Марина Хлебникова - Бабник - 2010-10-30

Н.ТАМРАЗОВ: Над Москвой ночь, ночь, непохожая на ту, которая была. Она, наверное, не будет похожа на ту, которая после нее придет, хотя они, в общем-то, одинаковы. Ночь – это определенное время, когда мы ложимся, определенное время, когда мы засыпаем. Но ночь делает особенным то, что тебя окружает, тех, кто тебя окружают. Сегодня моя ночь особенная тем, что у меня в гостях, у вас в гостях очень красивый человек, красивая женщина. Кроме того, что она красива, она еще и очень талантлива. Кроме того, что она красива и талантлива, она еще очень добра. Ну, представьте себе – за окном ночь, красивая талантливая женщина бросила всё и вся и пришла на свидание ко мне. Это только от доброты, потому что любить меня уже как бы… уважать можно. Ну, ладно, это меня что-то заносит, так что давайте будем знакомиться. Хотя «знакомиться» - тоже неправильное слово, мы ее все прекрасно знаем, боюсь, что очень любим, и будем признаваться ей в любви, нам будет абсолютно не стыдно. Марина Хлебникова, привет, мы тебя любим, и нам не стыдно тебе об этом сказать.

М.ХЛЕБНИКОВА: Здравствуйте всем, кто меня сейчас слышит, мне очень приятно здесь находиться. Здесь сейчас очень уютно. Действительно, атмосфера необыкновенна, волшебна.

Н.ТАМРАЗОВ: Ну, я думаю, кофе с молоком, без денег, бесплатно, без ничего.

М.ХЛЕБНИКОВА: А как же, конечно.

Н.ТАМРАЗОВ: Да, мы вдвоем. Помнишь такую песню «Мы вдвоем, поздний час, входит в комнату молчание. Сколько лет все у нас длится первое свидание»?

М.ХЛЕБНИКОВА: Первое свидание, да.

Н.ТАМРАЗОВ: Помнишь, да? Она называется, песня, «Ласковая песня», так ее называют, «Ласковая песня». Ну, мы когда-нибудь с тобой споем.

М.ХЛЕБНИКОВА: Хорошо.

Н.ТАМРАЗОВ: Какие наши годы. Извини, что перебил.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да, но, что, собственно, перебивать. Дело в том, что день настолько насыщен делами, что хочется, действительно, сесть, сказать друг другу добрые слова и рассказать что-то такое необыкновенное.

Н.ТАМРАЗОВ: Марина, ты знаешь, у меня не так давно была с тобой передача на телевидении, в программе «Воскресный чай», которую я веду на канале «ВКТ», и что поразило моих слушателей тогда, ну, наших с тобой слушателей, я получил очень большую и красивую почту – они говорили, что Марина не выпендривается, Марина не звездит, Марина стоит на земле, и в каждой интонации литературной, в каждой интонации музыкальной ощущается просто честность и порядочность человеческая. Мне было это крайне приятно.

М.ХЛЕБНИКОВА: Я думаю, что это необыкновенные слова, потому что я всегда хотела, действительно, спеть от души то, что я чувствую, то, что я думаю, но не что-то такое, а то, что волнует каждого человека – любовь, дом, мечта.

Н.ТАМРАЗОВ: Это же неудобно, неудобно. Знаешь, почему? Неудобно чесать правой рукой левое ухо.

М.ХЛЕБНИКОВА: Неудобно.

Н.ТАМРАЗОВ: Но вот сегодня большинство людей, занимающихся, как им кажется, искусством, они действительно чешут правой рукой левое ухо, и, когда спрашиваешь у них: «Зачем?», то они говорят: «Ну, как же, надо же быть в искусстве оригинальным!» То есть, вот эта оригинальность… а мне кажется, что в искусстве надо быть…

М.ХЛЕБНИКОВА: Честным?

Н.ТАМРАЗОВ: Честным! Вот, умничка, точное слово, совершенно честным. Ладно, мы с тобой что-то загрустили, а знаешь…

М.ХЛЕБНИКОВА: А конечно, загрустили – лето-то закончилось.

Н.ТАМРАЗОВ: Лето закончилось, ночь за окном, да.

М.ХЛЕБНИКОВА: Оно было таким долгим, изнуряющим, но тем не менее оно было, лето.

Н.ТАМРАЗОВ: А потом, я женат, конечно, как тебе не грустить. Вот, ну ладно. Это поправимо, Маринка, ты не грусти очень, это все поправимо. Об этом чуть позже. Знаешь, чего мне хочется? Мне хочется, чтобы ты, за всю ту человечность, за всю талантливость, которую ты имеешь, за музыкальность, за обаяние, за все, сегодня сделала маленький поклон, меленький кивок, в адрес своих родителей. Расскажи что-нибудь о доме, как ты, откуда ты, чего ты.

М.ХЛЕБНИКОВА: Мне очень приятно говорить об этом. Я думаю, они сейчас спят, мама и папа. Ну, этот год у нас такой, тяжелый, очередной год, когда всегда чего-то боишься, всегда чего-то ждешь, но, тем не менее, вот она, наступила эта юбилейная осень, когда и у мамы и у папы юбилей.

Н.ТАМРАЗОВ: Серьезно?

М.ХЛЕБНИКОВА: Да, 75 лет каждому из них. Они смеются, они говорят: «Нам вдвоем полтораста лет».

Н.ТАМРАЗОВ: Ну и дай им бог, дай им бог.

М.ХЛЕБНИКОВА: И в этом году мне было так приятно, что я помогла и организовала для них поездку в Крым, на море. Я это делаю исключительно только из-за того, что я не могу их отправить в другое место. У меня папа до сих пор работает, работает он в том месте, которое называют почтовым ящиком.

Н.ТАМРАЗОВ: Вот до сих пор еще есть такие места?

М.ХЛЕБНИКОВА: Конечно, конечно.

Н.ТАМРАЗОВ: Почтовые ящики засекреченные, закрытые.

М.ХЛЕБНИКОВА: И засекреченные, закрытые и вот, папа у меня невыездной.

Н.ТАМРАЗОВ: Извини, то есть серьезно существуют невыездные и сегодня?

М.ХЛЕБНИКОВА: Да.

Н.ТАМРАЗОВ: Согласно определенных профессий?

М.ХЛЕБНИКОВА: Да.

Н.ТАМРАЗОВ: О как! Я думал, уже все открыто там.

М.ХЛЕБНИКОВА: Я ничего не знаю о том, что он делает.

Н.ТАМРАЗОВ: Ну и не надо.

М.ХЛЕБНИКОВА: И не надо.

Н.ТАМРАЗОВ: Тебе это не нужно.

М.ХЛЕБНИКОВА: Я знаю, что он работает, знаю, что ему нравится, я знаю, что мама тоже работала и ей очень нравилось. Я никогда не знала, что она делает. И в этом году они были в Крыму, в Ялте.

Н.ТАМРАЗОВ: Ну и замечательно.

М.ХЛЕБНИКОВА: Где растет виноград и обвивает балконы, где стройные кипарисы ночью разговаривают. Они поехали туда, я заказала им бутылку красного вина в номер, фрукты. Они позвонили оттуда и сказали «Мариночка, как же это прекрасно, что мы уехали отдыхать, и мы так рады этому подарку». Замечательно.

Н.ТАМРАЗОВ: Сейчас ты продолжишь разговор. Ты это делаешь совершенно влюбленно, интонационно глубоко, и я хочу, чтобы сейчас все молодые люди, которые нас слушают, обратили внимание на ту глубину и искренность, с которой ты говоришь о своих родителях. Подумайте, молодые люди, подумайте.

М.ХЛЕБНИКОВА: Я всегда так боюсь, что вдруг, раз, и чего-нибудь, не дай бог, случится.

Н.ТАМРАЗОВ: Маринка, случится, случится это обязательно, не надо…

М.ХЛЕБНИКОВА: А я думаю, что не случится.

Н.ТАМРАЗОВ: Ты думаешь правильно, не случится, только по той причине, что ты будешь всегда любить. Вот когда ты всегда любишь, когда ты позволяешь себе эту роскошь, вообще, любить – это талант, это талант! Это роскошь и это талант.

М.ХЛЕБНИКОВА: Талант и роскошь, да.

Н.ТАМРАЗОВ: Вот, если ты себе эту роскошь позволяешь, если ты этот талант в себе не скрываешь, а культивируешь, значит, они будут всегда.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да.

Н.ТАМРАЗОВ: Они будут всегда, и не нужно бояться. Все будет.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да, я тоже так считаю.

Н.ТАМРАЗОВ: Маринка, скажи, пожалуйста, вот помнишь, историю ты рассказывала, как мама тебя первый раз соприкоснула с музыкой. У тебя какая-то была история, или ты соприкоснулась с музыкой первый раз, тебя водили там…

М.ХЛЕБНИКОВА: Нет, это было очень смешно, потому что я сначала не занималась музыкой, отправили меня в балетную студию.

Н.ТАМРАЗОВ: Балетную, вот! я думал, господи, что-то было у тебя смешное.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да, была такая смешная история о том, что мне было, года, наверное, четыре, меня отвели заниматься в балетную студию.

Н.ТАМРАЗОВ: А что, прекрасно, ты сложена для балета.

М.ХЛЕБНИКОВА: Я выжила там один месяц, потому что я сказала: «Мамочка, мне так нравится, что у меня грязные белые колготки», и мама, после этого, отдала меня в музыку. Действительно, смешно.

Н.ТАМРАЗОВ: А тебе колготки нужны были для того, чтобы ползать по полу?

М.ХЛЕБНИКОВА: Конечно, конечно.

Н.ТАМРАЗОВ: Да зачем же? Колготки для того, чтобы ножки были стройные, чтобы ногам было тепло.

М.ХЛЕБНИКОВА: Нет, все дети знают, что ползать гораздо веселее.

Н.ТАМРАЗОВ: Твой покорный слуга закончил когда-то хореографическое училище, и первая его профессия была артист балета, поэтому я тебя очень прекрасно понимаю. Ты правильно сделала, что ты бросило это дело, потому что это дело очень тяжелое.

М.ХЛЕБНИКОВА: Тяжелое.

Н.ТАМРАЗОВ: Очень тяжелое. Когда нечего было жрать, так еще и запрещали половину – это нельзя, это нельзя.

М.ХЛЕБНИКОВА: Я понимаю, у нас тоже запрещали.

Н.ТАМРАЗОВ: Вот представляешь, когда нечего есть и еще и запрещают, это просто издевательство в высшей степени, это высшая мера наказания. И еще ситуация такая, когда где-нибудь найдешь один конек, тогда один конек это тоже было счастье, прикрутишь его к валенку, да, и веревками, и палочками так затягиваешь, и начинаешь кататься, и вдруг встречаешь кого-то из училища, говорят: «Как, ты на коньках, с ума сошел, развиваются побочные мышцы, закрепостится шаг», и начинают придумывать бог знает что.

М.ХЛЕБНИКОВА: Потрясающе.

Н.ТАМРАЗОВ: И это запрещают.

М.ХЛЕБНИКОВА: Но ведь это прекрасно.

Н.ТАМРАЗОВ: И в балете всю жизнь все запрещают, поэтому ты умничка, что ты для себя выбрала – главное жизнь, а не балет, потому что балет – это катастрофа, я его тоже бросил.

М.ХЛЕБНИКОВА: Ну, музыка – это тоже катастрофа, особенно, когда ты академист, потому что тоже запрещали.

Н.ТАМРАЗОВ: Музыка – это сумашедший дом, это 24 часа в сутки, она тебя долбит и ты с ней… Давай к музыке, давай, я сегодня хочу, чтобы наши слушатели понимали, что встречаются с певицей Мариной Хлебниковой и даже с композитором Мариной Хлебникой. Мариночка, я знаю, что ты много пишешь?

М.ХЛЕБНИКОВА: Стихи пишу, музыку.

Н.ТАМРАЗОВ: И стихи пишет, и музыку, вот видишь, такая скромная. Другая бы сказала: «Объявите меня поэтесса и композитор», а она нет, она просто Марина Хлебникова.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да.

Н.ТАМРАЗОВ: Которая пишет стихи и музыку. Что ты нам подаришь, говори, тебе яснее видно.

М.ХЛЕБНИКОВА: Я подарю удивительную песню, и она принадлежит моему перу, я так счастлива, что у меня уже в моем багаже вторая мелодия Александра Сергеевича Зацепина. И так же неожиданно пришли стихи на его музыку, и, когда я стала в студии петь эту песню, мне сказали: «Марина, не надо говорить и не надо ничего придумывать, просто пой эту мелодию», и я ее стала просто петь. Она получилась светлая, необыкновенная, конечно же, песня о том, что что-то случается, чего-то не случается.

Н.ТАМРАЗОВ: Кто-то приходит, кто-то теряется, кто-то находит.

М.ХЛЕБНИКОВА: Но в конечном итоге нас все равно закрывают от грозы наши, такие символические, зонтики. Так мы ее и назвали.

Н.ТАМРАЗОВ: «Символические зонтики».

М.ХЛЕБНИКОВА: «Зонтики».

Н.ТАМРАЗОВ: Ну, вот и давайте. Слушаем. Марина Хлебникова.

ПЕСНЯ

Н.ТАМРАЗОВ: У микрофона Николай Тамразов, сегодня наша с вами гостья – замечательная Марина Хлебникова. Мариночка, вот ты сейчас пела, и там замечательные такие слова были, в песне - «Всему виной пустяки».

М.ХЛЕБНИКОВА: Да.

Н.ТАМРАЗОВ: Вот, это твои слова.

М.ХЛЕБНИКОВА: Мои.

Н.ТАМРАЗОВ: Ты это выдумала, значит, ты, ну, не выдумала, как бы зарифмовала просто, ты не выдумала. Наверное, в жизни случалось вот, что пустяки всему виной, да?

М.ХЛЕБНИКОВА: Пустяк, да. Ну, они могут быть виной как и плохому, так и чему-то очень хорошему. Ведь я же там дальше говорю.

Н.ТАМРАЗОВ: Ну, и тогда не виной, а причиной.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да, да.

Н.ТАМРАЗОВ: Когда, бывает, пустяки – причина хорошего.

М.ХЛЕБНИКОВА: И в это верят лишь чудаки, что всему виной пустяки.

Н.ТАМРАЗОВ: Да, а вот, правда ведь, даже разведчики, крупные, большие, матерые, маститые…

М.ХЛЕБНИКОВА: Ой, я вам сейчас такое расскажу!

Н.ТАМРАЗОВ: Серьезно?

М.ХЛЕБНИКОВА: Да, хотите?

Н.ТАМРАЗОВ: Что, ты работала на американскую разведку?

М.ХЛЕБНИКОВА: Нет.

Н.ТАМРАЗОВ: Поделись деньгами.

М.ХЛЕБНИКОВА: Я расскажу удивительную историю, которую мне поведал один, очень мной уважаемый, человек, очень интересный. Этот человек работал с разведчиками.

Н.ТАМРАЗОВ: Служил.

М.ХЛЕБНИКОВА: Нет.

Н.ТАМРАЗОВ: Работал?

М.ХЛЕБНИКОВА: Он их учил.

Н.ТАМРАЗОВ: А, он учил!

М.ХЛЕБНИКОВА: Да. Как выяснилось, в какое-то время определенное, историческое, действительно, как и говорится в прессе, как говорится в документальных фильмах, очень многих наших агентов за границей начали вылавливать.

Н.ТАМРАЗОВ: Прокалывать.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да, прокалывать. И прокалывали на таких вещах – как они держат папиросу в руках.

Н.ТАМРАЗОВ: Как они разминают сигарету.

М.ХЛЕБНИКОВА: Как они разминают сигарету, потому что у нас…

Н.ТАМРАЗОВ: Потому что у нас такие жуткие сигареты были тогда, да.

М.ХЛЕБНИКОВА: Что они оставляют ложку в стакане, когда пьют, размешав.

Н.ТАМРАЗОВ: В стакане, когда пью чай или кофе, да. Глаз выбивают себе.

М.ХЛЕБНИКОВА: И это были именно те пустяки, которые…

Н.ТАМРАЗОВ: Это правда, что ли?

М.ХЛЕБНИКОВА: Так вот, после таких… был обвал, просто был обвал, провалов было очень много. И людям, которых потом набирали в школу, были приглашены психологи, которые выявили национальные привычки и стали учить избавляться от этих привычек и прививать, наоборот, привычки другой нации. И, в том числе, вот этот вот человек, который мой знакомый, рассказал, что именно это было причиной проколов, именно эти чайные ложки, пустяки.

Н.ТАМРАЗОВ: Мелочи.

М.ХЛЕБНИКОВА: А он был настолько удивительный, что после того… он так хорошо провел тренинг, ну, это сейчас мы говорим «тренинги», а тогда «обучение», что его отправили на дальний-дальний север, потому что тогда не было радиолокации. Она была, но локатор авиационный не мог определить, что это летит – самолет или стая, скажем, перелетных гусей. И он на подсознательном уровне, благодаря психологическим тестам, обучал диспетчеров, военных диспетчеров, понимать, стая это гусей или вражеский самолет.

Н.ТАМРАЗОВ: Серьезно, что ли?

М.ХЛЕБНИКОВА: Да.

Н.ТАМРАЗОВ: Он что, такой профессионал был?

М.ХЛЕБНИКОВА: Да.

Н.ТАМРАЗОВ: Слушай, ну, коли мы уже коснулись этой темы, хотя она сегодня нас с тобой абсолютно не касается, ну и, тем не менее, мы говорим о подсознании, о сознании, мы говорим о пустяках, которые в жизни иногда решают очень многое.

М.ХЛЕБНИКОВА: Ну, а где еще об этом говорить, конечно.

Н.ТАМРАЗОВ: Хочешь анекдот?

М.ХЛЕБНИКОВА: Конечно.

Н.ТАМРАЗОВ: Одного разведчика вызывает, значит, высокопоставленный, скажем, генерал или генерал-лейтенант, майор и говорит: «Значит так, Сидоров, ты входишь в самые высокие политические, экономические, социальные круги этой страны, не жалей денег, потому что по версии ты сын миллиардера, и та-та-та, та-ра-та-та, та-та-та. В общем, врывайся в самые высокие сферы». Вдруг телефонный звонок, генерал поднимает трубку и говорит: «Да, да, конечно. Так точно! Понял», вешает трубку и говорит: «Так, версия меняется, вы нищий». Так вот, то есть задача не меняется, только версия меняется.

М.ХЛЕБНИКОВА: Сын миллионера, но нищий.

Н.ТАМРАЗОВ: Миллионер, все, версия меняется, все остается, вы нищий. Вот, скажи, пожалуйста, и там еще есть фраза «случайно полюбил».

М.ХЛЕБНИКОВА: Ну да.

Н.ТАМРАЗОВ: Я знаю, что ты испытываешь глубочайшую любовь к композитору Зацепину, к его творчеству.

М.ХЛЕБНИКОВА: Ох, не говорите.

Н.ТАМРАЗОВ: Что «не говорите»? Минуточку. Если ты еще испытываешь любовь как к мужчине, то я тут сейчас же заканчиваю передачу и ухожу.

М.ХЛЕБНИКОВА: Николай, ну что вы.

Н.ТАМРАЗОВ: Слушай, расскажи мне, пожалуйста, у вас многолетняя дружба, служба, отношения. Недавно в зале Чайковского был его вечер, и ты в зале Чайковского пела его песни.

М.ХЛЕБНИКОВА: С симфоническим оркестром.

Н.ТАМРАЗОВ: С симфоническим оркестром. Для эстрадной артистки это все-таки какой-то знаменательный, запоминающийся момент.

М.ХЛЕБНИКОВА: Очень.

Н.ТАМРАЗОВ: Потому что, вечно там скрипка, бубен, утюг, и бас гитара бесконечно долбит первую ноту, а тут вдруг симфонический оркестр.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да.

Н.ТАМРАЗОВ: Маринка, расскажи что-нибудь об этом.

М.ХЛЕБНИКОВА: Я расскажу, что, вообще, конечно, если бы не Сергей Иванович Скрипка, наверное, концерта бы не было.

Н.ТАМРАЗОВ: Скрипка – это дирижер?

М.ХЛЕБНИКОВА: Конечно. И когда я приехала к Александру Сергеевичу, он говорит: «Марина, а вот если я вас приглашу спеть с оркестром песни?», я говорю: «Александр Сергеевич, я никогда ведь не пела с таким вот оркестром. С эстрадно-симфоническим – еще да, а вот с оркестром кинематографии, который сделает свои…» Александр Сергеевич говорит: «А ты не думайте ни о чем». И я приехала на первую репетицию к этому оркестру. Песни я, конечно же, знаю наизусть, заиграл оркестр, я открыла рот – вы будете смеяться надо мной, я забыла все, что я помнила, настолько мне было интересно это услышать.

Н.ТАМРАЗОВ: Море музыки, да, море музыки.

М.ХЛЕБНИКОВА: Все по-другому.

Н.ТАМРАЗОВ: И захлебнулась в этой воде, да?

М.ХЛЕБНИКОВА: Потрясающе, конечно, там более, что музыку чувствуешь, как она идет, как она летит, как она пронизывает твое состояние, и это потрясающее ощущение, оно не покидает тебя, когда ты выходишь в зал. И когда ты слышишь за собой оркестр, тебе не надо шевелиться, прыгать.

Н.ТАМРАЗОВ: Не надо дергаться.

М.ХЛЕБНИКОВА: Не надо дергаться.

Н.ТАМРАЗОВ: Надо петь.

М.ХЛЕБНИКОВА: Нужно просто петь, и петь хорошие слова. И это было потрясающе. Вот, Александр Сергеевич, конечно, действительно, он такой, знаете, мне кажется, он богом данный человек. Ему бог вложил в руку такую мелодию писать, и действительно, я неровно дышу к людям, которые гениальны, но ведь он же еще и человек большой.

Н.ТАМРАЗОВ: Ну, вот это очень интересно и очень, наверное, отрадно, когда в человеке есть и талантливость, и личность, порядочность.

М.ХЛЕБНИКОВА: Мне было, вы знаете, так ужасно, вот, я не знаю, могу ли я об этом рассказывать, ну, наверное, могу, потому что это скорее печально. Понимая значимость фигуры Зацепина в нашей музыке, вообще в истории культуры нашей страны, вдруг я узнаю, что его супруга, у нее украли паспорт, и она, бедная, для того, чтобы вернуться обратно им во Францию, зимой начинает носиться по инстанциям, их начинают везде футболить. Александр Сергеевич уже человек в возрасте, ходить тяжело, и я думаю: ну господи, ну что же им так вот, ну вот, единицы таких людей осталось, ну помогите!

Н.ТАМРАЗОВ: Маринка, у меня украли барсетку, на МКАДе, прокололи колесо и украли барсетку.

М.ХЛЕБНИКОВА: Так это из-за вас устроили здесь, значит, живой заслон.

Н.ТАМРАЗОВ: Вот ты слушай меня. У меня украли барсетку, и машина с пробитым колесом, мне нужнее ее завулканизировать, и тут, значит, я начинаю поднимать волну, что барсетку украли, там документы все, деньги. Было перед Новым годом, денег было много, я хотел сделать всей родне подарки, денег было очень прилично.

М.ХЛЕБНИКОВА: Выехал на охоту за подарками.

Н.ТАМРАЗОВ: Ну, не буду говорить, сколько, жена получит разрыв сердца, потому что она не знает, сколько денег там было. Вот, и, значит, я звоню домой и говорю жене, уже прошло там, где-то минут сорок, я говорю: «Ты знаешь, у меня тут есть одна сложность, я не могу сейчас быть дома, я задержусь», но я не говорю, что произошло и она мне говорит: «Сейчас позвонили в домофон и твою барсетку привезли».

М.ХЛЕБНИКОВА: Потрясающе!

Н.ТАМРАЗОВ: Я говорю: «Как?», я еще в милицию не успел заявить, я говорю: «Как привезли?», она говорит: «Привезли твою барсетку, какой-то голос такой, очень нерусский, сказал: «Мы тут нашли барсетку вашего мужа, наверное, потому что адрес там указан в паспорте, и возьмите, пожалуйста».

М.ХЛЕБНИКОВА: Какое счастье.

Н.ТАМРАЗОВ: И ты знаешь, я говорю: «А как, о, а…», сел в машину, колесо мне завулканизировали, сел в машину, приехал домой. У меня не было никакой злости на этих бандюг, ворюг этих, понимаешь. Они меня избавили от того, что ты сейчас сказала. Да бог с ними, с этими деньгами, они для этого созданы, это их профессия. Мы позволяем им – они работают, мы не позволим – этой профессии не будет.

М.ХЛЕБНИКОВА: Согласна.

Н.ТАМРАЗОВ: Но какие честные ребята – они работают из-за денег, им не нужно душу человеку выворачивать наизнанку, им нужны деньги, и они свою задачу выполняют абсолютно точно. Вот так бы милиция выполняла, у нас бы этого ничего бы и не было. Но – вернемся к Зацепину.

М.ХЛЕБНИКОВА: Но все-таки, тем не менее, паспорт был сделан, но все равно, конечно, осадок остался. Люди уехали заграницу, а я до сих пор думаю о том, какой же был тот концерт замечательный.

Н.ТАМРАЗОВ: Давай что-нибудь споем еще. Ты как, на какой-то песенной волне, может быть, что-нибудь еще подаришь нам?

М.ХЛЕБНИКОВА: Конечно. Есть песня, она принадлежит перу совершенно другого человека, но он ее написал в такой день, когда от него ушла жена, улетела во Францию.

Н.ТАМРАЗОВ: Как, совсем что ли?

М.ХЛЕБНИКОВА: Совсем.

Н.ТАМРАЗОВ: И он, значит, в разбрызганных чувствах.

М.ХЛЕБНИКОВА: И он в этот день написал песню, да, и сказал: «Мариночка, спой, пожалуйста, эту песню», и я ее спела, мы ее записали.

Н.ТАМРАЗОВ: Ушла любимая жена или ушла жена? Ну что за счастье без…

М.ХЛЕБНИКОВА: Ну конечно, любимая. И вот, он, видимо, так хотел, чтобы женщина спела… вообще он для мужчин пишет песни, и у него группа своя была в свое время, группа существует, но он сейчас для нее не работает, а песня осталась. Вот именно такая.

Н.ТАМРАЗОВ: Как называется?

М.ХЛЕБНИКОВА: «Осенний день несбывшихся желаний».

Н.ТАМРАЗОВ: Несбывшиеся желания, осенний день, Марина Хлебникова, композитор кто?

М.ХЛЕБНИКОВА: Сергей Катин.

Н.ТАМРАЗОВ: Поехали.

ПЕСНЯ

Н.ТАМРАЗОВ: У микрофона Николай Тамразов, у другого микрофона Марина Хлебникова, наша с вами сегодня гостья. Мариночка, вот знаешь, как говорят о хорошей поэзии – пишет, как дышит. Так вот, ты поешь, как будто бы ты разговариваешь, как будто беседуешь, и вот в этой беседе, которую ты подняла в своей песне, которая прозвучала сейчас, есть какие-то очень страшные слова. Когда заполняет пустота вместо жизни, это страшно, по-моему.

М.ХЛЕБНИКОВА: Ой, Николай, давайте лучше поговорим о другом. У вас, конечно, свои законы, потому что вы на радио, вы можете делать все, что хотите, ну а сегодня…

Н.ТАМРАЗОВ: Как мы можем делать? Мы можем делать только то, что нашему гостю заблагорассудится.

М.ХЛЕБНИКОВА: Ну вот, мне заблагорассудилось совершенно о другом поговорить сейчас.

Н.ТАМРАЗОВ: Серьезно?

М.ХЛЕБНИКОВА: Да.

Н.ТАМРАЗОВ: Только если о чем-то личном, я тебя умоляю, жена слушает передачу.

М.ХЛЕБНИКОВА: Я учту.

Н.ТАМРАЗОВ: Учти.

М.ХЛЕБНИКОВА: Дело в том, что этот год как бы очень важен эховцев, для всех, кто нас сейчас слушает.

Н.ТАМРАЗОВ: Конечно.

М.ХЛЕБНИКОВА: Ведь это юбилейный год.

Н.ТАМРАЗОВ: Конечно. Не только у твоего папы и мамы юбилей, с чем мы их поздравляем и желаем удачи, здоровья и счастья. Но и у нас тоже юбилей.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да, и вот в связи с этим мне хотелось бы поговорить о том, что радио – это очень большая, целая вообще эпоха в мой жизни, потому что я всегда любила слушать радио, потом я очень тщательно выполняла все поручения своего блестящего радийного редактора Николая Георгиевича Рыбинского, с которым я работала на радиостанции «Маяк» и вела в свое время программу «Фортуна» пять лет. И вот сейчас понимаю, что у «Эха Москвы» и у всех эховцев большая, круглая дата, насколько мне известно, 20 лет.

Н.ТАМРАЗОВ: Да, 20 лет.

М.ХЛЕБНИКОВА: Мне кажется, что за эти 20 лет я здесь каждый год была несколько раз, и каждый раз, когда я приезжаю сюда, он особенный. Он особенный тем, что вот этот эфир, который, как, действительно, эхо большого мегаполиса, собирает в себя все самое нужное, все самое доброе, все мудрое или наоборот.

Н.ТАМРАЗОВ: Это она обо мне.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да.

Н.ТАМРАЗОВ: Говори-говори-говори.

М.ХЛЕБНИКОВА: И вот слушая радиостанцию, которая сохранила свое не желтый вид, которая, действительно, сохранила вид интеллигентный…

Н.ТАМРАЗОВ: Краску желтую раскупили, и нечем, нечем.

М.ХЛЕБНИКОВА: Не хватило для «Эха Москвы» желтой краски.

Н.ТАМРАЗОВ: Не хватило для «Эха», да, желтой краски, в это время…

М.ХЛЕБНИКОВА: И вот, в моих поздравлениях слушателям должны, наверное, прозвучать слова необычные, не такие, как мы говорим шаблонно, традиционно, а другие. Я думаю, что это должны быть слова, прежде всего, посвященные москвичам, которые зачастую, действительно, не могут уснуть ночами, потому что их волнует следующий день, которые не знают, как им справиться с тем, что что-то может произойти в их жизни, как им мешают пробки, как надоели им эти цены, как утомили их разговоры.

Н.ТАМРАЗОВ: И обещания бесконечные.

М.ХЛЕБНИКОВА: И как они любят позвонить друг другу, а потом, наплевав на телефон, взять такси, приехать в гости, сесть на кухне и поговорить друг с другом.

Н.ТАМРАЗОВ: И потрепаться.

М.ХЛЕБНИКОВА: Вот этих всех людей, которые, я уверена, сейчас нас слушают и которые являются, действительно, не то что почитателями, но верными слушателями…

Н.ТАМРАЗОВ: Они и составляют это радио. Если их не будет, не будет радио.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да, не будет и радио. Я хотела бы, чтобы они были, чтобы они были еще чуть-чуть мудрее, еще чуть-чуть добрее.

Н.ТАМРАЗОВ: Терпеливее, пусть будут терпеливее, они мудрые. Знаешь, хватило бы им терпения, потому что вот эта бесконечная ложь, льющая сверху вниз, снизу вверх, справа влево, слева вправо, вот вытерпели бы они, пусть они будут терпеливее.

М.ХЛЕБНИКОВА: Ну, ночью не хочется, мне кажется, люди устали от дня, они понимают, что и так хорошо. Давайте будем говорить сегодня, действительно, о прекрасном. И для меня это тоже прекрасно.

Н.ТАМРАЗОВ: Прекрасно, я знаю, в чем прекрасность сегодняшнего нашего вечера с тобой, это ты сейчас еще нам что-то споешь и, если можешь, то пой.

М.ХЛЕБНИКОВА: Ой, я хотела бы, чтобы прозвучала позитивная песня, потому что, я эту песню называю, естественно, «Улитка», потому что…

Н.ТАМРАЗОВ: Чего? Песня, которая спряталась где-то, и ее не видно?

М.ХЛЕБНИКОВА: Нет, дело не в этом, дето в том, что, вообще, песня называется «Улыбка в день рождения», «Улыбка только для меня, в день рождения». Но когда мы с ребятами играем эту песню, для того, чтобы не говорить вот всю эту большую фразу, о чем мы поем, я говорю им сразу «Улитка», и они понимают, что, о чем я пою. Поем «улитку».

Н.ТАМРАЗОВ: Значит, давай мы эту улитку…

М.ХЛЕБНИКОВА: Развернем.

Н.ТАМРАЗОВ: Развернем, да.

М.ХЛЕБНИКОВА: Как устрицу. И съедим.

Н.ТАМРАЗОВ: Да-да-да. И узнаем, что же там, под этим панцирем находится.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да.

Н.ТАМРАЗОВ: Какая доброта.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да.

Н.ТАМРАЗОВ: Какая там эмоция. Поехали, «Улыбка».

ПЕСНЯ

Н.ТАМРАЗОВ: Улыбку в день рождения, в дни юбилейные, нам дарит сегодня Марина Хлебникова, которая моя гостья, которая ваша гостья. Мариночка, спасибо тебе за этот подарок, я тоже надеюсь, что ты не безразлично воспримешь мой подарок. Я тебе принес сегодня книжку, которую я когда-то написал, называется она «Галерея». У меня их осталось там, ну, просто считанное количество какое-то, для самых-самых, и вот ты в число этих самых-самых попала.

М.ХЛЕБНИКОВА: Спасибо.

Н.ТАМРАЗОВ: Я тебе эту книжечку презентую. И я хочу относительно этой книжки следующую тему нашего с тобой разговора. Я заканчиваю эту книгу словами… долго искал эту фразу, нечем было закончить книгу…

М.ХЛЕБНИКОВА: Да вы что?

Н.ТАМРАЗОВ: Клянусь тебе, долго. Даже сделал первое издание, не было этой фразы, не было этого финала. А уже когда я только придумал этот финал, я сделал второе издание книги, ради этого финала. «Вчера, прожитое без любви, не вспомнится. Сегодня, любовью не согретое, забудется. Завтра, в котором не будет любви, пусть не придет».

М.ХЛЕБНИКОВА: Не придет.

Н.ТАМРАЗОВ: Вот так я заканчиваю свою книгу, и так, я хочу, чтобы эта фраза была началом нашего с тобой разговора, потому что человек трепетный, чувственный, человек влюбленный. Что это для тебя? Несчастье, беда, радость, награда – это столь многогранно, у каждого по-своему.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да, наверное, да. Я всегда с большим опасением иду на откровенность, говоря о том, какие чувства может испытывать женщина, которую зовут Марина Хлебникова. Но сегодня ночью я могу приоткрыть маленькую занавесочку того, чего я иногда испытываю. И та самая любовь, о которой мечтает каждая женщина, безумная, нежная, страстная, та любовь, которую я научилась ждать, из книг, она бывает так быстротечна, она бывает так обманчива. Я вспоминаю, когда мне было 15 лет, у меня был парень, которого я любила, он написал стихи, назвал меня «Моя любимая в красном сарафане». У меня был такой странный сарафан красного цвета, на тоненьких бретельках, а у него были кудри до плеч, и однажды я уехала летом в деревню, далеко, сказав ему только название деревни, и, вы знаете, он нашел. Он поехал туда и нашел эту деревню.

Н.ТАМРАЗОВ: А сколько ему было годов?

М.ХЛЕБНИКОВА: Ему было 17. И когда он приехал, я была так счастлива увидеть его, и мы ушли к реке, а там был свежескошенный луг и стояли огромные стога сена, и мы улеглись, и смотрели на звезды. Кололо страшно, но мы все равно молчали и смотрели на эти потрясающие звезды. Вы знаете, это, наверное, одно из самых удивительных чувств, любовь, о которой сейчас уже, наверное, никто, не говорит. Та любовь, когда любишь друг друга, не дотрагиваясь друг до друга. Просто от того, что этот человек рядом, тебе очень хорошо, и ты чувствуешь его, и тебе достаточно просто поглядеть в его сторону, найти его глаза. Да, я счастливая от того, что это было в моей жизни. Было еще много чего, конечно. Один раз я влюбилась… так смешно, я приехала на гастроли в другой город.

Н.ТАМРАЗОВ: А ты заметила, извини, я перебью, ты заметила, я заткнулся просто! Потому что перебивать это невозможно, да. Просто хочу подчеркнуть, говори.

М.ХЛЕБНИКОВА: Да, приехала на гастроли в один город и пришла, видимо, мне что-то нужно было решить, какие-то дела, подписать какие-то бумаги. Я пришла в учреждение, от которого я работала, и, поднимаясь вверх по лестнице, я столкнулась с парнем, он спускался. Мы встали друг напротив друга и стояли минут десять, просто не шевелясь.

Н.ТАМРАЗОВ: Ты сумасшедшая!

М.ХЛЕБНИКОВА: И в этот же день мы пошли с ним ужинать, и вы знаете, что мы ели? Куриный бульон, с лапшой.

Н.ТАМРАЗОВ: Ты сумасшедшая, Маринка!

М.ХЛЕБНИКОВА: И когда я вечером приехала в гостиницу, я сказала: «Как же плохо, что его нет со мной», я влюбилась с первого взгляда, и тут у меня в номере раздается стук, я открываю дверь, а за дверью стоит он.

Н.ТАМРАЗОВ: Тоже идиот. В хорошем смысле.

М.ХЛЕБНИКОВА: Это так было смешно, но потом-то было еще хуже. После этого мы оба слышим сильный хлопок, резкий – в моей ванной, в гостинице, прорывает кран, и мы всю ночь сражаемся с этим краном.

Н.ТАМРАЗОВ: Боже мой, какая жестокость!

М.ХЛЕБНИКОВА: Но, боже мой, какие два прекрасных года этой потрясающей страсти, которая была между нами. Я помню его до сих пор.

Н.ТАМРАЗОВ: Сколько лет тогда тебе было, если не секрет?

М.ХЛЕБНИКОВА: Наверное… сейчас скажу точно, 21.

Н.ТАМРАЗОВ: Маринка, это конечно те годы, когда любится бесшабашно, остро, непонятно как.

М.ХЛЕБНИКОВА: Ой, так, Коль, я же уехала к нему на один из его дней рождения, имея три рубля в кармане, автостопом до аэропорта. И без билета, меня грузчик посадил к летчикам в кабину, и ведь я доехала!

Н.ТАМРАЗОВ: Я имею, товарищи, у меня сегодня в гостях не очень нормальная женщина, и она еще, по совместительству, поет. Маринка, говорю, ты совершенно очаровательная, да, вот откровенностью своей.

М.ХЛЕБНИКОВА: Этого я никому не рассказывала.

Н.ТАМРАЗОВ: Ну, а сейчас ночь. Маринка, любовь в 21 год, любовь в 17 лет – это, конечно, потрясающе, но я вот сейчас смотрю на тебя, и после того, что ты рассказала, хочу тебе признаться в любви тоже. Ты имеешь право не только любить, хотя это большущее счастье, это счастье больше, чем тебя любят.

М.ХЛЕБНИКОВА: Я думаю, да.

Н.ТАМРАЗОВ: Когда ты любишь, это большее счастье, потому что это волна эмоций, это фантазия, это бурление крови, это состояния непонятные, которые сменяют одно другое, вся палитра жизни, когда ты любишь. Важно, когда тебя любят, но важнее, когда любишь ты.

М.ХЛЕБНИКОВА: Но это и больнее, если любовь не разделяют.

Н.ТАМРАЗОВ: Так это же боль сладостная, сладостная боль. Так я тебе хочу, я когда-то написал стихи, не очень знал кому, но сейчас я смотрю на тебя и думаю, что ты точный адрес.

Весна любви и в шестьдесят приходит, как это ни странно,

Волнует и пьянит опять далекой юности дурманом,

И, как тогда, цветы в руках. Пусть выдают года морщины,

Вновь, у часов, как на часах, стоят влюбленные мужчины.

Да, в шестьдесят не говорят о чувствах громко, как в семнадцать,

Все больше, встретившись, молчат, но разве трудно догадаться,

О чем молчат его глаза, о чем кричат его седины?

Вновь, у часов, как на часах, стоят влюбленные мужчины.

Поэт давно уже сказал: «Любви все возрасты покорны,

Любовь начало всех начал, ее порывы благотворны»,

Она и рай земной, и ад, падений и наград причина.

Вновь, у часов, как на часах, стоят влюбленные мужчины.

Это тебе, Мариночка.

М.ХЛЕБНИКОВА: Спасибо.

Н.ТАМРАЗОВ: Мне кажется, ты понимаешь это. Когда читаешь в глазах, что тебя слышат, не только слушают, а тебя слышат, то, наверное, в этом есть смысл того, что ты говоришь.

М.ХЛЕБНИКОВА: Ну, думаю да. Иначе – а зачем по-другому?

Н.ТАМРАЗОВ: Слушай, песня у тебя какая-нибудь будет веселая или грустная? Мы вогнали все в какую-то такую лирику.

М.ХЛЕБНИКОВА: Нет, пускай уже тогда будет лирическая, но зато такая любимая! Я эту песню пронесла с самого, от Калининграда, до Сахалина, я ее спела везде, от Ямбурга, до самого юга, и везде она было к месту.

Н.ТАМРАЗОВ: Как она называется?

М.ХЛЕБНИКОВА: «Дожди».

Н.ТАМРАЗОВ: «Дожди». Кто автор?

М.ХЛЕБНИКОВА: Зацепин.

Н.ТАМРАЗОВ: Зацепин и отец.

М.ХЛЕБНИКОВА: Александр Сергеевич и Хлебников.

Н.ТАМРАЗОВ: Отец Марины Хлебниковой. Поехали.

ПЕСНЯ

Н.ТАМРАЗОВ: Марина Хлебникова.

М.ХЛЕБНИКОВА: Спасибо, Николай, за то, что сегодняшней ночью мне было так хорошо здесь. Спасибо за откровения, сердечность. Я еще раз поздравляю эховцев с юбилеем и желаю всем такой замечательной, потрясающей, доброй и хорошей ночи.

Н.ТАМРАЗОВ: Маринка, мы тебя очень и очень любим.

ПЕСНЯ