Редколлегия - Нина Хрущева - Интервью - 2021-03-19
В. Дымарский
―
Добрый день. Мы в прямом эфире, это действительно программа «Редколлегия». Меня зовут Виталий Дымарский. С удовольствием представляю сегодняшнюю свою гостью. Нина Хрущева, профессор университета «New School» в Нью-Йорке. И чтобы не было ни у кого сомнений, если Нина Львовна захочет разъяснить — в одном лице и внучка, и правнучка Никиты Сергеевича. Моя сегодняшняя собеседница — замечательный и интересный политолог, который вообще-то живет и работает в Америке, но в данный момент находится в Москве. И круг ваших научных политологических научных интересов — это в первую очередь Россия.
Н. Хрущева
―
Да, совершенно верно.
В. Дымарский
―
Вы знаете, я хотел первый вопрос задать актуальный, связанный, безусловно, с вашим хорошим знанием и России, и США. Как вам кажется, вот эта новая очередная конфликтная ситуация под условным названием «Кто как обзывается, тот сам так и называется» — чем это может закончиться? Обе стороны будут сглаживать это, или это очередное обострение и очередной шаг на пути к конфронтации?
Н. Хрущева
―
Это безусловно конфронтация. И я не вижу, чтобы американская сторона каким-то образом собиралась это сглаживать. Потому что Владимир Путин предложил поговорить в эфире, Байден сказал, что он очень занят и от своих слов не отказывается. А Владимир Путин, я думаю, не то, что Байдена вдруг простил, но для него это такие вот страсти знакомы — каким образом кто себя лучше покажет перед мировой публикой. Он такие вещи любит, и он, естественно, вышел с таким предложением, чтобы потом сказать: «Кто как обзывается! Вот мы с вами хотим по-хорошему, а вы нет».Поэтому я не знаю, насколько это действительно станет обострением конфронтации, но что и та, и другая позиции, с моей точки зрения — выгодно пропагандистские, политические и для той, и другой стороны — это совершенно точно. Путин показывает, что он открыт к диалогу, а Байден показывает, как он и обещал своим избирателям, что он суров с Россией. Он даже не стесняется, в отличие от Трампа, сказать Путину, что тот убийца.
В. Дымарский
―
А вы считаете, что это правильный ход со стороны Байдена? Потому что здесь уже вспоминают, что даже Сталина никто еще убийцей не называл, хотя там уж можно было впрямую показывать его резолюции. Это не просто такой, как бы сказать, ляп со стороны Байдена?
Н. Хрущева
―
Нет, я думаю, что это не ляп, потому что, конечно, Байден сам… «Этого я как бы не сказал, это сказал журналист» — тоже, между прочим, одной из главных американских компаний, можно было каким-то образом такой вопрос не задавать. Байден на него, естественно, ответил положительно. Я думаю, что, может быть, потом они постараются сгладить, скажут, что Байден посомневался. Или журналист спросил, а он должен был честно ответить. Но явно нет, потому что я живу в Америке и все это вижу. И какие бы ужасные вещи мы сами ни могли критиковать, говоря о Кремле и о Путине, но все-таки в Америке они точно не перестали бороться с холодной войной. Россия очень удобный враг, Путин и поведение Путина им в этом очень помогают.И, естественно, что называется, они на этой истории зациклены. То есть, в Америке, когда Байден говорит, что Путин убийца, а Россию нужно поставить на колени — это как бы нормальная риторика не только президента. Об этом слышишь в CNN, в MSNBC, об этом можно прочитать… В New York Times нет, все-таки они более нормальные журналисты, но в принципе даже в Washington Post иногда можно такие выпады прочитать, увидеть и услышать. Поэтому для Америки это не ляп, для Америки это выражение той политической ситуации, которая есть и с которой все согласны. Что это всегда хорошо — побить русских. Эта ситуация работает на Путина, это тоже совершенно точно, потому что реакция даже у критиков Путина все-таки была такая, что конечно, нужно соображать, куда девался президентский декор.
Сталин был great power — то есть, «великая держава». Сталина, конечно, так бы не называли. Но вы знаете много про Никиту Сергеевича Хрущева, помните, когда он сказал: «Мы вас похороним»? Перефразируя манифест коммунистической партии. Он потом еще сто раз объяснил, что перефразировал. Он поехал Америку в 1959 году, и они ему долбили мозги всю дорогу: «Вы первый секретарь, как вы смеете!» То есть, тогда так критиковали Хрущева за то, что он не оскорблял лично президента Эйзенхауэра.
То, что нам Трамп показал и вообще политическая ситуация в мире за 30 лет с окончания холодной войны — мы все обмельчали и теперь все смотрим на политику, как будто мы живем в каком-то реальном телевидении, в каком-то комиксе, в котором можно делать и говорить все, что угодно. И Байден — человек немолодой, когда он такое делает, он конечно, адекватно не выглядит. Что плохо, потому что это тоже помогает России потом говорить, что у него уже Альцгеймер и вообще, почему в Америке, в такой великой стране, такой странный президент.
В. Дымарский
―
Конечно, безусловно, да. Здесь еще двояко начали трактовать и ответ Путина по поводу здоровья.
Н. Хрущева
―
Да, абсолютно. Думаю, он специально так сказал: «Я вам желаю здоровья».
В. Дымарский
―
Знаете, с учетом многих последних событий, о которых мы знаем, это тоже выглядело, конечно, не очень дружелюбно. Вы считаете, что несмотря ни на что, если уж говорить серьезно, с приходом Байдена никаких расчетов и надежд на хоть какой-то диалог нет? Или будет диалог по отдельным каким-то вопросам взаимного интереса, а в принципе это будет конфронтация?
Н. Хрущева
―
Абсолютно. И Байден даже сказал, когда он ответил на этот вопрос, что можно одновременно ходить и жевать жвачку.
В. Дымарский
―
Это же американской, по-моему, фразеологизм.
Н. Хрущева
―
Да, что это необязательно черное — черное, белое — белое. Можно решать какие-то вопросы, но в принципе там говорили, что у Трампа ковбойская политика по отношению к миру. А у Америки вообще политика ковбойская всегда — это и Эйзенхауэр, и Джордж Буш старший, и Джордж Буш младший, и так далее. Они просто по-разному это выражают. И конечно, когда Байден это говорил, это было ковбойское поведение. «Мы им скажем, потому что мы можем, у нас самые главные пистолеты, а они там потом пусть с этим разбираются». И заметно, что Россия тоже как бы практически пожала на это плечами и на прямую конфронтацию не пошла.То есть, они готовы решать, как вы сказали, важные вопросы, причем не на высшем уровне — конечно, те, которые можно не решать на высшем уровне. Но Байден к России относится по-холодновойновому. Я с ним давно знакома, и я помню, когда закончилась холодная война, он меня погладил по плечам и сказал: «Ну вот, у вас скоро будет такая же демократия, как у нас». То есть, он уже тогда нас сразу научил, как это все хорошо будет. И как мы помним, будучи вице-президентом Барака Обамы, он занимался Украиной, а до Украины бряцал оружием по поводу России. Здесь никаких других точек соприкосновения, пока Путин президент, быть просто не может.
В. Дымарский
―
Ну да. Я думаю, что это еще реванш в какой-то мере после Трампа. Реакция «вы нам тогда свинью подложили», потому что обиды еще за выборы 2016 года. Ну хорошо, будем смотреть. Главное, чтобы все-таки обе стороны не зарвались до чего-то уже необратимого.
Н. Хрущева
―
Я надеюсь и, кстати, даже больше рассчитываю, как это ни странно, на Россию, а не на Америку. Потому что если Америка начнет доказывать свою правоту, ее уже можно не остановить. Мы это видели неоднократно и в войнах в Ираке, и в войнах в Афганистане, и так далее. В таких ситуациях, как говорится по-английски, нужно двое, чтобы танцевать танго.
В. Дымарский
―
Мне кажется, как раз Россия в какой-то мере не то, чтобы довольна, но Россия со своей не миролюбивой, а тоже конфронтационной политикой добилась того, чего хотел добиться Путин. Россия стала игроком, я бы сказал, на международной арене. Потому что Россию в общем-то после 1990-х годов считали уже хорошей страной, более или менее нормальной или становящейся нормальной. Но не великой державой, не сверхдержавой. А вот конфронтация дает статус самостоятельного, достаточно сильного игрока на международной арене.
Н. Хрущева
―
Абсолютно. И даже в Америке признают, что Путин со слабой руки играет сильную игру. Он действительно хорошо это делает, и его ответ Байдену — это еще один пример. Я, по-моему, лет 20 назад написала, что Путин станет мировым игроком. Потому что Путин действует как заноза, вся его мировая политика была занозой. Как дзюдоист, он идет в слабое место, вставляет туда занозу и дальше начинает смотреть, как они будут себя в этой ситуации вести.
В. Дымарский
―
Здесь есть, конечно, элементы блефа.
Н. Хрущева
―
Конечно.
В. Дымарский
―
Ну хорошо. Посмотрим, как все будет развиваться дальше. Еще одну тему я хотел с вами затронуть. Я думаю, что она вам должна быть близка в силу, так сказать, ваших семейных интересов. Потому что, насколько я знаю, вы же сейчас пишете большую книгу-биографию, или скорее аналитическую книгу о Никите Сергеевиче.
Н. Хрущева
―
Большая, наверное, не получится, но это действительно биография Никиты Сергеевича. Что для меня странно, ново, я этим никогда не занималась. Потом скажу, какой будет формат.
В. Дымарский
―
Сегодня у нас 19 марта, 65 лет Егору Гайдару. Это два реформатора. Хотя они разного уровня: все-таки Хрущев политический реформатор, а Егор Тимурович экономический в первую очередь. Вы занимались российскими реформами последнего времени, вот этих последних 30 лет?
Н. Хрущева
―
Немножко. И я даже в 2000 году написала большую статью для Council on Foreign Relations в Нью-Йорке о том, почему в России не получились реформы, где как раз Егор Гайдар был одним из главных героев. И кстати, он знаменит сейчас уже как экономический реформатор, но с моей точки зрения, он большой политический реформатор.
В. Дымарский
―
Хотя боялся политики и бегал от нее.
Н. Хрущева
―
И потом на него повесили всех собак, которых нужно или не нужно было вешать. Но когда он уже ушел из политики, которой боялся, и просто продолжал писать книги, мы много раз обсуждали те свободы, которые существовали во время Ельцина и к которым Гайдар, безусловно, имел самое прямое отношение. Выйдя из советского журнала «Коммунист», он знал, что такое политическая свобода.
В. Дымарский
―
Мы с ним там вместе работали.
Н. Хрущева
―
Значит, вы это знаете еще лучше, чем я. Потому что Ельцин по типу своему демократом не был. Он был антикоммунистом, но не демократом, это не одно и то же. И тем не менее он был как бы царь русской демократии. И при этом он этим свободам и критике против себя позволял существовать. И с моей точки зрения, это большая заслуга Гайдара — эти институты свободы и возможности выразить мнение о ней, безусловно, проталкивались им. Это мы не должны забывать. А главное, что я много занималась олигархическим капитализмом, про который сейчас все говорят. И меня всегда потрясало, что задолго до того, как мы узнали, что это такое и что оно может иметь отношение к России, он употреблял этот термин в своих книгах.
В. Дымарский
―
Олигархический капитализм?
Н. Хрущева
―
Да. И это совершенно потрясающе, потому что он как бы анализировал Россию назад, но при этом предсказывал Россию вперед.
В. Дымарский
―
А всегда считал, что термин «олигарх» ввел в политический оборот лексикон Борис Немцов. Он наших «вот этих вот» впервые публично назвал олигархами. Все тогда полезли в словари смотреть, а кто такие олигархи — это слово было не было в обороте, никто не знал, что это такое.
Н. Хрущева
―
А я не знала этого совершенно.
В. Дымарский
―
Может быть, он вслед за Егором сказал, я не удивлюсь.
Н. Хрущева
―
Они же работали вместе.
В. Дымарский
―
Ну конечно, они были единомышленниками, да.
Н. Хрущева
―
Так что это, может быть, и вместе они и придумали.
В. Дымарский
―
Ну да. И начали все искать, что такое олигарх: «А, вот это, оказывается, что!»
Н. Хрущева
―
То, что вы говорите, тоже потрясающе, потому что Немцов был публичным политиком, а Гайдар был академиком. Ну, не академиком, а таким…
В. Дымарский
―
Кабинетным ученым.
Н. Хрущева
―
Он хорошие стихи писал, очень понятные. Мыслитель. И он это как бы описал уже для будущего, для истории.
В. Дымарский
―
Но знаете, что интересно. Вчера на «Эхе» вечером выходило интервью нашей Ксенией Лариной с Анатолием Борисовичем Чубайсом, как раз тоже по поводу 65-летия. Я давно не смотрю комментарии к программам на сайте «Эха», потому что там очень, извините, много помоечного, там собирается определенная ангажированная публика, и не всегда бесплатно. Но в этот день я решил посмотреть. И помимо этой публики, были нормальные люди, которые тоже пишут какие-то свои впечатления. Но хотя казалось бы, я думал, что уже все успокоились, но до сих пор… Может быть, те, которые положительно относятся, не пишут, а пишут только те, кто отрицательно, но до сих пор эта ругань в адрес Гайдара, в адрес Чубайса, который до сих пор оказывается во всем виноват и так далее. В то же время у Горбачева имидж улучшился намного.
Н. Хрущева
―
Да. Но я думаю, что это понятно, потому что все-таки у нас ситуация, напоминающая застой, а в застойной ситуации всегда нужны полулиберальные герои. Так было, помните, у Шатрова во МХАТе: тогда ставили много пьес, и где показывали Ленина, который оказывался…
В. Дымарский
―
Больше социализма.
Н. Хрущева
―
Но он был человеком, и любовь у него была, и так далее. И вот у меня такое ощущение, что образ Горбачева — как раз такой образ позднезастойного Ленина в те времена. Это новый виток развитого социализма. В данном случае — развитого путинизма.
В. Дымарский
―
Те, кто пришли после него, все испортили как бы. А так все в общем-то было не так плохо, как кажется.
Н. Хрущева
―
У Гайдара есть еще одна безумная заслуга: он же выступал против первой Чеченской войны. И это была тогда большая политическая смелость, с моей точки зрения. Он все-таки настаивал на том, что это будет очень плохо для России.
В. Дымарский
―
Там, среди народа в широком понимании этого слова, среди людей новых поколений, которые уже этого не знают, не помнят — как вы думаете, что сегодня сохранилось по отношению к реформам Хрущева?
Н. Хрущева
―
Это большое дело. Хрущевки сейчас перестраивают, и те люди, которые поначалу радовались их перестройке… Хотя многие не радовались, я помню, подписывали петиции несколько лет назад. А сейчас жалуются, что их выгнали из совершенно замечательной хрущевки недалеко от центра Москвы куда-то неизвестно куда, и стены косые, и санузел у них не раздельный, и так далее. Кстати, для меня это всегда потрясающе, поскольку я живу в Америке, и там понятия раздельного санузла, если ты не миллионер, нету. И поэтому, когда здесь люди жалуются, что первая проблема с хрущевкой — там не раздельный санузел, я говорю: «Ребята, вы вышли из каких-то канав, и у вас сразу отдельные квартиры. И вы переживаете про раздельный санузел!» Так что я думаю, что это, конечно, большое наследие. Но Крым — это тоже важное наследие.
В. Дымарский
―
Вообще-то никто тогда этому значения не придавал.
Н. Хрущева
―
Да. Но сейчас же государство борется с тем, чтобы вы неправильно представляли историю, и за это вас будут наказывать по новому закону, который, по-моему, вчера приняли.
В. Дымарский
―
Но еще не окончательно. В смысле приняли, но он еще не подписан.
Н. Хрущева
―
Да, про просветительскую деятельность. Я вот думаю, написать мне, может быть, письмо Путину и Нарышкину? Потому что они же распространяют пропаганду про то, что Хрущев передал Крым. Хрущев ничего не передавал, это было начало, когда был и Маленков, и более важные люди. И подписывал бумаги не Хрущев. Он действительно написал докладную записку, но это все, что он написал.
В. Дымарский
―
Подождите-ка, извините. Вообще-то как раз мы вчера говорили на эту тему с Венедиктовым. Там же, по-моему, есть документ — еще Сталину писали докладные записки о том, что это удобно для лучшего водоснабжения Крыма.
Н. Хрущева
―
Абсолютно, но тогда они начали уже окончательно это строить. И сейчас мы, кстати, видим, что это было правильно. Потому что это сейчас нам аукивается и откликивается. И я вот думаю: написать Путину письмо, что ли, что вот они искажают историю? Если я буду читать про это лекцию, меня еще потом прижучат и скажут, что вот, вы отказываетесь от того, как мы представляем историю. Что, конечно, будет абсолютная цензура. Так что Крым остался, причем в очень перевранном, испорченном состоянии.
В. Дымарский
―
А XX съезд?
Н. Хрущева
―
Конечно. Но поскольку популярность Сталина растет, идет семимильными шагами, XX съезд, также, как и Крым, становится как бы отрицательной формулой. Что вот, он у нас забрал нашего великого царя, а так бы…
В. Дымарский
―
А взамен дают только сейчас. Извините, я вас сейчас прерву, у нас выпуск новостей, после чего продолжим.НОВОСТИ
В. Дымарский
―
Еще раз добрый день. Мы продолжаем программу «Редколлегия». У микрофона Виталий Дымарский. Мой сегодняшний гость, я напоминаю — профессор Нина Хрущева. Нина Львовна, еще раз привет вам. Мы уже упомянули, что появляется очередной закон, мешающий нормально жить, я бы так сказал. Я имею в виду закон про просветительскую деятельность. Это даже не новый закон, это вообще-то поправки в уже имеющийся закон об образовании. В этих репрессивных законах уже действительно можно запутаться, чуть ли не каждый день что-то такое принимают, и все нельзя. Это нельзя, то нельзя. Что это за такая, на мой взгляд, странная реакция власти? Насколько, вы считаете, это эффективно для той же власти с точки зрения их интереса сохранить себя? Извините за такое многоэтажное построение фразы.
Н. Хрущева
―
Как бы сказал Михаил Сергеевич, которого вы упомянули в предыдущей части программы, в вашем вопросе уже и ответ. Они именно думают, что это — возможность эффективная. Мы как раз говорили про XX съезд и Сталина, и это такая естественная формула власти, что когда ты все запрещаешь, у тебя есть ощущение, что таким образом ты будешь выдерживаться. Был 5 марта день смерти Сталина, и показывали Геннадия Зюганова, который еще раз напомнил нам, что если бы Сталин остался, и Хрущев его не снял с пьедестала, мы бы сейчас купались в золоте. Мы бы, может быть, и купались, если бы до этого не убили всю страну. Потому что к этому и шло.И ощущение, что сейчас, конечно, Путин более «лайт», но действительно формула точно такая, как вы сказали. То есть, куда-то каждый день ты смотришь, и где-нибудь кого-нибудь за что-нибудь арестовывают. Как раз сейчас в перерыве были новости: собрались по поводу Крыма. То есть, про Крым собираться можно без масок и с Путиным, все хорошо, а выйти за Навального нельзя. Власть уже даже совершенно не делает вид, что…
В. Дымарский
―
Она играет законно.
Н. Хрущева
―
Она играет в свой закон. Также, как в сталинское время играли в свой закон. Я думаю, что вы начали программу с совершенно правильной формулы, по-моему — что русская власть по сути своей репрессивна. И она в каждый момент своего существования действует репрессивными методами из, что называется, toolbox — то есть, той коробки, которая ей в этой момент принадлежит. А поскольку Путин у нас, как мы знаем, законник-адвокат изначально, то нам предлагают бесконечные законы, которые держат страну в смирительной рубашке.Но вообще, с моей точки зрения, наверняка эту поправку примут, несмотря на то, сколько людей и петиций было написано по этому поводу с просьбой это отменить, поскольку мы выглядим идиотически. Это самое натуральное возвращение к цензуре советского времени. И еще несколько месяцев, полгода, год — если это все остается в том виде, в котором есть, мы с вами, может быть, уже не сможем вести этот разговор. Потому что это новости, но одновременно это может быть и просветительская программа.
В. Дымарский
―
Это во-первых. А во-вторых, еще за этот год столько могут принять новых законов, что это все непредсказуемо.
Н. Хрущева
―
То есть, я была очень щедрой, когда сказала год.
В. Дымарский
―
Да-да. У нас стала банальностью эта фраза Ежи Леца, ее поначалу с удовольствием все повторяли, что когда достигли дна, снизу кто-то постучал. Так вот, уже перестали это цитировать, потому что это стало банальностью. Уже каждый день снизу кто-то стучит. Каждый день снизу раздается стук, и конца этому не видно, и уже никто и не ждет конца. Раньше говорили: «Ну этого не может быть, ну вообще уже». А сейчас спокойно: «Ну дошли, и чего дальше?» И пока непонятно, как на все это будут реагировать люди, и во что все это выльется.
Н. Хрущева
―
Например, меня пригласили прочитать лекцию в университете, а потом сказали: «Извини, пожалуйста, не приходи». Потому что это нужно куда-то с бумагой описывать, что и как я скажу, и вдруг будет выглядеть, будто я проталкиваю мнение американской прессы. Уже хуже быть не может.
В. Дымарский
―
Знаете, я вижу за вашей спиной фотографии Никиты Сергеевича, если я правильно понимаю.
Н. Хрущева
―
Да.
В. Дымарский
―
И я знаете о чем подумал, глядя на эту фотографию — о том, что все-таки и Хрущев, и Горбачев, и все наши немногочисленные реформаторы пришли сверху. Все-таки реформ в России снизу я практически не помню, или каких-то таких резких движений. Ну, 1917 год можно, конечно, вспомнить, но там нужно тоже очень сильно разбираться, как и что произошло. Там вообще-то очень много случайностей.
Н. Хрущева
―
В России снизу идут революции. Реформы не идут снизу.
В. Дымарский
―
Ну да, революции, назовем так. Хотя я считаю, что 1991 год — тоже революция по масштабам. Это же не просто реформа была.
Н. Хрущева
―
Да, но тогда вопрос: если бы Ельцина не было, закончилось бы это так, как закончилось? То есть тоже в определенной степени есть какая-то власть свыше, которая это несет.
В. Дымарский
―
Собственно говоря, вопрос мой простой очень. Ну что, сидеть и ждать, когда опять наверху появится какой-нибудь человек, который скажет: «Нет, так жить нельзя дальше, давайте поменяем все?» Или не все, хотя бы частично.
Н. Хрущева
―
Мы же сейчас, когда вернулся Навальный, ходили на эти протесты и к суду. И ответ власти был обычный ответ власти, когда закрыли все и сразу, и дальше начали практически ломать руки тем, кто пытался куда-то прорваться. С моей точки зрения, проблема России не только в том, что власть такая, а еще в том, что русский человек вспоминает о том, что у него есть свободы, раз в 20 лет. Я сразу говорю, я живу в Америке, поэтому меня можно атаковать, что я здесь не живу, хотя я сюда все-таки всегда приезжаю часто и всегда хожу на протесты.Если на улицы выходят тысячи, власть реагирует одним образом. Если на улицы выходят миллионы, власть реагирует совершенно другим образом. Если бы мы миллионами выходили перед 2012 годом, ситуация, может быть, не была такой, какая она сейчас. Еще в 2015 году вместо тысяч можно было выходить миллионами. Не выходим. Выходим уже когда совсем прижмет. И это вообще проблема России, конечно. Именно поэтому у нас сейчас происходит надежда на дворцовый переворот вместо того, чтобы увидеть революцию снизу. Еще и потому, что русский человек ждет до самого последнего момента, когда ему нужно выходить миллионами. А когда мы решили выйти миллионами, уже упс — и поздно.
В. Дымарский
―
Я сейчас что-то подумал: хорошо звучит — «дворцовый переворот». Звучит двусмысленно в связи с историей с дворцом. Собственно говоря, последние вот эти зимние выступления, когда Навальный вернулся, получается, что нам показали: будете выходить — вот, что с вами будет. И людей трудно обвинять в том, что они не выходят, поскольку они понимают. Что, выходить, чтобы оказаться в автозаке в лучшем случае? А в худшем…
Н. Хрущева
―
Люди пошли. Я пошла 23 и потом еще 30 января, и вообще никуда нельзя было пройти. И глушили все, даже Telegram-каналы невозможно было найти. Нужно было уйти из центра, чтобы понять, что это все происходит теперь у Красных ворот и так далее. То есть, это уже то, что даже русская власть еще не делала, а делали в Гонконге, в Белоруссии. И Россия уже потом научилась, как это — практически ломать ноги. Но были другие возможности до того, как сейчас совсем приперло. Многие эти годы можно было... Я, например, в 2015 году вышла к Красной площади — тогда как раз, по-моему, только начались иностранные агенты и, по-моему, фонд «Династия».
В. Дымарский
―
Дмитрия Борисовича Зимина.
Н. Хрущева
―
Я не помню точно, какие там были ограничения. И я пошла на Красную площадь, прицепила себе бумажку, на ней было написано «Путин — это Дик». По-русски это ничего не значит, а по-английски это значит, что он козел и так далее. Но по-русски написано. Стою, ничего не делаю, подходит ко мне милиционер, говорит: «А что это значит?» Я говорю: «Путин — это Дик». — «А что это значит?» — «Уходите отсюда, я ничего не делаю. Не трогайте меня, потому что я совершенно не протестую, просто у меня Путин — это Дик». Он меня взял за руку, отвел к метро, я говорю: «Хорошо, а почему вы так? Я же не хулиганю, не призываю к перевороту». Он мне сказал гениальную фразу: «Раз написано Путин, значит, ничего хорошего». Но, например, сейчас я бы в жизни не пошла, я бы испугалась, потому что теперь ты стоишь один, смотришь не в ту сторону — уже хватают просто так. А в 2015 году вполне.
В. Дымарский
―
Хорошо. Спасибо, Нина Львовна, за этот разговор. Я думаю, что мы еще не раз будем встречаться и в эфире, и может быть, вне его. Это была программа «Редколлегия» с Ниной Хрущевой. Всего доброго, и до новых встреч.
Н. Хрущева
―
Спасибо вам большое.