Пифагоровы штаны: Когда появился научпоп? - Интервью - 2020-02-04
А. Петровская
―
Добрый день. У микрофона Александра Петровская. Это программа «Пифагоровы штаны». Напротив меня – Александра Борисова, кандидат химических наук, преподаватель Университета ИТМО и президент Ассоциации по коммуникациям в сфере образования и науки. Александра, здравствуйте.
А. Борисова
―
Здравствуйте, Александра.
А. Петровская
―
Сегодня мы будем говорить нетрадиционно: не о каких-то открытиях, достижениях, публикациях, а о науке в целом. Точнее, о жанре научпопа. Я недавно стала интересоваться, и мне стало казаться, что научпоп расцветает буквально сейчас, всё больше программ, специальных проектов, которые пытаются рассказать и донести значимость тех или иных научных достижений. Так ли это, или действительно научпоп всегда существует вместе с наукой, и говорить о том, что это – сегодняшний тренд, было бы несправедливо?
А. Борисова
―
Отчасти это так, если брать на коротком горизонте. Я занимаюсь научной журналистикой с 2008 года, больше 10 лет, и если сравнивать с тем периодом, то сейчас, конечно, больше инициатив как журналистских, так и со стороны самих учёных, чтобы наука была более открыта обычным людям. Этому есть разные причины: прозаичные, вроде увеличения финансирования самой науки с тех времён, и более осмысленные, потому что сами учёные меняются, среда развивается.Есть такой термин – «башня из слоновой кости», учёный в ней сидит наверху и смотрит на всё, что происходит снизу, достаточно отстранённо. Такое положение дел несколько устаревшее, и поскольку наука делается во многом на бюджетные средства, то в каком-то смысле популяризация науки – это такой отчёт перед налогоплательщиками за то, что мы сделали. Поэтому да, в последнее время есть такой рост. Но в целом, конечно, это не новая сфера, и можно сказать, что популяризация науки существует практически столько же, сколько сама наука.
А. Петровская
―
Это движение, направленное в одну сторону? Откуда это движение начинается – со стороны учёных или со стороны общественности?
А. Борисова
―
Я бы начала объяснение с давней истории. Идея о том, что мы популяризируем науку, предполагает, что есть наука, как некоторая обособленная социальная среда, учёные – как профессия, которые обладают какими-то свойствами, которые их отличают от всех остальных, и есть некий внешний науке мир. Так было не всегда. Да, области науки выделились не так давно. Если вы вспомним каких-нибудь древних греков, они же всем занимались: и философией, и математикой, и физикой.
А. Петровская
―
Например, метафизика: она именно «мета» и «физика».
А. Борисова
―
Опять же, в средневековом европейском университете, если я не ошибаюсь, было 4 факультета: философия, богословие, юриспруденция и медицина. И философия была первой ступенью. Мы до сих пор несём отпечаток этой истории в том, что по-английски кандидат наук называется «доктором философии», PhD. Доктор философии по математике, химии и всему остальному. Тогда в философию входило в принципе всё, это знания о мире. Поэтому, с одной стороны, учёные были очень разносторонними сами по себе, от физики до теологии. А с другой стороны, это не было профессией как таковой. У Леонардо да Винчи были какие-то научные разработки, он был художником, а зарплату получал как устроитель фейерверков и разнообразных весёлых шоу при дворе миланских герцогов Сфорца.Поскольку учёный сам был частью более широкого социума, и это не было профессией, то не было как таковой популяризации, потому что учёный не был настолько отделён. Наверное, как профессия это формируется более или менее хотя бы неформально в каком-нибудь XVII-XVIII веке. Первые популяризаторские книжки адресовались женщинам, потому что тогда женщина ещё считалась не совсем человеком, а существом любопытным, немножко более недалёким. В XVIII веке была такая книжка: «Ньютоново учение для дам». Если простое изложение, то это – для дам. И потихоньку-полегоньку эта среда стала оформляться.
Но я бы сказала, что наука, как мы её знаем сейчас – это после Второй мировой войны, потому что был запрос на технические инновации, как в Советском Союзе, так и в Америке. Всё это очень бурно развивалось, вливались большие деньги. Наука оказалась на пьедестале как источник прогресса, оформилась централизованно для государства примерно в этот период. Здесь большая разница, потому что в начале XIX века учёный был сам себе режиссёр, продюсер и всё остальное. Эдисон занимался электричеством, внедрением этого, как инновации. Ему нужно было самому подумать, как это можно внедрить, потом найти и убедить людей, которые дадут на это деньги…
А. Петровская
―
Первый стартап просто.
А. Борисова
―
На самом деле, первый стартап – это вообще Иоганн Гуттенберг и книгопечатание. Про него можно почитать, он прямо натуральный стартапер. У него не было денег, печатный станок он не придумал – он его взял из Китая, но поскольку в Китае была ригидная система, это не пошло в инновации. Там печатал в основном, по-моему, по ткани. Он как-то поймал эту идею, ему показалось, что у неё есть будущее, а денег у него самого не было, он их реально поднимал, как стартапер. И конечно, если ты такой сам себе режиссёр и стартапер, то популяризация – это естественная часть твоей работы, потому что никто за тебя её не сделает. И нет такой ещё проблематики – надо нам популяризировать науку или не надо, потому что - ну а как иначе?Опять же, такое разделение между научной литературой и научно-популярной – это современная штука, потому что тогда, если ты хочешь изложить своё исследование, чтобы его увидели другие люди, твои коллеги-учёные, чтобы это можно было попробовать повторить, проверить – ты публикуешь. А дальше кто прочитает, тот прочитает. А сейчас это замкнутая среда, эти журналы распространяются по подписке. И потихоньку-полегоньку наука отпочковалась как профессия и немножечко закрылась. Отчасти из-за того, что она усложнилась и специализировалась, отчасти из-за того, что появилась вот эта вот инфраструктура вроде научных журналов, некая элитарность. И в какой-то момент оказалось, что люди перестали понимать, что это такое, почему это существует.
В космическую гонку всё было проще, потому что высокая репутация науки поддерживалась политическими причинами. Откройте в «Википедии» страничку NASA, и там можно посмотреть бюджеты, которые NASA имела во времена «лунной гонки», и они в 10 раз больше, чем сейчас – это абсурдные цифры. И была огромная популярность науки среди людей; по Америке есть метрики, соцопросы. Оказалось, что у людей научная грамотность была маленькая, они не то, чтобы очень много знали про науку, но при этом они её горячо поддерживали. Чтобы обеспечить эту поддержку и дальше, была гипотеза, что нужно, чтобы люди больше знали о науке, у них научная грамотность повышалась. Ну и потом последующее развитие показало, что дело не в знании, а в доверии.
И вот этот вопрос в той или иной мере и степени решает современная популяризация. Изнутри науки есть движение для того, чтобы обеспечить поддержку науки, быть более открытыми и рассказать людям о науке. А запрос снизу всегда условный. То есть, люди вряд ли приходят и говорят: «Расскажите-ка мне о бозоне Хиггса». Запрос снизу, скорее, на возможность распоряжаться своей жизнью. Наверное, этого стало больше с доступностью информации и интернетом, потому что у людей как минимум возникла иллюзия того, что им тоже всё это доступно.
А. Петровская
―
И они тоже знают.
А. Борисова
―
Если раньше авторитет врача был очень-очень высоким, он тебе говорит, и ты об этом не задумываешься; то сейчас в сфере медицинской коммуникации гораздо сильнее заметно, что у человека непосредственный интерес. Но это более-менее для всей науки, которая хоть как-то соприкасается, по крайней мере, в приложениях с обычной жизнью. Человеку нельзя просто взять и дать какое-то предписание в чёрном ящике. Если его не объяснить, то он будет его плохо исполнять.Возвращаясь, наконец, к вопросу: нового в современном научпопе – это то, что он старается быть более двусторонним. И, возможно, поэтому он сейчас более разнообразный. Потому что и учёные, которые занимаются популяризацией и рассказывают о науке, и научные журналисты, и лекторы профессиональные структурируются вокруг аудитории и запросов.
А. Петровская
―
У нас, к сожалению, времени сегодня не остаётся практически. Может быть, какой-то короткий ответ буквально на минутку. Мы разложили немножко в исторической перспективе, посмотрели назад, определили основные черты сегодняшнего научпопа, чем он отличается, откуда идёт запрос. У меня такой вопрос: что дальше, в будущем? Как вам кажется, куда будет расти научная коммуникация, в какую сторону, и что тот же интернет, медиакоммуникации могут дать?
А. Борисова
―
Я думаю, что вот это движение, которое наметилось – ориентация на аудиторию – будет больше, и эта работа станет, может быть, не частью самой профессии учёного, но частью работы научных организаций. Есть такой термин – «третья миссия университетов». Первая миссия – это образование, вторая – это научные исследования, а третья – это как раз некое изменение среды вокруг. Задача – работать не только со студентами и преподавателями, но и работать с широкой аудиторией. Не только ради привлечения студентов, а ради того, чтобы… Есть университет, а вокруг него есть город.Есть ещё такой модный термин – «непрерывное образование». То есть, университет некоторым образом несёт ответственность за среду вокруг себя, создаёт условия или внутри себя, или, выходя в город на открытые площадки, чтобы окружающие люди могли всю жизнь приходить, обновлять свои знания о науке и таким образом быть более восприимчивыми к этой меняющейся среде.
А. Петровская
―
Мне кажется, прекрасное будущее нас ждёт впереди в этом смысле. Спасибо. В гостях у нас сегодня была Александра Борисова, кандидат химических наук, преподаватель Университета ИТМО и президент Ассоциации по коммуникациям в сфере образования и науки. Александра, спасибо.