потом это просто система совершенствовалась. Например, долгое время гадали, Ивана Лукьяновича Солоневич, и на его сына, и на его жену, совершил теракт, в результате Тамара Солоневич погибла. А потом документы посмотрели – теракт, скажем, в марте, если не ошибаюсь, в апреле расстреливают единокровных братьев Ивана Солоневича, от другого брака его отца, его отца и у него заместитель был Всеволод Константинович Дубровский, настоящая фамилия Левашов, в апреле расстреливают младшего брата Константина Константиновича Левашова. Ну, то есть, это совершенно четко. Я думаю, что и эти люди…
М. Соколов
―
Это 38-й год, в Болгарии?..
П. Базанов: 36
―
й. То есть, синхронно. А может, 38-й – честно говоря, надо посмотреть. То есть, по бумагам – теракт, а потом всех родственников зачищают в Советском Союзе кроме малолетних.
М. Соколов
―
То есть, терроризмом занималось и советское государство?
П. Базанов
―
Да-да. Та же самая система борьбы – это такая как бы естественно террористическая. Эмигранты всегда говорили: не мы начали первыми расстрелы в 18-м году массовые по политическому и по социальному признаку, мы скорее как бы сопротивлялись этому.
М. Соколов
―
Еще один персонаж, о котором вы упомянули, вот этот футболист Петр Петрович Соколов. Что это за фигура? По-моему, очень интересный человек, о нем стоит рассказать.
П. Базанов
―
Да, я согласен с вами. Это чрезвычайно необычная даже на нашем политическом небосводе фигура, уж, казалось бы, Россия богата личностями, богата авантюристами, богата людьми нетрадиционной жизни, и русская эмиграция в этом не исключение, скорее правило. Но даже и здесь вот этот футболист выделяется гигантской, конечно, необычностью всей жизни.Вот это один из основателей первого футбола Петр Петрович Соколов, как я уже сказал, юрист по образованию, прекрасный физически подкованный человек, активный участник гражданской войны, разведчик. Жил он в поселке Териоки, сначала его родители снимали дом, потом он сам снимал дом, потом он женился на уроженке Териоки на русской. Оттуда до 27-го года он почти практически – весь наш архив ФСБ просто забит документами, как он в очередной раз перешел границу и как всех обманул.
Ну, вплоть до того – были гулянья на островах, трудящихся, но это наш Крестовский, Елагин, они с другом поплыли на лодке со стороны Финляндии, смешались в толпе гуляющих, потом к берегу спустились, поехали на трамвае в центр города, целый день чем-то занимались в городе, вернулись, когда люди возвращались, смешались и точно так же сумели удрать. То есть, высший пилотаж. Прекрасные нервы спортсмена, умение рассчитывать риск, и так он постоянно бывал в Ленинграде все это время. Вот даже доходил – там есть документы – до Старой Руссы пешочком, обходя все эти крупные населенные пункты.
М. Соколов
―
А смысл какой его путешествий?
П. Базанов
―
Во-первых, как выразился Петр Николаевич Краснов, СССР была страной за чертополохом – за железным занавесом. Если процитировать человека, который это придумал, это отнюдь не Уинстон Черчилль, а это совсем другой человек, это Роман Николаевич Редлих первым употребил этот термин – за железным занавесом. Что там происходит – вообще ничего не знали, вообще ничего. То есть, никаких сведений не было. Немногочисленные дипломаты, которые были, они просто не могли даже выйти в магазин, потому что за ними ходило по 5-6 сотрудников спецслужб, которые за ними наблюдали, и даже они не имели никакого представления о том, что происходит. Самые простые для нас вещи – как люди живут, сколько стоят билеты в поезде – это уже была секретная информация, которую надо было добывать. Ну, и, кроме того, действительно это постоянное нащупывание настроений населения: что происходит, каким образом.Соколов, конечно, таскал листовки, был связан с английской прежде всего разведкой. Но надо сказать, что в документах во всех этих – эмигрантов сейчас наши горячо любимые сталинисты обвиняют, что они просто работали на иностранные разведки – там совершенно четко видно, что они этим иностранным разведкам сливали информацию, которая никак не могла угрожать России. Мало того, имея отношения с англичанами, все русские эмигранты кривятся и постоянно говорят: приходится с ними сотрудничать, но они же, сволочи, большие враги порой, чем большевики вот по своим этим самым направлениям.
То же самое с немцами. Уж, казалось бы, Анатолий Павлович Левин, князь светлейший, высший русский аристократ немецкого происхождения. Ну, да, его предки происходят от латышей, единственные которые стали этими немецкими аристократами, сто процентов. Он пишет в письме: с иным немецким правительством мы договориться сможем, с правительством Гитлера мы никогда не сможем договориться. Гитлеровское правительство это такой же враг России, как и сталинское правительство. Ну, может, на втором месте, но такое же по ужасу.
33-й год. Откуда князь Анатолий Павлович Левин знает, что будет дальше? Просто прекрасно образованный человек, прекрасно умеющий анализировать политическую обстановку.
М. Соколов
―
Соколов не попал в жернова, его не выдали?
П. Базанов
―
Ну, Соколов не мог попасть, потому что он был прекрасно подготовлен ко всему этому. Как только начались процессы, Соколов в 44-м году при первых мирных переговорах переехал в Швецию. А из Швеции выдавать уже никого не выдавали. И быстренько поменял фамилию на фамилию второй жены, он даже похоронен не под своим именем и фамилией, а под именем Пауль Салин, именно поэтому про этого человека сняли фильмы и Кирилл Набутов, прекрасный фильм, и финский фильм – к сожалению, я его не видел, надеюсь, что его переозвучат на русский язык и тоже покажут, альтернативный, что ли, фильму Кирилла Набутова.
М. Соколов
―
А советской агентурой было много в этот же период заслано, перевербовано и так далее, людей?
П. Базанов
―
Конечно. Во-первых, массовое коммунистическое движение. Очень многие этнические финны, шведы, немцы – кто угодно – симпатизировали коммунистическому движению, как некому эксперименту, который может привести человечество к чему-то совершенно необычному.Второе. Русских эмигрантов вербовать было очень просто. Ну, возьмем, скажем, какое-нибудь социалистическое движение меньшевистско-эсеровское. Вот, предположим я – сотрудник НКВД, а вы – эсер или меньшевик. – Что же вы, батенька, за этих нацистов, за этих антисемитов, черносотенцев и монархистов против советской власти? Ну, да, конечно, советская власть во главе с большевиками, может быть, к вам и плохо относится. Но вы поймите, те-то наши враги, идеологические настоящие, а у нас-то с вами противоречия чисто такие, книжные. Ну, тут, вы считаете, Маркс правильно сказал. А я считаю, что здесь Ленин более правильно сказал. Ну, вот и все наши противоречия. А главное-то, мы вместе против этих капиталистов, антисемитов, эксплуататоров и так далее. Ну, что, будете помогать другому социалистическому движению?
Второе, на чем можно всех шантажировать – родственники. Батенька, вы не будете на нас работать – вся ваша семья до десятого колена окажется в местах…
Если человек правый республиканец, монархист – он говорит: ну, как вы можете, вы же кровь проливали за единую великую Россию. Вы почитайте, что эти англичане, французы, японцы, немцы пишут: расчленить Россию. Петербурга не будет, он в какую-нибудь Эстонию или Финляндию войдет. Ну, что, будете работать на спецслужбы?
Кроме того, нищета, естественно, когда люди умирают с голоду, они часто совершают совершенно, скажем, не благочестивые поступки.
М. Соколов
―
Последний вопрос. Что случилось с этой русской эмиграцией вот в Карелии, точнее, на Карельском перешейке, в 39-м году, когда началась советско-финская война?
П. Базанов
―
Судьба ее, как и любой другой русской эмиграции была довольно печальна. Большинство русских эмигрантов было вывезено с Карельского перешейка в результате эвакуации в последние месяцы 39-го года, они расселились по Финляндии, их потомки до сих пор там живут. Некоторые из них сохранили русское самосознание и русский язык, даже не будучи русскими, кстати, по национальности. Большинство, к сожалению, ассимилировалось, потому что, когда они жили компактно, больше было браков среди самих русских, когда там человек считает себя русским, действительно, у него там уже бабушка финка, дедушка швед, то ему уже тяжело вот в этом находиться мире. Какая-то часть по глупости осталась, это долгие годы не было известно, и судьба их была печальна – кого-то сразу арестовали, но большинство в июньские дни 41-го года, тут решено было их арестовать и вывезти на Урал подальше от зоны будущих боевых действий. И очень не многие, кто смог потом вернуться на Карельский перешеек.
М. Соколов
―
Спасибо. Сегодня гостем программы «Цена революции» был Петр Базанов, доктор исторических наук, профессор и автор книги о русской эмиграции на Карельском перешейке. Вел эту передачу Михаил Соколов в Петербурге в гостинице «Гельвеция». Всего вам доброго, до свидания.