Неформальный подход к формальным мероприятиям - Сергей Казарновский, Марина Литвинович, Кирилл Серебренников - Родительское собрание - 2010-09-12

К. ЛАРИНА: 11 часов 10 минут, мы начинаем нашу программу «Родительское собрание», здесь в студии ведущая эфира Ксения Ларина, мои гости пока ещё не в полном составе. Надеемся, сейчас подойдёт ещё один наш гость, я пока напомню тему программы, она у нас сегодня достаточно общо сформулирована, но речь пойдет о конкретном случае, конкретном событии. «Не формальный подход к формальным мероприятиям». Не формальный подход продемонстрировала директор школы №1, города Рязани, Ольга Горьковых, когда на линейке 03 сентября, в день памяти жертв терактов, представила композицию такую театральную, посвящённую памяти погибших детей в Беслане. Вся эта история, которая в интерпретации рязанских журналистов появилась на сайтах информационных агентств, вызвало огромный резонанс в обществе, люди в течении всей этой недели это обсуждают, и самые радикальные мнения звучат от предложений немедленно уволить директора и пригрозить всем остальным учителям и администрации школы, чтобы никогда этого больше не повторилось, до приветствия, и слов поддержки в адрес администрации школы, в которой вот так действительно не формально, искренне подошли к этой очень не простой, очень тяжелой трагической теме. Сегодня в нашей студии Марина Литвинович, журналист, редактор сайта «Правда Беслана». Марина, приветствую тебя, здравствуй.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Доброе утро.

К. ЛАРИНА: Сергей Казарновский, директор образовательного центра школы № 686 «Класс-центр», Серёж, здравствуйте.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Здравствуйте.

К. ЛАРИНА: И ждём Кирилла Серебрянникова, говорят, что он на подходе, сейчас подойдёт, это известный режиссёр, которому тоже есть, что сказать по этому поводу. Значит, перед тем, как мы начнём разговор, я всё-таки хочу, всё-таки мы не телевизор, у нас нет возможности показать, как это было. Я хочу прочитать вот буквально поминутно, что происходило на этой линейке. Об этом рассказывает Лиана Дрыкина, председатель родительского комитета школы, мама ученика 5-го класса. «Бумажные голуби были прикреплены к белым шарам. Звучали слова о добре, о мире, о том, что когда мы все вместе, мы сильны, и можем этому злу противостоять. Мы помним тех детей. Говорилось о толерантности. Обращение было ко взрослым, что взрослые должны оберегать детей. Мы ответственны за своих детей. После этого, был действительно не спектакль, а 2-3 минуты инсценировки. 2-3 минуты. Группа детей разного возраста, где-то от 13-ти до 15-ти лет, из разных классов шли, изображая, как будто идут на линейку с цветами. Идут, и, передавая микрофон друг другу, говорят, один говорит: «Сегодня я встретил своих одноклассников. И поделюсь, где мы с папой и мамой отдыхали». Другой говорит: «Я увижу классного руководителя». Третий говорит: «А я вот последний год учусь, заканчиваю школу, хочу стать актёром. Я видел, как у нас в Беслане, снимали картину». Дети переговариваются, высказывают свои мечты. Потом они встают, как бы на линейку. И идут звуки выстрелов, на фонограмме. Выстрел, и они присели. Ну, это естественно, от испуга. Изображая испуг тех детей. Они приседают не убитые, никаких захватов, никаких террористов, ничего этого нет, Они тут же передают опять микрофон друг другу, и говорят: «Что случилось? Что это такое»? Кто-то говорит: «Боже, мама, помоги мне»! Третий кричит: «Неужели моим мечтам не суждено сбыться»? То есть, просто показывают трагизм ситуации. Не смерти, не ужасы. После этого, идёт «Танец матери», так мы его назвали. Была песня о Беслане, и дети там говорят: «Мы хотим жить, мы хотим пить». Вот такие слова. И мать, у неё голубой платок, символ воды. Она пытается как бы защитить детей, и приносит кувшин. Протягивает, и дети тянут руки. Всё, и все поднимаются. Идут стихи, тоже посвящённые Беслану. Открывается композиция, две ширмочки цветные, тут лежат игрушки, цветы, вода, зажженные свечи, всем, кто погиб. И объявляется минута молчания. После чего, взлетают шары, и опять звучат слова, что мы все вместе». Ещё буквально кусочек, чтобы просто картинка была перед глазами, и у наших слушателей тоже. «И действительно дети, после классных часов, после рассказа о событиях, больше даже после этой песни «Мама, я хочу жить, я хочу пить», заплакали. Там не испуг был, никто не испугался. У меня сын 11-ти лет. У него навернулись слёзы на глаза. Я даже когда пришла домой, спросила: «Миша, сыночка, ты на линейке что, испугался»? «Нет». «А почему у тебя слёзы на глазах были»? «Мама, ну мне жалко тех детей, которые погибли». Всё, детям всё было разъяснено. Я рыдала сама, я мать двоих детей. Это такое светлое мероприятие». Вот такая картинка, я специально решила всё это прочитать, чтобы наши слушатели, и Кирилл, добрый день.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Да здравствуйте.

К. ЛАРИНА: Кирилл Серебрянников тоже присоединяется к нашему разговору, чтобы слушатели понимали, что это было на самом деле. И теперь, сразу же, предвосхищая вопросы по поводу нашей передачи представителя рязанской школы, что всю эту неделю мы состояли в переписке с Ольгой Валентиновной Горьковых, директором школы рязанской, где происходило это мероприятие, таким скучным словом обозначенное, да? Она очень хотела придти, но в итоге, как я поняла, она всё-таки испугалась, к сожалению. Не знаю, уж по каким причинам, не услышали мы мотивации от неё, обещали созвониться, перезвониться, но в итоге, так у нас и не получилось. Я приглашала ещё некоторых родителей, принять участие в этой передаче, которые были свидетелями этой церемонии, тоже с ними переписывалась, они тоже отказались принимать участие в эфире, мотивируя это тем, что «Если мы будем меньше об этом говорить, то от нас наконец отстанут». Потому, что на самом деле, ситуация очень тяжёлая, и в Рязани, и в интернете, обвиняют во всех смертных грехах учителя, и директора, и всех. И дети просто невероятно расстроены, насколько я поняла. Я хочу буквально ещё минутку вашего внимания, потом передам слово гостям. Письмо от Ольги Валентиновны, директора этой школы, которое она мне прислала по электронной почте. «В этот день было много мероприятий», - пишет она, - «Посвящённых дню солидарности в борьбе с терроризмом. Мы, таким образом, хотели выразить свой протест против терроризма. На наш взгляд, чудесно, что детям не чуждо чужое горе. Что же в этом плохого? В чём криминал? Люди разрушили всё, что мы с таким сочувствием придумали. Что придумывали дети и взрослые, чтобы этот день не прошёл не замеченным. Теперь, его запомнят все. После линейки, мы открывали мемориальную доску, на здании школы в память о погибших в Великой Отечественной Войне. Деньги на неё мы собирали всем миром, как в старые добрые времена. Одни дети собирали несколько месяцев макулатуру, а другие рылись в архивах. Тоже были слёзы, слёзы памяти. Можно конечно ничего не делать», - пишет Ольга Валентиновна. – «Сидеть ровно, как говорят. Но кто же вырастит из таких ребят? Иваны без родины, без истории. Школа обязана учить сопереживать. Разве этому учат сейчас»? – спрашивает она. Ну, давайте, я уже дам слово вам, Марин, давай сразу с тебя начнём, поскольку ты человек, как очень близкий в буквальном смысле к тому, что произошло в Беслане. Поскольку ты на связи, и всё время вместе с этими несчастными матерями, и сопереживаешь это каждый месяц, каждый год, ты с ними общаешься, и ты знаешь, что это такое на самом деле. Без всяких театральных постановок. Насколько я поняла, тебе эта история показалась почти возмутительной. Ты была возмущена этим фактом. Вот объясни мне, почему.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Моя позиция очень простая, я понимаю, что если в школах начинают инсценировать события, которые произошли всего 6 лет назад, и эти события становятся вот такой темой подобного рода мероприятий, это некий знак того, что тема закрыта, что тема стала темой истории, грубо говоря, да? Что это всё отошло назад, что с этим всё более-менее понятно, что теперь мы можем с помощью вот этих мероприятий, как-то об этом рассказывать, фиксировать некую позицию. Просто для меня Беслан, и то, что там произошло, это не вопрос истории, это вопрос актуальный. Он актуален ещё сейчас, и будет актуален ещё долго, поэтому, его такое превращение в некое историческое событие, о котором можно ставить постановки, для меня просто был возмутителен этот момент. Потому, что всякая постановка фиксирует какие-то понятные вещи. Тем более, в первых новостях, там не было объяснений самого сценария. Там первая новость была о том, что на линейке показали, как террористы расстреливают школьников. Ну, не говоря уж о том, что это ложь, что этого не было, то просто меня возмутила попытка зафиксировать исторически некую ложь, которой нет, и всё, что там было, всё значительно сложнее. Поэтому, первая моя реакция, я действительно очень возмутилась.

К. ЛАРИНА: Кирилл.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Вы знаете, я вообще в каком-то нахожусь странном состоянии. Я понимаю, что мы живём в каком-то зазеркалье.

К. ЛАРИНА: ты посмотрел, прости, что я тебе прислала, эти ссылки?

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Конечно, я всё посмотрел, я сразу на эту новость обратил внимание, потому, что это знаете, для меня наоборот интересно, когда с какими-то средствами, пусть даже наивного театра, но люди, общество, пытаются рефлексировать те вещи, их по-настоящему трогают. В полном отсутствии, в полним информационном вакууме, и при отсутствии каких-то официальных, или каких-то таких…

К. ЛАРИНА: Учитывая, что по телевизору вообще, ничего не было.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Да, ничего не было. Как будто этого дня не было, как будто этой трагедии не существовало. Понятно, что не надо так сказать, может быть, как есть такое слово нагнетать, да? Очень часто произносят. Не надо может быть, так сказать, всё время бесконечно, создавать какие-то напряжения в обществе, в котором и так полно напряжения, но сделать эту дату памятной, во-первых. Во-вторых, сделать её датой высказывания, единства общества, против терроризма, за ребёнка, против слезы этой пресловутой ребёнка, о которой мы всё время любим говорить, да? Мне кажется, что это необходимо, потому, что слишком близка эта боль, слишком тяжела эта рана. Поэтому, мне было очень интересно, и важно, что люди вот на таком каком-то своём, человеческом уровне, причём, средствами театра, отрефлексировали это дело. И мне кажется, вообще странно, что для того, чтобы защитить этих достойных людей, нам надо собирать передачи, для этого должны твои усилия журналистские, и человеческие какие-то применяться, мы все здесь собираемся, хотя, это нормально. Это нормально, я с вами не то, что не согласен. Наоборот, я хочу продолжить эту мысль, действительно, боль Беслана, она ни коем образом не история, но мне кажется, те люди, которые попытались на своём доступном их уровне, как раз, об этом и сказать, именно, в поддан вам. То есть, ни коем образом, не фиксируя это как некий состоявшийся давно, и в исторической перспективе существующий факт. А наоборот, так сказать добиться человеческой, живой эмоции, восстановить её, заставить сделать так, чтобы дети, которые понятно, имеют гораздо короче память, они быстро забывают, у них там все эти боли быстро проходят. Но чтобы это каким-то образом зафиксировалось в их сознании, что ну, я не знаю, это не должно повториться, или, что мы солидарны с теми людьми, которые понесли эти кошмарные потери. Мы помним про это. Они же делали не официальное мероприятие. Это же не официоз, это искренний импульс порядочных, совестливых, памятливых людей.

К. ЛАРИНА: Учитывая, да, что большинство школ Российской Федерации, это единственный случай, зафиксированный в средствах массовой информации, когда администрация школы решила не ограничиваться просто линейкой, и минутой молчания….

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Формальными мероприятиями.

К. ЛАРИНА: Да, как это везде проходило, а сделали да, что-то…

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Люди сделали что-то не формальное, интересное. Как же наоборот этим людям рассказать спасибо, и сказать, какие вы молодцы, что вы какими-то живыми средствами, пусть это не совершенно. Там может быть, знаешь? Мы же не обсуждаем, с каким вкусом это сделано.

К. ЛАРИНА: Конечно.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Надо ли было вот такие мизансцены принимать, или вот… Нет, но сам факт, вектор, точно уж.

К. ЛАРИНА: Вот кстати, один из моих побудительных мотивов, не только защитить директора этой школы, поскольку я всё равно всецело на её стороне, тем более, когда я во всё это погрузилась, уже почитала, как там всё происходило на самом деле. А чтобы у остальных учителей, не было вот этого теперь страха, что не дай бог, я сейчас что-нибудь такое устрою, и меня после этого уволят.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Что-то пойдёт против официоза какого-то, да?

К. ЛАРИНА: Да.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Нарушим какие-то вот эти ритуалы государственные, и нас погонят метлой из образования нашего высоконравственного, понимаете?

К. ЛАРИНА: Мотивацию ещё людей, которые против этой акции выступили, я чуть позже к ней вернусь, потому, что она связана и с театром, и с психологией, и мы об этом поговорим. Ну, вот теперь Сергею Казарновскому слово, Серёж, пожалуйста.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Вы знаете, хочу продолжить то, о чём вы говорили, там даже в одной из реплик в переписке с вами…

К. ЛАРИНА: В комментариях.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: В комментариях, был такой текст: «Она всё-таки делала рискованный шаг». Какой рискованный? Что она делала? А у людей уже в голове, лежит, что она рискует чем-то, это первая история. Вторая, что хочу сказать. Вы когда-нибудь пробовали первой рассказать своему ребёнку, что такое дважды два? Третьим рассказав, что такое умножение, объяснив первой. И попробуйте обойтись при этой без слов: представь себе, как будто, ну как бы. Ничего не получится. Это вообще, сложнейшая история, рассказывать детям о том, что нам очевидно. Потому, что это нам очевидно. Они не понимают то, что нам очевидно. Это очень деликатный вопрос. Это очень деликатный вопрос, это первое. Второе. Нам никогда никто не рассказывал о том, с какой силой метал палицу Добрыня Никитич. Или какой размер груди был у Алёши Поповича, или насколько он поднимал что-то ещё. Нам Васнецов написал потрясающую картину «Три богатыря», мы увидели трёх красивых людей, и мне очень хотелось быть на них похожим, и я знал, что у меня замечательная страна, эти люди её защитят, и так далее. Это был всего лишь образ, потому, что воспитывать, конечно же, не факт, а образ. Я, честно говоря, не очень понял Марина, о том, что надо с ними говорить. Я очень хорошо понимаю, во что вы говорите, что там не всё понятно в этой истории, это правда. Это ужасно, и лично я всё про это знаю. Но я посмотрел внимательно всё, что там происходило на линейке. Я залез на сайт школы. Ну, вот сайт не в этот день сделали, он существовал всегда. И так обидно и жалко, замечательный человек, который попробовал просто по-другому сказать то, что кто-то вообще не говорит. А кто-то говорит ужасными текстами, как приходят чиновники, и знаете, у них такие платоновские тексты. Люблю я детей. Гляжу на них бывало, а самому так и хочется крикнуть: «Да здравствует 1 мая»! Абсолютно, это котлован. Мне кажется, вот проблема, она была во всём правой. Почти во всём. Когда я говорю почти, я имею в виду следующее.

К. ЛАРИНА: про директора вы говорите?

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Про директора, да, Ольга Валентиновна. Конечно, сама мизансцена была неуклюжая, потому, что она происходила на фоне иконостаса из чиновников, на фоне этого каре из митингового. И вот здесь конечно, всё смотрелось неуклюже, и так далее, и так далее. И тут это все заподозрили её поэтому, заподозрили, что это показуха, что это не искренне, что это фальшь. Вот из этой ситуации, но я хочу ещё раз её защитить. Чиновников, чтобы тот, кто не знал, знал. Распределяют по школам, которые они должны посетить. Чтобы просто было представление. Не по любви они туда приходят, и так далее. Это первое, второе, ну конечно же, все эти истории, которые мы навязываем детям, с митингами, со всем прочим, это наша жизнь. Там удача, не удача, чего мы их заставляем эту же игру опять играть. Вот отсюда, вся фальшь. Представьте себе, была бы эта история, не обсуждая художественных особенностей этого дела, в зале явно не сидели. Почему эти чиновники, то, что происходит у меня, они сидели вместе с детьми. Так же смотрели, сопереживали. Всю эту минуту молчания, всё бы было по-человечески. Но вот то, что мы никак не можем, то есть, вот эта эклектика жуткая, которую нам навязывают, и что мы хотим сказать по человечески, в итоге её раздавило, к большому сожалению.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Серёжа, это же безумно интересно. Наоборот, вот смотрите, если бы всё было по-человечески, как вы сейчас описали, мы бы может быть, тут не сидели, и не было бы такой волны.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Это другой вопрос.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: А они сделали, по большому счёту, экстремальный перфоменс. Вот это то, что всколыхнуло общество, заставило об этом говорить. Это, в общем-то, с какой-то стороны, произведение современного искусства.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Я об этом думал, разумеется, если бы я не видел лицо этой женщины.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Разумеется. И сейчас ей не позавидуешь, потому, что…

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Ну да, зачем? Она что, на амбразуру что ли шла? Она искренне всё делала.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Конечно.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Она себя не подставляла.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Ну, это поэтому зазеркалье такое.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Именно поэтому, я и хочу сказать, что вот этот вопрос очень важный. Но важно, как и то, что вы сказали. Не свободный человек, не вырастит свободных людей, никогда. Мы все живём, я говорю как директор школы, с оглядкой. И вот эта ситуация точно показывает это.

К. ЛАРИНА: Я хочу ещё процитировать текст одной из родительниц, которая тоже написала мне в комментариях, сейчас найду. А. вот: «Уймитесь, блоггеры», - пишет она, - «Это совет вам, от родителей первоклассников. Мы поддерживаем нашего директора. И я ставлю большую основательную точку. Мой сын пошёл в первый класс. Да, он плакал на линейке. Но это были слёзы сострадания. Вы затравили нашего директора, прикрываясь нами, «возмущёнными родителями» пытаясь ещё больше раздуть этот фарс в блог сообществах. Это наше дело, наше глубоко интимное событие, нашей школы. Мы очень сожалеем, что на линейке были журналисты. Неадекватные журналисты из одного рязанского информационного агентства. Не трожьте нас, наших детей, наших педагогов». Вот призыв этой родительницы.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Про Рязань замечательный когда-то был текст. У нас, у них в Рязани, грибы с глазами.

К. ЛАРИНА: Да, тут конечно журналисты…

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Я про грибы сказал.

К. ЛАРИНА: Грибы? Журналисты сделали своё дело, конечно же, абсолютно по-своему интерпретировав эти события. Но, тем не менее, проблема остаётся, проблема, которая как я понимаю, она высветилась у нас тут в комментариях у меня в живом журнале, когда я про это написала, когда речь шла вообще, о том, что нужно ли детям таким образом, заставлять их страдать, переживать настоящие страдания. Вот это для меня большая загадка. Потому, что наши слушатели, в том числе и люди, которые возмущались этими событиями, они говорили о том, что это с одной стороны, кощунственно по отношению к тем, кто погиб, и кощунственно по отношению к тем, кто живой. Имеется в виду, что это такое надругательство над психикой ребёнка. Что ребёнок не должен вообще на себя надевать чужие страдания, что это вам любой психолог скажет, нам говорили там, наши комментаторы. Мне кажется, что это большая ошибка, и мой первый был ответ этим людям: «Как будто. Вы в театре никогда не были, и в кино никогда не были, никогда не плакали не над книжкой, ни над фильмом, ни на спектакле». Но вот я думаю, что мы, наверное, на эту тему подробнее поговорим во второй части, сейчас у нас новости.

ИДУТ НОВОСТИ.

К. ЛАРИНА: Продолжаем «Родительское собрание». Напомню, что сегодня мы говорим о том, как в рязанской школе №1, отметили 3 сентября. Это траурный день, день памяти жертв терактов. Здесь, в нашей студии, Марина Литвинович, Сергей Казарновский, и Кирилл Серебрянников. И возвращаюсь к началу разговора, наверное, я в чём-то соглашусь с Мариной, по поводу самого вот этого факта, когда появляется инсценировка, когда появляется какое-то действие сценическое, это уже считай, факт истории, больше никаких вопросов не остаётся. Могу согласиться. С другой стороны, могу не согласиться. Есть «Театр док» в Москве, наверное, знают все об этом театре, там, в прошлом сезоне был поставлен спектакль «Час восемнадцать». Посвященный трагический истории, судьбе, и гибели в СИЗО Московском, Сергея Магницкого. Понятно, что здесь не то, что вопросы ещё остались, здесь нужно уголовное дело заводить на каждого фигуранта. Но, тем не менее, этот спектакль есть, он существует, и он идёт не просто как театральное действие, где похлопали, и разошлись. После этого спектакля обязательно проходит обсуждение. Где как раз, обсуждается всё то, что осталось за кадром. Может быть, имеет смысл, если говорить даже с детьми на эту тему, опять возвращаясь к Беслану, наверное, стоит говорить о том, и почему это произошло, и почему столько детей погибло. И что можно было бы их спасти. Вообще, дискуссия на эту тему, она необходима. Я кстати, в этом убеждена, даже с маленькими детьми. Потому, что всю эту трагедию, которую мы наблюдали в прямом эфире, тогда ещё, я смотрела вместе со своим сыном, который был тогда на 6 лет моложе, чем сейчас, и он всё это помнит, он помнит, как это происходило. И у него, кстати, эти вопросы возникают, почему это произошло. Марин.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Насколько я знаю, спектакль по поводу Магницкого, поставлен на основе его дневников, и его дневники – это некий факт, который невозможно изменить. В то время, как бесланские события, до сих пор, остаются не полностью известными, кроме того, есть официальная версия, есть не официальная версия, да? Поэтому, когда вы ставите некую постановку, вы на что-то опираетесь. Ии на официальную версию, или на не официальную. В этом отношении, вот просто да, вот такой вопрос. А нужно ли, например, возвращаясь к той же Рязани, инсценировать события 1999 года, когда два человека, под один из домов в Рязани, положили гексоген, потом эти люди были пойманы, и оказались сотрудниками ФСБ. Должны ли мы детям инсценировать такие вещи? Или возвращаясь к Беслану. Должны ли мы детям инсценировать, как руководитель оперативного штаба, 2 часа 15 минут, не давал команду тушить пожар в спортивном зале, и сгорело 100 с лишним человек живых? И когда приехала машина пожарная, у неё не было воды. Мы должны это инсценировать? Мы должны это показывать детям? И вопросов таких миллион. Поэтому, собственно, меня возмущает именно этот момент. Я абсолютно против того, чтобы какие-то меры предпринимались к директору, к учителям и к организаторам этого спектакля в этой школе, меня интересует вопрос вообще. Вопрос отношения к истории, вопрос того, чего о Беслане расскажут старшеклассникам в 11-м классе, или когда они будут проходить современную историю России. Меня это очень сильно волнует, потому, что история не закрыта, вопрос не закрыт.

К. ЛАРИНА: Ну, тогда я тебе скажу, что всё, что связано с великой отечественной войной, совсем даже не закрыто.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Абсолютно.

К. ЛАРИНА: Любой спектакль, который поставят про войну, он всё равно, требует продолжения, требует разговора.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Ну, Марин, ещё мне кажется, важный момент. Всё-таки театр – это не государственная комиссия по выяснению фактов, и по расследованию. Это место, где в живом так сказать общении, задаются вопросы. И они могут остаться без ответа. Мне кажется, наиболее ценным является то, что эти люди не определили какую-то свою точку зрения на события. Что они не сказали, что было так и так, и что мы так сказать, вот эту версию принимаем, а эту версию отвергаем. А что они просто обратили нашу память, обратили наше внимание, и так сказать, заставили нас все эти вопросы задавать. Ведь театру и спектаклю, всегда есть повод для размышления, а ни коем образом, расставления точек над i.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Но это день памяти, он так назывался, день памяти погибших. Они вспомнили о погибших.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Вспомнили, да.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Каким-то, ну чем? Ну, грубо говоря, тем, что их тронуло. Ну, вот нашли способ, ну вот нашла она способ, что их тронуло задуматься об этом. Замечательная мысль. Значит, задумавшись, они когда-то, с ними тогда уже можно будет говорить дальше, что это да. Но это следующий шаг. То, что вы говорите, неоспоримо, ни кто не спорит. Но это замечательный шаг сделанный, и так далее.

К. ЛАРИНА: То есть, правильно я понимаю, Марин, что когда какое-то историческое событие становится предметом искусства, то это уже закрытый вопрос. По вашему мнению.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Это не всегда конечно, просто вот какая-то фиксация, очень жёсткая, которая вот в советские времена, когда вот я училась в школе, в советские времена. Нам же очень жестко фиксировали какие-то вещи. Очень жёстко показывали, кто враг, кто друг. Кто плохой, да? Кого надо освобождать, кого нужно… да?

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Но у них, кстати, этого не было.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Нет, абсолютно.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Так было всё деликатно в этом смысле.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Я боюсь, поскольку это позже стало известно полный сценарий этого действа, я просто боюсь, что детей начнут как бы, детям начнут фиксировать историю, одним каким-то способом. И вот этого я боюсь, чтобы школа не давала определённую интерпретацию историческим событиям.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Как раз было приятно, что это мероприятие, этот спектакль, он был не идеологичен и не созидателен.

К. ЛАРИНА: Никакой политики там не было.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Там не было никакой политики, там абсолютное было обращение к морали, к памяти, к чувствам. То есть, здесь была история. Вспомним, так сказать, поплачем, переживём. Вот хоть долю на долю, сотую долю того, что было тогда. Вот мне кажется, что это очень важно, ценно, и большие молодцы, и все слова поддержки хочу им сказать.

К. ЛАРИНА: Вот смотрите, я хотела бы к следующей теме перейти, Вот из комментариев опять же читаю: «Ничего не надо забывать, и не надо устраивать театр и фарс, реального хватает. Своему ребёнку пожелали бы вы участвовать в таких инсценировках? Сомневаюсь, что многие присоединятся к таким постановкам. Не надо учить сострадать и сопереживать. А если и надо, то не так». Следующий комментарий: «Полностью согласна с вашими словами. Мало дети плачут в реальности, им ещё постановку поставить, плачьте, мол, дети. Не надо взваливать свои переживания, боль и сострадание, на плечи семилетних детей, они ещё слишком малы, и не заслужили подобного. Не принуждайте детей плакать, тем более специально. Дети плакать не должны». Очень распространённая точка зрения. Очень много возмущений именно по этому поводу. Что детей якобы специально заставили испытывать какие-то негативные эмоции.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Дальше перед нами глобальная тема, глобальный вопрос о том, как воспитываются дети в России. Я вообще о принципах воспитания детей.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Вот это вот нормально?

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Это, наверное, всё знает про это Сергей.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Я считаю, что всё это нормально. Потому, что дети влюбляются в своих учителей…

К. ЛАРИНА: Откуда такая странная точка зрения? Вот я не понимаю, откуда это.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Ну, знаешь, а как детей кутают, когда идут на мороз, вот самое страшное, что может быть, их наряжают в 10 шубок, сверху 100 платочков и они тут же простужаются. Тут же. Понимаешь, а потом болеет всю жизнь, простудными заболеваниями.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Вот чувствую, нутром чувствую, что вот это всё реакция на обычно вот на фальшь, на всё. Это даже не потому, что будут ли ваши дети участвовать. Знаете, очереди стоят, чтобы дети участвовали в каких-то спектаклях. И сумасшедшие родители, ну, если кастинг где-то, они все хотят, чтобы участвовали, где надо и плакать, и всё, и так далее, и так далее. Я хочу напомнить фильм один, Ролана Быкова, у него был десятиминутный фильм «Люба». Не помните? Это был…

М. ЛИТВИНОВИЧ: А, про девочку.

К. ЛАРИНА: Про девочку, да.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Жесть такая, жутчайшая, даже по нынешним временам.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: А, это было сделано, бог знает когда, десятиминутный фильм. И мы, когда я преподавал в Щукинском училище, мы для режиссёров, которые будут работать с детьми, показывали этот фильм, и задавали один вопрос: «А можно ли, справедливо использовать ребёнка, который сам»? Ведь там играла девочка, с которой всё и происходило.

К. ЛАРИНА: Да. Но она ещё раз, переигрывала свою судьбу.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Она ещё раз, переигрывала всю свою историю. И тут психологи сказали, что да, есть такой способ, когда вдруг потом человеку становится легче, и так далее, и так далее. И ничего в этом страшного нет.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Психологический тренинг называется психодрамма.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Конечно.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Когда человек, с помощью театра, с помощью проигранного изживает свои страсти.

К. ЛАРИНА: Ну, можно, это не является надругательством над психикой ребёнка?

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Это помощь.

К. ЛАРИНА: Когда он участвует в каком-то трагическом действии? Я сейчас не беру вот эту конкретную историю, в трагическом спектакле, я не знаю. Играет ребёнка, которого убивают, которого я не знаю там, происходит… Вот, сидит Кирилл Серебрянников. Тоже был аналогичный случай. «Человек-подушка», спектакль. Некоторые зрительницы особо чувствительные, возмущались этим спектаклем Кирилла, и тоже в интернете об этом писали, что нужно запретить его, режиссёра судить, за то, что у него там… Ну, расскажи про ребёнка, да?

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Да, там есть несколько историй, достаточно страшных, описанных, где… То есть, есть там эпизод, когда выходит мальчик, и обливается красной краской, намекая, что это кровь, да? Дети расскажу уже, за кулисами счастливы, в очередь, играть этот спектакль, дерутся, кто это будет играть, потому, что им интересно сделать. Они не понимают, что это кровь, для них это игра. Второй есть эпизод, рассказ про девочку Иисуса, которая проходит через все эти так сказать, вот страдания, которые прошёл Иисус. И её играет, прекрасно играет в одном случае одна девочка, в другом случае, уже так известная артистка, Лиза Арзамасова. Играет блистательно.

К. ЛАРИНА: Вот и тогда тоже была волна возмущений, что режиссёр позволил себе, использовать детей, в своём страшном, ужасающем перфоменсе, что это корёжит психику ребёнка. Вот вообще театр, и душа детская. Это вот Серёжа, наверное, скажет про это.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Ну, это всегда только вопросы деликатности, это всегда вопросы интеллигентности человека. Это только в этом смысле, можно рассматривать эту проблему. В одном случае это может быть ужасно дико, и так далее, и я вам скажу. Постановок, вот ужасных, по-настоящему постановок, и это слово такое, да? Про такие события, как мы видели, я видел ужасные очень вещи. А кстати, у вас там же кто-то пишет о том, что я не могу смотреть 1-е сентября, когда выходит царица знаний, и двойка и они устраивают какой-то там перфоменс на глазах у зрителя. И это страшнее.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Гораздо меньше вкуса, гораздо страшнее, конечно.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Гораздо хуже, чем всё это происходит.

К. ЛАРИНА: Марин.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Мне кажется, надо разделять, потому, что одно дело спектакль, когда вы идёте в театр, когда вы идёте на какую-то площадку, и вы готовы к тому, что это будет спектакль. А другое дело, это школа, это официоз, это всем детям впихивается нечто, это два абсолютно разных вопроса. Про театр мне кажется, не нужно говорить, потому, что это всё-таки отдельная история. А вот что нашим детям, в качестве официоза впихивается в их головы в течении учебного года, это большой вопрос.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Вот и не надо впихивать никакого официоза. Я ровно об этом сказал. Вот тут произошло от, что мы никак не можем представить. Дети должны по-другому. Ну, правда, никогда 1 сентября, у нас в школе, подобного не может произойти. Не первого, ни какого другого. Мы находим форму, как говорить, ну я прислал им по поводу того, как мы сделали там 9-е мая, да? Вот эту вот историю описали. Находим же деликатный человеческий способ, вопрос другой. Это конечно, надо рассказывать, это надо делиться. Ко мне приезжали женщины из Беслана, я вам скажу, матери. И я с ними работал, вместе с Колмановским ещё. Был такой, ну вы знаете, провидец знаменитый, да.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Я его знаю хорошо, конечно.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: И они были в школе. Вот они… Я знаю, что их задёргали там на одной конференции, на другой, и они приезжают ко мне в школу. Вот был осенний день, но холодный день. Они приехали все закутанные, прошли по территории школы, они не понимают, почему мы их сразу не ведём в тепло, мы зашли сзади, а сзади есть такое открытое кафе, называется кафе «Ромео и Джульетта». А там стояли самовар, стопочки, бутербродики, и как хозяин, по-человечески, говорит: «Давайте». Вот так. Вдруг они говорят: «Подождите, мы ждали линейки, мы ждали сейчас, мы должны говорить чего-то». И вдруг, выпили чаю. Они достали какие-то свои подарки, своё какое-то привезённое там что-то вкусное.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Пироги.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Пироги, например, да? И вот с этого, начался день. Они не могли поверить, что ни в одном месте так не могут.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Просто по человечески.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Просто по человечески. Это же всё равно школа, это же жизнь. Что делает Рачевский, когда приезжает ко мне в школу первым? Он звонит своей помощнице, и отмечает: «Вот это надо взять к себе, надо подумать, как это сделать», и так далее. Вот, о чём идёт речь. Конечно, надо рассказывать, делиться, как можно по-человечески. И, конечно же, я вам могу сказать, год учителя, который начался с сериала «Школа», который продолжается таким вот странным образом, уже по этому поводу иронизируют: «Интересно, какой будет следующий, чей будет год, над кем так будут измываться»? И так далее. Потому, что… Да?

М. ЛИТВИНОВИЧ: Я вспомнила важную тему, в этом году в Беслане была большая дискуссия, как раз, вот по поводу линейки траурной, которая там проходит 3-го сентября. Она обычно проходит одинаково, там стоят ребята на дворе школы, с шарами с белыми.

К. ЛАРИНА: Здесь то же самое было.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Да. Значит они, это ребята стоят примерно лет от 12-ти, младше не стоят, и среди них, почти большинство, это бывшие заложники, выжившие заложники в школе. И они держат эти шары, которые они должны отпустить в небо, после минуты молчания. Минута молчания обычно объявляется в 13.05, и в этом году, две девочки упали в обморок с этими шарами, их там долго оттаскивали, они не могли идти, в общем, это было такое замешательство.

К. ЛАРИНА: С чем это было связано? С эмоциями?

М. ЛИТВИНОВИЧ: Конечно, это было связано с перенапряжением, а ещё это было связано с тем, что как вот… Как в нашей стране почему-то идиотский всегда подход. Если будут отпускать шары в 13.05, этих детей, поставили с этими шарами стоять за несколько часов. Они как истуканы. Должны были не двигаясь, смотря на этот спортивный зал, стоять с этими шарами, с поднятой рукой, держать шары, да? Зачем, спрашивается? Да? Тем более они бывшие заложники. Вот была большая дискуссия, нужно ли вообще бывших заложников выставлять к этой школе, но говорят, что это их личное пожелание, но зачем же их выставлять за час, за полтора, да? Когда они стоят…

К. ЛАРИНА: Вот просто преступление.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Я хотите, вам отвечу, зачем? У всякого дела, есть своя история. Мой тесть участвовал в дарении цветов Иосифу Виссарионовичу, на каком-то съезде, и их там за день держали, без еды, и так далее. И когда он вышел к нему с цветами, ночью тогда это происходило, его вытащили просто в этот момент, это была его первая такая акция.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Естественная реакция, да?

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Да.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Слушайте, ну знаете, на самом деле, вот вы сейчас рассказали, я не знал про этот факт такой линейки в Беслане. Слушайте, может быть, было бы здорово, если пользуясь современными технологиями, как-то там интернет, прямые трансляции, в каждом месте есть своя телерадиокомпания, которая может быть… Если вот эту вот линейку из Беслана, в прямом эфире, транслировать во все школы страны. Вот это было бы здорово. Вот это было бы круто. И чтобы дети в каждой школе, с этими белыми шарами, вместе так сказать, со своими однокашниками, или соплеменниками.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Сверстниками.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Сверстниками, да? Делали одну историю, делали одну вещь. Вот это было бы вообще здорово. Это же простая мысль это простая идея.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Простая мысль, сказана талантливым человеком. А если бы вы знали, какие сценарии мы получаем, и нам рекомендованы каждый день, то понимаете…

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Вот вам модернизация, пожалуйста, единая сеть общая, это может быть через скайп, это может быть через релейки, которые есть в каждом так сказать теле-радиокомитете местном, сделать общую такую, на всю страну, один, так сказать… Вот вам, объединять всю страну пространством общим.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Они в этом году даже в телеэфире забыли про Беслан. Ни первый, не второй, не четвёртый.

К. ЛАРИНА: Ну, ты сама говорила, что если это становится фактом истории, тема закрыта, так пока мы не найдём правды, я совсем примитивизирую твои слова, резюмируя их. Пока мы правды не узнаем, мы не имеем права вообще про это ничего делать художественного. Мне кажется, это не правильно всё-таки, Марина.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Не художественного, нет, я говорила не о художественности, я говорила о фиксации смыслов, о фиксации фактов, да?

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: О некой идеологии как бы, да?

К. ЛАРИНА: Ну, так они, поэтому, и фильмов никаких не делают документальных. Я тут вспоминала, что в прошлом году было 5 лет в прошлом году?

М. ЛИТВИНОВИЧ: Да.

К. ЛАРИНА: Показали по Рен-ТВ, фильм «Бесланские дети», BBC производство. Причём, они это сделали, сначала записывали этих детей, пять лет назад, и через пять лет тех же детей записали.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Очень деликатный фильм.

К. ЛАРИНА: Это просто не вероятно. Ну, ты видела, да?

М. ЛИТВИНОВИЧ: Да.

К. ЛАРИНА: Невероятно сильный фильм. Но не наши, это не наши делают люди. Они там тоже не касались политики, если я помню, вообще. Там единственный момент, который меня поразил, когда они с ними же, уже с выросшими детьми, говорили по поводу Грузино… с Осетией, вот этот вот конфликт прошлогодний августовский. Как там эти же дети, которые пережили такой ужас у себя в Беслане, как они уже зомбированные новой пропагандой, свою версию вот этих событий излагали, что это такое, с их точки зрения. Когда там так же, как и все советские люди, говорили про грузинских фашистов. Вот это меня больше поразило, что как это всё зыбко, как быстро можно из человека, сделать монстра. Секунду, это в секунду происходит.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Вот я против этого, я не про художественное представление.

К. ЛАРИНА: Там чувства должны бередить.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Вот как раз акция, которая была в этой школе, она имеет ровно обратную цель, она имеет цель заставить обратиться к живой памяти, к живым эмоциям, к такому человеческому участию, а не к идеологическому, потому что существа идеологические, мы же знаем, как легко сделать из человека существо идеологическое.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Я больше скажу, в нашем абсолютно прежде идеологизированном обществе вырастали абсолютно аполитичные люди.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Потому что общество было такое прогнившее, лживое, что так всё и получалось.

К. ЛАРИНА: Давайте мы всё-таки несколько звонков послушаем, потому что это тема, которая требует всё-таки народного голоса. Пожалуйста, 363-36-59, телефон прямого эфира, можно взять наушники дорогие гости, а я обращаюсь к нашим слушателям, всё-таки хотелось услышать ваше мнение вот уже исходя из того, что мы успели тут сказать, высказать своё отношение к этим событиям, к тому, что произошло в рязанской школе, изменилось ли ваше отношение к этому. Алло, здравствуйте.

Слушатель: Алло, здравствуйте, меня Таня зовут, я очень рада, что до вас дозвонилась в первый раз в своей жизни, и очень хочу поддержать вас Ксения за то, что вы очень чётко и очень определённо с самого начала высказали свою позицию. Потому, что это было важно и правильно. Я сказала, что я работаю в школе, и я представляю, какое давление оказывают на этих людей, которые раз в жизни, но, может быть не раз в жизни, но нам стало известно об этом разе, они попытались сделать что-то от души. Причём сделать что-то от души на достаточно официальном мероприятии, и мне так обидно за них, и мне так жалко их. Вы знаете, когда случилась бесланская трагедия, это же мы ведь 1-го сентября узнали о заложниках, сидела в школе, у меня не было уроков, и я в интернете прочитала с утра что это случилось. И у нас в этот день должен был быть праздник такой, детский, учительский, очень пафосный, школа частная, всё очень дорого и очень красиво. И вот мы как идиоты, извините, пожалуйста, вышагивали, махали флажками и радовались, а вот там это уже происходило. Я понимаю, что всё возможно мы делали правильно, но на всю жизнь у меня вот это чувство осталось, там трагедия, там горе, там драма.

К. ЛАРИНА: А вы не могли ничего изменить как учитель?

Слушатель: Мы ничего не могли изменить.

К. ЛАРИНА: Как член педагогического коллектива.

Слушатель: Мы же не могли выйти и сказать ребята, мы не имеем права, там трагедия, потому, что это пафосно, это далеко.

К. ЛАРИНА: А почему?

Слушатель: А потому что школа такая, разные бывают ситуации. И я очень хорошо понимаю, что сейчас делается в Рязани, мне их очень жалко. Спасибо вам большое.

К. ЛАРИНА: Спасибо вам за звонок. Ещё звонок, алло, здравствуйте.

Слушатель2: Алло.

К. ЛАРИНА: Да добрый день.

Слушатель2: Добрый день.

К. ЛАРИНА: Пожалуйста, говорите.

Слушатель2: Меня зовут Оксана, я психолог, и хотела как раз немножко поделиться по этому аспекту этого очень трудного вопроса, потому что здесь звучали такие слова как история, живой опыт, делать театр по живому, психодрама. И хотела постараться коротко вот о чём сказать. Конечно, я сама за то, чтобы дети, вот младшие школьники, они были в курсе того, что в стране происходит. Но именно чтобы это на их языке было объяснено, и меня здесь затронула именно степень того, что детям было показано, потому, что бесланское событие это такое сильнейшее психотравмирующее событие для всех нас, и у психотравмы есть, свои законы, как она живёт и в человеке размещается. Должно пройти время, и происходит тогда интеграция, тогда травма перестаёт быть травмой, она просто становится опытом человека.

К. ЛАРИНА: То есть вы считаете, что ещё рано инсценировать эти события?

Слушатель2: Вы знаете, я думаю, что это очень трудная тема, я действительно верю, в то, что посыл этих людей был такой очень благородный, искренний. Но форма действительно очень сложная, потому, что я сама работаю с детьми, когда они пережили травмирующие события, и действительно есть такой способ прожить, его разыграть, дети играют, но может произойти так, что без ресурсов ребёнок не справится со всеми этими сильными эмоциями, и тогда это воспроизведение станет повторной травматизацией.

К. ЛАРИНА: Мы поняли. Спасибо Вам большое, на эту тему мы будем делать отдельную программу с участием психологов о вообще вот этих тонких вещах. Серёжа.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Мы обсуждаем то, чего не было, но все на этом материале досужие вымыслы, этого там ничего не было. В итоге что было, растоптанная директриса, растерянные дети...

К. ЛАРИНА: Вот дети растеряны это самое главное, потому что они-то совсем не подозревали, что...

С. КАЗАРНОВСКИЙ: Там ничего не было, я просто для людей, которые пытаются с ходу делать выводы, размещать в блоге, так я хочу сказать. Вот в мэрии московской как поступает бумага, связанная с какой-то жалобой или чем-то ещё, у меня есть такие бумаги, гриф такой «Внимание дети». И эта бумага идёт там по такой специальной дороге ко всем наверх, не разбираясь, а потом вниз, не разбираясь, никто не смотрит что «Внимание дети». И уже сидит директор школы или учитель, и так далее. Кстати говоря, если говорить о спектакле детском, пригласит чиновника какого-нибудь уровня, чтобы он пришёл в школу на любой спектакль, это гражданский подвиг, если он придёт, такого вообще не бывает, они не приходят, а они приходят, когда уже что-то случается ужасное.

К. ЛАРИНА: И когда выступают.

С. КАЗАРНОВСКИЙ: И когда выступают, а так никогда в жизни не придут, и я ещё раз хочу сказать, что самое страшное, что может произойти сегодня. И это уже происходит, и не только в этой ситуации, несвободные люди, которыми уже становятся, и они уже есть такие директора и учителя с оглядки, они никогда не вырастят нормальных людей.

К. ЛАРИНА: Это уже заключительное слово, поэтому Марине тоже слово, не изменилось отношение вот за время нашей передачи Марина?

М. ЛИТВИНОВИЧ: Но у нас же две главные темы обсуждалось. Первая это что происходит в результате этой истории с директором, учителями и детьми, ещё раз повторюсь, никаких репрессий против них, никакого увольнения ни в коем случае не должно быть. Просто эта история дала нам толчок, чтобы вообще попытаться обсудить, как мы свою историю пытаемся зафиксировать, вот эта тема меня больше волнует, и мне кажется, что здесь очень важно обсуждать, как наша недавняя история ложится в учебники.

К. ЛАРИНА: Как она усваивается.

М. ЛИТВИНОВИЧ: Как она усваивается, как она подаётся официально в школах и в учебниках, вот это главный вопрос, а рязанских учителей и директора надо оставить в покое.

К. ЛАРИНА: Кирилл.

К. СЕРЕБРЕННИКОВ: Да, я просто хочу напоследок сказать слова поддержки тем людям, которые это сделали, сделали эту акцию, они большие молодцы, а тем людям, которые их пытаются травить, и против них что-то интриговать, я хочу сказать одумайтесь, вообще не портите свою карму, и пожалуйста, не множьте печали и злые дела, потому, что потом это к вам же самим и вернётся. Вообще людей надо оставить в покое, вообще снять с неё режим такого внимания, и заговорить о таких гораздо более широких, крупных и важных вещах, которых у нас полным полно. А эти люди, которые сделали важное дело, они обратили наше общественное как бы внимание на все эти проблемы, о которых мы сегодня говорили.

К. ЛАРИНА: А я хочу призвать всех коллег Ольги Валентиновны Горьковых, директора рязанской школы освободиться от стереотипов. Не бояться, как наш звонок был от нашей слушательницы педагога из частной школы, которая побоялась, не сказала ничего 1-го сентября, когда в Беслане уже были взяты заложники, а они в это время ходили с флагами и отмечали день знаний. Вот она это чувство стыда испытывает до сих пор, а мне кажется что совсем легко можно было этот поступок совершить. Дай бог, чтобы таких, как директор рязанской школы было побольше в нашем сообществе педагогическом. Спасибо большое.