Памяти Нонны Мордюковой. Повтор программы "Бомонд" от 4 апреля 1992 года - Нонна Мордюкова - Бомонд - 1992-04-04

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Нонна Викторовна Мордюкова! Добрый вечер.

Н. МОРДЮКОВА: Добрый вечер.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Что вы так испуганно говорите?

Н. МОРДЮКОВА: А как надо? Добрый вечер!

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: То движение, что вы сделали, продолжайте. Пейте кофе. И ответьте, ради Бога на вопрос. Ну, нету ее! 15 минут прошло. Я от вас чуть инфаркт не получил! 20 минут нету. Вы что?

Н. МОРДЮКОВА: А я иду по улице, темно. Ни одного человека. Я говорю: «Ну, где улица 25 Октября?», мне говорят, что нет такой. Я спрашиваю, где Никольская? Отвечают, что не знают никакой Никольской. А где «Славянский базар»? Говорят, что только что прошла. А где «Это Москвы»? Такого не знаем. Слышать слышали, а вот, где находится, не знают. И я вот видите, вот как… И прическа у меня пропала.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Вы великолепно выглядите. И ответьте мне на самый главный вопрос. Я чуть не получил от вас инфаркт.

Н. МОРДЮКОВА: Я тоже.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да? Сколько мужчин получили от вас инфаркт за вашу жизнь? Я прошу условную цифру.

Н. МОРДЮКОВА: Я сейчас вам скажу. Знаете, сейчас уже терять нечего, пускай люди будут знать. У меня какой-то хромосом один кривой. И такая вот у меня гадская натура, меня хватало на любовь только на 7-8 лет. А потом чувства проходили. Я исчерпывала интерес к этому мужчине и покидала его. Меня догоняли, били.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Били?

Н. МОРДЮКОВА: Да. Душили. Один хотел портняжными ножницами зарезать. Почему? Мужчины не любят, когда их бросают.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да. Есть такое за нами. Такая тема как-то…

Н. МОРДЮКОВА: А чё? Давайте ее отставим. А то я как спрошу у вас, сколько жен у вас было…

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Мы не будем затрагивать. Я хозяин, прошу вас не трогать. Так… Нонна Викторовна, вы сейчас сказали о переименованиях. Вот была такая улица, теперь ее назвали так. Вы «Народная артистка СССР». И покажите мне человека, который бы мне сказал, что вы не народная артистка СССР, Вы Богом народная артистка СССР. Как вы относитесь к этому званию? К тому, что сейчас сказать «Народная артистка СССР» как-то…

Н. МОРДЮКОВА: Я считаю, что останется. Почему? «Георгиевский крест» остался же. И очень много всевозможных… До сих пор наши получают и иностранные ордена и кресты и так далее. Это было наше время. И «Народная СССР» мне кажется, менять нет смысла. Просто так называлось же. Мы как все равно… Можно уничтожить такое понятие, как СССР. Оно ж останется для меня навсегда, а уж там, как хотите, относитесь к нему, меняйте его, свергайте. Но я «Народная артистка СССР», так? Так оно и останется, я так считаю.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Скажите, а как вы чувствовали себя в то время? И как вы вообще ощущаете время народной артистки СССР, если можно так сказать… Ну, как ныне назвать? Если бы вы вдруг сейчас получали вновь звание? Ну, например, народная артистка СНГ? Хотя, это дико звучит. Что в вас осталось, какое время самое лучшее для вас? Какое ваше время?

Н. МОРДЮКОВА: Мое время все-таки, когда мы ничего не знали плохого. У нас такая кубанская земля, где я выросла. И потом, уже в Москве, я отношусь к такому поколению, которое всегда восхищено тем, что делает правительство.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Потрясающе.

Н. МОРДЮКОВА: И вера. Не дослушав приказ, уже бежали исполнять. Я помню, когда Михаила Сергеевича выбрали, то я настолько была в него влюблена, что я даже от восхищения (я всегда гиперболизирую всевозможные эти явления) думала, что он якобы общается без переводчика. Ой, вы представляете! Он же без переводчика! Красавец! Мне говорили: «Тише. Ну, что ты все говоришь, что без переводчика? Я видел с переводчиком». Но мне хотелось так. Вот люди такие, я среди таких людей жила.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Но прошло 7 лет… Да?

Н. МОРДЮКОВА: Да, 7 лет прошло, и я уже разлюбила. Теперь уже не кумир мой, потому что сейчас жить страшно. Я, честное слово вот… 350 рублей вчера положила, а что я принесла такого? Страшновато становится. А дальше что? Я на концерте что ли могу заработать? А сейчас так спокойно говорят, что в 5 раз будет дороже. А уже не говоря о тех людях, которые нигде не могут подработать…Я могу поехать на Дальний Восток концертами подработать. А если жесткая зарплата? Это «конец света». Мы сейчас находимся в «четвертом реакторе». Вот такое у меня впечатление. Мне кажется, что здесь, говоря о кумирах, о том, как мы любили вождей своих безумно, молились на них… Такое наше дурное поколение. И, заканчивая эту тему от себя лично (может, вы ее захотите продлить), не знавши броду, не полезай в воду. А тут, значит, «перина» взрезана, «перья полетели». Все красиво, все эффектно. По голове гладят, за то, что перестройка. Я как раз в это время попала в Белый дом в Америке. Была пресс-конференция по поводу перестройки. А я не знала, что это такое… И сейчас не знаю. Там сидят и меня спрашивают. Я никогда не боюсь никаких пресс-конференций, даже самых реакционных, но тут я, как в сельпо… Когда мне последний вопрос задали, верю ли я в перестройку? Не думаете ли вы, что она провалится? Я говорю: «Никогда». То есть, Ленин, партия, народ… Все это было в нас.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Странно, когда вы шли по улице, вы просто шли по улице?

Н. МОРДЮКОВА: Да.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Шла Нонна Викторовна Мордюкова по улице.

Н. МОРДЮКОВА: Как коза отпущенная.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Насчет козы, это вы сами о себе. Я о другом. Мне казалось, что Лауреат государственной премии, Народная артистка СССР, если так вообще посмотреть… Должна была подъехать какая-то машина, должен был выйти…

Н. МОРДЮКОВА: Вот вы и должны были прислать, телевидение, радио «Эхо».

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Можно я доскажу? Причем тут телевидение? Я насчет того, что это должна была быть ваша машина. И должен был выйти лакей во фраке, потому что вы актриса, великая актриса. Чего мы тут? Давайте так называть! Значит, должен был выйти, открыть дверь, и вы должны были выйти. Ну, я не знаю…

Н. МОРДЮКОВА: Да… Сейчас я вам поясню. Знаете, какие усилия надо прилагать? И вот те, что сидят на машинах, и вот те, что хорошо одеты, в этом есть большое-большое усилие. А мне всегда было лень. Я могла…

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Что вам было лень?

Н. МОРДЮКОВА: Лень копить на машину, надо же копить было.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да, Нонна Викторовна, я не об этом, что вы должны копить на машину!

Н. МОРДЮКОВА: А как?

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Какое вы ощущаете к себе отношение?

Н. МОРДЮКОВА: Я не самовлюбленный товарищ.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Нет, одну минуточку. Я о другом. Как часто о вас вспоминают?

Н. МОРДЮКОВА: Сейчас я вам скажу. Вот, знаете, сейчас прямо, как какая-то волна. Все время меня за лацканы пиджака теребят все ТВ, все радио, все газеты. Сейчас волна пошла.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: А что хотят?

Н. МОРДЮКОВА: Хотят моего, я как аксакал…

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Нонна Викторовна! Что вы думаете по этому поводу, что вы думаете?..

Н. МОРДЮКОВА: Что я, якобы знаю все «прослойки», все «замочки» где какие открываются.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Из народа, да?

Н. МОРДЮКОВА: Из народа такая, по шпалам пришла с торбой. И вот она стала народной, она знает все. А я-то ничего теперь уже не знаю. Мы знали больше, когда мы ничего вообще не знали, тогда мы были ох, какие. А сейчас уже все прознали. Они же… Ну, ладно.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Подождите, одну минуточку. Странную вы вещь сейчас говорите. Получается, что образ ваш, облик ваш… Да выйти на улицу… Любой собаке скажи. По-моему, вы пользуетесь доверием гораздо большим, каждое ваше слово, чем иной политический деятель. И вы сейчас говорите, что ничего не знаете?

_ Н. МОРДЮКОВА: Ну, что? Я все сейчас знаю. Что я вам могу сказать? Я вот… Например, хотелось бы обратиться к Николаю Ивановичу Рыжкову, нельзя.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Обращение Нонны Викторовны Мордюковой к Николаю Ивановичу Рыжкову. Обращайтесь!

Н. МОРДЮКОВА: Можно, да?

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Это снимается, пожалуйста.

Н. МОРДЮКОВА: А куда смотреть?

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Смотрите на меня. Мне бы это было очень приятно.

Н. МОРДЮКОВА: Ну, мне вот интересно, взял бы Николай Иванович и помог бы. Вот они, значит, приватизацию сделали в течение нескольких часов. Талантливо, умно.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Кто они?

Н. МОРДЮКОВА: Они, вот которые Рыжков и прочая публика. А потом, когда только они приватизацию сделали… Значит, я вот на этих дачах была. Они так с полтора миллиона стоят… А они так хорошо…усушка, утруска, амортизация и… по 30 тысяч купили навсегда, и сели навеки вечные. А почему же вы, Николай Иванович, не поможете страждущим? А потом оказалось, они сначала вперед пустили понятие «приватизация». Что, вот, демократия, вот приватизация. А потом сразу хап! Быстро, хорошо приватизировали. А теперь на десятки лет. Так, помогите, Николай Иванович.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я только не понимаю, почему вы обращаетесь к Николаю Ивановичу?

Н. МОРДЮКОВА: Потому что он вот у меня символ приватизированного богатого человека государственных бывших всех привилегий. Вот он у меня один.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: А сейчас эти не хватают?

Н. МОРДЮКОВА: Кто? Как еще хватают! Там все Одинцово у них захвачено. Да взять хотя бы Бирюкову, эту Екатерину Вторую, как я назвала. Красивая такая, умная женщина, а дачка у нее сразу прямо «выпрыгнула» из земли! Как это? Что за инстинкт такой? Потрясающе. Сразу «выпрыгивает» дача, мачо, еда хорошая, черная икра, хлеб хороший.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Значит, что? Те обманывали и эти обманывают?

Н. МОРДЮКОВА: Да. Так они же те давно дурили нас. А эти продолжали. Но никто никогда, может быть, надо и спасибо сказать Михаилу Сергеевичу, что он сказал, кто они. Он же и сам также живет хорошо. Я недовольна.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Нонна Викторовна, скажите, вас никогда не приглашали стать, предположим, народным депутатом? Или заняться вот политикой? Вы женщина резкая, о вас говорят «она непредсказуемая, ударить может».

Н. МОРДЮКОВА: Никогда в жизни. Я и не умею. И вообще я плаксивая и трусливая. И никогда в жизни, я даже не знаю, как это модно ударить человека? Это все неправда, не верьте. А депутатом мне предлагали, но только предварительно вступить в партию. А я в партию не потому не вступила, что я знала, что там «наверху» хорошо живут за счет людей, просто потому, что я видела, что в нашей первичной организации в искусстве пользовались…

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Хорошее выражение вы сказали. «В нашей первичной организации в искусстве». Нормально!

Н. МОРДЮКОВА: Да. Вот как только на выгон… Ну, человек плохо работает, не годится для искусства. Он сразу раз партийный билет, и на века.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Теперь же этого нет ничего.

Н. МОРДЮКОВА: Так я теперь уже и не пойду никуда, потому что брехня кругом.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: У нас в студии присутствует мой коллега Алексей Николов. Пожалуйста, твой вопрос.

Н. НИКОЛОВ: Нонна Викторовна, у меня вопрос по поводу «не ударила бы», упорные слухи по Москве ходили, что вы занимаетесь каратэ. Это еще после известного фильма. Это правда или нет?

Н. МОРДЮКОВА: Нет. Это неправда. Знаете, только мои близкие друзья, мои братья и сестры знают, что я абсолютная противоположность тому, что я играла на экране. Я выносливая. А это совсем не сила. Выносливость, это как бы такое плохое смирение. Нет, это неправда. Ни каратэ, ничего такого…

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Как вы сказали, выносливость – плохое смирение?

Н. МОРДЮКОВА: Да, это плохое смирение. Вы выносливы…

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я понял вас. Просто хорошая очень фраза.

Н. МОРДЮКОВА: Плохое смирение.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Чего вы не пошли в театральные актрисы? Я, например, считаю что там, возле театра Островского и в театре Островского место не этим мешочникам, хотя это, наверное, нужно. А вам место.

Н. МОРДЮКОВА: Знаете, до того, как я приехала в Москву, я не знала что такое театр вообще, понятия такого не имела. Я имела понятие формы искусства только через кино. Хотя фильмы смотрели в камышовой хатке под крышей, через каждую часть перематывалась пленка. Ну, среди травы. Иногда просто натягивали простыни. Как говорили: «Приехало кино», передвижка. А театра я не видела и не знала о его существовании. И, конечно же, я из тех людей, которые, разинув рот во все влюблялись и во все верили. И мне казалось, что кино это святая форма общения с людьми с экрана. И потому я и стала актрисой. Потом меня приглашали, Ефремов…

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Мне непонятно, почему вы отказались.

Н. МОРДЮКОВА: Любила очень, ну, как родное что-то.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Вы не разочарованы сейчас?

Н. МОРДЮКОВА: Не разочарована совсем. Я и снялась сейчас в двух картинах, и надеюсь, буду сниматься. Сейчас в театрах, как-то там «батарейки» сели.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Там «сели батарейки» потому что народа нет на сцене.

Н. МОРДЮКОВА: Знаете что? Это долгая песня рассказывать, говорить. Но мне кажется, что когда «синим пламенем горит душа»… Если ты человек искусства, можно на веранде сыграть. А вот эти все хлопоты, отвоевывания, то занавес, то шторы… Трепещут, в подвалах вон играют. А слишком много говорится на съездах. Культура, культура, культура. Надо хотеть, хотеть заниматься культурой, а не отвоевывать здания или люстру или там ремонт

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Вы сыграли Ульяну Громову. Это незабываемая работа, как и вообще незабываем этот фильм. Сейчас пусть про него говорят, что угодно, пусть про роман говорят, что угодно… Как вы, которая почти причастна вообще… Не знаю, для меня молодогвардейцы это вот вы, ваша команда, которая сыграла. Как вы относитесь к тому, что сейчас начинают решать так, кто же остался жив? Кошевой был жив? А может,

не жив? А может, он предал? Одно письмо открытое, статья в газете.

Н. МОРДЮКОВА: Сейчас я вам скажу. Мне очень недавно было обидно, когда какая-то молоденькая девушка симпатичная села на стол на письменный и, куря сигарету, значит, сделала вид, что она занимается изысканием происхождения молодогвардейцев. И вот они сейчас ищут, кто там и чего там. А я вам скажу, что такое «Молодая гвардия». Это «проба группы крови» была сделана Фадеевым. По всей территории, оккупированной немецкими войсками, были молодежные организации. Это взяли первую попавшуюся компанию молодогвардейцев, а их было по Советскому Союзу много, я повторяю. И сразу же вылетел Фадеев на место освобожденное, срочно ему дали в ЦК задание писать роман. Но дело в том, что роман-то был гениальный тогда, когда фильм не видел Сталин. Он был в том, что вот дети 14, 15, 16 лет соединились, стали делать искусственные комсомольские билеты, принимать в комсомол. Что они там взорвали? Конечно, кто-то там больше, может быть, сделал. Дело же не в этом. Просто это констатация «группы крови» молодого организма тех времен. Только за советскую власть, только за комсомол, только вперед к коммунизму, только против фашизма! И другого понятия совершенно не было. Поэтому… И «роют» чего-то там. Чего там «рыть»? Это… И когда Сталин сказал Герасимову, где же коммунистическая партия, где рулевой? И Сергей Апполинариевич сдался, и Фадеев сдался, стал переписывать роман. Приписали каких-то шахтеров-коммунистов. И стали мы картину переснимать, чтобы партия-рулевой была. И картина потеряла свою первозданность. Но это уже другое дело, это разговор о картине. Но только я хочу вам сказать, осторожнее говорите о «Молодой гвардии». Это хорошая была молодежь, честная, чистая, обманутая.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: А чем обманутая?

Н. МОРДЮКОВА: Обманутая тем, что «вперед, к коммунизму». И мама моя была коммунисткой. Мечтала о валенках с галошами.

Нонна Викторовна все время говорят, «она не так проста, как кажется». В данном случае я имею ввиду ваши литературные работы. Что это такое?

Н. МОРДЮКОВА: Да. Я не проста. Я очень этим горжусь. А, тем более, что нажилась при разных правителях, режимах. Много чего и знаю. Что я знаю? Я когда играла «Молодую гвардию» за мной на машине лазила одна поклонница. Я иду, а она с моей же скоростью на машине едет за мной, чтобы я на дачу поехала к ней. А у меня пятилетний сыночек был и Штирлиц-муж. А Вячеслав Васильевич был такой упорный. Он ни за что не хотел ехать. А мама моя так перепугалась, что с правительства машину прислали! Ой, дочка съезди, а то плохо будет.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: А это была с правительства машина?

Н. МОРДЮКОВА: С правительства, и дочка с правительства.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: А чья?

Н. МОРДЮКОВА: Ну, чего будем, он умер уже бедный этот министр. Я знаю, как они живут…

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Ну, для меня это не сенсация.

Н. МОРДЮКОВА: Ну, вы же столичная штучка.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Так… Не простая, не простая

Н. МОРДЮКОВА: Нет, я не простая, я могу вам ответить на любой вопрос.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Вы как-то так с режиссерами… Например, прекрасная работа в «Родне», почему не нашло продолжение это? Или так. Кто с вами поработал, что-то такое возникает, что уже дальше работать не могут? Или здесь какая-то проза? Знаете, нет для вас роли, Нонна Викторовна.

Н. МОРДЮКОВА: Правильно.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Или вы не входите в команду какую-то?

Н. МОРДЮКОВА: Знаете, я не верю в то, что актер универсален. Не верю, не может быть. Вот мое происхождение «сельскохозяйственное», колхозное…мои внешние данные.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: А что вы так смущаетесь, вы деревенская «штучка»…

Н. МОРДЮКОВА: Кубанская казачка… Поэтому я и влеку всегда режиссеров на это. А кто ж мне Марию Медичи даст сыграть?

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я бы дал.

Н. МОРДЮКОВА: Вы бы дали? А я сомневалась бы, потому что я бы там в материале «утонула», не поняла. Я не заразилась бы, вот в чем дело. Мне нужно обязательно… В этом какой-то примитивизм, мне нужно обязательно достоверное. Я и литературу так читаю, я выискиваю несуществующую документальность. Как будто это было по каким-то документам.