Лариса Герштейн - Интервью - 2001-06-09

9 июня 2001 года

В прямом эфире радиостанции "Эхо Москвы" Лариса Герштейн, вице-мэр Иерусалима

Эфир ведут Ксения Ларина и Ринат Валиулин

К. ЛАРИНА: Лариса живет в Израиле и, мало этого, она является вице-мэром Иерусалима, что само по себе просто выдающееся явление. Сколько вы живете там? С 74, по-моему, года?

Л. ГЕРШТЕЙН: Да, более 25 лет.

К. ЛАРИНА: То есть полноценный гражданин страны и, я так понимаю, что болеете душой и сердцем за все, что происходит сейчас в Израиле.

Л. ГЕРШТЕЙН: Я просто гражданка этой страны, всю свою сознательную жизнь я прожила в Израиле, я израильтянка, поэтому этот вопрос мне кажется немножко странным.

Р. ВАЛИУЛИН: Скорее, не болеете душой и телом, а тело и душа болят от того, что происходит.

К. ЛАРИНА: Мы скажем наши слушателям, что мы сегодня еще и обязательно споем, потому что Лариса приехала в Москву на фестиваль Булата Окуджавы. Сегодня вечером Лариса будет выступать в театре Вахтангова, там концерт, в котором будут принимать участие певцы, артисты, исполнители из разных стран, которые поют Окуджаву. И к слову еще скажем, что Лариса является основателем фонда Булата Окуджавы в Израиле, вы его придумали, вы его сделали.

Р. ВАЛИУЛИН: А еще скажем к слову, что Лариса еще и споет нам в эфире.

Л. ГЕРШТЕЙН: Я бы хотела сказать пару слов о фонде, потому что я горжусь тем, что мы были первыми три года назад, с единомышленниками учредив и основав фонд поддержки деятелей культуры русскоязычной общины. Этот фонд действует уже три года, разумеется, благодаря многочисленным культурным вечерам, акциям, концертам, и все доходы от этих мероприятий поступают в фонд. И раз в год мы даем три очень достойные премии и в денежном, и в моральном смысле за совокупный вклад в культуру русскоязычной общины и достойным этой премии может быть любой деятель культуры, и не обязательно практикующий исполнитель, то есть это не обязательно должен быть танцор, музыкант, певец. Это может быть переводчик, критик, это может быть человек, который, например, организует какое-то книгоиздательство, то есть любого рода вклад в культуру должен быть отмечен общественностью.

Р. ВАЛИУЛИН: Понятно, что люди, которые приехали из СССР и живут сейчас в Израиле, они имя Булата Окуджавы очень чтят, помнят этого человека и любят его стихи и песни. А вот дети, родившиеся в Израиле в русскоязычных семьях, как они относятся и воспринимают?

Л. ГЕРШТЕЙН: Ведь многих детей привезли, например, последняя волна это дети, которым было по 10-12 лет. И я почему говорю? Сегодня, прожив несколько лет в Израиле, эти дети достигли 17-18 лет. Каждый год, на каждой церемонии вручения премии у нас обязательно проходит конкурс песен памяти Булата Окуджавы. Песня может быть любого содержания, но посвящена она должна быть Булату Окуджаве. И на предварительных слушаньях участвуют не менее 40 молодых людей и девушек. И доходит до финала по 6-7 человек. Конечно, есть первая премия, она, разумеется, ниже основного приза, но это денежная премия. И вы спросили меня о молодежи. Каждый год в таком конкурсе всеизраильском участвует не менее 4 десятков людей. И представьте себе еще детей первой волны алии, это начало 70-х.

К. ЛАРИНА: Что такое алия, можно спросить?

Л. ГЕРШТЕЙН: Это волна репатриации. Нельзя в Израиль приехать, нельзя в него эмигрировать, в него можно репатриироваться. Алия это восхождение.

Р. ВАЛИУЛИН: Я подумал, что слово "альянс" отсюда.

Л. ГЕРШТЕЙН: Нет, абсолютно никакой связи. Алия это восхождение в дословном переводе. Например, в Иерусалиме ни один израильтянин, владеющий ивритом, не скажет вам "приехать" и "уехать". Он скажет "подняться" и "спуститься". В Иерусалим можно только подняться, и только из него спуститься.

Р. ВАЛИУЛИН: Вернемся к детям. Если воспринимать их как такое своеобразное сито, через которое просеивается российская, русскоязычная культура, кто еще им близок из деятелей русскоязычной культуры? Что они слушают, читают?

Л. ГЕРШТЕЙН: Немножко отходит чуть на задний план Высоцкий, хотя, например, лет 10 назад он был в очень большой моде. И есть исполнитель и певец, именно из таких детей выросший, которому уже сильно за 30, если уже не под 40, который много его исполнял, и на иврите, конечно. Ивритский Высоцкий это не энциклопедия российской жизни, а вот Окуджава универсален в такой огромной мере, как человек, несущий универсальнейшие человеческие ценности, неизбывные: верность, любовь, надежда, порядочность. Поэтому его песни изумительны и по звучанию, и очень точны по переводу. Я сама пою десятки песен Булата Окуджавы на иврите, я едва ли первая, думаю, что чуть ли не первая начала это делать.

К. ЛАРИНА: А кто переводил?

Л. ГЕРШТЕЙН: Я работала с разными переводчиками, переводила и сама тоже. Я боюсь ошибиться, но мне кажется, я была первая исполнительница вне России, которая выпустила пластинку в конце 70-х годов, - 15 песен Булата Окуджавы. Сейчас модно такое слово презентация. Так вот, представление этой пластинки было в Париже, туда приехал Булат с женой. И я прекрасно помню, как во втором отделении он встал посреди зала и сказал: "Спойте меня на иврите". Я пела на иврите "Молитву" тогда впервые. И вы знаете, ведь иврит родной язык Господа Бога. И разговор на этом языке с Господом Богом не междугородний, он прямой. Поэтому это настоящая молитва.

К. ЛАРИНА: Мне бы очень хотелось немножечко вспомнить момент отъезда из СССР. Это же было самое страшное время, если говорить о середине 70-х годов, когда не то чтобы уехать, но "мама" нельзя было сказать громко. Каким образом? Это тяжелый был период?

Л. ГЕРШТЕЙН: Тяжелое было время. Я ждала не менее 2-х лет, по-моему, больше, разрешения на выезд. Я была очень молода, почти сразу же после института. Я преподавала уже тогда, я такая из ранних, мне был 21 год, я преподавала химию в ЛПТУ, я окончила Герценовский институт, факультет химии, я потом уже в Израиле сделала так называемую вторую степень по органической химии. А потом я оставила эту профессию полностью. Вы удивились таким моим политико-общественным успехам, однако, этому предшествовала целая жизнь, это я так выгляжу, а у меня огромная жизнь за спиной. Я жила во многих странах Европы, я работала несколько лет на радио "Свобода" как диктор. Кстати, у меня есть и радиоопыт, я была директором школы журналистов, я была певицей лет 7. Я выступала как певица в Израиле и вдруг превратилась в певицу. Оказалось, что у меня хороший голос, и я быстро учусь песням, я пою на 7 языках. Я участвовала в массе фестивалей и конкурсов. Я не пою практически уже лет 13, не меньше. Ведь заместитель мэра Иерусалима это выборная должность. Первый раз я избралась 7 лет назад, сейчас это уже вторая каденция.

К. ЛАРИНА: Это вообще событие, когда русскоязычного человека, да еще и женщину выбирают?

Л. ГЕРШТЕЙН: Я выбиралась в личном качестве, ни от какой партии. И это тоже довольно удивительное, почти феноменальное явление. И тут особенно нечем гордиться, потому что это было азартное время, когда была новая волна (я еще раз напомню вам это слово) алии, свежих репатриантов, которым нужно было некое представительство, кого-то своего во властной структуре, и я явилась той как бы консенсуальной персоной, на которую сделали ставку. И я, по-моему, ее вполне оправдываю.

Р. ВАЛИУЛИН: Если говорить о политическом влиянии репатриантов, насколько оно сильно?

Л. ГЕРШТЕЙН: Безусловно, оно статистически невероятно влиятельно, потому что репатрианты сегодня составляют не менее пятой части населения. Это огромный процент, поверьте мне, фактически, это немногим меньше 20 % населения. За последние 10 лет вся русскоязычная община составляет более 1 миллиона человек. Всего в Израиле чуть больше 5 миллионов человек населения. Теперь представьте себе, что такое электоральная сила людей, причем, очень разных. Русская община вовсе не монолит в Израиле. Но этническое, я бы сказала, общинное достоинство очень часто превалирует.

Р. ВАЛИУЛИН: На бытовом уровне есть какое-то неприятие репатриантов со стороны коренных израильтян?

Л. ГЕРШТЕЙН: Безусловно, и вся история Израиля пронизана такими вспышками неприятия, которое никогда не выражается в чем-то катастрофически неприятном, но вся история Израиля это волны репатриации: из Марокко, из Польши, из Румынии, намного в меньшей мере, например, из Европы. Но, например, года 4 назад была сравнительно большая волна из Парижа и пригорода, это было несколько десятков тысяч семей, это вполне серьезно. Когда приезжают люди иноязычные, не знающие языка страны, казалось бы, из благополучной страны, и проблемы у них во многом совпадают с проблемами русской алии, я имею в виду, они, как правило, на культурном уровне. Это культурная невостребованность первых лет, когда тебе кажется, что ты такой умный, такой способный, такой талантливый, у тебя за спиной выстроена карьера, у тебя есть социальный статус, и вдруг в одночасье всего этого нет, и ты начинаешь не с нуля, а с минус единицы. У меня, например, 5 лет в иерусалимском муниципалитете предыдущей каденции, был портфель абсорбции. Это такой специальный департамент, который занимается устройством людей. Меня часто спрашивали: а в чем это заключается?

Р. ВАЛИУЛИН: Мы тоже зададим вам такой вопрос.

Л. ГЕРШТЕЙН: Я им отвечала. Представьте себе полный зал народу, в неделю в Иерусалим пребывает около 500-600 человек. У них нет квартиры, языка, работы и представления о том, что они будут делать, на что жить и как. Представьте себе 500-600 человек в неделю. Посадите их в зал и попробуйте увидеть, как они выглядят. И когда мне говорят: сколько на вашей стороне, кто ваши избиратели? Я не человек статистики, я тысячи людей знаю лично в лицо, по именам, по фамилиям, я помню, какие у них проблемы. За эти 7-10 лет я знаю, кто как преуспел, кто где получил квартиру, когда ее поменял, он приходил с такой проблемой, с такой. У меня открытые двери в кабинете.

К. ЛАРИНА: То есть вы их не бросаете, да?

Л. ГЕРШТЕЙН: И они меня, честно говоря, не бросают. Потом, я абсолютно открытый человек, я езжу безо всякой охраны, никогда в жизни этого не было, я хожу в те же магазины, по тем же улицам.

Р. ВАЛИУЛИН: Если говорить об этапах интеграции репатриантов в израильское общество, можно как-то нарисовать эту картину, как это происходит?

Л. ГЕРШТЕЙН: Очень обще?

Р. ВАЛИУЛИН: Наверное, подробно не получится.

Л. ГЕРШТЕЙН: Первые месяц-полтора это эйфория, самозабвение от нового климата, от абсолютно новой и разнообразной еды, от изумительно странной, неистовой природы. Потом начинается депрессия, как правило, у мужчин, - я вас, надеюсь, не пугаю, - женщины намного более жизнестойкие, они цепкие к жизни, женщины, как правило, очень спокойно относятся к своим былым заслугам, они кладут под подушку диплом и начинают содержать детей и поддерживать мужа, если это сильная женщина, а, как правило, женщины сильные, особенно еврейские женщины это какая-то невероятная биологическая жизнестойкость. Я это говорю не из пустого опыта, а когда-то, лет 10 назад, я была главой организации женщин-репатрианток, я ее основала и года 2, до избрания, была главой этой организации. И я поняла, что в экстраординарных ситуациях женщина выносливее в социальном смысле, даже не столько в биологическом и физиологическом, сколько в социальном, она цепкая, как клещ, и она жизнь держит, она держит и мужа, который превращается в еще одного ребенка не скажу, но в еще одного

Р. ВАЛИУЛИН: Нахлебника.

Л. ГЕРШТЕЙН: Нет, не нахлебника, а того, кого надо поддерживать, за кого ты отвечаешь всем своим существом.

К. ЛАРИНА: А что с мужчинами происходит?

Л. ГЕРШТЕЙН: Мужчины намного сильнее переживают.

К. ЛАРИНА: Но переживают этот период?

Л. ГЕРШТЕЙН: Да, на это уходит от года до 2-х, они становятся на ноги, они намного тяжелее, как люди, более организованные на язык, на общение, на интеллектуальную сферу деятельности, они зациклены на это. Поэтому, например, без языка, без средства общения они чувствуют себя абсолютно потерянными. Очень многие замыкаются внутри русскоязычной общины, и поэтому, например, то, что многие израильтяне называют русским гетто, я называю русской автономией культурной, потому что уже несколько лет существует очень своеобразное культурно-социальное явление, когда есть свои газеты на русском языке, вот-вот появится свое телевидение, есть радио, есть огромная всеизраильская культурно-общественная деятельность, то есть грандиозное количество мероприятий всех видов и сортов, начиная от общественных и кончая высочайшими академическими уровнями.

К. ЛАРИНА: Гастролей очень много наших артистов.

Л. ГЕРШТЕЙН: Это просто интервенция, вы знаете, этот так называемый гастрольный десант, я полагаю, что его нужно все-таки несколько сдерживать, потому что это не дает возможность внутреннее Он отбирает кусок хлеба у тех, кто приехали жить на постоянно, потому что это абсолютная как бы психология толпы. У вас есть артист, о котором вы знаете, что увидите его через месяц, через два и через три на улице и в гастрономе, поэтому бежать надо на того, кто приедет завтра и послезавтра уедет.

К. ЛАРИНА: Поскольку Лариса приехала в Москву, чтобы выступить на фестивале Булата Окуджавы, сегодня состоится этот концерт вечером в театре Вахтангова, конечно же, Лариса пришла с инструментом, который она нигде, как она нам объяснила, не оставляет, поскольку инструмент уникальный. Лариса, может, скажете пару слов об инструменте, своем товарище?

Л. ГЕРШТЕЙН: Не нужно привлекать лишнее внимание к дорогой и редкой вещи.

К. ЛАРИНА: Давайте воспользуемся редкой возможностью и послушаем песню.

Л. ГЕРШТЕЙН: Давайте. Мне бы хотелось спеть вам песню. Если и чувствует когда-то человек причастность к чему-то очень важному, очень событийному, очень историческому, - это может быть эта песня. Это стихотворение, написанное Булатом Окуджавой в его последний приезд, за год до смерти, в Иерусалим. И в свои немногие приезды в Израиль он, как правило, выступал в нескольких городах, давал большие концерты, и во втором отделении я обязательно пела на иврите его вещи. И тут он вдруг написал стихотворение под впечатлением от девочек увиденных, солдаток, в военной форме, с автоматами, и он написал стихотворение. И в этот же день я приспособила к нему музыку. Нельзя сказать, что я ее написала, я в его стиле придумала мелодию. И ему очень понравилось. И в этот же день мы пели ее. И я хочу вам ее показать. Она называется "Смуглая сабра". Сабра это урожденный в стране человек. Сабра это вообще зеленое колючее растение, вроде кактуса. Я хочу, чтобы эта песня была посвящена ровно неделю назад ушедшим, злодейски убитым в тель-авивской дискотеке 20 молодым людям и девушкам, большинство из них были юные девушки 16-18 лет, десятки ранены, многие из них ранены тяжело. Как раз перед отъездом, в последние три дня я объезжала больницы и родителей погибших. И я хочу, чтобы песня Булата "До свиданья девочки, девочки в военной форме", эти девочки были на пороге мобилизации, у нас мобилизация в 18 лет, им было по 16-17 лет, они пришли повеселиться на исходе субботы, в одной из так называемых "русских дискотек", в которых всегда очень весело. И пусть им будет в память.

К. ЛАРИНА: Лариса, вообще ощущение войны в стране насколько наличествует?

Л. ГЕРШТЕЙН: Наличествует, говорю это прямо. Это скрывать не следует, я полагаю, напротив, Израиль сегодня находится на переднем фронте, на определенном, совершенно отчетливом полигоне войны, в общем-то, выживания человечества. Это война за выживание человечества, той его части, которая полагает исповедование иудео-христианской цивилизации. Нельзя сегодня так схематично сказать: это религиозная война, но это совершенно отчетливая война за выживание разных культур, разных цивилизаций, когда враг не признает основной ценности ценности человеческой жизни. И поэтому в последнее время очень принято в рамках таких гуманистических тенденций, которые сглаживают все шероховатости, все противоречия, мы постоянно занимаемся подменой слов, мы называем врага соседом, мы называем бесчинства беспорядками, мы называем борьбой за права человека самый обыкновенный бандитизм. Вы знаете, мы называем демонстрациями погромы. Давайте называть вещи своими именами. То, что сегодня происходит в Израиле, очень часто проводят аналогии, параллели с Чечней. Это не совсем так. Чечня впрямую не угрожает существованию самой России как огромного геополитического и географического организма. Однако Палестинская автономия угрожает Израилю и существованию самой страны. Кроме того, все окружение из 22 арабских стран, которое является чисто идеологическим конгломератом, а вовсе не политическим и геополитическим, это, будем говорить прямо, цивилизационная, назовите даже ее религиозная (она не совсем походит под эту дефиницию). Ситуация в стране тяжелая, тревожная, на мой взгляд, война уже идет и идет вовсю. И она начала идти с того времени, как начали исповедовать идеологию мирного процесса. И вот под этот мирный процесс было подмято все: и здравый смысл, и право на достойное существование, потому что, на мой взгляд, не оружие решает и не решение ООН, а национальная честь и право на жизнь. Мне все время говорят: надо выжить. Я не готова выжить, мне не нужно выжить, я хочу жить, а жить значит с достоинством.

К. ЛАРИНА: А насколько смыкаются в этом пространстве общественное мнение и политика правительства? Насколько единодушны здесь?

Л. ГЕРШТЕЙН: Политика правительства находится в ситуации невероятного удушения международным давлением, конечно, в самой большей мере американским давлением, вообще, Америка очень много на себя стала брать, как я вижу это нормальным человеческим взглядом, в политике земного шара вообще, то есть вдруг превратилась в некоего гувернера, всем указывает, всем диктует, всех якобы кормит. Это не совсем так.

Р. ВАЛИУЛИН: Гувернер это совсем то слово.

Л. ГЕРШТЕЙН: Да, не совсем то. Постоянно диктуются условия какие-то.

Р. ВАЛИУЛИН: Если говорить о личности Шарона, как он воспринимается рядовым гражданином Израиля?

Л. ГЕРШТЕЙН: С огромной надеждой, потому что у него героическое без всяких оговорок прошлое, он действительно очень успешный и прагматичный военный, и у него достаточно сбалансированное мышление. Но он очень повязан, во-первых, существованием правительства национального единства, правительство национального единства, как известно, в рамках демократического государства это вхождение и оппозиционных партий тоже. Оппозиционные партии видят свою задачу и политическую и военную в данный момент в политике сдерживания. Народ, будем говорить прямо, ждет некоего удара в рамках возмездия.

К. ЛАРИНА: Ждет или требует?

Л. ГЕРШТЕЙН: Уже ждет, потому что непонятно, на каком уровне требовать. Выборы прошли очень и очень недавно, в феврале этого года, то есть Шарон считанные месяцы у власти, и правительство оказалось сразу в очень тяжелой, в очень непростой ситуации политически непростой, идеологически непростой и практически непростой. Это очень непросто, когда линия войны проходит не за километр, а за 50 м от вашего дома уже несколько месяцев. И на этом фоне, кстати, произошли перевыборы. Уже несколько месяцев обстреливается один из жилых районов города Иерусалима. Это я, думаю, у вас на радиостанции тоже были об этом материалы. Это просто стреляют по жилым домам, где живут обыкновенные люди, подстреливают снайперы людей в кухнях, которые открывают дверцы холодильника.

К. ЛАРИНА: На вас, как на одном из руководителей города лежит, конечно, колоссальная ответственность за безопасность, за жизнь граждан.

Л. ГЕРШТЕЙН: За безопасность не лежит, это ошибка. На мне лежит огромная моральная ответственность, ответственность за бесперебойно работающие муниципальные службы, начиная от вывоза мусора и кончая всеми коммуникациями. Я лично, например, на этой улице, которая обстреливается, несколько недель отсиживала вечерами, просто чтобы люди, которые там живут, могли прямо прийти ко мне, не ехать в мэрию, не звонить по телефону, если у них есть проблемы, а прямо прийти. Там поставили такой караванчик, и я там вела вечерний прием, просто сидела, чтобы хотя бы своим присутствием А военные решения, решения о безопасности не лежат на муниципальных властях. В этом-то и противоречие. Если бы они лежали на мне, я бы ввела войска вчера в арабскую деревню Бейджала, заняла бы ее и не побоялась бы ни международного, ни общественного мнения. Потому что безопасность граждан моего города мне дороже моего имиджа. Точка.

К. ЛАРИНА: Есть люди, которые уезжают из страны, покидают Израиль из страха?

Л. ГЕРШТЕЙН: Есть, но их очень мало. И в рамках нормальной, статистической эмиграции это мизерный процент. Я не хочу здесь, подняв голову, начать храбриться, что это никакого влияния не оказывает. Оказывает влияние и огромное. Но, в то же время, есть такое ощущение, что это крохотная страна, которая нами отстроена от первого до последнего дома. Это не секрет даже для европейцев, у нас практически нет ни одного естественно возросшего дерева, у нас все деревья, вы увидите, это безумно зеленая страна, все посажены руками. Мы ее выстроили, мы ее выпестовали. Почему мы должны сдаться? Уезжают люди, многие боятся. Из Иерусалима, например, с этой улицы, где обстреливается целый ряд домов, уехали считанные семьи, 2-3 семьи, и я прекрасно их могу понять. Никакого осуждения нет ни в обществе, ни даже среди родных, у некоторых сдают нервы, это совершенно нормально.

Р. ВАЛИУЛИН: Уехали из города или из страны?

Л. ГЕРШТЕЙН: Из города, либо к родным, либо в другой город. Из страны мизерное количество уезжает.

К. ЛАРИНА: Как на эту тему войны, на тему этой трагической истории отношений Израиля и Палестины ведется разговор в школах?

Л. ГЕРШТЕЙН: К сожалению, в очень одностороннем порядке. Едва ли не 7 лет назад во всех израильских школах без исключения, это стоило огромных денег и для муниципальных бюджетов (кстати, муниципальный бюджет содержит все без исключения школы и в Иерусалиме, например, чуть ли не треть школ арабские, и мы содержим полностью весь учебный процесс), так вот, во всех еврейских школах в обязательном порядке был введен урок мира, где детям очень раннего возраста преподавалось, что арабы хорошие люди, что надо жить в мире, что их дети такие же дети. Мы и до этого знали, евреи вообще не агрессивный народ, у арабов ровно до наоборот. Никаких уроков мира, с молодых ногтей, с 2-3-летнего возраста им внушают, что любой иноверец не человек, его можно убивать, он жить не должен, за это ты попадешь в рай. И поэтому не нужно закрывать на это глаза и все время делать вид, что мы играем по нашим правилам, играть нужно по правилам их предубеждений, их табуизированных верований, иначе мы никогда эту войну не то что не выиграем, мы ее уже проигрываем: и пропагандистскую войну, и войну на человечность, - мы ее проигрываем, потому что мы играем по правилам цивилизованного человечества. А эти правила человечеству дались веками кровопролитий, убийств, жертв, Бог знает, чего, пока мы вдруг не поняли: нужно договариваться, нужно ценить то уникальное, что дали Небеса человечеству: жизнь. Человек ценен тем, пока он жив. Он жив и это мир весь в нем. Это, к сожалению, на мой взгляд, совершенно исключено для ислама. И я это говорю не просто так.

Р. ВАЛИУЛИН: Давайте не будем говорить про весь ислам, за всю Одессу, будем говорить о трактовке ислама.

Л. ГЕРШТЕЙН: О трактовке ислама именно в этом регионе, скажем так. Вы абсолютно правы, беру свои слова назад, потому что есть сдержанные, такие как Турция, например, страны, где совершенно нет такой трактовки, вы абсолютно правы. Я просто уже настолько устала от всей этой бесконечной нечеловеческой агрессии, выраженной на всех уровнях и во всех возрастах. Вы правы. Я хотела бы спеть вам песню о Иерусалиме, коротенькую. И знаете, почему мне очень хочется ее спеть? Я вчера ехала по Москве и вдруг увидела на одном из плакатов написано: "Под небом голубым есть город золотой". Меня, как всегда резанула первая строчка, потому что оригинальный текст этой песни написан в конце 16 века человеком по имени Франческо де Милано, он был знаменитый еврейский лютнист, путешествовал по Европе. И строчка эта звучит: "Над небом голубым". Русский же текст написан Андреем Волохонским в 72 году в изданном его сборнике стихотворений, написано это стихотворение в Твери русский текст для вот этой мелодии. Почему "над"? Потому что эта песня называется "Песня о Иерусалиме". Только один город в мире над небом, а не под ним. Весь остальной земной шар, города, реки, села и домишки они все под небом. И только Иерусалим всегда над. И мы вернемся к началу нашего разговора. В Иерусалим нельзя приехать, в него можно только подняться, и из него нельзя уехать, можно только спуститься.

Р. ВАЛИУЛИН: Очень красиво звучит язык.

Л. ГЕРШТЕЙН: Конечно, потому что это один из псалмов, это Библия.

К. ЛАРИНА: Лариса, большое спасибо за разговор, за песни. Не могу не спросить, есть ли ваши альбомы, которые можно купить?

Л. ГЕРШТЕЙН: У меня лет 10 назад вышло несколько пластинок.

К. ЛАРИНА: А чего сейчас?

Л. ГЕРШТЕЙН: Я не практикующая певица, я общественный деятель.

Р. ВАЛИУЛИН: Не до этого.

К. ЛАРИНА: Поющий общественный деятель. Спасибо вам большое, удачи, и сегодня на концерте не пуха.

Л. ГЕРШТЕЙН: Огромное спасибо, к черту.

В прямом эфире радиостанции "Эхо Москвы" была Лариса Герштейн, вице-мэр Иерусалима