Обсуждаем роды Эвелины Геворкян - Сергей Панков - Бэби-Бум - 2007-11-18
А. САМСОНОВА: 22 часа 12 минут в столице. Вы слушаете программу «Бэби-Бум», которая выходит, как обычно, по вторникам… по воскресеньям в 10 вечера.
Н. ШОПЕН: По воскресеньям, Тоня. Сразу видно, что Тоня еще не ушла в декрет.
А. САМСОНОВА: Да, мы на своем месте. У нас сегодня передача, как обычно, в воскресенье в 10 вечера. Единственная передача, необычная. И я приветствую всех, кто в студии: это Наташа Шопен…
Н. ШОПЕН: Добрый вечер.
А. САМСОНОВА: И тех, кто не в студии – это Эвелина и Матвейка. Эвелин?
Э. ГЕВОРКЯН: Да, добрый вечер.
А. САМСОНОВА: Привет. Итак, в чем заключается необычность сегодняшней передачи. Вы видели наверняка на сайте, вы слушали в анонсах, что сегодня мы обсуждаем историю родов Эвелины Геворкян. Эвелина на сегодня наш главный герой. И многие, Эвелин, ты знаешь, просто задавали нам вопрос: а можно ли такую тему вообще обсуждать? Это настолько интимная тема, неужели можно 50 минут об этом разговаривать?
Э. ГЕВОРКЯН: Я на сайте читала опасения некоторых мужчин, главным образом, что неужели «она, как Зевс Афину, родила через голову»? Нет, я рожала вполне себе нормально, но, тем не менее, возникли некоторые вопросы, которые, мне кажется, могут возникнуть и у других людей во время их родов.
А. САМСОНОВА: Мы, честно говоря, посчитали так же, и всем нашим коллективом дружным решили вот что. Знаете, бывают разные прецеденты, и бывают разные прецеденты, связанные с врачами, связанные с правами людей и правами детей, которые защищают как их официальные опекуны, так и врачи. Не все эти истории доходят до суда. Некоторые доходят. Если помните, в начале сентября был очень громкий инцидент, когда в Питере член секты и почитатель Иеговы отказался от того, чтобы его ребенку переливали кровь. А ребенок был в очень тяжелом состоянии. И тогда врачи, чтобы навязать свою волю и навязать свое лечение, обратились в суд. И суд выиграли, и ребенку была проведена операция. Вот, бывают разные инциденты, и по-разному разные стороны доказывают свои права.
Н. ШОПЕН: Тоня так издалека начала. Собственно, какое это имеет отношение к родам Эвелины? На самом деле, конечно, ситуация не столь сложная и не такая страшная, отнюдь не страшная…
А. САМСОНОВА: И всех, кто уже перепугался…
Н. ШОПЕН: Да, закончилась она хорошо, все замечательно.
А. САМСОНОВА: Все чудесно. Мы хотим сразу сказать: все чудесно, все здоровы, все живы, и все счастливы.
Э. ГЕВОРКЯН: Позвольте вмешаться. Историю про сектантов я тоже тогда помнила и думала, что же родители-идиоты, не позволяют своему ребенку сделать необходимую операцию. Я думаю, что… ну, так мы заинтригуем слушателей, что, наверное, в такой разряд идиотов, со стороны многих, попала и я в своей истории, когда я оказалась в роддоме.
А. САМСОНОВА: Эвелина, это мы сейчас выясним, потому что мы решили построить передачу по примеру слушания в суде. У нас нет официального… я так понимаю, что ты в суд обращаться не собираешься? Поправь меня, если я не права.
Э. ГЕВОРКЯН: Да, я не собираюсь, тем более, что действительно все закончилось благополучно. Но, с другой стороны, как минимум, для обсуждения прецедент есть.
Н. ШОПЕН: И поэтому мы решили нашу программу, да…
А. САМСОНОВА: Мы решили суд присяжных устроить здесь.
Н. ШОПЕН: Это понять, что мы можем сделать, оказавшись в такой ситуации. Любой абсолютно человек. Причем речь идет не только о роддоме, речь идет о любой больнице, лечебном учреждении, когда человека принуждают к лечению и заставляют его делать то, что он делать не собирается, не хочет и считает, что ему это не нужно.
А. САМСОНОВА: И мы устроим суд присяжных прямо в эфире. У нас, благо, есть на это достаточно времени. План у нас такой: сейчас мы выслушаем историю Эвелины…
Н. ШОПЕН: Пострадавшей.
А. САМСОНОВА: Пострадавшей, да. Она расскажет, даст свои показания. Потом мы выслушаем сторону юриста, который скажет, как с точки зрения законов Российской Федерации трактуется эта ситуация. А потом у нас будет действительно суд присяжных: мы будем принимать ваши звонки и ваши мнения по телефону 363-36-59, мы будем принимать и начали уже принимать ваши sms по телефону +7(985)9704545, в конце проведем голосование и выясним, кто прав, кто виноват.
Н. ШОПЕН: Итак, сначала, я думаю, мы предоставим слово Эвелине. Эвелина, расскажи с самого начала, как все происходило.
Э. ГЕВОРКЯН: Подожди, мы вот сейчас сразу же переходим к тому моменту, так скажем, проблемному, избегая то, что изначально прошли роды, они прошли замечательно. И несмотря на то, что они начались на месяц раньше и был такой эффект неожиданности, завершились они благополучно, и ребенок, хоть ему и был 35 с половиной недель, родился 2650, то есть сам дышал, был жизнеспособный. И вот все наши опасения, с которыми мы ехали в роддом, потому что, я не знаю, те, кто в курсе, я хотела рожать дома. И, конечно, для меня это была такая неожиданность, что все пошло не по моему плану, прекрасно нарисованному и написанному в моей голове.
Н. ШОПЕН: А из-за чего тебе пришлось ехать в роддом?
Э. ГЕВОРКЯН: Ну а, собственно, вот жизнь, или ребенок, или судьба, я не знаю, кто именно…
Н. ШОПЕН: То есть та акушерка, с которой ты договаривалась, порекомендовала тебе ехать в роддом?
Э. ГЕВОРКЯН: Да, да, да. У меня просто отошли воды, и это случилось так неожиданно, это было 35 недель и несколько дней, не было 36-ти.
А. САМСОНОВА: Ну и что, ты позвонила акушерке, а она что?
Э. ГЕВОРКЯН: Я позвонила, и когда мы поняли, что да, все, это действительно начались роды, и начались они слишком рано, потому что, насколько я понимаю, домашние роды как-то уже с 36-й недели принимают, а 35 – это еще погранично и опасно.
Н. ШОПЕН: Но я сделаю маленькое уточнение, что не все акушерки и не во всех центрах, домашние роды иногда принимаются на 34-й, на 35-й неделе дома. Но это просто такая маленькая оговорка.
А. САМСОНОВА: Но как произошло это?
Н. ШОПЕН: Хорошо, у тебя произошло таким образом.
Э. ГЕВОРКЯН: Да, и я так понимаю, что акушерка оценила ситуацию и решила, что мы не знаем, какого веса ребенок, каково его состояние, и поэтому, может быть, ему понадобится реанимация или медицинская помощь какая-то специальная…
Н. ШОПЕН: Решили не рисковать.
Э. ГЕВОРКЯН: Да, мы решили не рисковать.
Н. ШОПЕН: У тебя был договор с роддомом?
Э. ГЕВОРКЯН: У меня договора не было, потому что я искренне надеялась, что я буду рожать дома, и что, если вдруг что-то случится, я просто своим ходом поеду экстренно в роддом. Ну так вот, собственно, и получилась экстренная ситуация, и еду я в роддом. И вот, на мое счастье, тот роддом, который я выбрала, там же и было отделение для недоношенных детей. Это не все роддома принимают, не во всех оно есть. И вот я попала в такой роддом с утра, я туда приехала, и дальше вот в течение дня переживала роды, ребеночек родился без двадцати 12 ночи, в полночь 6 ноября.
Н. ШОПЕН: Обошлось без кесарева сечения?
Э. ГЕВОРКЯН: Обошлось, да, без кесарева сечения, без стимуляции, без обезболивания и так далее. Хотя меня предупредили, то есть я вот туда приехала, меня спросили, во сколько отошли воды. Я искренне соврала и сэкономила себе два часа, потому что сказала, что не в 7 часов, а в 9 часов. И тогда мне отвели 12 часов, положенные по инструкции, и сказали: «Если через 12 часов ты не родишь сама, если процесс не пойдет, тогда мы будем вынуждены…»
Н. ШОПЕН: Будет стимуляция, да, и кесарево?
Э. ГЕВОРКЯН: Да, делать стимуляцию и кесарево. И стало действительно страшно. Я, конечно, понимаю, что мне нужно сейчас начать рожать, но это не совсем контролируемый мною процесс.
Н. ШОПЕН: Насколько я знаю, еще несколько лет назад на это дело выделялось 24 часа. А потом все-таки решили перестраховаться…
А. САМСОНОВА: Ну, в Норвегии на это выделяют 72 часа.
Н. ШОПЕН: После того, как отошли воды?
А. САМСОНОВА: Да. Но проблема…
чтобы непосвященным было понятно, потому что мы-то на своем птичьем языке обсуждаем роды. Проблема в том, что ребенок находится какое-то время, после того, как отошли воды, в безводном пространстве. Да?
Н. ШОПЕН: Это тоже вопрос на самом деле спорный, потому что многие акушеры утверждают, что ему ничего не угрожает, и когда мама пьет, собственно, вода все время поступает…
А. САМСОНОВА: Представьте себе, что есть в каждой стране правило, гост такой, условно говоря, который распространен… ну, абсолютное правило для всех медицинских учреждений этой страны: сколько часов можно допускать, чтобы ребенок находился в безводном, условно говоря, пространстве.
Н. ШОПЕН: Ну хорошо, в нашей стране 12 часов…
А. САМСОНОВА: Это варьируется от 12 до 72 часов. В Норвегии – 72, в России – 12.
Э. ГЕВОРКЯН: Да, в европейских странах побольше. Поэтому, вот я насколько знаю, в домашних родах там позволяют женщинам, у которых родовая деятельность идет медленно, все-таки мы все люди разные, и кто-то рожает стремительно, кто-то медленно, и все там протяжно происходит, и им позволяют, допустим, даже вплоть до нескольких суток – сутки или двое – рожать. Но это дома. А в роддоме есть действительно вот эти 12, ну максимум 24 часа, и врачи обязаны принимать меры. И вот меня, значит, отвели в 9 часов вечера - в этом родовом зале, в котором я оказалась, висят часы – и мне нужно, чтобы начались схватки. Сначала, если честно, было страшно. Потому что меня вот проверяли в 6 часов вечера – ничего нет. И я уже понимаю, что мне осталось всего лишь 3 часа, а процесс не запускается. А как я его запущу? Я не могу никак на это повлиять. То есть я просто вот надеюсь, и мне страшно, что остается 3 часа, и дальше будут приниматься очень нехорошие меры. Ну как? Для меня. Хотя врачи, конечно же, считают, что так нужно и надо спасать ребенка. И в итоге, к моему счастью, мой сын или мой организм, я не знаю, то ли перепугались, то ли, наоборот, как сказать, сдали нормативы, заданные государством, все дальше запустилось, все очень быстро запустилось. И, к счастью, врачи констатировали, что к 9 вечера, которые они мне отвели, процесс пошел. И вот уже без двадцати 12 ночи ребеночек родился. И вот, к счастью, он был уже достаточно большого веса, большего, чем мы ожидали, он сам дышал, и все оказалось не так страшно. Ну, то есть, слава богу, все закончилось прекрасно, и мне не потребовалось, как сказать, переживать никаких там ни стимуляций, ни, тем более, кесаревых. И от обезболивания я тоже отказывалась, хотя настаивали на том, чтобы его сделать. Не знаю, какие-то приводились, на мой взгляд, странные причины, что это как-то расслабит таз, что это как-то поможет родам. Не знаю, так ли это, но вот я родила, вполне обойдясь без обезболивания.
А. САМСОНОВА: Эвелина, правильно ли я понимаю, что ты считаешь, что до этого момента, до того, как произошли роды, и ребенок родился, твои права соблюдались полностью?
Э. ГЕВОРКЯН: Да, я думаю и уверена, что они соблюдались полностью, потому что… Дело в том, что как только я вошла в роддом, в приемное отделение, и там меня оформляли, там же мне дали: вот, девушка, подпишите бумажки. Я говорю: «Что за бумаги?» Я начинаю читать, и там написано, что я, такая-то, такая-то, согласна в случае чего - и дальше идет список, несколько листов – на переливание крови, на использование щипцов в родах…
А. САМСОНОВА: На что ты не согласилась? Расскажи.
Э. ГЕВОРКЯН: Я согласилась на 50 процентов предложенного, как то: допустим, использование щипцов в родах. Я, по сути, оставила себе только на экстренный случай переливание крови и кесарево сечение.
А. САМСОНОВА: А ты с кем-то советовалась?
Э. ГЕВОРКЯН: Да, так получалось, что я звонила по телефону своей акушерке, потому что я оказалась настолько в стрессовой для себя ситуации, и я не знала этих врачей, к которым я попала, и, я признаюсь, наверное, не доверяла им полностью, не доверяла так, как доверяла своей акушерке. Поэтому я постоянно была на телефоне и с ней советовалась, вот просто каждый свой шаг: что вычеркнуть из этого договора. И я вот там много чего вычеркнула: прививки для своего ребенка…
Н. ШОПЕН: А как врачи реагировали на твои разговоры с акушеркой?
Э. ГЕВОРКЯН: Ну конечно, как только они увидели, что я начинаю отказываться много от чего, то: «А что, вы нам не доверяете? А кому вы звоните?» Ну, то есть…
А. САМСОНОВА: Ну понятно.
Н. ШОПЕН: Но отношение к тебе не изменилось после этого?
Э. ГЕВОРКЯН: Ну как сказать? Я думаю, что в некотором смысле оно изменилось. Да, я думаю, что оно на самом деле изменилось, потому что со стороны врачей – ну, это объективно по-человечески – они испытывали обиду, кто-то обиду, что я им не доверяю, либо даже злость какую-то. Но, с другой стороны, они, наверное, хоть и подумали, что «вот тут шибко умная к нам попала», но они были вынуждены как-то со мной осторожнее себя вести.
А. САМСОНОВА: В нашем импровизированном суде Эвелина выполняет, по-моему, роль свидетеля от обвинения, а Наташа выступает обвинителем государственным. И слушается дело по обвинению врачей в том, что они навязывают какие-то медицинские услуги. Но я предлагаю…
Н. ШОПЕН: Но это еще не проблемный, да, вопрос. Давайте уже…
А. САМСОНОВА: Да, я предлагаю переходить к самой проблеме. Что является поводом для того, что мы собрались здесь, обсуждаем эту ситуацию и считаем, что она общественно значима, а не имеет значения только для семьи и близких Эвелины. Это все то, что происходило уже после родов. Эвелин, сколько времени ты находилась в роддоме после родов?
Э. ГЕВОРКЯН: Я находилась там 5 суток, 5 дней. Вечером на 5-й день я оттуда досрочно, опять же написав очередное заявление, уехала, взяв на себя всю ответственность. Хотела я сделать это раньше. И вот, собственно, в этом вся проблема и заключается.
А. САМСОНОВА: Почему ты хотела сделать это раньше? - вот вопрос.
Э. ГЕВОРКЯН: Дело в том, что когда я для себя выяснила, что ребенок родился в достаточно хорошем состоянии, я поняла, что главное, что я могу как мама сделать, это кормить его, откармливать, так скажем, поскольку он маленький родился, своим молоком, максимально держать его у себя на груди и таким образом его выхаживать.
Н. ШОПЕН: Тебе разрешили совместное пребывание с ребенком?
Э. ГЕВОРКЯН: Мне не разрешили по той причине, что он был недоношенный формально, у него не было 36 недель. Нам не хватило нескольких… Или 37, я даже не знаю. Ну, в общем, не хватило нескольких дней до статуса доношенного. И по этой причине по всем медицинским правилам он находился в отделении для недоношенных. И его сначала ночью положили профилактически в реанимацию, хотя там никаких специальных к нему аппаратов не прикладывали. Ну, вот он там полежал ночь…
А. САМСОНОВА: Это было против твоей воли?
Э. ГЕВОРКЯН: Ну, как сказать? Тогда это было не против, потому что я его родила, и они сказали: нужно, чтобы он ночь там полежал.
Н. ШОПЕН: А ты что сказала?
Э. ГЕВОРКЯН: Нет, ну я ничего не сказала, то есть я не была против.
Н. ШОПЕН: А тебе дали его покормить?
Э. ГЕВОРКЯН: Покормить? Ну нет, конечно. Мне его показали, скажем так.
Н. ШОПЕН: Почему? Как они это объяснили, что ты не можешь его покормить?
Э. ГЕВОРКЯН: Ну потому что он недоношенный, потому что его…
Н. ШОПЕН: Но ему же надо чем-то питаться.
Э. ГЕВОРКЯН: Ему нужно питаться. Но тогда вот ночью его под капельницу положили, положили в инкубатор в отделении реанимации, и там он провел 12 часов первые.
А. САМСОНОВА: На самом деле нас волнуют вот те моменты, которые являлись открытыми конфликтами между твоими интересами, заявленными интересами, и интересами врачей.
Э. ГЕВОРКЯН: Да, да, да. И дальше, на следующий день, я бегу и говорю, что давайте мне быстрее его к груди, я быстрее буду держать, потому что я понимаю, насколько это важно для меня и для ребенка – как можно больше быть вместе после пережитого стресса, после пережитых родов так далее. А мне говорят, что нет, типа ребенка брать нельзя, потому что вот он недоношенный, и ему положено вот сначала ночью побыть в инкубаторе. Потом его перевели в инкубатор уже в простом детском отделении, и мне разрешали его навещать пару раз в день где-то по пять минут. И тоже ругали, если я вдруг к нему туда, в инкубатор, просовывала руки, чтобы подержать и потрогать его. Потому что мне казалось важным… не казалось, а до сих пор я считаю важным вот этот тактильный контакт матери и ребенка.
А. САМСОНОВА: И тебе это не разрешали делать?
Э. ГЕВОРКЯН: Ну, по большому счету, нет. Потому что я для него в данном случае, с их точки зрения, представляла опасность, а инкубатор – это было то, что ему нужно. Так считали они, я так не считала.
А. САМСОНОВА: Были ли еще какие-то моменты, которые вызывали у вас открытые столкновения с врачами?
Э. ГЕВОРКЯН: Ну да. И вот дальше, уже на следующий день, его переводят в термокроватку. Это такая люлька, которая, вероятно, слегка подогревается. И мне по-прежнему ограничивали доступ к ребенку, разрешая видеть его пару раз в день по несколько минут. И я вот тут уже совершенно ничего не понимала. То есть термокроватка, она имитирует тепло материнского тела, я так предполагаю. То есть к реальной матери ребенка не допускают, считая, что это опасно, а в термокроватке лежать под наблюдением нянечек, чужих людей, врачей, вот это можно.
Н. ШОПЕН: А совместное пребывание вам разрешили?
Э. ГЕВОРКЯН: Совместное пребывание в этом роддоме вообще предполагается. Мне он тем и был симпатичен, что там есть отделение «мать и дитя». Но оно есть для доношенных детей.
А. САМСОНОВА: А тебе не разрешили, потому что недоношенный?
Э. ГЕВОРКЯН: Да. А потому что он недоношенный, несмотря на то, что недоношенные все разные все-таки бывают. Ну, вот врачи перестраховывались, они, видимо, следовали своим правилам, инструкциям. Ну вот конкретно мне не разрешали это и на третий день, вот он был в этой термокроватке. И вот только потом, на 4-й, на 5-й, его уже перевели просто в простую кроватку, но опять же не ко мне в палату. Объясняли все так, что мне нельзя слишком много с ним времени проводить, потому что это его тревожит, он еще очень незрелый, маленький, недоношенный. И поэтому, например, кормление грудью нужно проводить не более 5 минут, иначе он перетрудится. Если он перетрудится, у него лопнут сосуды и будет плохо. И дальше мне перечисляют кучу всяких диагнозов.
А. САМСОНОВА: Эвелина, извини, я тебя прерву. Я хочу напомнить нашим слушателям, что они слушают программу «Бэби-Бум». И сегодня у нас необычная тема: мы обсуждаем историю родов Эвелины Геворкян. Потому что мы считаем, что эта история является не фактом, имеющим значение для семьи Эвелины, для ее близких…
Н. ШОПЕН: Не только имеющим значение для семьи.
А. САМСОНОВА: Да. Но общественно значимым. И сегодня мы делаем импровизированное заседание суда, в котором сейчас, в данный момент, мы слушаем показания свидетеля от обвинения. И прежде чем мы перейдем к дальнейшему выслушиванию показаний, я хочу напомнить, что скоро у нас на линии появится юрист Сергей Панков, который специализируется в области семейных, медицинских, уголовных дел. И мы выясним, что, с точки зрения суда Российской Федерации, с точки зрения законов Российской Федерации, как трактуется эта ситуация, когда не понятно, кто должен принимать окончательное решение о судьбе ребенка несовершеннолетнего – родители или врачи.
Н. ШОПЕН: Давайте все-таки закончим эту историю. Насколько я понимаю, что потом ты отправилась к главному врачу, чтобы тебя отпустили домой. Ты посоветовалась со специалистами.
Э. ГЕВОРКЯН: Да, мы с мужем на второй день отправились туда. Конечно же, надо заметить, что я не врач, я не могу адекватно стопроцентно оценивать состояние, поэтому я действительно держала связь со своими знакомыми акушерами, которым я доверяю, с неонотологом своим же знакомым. И мне говорили, что в той ситуации… То есть я описывала состояние ребенка, его вес, все показатели. И они говорили, что, в принципе, он родился, слава богу, достаточно хорошеньким для того, чтобы его можно было уже забрать домой. И мне это рекомендовали, я сама хотела так поступить – забрать его домой и кормить его грудью, чтобы он был у меня и так далее, и так далее. Потому что как такового специфического лечения никакого уже на тот момент ему не проводили. Никаких там реанимаций, каких-то специальных процедур не делалось.
Н. ШОПЕН: И что ответил врач?
Э. ГЕВОРКЯН: Мне сказали, что они не разрешают. Меня убеждали по-хорошему, что это неправильно, что несмотря на то, что никакого лечения ему не производят, домой его забирать совершенно безответственно, что я после родов нахожусь в каком-то, видимо, очень возбужденном состоянии, да, неадекватном.
Н. ШОПЕН: Тебя убеждали или тебе говорили, что они тебе его не отдадут стопроцентно?
Э. ГЕВОРКЯН: Мне говорили, что его не отдадут, потому что на это не имеют право, что там, согласно какому-то закону, они несут ответственность за гражданина Российской Федерации, вот в частности за моего сына. И они как врачи не имеют право его как недоношенного выпустить раньше седьмых суток, что они обязаны его наблюдать, они несут за него ответственность.
Н. ШОПЕН: И теперь мы переходим к окончанию этой истории, которое, собственно, позволило Эвелине покинуть в результате роддом. Что произошло? Почему тебя выпустили не на 7-е сутки? Это был вот минимальный срок: 7 суток, которые должна была, по мнению врачей, провести в больнице, это минимальный срок.
А. САМСОНОВА: А на 5-е, да.
Н. ШОПЕН: А на 5-е. Что произошло?
Э. ГЕВОРКЯН: Ну, скажем так, если на вторые сутки нас с мужем так-таки и убедили, что «оставайтесь здесь», мы не имеем ни юридических, ни моральных оснований забирать ребенка, что это безответственно, вот я была в каком-то внутреннем таком конфликте, то на 5-е сутки, то есть, вернее, в ночь на 5-е сутки… Получалось так, что ночью я отдавала ребенка, он был в этом отделении, и я формально не имела права туда заходить, потому что они должны были там лежать и спать. И, тем не менее, я ночью туда зашла, я ходила максимально его навещала, вопреки всем инструкциям. Я прихожу и просто вижу такую картину, что мой ребенок лежит там под специальной фотолампой, под которой нужно лежать в специальной такой повязке на глазах. Так вот, я вижу ребенка, который совершенно скрученный где-то в углу кроватки с холодными ногами, потому что у него слетели носки, с ледяными. Слетела повязка с глаз, и он под этой фотолампой находится без этой повязки. Ну то есть, к сожалению, нянечка не смогла, вероятно, проследить за всеми 30-ю детьми, орущими, этой ночью и не увидела, не знаю уж, как и что, что мой ребенок находится совершенно в неудовлетворительном состоянии. И еще, более того, я обнаружила, что там лежит пустая бутылочка из-под смеси. А между тем у нас с врачами была договоренность…
А. САМСОНОВА: Письменная, да? То есть ты в самом начале подписала, что нельзя докармливать детей?
Э. ГЕВОРКЯН: Я не писала это письменно, мы это очень много раз оговаривали. Я всех нянечек предупреждала, мы оговаривали с врачами, что у меня у самой много молока, мой ребенок кормится молоком, и, пожалуйста, ни в коем случае не давать ему смеси. И эта нянечка тоже была предупреждена. И, тем не менее, когда я обнаружила пустую бутылочку из-под смеси у него в кровати…
Н. ШОПЕН: А как она аргументировала это?
Э. ГЕВОРКЯН: Она мне говорит: «Ну, это же всего лишь 20 г. Ну он же так кричал, надо было успокоить».
А. САМСОНОВА: Понятно, нянечке не нравилось, что все дети орут и не дают ей отдохнуть.
Э. ГЕВОРКЯН: Это так всегда и происходит со всеми детьми. Просто…
А. САМСОНОВА: Эвелина, вот ближе к концу. После этого тебе разрешили уехать, да? После того, как ты сказала, что это…
Э. ГЕВОРКЯН: Нет, просто это, видимо, для меня была такая внутренняя моральная последняя капля, и я решила, что если я на вторые сутки не шла ва-банк, то здесь я заберу своего ребенка. Они говорят о том, что я не могу о нем достаточно хорошо позаботиться, а между тем они о нем точно так же не заботятся. И я считала, что ему оставаться в таких условиях опаснее, чем у меня дома на груди опять же, как я уже говорила.
А. САМСОНОВА: Прежде чем мы обратимся к консультации юриста, специализирующегося в области семейных, медицинских, уголовных дел, Сергей Панкова, я хочу ответить на вопрос, который к нам пришел по sms: «Сколько денег Эвелина платила за роддом?» Эвелине оказывали помощь в рамках бесплатной медицины.
Э. ГЕВОРКЯН: Я сейчас скажу, да. Дело в том, что, поскольку не было 36-ти недель, то я не могла претендовать на платное отделение.
А. САМСОНОВА: Да, понятно.
Э. ГЕВОРКЯН: То есть я могла попасть только в отделение обыкновенное бесплатное. Я приехала в роддом и попала в бесплатное отделение для недоношенных детей.
А. САМСОНОВА: Эвелин, ну теперь я хочу представить Сергея Панкова. Добрый вечер.
С. ПАНКОВ: Добрый вечер, да.
Э. ГЕВОРКЯН: Добрый вечер.
А. САМСОНОВА: Я думаю, вы слушали нашу историю, которую мы сегодня разбираем. Как вы квалифицируете действия врачей? Как, на ваш взгляд, с точки зрения законов Российской Федерации, кто прав, и кто принимает окончательное решение?
С. ПАНКОВ: Если описывать эту ситуацию с правовой точки зрения, то безусловно, что врачи, допустившие ненадлежащее исполнение своих обязанностей в части лечения и медицинского ухода и так далее, несут ответственность, предусмотренную законодательством. То есть в данном случае начиная от возможности предъявления гражданских исков в части возмещения вреда, причиненного здоровью ребенка, а также морального вреда, который причинен был матери в результате такого ненадлежащего ухода.
А. САМСОНОВА: Вы имеете в виду ненадлежащий уход – это то, что повязка на глазах… Что именно? Что конкретно является ненадлежащим уходом?
С. ПАНКОВ: В том числе нарушение правил инструкции, нарушение правил кормления детей, нарушение правил ухода, температурный режим и так далее. То есть вот эти все моменты, безусловно, при их доказанности, в том числе при участии свидетелей, в данном случае являются основанием для взыскания ущерба, убытков, причиненных как здоровью ребенка, так и компенсации морального вреда, причиненного в данном случае Эвелине. В этой ситуации, то есть в данном случае, я думаю, вполне обоснованно подать и соответствующий иск к медицинскому учреждению. Что касается их ссылок на инструкции некие о необходимости нахождения в течение 7 дней, то, что несут ответственность за жизнь ребенка, то это является не совсем обоснованным. Постольку поскольку действующие у нас в настоящий момент основы законодательства об охране здоровья граждан четко предусматривают в ряде статей, в том числе 32-й, 33-й, возможные отказы от медицинской помощи, если она оказывается ненадлежащим образом, либо, по мнению законного представителя этого ребенка – матери, родственника, она может быть лучше оказана, скажем, в другом медицинском учреждении.
А. САМСОНОВА: Сергей, по мнению, то есть достаточно убежденности родителя в том, что не нужно оказывать медицинскую помощь? Или нужно доказать, что помощь оказывается ненадлежащим образом? Это большая разница.
С. ПАНКОВ: Родитель как законный представитель несовершеннолетнего ребенка вправе самостоятельно выбрать: а) медицинское учреждение, б) лечащего врача, который, по его мнению, может надлежащим образом осуществить лечебную помощь этому ребенку.
Э. ГЕВОРКЯН: Сергей, извините, я вмешаюсь, мне просто важно уточнить. Нам предлагали такой вариант, что «вы приводите своего врача, и он осматривает ребенка, и дальше вы с ним переезжаете в другое лечебное учреждение. Но мне, например, не требовалось, я не хотела переезжать с ним в другой роддом или в другую больницу, поскольку вот его состояние, по всей вероятности, было достаточно хорошим. Мы хотели просто уехать домой. Вот я могла так…
С. ПАНКОВ: Это тоже ваше право. Ваше право отказаться от медицинской помощи. То есть в таком случае врачи, как правило, согласно опять же основам законодательства об охране здоровья граждан, должны в медицинской документации отметить факт, соответственно, в письменной форме уведомить вас о том, что вы по собственной инициативе пишете им заявление, забираете ребенка. И в таком случае просто врачи и лечебное учреждение не несут ответственности за возможные последствия. Но это право, я говорю, законного представителя, в данном случае вас как матери, забрать его и уже самостоятельно как бы определить возможность его лечения, в том числе и в домашних условиях.
Н. ШОПЕН: Сергей, ну вот мы видим, что Эвелина пыталась настоять, она пыталась забрать своего ребенка, она разговаривала с врачом. Что она еще могла сделать для того, чтобы настоять…
А. САМСОНОВА: Как надо было действовать?
С. ПАНКОВ: В данном случае она могла на имя главврача написать заявление, что она отказывается от медицинской помощи, в том числе по нахождению ребенка в течение этого срока, она самостоятельно на себя берет обязанности по оказанию такой помощи, и она считает, что она ее вправе сделать самостоятельно вне медицинского учреждения. И оставив такое заявление, она вправе самостоятельно уйти оттуда.
Н. ШОПЕН: Сергей, еще такой вопрос. Я просто тоже разговаривала со специалистами, и мне… Вот вы либо согласитесь, либо опровергнете. И мне говорили такую вещь: допустим, когда человек обращается в роддом с тем, чтобы там рожать, то он априори принимает методику лечения – ну, у нас же к беременным относятся как к пациентам, как к больным – данного заведения. И принимая роды, врач потом начинает как бы лечебный процесс. После чего он может в любой момент сказать, что был начат определенный лечебный процесс, определенная лечебная методика. «И я не могу отпустить моего пациента (в данном случае ребенка) домой, потому что прерывание данной методики моего лечения может негативно сказаться на моем пациенте. Я несу за него ответственность. И, следовательно, я могу отпустить маму, но я не могу отпустить ребенка до тех пор, пока я не закончу свой лечебный процесс». И в случае, если состоится судебный процесс, суд будет на стороне врача. Как вы можете прокомментировать?
С. ПАНКОВ: Но в данном случае опять же единолично врач не может принять такого решения. То есть в таком случае он обязан собрать некий консилиум и опять же через суд поставить вопрос о том, чтобы обеспечить возможность выполнения своей лечебной… И только посредством судебного решения обеспечить выполнение своей методики. То есть он физически каким-то иным образом ограничить это не может.
Э. ГЕВОРКЯН: Извините, а вот суд же явно не случится срочно.
С. ПАНКОВ: Безусловно.
Э. ГЕВОРКЯН: То есть мы в больнице находимся 5 – 7 дней. Суд не успеет в это время пройти. Так все-таки я тогда могла забрать ребенка и уйти с ним?
С. ПАНКОВ: Безусловно, вы можете его забрать, написав им письменную расписку о том, что вы все последствия несоблюдения этой методики лечения и так далее принимаете на себя и обязуетесь не предъявлять к ним каких-либо требований, связанных, скажем, с недолечением либо неполучением медицинской помощи в полном объеме. Это является для них достаточным для того, чтобы принять это как некую императивную норму, правило отказа лица от медицинского вмешательства, так как это предусмотрено в законодательстве.
А. САМСОНОВА: Спасибо большое. На этом стороны выслушаны. 22 часа 41 минута в Москве. Мы выслушали показания свидетеля, мы выслушали мнение Сергей Панкова, адвоката, специализирующегося в области семейных, медицинских и уголовных дел. Теперь нам предстоит вынести свой вердикт.
Н. ШОПЕН: Настала очередь присяжных заседателей.
А. САМСОНОВА: Настала очередь присяжных заседателей, да, и мы переместимся сейчас в комнату присяжных заседателей, где они высказывают свои аргументы, чтобы решить, виновен или невиновен. Как вы догадываетесь, присяжные заседатели – это вы. 363036-59 – телефон прямого эфира, по которому вы можете позвонить и сказать, все-таки как вы считаете, кто был прав в этой ситуации, и кто должен принимать окончательное решение в этой ситуации…
Н. ШОПЕН: И брать на себя ответственность.
А. САМСОНОВА: …И брать на себя ответственность за жизнь ребенка – его родители или врачи. Где заканчивается воля родителей и начинается компетенция врачей? И где кончается компетенция врачей и начинается воля родителей? 363-36-59. Слушается дело, мы принимаем звонки. Алло? Добрый вечер.
СЛУШАТЕЛЬ: Алло, добрый вечер. Меня зовут Александр.
А. САМСОНОВА: Да, Александр, вы слушали наше заседание?
СЛУШАТЕЛЬ: Само собой, поэтому я и звоню. Чем интересен мой случай – то, что у меня нет детей, я только вот планирую в каком-то необозримом будущем заиметь семью и детей чтобы завести. Но мне кажется, что, естественно, врачи здесь не правы.
А. САМСОНОВА: Почему?
СЛУШАТЕЛЬ: Вот мне приходилось лежать в разных больницах по разным поводам. У меня просто очень большое недоверие к нашим врачам. Не знаю, с чем это связано, но очень часто…
А. САМСОНОВА: Нет, Александр, давайте все-таки обсуждать наших врачей конкретно.
СЛУШАТЕЛЬ: Давайте, да.
А. САМСОНОВА: Вы считаете, что они были некомпетентны, или что они желали вреда ребенку?
СЛУШАТЕЛЬ: Я скажу так. Если был обнаружен хоть один факт того, что они не исполняют свои обязательства, как там носочки сняты, и уж тем более под лампой без очков, это недопустимо, это очевидно любому, вот если этот факт был обнаружен, вот после этого все их претензии врачей, говорить, что «вот мы оставим ребенка, потому что это опасно», а сами еще не известно, какой вред наносят…
А. САМСОНОВА: Но у них есть инструкции.
СЛУШАТЕЛЬ: Вот если бы не было такого факта, ну тогда да, тогда с врачами, конечно, спорить не надо.
А. САМСОНОВА: То есть вы считаете, что виновны врачи?
СЛУШАТЕЛЬ: Я считаю, что однозначно, если был факт. А факт, как я понимаю, был. Это вот мое мнение.
А. САМСОНОВА: Понятно. Спасибо большое, Александр. Мнение понятно, и мнение аргументировано.
СЛУШАТЕЛЬ: Спасибо вам. Удачи.
А. САМСОНОВА: Спасибо вам за звонок. 363-36-59 – телефон прямого эфира, послушаем и других присяжных заседателей. Добрый вечер. Будьте любезны, отойдите от приемника или выключите его вовсе. Вот, спасибо большое, здравствуйте. Как вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ: Меня зовут Андрей.
А. САМСОНОВА: Да, Андрей?
СЛУШАТЕЛЬ: Я в эфире, да?
Н. ШОПЕН: Да. Как вы считаете, кто в данной ситуации был прав?
СЛУШАТЕЛЬ: Я считаю, что, конечно, Эвелина в данной ситуации была права. Однако следует учитывать, если эта ситуация не только о ней обсуждается, что бывают ведь разные случаи. Бывают, скажем, какие-нибудь бешеные мамочки, которые ничего не понимают в медицине. И в данном случае врачи, даже хотя бы исходя из клятвы Гиппократа, несут какую-то ответственность. Просто Эвелина цивилизованный человек, и она понимала, о чем говорит. Поэтому следует учитывать еще вопрос факта всегда.
Н. ШОПЕН: Ну а как тогда в этой ситуации действовать все-таки? Это должен быть какой-то еще специалист со стороны? Как себя обезопасить?
СЛУШАТЕЛЬ: Ну, понимаете, нормы права и общие рекомендации в данной ситуации не подходят, потому что нормы – это общие правила для разных людей. Это нужно исходить каждый раз из факта, просто иметь в виду, что у человека есть такие-то, такие-то права.
Н. ШОПЕН: Но в данном случае, как вы считаете, кто должен был принять последнее решение и взять на себя ответственность?
СЛУШАТЕЛЬ: Конечно, Эвелина.
А. САМСОНОВА: Спасибо. Ваше мнение понятно.
СЛУШАТЕЛЬ: Пожалуйста.
А. САМСОНОВА: А возвращаясь, Наташа, к твоему вопросу, на него отвечают наши слушатели по sms, вот как действовать в таких ситуациях. «Вообще нужна пара здоровых мужиков, чтобы действовать, и адвокаты», - так пишет Константин из Ростова-на-Дону. Ну ты же мне рассказывала перед эфиром историю про то, как человек пишет отказ от прививок, а потом просто не может физически воздействовать на врача, который приходит со шприцем и вкалывает ребенку прививку.
Н. ШОПЕН: Да, кстати, здесь Алексей из Тамбова спрашивает как раз: «Юридически можем ли мы отказаться от прививок ребенку, если убеждены в их вредности». Вы можете отказаться от прививок ребенку не только в роддоме, но и в детском саду, и в школе. Сейчас, в принципе, все время спрашивают родителей, прежде чем делать прививки, хотят ли они, чтобы их ребенку сделали прививку или нет. Вы всегда имеете право отказаться от любой абсолютно прививки.
А. САМСОНОВА: Но, к сожалению, вопрос о том, как соблюдаются ваши условия, которые вы ставите, юридические права, которые вы заявляете, на деле остается в России открытым. Потому что, отказавшись от прививок и подписав бумаги все необходимые, воспользовавшись помощью адвоката, вы еще не обезопасили себя от того, что кто-то придет и насильно вколет вашему ребенку прививку или проведет вам ту операцию, на которую вы не соглашались.
Н. ШОПЕН: Да, прецеденты были, и они происходят регулярно, к сожалению. Давайте послушаем еще звонки. Наш телефон 363-36-59, мы продолжаем наш импровизированный судебный процесс.
А. САМСОНОВА: И наблюдаем за комнатой присяжных заседателей. У нас все линии горят. Добрый вечер.
Н. ШОПЕН: Представьтесь, пожалуйста, и выключите приемник.
А. САМСОНОВА: Алло? Вы в эфире.
СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер.
А. САМСОНОВА: Здравствуйте. Как вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ: Меня зовут Андрей, город Саратов. Вот я считаю просто, что наша медицина сейчас находится на таком допотопном уровне, что каждый вправе принимать решение обо всех медицинских услугах, которые ему оказываются, нужны ли ему эти услуги или нет.
А. САМСОНОВА: Андрей, хорошо, вот вам пример. В Питере иеговист отказался от переливания крови своему сыну… Андрей, к сожалению, отключился у нас на линии. Но я помню, как на «Эхе Москвы» проводилось голосование по этому делу. Член секты, свидетель Иеговы, отказывается от того, чтобы его сыну, который находится в очень тяжелом состоянии, произвели операцию по переливанию крови из религиозных соображений. Мало ли, из каких, да? Он отказывается. На что лечебное учреждение подает в суд, выигрывает дело, и оно проводит операцию ребенку.
Н. ШОПЕН: Все-таки это не аналогичная ситуация, Тоня…
А. САМСОНОВА: Но я хочу сказать просто, что тогда все поддержали медиков, тогда все сказали: «Мало ли что думают свидетели Иеговы, есть компетентные специалисты, пусть они решают, какие все-таки операции производить детям».
Н. ШОПЕН: Но в данном случае, насколько я понимаю, речь шла о том, что действительно была реальная угроза, абсолютно реальная угроза жизни ребенка.
А. САМСОНОВА: А кто знает, что такое реальная угроза, а что такое нереальная? Мы просто знаем, что Эвелина – умная, прекрасная девушка, которая несет ответственность. И мы знаем ее, и мы можем сказать, что, скорее всего, Эвелина правее, чем какие-то странные врачи. А в ситуации, когда у нас есть свидетели Иеговы, мы готовы сказать: «Конечно, врачи лучше, чем свидетели Иеговы, сектанты». Просто потому что наш изначальный уровень доверия свидетелям Иеговы ниже, чем врачам. А доверие к Эвелине выше, чем к тем же самым врачам. Понимаете, что вы опять действуете эмоционально, не зная, что в реальности угрожало ребенку. И сейчас просто я хочу сказать, что все наши присяжные заседатели звонят и поддерживают Эвелину. Просто хочу сказать, что вы упускаете один очень важный момент – вы не знаете, что было в реальности. Никто из вас не знает.
Н. ШОПЕН: Но, тем не менее, хорошо, все-таки мы сейчас говорим о насильственном лечении, о принудительном лечении, о насильственном применении медицинских услуг в лечебных заведениях. Кто должен принять последнее решение и взять на себя ответственность? Это самый главный вопрос, на мой взгляд.
А. САМСОНОВА: Добрый вечер. Вы в эфире. Алло? Добрый вечер.
СЛУШАТЕЛЬ: Алло, здравствуйте.
А. САМСОНОВА: Здравствуйте.
СЛУШАТЕЛЬ: Мне хотелось бы сказать, что медицинская помощь…
Н. ШОПЕН: А как вас зовут, простите?
СЛУШАТЕЛЬ: Меня зовут Анна. Медицинская помощь в нашей стране – это добровольное мероприятие. Мы имеем право отказаться от любых услуг. До тех пор, пока родители отвечают за своих детей, ну, до 18 лет или до 16-ти, ребенок раньше вступает в свои права, то они принимают решение, проводить операцию, не проводить. Есть дети, которым надо делать немедленную операцию на сердце. Есть родители, которые на это не соглашаются по разным причинам.
А. САМСОНОВА: Отец Петр Хомутов, узнав о том, что его сыну требуется переливание крови, написал письменный отказ. То, что нам советует адвокат Сергей Панков - это написать письменный отказ. Лечебное учреждение вправе в защиту интересов несовершеннолетних обратиться в суд с заявлением. В данном случае, учитывая, что ребенку была реальная угроза жизни, дело было рассмотрено в день обращения, и суд выиграли медики. То же самое.
СЛУШАТЕЛЬ: Вы знаете, вот в Соединенных Штатах есть такой прецедент, в некоторых штатах, в самых консервативных, в Техасе, например: опека госпиталя над… (неразб.). То есть они могут сделать женщине принудительное кесарево сечение, даже если женщина считает, что не нужно делать кесарево сечение, они понимает, что ребенок может погибнуть и так далее, она пишет отказ, ее могут порезать просто, если она этого не хочет.
Н. ШОПЕН: Да, потому что так решил врач.
СЛУШАТЕЛЬ: Потому что так решил врач, потому что есть традиционные штаты, в которых права женщины ставятся ниже, чем права на самом деле еще несуществующего человека. Но это такая, очень сложная на самом деле, на мой взгляд, феминистическая коллизия. Но не в этом дело. Дело в том, что мне кажется, что всегда последнее слово за родителями, если мы вообще говорим, что не государство, а родители воспитывают ребенка, если у нас не система, а общество свободных людей, которые принимают свободные решения, имеют право на смерть, имеют право на смерть своих детей на самом деле.
Н. ШОПЕН: На самом деле это очень важный вопрос.
А. САМСОНОВА: Но, к сожалению, в нашем обществе люди не имеют права на смерть. И этот мой любимый пример с самоубийцами: человек, который пытается покончить жизнь самоубийством, его откачивают врачи, он выходит из состояния комы, и говорит: «Зачем вы это сделали? Я ясно показал, чего я хочу. Я хочу умереть. Почему вы меня откачиваете? Какое вы имеете на это право?» Это практика, которая есть во всех странах: самоубийц не оставляют умирать.
Н. ШОПЕН: Да, мы берем на самом деле как-то очень глобально сейчас проблему. Что лично меня очень сильно задело в ситуации Эвелины - это то, что человек, оказавшись в роддоме, вместо того, чтобы пребывать в состоянии счастья, удовольствия и радости от того, что у него появился ребенок, вынужден бороться, постоянно находиться в борьбе с этой системой. Вот это страшно, на мой взгляд, что человек должен дежурить в детской комнате, в детской приемной, чтобы его ребенку не вкололи антибиотиков, несмотря на то, что он уже написал отказ. И несмотря на то, что в больничной карте уже написано, что этот ребенок находится на естественном вскармливании, его все равно докармливают искусственно. И человек должен контролировать и постоянно находиться вот в этом состоянии готовности борьбы с системой. Вот на самом деле для меня это самое страшное.
А. САМСОНОВА: Самое страшное, что это касается каждого. Это касается каждого, и поэтому мы боимся врачей. Потому что у них есть над нами власть, мы никогда не знаем химического состава того, что у них в шприце находится. Мы можем только постфактум либо подать в суд, либо не подать, потому что мы уже не можем это сделать.
Н. ШОПЕН: И, к сожалению, мы очень плохо знаем свои права. Даже если мы потом их узнаем, то да, действительно, как правило, это происходит постфактум. Диляра из Казани пишет нам, что абсолютно та же ситуация произошла и у нее: ее ребенок лежал без носков со съехавшей повязкой. «В роддоме просто медперсонал отмечал День врача», - пишет она. – Доказать этот факт невозможно в суде, потому что вы одна, и они друг друга прикрывают». То есть эта ситуация… ну, мы прекрасно знаем, да?
А. САМСОНОВА: Мы знаем ситуацию Софьи Куливец, которая дошла до всех, потому что вдруг это стало фактом общественного достояния. Есть ситуации гораздо более маленькие, есть ситуации, которые заканчиваются хорошо. Со всеми нами они происходят – ситуации, которые заканчиваются хорошо, даже столкновения с врачами. Столкновения нашей собственной ответственности, которую мы берем за себя и за свое здоровье, и ответственности, которую хотят взять на себя врачи. Мы сталкиваемся, кому-то везет, кому-то нет.
Н. ШОПЕН: Да, действительно, что делать в этой ситуации вот в нашем обществе? Я точно знаю, что в любом европейском обществе люди бы уже давно создали бы некую организацию, попытались бы отстаивать свои права. Что можем сделать мы? Для меня это пока открытый риторический вопрос.
А. САМСОНОВА: И вопрос, кстати, который… Вот единственное, что приходит в голову – это применение силы. И я согласна с Константином, который нам написал: «Единственное, что вы можете сделать – поставить рядом со своей больничной койкой двух амбалов и позвать адвоката. И пусть они дежурят рядом с вами круглосуточно». Вам кажется, что мы сгущаем краски, но это не так, поверьте. Просто есть люди, которые с этим сталкивались, и есть люди, которые с этим не сталкивались.
Н. ШОПЕН: Я предлагаю провести голосование и, собственно, попросить всех вас ответить на тот вопрос, который мы все это время в эфире обсуждали. Просто интересно посмотреть, каково будет соответствие голосов. Итак, кто должен принять последнее решение по поводу лечения того или иного и взять на себя ответственность? Это врач, или это пациент? Мы начинаем голосование.
НАЧАЛСЯ ПОДСЧЕТ ВАШИХ ГОЛОСОВ.
Н. ШОПЕН: Итак, мы объявляем телефоны: 660-01-13 – если вы считаете, что врач должен принять последнее решение и взять на себя ответственность; если вы считаете, что пациент, в данном случае родители ребенка…
А. САМСОНОВА: Официальный опекун.
Н. ШОПЕН: Официальный опекун, представитель ребенка – 660-01-14. В данной ситуации, еще раз я повторяю, история… Ну, мы берем сегодня конкретную историю – историю Эвелины, которая оказалась в роддоме, где против ее желания и против ее решения…
А. САМСОНОВА: Ребенку оказывалась медицинская помощь.
Н. ШОПЕН: Различного характера, да.
А. САМСОНОВА: И мы вас спрашиваем: кто в конечном итоге должен принимать на себя ответственность и принимать окончательное решение о том, как лечить или не лечить ребенка? Это врач (мы сначала «врач») – 660-01-13. Медицинский персонал, компетентный медицинский персонал, в часть профессии которого входит назначение лечения.
Н. ШОПЕН: Или 660-01-14 – если это решение о том, применять или не применять лечение, должны принимать родители. В данном случае родители ребенка, который интуитивно, не знаю, ну вот как, у матери… известно, что у них очень сильно инстинкт развит. Ну просто она точно знает, что ее ребенку сейчас лучше питаться молоком матери.
А. САМСОНОВА: Не понятно, почему Эвелина проснулась ночью, пошла в комнату и увидела, что ее ребенок находится без носков и со сдвинутой повязкой. Не знаю, какая сила великая ее разбудила и заставила на это посмотреть.
Н. ШОПЕН: Итак, 660-01-13 – если вы считаете, что решение о лечении принимает врач. И 660-01-14 – если вы считаете, что такое решение должны принимать родители.
А. САМСОНОВА: Заканчивается время нашей передачи, заканчивается наше голосование. Я нажала кнопку «стоп». И я хочу подвести итог нашего сегодняшнего публичного заседания импровизированного суда. Мы слушали дело Эвелины Геворкян, она рассказывала нам историю своих родов. 33 процента считают, что в этой ситуации правы были врачи, и врачи должны принимать окончательное решение о том, как лечить ребенка. 67 процентов считают, что прав официальный опекун, в данном случае Эвелина, и Эвелина принимает окончательное решение о том, лечить или не лечить ее ребенка, а если лечить, то как. Спасибо большое, это была программа «Бэби-Бум». Тоня Самсонова, Наталья Шопен, Эвелина Геворкян, наш сегодняшний эксперт по телефону Сергей Панков, адвокат, специализирующийся в области семейных, медицинских, уголовных дел. Мы встретимся с вами в следующее воскресенье в то же время.
Н. ШОПЕН: И всего доброго.
А. САМСОНОВА: Всего доброго.
ЧУДЕСНЫЕ НОВОСТИ
Чудесные новости для беременных: ученые не нашли доказательств того, что эпизодическое употребление алкогольных напитков беременными женщинами может быть вредно для плода. Ученые Оксфордского университета изучили данные о беременных женщинах, собранные за 35 лет, и не обнаружили взаимосвязи между нечастным употреблением спиртного и осложнениями хода беременности. Они также не смогли установить связь между нечастным употреблением алкоголя и отклонениями в развитии нервной системы ребенка. Однако исследователи из Оксфорда во главе с Джейн Хендерсон предостерегают от неправильной и опасной интерпретации полученных результатов. Тот факт, что их команде не удалось обнаружить вред от эпизодического употребления алкоголя, еще ничего не означает.
Двукратный призер Олимпийских игр, двукратная чемпионка мира и семикратная чемпионка Европы по фигурному катанию Ирина Слуцкая в четверг, 15 ноября, родила своего первенца. Вес мальчика 2300 граммов, рост 47 сантиметров. Слуцкая однажды пошутила, что будет рожать в прямом эфире «Ледникового периода». Однако организаторы шоу такой жертвы не оценили и отправили ее в декретный отпуск.
В один день со Слуцкой родила сына актриса и певица Алика Смехова. Алику привезли в клинику вечером в среду. Малыш – это второй ребенок актрисы – родился крепеньким, весом 3460 граммов и ростом 50 см. Смехова, которая из-за декрета не снималась в последнее время в кино, надеется уже в январе снова приступить к работе.