Ответы Антона Красовского на ваши вопросы - Антон Красовский - Без купюр - 2015-07-10

Уважаемый Антон! Прошу прощения за вопрос на интимные темы... После того, как Вы публично заявили о своей сексуальной ориентации, я каждый раз об этом вспоминаю, когда слушаю Вас в эфире или читаю Ваш блог или даже слышу упоминание Вашей фамилии. Это меня самого удивляет, т.к. я всегда искренне считаю себя исключительно толерантным и терпимым человеком. Поэтому у меня вопрос. Как практически изменилась Ваша жизнь, общение с коллегами и знакомыми с того времени, как Вы сделали то самое заявление о себе? Спасибо. С уважением, Евгений Новиков, СПб.

Антон Вячеславович, каким вы представляете будущее гей-сообщества в РФ? И есть ли оно вообще?

Уважаемый Антон! Вам не кажется, что вопрос легализации однополых семей следует рассматривать шире, не связывая его только с сексуальной ориентацией. На мой взгляд, любой из нас может столкнуться с проблемой, когда на жизненном пути не встречается человек противоположного пола, с которым захотелось бы жить под одной крышей. И что тогда? Одиночество? А если при этом долгие годы существует духовно близкий тебе однополый друг, который тоже не имеет семьи. Почему таким людям не разрешить официально называться семьей, жить вместе и иметь соответствующие права? Спасибо. Лариса.

Я решил объединить все ваши вопросы про ЛГБТ, – их много, они вроде бы разные, но в то же время об одном: на черта вы все это сделали и что будет дальше?

У вас, у таких, как вы, у тех, кто родится за вами.

Прекрасный Стивен Фрай опубликовал однажды в Guardian письмо самому себе.

Письмо своей юности, своему одиночеству, своим страхам, надеждам, мечтам. Письмо тому умному и безрассудному мальчику из нынешних уже лет, когда ум вполне может преобразиться в мудрость, а безрассудство – в отвагу.

, вы многое поймете про страдание и смелость. Так вот я тоже иногда пишу себе, только не в детство, а во времена до этого вот «Я такой же человек, как Путин». В годы неожиданного для всех (и для меня в первую очередь) карьерного взлета, частных самолетов, больших машин со спецпропусками. В годы, когда мир уже не требовал от меня врать самому себе, но просто просил не говорить об этом всем. Ведь кому надо, и так знают, а этим-то – ВСЕМ – зачем знать? Я пишу тому себе, кто действительно был таким же человеком, как Путин, из лет, когда – возможно – этому человеку удалось стать немного лучше Путина.

Это был совершенно осознанный выбор, от откровения в ночном эфире Kontr TV, который видели – наверно – только режиссеры до появившегося через пару месяцев интервью Ксении Соколовой.

Между этими двумя исповедями было предложение вернуться, забиться в главредовский кабинет и забыться в работе над чужими шоу, ведь кто же еще может продюсировать программу Софико Шеварднадзе или все эти передачи "100 вопросов к взрослому», в которые превратили новости «Дождь» и «Kontr TV». Мы сидели с Минаевым в каком-то ресторане, как всегда пили, и вдруг я очень четко понял, что не могу выбрать себя. Не могу выбрать Софу. Не могу вернуться к своим этим новостным детям, обняться и делать всю эту чепуху за тот же самый кремлевский кэш. Что мне предстоит пройти по какому-то опасному пути. Опасному не тернистостью, а одиночеством. Что этот путь предназначен именно мне, потому что никто кроме меня пойти по нему не захочет.

Я вдруг отчетливо – вот в том самом ужасном ночном ресторане с кальяном – увидел этот путь и понял, что у меня нет никаких вариантов. Что если я сейчас скажу Минаеву «да», то просто не смогу с этим жить. Что лучше эта вот гибридная война со всеми вокруг, чем глупая и подленькая смерть от тоски по самому себе. После этого я дал кучу интервью, сбивался, путался, не знал, как отвечать на простые вопросы.

Эти простые вопросы вы задаете и сейчас: кому нужны гей-парады? зачем регистрировать гей-браки? заслужили ли русские геи право на свои права? должны ли русские геи протестовать и биться, как делали американцы? Я и сейчас – спустя годы – не всегда могу толково ответить. По крайней мере, за всех. Поэтому постараюсь – за себя.

Раньше мне казалось, что Господь наказал меня моей гомосексуальностью.

Представлялось, что это вот «я-такой-же-человек,- как»– пытка и мытарство. Но вдруг, вот тогда – за этим самым столом с Минаевым – я понял, что Господь для чего-то лишил меня настоящих испытаний. Тех испытаний, которые выпадают на долю любого большинства. Я – гомосексуал, – по-русски петух, гомик, педик, вам тут каждый скажет, что место мое у параши, и поэтому я знаю, что значит унижение. Я достаточно силен, чтоб не страдать от этого самому, и достаточно неглуп, чтоб никогда не унижать других. Так же – например – в моем дачном поселке чувствует себя таджик Ислом, человек, построивший фактически этот поселок, человек, говорящий по-русски лучше любого моего соседа, но унижаемый русским большинством беспощадно и безбожно. Именно безбожно, потому что вот это искушение, это презрение к близкому дальнему Господь послал им. А не мне, и не Ислому. И им, а не нам, предстоит еще увидеть в нас добрых самаритян. Так вот гетеросексуальному русскому человеку, с руками и ногами, с состоянием и нашим воспитанием тяжелее, чем мне. Моему отцу с мыслью обо мне жить намного трудней, чем мне самому. И вот я понял, что наверно единственное, что могу сделать в жизни по-настоящему ценного – это помочь большинству не поддаться на искушения. Не дать им унижать таких, как я. Не смеяться над меньшинством. Не считать себя лучше нас. Об этом каждый мой текст, любое выступление, всякий спор.

Я точно знаю, что многим людям, как бы пафосно это ни звучало, стало жить если и не проще, то понятней.

Их жизнь поменялась. И в этом моя борьба и мой гей-парад. Когда я вижу, как изможденный уничтоженный 3 года назад мальчик сейчас выходит замуж во Флориде, я надеваю свой выдуманный парик, приклеиваю виртуальные сиськи и выхожу на свой личный прайд. В этот момент мне кажется, что я это заслужил.

При этом никогда ни разу я не ходил ни на один настоящий пикет или митинг, исход которого мне был понятен сразу.

Три девушки и два парня четыре минуты постоят с плакатами, и на пятой их свинтят менты под вспышки фотокамер всех информагентств. Завтра их обрадованные предсказуемостью событий лица напечатает Times, менты получат премию, и все довольные напьются по норам.

Есть общества, которые не надо сравнивать.

Американцы – последовательные борцы сами с собой. Все права человека, любые – женщин, геев, инвалидов, детей, стариков, больных СПИДом – оттуда. Они судятся, бьются, преодолевают самое страшное – презрение к самим себе. Благодаря им в Африке или в России теперь есть таблетки от ВИЧ, женщин пускают на марафоны и в спортзалы, геев перестали лечить в дурдомах, а у детей появилось право не быть убитым пьяным отчимом. Мы – потребители завоеванных ими прав. Так что вот прямо биться за них просто не имеет смысла, – нужно просто быть готовыми их получить.

При этом я не говорю, что гей-активизм не нужен.

Нужен конечно. Просто надо научиться жить так же, как мы требуем от большинства – не презирать. И быть вместе. Я каждый день учусь, это ужасно трудно. У меня до сих пор плохо выходит.

Я часто думаю, хочу ли я замуж.

Вернее не думаю, что тут уж думать? Конечно хочу. Хочу общий дом, детей, семью. Хочу всего. Хочу. Но понимаю, что я имею право на это только в России. Иначе – не имеет смысла. Не за чем. Иначе путь, тот самый – начавшийся с вкусненькой шаблишки – не будет пройден. А значит, все зря.

Но я знаю, что зря не будет.

Не будет зря.

Может, не у меня.

Но у многих из вас – точно.

А.Красовский: Только потомки рабов могут обвинять русских в рабстве

Существуют ли для Вас авторитеты в журналистике современной России или в эпоху СССР, если да, кто они?

Это не очень точное слово – авторитет.

Мне через неделю 40, и из них 20 я занимаюсь этой профессией. Я у многих учился, куче людей завидовал, перечитывал их тексты, пересматривал фильмы и сюжеты и напивался с горя. Сейчас я научился их любить. Прощать им их талант, восхищаться их мимолетным высокомерием. Радоваться, что кто-то из них жмет мне руку или звонит в трудные моменты. Я восторгаюсь жизненной силой Познера, непоколебимостью Венедиктова, несломленностью Парфенова, спокойствием Максимовской. Обожаю Лешу Пивоварова с его вертолетами и «Парком», благодарен Богу, что на моих глазах в большого журналиста превратился Рома Супер, восхищаюсь Женей Альбац и Сережей Хазовым, преклоняюсь перед героизмом Паши Каныгина и Тимура Олевского, люблю Кашина с его миллионом знаков на любую тему в день, обожаю Катю Гордееву, Антошу Желнова – друга своего главного – с Колей Картозией люблю. Соколову и Собчак, хоть они и посрались. Сашу Баунова – за обстоятельность. Татьяну Никитичну – за лучшие в мире рецепты салатов, Дуню Смирнову, что наконец перешла со мной на ты, Шуру Тимофеевского – за тоску и Тоскану. Сакена Аймурзаева – за мой Киев, Сережу Евдокимова – за то, что придумал меня. Синдееву и Зыгаря за то, что создали и сохранили то, что не должно было создаться и не могло быть сохранено. Лобкова люблю за спортиков, а Сашу Невзорова – за интонацию и метаморфозы.

Но больше всего нравится мне, что я имею право многих из них назвать своими товарищами.

Я перестал вам завидовать и теперь хочу только с вами дружить. Аминь.

А.Красовский: Пусть украинцы с Крымом в итоге и разбираются. А мы им поможем

Уважаемый Антон! Не стоит ли посоветовать оппозиционерам (и просто порядочным людям) принять линию Махатмы Ганди?.. Вот ведь Д.Б. Зимин повел себя с достоинством... Как Вы полагаете? С неизменным уважением, Алиев А.

Ганди был разным.

И путь его, и жизнь его – были разными. Однажды он сказал: «Сначала они тебя не замечают, потом смеются над тобой, затем борются с тобой. А потом ты побеждаешь». Вот они уже начали бороться, осталось совсем чуть-чуть. Ужасно хочу, чтоб Дмитрий Борисович дожил до победы.

Не очень понимаю, кого конкретно вы имеете в виду, когда говорите слово оппозиция, но точно знаю, что с Ганди, даже после его смерти, им бы стоило пообщаться.

Проблема в том, что вы – видимо – считаете, что несогласным с нынешним режимом людям нужно пойти по пути сатьяграха – ненасилия. Это прекрасный путь, замечательный, но возможный увы лишь тогда, когда твоим народом правит чужеземная клика, когда весь твой народ един в этом мирном сопротивлении.

Сейчас – увы – Россией правит сам народ, – вернее, самая необразованная его часть, даже при Ленине доярка никогда так вольготно не правила страной. Загляните в министерства, в Думу, в правительства регионов. Уверен, что Ганди в нашей стране встал бы во главе колониальных войск, чтоб разгромить этот морок. Чтоб дать стране шанс.

Антон! Всегда с уважением слушаю Вас в «Особом мнении». Вы интересный человек со своей позицией. Однако мне постоянно хочется задать Вам вопрос: «А что Вы предлагаете делать?». Вы много и активно критикуете, в общем, всех. Во времена моей юности в пионэрской организации было правило: «Критикуешь – предлагай!». Настя, фрилансер.

Настя, вот мы тут начали говорить про Ганди.

Давайте продолжим, если Вы не против? «Если желаешь, чтобы мир изменился, – сам стань этим изменением». Вот, дорогая Настя, что я предлагаю. И что я – как мне кажется – делаю. Будьте самой собой, признавайте за другими право быть самими собой, если это не вредит окружающим. Не пейте с ворами и не воруйте, не давайте и не берите взяток, любите и растите детей, защищайте свой дом, ухаживайте за могилами предков, верьте в Бога, как Он верит в Вас. Будьте лучше, чем вы были вчера и любите Россию. Она достойна вашей любви, хоть и не заслужила ее.

А.Красовский: Навальный не превратится в великого лидера. И мне кажется, его проблема одна – высокомерие

Что, по вашему мнению, Навальный делает неверно? И верите ли вы, что он был бы успешным президентом?

Я боюсь говорить об Алексее Анатольевиче.

Отношение мое к нему – чувственное и потому алогичное. Я мог бы обвинять его в поверхностности, в неумности, в отсутствии опыта. Можно подумать, что кому-то это мешало в одночасье превратиться в великого лидера. Но Навальный не превратится. И мне кажется, его проблема одна – высокомерие. Презрение, замешанное на этом самом страхе быть презренным. Такие люди окружают себя малостоящими людьми, оттирают таланты, уничтожают конкурентов. В этом смысле он очень похож на главную редакторшу глянцевого журнала – за исключением Даши Веледеевой они все такие.

У любого человека, кроме обслуги, пытавшегося сделать с Навальным политический проект, остаются от общения с ним лишь недоумение и обиды. Может быть, Алексею Анатольевичу пойти к психологу? На какие-то курсы веры в себя. Возможно, после этого он перестанет кидать и указывать, распоряжаться и приватизировать чужое. Но что-то я сомневаюсь.

Вместе с Навальным вы вспоминаете Прохорова, упрекаете меня в том, что я руководил его кампанией, врал, предавал.

Это не так.

Я уважаю Михаила, а в какие-то моменты его жизни я его – наверно – даже любил. Я, разумеется, никогда не верил, что он может стать президентом в 2012-м, но не сомневался, что будет организована партия, что мне в этой партии найдется место. А в партии, значит – в стране. Я был обманываться рад.

Когда мы расставались с Михаилом, он сказал: ты же понимаешь, что это не наша с тобой, это их страна. Они будут тут делать, что захотят. Мне было обидно, я злился на него, на себя, на всех вас, кто голосовал за него.

Но сейчас я понял, что не имею права осуждать этого человека.

Не могу корить его за то, что не захотел пожертвовать всем, не бросил к ногам системы свои миллиарды, своих товарищей, как делает это Ходорковский. Что просто ушел за кулисы, отыграв свою роль, оставив меня с этим «это не наша страна».

Михаил, вот что я хочу вам сказать.

Не знаю, как для Вас или для тех, кто сидел обыкновенно в этом Вашем кабинете, но это МОЯ страна. А не страна этих Ковальчуков, Чемезовых, Тимченко, Сечиных или с кем там еще все время надо договариваться? Это моя страна. Мой дом. И если все сделали всё, чтобы люди перестали верить в Вас, я буду делать всё, что от меня зависит, чтоб они поверили в кого-то другого.

Если бы Крым оформился в составе РФ согласно международным правилам - ну предположим - путем долгих переговоров, референдумов с участием Украины и т.д. - было ли бы тебе интересно стать там например Министром культуры и туризма? В некоем идеальном мире.

Дорогая безработная Женя.

Давай все же будем честны перед читателями и скажем, что ты была замминистра культуры Москвы и тебе близка именно эта, простите за бюрократизм, – отрасль. На самом деле, ты же понимаешь, что я ушел с НТВ к Прохорову именно потому, что хотел заняться чем-то большим и настоящим. Заняться Россией, землей, человеком. Его страданиями, болью, его надеждами и бедами. Я был уверен, что могу уже – после многих лет руководства какими-то проектами – взяться за серьезное.

Почему ты спрашиваешь про Крым?

Что тебе в этом слове? Отчего ты считаешь, что Крым для меня притягательней Новосибирска, Ухты или родного Подмосковья? Почему ты думаешь, что с тремя деревенскими оркестрами я справлюсь лучше, чем с 10-ю больницами или 20 подпитыми толстопузыми доносчиками, которые обыкновенно достаются присланному из Москвы губернатору в виде «правительства региона»?

Да, Жень, я бы хотел договариваться, клянчить, выбивать финансирование, строить школы, детсады, больницы, кладбища и заводы.

Национальные парки и роддома, мечтал бы гордиться своей землей – от какой-нибудь Камы до Волги или от Дона до Любовки. Ты ж знаешь, я люблю свой народ, по-настоящему чувствую себя его частью и точно могу изменить его жизнь к лучшему. И – более того – я совершенно не собираюсь ждать идеального мира. Я собираюсь жить для того, чтоб вот этот мой – настоящий – мир стал лучше. Но Крым тут совершенно ни при чем. Крым – украинский, и пусть украинцы с ним в итоге и разбираются. А мы, уж коль мы всё это сотворили, им поможем.

А.Красовский: Сейчас – увы – Россией правит сам народ, – вернее, самая необразованная его часть

Здравствуйте Антон. Вы хотите изменить Россию? Народ? Как мне кажется, в России - любая власть, даже самая "продвинутая" и демократичная, столкнувшись с нашим народом, плюнет и начнет делать то что всегда делала власть в России - набивать свой карман. Потому что население РФ - рабское. Рабы. А рабы не хотят свободы - им нужна только кормушка. Ну какой смысл вообще стараться что-то изменить в России?

В 1989-м году я вернулся в Россию.

Нет, не из дальних краев, всего лишь из Украины, где я прожил 3 года. Я говорил с жутким акцентом, называл подольский Chop-Chop перукарней и вообще не очень был готов социализироваться в свою прежнюю 5-ю школу с мерзейшей комсомольской директрисой по фамилии – кажется – Ястребкова. И меня отослали в деревню.

Каждый день – в 7 утра – я садился на своей остановке у горкома в 15 автобус и ехал в Дубровицы. В школу своей мечты. По откосам Пахры росли жирные привольные сосны, в липовой барской аллее колхоз не построил свинарник, а голицинская церковь – та, с короной, что сегодня все выкладывают, как чудо из чудес – скрашивала мои перемены между химией и русским. Русским, русским. Не украинским. Вы не представляете, какое это было счастье – говорить со всеми вокруг на своем языке, чувствовать, думать, мечтать, как они.

За одной партой сидел со мной мальчик по имени Костя, он был чемпионом по дзюдо и вдобавок – круглым отличником.

И вот однажды наш классный хулиган (такие потом лет в 25 обнаруживают свою гомосексуальность) начал жутко меня мучить. Он измывался, караулил у выхода, пару раз избил. Костя узнал про это и – как тогда говорили в деревнях – поговорил с ним. Дал ли он ему за меня по морде, просто ли рассказал, что идти против всех не нужно, но тот чувак (имя его, как многое плохое, исчезло из памяти) исчез. Отвял. Растворился.

А потом я 2 месяца мыл в школе полы, как мыл их Костя, Света, Лена и другие мои деревенские одноклассники. Мыли мы их, деля друг с другом, ставку уборщицы, чтоб поехать на эти деньги в Михайловское. К Гейченко.

С тех пор – вот он – мой русский народ, и другого у меня не было.

Эти смелые, добрые, умные дети из деревенской школы. Школы, построенной на русской земле – в прямом смысле на земле – среди огородов, меж садов, среди полей и парков. Школа Земли. Школа моего народа.

Этот народ – не рабы.

Только потомки рабов могут обвинять русских в рабстве.

Русские – настоящие русские – народ почвы, народ любви, народ прощения и защиты, народ справедливой войны и мира, народ надежды и народ учения.

Нигде ни до, ни потом не было таких талантливых детей, как в том деревенском русском классе у Галины Сергеевны Сеничевой.

И это моя Россия. И нет другой страны, которую я бы любил сильнее.

Просто надо позволить ей напомнить о себе.

Антон, философский вопрос: не кажется ли Вам, что люстрация - это единственный путь, когда можно реформировать страну и направить в нужное русло? Или элита несменяема и может сама переродиться? Кто формирует сознание народа: сам народ или элита? Если так можно выразиться, кого менять-то: народ или элиту? Спасибо. Илья.

Илья, дорогой, вы задали 10 вопросов сразу, я выбрал один.

Вот этот. Но не про люстрации, а про элиту. Я не люблю это слово, мне оно чем-то напоминает собачью выставку. Но то, что Россия находится в руках людей, которые не хотят быть лучше самих себя – это определенно.

Что такое элиты?

Это множества (огромные множества) людей, рожденных для самосовершенствования. Людей, стремящихся стать умнее, добрее, великодушней. В России были эти элиты и назывались они земства. Две трети моих предков – оттуда. Из этих сельских врачей, учителей, милосердных попов, из помещиков, строивших школы и больницы. Из той самой России почвы, России любви, веры и надежды. И единственное, что нам сейчас по-настоящему надо – это возродить вот этот класс, эти настроения.

Женя Альбац как-то сказала, что совершенно не важно, кто придет на смену Путину.

Мол, важны идея и вектор. Но я не вижу идеи и вектора без персонификации. Олег Кашин как мантру твердит про Навального, но я не вижу и не хочу его. Я хочу страну Капкова, Ходорковского, Дымова, Чулпан Хаматовой, Лизы Глинки, Тимура Олевского, Кудрина и Чичваркина. Я хочу страну людей, мечтающих быть лучше себя и поэтому достойных нашего народа. Я хочу страну Антона Красовского, как бы высокомерно и пафосно это не звучало. Я клянусь вам, что не устрою тут гей-империю, не бойтесь.

А.Красовский: Я клянусь вам, что не устрою тут гей-империю, не бойтесь

Антош, а что ты думаешь про отказ Евросоюза пускать на лечение Кобзона? Гуманно ли это?

Тань, мне кажется, каждый человек должен оценивать свою жизнь по тем законам, в которые он верит.

Кобзон, как мне кажется, человек ветхохаветной закалки. Кабаллист и окозаоковец. Я же – христианин, и – конечно же прощу ему любую пощечину. И тут я конечно же должен был бы требовать пустить его в Мюнстер, несмотря на то, что он своими руками убил сотни детей, которых не пустили в Америку по закону Димы Яковлева, подростков, покончивших с собой после закона о гей-пропаганде.

Но я не буду. По одной причине. Мне по-настоящему жаль Кобзона. И я хочу, чтобы старый великий мужчина умер, как старый великий мужчина – гордо и непреклонно. На своей Родине. Дома.

Некоторые говорят, что это убийство старика.

Его унижение.

Нет.

Никто ж не требует, чтоб старик стоял по 8 чесов в очереди к районному онкологу, чтоб давал взятки за квоту на химию, чтоб покупал героин (другого-то обезболивающего тут нет).

Люди просто предлагают ему лечь в Кремлевку.

Вы правда считаете это убийством?

Ну что ж, тогда для Иосифа Давидовича это самоубийство.

Иногда оно ценней, чем вся предыдущая жизнь.

Антон, очень интересно ваше мнение о том, как выйти из следующего замкнутого круга: Путинская система создала непреодолимые заслоны для оппозиции и записала любого несогласного в несуществующую "пятую колону". Никакого пути, кроме полного коллапса современной Российской системы, не осталось, чтобы преодолеть эту патовую ситуацию. Значит, получилось самоисполняющееся пророчество, когда оппозиции осталось надеяться только на "чем хуже - тем лучше" для России - что и есть "пятая колонна".

Я считаю, что у нас с вами только один путь – путь страдания и любви.

Россия наконец-то должна принести себя в жертву самой себе, покаяться за миллионы смертей, за Сталина, за Гулаг, за расстрелянного Гумилева и сгнивших детей лагерей. За заградотряды и пражскую весну, за трех ребят, погибших в Москве 1991-го и за войну на Донбассе. Мы должны дойти до этой точки, когда не попросить прощения будет уже невозможно.

Когда это произойдет, я не знаю. Но я готов сказать прямо сейчас: простите меня. Простите.