Состояние российской авиации - Леонид Якубович - Интервью - 2012-05-18

ИНТЕРВЬЮ: СОСТОЯНИЕ РОССИЙСКОЙ АВИАЦИИ

18.05.2012. 23:10

АЛЕКСЕЙ СОЛОМИН: Добрый день! В эфире «Эхо Москвы». Я, Алесей Соломин, приветствую вас. У нас в гостях известный телеведущий, народный артист России и летчик коммерческой авиации 3-го класса – не ошибся? – Леонид Якубович. Леонид Аркадьевич, добрый день!

ЛЕОНИД ЯКУБОВИЧ: Добрый Вам!

А. СОЛОМИН: А чем вообще управляет летчик коммерческой авиации 3-го класса?

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, я был допущен до самолета Як-40.

А. СОЛОМИН: Як-40 управляли?

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, это самая большая машина, которой я управлял.

А. СОЛОМИН: У Вас ведь почти 20 лет стажа, я так понимаю.

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, чуть меньше. С 94-го года.

А. СОЛОМИН: С 94-го года. Вы, наверное, как летчик посмеиваетесь над теми, кто летать боится и не любит?

Л. ЯКУБОВИЧ: Нет, я не посмеиваюсь, я…

А. СОЛОМИН: А как Вы относитесь к таким людям? Их очень много.

Л. ЯКУБОВИЧ: Я грущу.

А. СОЛОМИН: Грустите?

Л. ЯКУБОВИЧ: Да.

А. СОЛОМИН: Вот…

Л. ЯКУБОВИЧ: Это, как знаете, наверное, я так думаю, как вот верующий смотрит на неверующих.

А. СОЛОМИН: С грустью. Столько грусти…

Л. ЯКУБОВИЧ: Они как бы в церковь не ходят, поэтому, наверное, у них в жизни что-то не получается.

А. СОЛОМИН: То есть Вы считаете, что нужно летать?

Л. ЯКУБОВИЧ: Я так не считаю. Просто кому-то Бог дал летать, а кому-то не дал.

А. СОЛОМИН: Мы об этом, я думаю, еще поговорим обязательно, потому что людей волнует, как преодолевать вот эти ситуации. Все-таки для многих, если не для большинства наших сограждан, полеты – это суровая необходимость, это возможность быстро пересечь пространство, чтобы куда-то долететь вовремя, при этом переживая, может быть, не самые приятные минуты в жизни.

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, это совершенно две параллельные вещи. То, о чем вы говорите – это меня куда-то летят, а я говорил о том, когда я сам. Это разные вещи.

А. СОЛОМИН: Да, конечно. Безусловно. Вот на самом деле немного будет сегодня шуток в эфире, я насколько понимаю, потому что как нам представляется, нам – это вот мне и нашим слушателям, многим, в общем-то, дилетантам в этом вопросе, наверное, что отрасль в принципе, все составляющие, находится в глубоком кризисе. На Ваш взгляд этот кризис, он действительно один большой кризис, или есть какие-то проблемы?

Л. ЯКУБОВИЧ: Нет, он называется не большой, он системный. Авиация – это ведь в некотором смысле, я не ошибусь, если скажу, что это то, что находится на пике технологий науки, техники; это нечто толкающее вообще вперед. Когда-то давным-давно, если Вы помните, ну, или если Вы читали, собственно авиация и двинула так и технику, и технологию, и научную мысль…

А. СОЛОМИН: Конечно. И военное дело, в общем.

Л. ЯКУБОВИЧ: Конечно. Ну, война вообще катализатор всего. Сегодня, конечно, зрелище пока грустное по некоторым причинам. Во-первых, все с плеча, все с хрустом…

А. СОЛОМИН: По указанию?

Л. ЯКУБОВИЧ: Нет. По старой песне «мы наш, мы новый мир построим» в том смысле, что то сначала мы развалим. То есть то, что мы развалили – развалили, а вот на счет нового – не получается, потому что из всех прорывных технологий на сегодня, я не ошибусь, если скажу, это сухие миги в военном деле, это значит борта машины с изменяемым вектором тяги, Ан-124 и Б-200. Вот собственно 4 таких стратегических направления, это прорывные технологии. Иных нет. В гражданской авиации ничего нет, потому что все борта, которые сегодня даже если не летают, то все это разработки 80-х годов.

А. СОЛОМИН: Суперджет?

Л. ЯКУБОВИЧ: Суперджет… Ну, как про него сказать? Наверное, он неплохая машина, но он хуже бразильской однотипной. Нужно проверить по характеристикам – это все консультанты, все эксперты говорят. Кроме всего прочего Суперджет-100 состоит, насколько мне известно, процентов на 80, если не больше, из…

А. СОЛОМИН: Компонентов.

Л. ЯКУБОВИЧ: … из компонентов. То есть это в некотором смысле…

А. СОЛОМИН: Иностранного производства.

Л. ЯКУБОВИЧ: Да, это отверточное производство. То есть, вообще говоря, двигаться можно и потому пути, которым идет Запад. Там скажем, Англия, Франция, Америка объединились в одни большой консорциум. И можно такой же консорциум, скажем, создать с Китаем или с Индией, или и с Китаем и с Индией. Можем вообще почти по какому-то другому третьему пути. Это в гражданской, например, авиации, хотя и военной тоже. У Японии, насколько мне известно, своих самолетов нет, у них нет самолетостроения. Они закупают и неплохо себе на этом живут. То есть надо определить перспективы, если… ну, это решение не техническое, не научное, это скорее политическое решение: нам вообще нужна авиация или нет? Своя. Если она нам нужна, и это решение принято будет когда-нибудь, я так думаю, я, конечно, небольшой авиационный эксперт, но я полагаю, что это лет 15-17…

А. СОЛОМИН: То есть по сути поколение?

Л. ЯКУБОВИЧ: А так уже было. В начале прошлого века за 15 лет была создана советская авиация. Ну, и после войны она восстановилась. Те же 15 лет. Причем в силу закрытости нашей социалистической системы мы шли совершенно своим путем по технологиям, по технике, по науке и еще главное, что по принятию решения. А во-вторых, у нас было, не смотря на все разговоры, довольно лихо все сделано. Единственное чего только можно отметить, что мы обычно шагали по пути науки, техники, связанной с машиной, с металлом, очень часто и во многом забывая о том, что можно объединить в одно большое слово комфорт. Это касается пассажирской авиации, это военная авиация, потому что… ну, вообще, так сказать, удобства не рассматривались в первую очередь, отставлены были в угол, но тем не менее прогресс был замечательный. Если вспомнить, опять вряд ли я ошибусь, по-моему, 85 процентов всех научно-исследовательских институтов, КБ, авиастроительных заводов располагались в России, по-моему, 12 или 13 процентов – на Украине, включая ККБ, ОКБ антоновское, и что-то такое 2, наверное, или 3 процента где-то там в Узбекистане или Казахстане. Огромная была научная база, огромная техническая база и замечательная учебная база. Сегодняшние авиационные правила, АПы, ФАПы, не важно, они с точки зрения профессиональных людей… ну, в некотором смысле они нелепы. Они все пытаются что-то утилизировать, все подогнать – это очень смешная история, которая, кстати, и бесконечная при этом. Ну, глупейшие всякие распоряжения и разрешения на продление ресурсов – это как раз все и приводит к тому, что происходит. И контрафакты, эти детальки – это ж все уголовно-наказуемые деяния. Вы когда-нибудь слышали, что был какой-нибудь суд над теми, кто поставил контрафактную продукцию?

А. СОЛОМИН: Нет.

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, и я не слышал никогда. Хотя на огромном количестве каналов идут постановочные процессы в смысле «Суд идет», ну, хоть бы раз взяли в отрытом эфире и показали. Это же наша жизнь! Вы понимаете, что такое контрафактная деталь в двигателе самолета? Это же… ну, это можно хоть к терроризму. А сколько таких случаев? Причем расследования авиационных происшествий – следствие того, о чем мы с Вами говорим, тоже довольно странно. Различные мнения после заключения экспертизы. Эксперты МАКа, наверное, очень… и я точно знаю, что МАК – это высококвалифицированная организация, но тем не менее, если сунуть нос в интернет, количество противоположных мнений по поводу любого летного происшествия вызывает прямо недоумение.

А. СОЛОМИН: И, в общем, обосновано зачастую.

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, во всяком случае, они заставляют обратить на себя внимание, в том числе, ну, например, жуткий случай с погибшей хоккейной командой. Ну, немедленно гигантское количество людей спрашивает: вот заключение МАК, вот экспертные оценки, ребята, остался в живых один член экипажа, между прочим, он борт-инженер, он как вышел из больницы, так и исчез. Куда он делся? А где его-то мнение?

А. СОЛОМИН: Насколько я понимаю, я могу ошибаться, сейчас было распоряжение Росавиации не давать никаких комментариев сотрудникам и тем, кто связан с этой структурой, до завершения расследования.

Л. ЯКУБОВИЧ: Да кто спорит? Ну, расследование уже было. Но существует техническое расследование. Оно касается специалистов, и вероятно оно касается проверяющих органов, включая прокуратуру. Но существует же общественное мнение! Существуют же родственники погибших! Кто-то же должен… Это же, понимаете, на всю жизнь мой папа что-то там неправильно сделал, и из-за этого погибли люди, или мой папа – герой. И это на всю жизнь. А случай… ну, героические ребята, которые посадили борт в тайге. Помните?

А. СОЛОМИН: Да.

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, если разбираться, то это наслоение идиотизмов.

А. СОЛОМИН: Идиотизм привел к этой ситуации? Или…

Л. ЯКУБОВИЧ: Конечно. Видите, я когда-то придумал себе фразу… Может быть она правильная, я не пытаюсь доказать, ну, или доказывать кому-либо, но я так считаю. Любой героизм, наверное, и во время войны тоже, но в мирное время точно – это следствие чьего-то раздолбайства на земле. Кто-то что-то не довернул, не досмотрел, не докрутил, и кто-то потом своей кровью выводит себя и всех остальных из какой-то ситуации. Понимаете? Что же случилось? Мы награждаем человека, он на самом деле замечательный мужик, но он противу всего держал в рабочем состоянии взлетно-посадочную полосу. Это что? Это его дело? Что случилось-то? А почему ее все не держали в этом состоянии? И как можно было выпустить борт, в котором вся энергетика отказала? Как борт-то ушел? Сколько лет он летал? Это же счастье, что люди этой квалификации, этого психофизического состояния оказались в кабине. А, ну, как другие? Мы же не можем бесконечно зависеть только от того, повезет мне или не повезет, хороший летчик или плохой летчик. Это огромное количество составляющих, которые и называются безопасность полета. У нас, если посмотреть, наверное, в 90 случаях, 90 процентов случаев – ошибка пилотирования. Братцы, тогда возникает вопрос: а кого мы выпускаем? Кого мы за штурвалы-то сажаем? Но ведь это неправда. По всему миру, я в очень-очень многих странах был и с очень многими людьми-летунами разговаривал, гигантским уважением пользуются наши пилоты по разным причинам, потому что так учили, еще и потому что летать, на чем они летали и летают – это, конечно, большое удивление. С военной авиацией чуть получше дело обстоит, хотя тоже, согласитесь, что все сегодняшние разработки, ну, кроме, повторяю, бортов с изменяющимся вектором тяги…

А. СОЛОМИН: Мы сегодня говорим об авиации, о состоянии авиации, о ее проблемах и о, может быть, каких-то положительных вещах. Леонид Аркадьевич, Вы сказали, что в 90 процентах случаев – это ошибка пилотирования…

Л. ЯКУБОВИЧ: Так по данным…

А. СОЛОМИН: Да.

Л. ЯКУБОВИЧ: … я когда читаю, так во всяком случае я ловлю…

А. СОЛОМИН: А вообще вот отказ техники сам по себе… Вот есть разные мнения на этот счет. Как Вы считаете, сам по себе отказ техники возможен без участия человека в этом?

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, мир не совершенен. Но полагаю, что… Вообще я когда, извините, скажу, пришел в авиацию, я обнаружил, что там ничего экстремального нет, совершенно безмерно спокойный, уравновешенный мир. Если все в порядке… Еще раз повторяю, мир не совершенен, и, конечно, может быть один случай там на тысячу, когда отказ техники. Ну, во-первых, летчики, прошедшие школу российской советской авиации, выкарабкаются в 97 случаях из 100, это точно. Но еще раз повторяю, в авиации не может быть и не должно быть в мирное время героизма…

А. СОЛОМИН: Но ведь есть ошибки не только летчиков.

Л. ЯКУБОВИЧ: Так я про это и говорю. Полет – это следствие гигантской работы на земле. Огромное количество людей, организаций создавали машину. Огромное количество служб соблюдают машину на земле, соблюдают в том смысле, что ее технически обслуживают, ее правильно заправляют правильным топливом, обрабатывают перед вылетом. Кстати, последний случай. Ну, как это может быть так?

А. СОЛОМИН: Под Тюменью?

Л. ЯКУБОВИЧ: Да. Значит, это борт называется «верхний план», у него крылышки сверху.

А. СОЛОМИН: АТР-72.

Л. ЯКУБОВИЧ: Да.

А. СОЛОМИН: Французский самолет, если не ошибаюсь.

Л. ЯКУБОВИЧ: Там ведь это переходный период: днем тепло, ночью похолодало, под утро опять стало чуть теплеть. А здесь снизу посмотрели, видимо. А взять лесенку, залезть и посмотреть на то, что там сверху… Понимаете, разговор о том, что пилот имеет право принять решение и не обрабатывать борт, ну, по крайней мере, для меня сомнительно. Существует регламент перед выпуском борта в воздух. Значит, наземные службы должны были его обработать. Дальше возникает миллион вопросов: чем обрабатывают? Качество этой обработки? Почему не обработали? И все такое прочее. И более того, ну, там можно говорить о том, что если бы он пролетел минут 5 в горизонте, а не ушел бы резко вверх, то, может быть, это спасло бы положение, просто корка сбилась бы.

А. СОЛОМИН: Сбилась. Да.

Л. ЯКУБОВИЧ: Но все равно, ну, что это значит, объясните мне. Ну, да, кто-то не досмотрел… Причем как-то сразу все обрывается. Огромная трагедия, причем трагедия, я думаю, страны трагедия. Это ж наши люди погибли. Я не убежден, что приказ Росавиации по поводу закрытия всех данных вообще имеет право на существование. Это же, что называется, родная кровь, родственники. Тогда скажите, ребята, ведется расследование, оно находится на таком-то уровне, потом через некоторое… да, вот на таком-то уровне, предположительно… Дайте какую-то информацию. Мы же волнуемся.

А. СОЛОМИН: Вот, кстати, к сравнению. У нас этот процесс достаточно длительный и скрупулезный, я имею в виду процесс расследований, и порой когда уже публикуются причины официальные того или иного происшествия, это проходит уже длительное время и об этом происшествии… ну, о нем не забывают, оно отходит куда-то уже.

Л. ЯКУБОВИЧ: Забывают, забывают.

А. СОЛОМИН: А вот совсем недавно произошло крушение, тоже ужасное, в Пакистане и информация поступала практически сразу. В тот же день стало известно, что у него взорвались баки. В тот же день стало известно, что загорелся воз. То есть вся эта информация поступала на ленты агентств оперативно.

Л. ЯКУБОВИЧ: Я думаю, что так и надо. Другое дело, что мне кажется, все это имеет отношения к вывернутому этому миру, 21 веку. Я бы не стал так педалировать вопрос о катастрофах вообще. Ну, что-то уж очень много негативной информации, бесконечная, во всех новостных программах кто-то кого-то убил, кто-то кого-то обокрал, кто-то сбил, а кого-то машиной, упал самолет. Бесконечно. Что таких случаев не было раньше? Было. Писали об этом меньше? Писали меньше. И правильно.

А. СОЛОМИН: Я думаю, это объясняется тем, что таких случаев происходит не так много и интерес – не интерес, плохое слово – телезрителей, слушателей это беспокоит, это их страх.

Л. ЯКУБОВИЧ: Вы знаете, я думаю, что Вы не ошиблись, это интерес. И это еще страшнее. Это такой плохой интерес. Его надо гасить. Вообще меньше надо про это говорить, может быть, меньше случаев будет. Просто меньше об этом говорить.

А. СОЛОМИН: Тогда будет создаваться ощущение, что это замалчивают…

Л. ЯКУБОВИЧ: А что такое человек?

А. СОЛОМИН: … что-то скрывают.

Л. ЯКУБОВИЧ: А что такое человек? Человек есть вера. Человек без веры жить не может. Человек должен верить в лучшее. И в некотором смысле, ну, и все мы… ах! Мы все верим в хорошее, что у нас вообще все хорошо, не в смысле у нас в стране, а вообще в мире. Это надо поддерживать как огонек в печи. Если человеку говорить, что ты талантлив, ты замечателен в любом деле, увидите, через некоторое время и правда так будет. Еще раз говорю, вопрос ведь в чем? Чего мы хотим добиться-то? Люди, которые сидят за штурвалом, божественного предназначения люди. Знаете, когда-то давным-давно в городе Одессе шел по улице человек в форме капитана дальнего плавания, их было несколько таких. Фамилия ему была Гришин. Не знаю, жив он или нет. Вся Одесса, которая встречалась ему на пути, останавливалась, снимала шляпы и кланялась, как раньше кланялись попу, который шел по улице, или купцу 1-й гильдии. Капитан 1-го ранга, капитан дальнего плавания – уважаемый в Одессе человек, его знали все.

А. СОЛОМИН: Конечно.

Л. ЯКУБОВИЧ: Таких было всего человек 10-15. Я абсолютно убежден, что если мы на улице видим летчика, надо останавливаться, показывать пальцем ребенку и говорить: «Смотри, смотри, летчик пошел», как раньше показывали на орденоносца, потому что пошел человек, от которого когда-нибудь будет зависеть моя жизнь. И от того, как мы к нему относимся, так и он будет относиться к нам. Он уважаемый человек. Каждый, кстати… Вот я помню, на заводе я работал, дядя Сережа, слесарь-лекальщик, и мы ходили и мне… Когда я только пришел, мне говорили: «Смотри, смотри, дядя Сережа работает». Он знал, что смотрят на него, и что водят людей на него показывать. И он не раздувал, но это гордость, рабочая гордость. Каждая профессия… Как мы ходим в консерваторию или на художников на каких-нибудь, вот так надо относиться к людям в погонах вообще, а к летчикам тем более, вообще к любым летчикам, совсем к любым.

А. СОЛОМИН: Но у нас ведь, кстати, даже не очень хорошо представляют себе, кто такой Туполев, кто такой Сухой. Вот история этого вопроса, она не… Все знают Гагарина.

Л. ЯКУБОВИЧ: Да и то потому, что… Но дальше уже все.

А. СОЛОМИН: Да.

Л. ЯКУБОВИЧ: Дальше все. Вдруг неожиданно промелькнула информация, дикая совершенно. Кто-то поднял вопрос, что хватит награждать их звездами героев. Что такое, в конце концов? Ну, сколько можно?

А. СОЛОМИН: Летчиков, Вы имеет в виду?

Л. ЯКУБОВИЧ: Космонавтов.

А. СОЛОМИН: Космонавтов.

Л. ЯКУБОВИЧ: Я ахнул. Человек, которому это пришло в голову, у которого повернулся язык сказать это вслух, с этой секунды больше никогда не будет работать на государственной должности. Он изгой. Он неуважаемый человек в этом обществе. Он может жить в Занзибаре или, например, в Гондурасе, тогда может быть. Здесь нет. Люди рискуют жизнью… Другой вопрос: зачем это надо? Нужно ли нам это вообще? Ну, в принципе каждый ходящий в космический полет идет на риск. Мы не совершенны. Я думаю, в некотором смысле мы вообще… человечество заторопилось, например, с атомной энергетикой. Я так думаю. Это мое мнение. Все так спешно семимильными шагами побежали в атомную энергетику и немедленно же стали хлебать то, что обозначается словом «Чернобыль» или «Фокусима». Вероятно, но мы не созрели еще. Может быть надо бы потише, step by step, шаги мельче. Что же касается авиации, то может быть это предтеча всего, к чему мы потом когда-нибудь приблизимся, ведь из авиации тот же космос. И даже то, что мы сегодня называем прорывными технологиями, тоже связано с авиацией во многом.

А. СОЛОМИН: Вот, кстати, летчики-испытатели же не менее герои, чем космонавты, люди, которые поднимают в воздух машины, ну, машины будущего, в общем-то.

Л. ЯКУБОВИЧ: Вот интересная история. Кто-нибудь о них хоть что-нибудь знает?

А. СОЛОМИН: Я думаю, ничего.

Л. ЯКУБОВИЧ: Но я вот в прошлый раз, когда я здесь был… Вот, кстати, у Вас там в распечатке Квочёр написано, нет он Квочур. Квочур, Пугачев – это люди-легенды. Я называю две фамилии, просто они в СМИ проскочили, по той простой причине, что они представляли наших за рубежом, там в Ля Бурже и еще где-то. Но уверяю Вас, летчики категории палубной авиации – это вообще что-то невообразимое. Человек… Я лично, я человек представить то, что они делают, не мог. Я это видел. Я Вам до сих пор говорю, что этого не может быть. Это что-то лежащее за гранью моих представлений о человеческих возможностях. Они боги.

А. СОЛОМИН: А для государства они что-то представляют? Я имею в виду, их заслуга, она выражается как-то помимо там денежного какого-то эквивалента.

Л. ЯКУБОВИЧ: Этого я не знаю. Вы говорите там про испытателей? Вот я Вам приведу один пример. Это, кстати, военных летчиков касается тоже, ну, например, тех, кто летает на истребителях. Перегрузки свыше семи, а это нормальная работа… в боевых условиях это говорить не о чем. Так вот перегрузки свыше семи – это маленькие, но необратимые изменения в организме. И еще я Вам скажу, ведь проблемы наслаиваются одна на другую, если их сложить вместе получится, повторяю, огромная системная…

А. СОЛОМИН: Кризис системный.

Л. ЯКУБОВИЧ: Да, проблема. Ну, смотрите, летчик, ну, в военном училище заканчивает, наверное, лет в 18. Вот я Вам доложу… Вы тоже можете спросить это, я думаю, я не ошибаюсь. Летчик 1-го класса, летчик-снайпер, военный летчик 1-го класса и летчик-истребитель – это, наверное, годам к 36. Сколько ему осталось летать?

А. СОЛОМИН: Сколько? Когда он уходит?

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, в 45, наверное.

А. СОЛОМИН: В 45?

Л. ЯКУБОВИЧ: Значит, ему 9 лет летать причем, я тогда повторяю, очень нервная, очень… Нервная имеется в виду концентрированно-нервная работа с очень большой подготовкой, с очень большими техническими науками и с очень правильной психофизикой. Там других людей не бывает.

А. СОЛОМИН: И постоянное присутствие риска, в общем-то, или он сводится…

Л. ЯКУБОВИЧ: Да нет. Все равно этот риск сводится все равно к тому, насколько ты готов к этому. Риск, конечно, существует, особенно у испытателей. Но, тем не менее, Вы понимаете, сколько вложено денег, труда государства, чтоб подготовить такого летчика такой квалификации? Как же надо к нему относиться, чтобы эти оставшиеся 9 лет он выполнял свою работу качественно? Я к чему говорю? И Вы это знаете, и я это знаю. Во всяком случае, можете представить себе. Приходит человек на работу, садится в кабину. Все должно быть у него в голове сконцентрировано для того, чтобы выполнить работу, ради которой он сюда пришел. А у него полмозга, знаете, о чем думает? О том, что у меня больной ребенок, сколько я получаю, устроился мой… она, жена отвела его в детский сад, а взяли ли его в этот детский сад или его надо через весь город тащить. Человек, начальник, вообще кто-то, кто только что испортил настроение пилоту перед вылетом, наорал, обхамил, еще чего… не знаю чего, подлежит немедленному увольнению, это полное служебное несоответствие. Сколько раз такое было? Вообще людям портить настроение нельзя. Это хамство. Это нехорошо. Но тем более этот человек, я сейчас про них говорю, должен быть огромным количеством, если хотите, такой благости.

А. СОЛОМИН: Хотел Вам напомнить еще один печальный случай. Самолет ТУ-154М в Сургуте, который к счастью… большинство… Там, по-моему, трое погибших. Большинство людей удалось спасти, но было очень много проблем хотя бы с тем, что люди не знали как себя вести в самолете. Не моги открыть эти двери аварийные.

Л. ЯКУБОВИЧ: Кстати, Вы обратите внимание, насколько неизменно, что странно, повторяемая фраза вот на борту, вы приходите в пассажирский борт, там все рассказывают: у нас вот проход, вот тут запасные выходы, в случае там чего-нибудь маску сначала одеть на себя, потом… Это напоминает мне в некотором смысле правила в лифте, правила пользования лифтом. Я так думаю, что они написаны для глубоко сумасшедшего человека. Я не представляю себе, чтобы по сегодняшним временам существует в городе хоть кто-нибудь, кто не знает, как пользоваться лифтом. А как дверь-то открыть? А если что-нибудь? А больше того, а как покидать самолет? Раньше мне объясняли, а как по трапу, а как то… Ну, у меня, конечно, картинка эта есть, но кто ее читает. Значит, дело стюардесс не только еду разносить. Идите по салону, особенно на долгие дистанции, посмотрите, пожалуйста, перед вами, если в случае чего… тихонько каждому. Никакой паники. Это очень нормальный, правильный разговор в том месте, для которого этот разговор и приспособлен. Понимаете, никто ничего не объясняет. Мы входим в зону турбуленции, давайте пристегнемся. Половина пассажиров на борту, 90 процентов вообще не знает, что такое турбуленция. Ну, что это? А пристегиваться надо по причине того, что на самом деле это опасно. И я Вам могу доложить, что в некоторых районах мира существует такая штука, я не знаю, до сих пор она как-нибудь описана или нет, называется «турбулентность ясного неба». Ну, если в просторечии, могу Вам сказать, что это такая дырка, вырезанная в атмосфере. Просто дырка. По какой причине она возникает неизвестно. Шел, шел борт, потом ух, и провалился на 3 километра. Значит, если ты не пристегнут, то это головой о потолок и сломал себе шейные позвонки. Но это ж надо объяснить. А что такое «пристегните ремни»? Вы же знаете, что треть не пристегивается вообще, потому что плевать они на это хотели…

А. СОЛОМИН: Да, в общем-то…

Л. ЯКУБОВИЧ: Конечно. А зачем?

А. СОЛОМИН: … включается, когда начинается.

Л. ЯКУБОВИЧ: Если бы нормальный человек бы шел… Каждое действие рождает противодействие. Мы, кстати, говорим, в том числе, о качестве работы с пассажирами. Мы же любим, когда нас по голове гладят. И вот ходит стюардесса и говорит: «Извините, пожалуйста. Я прошу Вас пристегнуться, не почему-нибудь, просто может произойти, знаете болтанка, и, не дай Бог, Вы упадете…» Тогда я понимаю, ко мне подошли, и я пристегнулся.

А. СОЛОМИН: Многие пассажиры ощущают себя полностью доверенными в чьи-то чужие руки и думают, что если, не дай Бог, что-то случится, то это все равно фатально. Вот зачем я буду пристегиваться, если самолет упадет, кто выживет? Лучше пусть этого не происходит, вот они иногда…

Л. ЯКУБОВИЧ: Когда я сюда шел вольно или невольно, хотя у меня определенный опыт есть, я себя настраивал на то, что мы с Вами будем разговаривать в прямом эфире. Летчик приходит на работу психологически настроенный на то, что ему надо сейчас держать борт, рулить, взлетать, держать его в горизонте там и так далее. Любая эволюция борта в воздухе – это психологический настрой летчика. Если вы сидите за штурвалом, у вас организм получает команду от мозга, вот сейчас крен у нас будет направо там 15 градусов, и я к этому готов. Те, кто сидят за мной, вообще не понимают, что происходит. Логично. Никто ж не предупреждает.

А. СОЛОМИН: Ну, да. И под градусом еще…

Л. ЯКУБОВИЧ: И при этом… Это 2- вопрос. Обратите внимание, практически, я думаю, в 80 процентах всех западных авиакомпаниях, всех бортах, которые поднимаются в воздух, все они имеют телевизоры. Ничего проще нет. Встроены ли в кресло впереди стоящее, на потолке ли, и пилот при взлете или на посадке включает камеру, которая у него стоит по курсу, и я вижу, куда я еду. Там даже есть курсор и видно, где я нахожусь, сколько мне осталось. Чего не установить-то их, объясните мне. Это, я думаю, будет стоить чуть дешевле, чем поставить видеокамеры в тех пунктах, где надо голосовать за Государственную Думу.

А. СОЛОМИН: И, кстати, я по своему опыту могу сказать, что это очень успокаивает.

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, конечно. Все должно быть настроено на то, чтобы я комфортно себя чувствовал…

А. СОЛОМИН: И понимал, что происходит.

Л. ЯКУБОВИЧ: Обратная связь. Вот, например, смешно, смешно, но один человек пошел по проходу в туалет, но в некотором смысле у меня изменилась аэродинамика. Понимаете?

А. СОЛОМИН: От одного человека?

Л. ЯКУБОВИЧ: Конечно. Один человек пошел по проходу. Другое дело, что машина выровняет это там… но, тем не менее, теоретически, да. Мне надо сделать все, чтоб на борту, особенно пассажирском борту, все должно быть спокойно, потому что это может сказываться на моей работе летчика. Вы представьте себе, значит, в воздухе, ну, на пассажирских бортах, ну, на военных, конечно, тоже, но на пассажирских, командир корабля – Бог, он все, он командир корабля, он сам себе пилот, он прокурор, вообще он главное действующее лицо. Слово командира корабля незыблемо в воздухе. Более того все рекомендации, которые следуют от диспетчера или от кого-нибудь иного, принимаются им только как информация. Все равно крайнее слово лежит за командиром корабля. С этой точки зрения, создание психологического климата на борту – тоже его работа, это значит надо готовить как-то экипаж, в том числе и стюардов, которые там на борту. Все вместе это составляет то, о чем мы с Вами говорим. Это безопасность полета. У военных летчиков другая история. Там во многом зависит… ну, это всегда так, зависит еще от психофизики самого человека. Как только их двое опять включается великое понятие, которое, я думаю, что родилось как раз там… Нет. Наверное, оно во флоте родилось. Это великое слово – экипаж. Другого слова просто не подберешь. Это туда все вмещается и психологическая совместимость, и подготовленность, вообще все. Великое слово доверяют друг другу. Это же тоже как-то готовить надо. Не дай Бог, это сломать. Трещина в экипаже может привести к непредсказуемым последствиям. И за этим надо очень хорошо следить. Я не знаю, кто за этим сейчас следит.

А. СОЛОМИН: Вот то, что мы затронули уже немного, проблема алкоголя. С одной стороны выпивающие и им это позволено пассажиры, которые могут начать себя неадекватно вести. С другой стороны ведь были случаи, когда командиры воздушного судна начинали полет в состоянии алкогольного опьянения.

Л. ЯКУБОВИЧ: То, что Вы говорите грустно до безумия. Ну, знаете, есть великое, очень правильное выражение: не надо судить по привратникам о храме. Ну, был один случай, ну, два. И не надо говорить уж так уж… неправда это. Ну, неправда это. Во-первых, существует предполетный контроль. Если какие-то долбаки прошли его в пьяном состоянии, я не очень представляю себе, как они это сделали, равно как я не очень себе представляю, как граждане могут пить за штурвалом в воздухе, то есть я не очень это себе представляю, но, наверное, нашелся какой-нибудь, извините за вульгаризм, урод. Ну, они такие же люди как и все. Конечно, из 10 тысяч один может, но почему про него надо говорить? Ну, что ж мы про остальных-то молчим? Хорошо ли это?

А. СОЛОМИН: Это нехорошо, безусловно. Но я объясняю, потому что полет, как Вы говорите, это нормальный процесс…

Л. ЯКУБОВИЧ: Конечно.

А. СОЛОМИН: … это нормальный полет, это нормальная история, поэтому она не попадает в новости. В новости попадает то, что ненормально.

Л. ЯКУБОВИЧ: Я не понимаю, почему это попадает в новости. Ну, что собственно происходит? Что же мы не говорим… Вдруг неожиданно в новостях проскочило сообщение, что сегодня такого-то числа летчик 1-го класса, сегодня день, когда он налетал там 30 лет и налетал там, скажем, 27 тысяч часов, и мы всей страной поздравляем этого человека, который сегодня… и так далее. Ну, так это… почему мы про это не говорим? Почему говорим про того, который там выпил и напился? Кто это? Я не хочу про него знать ничего. Я хочу знать про летчика, который показал что-то невероятное или достиг какой-нибудь высоты в 30 километров, или он что-то такое сделал на Фамборо, что там мир ахнул. Ну, что мы про это-то не говорим никогда? Посмотрите, что делается? Значит, мы рассказали про Квочура или про Пугачева, я не помню, только тогда, когда они катапультировались с истребителя, который рухнул где-то. Ну, что? Что такое? Почему? А до этого что? Вот это атмосфера недоброжелательной… какое-то странное выискивание, какое-то странное ковыряние, извините, в прыщах. Ну, есть же огромное количество хороших, добрых фактов про этих людей, от которых зависит наша жизнь. Ну, что же мы про них-то так? Ну, что случилось?

А. СОЛОМИН: Вот мы с Вами перед эфиром немножко успели поговорить о том, как собственно… государство, как, не знаю, военные ведомства заботятся о них.

Л. ЯКУБОВИЧ: Я не знаю, как военные ведомства о них заботятся. Когда-то Бог свел меня с человеком легендарным. Летчик – герой России, который по своей инициативе за свои деньги, ну, или с товарищами со своими… Я, когда увидел, я совершенно онемел от восхищения. Он чуваш и он в Чувашии поставил 6 памятников погибшим летчикам, своим товарищам. Брал старую технику, восстанавливал ее, ну, планер восстанавливал, ставил на постамент… Я стал с ним ездить на открытие этих маленьких памятничков. В одном месте, в одном чувашском городе такой заброшенный парк, теперь он называется парк имени летчика Константинова, вот на постамент поставили вертолет в память об этом погибшем летчике. Я краем глаза ухватил группку пацанов, которые прямо напротив этого скверика, они сидели там на корточках, кто сидел, кто стоял, и пили пиво из бутылок. Дальше вот открытие памятника, я ведь не зря про это говорю, вот открытие памятника, стоит группа людей, стоит этот человек, стоит вдова с дочерьми, мы стоим, 2 фотографа, и я смотрю, как ребята там поставили бутылки с пивом и медленно подошли потихонькой, и встали за нашими спинами. И я услышал ухом, как один другому говорит: «Сигарету брось». Тот говорит: «Что это?» Он говорит: «Ну, мы памятник открываем». МЫ памятник открываем, молодые пацаны. И у меня побежали мурашки по коже. И я говорю: «Николай Федорович, а давай поставим это на промышленные рельсы. Что мы сами-то?» Он говорит: «У тебя не выйдет ничего». Я человек настырный, я стал ходить по Министерству Обороны, я обошел всех замов, все подписали бумагу о передаче мне, лично, списанной военной техники, планеров, разобранной. Все подписали, все до одного, включая статс-секретаря, все… зам по тылу, зам по вооружениям, по воспитательной работе зам. Все. Больше того, я был у Грызлова, я был у Миронова. 3 года я ходил по всем, причем мне говорили, что отдать списанную технику для установки в качестве памятника их летчикам погибшим, их, дешевле, чем, скажем, утилизовать ее, потому что на утилизацию тогда не было денег. 3 года я ходил. Знаете, чем это кончилось? У меня письмо, подписанное Мироновым, тогдашним председателем Совета…

А. СОЛОМИН: Федерации.

Л. ЯКУБОВИЧ: … Сенаторов и председателем Государственной Думы, и министром Обороны, два письма, где конкретно фабула такая, сюжет. Там написано: «Ваша инициатива замечательна и продолжайте этим заниматься. Мы не возражаем. Подпись». И ничего. Я… Понимаете? Как сказать? Память – это фундамент, на котором строится будущее. Не будет будущего без памяти. Я когда в Йошкар-Оле на базе авиации ФСБ увидел мемориал, туда свезли отовсюду, я не знаю, как они это сделали, всех летчиков, погибших в Афгане. Это летчики пограничной авиации, ну, комитет госбезопасности, КГБ. Там стела, там памятник, вечный огонь горит, колокол и во взлетном режиме стоит потрясающе восстановленный вертолет. Ну, невероятная история! Я был, когда закладывали камень, я много раз там был, и крайний раз, когда я там был, я понял, то есть я убедился, для чего все это делает от того рассказа про тот первый памятник. Я увидел, как детей туда приводят. Если этого нет, то не на что рассчитывать. А никто… они же своими руками это сделали по собственной инициативе. Генерал-лейтенант Гаврилов, герой России. Они где-то, как-то находят людей, собирают. Это такой позыв. Но то, что он мне сказал: «У тебя не выйдет», я усмехнулся, и теперь я с грустью говорю: «Не выйдет». Может быть это самое важное, что существует вообще в человеке, это память. Мы говорим о проблемах авиации? Вот с этого надо начинать. Потом все остальное. Потом можно говорить о замечательном летном учебном центре в Ульяновске. Потрясающий центр, где стоят тренажеры, нами сделанные. Ленинградцы сделали эти тренажеры замечательные. Может говорить о проблемах. Вы знаете, сколько инструктор получает?

А. СОЛОМИН: Нет.

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, это смех один. И дальше, что происходит? Инструктора сами переучиваются на какие-то самолеты, другие борта, другие типы и уходят. Огромный центр ульяновский, замечательный центр! Я там был.

А. СОЛОМИН: Ну, это отчасти ведь и является первопричиной кризиса, в который мы вошли.

Л. ЯКУБОВИЧ: Все. Решение, еще раз говорю, решение политическое надо, чтобы кто-нибудь решил, нам нужна авиация или нет. Когда-то…

А. СОЛОМИН: Заявления были.

Л. ЯКУБОВИЧ: Это все заявления. Видите, когда-то и атомная энергетика тоже ведь развилась только с одного. Иосиф Виссарионович нахмурил бровки, Сталин нахмурил бровки и сказал, будет. И создалось. Это решение политическое. Второй вопрос: кто это сказал? Это решение государства. Нам это надо. Если такого решения не будет… Видите, - как сказать? - частники могут даже самовары делать и все, что угодно, но создавать авиацию частник не может. Он может пользоваться достижениями. Да, может. Отверточное производство. Да, может. Все равно он будет пользоваться теми данными науки ли, техники, технологии, которые принадлежат и сотворено государством. По-другому не будет. Либо такое решение будет принято, либо, значит, надо принять решение, что эти деньги, это 15 или 20 миллиардов долларов надо тратить на закупку самолетов. Но то, что мы берем сегодня в лизинг… Ну, оно же 20 лет где-то летало.

А. СОЛОМИН: Да.

Л. ЯКУБОВИЧ: А новое? А на новое мы не хотим, потому что я частник. Что ж я буду тратить столько денег? Мне ж надо получать. А что я буду тратить на новое, когда я могу в лизинг взять то, что летало 20 лет? И на этом железе пусть он летает. Ну, хорошо. Ну, бывают случаи, ну, отказ. Ну, и наплевать. Контрафакт тоже переживем. И это все то пока. Пока петух не клюнет. А если это государство, то государство будет за… Где самолеты Ил? Они ведь очень хорошие. И замечательная база сохранилась.

А. СОЛОМИН: И у Президента, по-моему, Ил.

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, у Президента там несколько. У него Ил, и туполевская база стоит. Туполевца сохранили. Это же… Ой! Эта такая грусть! Я когда приходил на завод, на котором я начинал, когда мне было – ай-ай-ай – 16 лет… Ой, как это все грустно! Когда-то я ходил по заводу, меня все интересовало, где этот винтик, с которого началась вот эта машина. А! А сегодня они выполняют заказы, по-моему, для «Боинга», разработки они ведут, туполевцы. А где же наше-то все? Поэтому будет решение, будет у нас авиация. Еще, повторяю, еще более или менее такое положение стабильное с морской авиацией, но тоже все же развиваться должно. Сейчас вроде Яки должны поступить новые, но… туполевцы уже… 204-ая машина так и не пошла вроде. Там одна, два борта илюшинские машины… Все остановилось. Грустно, девушки. Это грустно.

А. СОЛОМИН: Вот возвращаясь к военной авиации, к военной технике, сейчас очень много разработок, очень много исследований идет в сторону беспилотных летательных аппаратов, ну, в плане разведки, если говорить. И даже раздаются громкие слова о том, что, в общем-то, за этим будущее. Как в свое время за авиацией было будущее в принципе…

Л. ЯКУБОВИЧ: Это определенный вектор в военной авиации. Иного не будет. Беспилотники воевать не могут.

А. СОЛОМИН: Да.

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, так об этом же разговор. Они займут свою нишу, и правильно, потому что то, чем занимается беспилотник, ну, это направление, информация на малых высотах или на больших высотах, он же маленький, относительно маленький, его и не видно, да и потерять его не страшно, человека же там нет. А в боевых действиях?

А. СОЛОМИН: Ну, мы пока все равно… то есть мы пытаемся как-то въехать на этот конвейер, но у нас пока вроде не особо и получается.

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, это руки… Понимаете? Когда стали уезжать мозги в прошлом веке, ну, все ахали, охали, но тоже ничего, но уже и руки уехали. Ну, нет никого. Слесарей нет. Нет лекальщиков, токарей. Обыкновенных рабочих рук нет. И это печальная история. Их воспитывать надо. А у нас ремесленных училищ нет. Я когда-то давным-давно, я был одним из соучредителей авиационного, ну, аэроклуба в одной губернии, ну, это было в 95-м году, по-моему, я разработал целую программу… Я принес в Министерство программу подготовки бесплатной ребят… Ну, там авиационный класс. Ребята будут ходить ко мне, те, кто по здоровью пройдет, и будут заниматься у меня по воскресеньям, и будут себе летать, я их научу летать. Что произойдет? Он пришел ко мне в 8-м классе, в 10-м он выпустился. За 2 года я ему примерно дал налет в 40 часов. И он спокойно по согласованию с министерством, если захочет, идет в летное училище, имея за спиной 40 часов налета. И мальчик уже психологически готов к тому, что я хочу быть летчиком военным или гражданским. Никуда это не пошло. Никому это не надо. Я думаю, до сих пор существуют… Теперь какие-то существуют центры, но результата мало.

А. СОЛОМИН: Вот наш слушатель Зайнулла Гаджиев вот пишет: «Российские самолеты не отвечают международным требованиям, поэтому закупаем за рубежом».

Л. ЯКУБОВИЧ: Ну, это замечательно. Вот я Вам в ответ могу сказать одну любопытную вещь. Вдруг неожиданно администрация Бермуд высказала претензии Росавиации по поводу качества нашего топлива. Можете представить, какое отношение Бурмуды имеют к Росавиации? Это довольно странная история. Они никуда не были посланы, а как раз с точностью до наоборот. А вот причина-то одна. Огромное количество, огромный процент, наших бортов в воздухе зарегистрировано там. У нас регистр очень дорогой. Частная авиация почти 100 процентов зарегистрирована за границей. Как себе представить, у нас в воздухе летают борта, приписанные вообще к другим государствам. Что такое? Ну, почему нельзя как-то все сделать комфортно, удобно для нашего, для российского человека? Я должен… Я здесь живу. Это мой дом. Ну, все вместе должно быть неудобно. Сегодня вместо специалистов, которые руководят авиацией, сидят кто? Менеджеры. Ведь никто не будет скрывать, что в Советском Союзе назначение генерального конструктора авиационного предприятия – это прерогатива Политбюро, ну, если не Политбюро, то во всяком случае правительства. Сегодня назначает генеральным директором, генеральным конструктором хозяин. Ну, что? Чего ждать? Ну, чего ждать?

А. СОЛОМИН: По Вашему мнению, вся отрасль должна уйти под крыло государства?

Л. ЯКУБОВИЧ: Абсолютно. Вся отрасль должна уйти под государственное крыло. Не будет…

А. СОЛОМИН: Как Вы относитесь к созданию Министерства Авиации? Есть, были такие предложения.

Л. ЯКУБОВИЧ: Вообще должно быть несколько министерств. Во-первых, Министерство Авиации, должно быть министерство авиационного транспорта, авиационной промышленности… Можно создать огромное, но, тем не менее, это государственное дело. Не будет по-другому.

А. СОЛОМИН: Вот на этом мы вынуждены закончить. Спасибо большое, Леонид Аркадьевич. Очень интересная беседа.

Л. ЯКУБОВИЧ: Давайте закончим, уж если мы говорим про авиацию…

А. СОЛОМИН: Да.

Л. ЯКУБОВИЧ: … давайте закончим пожеланием, во-первых, всем, кто сейчас находится в воздухе…

А. СОЛОМИН: С удовольствием.

Л. ЯКУБОВИЧ: … количество взлетов пусть равняется количеству посадок – это раз. Всех, кто носит погоны, всех до одного, или кто носил в своей жизни погоны хоть раз, поздравляем с наступающим праздником 9 мая.

А. СОЛОМИН: Спасибо за эфир, Леонид Аркадьевич! Леонид Якубович, летчик коммерческой авиации 3-го класса, известный телеведущий и народный артист России. Всего доброго!

Л. ЯКУБОВИЧ: До свидания!