Анатолий Трушкин - Бомонд - 2006-08-28

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Традиционный «Бомонд» в студии «Эха Москвы». У нас в гостях Анатолий Трушкин. Добрый вечер, Анатолий.

А.ТРУШКИН: Добрый вечер, дорогие друзья.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: У нас есть добрая традиция периодически собираться в студии «Эха Москвы», причем по поводам. С этого повода я и хотел бы начать. Я не знал, что Трушкин такой важный, важный в смысле грядущего 65-летия. Я других слов говорить не буду. Это будет скоро?

А.ТРУШКИН: 28-го октября.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Значит еще есть время подготовиться. Я хотел спросить, что это будет такое и насколько вселенским будет праздник.

А.ТРУШКИН: Обычно всегда 28-го в Центральном доме литератора проходит творческий вечер. Он запланирован и в этом году, но объявилось телевидение, Второй канал. Они хотят устроить из этого небольшое пиршество…

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Кровавое шоу.

А.ТРУШКИН: Не решена дата, но это состоится либо 20, либо 22, либо 28 октября либо в «Меридиане», либо в «Космосе». Я могу призвать только следить за афишей.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Мы еще сделаем объявление, расскажем. Вперед поздравлять нельзя.

А.ТРУШКИН: Я буду рад, если Вы утром 29-го вдруг поздравите.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Поздравлю. Никаких проблем. Во-первых, я хотел назвать наши координаты: 7839025, 7839026. Этот цикл «Бомондов» таков, что можно звонить в прямой эфир и общаться с нашими прекрасными героями. 7256633 – это наш пейджер. 74959704545 – это эфирный пейджер. Я хотел сначала немного потеоретизировать.

А.ТРУШКИН: Давайте.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: С кем, как не с Вами. Как меняется юмор в стране сейчас? Что происходит?

А.ТРУШКИН: Думаю, основная тема – это Русь уходящая и Русь приходящая, но не все затрагивают эту тему. О сатире не приходится говорить, а юмор, к сожалению, стал развлекательным. Я понимаю, что он не может быть чеховским – не хватает талантов. Но есть отличия юмора от сатиры. Скажем, «Злоумышленник» и «Хамелеон» мы не можем назвать сатирическими рассказами, они юмористические, но в них столько социальной боли, что этот юмор стоит выше иной сатиры. Сейчас, к сожалению, все на потребу зрителя. Зритель хочет хлеба и зрелищ, автор хочет, может быть, хлеба. Надо это констатировать. В основном, разговоры идут о телевидении как о важнейшем из искусств для нас сейчас, как о трибуне для нас, телевидение доставляет нам героев. Нет Болконский, нет даже Корчагиных. С кого строить жизнь? Национальная идея, мне кажется, выражается одним иностранным словом: доллар.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Но у нас сейчас идет активная дедолларизация. Будет называться «рубль».

А.ТРУШКИН: Да, я произнес запретное слово. Неважно. Не в поисках жизни смысл, а надо просто ловить момент – сейчас такая ситуация.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Почему это происходит?

А.ТРУШКИН: Я бы сказал, что утроба оказалась емче души. Все на потребу утробы, а не души. Что делать, я не знаю. Мне кажется, что такое явление, как сатира, должно проявляться конкретно. А сейчас размешаны, мелькают какие-то элементы в телевизионных передачах, хотя стараются избавиться от сатиры сейчас. Мне кажется, было бы неплохо, если бы были конкретно сатирические олимпиады, а не фестивали юмора. Журнала нет, ни нового «Сатирикона», ни старого.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Есть журнал «Крокодил». Он стал очень интересный. Вы видели современный?

А.ТРУШКИН: Давненько нет.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Это очень интересно. Он сейчас попал под крыло «Новой газеты», и он очень интересно продается. Он продается как будто в конверте, как порножурнал. Он заклеен. Называется, по-моему, «Новый Крокодил». Он довольно дорого стоит и стал совершенно элитным. Он остается сатирическим.

А.ТРУШКИН: Но не достояние масс.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Он достаточно сложно сделан. Раз уж зашел об этом разговор, я вспоминаю ельцинские времена, когда я пришел на концерт Жванецкого. У него было выступление. После выступления он ходил раздраженный по комнате и говорил: «Черт побери, мало смеются, то есть умом понимают то, что я читаю, а смеются мало». Я говорю: «Дело в том, что Вы говорите о таких вещах (а у него было резкое выступление), что не посмеешься. Там думаешь над тем, что Вы говорите, сопереживаешь». Потом у нас зашел разговор о той современной сатире, и мы вышли на то, что в сатире важно, чтобы было что-то объективно плохое, чтобы все слои общества понимали. Как, например, яма на дороге. Яма на дороге – это плохо. Про яму можно написать сатирический рассказ, потому что все согласны, что яма – это плохо. Но кроме ямы или чего-то подобного, нет ничего, что бы и Вы, и я, и Фридман, миллионер, и Леша Венедиктов, главный редактор, и бомж на улице считали однозначно плохим.

А.ТРУШКИН: Тут можно спорить. Тут надо вспомнить Екатерину II, которая говорила, что не надо смеяться над именами, надо смеяться над нравами. Поэтому не конкретно яма и не то, что Иванов проворовался, а то, что это стало менталитетом, – вот что вечно, потому что пороки не поменялись. Можно было раньше говорить об анатомии советского человека, который якобы отличался от других, но набор-то тот же самый. Другое дело, что какие-то пороки, или добродетели, или темы сейчас выдвинулись на передний план. Открытость, доверчивость какая-то ушла, появилась настороженность, алчность, желание любым путем выжить, вскарабкаться, сравняться с теми, кто почему-то очень быстро стал очень богатым. Эта роба диктует нам свое. Я против той именной сатиры.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Или классовой.

А.ТРУШКИН: Да. Мы сменили их, когда они проворовались. Хоттабыч помог, и мы сменили. А откуда новые? Они те же самые. Они из нас вышли. Мы своим молчанием, долготерпением позволяем этим несуразностям и нелепостям твориться. Можно высмеивать нравы… Вы сказали, что всем должно быть смешно. Наверное, мы подошли к теме общественного мнения, потому что сейчас я посмеялся… Когда порок замечен и раздался смех, то, считай, он сдох? Сколько мы ни смеемся над воровством, но такое ощущение, что его только больше становится.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я бы поддержал Вас. Я бы сказал, что есть еще одна вещь, которая мешает сатирикам, не юмористам, а сатирикам, быть сатириками. Когда Райкин выходил, он говорил какие-то смешные вещи, но это была почти передовица из «Правды».

А.ТРУШКИН: Ему было многое разрешено, но мы ловили и выжимали из его выступлений то, что хотели.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я просто говорю по общественному воздействию. А теперь представьте, что Вы написали (я не в профессиональном плане говорю, в этом плане я за Вас как-то не беспокоюсь) про нечто и прочитали, и, как Вы верно сказали только что про взятки, которых только больше становится, обличили Вы порок, но всем все равно, что Вы там обличили. Сатира стала социально незначима, а соответственно социально невостребована. Нет такого механизма. Я смотрю сейчас журнал «Фитиль». Он продолжает делаться, идти. Это жалкое зрелище не потому, что его делают не профессиональные люди, просто они обличают пороки, а понятие порока сейчас так размыто, что просто сатира в отстое.

А.ТРУШКИН: Свобода-то есть, но есть еще свобода руководителей медиасредств, которые разрешают что-то или не разрешают, поэтому иногда получается голос вопиющего в пустыне. И через что? Может, создать сатирический журнал, олимпиады или фестивали хотя бы раз в год? Сатира – это не всегда крик озлобления. Это крик впередсмотрящего, который увидел нечто, что нам хорошо знакомо, иначе мы и смеяться не будем, это будет фантастика, он подметил, высказал, и по этому поводу раздался смех и Иванова, и Петрова, и миллионера. Как должно здесь срабатывать общественное мнение? Все должны выйти с плакатами?

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Ни через что, поэтому и появился «Comedy club», который должен был появиться. Это такая пакетированная история не длиннее 1,5 минут, 40 секунд. Сказали – засмеялись и пошли дальше.

А.ТРУШКИН: Нужен орган, к которому мы будем прислушиваться. Это будет раз в конце месяца «Эхо Москвы» или телевизионная передача, чтобы мы знали и включали, а иначе все рассыпано по сотням журналов и газет. Кто-то сказал остроумную фразу, и мы начинаем ее пересказывать как анекдот. Анекдоты гуляют, кто-то их выдумывает. Мне до конца не удалось выяснить кто. Мы как-то сидели можно сказать сборной Советского Союза – там был Жванецкий, Горин, Арканов, Альтов – мы пытались узнать кто. Жванецкий сказал, что только одну его фразу переделали в анекдот. У меня тоже такое было. Фраза из рассказа была вырвана и чуть переделана, но это было не что-то невероятное. А кроме того, это так ничтожно по сравнению с тем количеством анекдотов, которые на нас сыплются. Выяснилось, что нет никакой «белой эмиграции», которая сидит в комнате и сочиняет анекдоты.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: А знаете, какая существует интересная версия? Идеалисты и уфологи продвигают идею, что появление анекдотов – это ярчайшее проявление существования инопланетных цивилизаций. Они это делают для того, чтобы совершенствовать человека и даже не проверять, а именно тестировать его умственные способности. Дикая теория, но анекдоты как-то самогенерируются, непонятно как.

А.ТРУШКИН: Тогда по развитию мы должны быть на одном из первых мест, да?

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Думаю, что да.

А.ТРУШКИН: У меня просто есть один материал. Я вспомнил о том, на каком мы месте.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Давайте.

А.ТРУШКИН: Он называется «Уровень жизни». «Нас на 58-ое место поставили по уровню жизни. Слышал, да? На 58-е! Нас! На 57-ом какие-то кочующие племена. Мы должны быть на 57-ом месте, но установить нельзя - эти кочуют постоянно. В пустыне же одни миражи. Смотришь – дворец, а походишь – хрен тебе, а не дворец. У нас смотришь – дворец, и хрен тебе, даже близко не подойдешь. Они стоят, и мы на 58-ом месте, а эти в пустыне без воды и без лекарств на 57-ом. У нас лекарства легко достать, может, не то, что нужно, но лекарства есть. Смотри еще. Раньше у нас выражение было «краше в гроб кладут» - так люди плохо жили. Сейчас одинаково выглядим что при жизни, что в гробу – так хорошо жить стали. И нас на 58-ое место! Плохо, что с племенами нельзя сравнить – где их искать? Ни дорог, ни указателей. Жара такая – гады в песок зарываются. 45 градусов. Там тени нет, а у нас тень в лесах. Встал за дерево – тебя вообще не видно. У нас на Дальнем Востоке тайга. Сейчас пригляделись – там китайцев 20 млн. А племена где? У них там дышать нечем. У нас одно дерево, ученые подсчитали не поленились, может обеспечить кислородом на всю жизнь 2-3 человек или 5-6 китайцев. Они нас на 58-ое место! Гниды! Это провокация. Они нам мстят за то, что 70 лет боялись нас. Мы давно уже на 57-ом месте! Мы на 57-ом месте! Я нарочно громко – пусть слышат. Где их искать? Связи нет никакой. Голуби не долетают – дохнут от жары, радио нет, телефонов нет, электричества нет. Вообще нет электричества, и все равно они впереди. Культуру возьми – она тоже показывает уровень жизни. У тех танцы вокруг костра, когда мышь поймают на ужин, одну на всех. Дикость какая – глаза на лоб лезут! У нас на телевидении «Фабрик звезд» больше, чем у них мышей. И мы на 58-ом месте! Хорьки вонючие! Эти кочуют и кочуют, кочуют и кочуют, и на 57-ом. Они взятку дали, точно говорю – взятку дали. Только чем? У нас хоть золотой запас страны есть всем нам на черный день. Не когда у меня черный день или у тебя, а когда у всех, когда уже ни хлеба, ни соли, ни лука. Каждому дадут вот по такому куску золота. Золото надежно спрятано. Хранится в слитках. Слитки – это… Как тебе сказать? Как маленький гробик. Если из всего золотого запаса сделать один большой слиток, его будет видно из любой точки страны. Сколько ни есть нас, а утром все встают, и каждый день перед собой гроб. Такой запас у нас! А они нас на 58-ое место! Просили наших хороших специалистов с 56-го места: «Найдите этих, которые на 57-ом. Кочуют. Где они? Черт их знает». Так эти с 56-го при их высочайшем уровне жизни отказались, сказали, черт их знает, пустыня, жара. Птица яйцо снесла – оно тут же вкрутую. 70 градусов жары. Пот градом с тебя, как в парилке. В парилке полчаса просидишь от силы, даже с водкой полчаса, и готов. Этих 2 года никто не видел. Может, их вообще уже нет? Так, мусор какой-то остался: кости домашний животных, наконечники стрел. Трогать ничего нельзя – все заражено. СПИД, бешенство, наркомания, проституция, коррупция. Это наше законное место – 57-ое. Они нас на 58-ое! Ну не суки?! Что-то здесь не так. Серьезно говорю. Что-то здесь не так».

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Во-первых, смешно. А во-вторых, я Вам даю медаль. Знаете какую? Вы даже не ожидаете какую. Я Вам даю медаль типичного слушателя «Эха Москвы». Поиск виновника, как полагается. При чем говорится не про 1-ое место. Вы совершенно правильно сказали. Сравнивается 58-ое место с 57-ым. Абсолютно точно. О нравах.

А.ТРУШКИН: Конечно, это тяжело. Прав Михаил Михайлович Жванецкий, говоря, что нельзя уходить со сцены так, чтобы было не смешно.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Мне нравится про то, что слиток золота похож на гробик. Когда всем раздадут, то такие маленькие гробики будут стоять перед каждым. Это правда. Есть юмор. Это смешно. Понятно, про что написано. Тут сообщение… Ваш старый знакомый Борис Влахко пишет. Есть такой?

А.ТРУШКИН: Есть.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Он пишет: «Огромный привет всегда интеллигентному, умному, взвешенному, удивительно доброму Анатолию Алексеевичу Трушкину от его старого знакомого Бориса Влахко».

А.ТРУШКИН: Если можно, то я ему тоже привет передаю.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Еще пишут: «Я поддерживаю Матвея Юрьевича (это мы что-то говорили про сатиру). Дорогие сатирики, не уходите как можно дольше. Не хочется смотреть на мир глазами… Пишите, выступайте. Здоровья Вам». Дальше фамилии, которые я не буду называть. Их осуждают.

А.ТРУШКИН: Я вспомнил про цензуру. Сейчас стало трудно. Раньше поставь рядом прохвоста и порядочного человека – сразу понятно, кто где, а теперь тяжело, неразличимы. У нас в монологе была такая фраза: «У меня сосед красавец. Ему в кино играть министров, спасателей, героев. А у него 5 судимостей, то есть министра он еще может играть, а спасателя нет». Эту фразу все телеканалы…

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Убирают?

А.ТРУШКИН: Убирают. Именно нравов боятся. Потому что если бы сказал министр Иванов, сказали бы, что просто попался такой прощелыга.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Самое интересное, что нет же у нас министров с 5 судимостями. Это чистый домысел, злобный, антироссийский.

А.ТРУШКИН: Это сатирическое преувеличение, гипербола, которая говорит о том, что все не так уж чисто.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: И этого боятся.

А.ТРУШКИН: Кто-то сказал (не помню кто) сказал, что нам нужны такие Гоголи, чтобы нас не трогали. Это сохраняется, поэтому испокон века так повелось, что у нас сатира по ту сторону баррикад к власти. Хотя, по сути, мы что ни на есть верные помощники, потому что мы (помимо традиционных санитаров леса) высматриваем то зло, которое появилось и проклевывается.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Может быть, все уже поняли, поскольку живем не при социализме, а какой-то другой формации, которой сейчас все ищут название (такой или сякой капитализм), что говорить на эту тему – портить нервную систему. Как Вы сказали, можно клеймить этих взяточников, они все равно будут. Сейчас ведь все делается так, чтобы, как говорит наш известный кинорежиссер, кинорежиссер № 1 в России, не смущать нетвердые умы. Не надо. Все все знают.

А.ТРУШКИН: Чтобы, дескать, не было этого бессмысленного народного бунта.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Даже не бунта. Путин говорит какие-то царские речи. Есть Сурков, Вы, наверное, знаете его выступления. Он как будто бы антипутинец. Он выступает, говорит, что плохо в стране, что надо менять, что мы черт знает что строим. То есть они это знают. Чего их клеймить? (почти строка из сатирического рассказа) Зачем их клеймить, если они об этом знают и первые же об этом рассказывают?

А.ТРУШКИН: Я тогда без предисловий. Рассказ называется «Старший по подъезду». Читайте между строк. «Я старший по подъезду уже второй срок. По уставу больше нельзя – через месяц надо передать власть преемнику. Всегда у нас больной вопрос передача власти, да? Я-то с удовольствием, но кому? Есть 3-4 человека. Один абсолютно тупой, то есть он совсем не понимает, о чем с ним говорят. Скажешь ему: «Добрый день». А он: «Не воруй!» Причем здесь «не воруй»? Вот такие тупые бывают. Несет что ни попадя. Скажешь ему: «Сидор Петрович, что Вы так легко оделись? На улице прохладно». А он: «Не воруй!» Причем здесь погода? Тупой бесконечно. И святого ничего за душой. На Пасху – главный наш праздник нынче – (а он верующий, крестится каждую секунду – аж ветер вокруг него) говорю ему: «Христос воскрес, Сидор Петрович». А он: «Не воруй!» Идиот стопроцентный. Есть еще молодой парень. Умница, ничего не скажу. Энергия в нем, но в нравственном отношении одно слово – гнойник. Днем сидит читает Чехова Антона Павловича, вечером в баню с проститутками. Видели люди. Сынишка мой узнал их, проституток. Полгода назад исчез на 10 дней. Говорит, был на международном симпозиуме. Тогда кто в это же самое время лежал в венерическом диспансере? Братишка мой опознал его. Еще есть один, тихий, скромный, – интеллигент. Обувь ортопедическая, очки –7, голова набок. Все хорошо, но киллер. Я как догадался? Он вечером шмыг с футляром от скрипки, а на следующий день сообщение: «заказное убийство, поймать опять не удалось». Он. Кто на него подумает? Есть еще женщина, врач в сумасшедшем доме. Конечно, с кем поведешься, от того и наберешься, но не хочу злословить, тем более почти незаметно. Глаза у нее как-то в разные стороны и все. И рот кривой. Нет, не хочу злословить. Некрасива. Всегда у нее перхоть на воротнике. Зимой даже заметно. Вот и думаю, кого из этих четырех на свое место рекомендовать. Беда еще в чем? Народ не хочет, чтобы старшим по подъезду был кто-то другой, кроме меня. Совсем простые люди подходят – я их первый раз вижу в нашем подъезде, честное слово, - и говорят: «Только ты. Тебе замены нет. Если не ты, мы на себя руки наложим». Вот и не знаю теперь, как быть. Кто поумнее, говорит: «Давайте устав поменяем, чтобы можно было сидеть 4 срока. Или пусть он будет старшим по 2 подъездам – это уже совсем другая должность». Мне все равно как, мне главное, чтобы людям было лучше. Скажут: «Передай власть по наследству». Я передам, не посмотрю, что сын родной. Главное сейчас – демократию не спугнуть». Я и не пытался его как-то даже нигде и читать.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Что же Вы, Анатолий Алексеевич? Я думаю, Первый канал и Второй канал заинтересовался бы, да и в «Новогоднем огоньке» перед тем, как заколотить Вас в гроб собственной рукой. Идем дальше. Напоминаю, друзья, что у нас Анатолий Алексеевич Трушкин, писатель-сатирик, действительно сатирик.

А.ТРУШКИН: Что-то пишут?

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Кто такой Борис Каплан?

А.ТРУШКИН: Борис Соломонович Каплан – замечательный человек. Он сейчас профессор. Когда я работал на телевидении, в главной редакции литературно-грамматических программ, он был замом главного редактора. Сейчас он в институте телевидения. Я смутно могу определить его должность.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Он пишет: «Вспоминали «семейные истории». Хорошо, что за 30 лет не снизили планку. Шагайте дальше. Борис Каплан».

А.ТРУШКИН: Спасибо.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Друзья, не скупитесь на комплименты нашему гостю, потому что… Хотя Николай пишет, что зимой, во время снега, перхоть незаметна, но это все-таки литература, а там сатира. Я Вам хочу сказать, дорогой господин Трушкин…

А.ТРУШКИН: Можно просто государь.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да. Я Вам хочу сказать, что когда-то у нас был индийский ресторан, он только открылся. Я все ходил. Это еще были, по-моему, советские времена или начало «перестройки». Я никогда не видел, я не представлял себе, что в этой стране слонов могут что-то такое продавать. Думал, гусениц каких-то. Тогда не было еще ни китайских, ни японских ресторанов. Тогда же дружба с Индией была. Помните? Они нам джинсы слали, рубашки. Я пришел в индийский ресторан, заказал что-то недорогое – денег не было. Они мне дали. Тогда произошел дивный эффект. Оказалось, что на моем языке 5 млн. вкусовых рецепторов не работали никогда. Они заработали в первый раз.

А.ТРУШКИН: Я не знаю, что Вам сейчас предложить.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Нет, я хочу сказать, что когда Вы сейчас читали Ваш рассказ, я испытал давно забытое чувство. То есть понятно, о чем рассказ – о дворнике, ни о чем другом – но какое сладкое замечательное чувство. И ждешь, как Вы повернете с точки зрения профессии, как Вы повернете ситуацию. Ждал, когда Вы скажете, что соседи по подъезду должны уговаривать, что никто, кроме него, и других нет, - дождался, Вы сказали это.

А.ТРУШКИН: Мы вначале смеялись о Руси уходящей и приходящей. У меня есть чисто юмористический рассказ, но в нем показаны 2 отношения.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Читайте, если взяли с собой.

А.ТРУШКИН: Это не монолог, это рассказ. «Полдень. Жара. Мишка, малый лет 30, сквернослов и разносчик похабных анекдотов, оглядывает двор. Никого нет. Только в дальнем углу возится со своей старой Окой дядя Вася. Дядя Вася – человек серьезный и обстоятельный, но других слушателей нет. «Привет, дядя Вася!» - «О, Михаил, здравствуй!» - «Анекдот новый есть». – «Анекдот?» - «Да». – «А что, сегодня воскресение?» - «Почему? Среда. Муж возвращается из командировки раньше времени». Рожа у Мишки начинает лосниться. «Муж?» - «Да, раньше времени». – «Понятно. Дела все переделал. Работник хороший. Побольше таких надо, а то всю страну по миру пустим. Разве это работа? Куда они смотрят?» - «Кто?» - «Правительство». – «Да ты погоди. (Глаза у Мишки делаются сальные.) Муж возвращается из командировки раньше времени, а жена не ждала его так рано». – «Ясно. (Дядя Вася мотает головой и смеется). Да, не приготовила ничего. Моя тоже, как меня нет дня 2-3, не готовит ничего. Говорит, отдыхает от готовки. Но вообще, что хочу сказать? Я за ней, как за каменной горой. Побольше бы таких женщин. Ты как хочешь, а сейчас женщины пошли балованные. По всей стране так. Разве это дело?» Мишка цедит сквозь зубы: «Я тебе, между прочим, анекдот рассказываю». – «А, извини, забыл. Ну-ну. Чего там?» У Мишки уже нет никакой охоты рассказывать, но теперь и не рассказывать нельзя. «Муж возвращается из командировки раньше времени, а жена не ждала его так рано. Муж входит, а с женой его приятель». – «Понятно. Проведать зашел? Чтобы не скучала одна. Ну?» У Мишки снова начинает растекаться по роже улыбка. Для пущего эффекта он выдерживает паузу и уже готов выстрелить самой солью анекдота, но в это время дядя Вася говорит: «Побольше бы таких приятелей». «Каких?» - лыбится Мишка. «Таких, - объясняет дядя Вася. – Сейчас, хочешь обижайся – хочешь нет, одна корысть, а не дружба. Какие-то вы все пошли прохвосты. (Мишка начинает смотреть на дядю Васю исподлобья.) Раньше не просят человека, а видят, что худо ему – помогут. А сейчас криком кричи – никого не дозовешься. Разве это дело? Что молчишь? Сказать нечего?» - «Приятель, между прочим, (Мишка гнусно улыбается.) в чем мать родила». – «Так и раньше небогато жили, - парирует дядя Вася, - делились, кто чем мог. У кого ребята постарше, отдавали соседям, у которых ребята помладше. А как еще-то? Ты сам посуди своей головой». У Мишки на глазах появляются слезы. «Жена тоже в чем мать родила». – «А я тебе вот что скажу, - дядя Вася отрывается от машины, - бедность не порок. Ты вот я думаю, зарабатываешь неплохо, а много ты помогаешь родителям?» - «Каким родителям?» - «Своим. Каким? Своим-то помоги сперва, потом про чужих спрашивай». – «При чем здесь родители?» - «А что, они уже ни при чем?» Дядя Вася отступает от машины. В руках у него большой гаечный ключ. «Уже не нужны родители, да?» - «Чего ты?» Мишка пятится. «Я тебе анекдот рассказывал». – «Иди ты со своим анекдотом куда подальше». Мишка мнется на месте. «Иди, иди, проваливай». «Ну народ! – говорит Мишка. – Я к нему со всей душой, а он меня по матери». «Хоть к такой-то матери сходи», - язвит дядя Вася и понарошку замахивается ключом. Мишка пятится, озирается в поисках справедливости, но во дворе никого нет. Полдень. Жара».

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Самое интересное, что дядя Вася говорит все абсолютно правильные слова. Ни одного неправильного слова нет. Я ругаюсь с одной моей знакомой. Она говорит: «Я же говорю все правильно. Что я неправильного сказала?» Кстати, я не знаю, господин Трушкин, кто из них хуже: этот с сальным анекдотом, а этот с правдой.

А.ТРУШКИН: С правдой, но он не приемлет пошлость. Он ее в упор не видит, хотя тут можно заметить отставание в каком-то развитии, но он не пошл. В этом смысл. Эти две жизни - в микросхеме Русь уходящая и приходящая. Это все всегда было, но сейчас это обострилось. Сейчас и юмор весь ниже пояса. Это плохо. Никакой боли нет.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Боли нет.

А.ТРУШКИН: В этом смысле у нас немножко грустная передача, но что сделаешь?

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Она не грустная. Мы просто разговариваем. Нам люди пишут. «Самому лучшему сатирику России и окрестностей браво», - пишет Геннадий. Я Вам хочу сказать, что я не отбираю сообщения.

А.ТРУШКИН: Спасибо.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я читаю одно за другим.

А.ТРУШКИН: Все-таки если будут ругательные – пропускайте.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Нет ругательных. «Мне сегодня было так грустно, а вот не выключила «Эхо». Подумала, может быть, Трушкин реальный. Вот сижу счастливая и наслаждаюсь». «Вы честный человек». «Настоящей сатиры, за исключением Задорного, Жванецкого и Шендеровича, не осталось, хорошего нужно понемножку», - Александр из Саратова. Александр, Вы правы, но только куда уже понемножку? Татьяна пишет: «Дорогой Матвей, я с таким удовольствием разделяю Ваши вкусовые ощущения, что просто тащусь. Извините за неудобное слово. Вопрос гостю: когда он выступает на эстраде у него серьезное выражение лица, как у Задорнова, или он сам часто улыбается?» Кстати, Михаил Задорнов половину хохочет, выступая. Он такой полусерьезный.

А.ТРУШКИН: Я не улыбаюсь. Это не маска, это привычка, характер, хотя в жизни я более легкий человек. Арканов, скажем, одинаков что там, что здесь. Он мрачноватый и серьезный.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да. Александр спрашивает: «Почему больше нет Вашей передачи на «ТВЦ»? Отличная была передача».

А.ТРУШКИН: Спасибо, Александр. Там произошли какие-то перетрубации.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: «Ребрендинг» называются эти перетрубации.

А.ТРУШКИН: И слово-то не выговоришь. Мы готовы были. Она существовала года 1,5.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: А как она называлась?

А.ТРУШКИН: Как же она называлась?

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Неважно. В общем, была хорошая передача. Сейчас мы уже 45 минут работаем. Перед тем, как Вы почитаете, наденьте наушники. Нам тут звонят.

А.ТРУШКИН: Какие?

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да любые. У нас тут равенство наушников. Я напоминаю, что у нас 2 телефона: 7839025 и 7839026. Вы можете сказать всякие хорошие слова Анатолию Алексеевичу Трушкину, который сегодня любезно согласился прийти к нам, пришел и даже читает в прямом эфире. Обычно приносят диски, чтобы были аплодисменты и т.д. Тем не менее, люди, которые уже приходили, знают, что я очень благодарный слушатель и зритель. Я смеюсь.

А.ТРУШКИН: Вы заменяете зал.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да, я знаю. Я умею ценить.

А.ТРУШКИН: Когда выступаешь перед залом, невольно выискиваешь нужного тебе зрителя…

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: И ему читаешь.

А.ТРУШКИН: Да.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Вот я такой. Доброй ночи.

АНДРЕЙ: Доброй ночи, Матвей Юрьевич. Андрей. Я Ваш постоянный слушатель. Хотелось бы, во-первых, пожелать Анатолию Алексеевичу удачи в дальнейшем творчестве. Подобный юмор становится просто классикой, которая, может быть, в свое время будет показываться в качестве примера, потому что это действительно юмор высокого полета. Хотелось бы, чтобы люди, которые занимаются именно этим творчеством, обращались к подобному тому, что делает Анатолий Алексеевич.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Вы же знаете, что они не будут обращаться.

АНДРЕЙ: Да, вряд ли. Еще бы хотелось сказать, что надо посмотреть немножко назад. Среди наших классиков очень много интересного юмора, который сейчас становится все более и более актуальным. На этом можно сегодня хорошо делать дело. Извините за тавтологию. Хотелось бы пожелать удачи. Продолжайте в том же духе. У Вас есть свой слушатель, он будет. Все, в общем-то, достаточно удачно, я думаю, сложится.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Спасибо.

А.ТРУШКИН: Спасибо.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я хочу сказать, что я не знаю, кто бы еще решился этот рассказ про подъезд прочитать в «Эхе Москвы». Эту передачу слушают. Потом будут про Вас говорить: «Трушкин, конечно, замечательный». А потом будут выбирать и скажут, что Вас не надо. И все.

А.ТРУШКИН: Сколько Вы уже существуете? 15-16 лет?

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: У нас же своя радиостанция, а Вы телевидением живете. Понимаете? Вам необходимо показываться по телевизору.

А.ТРУШКИН: Да. Почему я и бьюсь с предложением этой олимпиады? Потому что это будет смотр нашей сатиры, там развлекательным юмором не отделаешься.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: А я предложу Венедиктову эту идею. Может, у нас с Вами что-то получится. Будем это делать по радио. Я имею в виду в зале, но транслировать по радио. Ловлю Вас на слове. Еще звонки. 7839025 и 7839026. Доброй ночи.

ДАМИР: Доброй ночи. Казань беспокоит.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Очень приятно. Как Вас зовут?

ДАМИР: Я хочу поприветствовать Анатолия Алексеевича. До этой передачи я относился к нему довольно несерьезно. В плане сатиры и юмора я более уважительно относился к Жванецкому и Задорнову.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я не думаю, что после этой передачи Вы к ним стали относиться хуже.

ДАМИР: Нет. Более того, я стал лучше относиться к товарищу Трушкину именно благодаря двум его рассказам. К сожалению, по телевидению таких рассказов не слышно от него. По телевидению он выступает с довольно банальным юмором, как, например, ситуации, когда муж вернулся из командировки не вовремя. По телевидению слышим, к сожалению, только это.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Эту часть. Спасибо. Я с Вами абсолютно согласен. Я Вам хочу сказать, Анатолий Алексеевич, кто бы к нам ни приходил из «юмористического цеха», я Вам клянусь, половина сообщений про низкопробное, «кого Вы пригласили?» и т.д. Я Вам включу пейджер, и Вы посмотрите. Нет ни одного такого сообщения, потому что аудиторию не обманешь.

А.ТРУШКИН: Как бы мы ни говорили во времена неудач, что это толпа и что она жестока, она все понимает, может быть, не мгновенной реакцией, но нельзя обмануть народ.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Тут пишут: «Анатолий, Ваш зритель уже умер». Не думаю.

А.ТРУШКИН: Я надеюсь, что слушатель остался.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да, слушатель остался. Аудитория очень уважает поступки, потому что они чувствуют, что сделать можно мало, что так завинтили гайки. Давайте еще почитаем.

А.ТРУШКИН: Может быть, в преддверии 1-го сентября что-нибудь про школу. Совершенно безобидное. «Ну, - говорит учитель, кто расскажет нам про Содом и Гоморру? Почему погибли эти два города?» В классе наступает мертвая тишина. «Горохов!» - «Чего?» - «К доске». К доске выходит бледный долговязый мальчишка. В глазах у него застыла смертная тоска. Он упирается взглядом в дверную ручку и угрюмо молчит. «Не учил что ли?» - «Учил. Почему сразу «не учил»-то?» - «Рассказывай». – «Погибли два города, - трагическим голосом сообщает Горохов, - вместе с жителями: и взрослые, и дети – все погибли. Остальные пропали без вести». Горохов вновь упирается взглядом в дверную ручку и молчит. «Так что, - спрашивает учитель, - почтим их память вставанием? Или как? Может, не стоят они того?» С укором невинно осужденного на казнь смотрит Горохов на остающихся жить товарищей. То, что удается разобрать из их шепота, - откровенная глупость, но другого пути к спасению нет. «За грехи погибли», - кривовато улыбаясь, говорит Горохов. «Правильно. За какие?» Горохов приободряется: «За какие? За всякие. Они совсем там обнаглели. Противно было смотреть на них». – «Отчего же?» - «Дикие были, до новой эры жили. Ни стыда, ни совести». «Поконкретнее, если можно», - просит учитель. «Перечислить грехи что ли?» - «Перечисли». Горохов смотрит на дверную ручку и молчит. «Ну? Хоть один грех назови». «Коррупция», - выпаливает Горохов. «Оппа!» - не то удивляется, не то одобряет учитель. «Терроризм». – «Так». Горохову кажется, что он попал в десятку. Его посещает вдохновение, он закатывает глаза к потолку. «Потом у них там развелись эти, как их?» - «Кто у них там развелся?» - «Оборотни в погонах». Горохова несет: «Деньги фальшивые делали, дачи строили, где нельзя, воровство страшное. Воровали все подряд – только отвернись. У государства воровали». Учитель одобрительно кивает. «И государство воровало. Преступность большая, проституция, наркомания, порнография. Ящур у них там был, СПИД, птичий грипп». На лице Горохова начинает играть какой-то нездешний румянец. «Врали все подряд, особенно депутаты. Жуликов пруд пруди. Пенсии маленькие». – «У кого?» - «У учителей». – «Так, молодец». – «Учителя нищие были, никому до них дела не было». – «Молодец, правильно». – «Власть и мафия срослись». На лице учителя тоже появляется нездоровый румянец. Горохов решает, что самое время вбить последний гвоздь в гроб Содома и Гоморры. «И главное они цены сильно подняли». – «На что?» - «На бензин». Учитель встряхивает головой и проводит ладонью по лицу. «Ты про какой город рассказываешь?» - «Про Содом и Гоморру. И тогда боги сказали им: «Вы что? Совсем уже?» - и покарали их за то, что они такие дикие». «Садись, - говорит учитель. – Пять». Он ставит в дневник Горохову жирную пятерку, наклоняется к нему и шепчет: «А про Содом и Гоморру все-таки прочитай».

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Замечательно. Что я еще могу сказать. Еще что-нибудь можно?

А.ТРУШКИН: Есть один. У нас есть еще время?

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Есть. Еще 4 минуты.

А.ТРУШКИН: «Перед следователем сидит мужчина лет сорока. Вид у него настолько потерянный, что следователь невольно спрашивает: «Вы ведь понимаете, за что Вас арестовали?» «Нет», - говорит мужчина и пожимает плечами. «При каких обстоятельствах Вас взяли, помните?» - «Ни при каких. Я пришел в районную управу дать взятку, чтобы разрешили поставить возле дома гараж. Никого не трогал, не шумел, не ругался матом». – «Минуточку. Вы только что сказали, что пришли дать взятку. Я правильно Вас понял?» – «Да, совершенно верно. Я вошел, поздоровался. Николай Петрович мне сказал: «Садитесь». Я сел. Он сказал: «Принесли?» Я отдал ему деньги. Он положил деньги в стол. Тут врываются какие-то люди, хватают за руки. За что?» Следователь с изумлением смотрит на задержанного: «Извините, может быть, я что-то не так понял. Вы дали взятку?» - «Да. Никого не трогал, не шумел, не ругался матом». – «Подождите Вы. Ругался – не ругался. Давайте по порядку. Вам нужен гараж? Так?» - «Так». – «И чтобы его получить Вы решили дать взятку. Так?» - «Так». – «Ну?» - «Что?» – «Что «что»? Зачем Вы взятку-то давали?» - «Чтобы гараж поставить». Следователь разводит руками, задержанный недоуменно моргает. «У нас все давали: и Иван Васильевич с 12-го этажа, и Осипов Володя из 7-го подъезда». Следователь прищуривается: «А Вам не кажется, что Вы оговариваете людей?» - «Кого? Они сами мне сказали, кому давать и сколько. Я представления не имел. А ведь знаете, как бывает? Дашь меньше, чем нужно, и человека обидишь, и сам ничего не получишь. А то еще хуже. Мне недавно рассказали случай. Один зашел в кабинет - там мужчина. Он ему сунул 500 долларов. Тот говорит: «Подождите, пожалуйста, в коридоре». Через 5 минут выходит и говорит: «3 секунды». И ушел. Оказалось, он сам посетитель. Мужчина так искренен, что у следователя возникает к нему некое подобие симпатии. «Я Вам вот, что скажу, - он выразительно смотрит на задержанного, - я не Ваш адвокат, а следователь. Со мной не надо так уж откровенно. Вы поняли?» Мужчина думает и согласно кивает. «Ну вот и хорошо. Значит, какие-то случайные люди Вас научили, сказали, что надо дать взятку. Так?» - «Так. Иван Васильевич и Осипов Володя». – «Это неважно. Сами Вы ни за что не дали бы взятку, да?» Задержанный с сильным сомнением смотрит в глаза следователю. «Ну как же? Машина же портится на открытом воздухе. Ей гараж нужен, а без взятки не дадут». Следователь смотрит на обвиняемого уже с некоторой скорбью: «Вы знаете, что дача взятки – это уголовное преступление, которое преследуется законом?» - «Знаю». – «Ну вот. Вы только что совершили уголовное преступление». – «Какое?» - «Взятку дали». – «Так я же объяснял Вам: мне нужен гараж. Без взятки гараж не дают – нельзя по закону, а с взяткой можно». – «Но взятку нельзя давать?» - «Нельзя». – «Ну?» - «Что?» - «Нельзя». – «Ну вот все и дают, а иначе не получишь ничего». Следователь смотрит в окно, считает про себя до 20, оборачивается к задержанному и произносит: «Может, все и дают, но не все попадаются. Если попался, говорят, что черт попутал, что сами не знают, как это получилось, что они раскаиваются. Понятно?» Мужчина внимательно слушает следователя, мучительно что-то соображает и наконец согласно кивает. «Вы раскаиваетесь?» - «Раскаиваюсь». – «Слава тебе, Господи, а то я уже думал, что сошел с ума. Вы не знаете, как это получилось?» - «Не знаю. Я когда ходил к Николаю Петровичу, в коридоре никого не было. Откуда они потом взялись?» Следователь смотрит на часы. «Значит так. Это постановление о невыезде. Подпишите вот здесь, что ознакомились и можете идти». – «Домой?» - «Куда хотите». – «Спасибо». Мужчина встает, направляется к двери, останавливается. «Гараж-то я могу ставить?» - «Если у Вас есть разрешение, можете». – «Разрешение Николай Петрович не успел выписать». – «Значит не можете». – «А деньги он взял». – «Не надо было приносить». – «Как же? (Мужчина возвращается к столу следователя.) Я же Вам объяснял». Он смотрит на следователя и у него невольно зарождается подозрение, что тот непроходимо глуп. «Мне нужен гараж, - уже без всякого вдохновения объясняет он. – Разрешения дает управа. Просто так она разрешения не даст. Это и Иван Васильевич подтвердит, и Осипов Володя». – «Идите Вы отсюда ради Бога». Следователь встает из-за стола. Мужчина понимает, что перед ним бестолочь, до которой не может дойти даже самая ясная, избитая житейская истина, и он уходит».

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я напоминаю, что сегодня у нас в гостях в «Бомонде» был писатель Анатолий Алексеевич Трушкин. Анатолий Алексеевич, большое Вам спасибо, что пришли. Спасибо, что прочитали нам свои рассказы и монологи. Еще раз повторяю, ловлю Вас на слове. На «Эхе Москвы» много проектов. Возможно, Вам придется поучаствовать в этом юмористическом.

А.ТРУШКИН: С огромным удовольствием.

М.ГАНАПОЛЬСКИЙ: Спасибо большое, наши уважаемые радиослушатели, что были с нами. До встречи.