Мстислав Ростропович - Интервью - 1998-03-14

А.АГАМИРОВ: Меня очень порадовал Альфред Шнитке, отмеченный вами как лауреат не просто года, а как вообще...

М. РОСТРОПОВИЧ: Да, да. Она так и рассчитана. Премия как бы за жизнь дается, это большая премия.

А.АГАМИРОВ: А вот две вторые премии - Венгеров и мало известные мне, хотя я слишком связан с Испанией, чтобы не знать, Роберто Аланья - тенор из Испании. Это как считается - первые премии или поощрительные премии? Или премии года?

М. РОСТРОПОВИЧ: Премии года. Это считается как премия года. Дело в том, что это премии в надежде, как говорится. В надежде, потому что, как я вчера сказал, они имеют возможность получить и за жизнь тоже премии. Но тут, конечно, мы не открываем тонкости нашей работы жюри, я вчера сказал, мы не говорим, кто у нас был кандидатом, что и как. Но во всяком случае, у нас есть еще целый ряд людей, которые могли бы быть достойнее тех, которые получают вот эти премии года. Но некоторые из них мы бережем, потому что они могут на следующий год или через год получить большую премию. Поэтому мы значит исходим из того, что мы берем таких людей, которые еще должны жизнью доказать свои, как говорится, претензии на большую премию. Еще в жизни должны сделать еще многое. Но это люди, конечно, безусловно талантливые. Что касается тенора Аланьи, я думаю, что когда его услышат, все поймут, что мы это сделали правильно, потому что я его слышал... Есть отзывы прессы, большое количество. Есть его пластинки, большое количество. Вот я говорю, что он сейчас считается ведущим тенором, я назову такое слово, ведущим молодым тенором, который займет и уже занимает место вслед за тройкой.

А.АГАМИРОВ: Ты вчера очень остроумно заметил, что он, так сказать, не уступает тенорам, которые поют трио на футбольных матчах. Это остроумно. Он в оперном репертуаре, в академическом репертуаре так же силен, как и в испанском народном?

М. РОСТРОПОВИЧ: Да, да. Он именно получает за оперный репертуар. Они сейчас записали оперу, забыл название ее, очень неизвестная опера Пучини, которую они... Причем блистательная опера, я слышал последний акт - блестяще, но безумно трудно для голосов, безумно трудно, да. И вот он пел на вручении, когда он получал золотой диск за лучшую запись оперы года. Я слышал его, потому что я тоже в это время был в Лондоне, тоже получал за жизнь. Так называется она - "ачивмент", по-моему, "лайф ачивмент прайс". Я его услышал, я просто обалдел, можно сказать. И вот там я уже решил, что его нужно будет поставить в качестве кандидата. У нас есть другие кандидаты тоже с блестящей ... среди вокалистов надо сказать. Одно персопрано выделило на премию друг и член нашего жюри Пласидо Доминго. Но вот будем смотреть, как и что. Конечно, у нас это международные премии, вот Шнитке все-таки наш и Венгеров наш, поэтому нужно было. Поэтому нам нужно было международность эту подтвердить, потому что жюри 16 человек самых выдающихся деятелей мирового искусства, и композитор Пендерецкий, и Дютье и такие люди, как Рикардо Мути и так далее, и вот мы сделали вот такой выбор на этот раз.

А.АГАМИРОВ: Очень хорошо. Теперь я хотел бы только уточнить одну вещь. Значит Гран-при и затем 2 премии года. Меня, конечно, просто как друга Альфреда интересует одна вещь, если ты, конечно, можешь это сказать. Я знаю, что он очень плохо себя чувствует, я видел Иру и поскольку мы друзья и домами, она мне подробно рассказала о самочувствии Альфреда, дело не в этом. Ты не можешь объяснить, как это происходит технически? Альфред, конечно, писать затрудняется правой рукой. Как Геня у него перенимает ноты? Как это делается?

М. РОСТРОПОВИЧ: Знаете в чем дело? У него написана партитура. Он пишет партитуру. Но, конечно, скажем, ведь он, наверное, он пишет на партитуре на бумаге, насколько я понимаю это. На партитуре мелкие строчки довольно. Поэтому иногда у него нота, так сказать, рука, которая не очень хорошо владеет этой рукой, иногда эта нота стоит так, что ты можешь не понять, она стоит на четвертой линейке или она стоит между третьей и четвертой линейкой нота. Но тут нужно посмотреть гармонический анализ, но кое-что у него можно спросить все-таки. Он кивнет головой, если он будет согласен с расшифровкой. Все-таки это требует более точного нотирования. Я думаю, что Рождественский, который является экспертом по произведениям Шнитке, потому что он больше всех их играл, поэтому ...

А.АГАМИРОВ: И он считается одним из самых больших музыкальных эрудитов на свете.

М. РОСТРОПОВИЧ: Вот, правильно. А я еще должен сказать такую вещь - что вообще замысел был другой в отношении этой симфонии. Замысел был такой, что хотели сделать одновременно несколько дирижеров в нескольких городах, в том числе получалось одно исполнение мне, одновременное с другими дирижерами. Это как бы премьера, которая состоится в нескольких городах, в трех-четырех городах. Но я считал, что это несправедливо, потому что лично я уступил и свою претензию на это, и других дирижеров. Я считаю, что мы должны были уступить Рождественскому это. Он единолично должен сделать мировую премьеру. Это должно быть связано с этой премией, которая дает ему понять, ясно понять, что мир его не забыл, что мир с ним находится, мир его чтит, мир его любит. И я думаю, что ему это будет, помимо всего прочего, очень приятно.

А.АГАМИРОВ: Это очень важно, потому что человек, находящийся в таком положении, больше всего боится, что его забудут. Это всегда так. Значит, это будет 19 июня, зал ты еще не знаешь.

М. РОСТРОПОВИЧ: не знаю, потому что идет некоторая такая дискуссия между колонным залом и большим залом Консерватории. дело в том, что в это же время в большом зале Консерватории должен состояться конкурс Чайковского. Но я уверен в том, что конкурс Чайковского можно спланировать так, чтобы один день вот этот оставить для вручения премии, тем более, что если это будет в одно время и в одном зале с конкурсом Чайковского, это только украсит конкурс Чайковского.

А.АГАМИРОВ: Безусловно.

М. РОСТРОПОВИЧ: Дело в том, что ее организовали и мне первому ее вручили. Я не мог организовать премию для того, чтобы самому себе ее вручить. Поэтому ее организовало общество Русская исполнительская школа. Во главе ее стоит...

А.АГАМИРОВ: ассоциация.

М. РОСТРОПОВИЧ: Ассоциация, правильно. Вот-вот. Так что это они организовали. А после того, как я его получил, они меня попросили, чтобы я... Что я думаю делать дальше и с моей премией, я ее оставил. Вчера была презентация из 20 стипендий, которые уже начали идти с этой суммы, которую, я естественно оставил в России и проценты с этой сумы отдаются (здесь создан фонд) и отдаются проценты на стипендии молодым музыкантам, чему я был бесконечно счастлив вчера. А у меня спросили, как я думаю, что делать дальше. Я сказал, что если это вы организовали как международную премию, значит, прежде всего, надо организовать международное жюри для этой цели, потому что у нас существуют такие премии, которые чуть ли не единолично кто-то такое дает. И даже премии связаны с большими именами. А я считаю, что это слишком большая ответственность, поэтому я ответственность не могу взять на себя, я хотел бы ее разделить. Вот я ее разделили среди 16 членов жюри, лучших музыкантов, которых я лично очень хорошо знаю. Конечно, он не могут лично всех знать. Скажем, по поводу Шнитке у меня есть все 16 писем членов жюри абсолютно восторженных. Вчера был Ван Клиберн, тоже является членом жюри нашего. Они все были просто в восторге. Я вчера был очень счастлив, что наше решение было встречено аплодисментами. Потому что я считаю, что нельзя было ничего справедливее сделать, чем дать эту премию Шнитке.

И.АРХИПОВ: Мстислав Леопольдович, вчера вы вручали свои премии...

М. РОСТРОПОВИЧ: Это не премии, это стипендии.

А.АГАМИРОВ: они будут вручаться 19 июня.

И.АРХИПОВ: Но вот несколькими днями раньше, вам был вручен орден почетного легиона и присвоено офицерское звание, вы не могли бы немного рассказать?

М. РОСТРОПОВИЧ: Да. Я могу сказать. Видите ли, в чем дело. Орден почетного легиона я получил очень давно. Я думаю, где в районе 75-го, 76 года может быть. Но дело в том, что орден почетного легиона имеет пять степеней. Вот тут по этим ступенькам подниматься трудно, потому что обычно, когда дают, то поднимают довольно трудно с одной ступеньки на другую. Но я сразу получил от министра культуры, Ланг по-моему был министром культуры тогда, я получил сразу 2 степень. Первую мне не дали. Первая степень называется "шевалье". Вторая степень называется "офисье" - офицер. Да, вручал мне Ланг степень офицера. Степень офицера это уже знак, прикованный к пиджаку, если хотите знать. Н вот когда была церемония в министерстве культуры Франции, когда он приколол мне к пиджаку, можно сказать, что я проявил невероятную выдержку. Потому что он вспоминает министр культуры Ланг, он был тогда, он и сейчас занимает большое положение в политической жизни Франции. Он мне засовывал мне булавки в пиджак, но можно сказать, что эти булавки очень легко прошли через пиджак и впились в мою грудь, о чем я не дал никому знать, но выступившая на рубашке кровь дала ему знать, что он совершил кровавую операцию. Так что министр до сих пор вспоминает его первое вручение ордена почетного легиона мне. Следующий орден почетного легиона я получил следующую ступень, это называется "командер". "Командер" после "офисье" третья степень, третья ступень, я получил от Ширака тогда, когда он был мэром Парижа. Вот тогда мне диплом подписал Миттеран, президент. Он мне тогда вручил третью степень, называется "командер". Дальше, следующая степень уже для простых гражданских лиц считается последней. Вручается только президентом. Поэтому я получил сейчас последнюю высшую степень, которую может получить гражданское лицо. Называется эта премия "grand officier" - большой офицер. Это не только сам по себе орден, но и большая медаль, большая звезда на фрак. Когда мне вручал Ширак, он сделал специально прием - обед большой в "Елисейских полях" после моего концерта, это произошло 10-го, сегодня у нас 14-ое, четыре дня тому назад. Потеря у меня была в это время, потому что когда он мне эту звезду приделал к пиджаку, а я был в смокинге, тогда специальный человек подходит до этого и приготавливает твой пиджак. В пиджаке делается большая дыра. Так как одел лучший свой пиджак, я с грустью посмотрел на этот пиджак, н потом с честью она была закрыта этой большой звездой.

А.АГАМИРОВ: Значит, больше ее снимать нельзя, да?

М. РОСТРОПОВИЧ: Да, нет вообще очень интересно в отношении этого ордена. Надо сказать, что когда дают с самого начала этот орден, то спрашивают, согласен ли ты его носить. Все это очень интеллигентно и очень культурно, потому что это единственный орден, который дают в том случае, если ты обещаешь его носить, Этот орден, как известно был учрежден при Наполеоне, так что считается правительственной наградой Франции самой высокой.

А.АГАМИРОВ: Спасибо. Теперь можно мне вернуться, вернее, я еще не начинал с этого, но есть наши музыкальные и не очень приятные дела, о которых я просто хотел у тебя спросить. Начнем все-таки с приятных дел, ты один из инициаторов и организаторов и та самая энергетика, которая пробила, наконец, культурный канал на телевидение. Скажи, ты в своих поездках иногда сморишь его или нет?

М. РОСТРОПОВИЧ: Я вам могу сказать, вчера у нас было заседание попечительского совета этого канала. Было одно такое досадное, но вынужденное обстоятельство, что должен был вести это собрание Борис Николаевич Ельцин, но он приболел немножко, и мы все это очень хорошо понимаем. Но когда я вчера посидел, там в числе их, я не буду их все перечислять, но там были замечательные люди, замечательные люди. Там был... Я посмотрю, может, я найду лист этот...

А.АГАМИРОВ: Я знаю всех.

М. РОСТРОПОВИЧ: Ты знаешь? Я просто хотел сказать, я вчера получил удовольствие, сидя среди интеллигентных, культурных и умных людей. Я вчера... Я редко бываю в таком обществе, надо признаться. И вчера каждый из вступавших говорил очень мудрые, очень правильные и очень ясные вещи освещал. Мы все были согласны друг с другом. Но единственное, во что упирается все это дело, это упирается в техническую часть, потому что я, например, считаюсь членом попечительского совета и даже больше того, мы сейчас избрали такой консультативный совет. Там всего 5 человек, в том числе и меня избрали. Я сказал, что если от меня хотят получить что-нибудь больше, чем от козла молока, в этом вопросе, то я хотя бы должен вдеть эти передачи. Но дело в том, что, будучи в Париже и в Лондоне и готовым сделать любую антенну на крыше дома, где я нахожусь, я не могу слушать, потому что это сигнал, который не идет. Он не только не идет за границу, но он еще не идет даже в Петербург. В Петербурге культурного канала никто видеть не может. Об этом вчера говорил и Пиятровский Михаил Борисович, директор Эрмитажа, и многие другие, там были многие представители Петербурга. Они говорили об этом с возмущением, а ответ был дан из министерства, от главы министерства связи. не знаю как называется, был дан, что нету средств. Вот сколько-то стоит канал для того, чтобы его провести туда-то и туда-то. Поэтому сейчас этот канал могут смотреть только в таких вот регионах и больше нигде. Поэтому я сказал такую вещь, я сказал, что каждому дам, Марк Захаров вчера вел это дело, тоже мой друг большой. Я ему задал вопрос, сказал, что если вы хотите, чтобы я участвовал в этом, каждому из нас, и тому же Марку Захарову, и тем же людям большим, которые находятся в попечительском совете, нужны хотя бы помощники. Вот я вспоминаю Джонатана Свифта "Путешествия Гулливера" у лилипутов. Там была такая планета, на которой каждое действующее лицо могло смотреть только тогда, когда хлопальщик его хлопал по глазам и тогда он видел. И соответственно, мог говорить, когда хлопальщик, которого нанимали, хлопал его по губам и тогда он говорил. Этим очень пользовались, так по Джонатану Свифту, конечно, некоторые неверные жены. Они подкупали хлопальщиков, и на глазах у невидящего муза ему изменяли, но хлопальщик не должен был ему хлопнуть по глазам, чтобы он не увидел этого. Вот я сказал, что нам нужны тоже хлопальщики, потому что мне нужен ассистент, который бы смотрел эти передачи и делал бы записи, скажем, музыкальных передач. Он бы сделал записи тех, которые с его точки зрения были плохие, тех которые были замечательные, ну и скажем, пару среднего уровня и потом бы мне это показал. Я бы ночью посмотрел, потому что я не могу смотреть этот канал вместо концертов и вместо репетиций. Я бы посмотрел за ночь эти вещи и высказал бы свою точку зрения совершенно ясно на этот вопрос. Поэтому я думаю, что эта техническая сторона должна быть усовершенствована в нашей работе. Но все говорили о том, что этот канал культуры, который по идее имеет огромное и политическое значение, потому что мы должны быть объединены в тот момент, когда центробежные силы разъединяют бывшую нашу страну, а теперь наших ближайших соседей. Вот мы должны передавать и о них культурные новости, и объединять. И это должно быть объединяющим звеном всех нас, всех, которые были вместе.

А.АГАМИРОВ: Насколько я понимаю, основные беды канала "Культура" заключаются в том, что действительно не хватает средств, но это общее положение, с которым чрезвычайно трудно справиться. С моей точки зрения, я думаю, ты с этим согласишься, очень неправильно, что у Ленинграда, у Петербурга нет своего всероссийского канала. Потому что для культуры было куда важнее, что бы город имел всероссийский канал. У меня создается такое впечатление.

М. РОСТРОПОВИЧ: Безусловно, я 100 процентов согласен с этим.

А.АГАМИРОВ: И теперь я перехожу к нашим локальным бедам. Бедствует страшно Симфонический оркестр, у него нет денег и как в свое время правильно сказал Геннадий Рождественский, когда я его спросил, почему он почти не выступает с Российским оркестром. Он сказал, "я не могу у них требовать за ту сумму, которую им платят ежемесячно то, что я от них хочу, у меня очень большие требования". Но это тоже мы знаем, это общее положение. Однако, это приводит к вещам, которые меня очень волнуют и я хочу, чтобы ты высказал мнение по этому поводу. Произошел бунт, иначе я не назову это, в оркестре московской филармонии. Они свергли очень почтенного, очень вежливого и очень музыкального человека по имени Марк Фридрихович Эр.......... Они призвали его на художественный совет, обвинили его в том, что он не устраивает им заграничные поездки. Все это как сказал мне Марк лично сделано в парткомовском тоне, и он отказался с ними в дальнейшем работать. Ну, отказался, отказался, что делать, он свободный гражданин свободной страны. Он вправе выбирать, где он будет работать, где он будет работать, где он не будет работать и так далее. Но сейчас руководство московской филармонии по требованию оркестра ведет переговоры с Юрием Симоновым. Симонов дал согласие заниматься с оркестром приблизительно 70 дней в году, включая гастроли и так далее. Оркестр находится в разваленном состоянии, некогда замечательный оркестр. Я просто набравшись наглости, но все-таки у меня достаточный музыкальный авторитет сейчас Москве, я протестовал против приглашения Юрия Ивановича Симонова, считая, что это ничему не поможет, что 70 дней это не разговор ля работы с оркестром, сам знаешь как это делается, и я просто хотел бы знать твое мнение, потому что я сейчас выражаю свое мнение, с которым ты совершено вправе не согласиться. Что, зная деятельность Юрия Ивановича в Большом театре и в малом симфоническом госоркестре, я знаю, он не только не поднимет оркестр, он погубит оркестр, которым мы некогда гордились. Я не прошу тебя высказывать мнение по поводу Юрия Ивановича персонально, но почему нельзя с это ситуацией разобраться? В России масса молодых вполне хороших дирижеров. С дирижерами сейчас во всем мире плохо, ты это знаешь лучше, чем я. Плохо, вот наступило какое-то дирижерское бесптичье, и в Росси в том числе. Тем не менее, если подумать, можно было не приглашать человека из Бельгии, который обещает за 70 дней провернуть гастроли и репетиционные работы. Что ты думаешь по этому поводу?

М. РОСТРОПОВИЧ: Я думаю, что это ошибка, так я скажу. Думаю, это ошибка - приглашение дирижера на 70 дней. Я не даю ему характеристики, но я считаю, что вообще, даже при моей загруженности, когда я был 17 лет главным дирижером национального оркестра в Вашингтоне и Соединенных Штатах, при моей загруженности, я давал им 3 месяца, 3 месяца сидел там, несмотря на мою загруженность еще как виолончелиста, работал с оркестром очень аккуратно, и помимо этих трех месяцев мы имели еще с ними гастроли.

А.АГАМИРОВ: Это помимо этих трех месяцев?

М. РОСТРОПОВИЧ: Помимо этих трех месяцев. Три месяца только абонементные концерты, 3 месяца сидел там с ними. Вот, и работал с ними. Я за это время продирижировал в этом только оркестре больше за 3 месяца своего пребывания больше 510 произведений для оркестров, естественно включая все симфонии Малера и так далее и тому подобное, Шуберта, Шумана... Брамса, Бетховена, Шостаковича все симфонии, Чайковского, естественно. Вот, понимаете, этот оркестр требует работы. Причем, оркестр сам - это коллектив, который очень мало разбирается в том, что им нужно, поэтому в последнюю очередь надо спрашивать оркестр нужно. Я говорю это по радио и говорю так, чтобы этот оркестр об этом слышал. Потому что у нас действительно очень трудное положение вещей и трудно требовать от оркестра... Я вот скажу, например, я делал цикл концертов, посвященных Шостаковичу в Петербурге. Это цикл концертов, который я сделал по его рукописному, Шостакович мне сам написал всю программу когда-то в 60-х годах , я его спросил, сказал. что хочу сделать его фестиваль, я говорю, но я не знаю, какие сочинения сделать, и он мне написал полную программу 6 симфонических концертов, пяти камерных оркестров. И у меня там в Петербурге вместо программки я просто сделал фотокопию его рукописи. Я тоже был удивлен, потому что я удивлен был, что оркестр, лучший оркестр, который был у нас у Стравинского(?) играл не всегда лучшим образом, особенно солисты из групп. А потом я пригласил этот оркестр на фестиваль "Вавиан", это мой фестиваль. И когда они приехали, они блестяще играли. Но я увидел совсем других людей там. Почему? Потому что насколько я понял, что те люди, которые играют замечательно в этом оркестре, когда они приезжают к себе, они либо отдыхают, либо болеют, они просто не ходят. Они начинают работать хорошо, если оркестр едет заграницу. Это такое утилитарно-материальное отношение, которое недостойно музыкантов. Вот это я могу сказать, но понимаете, это я не могу играть в зависимости от того, сколько мне платят денег. Наоборот, я, по-моему, играю лучше бесплатно, чем тогда, когда мне платят. Ну вот, так что я отвечаю на твой вопрос, что я абсолютно на 100 процентов с тобой согласен. Я считаю, что оркестр, многие оркестры, я сейчас не буду приводить примеры, но многие оркестры, когда диктуют, кто у них должен быть дирижером, они диктуют иногда по разным мотивам. По разным мотивам. Но есть еще один мотив. Оркестр думает, что если они пригласят такого какого-то человека, то он, имея связи с заграницей, он им будет делать заграничные гастроли. Я считаю, с точки зрения дирижерской, я считаю, что Марк Эрмлер просто блистательный дирижер, обладающий какой-то исключительной эрудицией в области. должен сказать, что когда здесь жил Эмили Мир он дирижировал оперой Прокофьева в большом театре, я пользовался его профессиональными советами и поэтому я знаю, что он блестящий дирижер, блестящий музыкант.

И.АРХИПОВ: Мстислав Леопольдович, я специально в прошлом году ездил в Питер, в частности, на Шостаковича, совершено замечательно была сделана картинка в программке. Но вот меня интересует такой вопрос в связи с Питером, в частности, с каналом "Культура". Можно расценивать, что Вы приехали в Москву, чтобы воспользоваться возможностью посмотреть канал "Культура", потому что все-таки об этом в прессе часто упоминают, что вы больше предпочитаете Питер и именно Питерскую обстановку.

М. РОСТРОПОВИЧ: Да. Вы знаете, дело в том, когда-то, когда я был в Москве, я думал рассказать эту историю. Когда я приехал сюда, у меня возникла идей, когда я вернулся на мою самую любимую Родину и мог вернуться сюда, то у меня возникла идей. Поскольку у меня огромный архив, который разбросан по шести странам сейчас, я решил, что пришло время собрать этот архив воедино. Там есть много ценных вещей в этом архиве - подарки мне, переписка, например 60 писем Шостаковича ко мне, примерно 30 писем Прокофьева, рукописи Шостаковича, рукописи Прокофьева, посвященные мне. Я решил, что это даже семье нельзя оставлять, внукам, детям, это нужно соединить все вместе, чтобы это осталось неделимо, чтобы потом правнуки не сочли за благо продать рукописи на каком-нибудь аукционе, чтобы с этого купить какой-нибудь самый новый "Роллс-ройс", например. И поэтому я написал заявление в московскую мэрию в свое время с просьбой за мои деньги разрешить мне купить какое-нибудь помещение и написал там - приблизительно тысячу квадратных метров. Но потом получил в ответ, что это спустили на тормоза. Но в связи с тем, что спустили мою просьбу на тормоза, я в Петербурге, Галина там нашла, Галина очень любит Петербург, там была найдена одна квартира, поначалу одна квартира, потому что эта квартира была заселена невероятно в качестве коммунальной квартиры. Там люди мечтали разъехаться, потому что это было просто действительно, как скотный двор, я извиняюсь за такое слово. И они умоляли нас с такими словами: "Купите нас, купите нас!". Это значило, что мы должны были купить однокомнатные, двухкомнатные квартиры для них. Мы купили с Галей 39 однокомнатных, двухкомнатных квартир в Петербурге за свои деньги, и эти люди стали счастливыми. Они наконец стали жить как люди, а мы три года раздвигали эти стенки, которые, каждая комната была на 4 поделена. И поэтому сейчас у нас уже там готово все. Я очень благодарен Аэрофлоту, который согласился перевозить части моего архива, которые уже туда перевезены. Я говорю, что этот архив включает очень много всего, в частности все подарки, которые были сделаны нам. Вот сейчас я привез туда пять картин Шагала, которые он подарил с надписью нам. Скоро туда привезу мой портрет, который был сделан Сальвадором Дали. Все, что связано с нашей музыкой, будет находиться в этом архиве. Поэтому я очень счастлив, что мы в Петербурге находимся, но это не просто мой выбор, это вынужденная, но очень приятная обстановка.

И.АРХИПОВ: Понятно. Мстислав Леопольдович. А вот, то, что сложно жить здесь в Москве, но с другой стороны, Вы достаточно в близких отношениях с большими государственными мужами, в частности, с президентом. Не могли ли они как-то повлиять на Ваш выбор?

М. РОСТРОПОВИЧ: Я вам должен сказать, что с президентом у меня очень близкие отношения, с мэром Москвы у меня замечательные отношения, несмотря на казус, который, я считаю, произошел. Блестящие отношения. Но я должен сказать, что уже сейчас мне были сделаны лестные, очень хорошие предложения, которые я не буду опубликовывать, поскольку я отказался от этих предложений, потому что я сказал, что мое имя мне дороже любых предоставленных возможностей. Поэтому когда люди уже знают, что у меня уже в Петербурге имеется помещение, я не буду претендовать ни какое другое помещение, кроме этой квартиры, которую давно оплатил и купил. Поэтому я менять своего решения сейчас не буду.

И.АРХИПОВ: Мстислав Леопольдович, а кто, по Вашему мнению, такой шуточный вопрос, кто может быть в 2000 году президентом? Кто у нас реально может быть президентом?

М. РОСТРОПОВИЧ: Знаете, я никогда в жизни этого не произнесу сейчас, потому что я считаю, что мнения должны быть абсолютно свободны у каждого. У меня есть своя точка зрения на этот вопрос, но я думаю, что еще есть достаточно времени приглядеться. Но я знаю очень хорошо для себя и решил, кто не должен быть президентом. Вот это точно я знаю, более или менее. Но говорить об этом тоже не буду, потому что я не хочу влиять.

А.АГАМИРОВ: А качества президента России какие?

М. РОСТРОПОВИЧ: Да, скажу, вот это очень важно. Вы знаете, президентом России должен быть, я скажу такое всеобъемлющее русское слово, - "батя". Это который поведет за собой, которому поверишь. Причем слишком интеллигентный человек, с моей точки зрения, не может быть президентом России. Потому что Россия настолько разношерстна, что, в конечном счете, каждый, кто находится в деревне, перед тем, как выпить стакан самогона, должен посмотреть телевизор и сказать "Свой человек, свой человек, вот он!". И в то же время интеллигент, который должен с ним повидаться и поговорить, должен понять, что это человек, который интеллигентен, который стремится... То есть это должен быть настоящий лидер, лидер - это талант. Это не только ум, потому что я знаю очень многих людей, которые очень медленно говорят, которые очень умно говорят, но их устанешь слушать, потому что напряжение ума твоего и слуха доходит до предела, они медленно говорят. Такое количество должно быть качеств сосредоточено в одном человеке, что это нужно искать.

И.АРХИПОВ: В частности, в Москве, Вы сказали, что в хороших отношениях с мэром, можно как-то действительно влиять на культурную жизнь Москвы? Ведь не секрет, что у нас, например, очень много творений замечательного, всеми любимого скульптора Зураба Церетели и, в частности, открывается галерея художника Шилова. На самом деле, это вполне очевидная тенденция околокультурной жизни Москвы.

М. РОСТРОПОВИЧ: Я должен сказать, что я к этому отношусь, к влиянию вкуса лидеров, я отношусь очень отрицательно. Не потому что конкретно к вкусу господина Лужкова или господина Ельцина, нет. Но я очень огорчен всей жизнью, которую я знаю лично, что вкусы правителей наших в советское время испортили так много возможностей - еще больше лидировать в мировом искусстве нашей великой стране. Если бы не травили Шостаковича, основываясь на вкусах Жданова и Сталина, если бы не травили Прокофьева, основываясь на подобных же вкусах, потому что это вкусы уцененные. И я еще вам скажу такую вещь. Мы между собой говорили тогда еще, это очень опасно было. Что такое социалистический реализм? Мы говорили: это прославление начальства в доступной для них форме.

И.АРХИПОВ: Замечательно. Но сами эти художники, сами скульпторы. Просто несколько слов.

М. РОСТРОПОВИЧ: Вы знаете, я вам должен сказать так. Все-таки это должно находиться в руках какой-то, я бы сказал, это очень странное слово, все-таки слово "общество", скажем "общество скульпторов", "общество художников" оно должно конечно иметь свое место это слово, и с этим нужно считаться. Понимаете, дело все в том, что, с одной стороны, интеллигентное общественное мнение, понимающее в этом, а с другой стороны - это мнение должен аккумулировать какой-то лидер, который должен основываться и должен делать и по своему вкусу тоже. Но лидеры, безусловно, связанные с этой профессией и очень хорошо себя зарекомендовавшие. Потому что бывают такие случаи, когда в Париже, например, делают центр Булеза - мой большой друг и я перед ним, можно сказать, преклоняюсь.

А.АГАМИРОВ: Блестящий дирижер.

М. РОСТРОПОВИЧ: Да. Блестящий дирижер и блестящий, в общем, музыкант, безусловно. И очень интеллигентный человек, но когда композитору дают руководить каким-то таким, я бы сказал учреждением, которое должно быть и образовательное и в тоже время должно давать большое количество концертов, тогда когда он делает это на свой вкус, тогда это становится немножко односторонним. Потому что, предположим, существует во Франции композитор Асну Вавье, скажем одного направления сам Булез, а другого немножко направления - более романтического, более традиционного направления Андрэ Дэтье. А еще существуют какие-то другие направления, в которых были тоже замечательные французские композиторы, которых я тоже очень хорошо знаю. Потому что мне многие французские композиторы посвятили свои произведения, и Орик посвятил свои произведения, и Жан Вьенер и Андре Жоливе и Андрэ Дэтье, и Мессиан написал для меня концерт для 3 инструментов, для флейты, рояля и виолончели. Понимаете, все эти композиторы немного разные и поэтому когда одного композитора делают во главе административной власти, то он, конечно, предпочитает свое направление, а должен бы иметь несколько направлений. Потому что я думаю, не вкус одного человека - начальника, должен диктоваться, начальника, скажем, административного или областного или городского, а это должны решать люди, которые в этом разбираются профессионально.

И.АРХИПОВ: То есть вы сами не хотели бы быть таким административным начальником?

М. РОСТРОПОВИЧ: Вы знаете, я бы мог быть, потому что я все-таки исполнитель. Композитору хуже быть, потому что исполнителю, когда меня спрашивают, какого композитора я больше всего люблю, я говорю: "Того, которого я в данную минуту играю".

А.АГАМИРОВ: Правильно. Любой исполнитель, любой актер так относится. А иначе нельзя играть.

М. РОСТРОПОВИЧ: Вот, вот, это правильно сказано. Потому что если я одно сочинение меньше люблю, я не имею права его играть в том, в любом городе. Почему я в одном городе играю то, что я больше люблю, а в другом городе играю то, что я меньше люблю? Несправедливо, потому что публика приходит и платит за концерты одни и те же деньги, тратит одно и тоже время на то, чтобы идти на концерт. Поэтому я люблю безумно и даже думаю, когда я играю это произведение, что лучшего нету. Вот сегодня я играю Дворжака - нету лучшего произведения, завтра я играю Шостаковича - нету лучшего произведения, послезавтра я играю Прокофьева - нету лучшего произведения. Поэтому я думаю, что исполнитель скорее мог бы занимать административную позицию, потому что мы все-таки более всеядны, спектр нашей деятельности более широк. А вот композитор, у него... Я вот знал таких композиторов, таких как Прокофьев, Шостакович. Скажем, Шостакович очень, бесконечно любил Малера, а вот Прокофьев не очень любил Малера, понимаете? Стравинский очень любил Чайковского.

А.АГАМИРОВ: Обожал.

М. РОСТРОПОВИЧ: Да, обожал, но не очень любил, я не буду называть, не хочу обижать никаких других композиторов, он не очень любил других, даже очень великих русских композиторов.

А.АГАМИРОВ: Стравинский Бетховена не любил, вот что было любопытно.

М. РОСТРОПОВИЧ: Да, сейчас выяснилось в последнем интервью у Святослава Рихтера, что он Моцарта не больно-то любил.

А.АГАМИРОВ: Но прекрасно его играл.

М. РОСТРОПОВИЧ: Да-да.

И.АРХИПОВ: Наверное, он просто его любил в каждый конкретный момент. То есть он его не любил в течение всей жизни...

А.АГАМИРОВ: Если говорить о композиторах, есть вопрос, который относится к числу неприятных для меня вопросов... Какое- то странное отношение. Прокофьев нигде не играется. Я буквально спровоцировал молодого дирижера Павла Сорокина, который приезжал и концерт памяти Прокофьева дирижировал замечательно 3 симфонию, хорошо очень получилось, хотя он еще молод и неопытен.

М. РОСТРОПОВИЧ: Он очень талантливый, я его очень люблю. Очень талантливый человек. Я считаю, что ему нужно было бы дать какой-нибудь оркестр, чтобы он мог с этим оркестром работать. Потому что когда человеку дают один оркестр для работы, это очень полезно и для оркестра, и для дирижера. Но для этого он должен, конечно, посвятить сове время оркестру. Думаю, что пришла пора подумать, чтобы дать ему какой-то оркестр.

А.АГАМИРОВ: Кроме того, у нас же масса всяких фестивалей, много очень конкурсов, но почему-то конкурс Прокофьева, который проходит в Петербурге, он исполнительский, и дирижерский и композиторский. Он как-то очень мало... Не мог бы ты использовать как-то свое влияние в высших эшелонах власти и власти нашей культуры с тем, чтобы все-таки был бы сделан не просто какой-то просто ежегодный фестиваль памяти Прокофьева.

М. РОСТРОПОВИЧ: Я просто могу сказать по поводу русскости Прокофьева. Я могу сказать гениальную фразу, которую мы с Рихтером довольно часто в период этих идиотских постановлений Жданова против формализма Шостаковича и Прокофьева мы перешептывались на улице, и он сказал гениальную вещь: "Славочка", - мы тогда дружили, хотя разница между нами был в 13 лет, он на 13 лет был старше меня, и в консерватории нас называли "Славочка большой" и "Славочка маленький". Он мне сказал, мне помнится: "Ты знаешь, в чем трагедия наша?". Я говорю: "В чем?". "Прокофьев - этот как раз то, что они хотят - и Жданов, и Сталин, но они не понимают, что Прокофьев - это как раз то, что они хотят: мелодии бесконечны, это русский композитор. Но они не понимают, поэтому его русскость и не выдается".

Я скажу так: поскольку я провожу больше времени за границей, чем здесь, должен сказать, что Прокофьев пользуется колоссальнейшей популярностью за границей, грандиозной. Его произведения переделывают, играют в разных переложениях, его считают вообще... У нас есть три кита ХХ века. Уже сейчас ко мне обращаются с тем, чтобы делать фестивали в 2001, 2002, 2003 году. Я придумал даже такие фестивали, в которых буду принимать участие, - "Наследие ХХ века". Уже когда будет это наследие. Вот там есть три русских кита - Стравинский, Прокофьев и Шостакович. Мы, русские, должны гордиться этим, что мы дали в наследие грядущим векам, следующим поколениям, таких трех гениев в ХХ веке, поэтому я не беспокоюсь за Прокофьева. Что касается нашей организаторской деятельности здесь, да, она находится в упадке. Потому что говорят: "Денег нет". А все-таки начинают просыпаться спонсоры, они начинают на что-то давать деньги. Но нет у нас... У нас остались какие-то старые кадры, администраторы... У нас нет Юрека, нет Дягилева, а это обязано быть, те, которые бы организовали это. У нас появляются на горизонте какие-то более или менее молодые люди, которые хотят что-то организовать. Потом они вдруг исчезают, иногда исчезают с деньгами.

А.АГАМИРОВ: Проходимцы...

И.АРХИПОВ: Но чтобы появились Дягилевы, нужна соответствующая базовая культура, потому что музыканта формирует музыкальная культура, а Дягилевы часто приходят просто от сохи, поэтому соха должна быть...

М. РОСТРОПОВИЧ: Дворянская.

И.АРХИПОВ: Да, а дворянской культуры у нас сейчас уже нет, поэтому..

А.АГАМИРОВ: К сожалению.

М. РОСТРОПОВИЧ: Но должна появиться, я думаю, что появится. Я очень оптимистично смотрю на будущее России, очень оптимистично.

А.АГАМИРОВ: В чем оптимизм?

М. РОСТРОПОВИЧ: Вы знаете что. Мне кажется, что какая-то сила есть, я ее чувствую, которая все-таки очистит от той гадости, которая сейчас пришла. Скажем, новые русские. Я не согласен с тем, что все новые русские плохие. "Новые русские" стало каким-то нарицательным понятием. Но я думаю, что те люди, которые разбогатели, я сейчас не беру сторону, как они разбогатели, а просто я знаю, что многие из них отправляют своих детей в колледжи в Англию, они учатся. Они потом вернуться из английского колледжа домой, в Россию, и, в общем, я думаю, что следующее поколение... Сейчас ведь перепоколение - переход от одного поколения в другое. То поколение, которое еще не умерло, которое жило привилегиями, которые они несправедливо получили от советской власти просто благодаря партийному билету. И это поколение еще существует, поэтому они сейчас борются, выходя на улицы с красными знаменами, борются за то, чтобы вернуть власть, чтобы тех, кто их лишил власти, сажать в тюрьмы. Но я думаю, что это поколение... Молодое поколение, я в него очень верю все равно, оно будет, оно поймет, и уже сейчас это молодое поколение не отдаст свободу, которую оно заимело.

А.АГАМИРОВ: Скажите, пожалуйста, у нас даже не среди интеллигенции, впрочем, это и правильно, потому что среди интеллигенции это быть не может, а среди властьпридержащих, и старых, и молодых, и достаточно материально обеспеченных людей явная склонность к монархизму. Что ты думаешь о российском монархизме в нынешней ситуации?

М. РОСТРОПОВИЧ: Монархи - это есть наследственное дело. И когда это наследственное дело идет как по маслу - когда сыновья старшие занимают место, они уже на это воспитываются. для того, чтобы быть просто музыкантом-исполнителем, не достаточно иметь музыкального таланта и гения, еще нужно иметь какую-то медицинскую конституцию свою, чтобы путешествовать и не утомляться, чтобы просыпаться тогда, когда нужно и идти на репетицию, может быть, по местному твоему времени в 4 или 6 утра, если ты меняешь поезд. Поэтому я хочу сказать, что скажем, те, кого я знаю из монархов, скажем, принц Филиппе. Я его очень хорошо знаю. Который будет королем в Испании. С детства его к этому готовят. С детства. Я знал его, когда он был ребенком. Он имел воспитание спартанское, затем он появился в армии, где муштровали, где он знает очень хорошо, что делается в армии. Затем он поехал и был моим соседом, был студентом Джордж-Таунского университета. Он прошел университет. То есть его, так же как и борцов готовят диетой смолоду, так вот и готовят будущих королей. Я знаю эти фамилии. Я знаю наследников престола в Голландии. То же самое. То есть их готовят. Ведь это специальность, это профессия - быть королем. У нас эта профессия уже исчезла. сейчас это прервано, поэтому я думаю, что при любой тенденции у нас к монархизму, мы не можем найти достойного, настоящего кандидата, который мог бы прийти и сказать: "Я настоящий царь России", потому что это уже настолько было разбавлено и временем, и профессией, потому что он должен был воспитываться в своей стране, блестяще знать и говорить по-русски, знать русскую армию, тогда он мог бы представлять монархию. Мне так кажется. Я не против монархии вообще, потому что знаю королей и королев. Они очень образованные, очень милые, хорошие люди. Жаль, что их не знает все население лично этих стран.

А.АГАМИРОВ: Я имел честь быть представленным Хуану Карлосу Бурбону, причем здесь в Москве, в Большом театре. Он произвел на меня феноменальное впечатление.

М. РОСТРОПОВИЧ: А так и есть, на самом деле. Так и есть. Мы с ним очень дружим.

А.АГАМИРОВ: Я знаю.

М. РОСТРОПОВИЧ: Мы с ним, как с тобой, на "ты". И когда он стал королем...

А.АГАМИРОВ: А вы были знакомы до этого..

М. РОСТРОПОВИЧ: Конечно, задолго до этого. Когда я ему сказал "Ваше величество", он мне говорит: "Ты что, с ума сошел, называй меня Хуаном, как и раньше называл".

А.АГАМИРОВ: Вы с ним говорите по-французски?

М. РОСТРОПОВИЧ: Нет, мы с ним говорили тогда по-немецки, а теперь по-английски. Потому что я тогда знал только немецкий. А теперь знаю лучше английский, чем немецкий. А он знает все.

И.АРХИПОВ: Мстислав Леопольдович. А Ваши связи, Ваши знакомства с сильными мира сего... Интересно, у Вас связи с Баку, с президентом Азербайджана, какие у Вас там планы, что там поднимается?

М. РОСТРОПОВИЧ: Вы знаете, я Вам скажу честно. Обожаю Баку, людей своих, которые меня встречают как своего. Я очень доволен, что я там родился. Я вспоминаю, что мой отец очень-очень любил Баку. Мне показали его письмо, которого я не знал, по-моему, Узеир Гаджибеков, они очень дружили. Отец написал ему письмо перед самой войной, написал, что не очень хорошо чувствует себя в Москве и хотел бы вернуться в Баку со своей семьей. Я знаю, что отец всегда тосковал по Баку. Я знаю, что у него карьера никак не могла удаться здесь в Москве, его здесь никуда не пускали. Поэтому для меня Баку - это честно скажу, родной город. Сейчас я обещал бакинцам, я отменил свои концерты, я обещал, и Алдиеву, президенту, обещал, что буду тогда приезжать каждый год на 10 дней, чтобы давать там мастер-классы и чтобы они использовали меня так, как хотят.

А.АГАМИРОВ: Я так понимаю, что они на тебя слегка обижаются. Они считают, что ты, как прежде всего друг армянского народа, у тебя так масса друзей....

И.АРХИПОВ: Для наверное всегда какой-то болью являются именно конфликты, Вы оказываетесь между двух огней.

М. РОСТРОПОВИЧ: Да. По поводу зон конфликта я уже сказал, что если этот конфликт разгорится, я встану между ними. Сам встану, пусть стреляют. Потому что это я перейти не могу. Вы знаете, когда я пришел. Интересно, что я чувствую, что эти народы по своей сути очень незлобивые - и армяне незлобивые, и азербайджанцы, потому что когда я приехал и меня повели на кладбище в центре города, где 2 тысячи могил находится, убитый русскими на улицах Азербайджана, это на меня такое угнетающее впечатление произвело.

А.АГАМИРОВ: Вот сейчас?

М. РОСТРОПОВИЧ: Сейчас, когда... Это на меня произвело такое впечатление, что у меня полились слезы из глаз. И интересно, что они, которые меня вели, они меня успокаивали, что это история ив се такое... Понимаете? Поэтому я думаю, что музыка, через которую мы свою любовь проводим, и то, что лучший композитор Кара Караев является учеником Шостаковича, и то, что я не пожалел никаких денег, чтобы собрать и купить все письма Шостаковича Кара Караеву, которые продавались сейчас на аукционе. Мне так больно было знать об этом. Причем их продавали разрозненно. Я пошел к хозяину аукциона и спросил: " Вы верите в то, что существует на свете культура. Зачем вы это разрознили? - Потому, что мы хотим собрать больше денег". Я сказал: "Я понимаю вашу тенденции, но вы можете все это соединить вместе и продать мне это на аукционе только по высшей мерке?" Потому что там существует от и до. Я могу вам это предложить по высшей мерке, но если там будут кандидатуры купить это именно по этой цене и все вместе. Но поскольку я оказался только одним кандидатом. Я им и остался. Поэтому это все будет возвращено в мой архив в Петербург. Там будет возвращено очень много. И письма Чайковского, которые я купил, и письма Римского-Корсакова, которые я купил, и 80 документов Балакирева, которые я купил. Так что все, что я купил в области музыки, все это будет возвращено, все рукописи, обратно на Родину.

И.АРХИПОВ: А когда архив станет доступен для людей, как вы рассчитываете?

М. РОСТРОПОВИЧ: Важно, чтобы они находились здесь. Это важно. Я собрал то, что уходило, и то, что ушло уже. Потому что все, что я возвращаю сюда, я купил там. А что значит доступным?

И.АРХИПОВ: То есть он будет публичным или для специалистов, или как музей?

М. РОСТРОПОВИЧ: Да нет. Никакого музея не будет. Это будет просто мой личный архив. Мое личное помещение. Как каждый имеет архив у себя дома. Но мой архив большой. Я привожу сюда мантильи докторские, которые я получил. У меня их сорок. Значит нужен уже не один шкаф, понимаете? Потом, скажем, просто подарки или у меня 31 Орден, из них 10 иностранных. Тяжелейшие чемоданы. А все-таки я получил их как русский человек. Я не хочу сказать, что я отказываюсь от этого. Нет. Я горжусь этим, что русский человек получил такое признание. Я сам ни у кого ничего не просил, никаких наград. Меня награждали.

И.АРХИПОВ: Какие планы у Вас вообще?

А.АГАМИРОВ: Какие крупные работы оперные, балеты?

М. РОСТРОПОВИЧ: Сейчас скажу.

И.АРХИПОВ: В том числе, кстати, и миротворческие.

М. РОСТРОПОВИЧ: Ну миротворческие... Меня сейчас наградили очень высоким титулом - посла Доброй воли. Это считается очень высокий титул, уже мирового масштаба. Несколько дней назад мне дали документ.

И.АРХИПОВ: А кто?

М. РОСТРОПОВИЧ: ЮНЕСКО ООН. Посол мира - называется еще так.

И.АРХИПОВ: А уже есть кто-нибудь из ваших коллег?

М. РОСТРОПОВИЧ: Минухин, я знаю, тоже такой посол мира. Кажется, Кабалье.

И.АРХИПОВ: Там указывается, за что, или как Премия мира?

М. РОСТРОПОВИЧ: Нет, это не премия. Это когда по совокупности деятельности тебе доверяют быть послом Доброй воли, если знают, что ты не сделаешь зла, потому что вся твоя деятельность направлена на мир и любовь между людьми. Когда твоя жизнь это доказывает, тогда это обсуждают в верхах ООН и считают, что тебя можно причислить к лику почти святых.

А.АГАМИРОВ: Мстислав, о планах...

М. РОСТРОПОВИЧ: Сейчас скажу. У меня, во-первых, фестивали Шостаковича, которые я делаю. Сейчас я только закончил первую половину самого большого фестиваля Шостаковича, который пройдет в Лондоне. Это самый большой фестиваль, который включает 11 симфонических программ, построенных по принципу хронологии. Вот сейчас я закончил как раз первую половину 7-ой Симфонией. Война как бы прервала этот фестиваль, который будет продолжаться осенью. Фестиваль прошел абсолютно триумфально неожиданно для самых англичан, хотя англичане из всего мира, я думаю, лучше всего понимают Шостаковича и его бесконечно любят. И этот фестиваль будет продлен, потому что есть масса произведений других.

И.АРХИПОВ: Простите, а почему он был прерван.

М. РОСТРОПОВИЧ: Он был рассчитан на два периода, потому что с одним и тем же оркестром, потому что 11 симфонических программ ив то же время камерные программы занимают такое количество времени, а я просто должен играть и какие-то другие программы тоже. Поэтому это было задумано на два периода. Первый закончился сейчас, а второй начнется в октябре и закончится в ноябре. Он начнется с 8 симфонии и кончится 15-ой. Там тоже огромное количество произведений, включающих и музыку к кинофильмам, и театральная музыка, и его малоизвестные 10 песен шута из театральной постановки "Короля Лира".

А.АГАМИРОВ: Неизвестный совсем спектакль.

М. РОСТРОПОВИЧ: Гениальное произведение. Там была использована из золотого века потрясающая совершенно оркестровая сюита. И так далее. Я сейчас очень рад, что мне приходится тоже новые произведения, для меня новые произведения, Шостаковича дирижировать. Затем, сейчас я через два дня улетаю в Токио, там будет повторен полностью фестиваль, который был в Санкт-Петербурге. Этот фестиваль занимает там пять недель, потому что в Санкт-Петербурге я по одному разу играл концерты, а в Токио некоторые концерты будут повторены дважды из фестиваля Шостаковича, которые были написаны его рукой, вся программа. Там же мы будем играть квартеты и все такое. Начинается он с 19 марта и кончится 25 апреля. Оттуда я сразу еду на Тайвань. У меня с ними замечательные отношения. Это мой восьмой концертный визит туда. Там будет замечательный, блистательный русский скрипач играть вместе со мной, которого я очень глубоко люблю, - Виктор Третьяков.

А.АГАМИРОВ: Да, замечательный.

М. РОСТРОПОВИЧ: Вот его пригласили туда. Он будет играть под моим управлением там концерт Брамса. Я счастлив встретиться с ним опять на музыкальном поприще. Затем из Тайваня я лечу в Вашингтон, где я не был три года, потому что там три года ремонтировался концертный зал, в котором я провел 17 лет. Он все время звали меня туда, чтобы я дирижировал моим оркестром в другом зале, но я сказал: "Нет, пока не будет отремонтирован мой дом, я не приеду". Сейчас они закончили этот ремонт.

А.АГАМИРОВ: Оркестр хороший?

М. РОСТРОПОВИЧ: Замечательный. Я сейчас скажу еще точнее, потому что там делается мой фестиваль, который начнется со 2 мая и кончится 16 мая. Я там буду дирижировать то, что я хотел - с балетом "Ромео и Джульетту" Прокофьева целиком, причем в блестящей постановке Владимира Васильева. Это он сделал для меня по моей просьбе. Оркестр сидит на сцене. Сделан помост наверху над оркестром, где как бы происходит сцена в комнатах и на балконе, а впереди оркестра большая площадь, которая специально строится. Это как бы происходит на улице.

А.АГАМИРОВ: Хорошая очень работа.

М. РОСТРОПОВИЧ: Очень хорошая работа.

А.АГАМИРОВ: Это будет дано в Вашингтоне несколько раз, да?

М. РОСТРОПОВИЧ: Это будет дано два раза. Это будет дано и потом, когда я буду дирижировать мою любимую оперу "Пиковая дама". Тоже в таком особом исполнении. Потому что это не концертное исполнение и не оперное. Это то, чем будет опера, как она будет развиваться. Она будет так развиваться, как это делается в данном случае. Я увидел это впервые в Бостоне. Это сделал Седжи Озава- мой очень близкий друг, блестящий гениальный дирижер. Он это сделал в галлографическом исполнении, то есть это сделано так: над оркестром делается не очень широкий помост - 4 м примерно, стоит одна скамейка. В костюмах поют певцы с небольшой режиссурой, с небольшой мизансценой. Над оркестром. Оркестр на сцене. Он является уже как действующим лицом. Мы не сидим в яме. Не ищем сопровождения. Мы диктаторы. Музыка - диктатор в этом случае.

А.АГАМИРОВ: Правильно, музыка - главное действующее лицо в опере.

М. РОСТРОПОВИЧ: Абсолютно.

А.АГАМИРОВ: Как не понимают, это элементарная мысль.

М. РОСТРОПОВИЧ: Вот ты понимаешь, слава Богу! И Галлограммами меняется вся атмосфера, начиная от Летнего сада. Там одновременно делается дворец. И когда люди в костюмах. Причем это делается таким образом, каким-то техническим, что например, дерево или ветка не появятся на лице Германа в Летнем саду, а колонна не будет играть на лице Гремина. Это делается каким-то техническим невероятным способом. Я видел это и пришел в полный восторг, и сейчас буду делать "Пиковую даму" в этом гениальном галлографическом исполнении.

А.АГАМИРОВ: Будут русские исполнители.

М. РОСТРОПОВИЧ: Да, конечно будут. Там будет петь Галузин.

А.АГАМИРОВ: Блестящий певец.

М. РОСТРОПОВИЧ: Он будет петь Германа, причем он поет в это время в Милане. Я написал письмо моему другу Мутти: "Рикардочко, ты наконец что-нибудь можешь сделать для меня? " Он: "Готов все". Я: "Ну, освободи хотя бы на 5 дней Галузина для меня". Освободил. Честно освободил.

И.АРХИПОВ: Замечательно. А что еще из планов...

М. РОСТРОПОВИЧ: Да, там будет еще происходить первое исполнение гениального произведения Софьи Губайдулиной. Она только что закончила. Я играл сейчас 4 раза в Германии. Ее произведение называется "Солнечная песнь". Это произведение навеяно жизнью в Сан-Франциско Святого Франциска Ассизского. Гениальное произведение, должен вам сказать. Когда она только его написала, я сделал такую программу. Первое исполнение было в Штутгарте в феврале. Затем в Гамбурге, Упертай и Кельне. Произведение посвящено моему 70-летию. Оно написано для виолончели - она солирует, для двух ударников, которые имеют огромное количество инструментов, играют и на ксилофоне, и на там-таме. И камерный хор - 6 сопрано...

А.АГАМИРОВ: Соня обходится без баяна?

М. РОСТРОПОВИЧ: Без баяна. 6 сопрано, 6 альтов, 6 теноров и 6 басов. А я еще играю на там-таме, на флексотоне и на большом барабане.

А.АГАМИРОВ: Что такое флексотон, даже я не знаю?

М. РОСТРОПОВИЧ: Флексотон - это такая пластинка металлическая с двух сторон, которой, если ее трясешь, бьют молоточки, и в зависимости от того, как ты эту платину нажимаешь большим пальцем, меняется тон. Это очень интересно. Иногда даже впечатление, что это какой-то сумасшедший поет.

И.АРХИПОВ: Фантастика. Как?

М. РОСТРОПОВИЧ: Да, и я должен сказать, что сначала, не зная этого произведения, я сделал так программу. Я должен был в первом отделении играть Сен-Санса и Губайдулину, а во втором - оркестр играл какую-то увертюру. Когда я получил от нее это произведение, я понял, что ничего после него играть нельзя. Потому я переменил программу, отменил произведение, которое должен был дирижировать дирижер, и сделал в первом отделении Сен-Санса, потом была перестановка в антракте, и во втором отделении, я играл только Губайдулину. И вот сейчас у меня состоится премьера этого произведения в Лондоне 30 января 1999 года, во Франции, в идеале, на моем фестивале 19 июля этого года и в Вашингтоне 14 мая. Надеюсь, что сыграю это и в России, надо сейчас только найти деньги и время.

И.АРХИПОВ: Мстислав Леопольдович, Вы, действительно, человек большого...

М. РОСТРОПОВИЧ: Подождите, я должен еще добавить, что у меня состоится точно такой же огромный фестиваль Шостаковича, такой же, как был в Петербурге и в Токио, с Чикагским оркестром в Чикаго. Это будет весной 99-го года. Кроме того, я делаю в 1999 году: январь-февраль я еду в Самару, где я делаю первое исполнение, мировую премьеру замечательной оперы Слонимского "Сны Ивана Грозного" - очень страшная опера. Затем оттуда переезжаю в Ла-Скалу, где делаю премьеру Мазепы. Я очень счастлив, что работаю с замечательными режиссерами. Я делаю с грузинским ансамблем, с замечательным художником Месешвили и с Робетром Струа я делаю "Ивана Грозного" в Самаре и со Львом Додиным я делаю, я его пригласил на Мазепу в Ла-Скале. Так что планы обширные.

И.АРХИПОВ: Да, грандиозно. Более чем.

А.АГАМИРОВ: Мы утомились.

И.АРХИПОВ: Да, мы уже...

М. РОСТРОПОВИЧ: Я тебе отдался полностью.

И.АРХИПОВ: Если можно, последний вопрос. Как бы в общественной деятельности. Канал, некоторое курирование, как бы некая поддержка даже своей собственной...

М. РОСТРОПОВИЧ: Нет, я готов канал "Культура" поддерживать своими знаниями, если я могу помочь, но для этого я должен очень хорошо знать... Вот я и сказал, что для этого я придумал такую структуру, чтобы мне давали просто видеозапись на видеокассетах. Я буду какими-то ночами это смотреть и высказывать свою точку зрения и, может быть, и сам приму участие в каких-то передачах.

И.АРХИПОВ: Спасибо огромное, Мстислав Леопольдович.