Семья в Советской России: аборты и разводы - Марк Тольц - Цена Революции - 2016-09-25
М. Соколов
―
В эфире «Эха Москвы» программа «Цена революции», ведет ее Михаил Соколов. И у нас в студии Марк Тольц, научный сотрудник Иерусалимского университета, демограф и историк. И мы говорим о том, что так по-ученому называется развитие и управление семьей в России и в Советском Союзе.Добрый вечер, во-первых, Марк. И я бы начал с России дореволюционной. Вот как обстояли дела в этой сфере в императорской России на рубеже ХХ века? Ну, например, возможен ли был развод и при каких обстоятельствах?
М. Тольц
―
Прежде всего надо сказать, что все дела в отношении брака и развода находились в ведении церкви. Поэтому у каждой церковной организации были свои установления. Одни для православных – ну, у православных, как это было? В XIX веке практически развод, ну, он не был запрещен, но какие возможные поводы были? Безвестное отсутствие, лишение прав, состояние одного из супругов. А вот доказанное прелюбодеяние либо неспособность к супружеской жизни встречались редко.К началу XIХ века доля разводов ввиду доказанного прелюбодеяния возрастает до 95%, то есть, бракоразводный процесс превращается в некое представление, развод – это всегда развод-вина, поскольку если доказано прелюбодеяние, вторая сторона не имеет права вступить в брак.
М. Соколов
―
То есть, должны быть свидетели какие-то, да?
М. Тольц
―
Да, находить вот это практически отклонение. Вот что я могу сказать. 1912 год – на 115 миллионов православных всего 3,5 тысячи разводов, что составляет примерно 15 разводов на 100 тысяч брачных пар.
М. Соколов
―
Значит, крепкая российская православная семья была.
М. Тольц
―
Ну, мы по литературе знаем, что все случалось, были коллизии, героини бросались под поезд. Значит, так было, и это было не здорово.Что касается других конфессий.
М. Соколов
―
Вот-вот, про католиков, например.
М. Тольц
―
У католиков, как во всем мире, развод не допускался абсолютно. Возможна была только сепарация – разножительство.Что касается магометан, как тогда писали, исповедующих ислам, и иудеев, у них развод достаточно либерален был и допускался. Но у евреев, например, что интересно, при всем либеральном законодательстве, вместе с отходом от патриархальной семьи как раз распространенность разводов снизилась. То есть, нельзя говорить, что в процессе модернизации всегда на всех этапах возрастает распространенность разводов. Кстати, тоже самое было в то время и в Японии.
М. Соколов
―
А вот, скажем, брак был церковный, да?
М. Тольц
―
Только церковный.
М. Соколов
―
Были ли какие-то, собственно, силы, партии, скажем, которые выступали за то, чтобы заменить церковный брак гражданским? Вот в это время, в начале ХХ века.
М. Тольц
―
Как всегда – либералы, социалисты, они выступали за изменения в законодательстве. Мы должны еще сказать о проблеме аборта. Аборт был запрещен, это было уголовно наказуемое деяние. И русская общественность, Русское Пироговское общество врачей, также юристы дебатировали активно этот вопрос. У юристов, например, по-разному подходили. Одни - определенная декриминализация, а другие - разрешение, но в конце концов вся либеральная социалистическая часть спектра склонялась к тому, чтобы допустить, разрешить, потому что это опять приводило к огромным коллизиям, к криминальным абортам со всей этой антисанитарией, которая была.А ведь не будем забывать, что это даже начало ХХ века, контрацепция не распространена, и осечки репродуктивные, они многократно проводились, случались, конечно, в жизни людей, что было не здорово.
Что касается еще о браках, то тут интересно сказать, что, например, до 1905 года совсем не признавались браки раскольников. Потом их можно было регистрировать в полиции. То есть, те губернии, где было много раскольников, они отличались распространением внебрачных рождений, внебрачные рождения были. Были опять-таки межконфессиональные браки. Для православных не допускались. Но были и интересные исключения. Брак между иудеем или иудейкой и лицом, исповедующим протестантизм, допускался. Опять-таки его можно было зарегистрировать.
М. Соколов
―
А с православным никак?
М. Тольц
―
Упаси боже, там кары были долгое время за выход из православного вероисповедания, это же, вот эти межконфессиональные браки, они сопровождались этими всеми деяниями, и это было абсолютно невозможно.
М. Соколов
―
А вот интересно, какова была, опять же, в начале ХХ века средняя такая российская семья? Ну, вот я предположу, что она была скорее всего многодетная – там, где-то 4, минимум, там, 5 детей, и часть детей не доживало до совершеннолетия. Я прав или нет?
М. Тольц
―
Вы знаете, самое интересное, что на протяжении большей части существования человечества, семья не была многодетной. Рождалось у русских, например, порядка 7-ми детей на одну женщину. Но ведь треть детей уже умирало, не дожив до года. То есть, вот специалисты это знают, что только в краткий период, когда уже смертность упала, а рождаемость еще сохранялась, вот буквально у поколения моих бабушек, там существовали многодетные семьи. До того и после того это было редкостью.Конечно, были те, у кого все дети умирали, были те, у кого больше детей. Но если говорить о средней, то больших семей не было. И даже вот эти представления о неразделенных семьях в России у православных, русских, это было исключением. Но надо сказать, что тогда рожали все вместе. Может быть, наши радиослушатели удивятся, но если у русских было 7 детей, то у евреев в начале ХХ века, в конце ХIХ было 6 детей. То есть, это было характерно для всех, пока не начинается регулирование рождаемости. А оно начинается у всех народов, потом оно проходит, и…
М. Соколов
―
Но это связано с таким, с городским индустриальным образом жизни, да? Вот снижение рождаемости, регулирование и так далее.
М. Тольц
―
Да, модернизация.
М. Соколов
―
А для России когда проходит вот эта, собственно, перемена? Это уже до 1917 года начинается, или все-таки после?
М. Тольц
―
Только начинается. А вот тот период – мы подходим к революции, надо говорить, это потом произойдет, даже и то не сразу.
М. Соколов
―
Еще хотелось бы спросить, вот где-то я читал, что, по-моему, Менделеев обещал, что на территории Российской империи к середине ХХ века будет жить чуть ли не 300 миллионов человек. Но это реальные были прогнозы, или здесь он просто экстраполировал на высокую рождаемость при снижении детской смертности?
М. Тольц
―
Да, это была экстраполяция, и даже больше могло быть. Не учитывалось то, что это произойдет. Немного забегая вперед, я хочу сказать, был такой демограф-эмигрант Александр Михайлович Кулишер, я поднял только что старые газеты, это «Последние новости» Милюкова, начало 30-х годов. И Карр-Саундерс, это крупнейшая величина в тогдашней европейской демографии, говорил: вот в западноевропейских странах да, мы признаем, рождаемость снижается, а в России она азиатская, потому что там такой образ жизни, и все…А Александр Михайлович Кулишер говорил: нет, и в России будет еще чуть ли не депопуляция, все страны, все народы проходят последовательные циклы. Так там и говорится, цикл населения. Он говорил, еще и Сталин столкнется с проблемой. Ну, вот, преемники точно столкнулись.
М. Соколов
―
Хорошо. Давайте теперь к революции. Ну, собственно, 1917 год, и сразу такой вопрос. А вот недолгое Временное правительство что-то успело сделать вот в этой сфере регулирования семейных отношений там? Или у них только были либеральные декларации, о которых мы вспоминали?
М. Тольц
―
Они с семьей – нет, ничего не успели.
М. Соколов
―
Не до того было.
М. Тольц
―
Да, они занимались большими либеральными изменениями, отменили там ограничения сословные, религиозные, готовились к выборам в Учредительное собрание. А все это провели большевики.
М. Соколов
―
А вот почему большевики, собственно, схватились за эту тему уже к декабрю 17-го года? То есть, в общем, быстренько они взялись за тему семьи, брака и так далее.
М. Тольц
―
Вообще большевики были все-таки социалистами по своему генезису, и тогдашние члены, когда-то членами Второго интернационала, весьма респектабельного объединения партий, и там предусматривалась свобода брака, свобода развода. И они это осуществляют, смотрите, с какой быстротой. 18 декабря выходит декрет о гражданском браке, детях и о введении книг актов гражданского состояния. Значит, брак гражданский признается только единая форма, вводится запись актов гражданского состояния. Раньше акты вели служители культа.
М. Соколов
―
Церковно-приходские книги, по-моему, это было?
М. Тольц
―
Да, церковные книги. У разных конфессий были другие, были раввинские книги, муллы должны были свои книги вести, соответственно. Уже на следующий день 19 декабря – второй декрет, о расторжений брака. То есть, происходит революция, это самая настоящая революция. В этом отношении Россия как бы вырывается вперед, но это еще начало. 22 октября появляется кодекс законов уже.
М. Соколов
―
Это 18-го года?
М. Тольц
―
Да. Где уже кодифицируется гражданский брак, зарегистрированный в отделе ЗАГСа – записи актов гражданского состояния, порождает права и обязанности супругов. Только он и ничто другое. Дальше происходит то, что обращает внимание современников – резко возрастает количество разводов. Но количество разводов всегда возрастает, когда после запрета, ограничения развода плотина как бы прорывается.
М. Соколов
―
То есть, все сказали: ну, наконец-то!
М. Тольц
―
Да.
М. Соколов
―
И начинают новую жизнь.
М. Тольц
―
Забегая вперед, хочу сказать, вот в 65-м году после сталинско-хрущевских, как потом окажется, запретов облегчают развод – огромный рост числа разводов происходит.
М. Соколов
―
А кто авторы вот этих текстов? Владимир Ильич Ленин, он как председатель совнаркома это все подписывал, но были же конкретные люди, которые писали, инициировали все эти решения.
М. Тольц
―
Наркомюст.
М. Соколов
―
Это Стучка там был?
М. Тольц
―
Да, да все эти люди. Крыленко потом. Когда он еще прокурором был. Все эти люди там пишут эти законы, это все кодифицируется. Я демограф, понимаете, я все-таки ближе к тому, как изменения происходят, для меня не так важно, кто эти люди. Это уже история юриспруденции.
М. Соколов
―
А, кстати говоря, вот во время гражданской войны, естественно, Россия была разделена на красную и (упростим) белую. А вот на территории белой России они так и держались за старое законодательство?
М. Тольц
―
Конечно. Упаси господи – за «ять» держались. Хотя мы знаем, что реформа русского языка была разработана Российской академией до революции и не была изобретением большевиков.
М. Соколов
―
Но и тут тоже выступали как консервативная сила.
М. Тольц
―
Да.
М. Соколов
―
А сами коммунисты-то, они, наверное, хотели дальше пойти. Вот тут замечательный текст, вы нас познакомили, я не могу не зачитать так называемый декрет о национализации женщин, о Бюро свободной любви, вот тут действительно текст, который: «После восемнадцатилетнего возраста всякая девица объявляется государственной собственностью, не вышедшая замуж обязана под страхом строгого взыскания и наказания зарегистрироваться в Бюро свободной любви при Комиссариате призрения…» ну, и так далее. Вот эта история, я смотрю, это во Владимире, эта история – это уникальный какой-то случай, или это было по всей советской России, такие эксперименты проводились?
М. Тольц
―
Нет, конечно, это выброс. Там же социализация женщин, целая публикация, откуда взят первоисточник.
М. Соколов
―
Петроград 1918 год.
М. Тольц
―
Да-да. В Саратове были такие же попытки. Это, я бы сказал, скорее анархистские, анархо-коммунистические попутчики большевиков. Ведь вообще-то большевики в 18-м году имели левых попутчиков, очень левых попутчиков, которых потом они расстреляют, кого-то ассимилируют. И вот эти люди выступали. Что касается самих рядов большевиков – ну, там, как известно, активными были две дамы – Инесса Арманд…
М. Соколов
―
Подруга Ленина, кстати говоря.
М. Тольц
―
Да, близкий ему человек. И Александра Коллонтай, член Совнаркома. За свободную любовь выступала Арманд, известны письма Ленина, где он как бы поправляет ее, говорит, что все-таки не так. И Александра Коллонтай, получившая популярность на Западе своими теориями свободной любви, крылатого эроса – 23-й год – «Дорогу крылатому Эросу!». В следующем году выходит ее текст «Любовь пчел трудовых». Сегодня на Западе леваки просто считают ее иконой. Но члены Совнаркома, если мне не изменяет память, они были людьми не без юмора. У Александры Коллонтай существовали вполне прочные отношения с Павлом Дыбенко.
М. Соколов
―
Это известный деятель, революционный матрос такой. Она, кстати, его сильно старше была, по-моему.
М. Тольц
―
Да. Так вот, Совнарком там как-то голосовал – не голосовал, но указал, что товарищ Коллонтай должна зарегистрировать свой брак и показать пример в соответствии с установлениями советской власти. Подчинилась.
М. Соколов
―
А вот эта теория «стакана воды», это кто автор, тоже была Коллонтай, да? Что, значит, все половые стремления можно удовлетворять так же легко, как выпить стакан воды. И даже вот тут цитата из Ленина, что: наша молодежь взбесилась, прямо взбесилась.Что, она от теории взбесилась или от чего-то другого все-таки?
М. Тольц
―
Скорее это ближе уже к Арманд было, такая физиологичность отношений, их инструментализм. Но это все обсуждалось, комсомольские ячейки. Ну, некоторые говорят, что вывешивали графики общения лиц разного пола. Но что было действительно, и точно – тех, кто парочки, как бы паровался, их обвиняли в индивидуализме. Вообще, так даже и распространение коммун было вот среди комсомольской молодежи, жили коммунами.
М. Соколов
―
Опять же, обобществление женщин.
М. Тольц
―
Ну, не знаем, как и что, потому что очень часто ведь противники утрировали, распространяли какие-то слухи. Но то, что вот индивидуализм осуждался, ну, вот как бы брак как таковой, что отдавать предпочтение явное, видное одному человеку – это в некоторых кругах не приветствовалось.
М. Соколов
―
Скажите, а какова была позиция советской власти в отношении абортов в это время?
М. Тольц
―
О, да! Вторая значительная часть революции. В 20-м году в советской России в первой в мире разрешается аборт по желанию женщины. Опять-таки, советская Россия оказывается впереди планеты всей, это придет на Западе только к 60-70-м годам, за это будут бороться. А большевики гордились этим, вот такой сексуальной революцией. Это просто на экспорт шло в пропаганде коммунистической. Это считалось, вот то, что нормативно для советской власти, для коммунистов, для большевиков.И на Западе, например, есть такой очень известный социал-гигиенист, который потом в список своих трудов не включал, а на немецком языке в середине 20-х годов он выпускает брошюру «Сексуальная революция», рассказывая о достижениях советской власти. Это как бы – ну, германская компартия явно всему покровительствовала, использовала в своей пропаганде. Потом он даже в списке литературы это никогда не вспомнит. Мне удалось найти, переоткрыть этот текст и даже получить его копию. А на Западе его потом переиздают, левые потом переоткрывают – все это переоткрывалось.
Но важно другое. Вот в 26-м году делается еще один шаг, очень интересный – принимается новый кодекс законов о браке и семье и опеке в РСФСР.
М. Соколов
―
Это вместо того, который был в 18-м году, да?
М. Тольц
―
Были многочисленные предложения упразднить регистрацию брака. Что этот кодекс? Он приравнивает фактический брак к зарегистрированному. То есть, можешь регистрироваться – можешь не регистрироваться. То, что вот сейчас на Западе говорят: не зарегистрированное, то, что сегодня, говорят, пришло к нам. Ну, знаете…
М. Соколов
―
Все было.
М. Тольц
―
Все было. И тут большевики были первыми. Но это приводило иногда к коллизиям. Если есть зарегистрированный брак наряду с фактическим браком, то дальше читайте одновременно односторонне с разводом. Когда даже зарегистрированный брак, гражданин приходит в ЗАГС, заявляется: я развожусь. Одна сторона. Другой посылает открытку.И вот есть такой очерк Михаила Кольцова «В ЗАГСе». Это такая живая зарисовка нравов уже в 30-х годах, когда продолжал действовать этот кодекс, что происходило. Значит, гражданин развелся с женой. Открытку, которая пришла ее уведомить (он продолжает с ней жить, он ей ничего не сообщает), он спрятал. А живет вообще-то еще с соседкой. И жена не знает, что она уже не жена.
М. Соколов
―
А соседка уже жена?
М. Тольц
―
Да. Фактически брак признается, значит, вот так описывает Кольцов то, что тогда происходило. Но были еще более чудные дела. На Украине действовала солидарная элементная ответственность.
М. Соколов
―
А это что такое? Хитрая какая-то вещь.
М. Тольц
―
Это просто ужасная вещь. Женщина могла заявить, что: вот эти десять мужчин имели со мной отношения. У меня родился ребенок. Ее подружки свидетельствовали в советском суде, что она имела отношения с десятью мужчинами. Им присуждали солидарную ответственность, причем, все это дробилось пропорционально, и они платили.
М. Соколов
―
Алименты?
М. Тольц
―
Да. Все десять – коллективно.
М. Соколов
―
То есть, десять отцов у одного ребенка можно было таким образом зарегистрировать.
М. Тольц
―
А учите, что никаких внебрачных детей, как до революции ведь статус внебрачного ребенка, как, например, Корней Чуковский, он ведь был внебрачным ребенком и от этого страдал. Потом мы будем говорить – он выступал против этого статуса, когда он вернется.
М. Соколов
―
А не было ли тут противоречия? С одной стороны, советская власть была, видимо, заинтересована в росте населения, особенно после гражданской войны. А с другой стороны, разрешила аборты.
М. Тольц
―
А вот это очень интересно. Первый раз случился в жизни эксперимент. Аборты разрешили, а рождаемость не упала. Вообще-то аборт в условиях плохой или отсутствия контрацепции – это средство регулирования, это не инструмент, который снижает рождаемость, как сам по себе. Только бывают аборты подпольные, более вредные и так далее. Потом мы будем говорить, к чему приводит запрет аборта. Но в середине 20-х годов практически восстанавливается уровень, немного отличающийся от дореволюционного, смертность тоже ведь упала вполне достаточно. Прекрасное вот это расширенное воспроизводство, которое Карр-Саундерс уже упомянутый, называл азиатским. Вот даже как. И это при полном разрешении абортов.
М. Соколов
―
То есть, рождаемость еще была на достаточно высоком уровне, да?
М. Тольц
―
На очень высоком.
М. Соколов
―
Насколько?
М. Тольц
―
Там более 2% в год росло население.
М. Соколов
―
Это период НЭПа, видимо?
М. Тольц
―
Уже к середине, порядка 2%. Вот я округляю, у меня с собой нет никаких цифр. Это каждый может посмотреть, как они менялись, эти цифры. Но они были расширены, может, полтора процента. Но это было очень расширенное население, рост населения. То есть, ничего, первое введение свободного аборта не помешало росту населения.
М. Соколов
―
То есть, власти должны были быть, в общем, довольны своей семейной политикой вот в этот период, я так понимаю. По объективным данным.
М. Тольц
―
Они были спокойны. Там еще, конечно, была одна особенность. Теории отмирания семейного быта.
М. Соколов
―
Это дома-коммуны когда создавали?
М. Тольц
―
И вообще, вот строили хорошие дома, они существуют, вот я знаю, на Долгоруковской такой дом, где кухонька, ну, совершенно минимальная. Быт-то должен был – прекрасная квартира, а кухонька совершенно не соответствует тому, что бы мы привыкли видеть в современных квартирах.
М. Соколов
―
То есть, чтобы ходили в столовую там.
М. Тольц
―
Да, да. Ходили в столовую, стирали в общественной прачечной, и это было серьезно. От этого потом отказались, и оказалось, что, нет – обобществление быта, это все-таки не то, что происходит, и потом вот само развитие в России и в мире показало, что это не тренд.
М. Соколов
―
Я напомню нашим слушателям – Марк Тольц, научный сотрудник Иерусалимского университета на «Эхе Москвы». Ведет передачу Михаил Соколов, и мы продолжим после недолгих объявлений.РЕКЛАМА
М. Соколов
―
В эфире программа «Цена революции», у микрофона Михаил Соколов, продолжаем наш разговор с Марком Тольцем, научным сотрудником Иерусалимского университета о развитии и управлении семьей в России и Советском Союзе. Мы говорили, что, в общем, все было как бы неплохо у советской власти вот с этой темой, почему же тогда Сталин в 30-е годы идет на разрыв созданной в ленинское время уже, можно сказать, традиции, да? Вот это вот уравнение фактического и зарегистрированного брака, политика в отношении абортов и так далее. Что случилось?
М. Тольц
―
Ну, что – случилась социальная катастрофа, называемая великим переломом. Коллективизация – самое ужасное преступление Сталина. По разным оценкам – 7 миллионов, может быть, потеряно было, 8, может, до 9-ти, до 10-ти. Специалисты спорят. Кто-то называет меньшие цифры – всегда огромное количество миллионов.И вот в 36-м году принимается постановление Центрального исполнительного комитета и Совета народных комиссаров от 27 июня о запрещении абортов, и дальше – увеличение материальной помощи роженицам, установление государственной помощи многосемейным и так далее и так далее. Но, видите, первым идет запрещение абортов.
В 46
―
м году вышла книга эмигранта, известного социолога Николая Тимашева «Великое отступление». Так вот, Сталин проводит свой разрыв с реальным большевизмом, с большевистской традицией. На словах – клятвы верности ленинской традиции, а на самом деле – восстановление имперской традиции. Ну, вот в 32-м году вводится паспортная система, что называлось пережитком прошлого. И в 36-м году – запрет абортов наступает.
М. Соколов
―
Я бы еще, знаете что, может быть, вспомнил? Как раз вот в этой паузе между 32-м и 36-м годом, по-моему, еще началась борьба с гомосексуализмом вплоть до введения статьи в Уголовный кодекс, мы видим это тоже в том же тренде. Поскольку это все отслеживалось и раньше, это, видимо, и позиция ГПУ, что любое такое более-менее закрытое сообщество – это потенциальный враг советской власти, надо с ним бороться. Возможно, и это.
М. Тольц
―
Наверное, так. Но это не демография. Что демография? Последствия были ужасны. Я уже говорил – запрет аборта приводит к многочисленным женским смертям. Есть данные, что только в городах России только в 40-м году от абортов умирает более 2 тысяч женщин. Значит, за все годы существования запрета на аборты с 36-го по 55-й, когда отменят – это десятки тысяч женщин заплатили своими жизнями.
М. Соколов
―
Ну, а кто-то здоровьем. Выжил, но…
М. Тольц
―
О, ну, это уже на миллионы.
М. Соколов
―
А это только по городам? То есть, по селу статистики вообще нет?
М. Тольц
―
Нет-нет, это только по городам, значит, это все увеличивается. Вот еще страшные цифры. В том же 40-м году в городах РСФСР из общего числа зарегистрированных смертей, убийств, точнее, более 14% пришлось на детей до 1 года. А, например, в Ленинграде более одной четверти. Благие намерения ведут в ад. То есть, это увеличило как заболеваемость и даже смертность женщин и вело к убийству нежеланных детей. Потому что, ну, одна четверть всех зарегистрированных убийств в Ленинграде в 40-м году, когда приходится на детей до года – это ужасная цифра.
М. Соколов
―
Скажите, а вот какой был, собственно, демографический эффект от этой меры? Я так понимаю, что Сталин хотел резко повысить рождаемость, ну, чтобы заполнить, так сказать, эту дыру, скажем так, возникшую после коллективизации, да и потом еще одна впереди была – это большой террор.Вот какой был эффект, что получилось?
М. Тольц
―
Получилось как всегда. Те, кого застукали, что называется, они дают, пока не происходит адаптация, рост рождаемости по почти миллиону в 37-38-м годах.
М. Соколов
―
Ну, так, значит, вроде как хорошо получилось?
М. Тольц
―
Да, потом все ушло в никуда.
М. Соколов
―
То есть, упала опять?
М. Тольц
―
Обязательно падает.
М. Соколов
―
Почему?
М. Тольц
―
Население приспосабливается, идет на вот эти подпольные так называемые криминальные аборты. Ужасный этот опыт в 66-м году повторит своим законодательством Чаушеску. То же самое было. То есть, это не один раз, это многократно поставлено.
М. Соколов
―
То есть, такой эксперимент на больших массах людей фактически получается.
М. Тольц
―
Это не эксперимент, это была жизнь народа. Это уже жизнь, не эксперимент. В эксперименте всегда какая-нибудь маленькая контрольная группа.
М. Соколов
―
Скажите, а вы связываете этот запрет абортов и подготовку большого террора? Есть тут какая-то прямая связь? Или это как бы Сталин мог думать только назад: вот как бы заполнить то, что уже люди уничтожены?
М. Тольц
―
Чужая душа – потемки, тем более, темная душа диктатора. Но ведь понятно, что солдат запрет аборта дал бы через 18 лет, а вот заткнуть дыру, которая должна была образоваться в результате большого террора – и что интересно, по балансовому расчету моих коллег те же самые 2 миллиона – вот на 2 миллиона число рождений увеличилось, и считается, что потери в общем. Ведь не только люди в большой террор гибли от расстрелов.
М. Соколов
―
Там под миллион был расстрелянных.
М. Тольц
―
Да, но еще было не считанное число людей, которые погибли на этапах, во время следствия – они не входят в эту статистику. Мои коллеги вывели, что сверхсмертность – у нас это называется сверхсмертность – то есть, выше того, что было бы без того, что произошло. Вот 2 миллиона – огромный урон. Неизвестно. Дело в том, что вообще-то мы теперь знаем, что НКВД не отчитывался перед статистиками, и учета вообще смертности, вот чтобы сообщали статистикам, тогда не было, это было хаотично. Вот они проведут перепись 37-го года, когда люди – опять-таки, тогда же многие – голод, да? Но ведь раскулаченные умирали – никто не считал, никто не отчитывался. Как это – НКВД будет перед кем-то?.. Только при Берии стали отчитываться.
М. Соколов
―
То есть, это статистика такая, сомнительная, скажем так. Заниженная. Которую часто предъявляют.
М. Тольц
―
Я еще раз говорю, во многих частях ее просто нет.
М. Соколов
―
А какой была политика в отношении вот развода и так далее? Вот этот кодекс оставался пока действующий?
М. Тольц
―
Оставался. Вот эксцессы односторонности развода, их все-таки ликвидировали. И действительно, то, что описывал Кольцов, когда жена – не жена, а соседка – жена, и никто не знает, это было ликвидировано. Дальше там не отмечался даже штамп в паспорте при регистрации. Это ввели. Но свобода развода, свобода брака – все это сохраняется. Это все сохраняется до 44-го года.
М. Соколов
―
А почему именно до 44-го? Тут интересный действительно вопрос тоже. Посчитали потери уже военного времени?
М. Тольц
―
Ну, потери военного времени, как известно, мы до сих пор не можем сосчитать.
М. Соколов
―
А как же 27 миллионов?
М. Тольц
―
Я работал в этой комиссии и я занимался источниками, на основе которых считают, только что делал доклад о переписях 37-39-го годов перед моими коллегами. Мы не знаем вот исходных цифр. Мы сомневаемся в послевоенных цифрах. И вообще, когда происходит громадная катастрофа, можно в определенных пределах только иметь представление, что могло быть. Вот я сегодня бы, если меня спросили, сказал бы: более 20 миллионов. И это не то, что я возвращаюсь к брежневской формулировке. Это осторожная формулировка. Естественно, это не 45 миллионов, как один автор утверждает, когда в преувеличенную перепись 39-го года он говорит: во всякой переписи есть недооценки, давайте еще ее опять увеличим.Когда происходит настоящая страшная катастрофа, распадается статистика. Так было в начале 30-х годов при голоде, где только можно, если говорить серьезно, определять границы, в которых лежат потери, так же с войной.
Ну, вот война. Вводится указ, там вообще говорится о государственной помощи беременным женщинам, многодетным и одиноким матерям и ничего не говорится о том, на самом деле что отразится на жизни широких слоев населения. О жестком ограничении развода, о том, что брак становится только зарегистрированным. И вводится прочерк в метрике для детей, родившихся вне брака. Даже если отец желал зарегистрировать факт своего отцовства, он этого не мог.
М. Соколов
―
А как? Он пришел и сказал: я отец, но внебрачный.
М. Тольц
―
И все – и иди – ему сказали. Женись на этой женщине.
М. Соколов
―
Или мать-одиночка, значит.
М. Тольц
―
Да, или мать-одиночка – вначале платили пособие, оно не таким малым было. Зарубежные специалисты говорили – ну, как опыт. А потом в 47-м году его срезали в два раза, когда…
М. Соколов
―
Это на ребенка, рожденного вне брака, да, пособие?
М. Тольц
―
Да. Когда его вводили, зарплата у рабочих и служащих была более четырехсот рублей.
М. Соколов
―
А пособие сколько было, 100, да?
М. Тольц
―
100 рублей. Немного недотягивало до одной четверти, как при алиментах, которые назначали. Но потом-то оно 50 рублей становится. И, забегая вперед, я скажу: например, к 65-му году оно уже было 5 рублей в новом масштабе цен, когда зарплата была под 100 рублей. То есть, это была просто насмешка. И так заклеймили 15 миллионов, свыше даже 15-ти миллионов детей.
М. Соколов
―
То есть прочерк – отцовство, вот в свидетельстве, да?
М. Тольц
―
Именно был прочерк, всех клеймили. То есть, каждый мог видеть. И я учился в школе, мы знали, что у нас две девочки без папы, страшно подумать. Это все было известно. Но у нас все-таки были добрые дети, по-моему, никто не поднимал этот вопрос.
М. Соколов
―
А кто автор, кстати говоря, этого указа? Опять же, Сталин, там, инициирует, но кто-то же, наверное, это сочиняет?
М. Тольц
―
Не Сталин инициировал. Потом окажется, что…Аборт вновь разрешат в 55-м году. Когда Сталин умирает, приходит коллективное руководство. Надо сказать, это не при Хрущеве, 55-й год – это коллективное руководство, это те немногие периоды, которые называли культпросветом. Потом такой же период будет между… Значит, здесь между Сталиным и Хрущевым, потом такой же период – и он благоприятно отразится на регулировании брачно-семейных отношений – между Хрущевым и Брежневым.
М. Соколов
―
То есть, когда нет единоличного лидера, которому все смотрят в рот.
М. Тольц
―
Да. И что происходит? Пытаются прочерк хотя бы убрать – не получается. В 56-м году, причем, такие люди, как, например, Маршак, Шостакович, Чуковский – ну, имена известные, просто хрестоматийные.
М. Соколов
―
То есть, они коллективные письма, да, писали?
М. Тольц
―
Да, писали, готовили. Маршак даже написал стихотворную версию, она после смерти была. Ничего не получается. Только с уходом Хрущева в 65-м году происходит либерализация в отношении развода. Оказывается – мы это сейчас знаем – что он был инициатором. Вот он на самый верхний уровень…
М. Соколов
―
Никита Сергеевич?
М. Тольц
―
Да, Никита Сергеевич, это было его любимое законодательство. Он не был, конечно, никаким либералом, а в области брачно-семейных отношений он показал себя просто ретроградом. И десталинизация в области брачно-семейных отношений приходится вот на этот второй культпросвет между Хрущевым и Брежневым.И тогда что происходит? В 65-м году либерализация по указу разводов. Кстати, разводы опять увеличиваются достаточно значительно на 300 тысяч, как раз с 360-ти тысяч в 65-м до 636-ти тысяч в 66-м, но это временно, потом будет снижение. Прочерк убирается, кодификацию в 68-69-м году, что опять-таки если нет детей, развод в ЗАГСе по обоюдному согласию.
И тут Советский Союз чуть-чуть идет вперед уже Запада, опять-таки возвращаясь. Ведь что писал Ленин в 14-м году? Свобода развода означает не распад семейных связей, а напротив, укрепление их на единственно возможных и устойчивых в цивилизованном обществе демократических основаниях.
Вот, опираясь на наследие, которое есть, то же самое и Маркс, особенно Энгельс прокламировали, писали, придерживались этого. На Западе, например, во Франции эти примерные послабления только в 70-х годах. Но это возвращение по существу. Вот там потом не зарегистрированные начнутся сожительства. Коллонтай-то цитируют, знают, а вот советское законодательство, о нем забыли.
У нас существует вообще какая-то такая традиция для определенного круга – все что было при большевиках, ну, первых особенно, оно было плохо. Причем, пеняют им как монархические такие консервативные круги, так и ультралиберальные, они же хотят быть более либеральными.
Но на самом деле вот, понимаете, чтобы понять масштаб революции, которую совершили большевики. Одна из моих знакомых эмигрировала в Америку. И ее просят рассказать о ее выдающейся бабушке. Оказывается, бабушка выдающаяся тем, что в 30-х годах была главврачом. А до 50-х годов американки шли в колледжи, для того чтобы найти мужей, а потом становились домашними хозяйками.
М. Соколов
―
То есть, освобождение женщины и приход женщин на производство в советской России произошло гораздо раньше, чем во многих странах мира.
М. Тольц
―
Не только приход. Вот продвижение реальное – женщина-врач. В Америке врач – это человек высокообеспеченный, с положением. И, тем более, женщина-руководитель. Ведь, понимаете, до 60-х годов в Америке были проблемы не только у негров с туалетами, простите, а и у многих частей общества с продвижением в общественной сфере. В сфере образования существовали, например, квоты на евреев. Понимаете, вот, меняй свою фамилию. Человек с фамилией Гольдштейн не мог быть профессором, карьеру реально сделать.
М. Соколов
―
Но теперь зато с продвижением женщин все в порядке. Глядишь, и президентом США женщина будет. А в СССР и в России выше министра и члена или кандидата в члены Политбюро пока женщины не поднимались. А, вот, кстати – председатель Совета Федерации есть.
М. Тольц
―
Да. Нет, ну, важна масса. Вы понимаете, мы же все-таки говорим об истории. И вот то, что совершили большевики… вы слышали, что я говорил о терроре, что я говорил о голоде – я совершенно не являюсь сторонником насилия в его большевистской форме. Но в сфере брака, семьи они реальную и плодотворную революцию совершили. Беда в том, что Сталин и Хрущев совершили марш назад.
М. Соколов
―
Да. Термидор, да, такой.
М. Тольц
―
Жуткий термидор. Безжалостный термидор. Потому что миллионы женщин, заплатившие за него своим здоровьем, десятки тысяч своими жизнями. Дети, которые появились на свет для того, чтобы быть убитыми. Это кошмар!
М. Соколов
―
Скажите, а если вот сегодня начать реализацию, ну, от относительно либерального семейного законодательства пойти опять же назад вот к этим консервативным сталинским, например, идеям, там, борьбы с абортами, что будет-то? Нас же убеждают, что все будет хорошо, будут рожать по шестеро детей сразу.
М. Тольц
―
Ну, вы знаете, среди профессиональных демографов, думаю, существует консенсус. А тот, кто не профессионал, он так утверждает, да, что запретим аборт, выкинем контрацепцию из жизни, и будут много-много рожать. Ну, как я вам говорил – все примеры показывают – это и Россия Сталина, это Румыния Чаушеску – ни к чему кроме смертей, слез это не приводит. Благими намерениями вымощена только дорога в ад. И последствия будут ужасные, женщины заплатят здоровьем, жизнями, дети… Ну, понимаете, можно говорить, что мы всех обеспечим психологической помощью… Нельзя человека насильственно сделать счастливым.Вообще-то, надо сказать, о чем говорят – в России с 99-го года стандартизованный показатель рождаемости, так называемый суммарный коэффициент, увеличился на 60%. Россия как раз показала, что без изменения законодательства, без всяких запретов возможно очень значительное увеличение рождаемости. Как раз вот то, что среди специалистов идут споры, насколько действует материнский капитал, но даже в период кризиса, даже в прошлом году – ведь рождаемость-то не упала.
На Западе, вот смотрите, если другая тенденция происходит, после кризиса 2008 года тренд на повышение преломился, рождаемость падает, и то, что канцлер Германии запускает огромные группы инокультурного населения, чтобы восполнить ту дыру, которая существует. На самом деле самая плохая ситуация в Германии. Это неслучайно. Россия находится совсем на другой фазе цикла. Россия находится на подъеме, она совершила подъем, она совершила то, во что многие мои коллеги не верили. Да, это не 3 ребенка, но а для воспроизводства нужно чуть-чуть более 2-х детей. И тогда обеспечивается воспроизводство.
М. Соколов
―
Ну, что ж, это хорошие новости, которыми мы заканчиваем программу «Цена революции», в которой было много и печального. Нашим гостем был Марк Тольц, научный сотрудник Иерусалимского университета. А вел эту передачу Михаил Соколов. Всего вам доброго, до свидания.