Должны ли учителя формировать у детей взгляды на жизнь? - Евгений Бунимович, Мария Филиппенко, Елена Волжина - Родительское собрание - 2008-10-19
А. ВЕНЕДИКТОВ: 11:07 в Москве, у микрофона Алексей Венедиктов. Добрый день. Напомню, что Ксения Ларина ещё на неделю будет в отпуске, я заменяю её на «Родительском собрании». И как бывает в школе на родительских собраниях – родители не пришли, а пришли одни учителя. Я не знаю, бывало ли у вас такое. Маша Филиппенко, учитель латинского языка в гимназии № 1567. Доброе утро, Маша.
М. ФИЛИППЕНКО: Добрый день.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Бывало так – родительское собрание, а родителей нет?
М. ФИЛИППЕНКО: Нет, родители ходят на родительские собрания.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Чего хотят?
М. ФИЛИППЕНКО: Хотят, чтобы детей их не обижали, чтобы хорошо учили.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Хорошо, понятно. Лена Волжина, учитель литературы гимназии № 1543. Лена, здравствуйте.
Е. ВОЛЖИНА: Добрый день.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Бывает, что на родительском собрании меньше половины родителей?
Е. ВОЛЖИНА: Бывает. Это называется педсоветом.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Хорошо. И Евгений Бунимович, председатель комиссии по науке и образованию Мосгордумы, учитель математики. Добрый день, Евгений.
Е. БУНИМОВИЧ: Добрый день.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Тема, понятно, какая: «Должны ли учителя формировать у детей взгляды на жизнь?» Я бы добавил в эту тему одно слово – сознательно. Потому что понятно, что любой человек, общаясь с ребёнком, даже если он учит его копаться в песочнице, формирует у него взгляды на жизнь. И сначала буквально каждому по минуте. Я бы даже добавил ещё одно. Свои взгляды на жизнь, чтобы совсем было понятно, о чём речь, чтобы не лицемерить. Вот должны ли учителя формировать сознательно у детей взгляды на жизнь, схожие со своими взглядами, то есть учительскими? Вот я так вопрос расширил. По одной минуте, а потом будем обсуждать. Лена.
Е. ВОЛЖИНА: Вопрос, как он стоит – должны. Ответ – нет. Вопрос – сформируем, хотим мы того или нет? Конечно, да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А хотим?
Е. ВОЛЖИНА: Мы хотим, прежде всего, быть профессионалами. И преподавая свой предмет, ты волей-неволей выходишь за рамки ситуации. И любое обобщение, любая актуализация, она воздействует на ребёнка, и хочется сказать, что даже те, кто не желает этого делать, но блестяще работают, формируют чувство профессионализма и уважения…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Чувствуется опытный учитель, не отвечает на вопрос.
Е. ВОЛЖИНА: Отвечаю. Хотим или не хотим, мы формируем. Должны…
А. ВЕНЕДИКТОВ: А хотим?
Е. ВОЛЖИНА: Это очень часто бывает интуитивно. Те, кто этого хочет сознательно, часто поверхностно представляя себе подобные действия, выстраивая какую-то патриотическую работу, перемежая банальности с какими-то патриотическими всхлипами, формирует или болванок для запуска в государственное производство, или ученика с таким ироническим взглядом, стойкое отвращение настолько, что он к концу одиннадцатого класса уже внутренний эмигрант из этого «совка».
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мария Филиппенко, тот же вопрос.
М. ФИЛИППЕНКО: Провокационный Вы вопрос задаёте. Потому что, конечно, по правилам педагогики мы не имеем права говорить с ними о чём-то, кроме нашего предмета – математика, химия, физика и так далее. Просто иначе нас на педсовете будут ругать. Вы знаете, я скажу честно, вот я лично – да, я понимаю, что…
А. ВЕНЕДИКТОВ: То есть ты им навязываешь свои взгляды на жизнь?
М. ФИЛИППЕНКО: Ни в коем случае. Кроме латыни и античности, я с ними больше ни о чём не говорю.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Про жизнь говоришь с ними на переменах, или перед уроком, или после урока?
М. ФИЛИППЕНКО: А зачем за жизнь? Античности хватает.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Они же не отделяют.
М. ФИЛИППЕНКО: Античности хватает.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Замечательная фраза, что античности хватает. Это точно абсолютно. Маша, минутку. Давай, депутат и учитель.
Е. БУНИМОВИЧ: Я хочу сказать, что для меня на самом деле это был серьёзный вопрос, когда я пришёл в школу. Я не могу сказать, что я сознательно… Во-первых, мне кажется, что мои коллеги лукавят.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Лукавят.
Е. БУНИМОВИЧ: Потому что сейчас учитель является чаще всего не только учителем, но и классным руководителем, и поэтому общение происходит не только на предмете. Хотя и на предмете математики, так или иначе, происходит воспитание и формирование, но я даже об этом не буду говорить. Дело в том, что это было очень давно, когда я был молодым учителем, это было больше тридцати лет назад. Тогда я пришёл из Московского университета. Я был уверен, что я хороший, что все мои друзья хорошие, и что все мои ученики должны быть такие же хорошие, как круг моих друзей и как я. И только через некоторое время я понял, что это не так. Что у них есть свои семьи, есть свои взгляды, свои ощущения этого мира, и очень сильно отрывать их от корней, из которых они пришли, и не надо, не нужно делать их такими, как я, ни в коем случае. А нужно их делать такими, какие они есть, и вытаскивать из них лучшее, что есть внутри них.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это демагогия.
Е. БУНИМОВИЧ: Это никакая не демагогия. Очень далеко отрывать их от корней, от семьи, от взглядов, своими… А я знаю очень сильных и очень хороших учителей, которые, как крысоловы, ведут за собой. И мне кажется, что это очень опасна эта тенденция. Потому что талантливый, яркий, очень харизматичный учитель…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Поэтому нужны серые, не талантливые.
Е. БУНИМОВИЧ: Нет. И учитель должен это понимать, что такой отрыв сам по себе очень опасен. Вот этот разрыв между семьёй, взглядами, представлениями этого человека, и тем, что я его увожу куда-то, а потом он все равно остаётся сам с собой. Потому что ты, конечно, в ответе за тех, кого ты воспитал, но всё равно он сам пойдёт в эту жизнь. Это очень серьёзная на самом деле дистанция. И я говорю об этом не просто так, потому что я учился сам в потрясающей, гениальной, замечательной второй математической школе. Но я знаю людей, у которых после этого были попытки суицида. Потому что атмосфера в школе и атмосфера совковых 80-х годов, были прямо противоположные.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И тогда опять-таки любимый вопрос моего восьмилетнего сына: «И?» И пауза. Вот у меня обычно такой же ответ.
Е. ВОЛЖИНА: Я ответила в первой фразе. Не должны, если в лоб. А если по лбу, то всё равно формируем.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я тогда вопрос переиначу. Я призываю присоединиться наших слушателей. Вот смотри, учитель литературы Елена Волжина. Пушкин – великий поэт, Некрасов – ерунда, или наоборот, не имеет значения. Ты в этом убеждена искренне, ты так считаешь.
Е. ВОЛЖИНА: Отвечаю. Готов ответ. Пушкин, последняя пятница, пятый класс, «Сказка о Золотом Петушке». Дадон дал по лбу звездочёту, и столица содрогнулась. Вы что думаете, я пройду мимо этой фразы, или вы думаете, я поставила себе в плане урока сознательную пятиминутку формирования жизненных представлений, гражданской позиции, неких этических ограничений. Но я цепляюсь за фразу. И минут за семь пытаюсь этим детям объяснить, что такое для Пушкина столица содрогнулась. Казнь декабристов накануне коронации Николая и необъявленная амнистия. И что вся наша история – это постоянное содрогание столицы.
Е. БУНИМОВИЧ: Формирует.
Е. ВОЛЖИНА: Конечно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Сознательно. И в плане урока ты себе эту этическую пятиминутку забила заранее.
Е. ВОЛЖИНА: Алексей, это то самое интуитивное, что является частью моего диалога, общения с детьми. А если мне в разнарядке спустят – «формировать позицию жизненную». И покажите, как вы это на этом уроке сделаете. Я буду всячески сопротивляться.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Про разнарядку я понимаю, мы же говорим про учителя, а не про государство. Маша.
М. ФИЛИППЕНКО: Вы знаете, я стараюсь с ними в форме вопросов. Подталкиваю. Например, романизация, когда Рим пытался варваров насильно сделать более цивилизованными. Строил им канализации, храмы, учил насильно их латыни.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Как депутат стал усмехаться. Всё знакомо.
М. ФИЛИППЕНКО: Я не говорю, хорошо это или плохо. А я спрашиваю, вот как вы думаете, это хорошо или плохо?
А. ВЕНЕДИКТОВ: А это хорошо или плохо?
М. ФИЛИППЕНКО: А я не знаю.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А как они отвечают?
М. ФИЛИППЕНКО: А разные мнения, они начинают спорить, и так далее. И как мне кажется, что самое главное – заставить их говорить и думать.
Е. БУНИМОВИЧ: Здесь надо сказать, что, конечно, такая ситуация возникает на любом уроке, и в этом смысле урок математики, как это ни странно… Когда мне рассказывают, что вот есть уроки, а потом надо ещё ввести какие-то специальные часы патриотизма или часы воспитания…
А. ВЕНЕДИКТОВ: То есть вынести патриотизм в отдельную зону.
Е. БУНИМОВИЧ: Да. Вынести отдельно. Это, конечно, очень смешно и очень непрофессионально. Примеров здесь может быть сколько угодно. Пожалуйста, урок математики. Когда я спрашиваю, почему в Древнем Египте уже были все эти формулы какие-то, знания, та же теорема Пифагора, египетский треугольник. А почему доказательства, почему геометрия, как наука, выросла позже и в Греции. И когда минуты через 3 или 5 они доходят до того, что в Греции была демократия, и поэтому надо было что-то доказывать…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Он навязывает просто. В Египте не было демократии, знаем мы Египетскую демократию.
Е. БУНИМОВИЧ: А когда фараон, то тогда математика строится по системе: «Делай так. Как набор рецептов». А когда возникает другая, то и другая математика.
Е. ВОЛЖИНА: К вопросу об античности и к вопросу вчера. У восьмых классов «Илиада», Гомер, прощание Гектора с Андромахой. Знает, что Троя будет сожжена, жена уйдёт в плен. И не остаётся с ней, с ребёнком, а идёт на поле боя. Вопрос восьмиклассникам – нужна ли героика обречённым? Это настолько русский вопрос. Зная, что никогда и ничего, должны ли мы? Я не перевожу это в язык дискуссионный, политической узнаваемой ситуации. Но размышляя об этом, каждый человек формируется, говоря себе – конечно да, или говоря себе – конечно нет. У них есть свобода выбора. А у меня есть ситуация, которая заставит их готовиться к свободе выбора.
М. ФИЛИППЕНКО: Вот как приятно, что мы на примерах античности говорим о патриотизме. И, между прочим, и века до нас, и Пушкина так учили. На примере «Илиады», как надо свою родину любить.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот тут отвечают тебе: «Греки не смогли пирамид создать», – говорит Михаил из Санкт-Петербурга.
Е. БУНИМОВИЧ: Если походить по Москве, то мы увидим, что пирамид-то и в Москве нет. А все греческие портики, ионические…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я бы хотел рассказать мою любимую историю, которая на последнем этапе в моей школе проходила. Это конец 80-х годов, у нас там было три учителя истории. Одна исповедовала абсолютно коммунистические взгляды. Перестройка ничего не изменила, и если Сталин не был героем, то Сталин был эффективным менеджером. Причём, я хочу сказать, что человек искренне, вот учитель истории, и на своих уроках истории, в своих классах, в 10-м «А», излагала с этих позиций. Другой, мой хороший приятель, был, что сейчас называется, славянофилом. Он был полудиссидентом в своё время, его при коммунистическом режиме тоже не очень сильно любили. И он излагал с точки зрения братьев Черепановых, панславизма, образованнейший, настоящий. Не ходил в поддёвке, но детям он рассказывал в 10-м «Б» про это. И я, можно сказать, западник. Соответственно я опираюсь на школу анналов и на прочую историю. Я им рассказывал, это 10-й «В». Потому мы начинаем у них принимать экзамен. Вы на секундочку представьте.
Е. ВОЛЖИНА: Бедные дети.
М. ФИЛИППЕНКО: Мы учились в разных школах, и в разное время, и в разных городах.
Е. ВОЛЖИНА: Какая же каша у них в голове.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Причём иногда мы друг у друга заменяли, потому что мы все болели, ходили в отпуска, некоторые даже в декретные. Это, соответственно, был уже Горбачёв, поэтому это можно было делать. Естественно все учебники были зарыты у всех. И на самом деле, мы просто технологически договорились. Когда я принимаю экзамены у своего класса, они у меня сидят ассистентами и молчат. Дети говорят то, что они ходят. У нас этот выпуск был пятёрочный сплошной, потому что мы закрыли на это глаза. На самом деле это проблема, потому что каждый из нас был абсолютно уверен в том, что – понятно, что там и дискуссии были – это правда или приближение к правде. «Не может быть Сталин эффективным менеджером. Какой он эффективный менеджер. Экономика Гулага, какая она эффективная», – говорил я. «Нет, он эффективный менеджер. Он принял это с этим, а это с ядерной бомбой». Представляешь, история?
Е. БУНИМОВИЧ: Можно немного с другой сточки зрения, слегка государственной, сказать о том, что все трое вы делали довольно странную вещь. Потому что на самом деле, как мне кажется, учитель истории, по идее, должен изложить все три версии.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Так излагались, только одна была верной. Мы и олимпиады проводили, дружили, в походы вместе ходили.
Е. БУНИМОВИЧ: Вот здесь возникает вопрос: «А где же общий знаменатель»? И на самом деле, я не могу сказать, что он не существует. Вот простой пример, очень давний пример. Я получил класс как классный руководитель. Мы поехали, как и все, в какую-то поездку, поскольку всегда поездки, походы формируют больше, чем урок и всё остальное. Естественно, тогда все школы обменивались, все спали на матах. Соответственно, один кабинет – мальчики, а один кабинет – девочки.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Как-то у вас очень демократично.
Е. БУНИМОВИЧ: Я пошёл девочкам помочь. Возвращаюсь и смотрю, как вот эти мальчики, которых я только что получил как классный руководитель и учитель, вот они уже расположились. И расположились они на самом деле, как в камере, самый плохой – у параши. Точное выстраивание вот этого. Лагерная логика. Вот так они жили в этом классе. И для них это было естественно. И когда я им стал говорить, что, ребята, так не пойдёт. «А как?» – сказали они с удивлением. Я сказал: «Давайте кинем монетку. Вот кто где расположится, тот там и расположится». Надо сказать, что это не было воспринято в этот же момент как очевидность историческая. Но тем не менее, какие-то общие моменты…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты порушил их мнение. Смотрите, что он сделал. Он навязал им своё понимание мира. У них было ясное понимание мира, у них без учителя было другое понимание мира. А теперь пришёл учитель Бунимович и навязал им другое мнение.
Е. БУНИМОВИЧ: Да. И я могу сказать, что поскольку они были не дураки…
Е. ВОЛЖИНА: Он их просто выпустил из социальной клетки и сказал, что мир больше, чем это пространство.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но у них было ведь другое понимание.
Е. БУНИМОВИЧ: Кстати, один из них, сейчас уже давний мой выпускник и известный юрист, он и тогда был известным юристом, хотя это был восьмой класс. И мы с ним начали серьёзный спор. И он спрашивал: «Почему так?» И мы вынуждены были дойти до того, что является общим знаменателем, то есть, извини меня, до десяти заповедей, до не убий и не укради.
А. ВЕНЕДИКТОВ: У кого это десять заповедей общий знаменатель? Это книжный общий знаменатель.
Е. БУНИМОВИЧ: И он мне сказал в восьмом классе ровно это же. Он мне отомстил. Я же математик. Он мне сказал: «Это ваша система аксиом. Но есть и другие».
М. ФИЛИППЕНКО: Минуточку. Это очень хороший момент. Это типичное воспитание.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Пришёл и изменил систему координат.
Е. ВОЛЖИНА: Нет, он изменил бы, если бы он перегнал их и поменял местами, а он предложил навести новую систему.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, Лена, если бы он просто поменял их местами, он оставил бы их в той же самой системе. Он просто переставил бы любимчиков на не любимчиков.
Е. ВОЛЖИНА: Вот это уже демагогия, Алексей.
М. ФИЛИППЕНКО: Мы уже много раз обсуждали на родительском собрании, должен ли учитель не только учить, но и воспитывать детей. И вопрос, кстати, до сих пор не разрешён.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Совершенно разрешён, потому что это само собой происходит, как сказала Лена.
М. ФИЛИППЕНКО: Да, как раз в поездках, на экскурсиях, на какой-то внеклассной деятельности, где мы уже выходим за рамки класса, математики, учебников и прочего. Мы уже своим примером, своими какими-то методами мы показываем, как нужно жить в приличном обществе, приличным людям. Кстати, я хочу сказать, что в поездки ездят и в музеи ходят, как раз так называемые хорошие учителя, которые действительно заботятся о детях, которые хотят в них что-то вложить. И вот здесь начинается формирование их культуры.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Некоторые любят Репина, а некоторые любят Пикассо. И вот они говорят, что вот это плохо, а это хорошо. Вот это что, женщина, что ли, сбор квадратов и треугольников.
М. ФИЛИППЕНКО: Такого не бывает.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да ладно. Маша, конечно бывает. Чем ты недовольна, Лена?
Е. ВОЛЖИНА: Я очень довольна всем. И самое главное тем, что можно говорить не только о ярком школьном, харизматичном, как о мечте каждого ребёнка. Что мы сегодня можем говорить: яркая, харизматичная. Это те самые ловцы душ, которые могут с собой в поездках, походах увести в такие дали дальние, не дай бог.
Е. БУНИМОВИЧ: Это очень серьезно.
Е. ВОЛЖИНА: Недавняя ситуация, трёхнедельной давности. Мы идём на свой турслёт, и нас не пускают на одну поляну, не называю станцию, огороженную флажками. А почему? А у них там действо. У них там рок, у них там бубен, у них такой явно славянско-языческий розлив. У них камешки вокруг костра, и они, как зомби, вокруг него ходят. Я не знаю, это что, этнический кружок? Или это секста, и это капище, где будет такой искусный обряд жертвоприношения. Я не знаю, что они делают. Но то, что мы работаем на доверии, то, что родители ничего про нас не знают, если за нами не шествует легенда или сплетня, если нас не передают из рук в руки братья, сёстры и бывшие выпускники… Это так страшно сегодня – отдать харизматичному ловцу душ ребёнка.
М. ФИЛИППЕНКО: А вот для этого существуют сознательные родители. Я призываю всех родителей ходить в походы. Родителям не запрещено ходить в походы.
Е. БУНИМОВИЧ: Прежде всего, я призываю родителей разговаривать со своими детьми.
М. ФИЛИППЕНКО: «А чем вы занимались сегодня?»
Е. БУНИМОВИЧ: Просто чтобы это было, чтобы они делились с ними. И просто были внимательными к этому. Потому что если ребёнку интересно, то это ещё не значит, что всё в порядке.
Е. ВОЛЖИНА: Это точно. У нас есть очень печальные примеры харизматики, болезненной и с последствиями. Есть примеры, у каждого из нас это есть.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Подождите, мы говорим всё время о том, что в учителя не идут яркие люди, в учителя идут люди по остаточному принципу, те, которые не смогли заниматься либо наукой, либо ещё чем-то.
Е. ВОЛЖИНА: Алексей, а куда идут яркие люди, а где сейчас так много таких людей? В журналистике, в театре?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Журналистика – это вообще не профессия.
Е. ВОЛЖИНА: Сколько есть ярких процент, столько и есть, и в каждой профессии так.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Весь вопрос в том – к хорошему вопросу мы перешли – нужны ли, для того чтобы стать крысоловами, в школах яркие люди? А дети хотят. Итак, первое, мы же видим, вокруг кого дети кучкуются. Мы же видим, у кого они остаются после уроков на семинарах, с кем они ходят хоть в поход, хоть на войнушку, что называется.
Е. БУНИМОВИЧ: Лёша, вот об этом и речь, что у яркого человека в школе очень серьёзная внутренняя ответственность, о которой я и говорил.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Все люди разные. Яркий человек может быть нацистом. Может быть яркий нацист? Может быть.
М. ФИЛИППЕНКО: Алексей Алексеевич, вот поэтому и существует ряд запретных тем. Например, когда меня дети спрашивали: «А Вы за кого голосовать будете?» Я отвечала: «Ребята, а вот этого я вам не скажу». Или тема нацизма, или тема, которая… Это, действительно, уже территория семьи.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Как это тема нацизма – это территория семьи? Когда у нас параграф 47 о возникновении нацизма после второй мировой войны, это было. Люди переключают, это как в античности, вот тема нацизма – давайте уничтожать илотов.
М. ФИЛИППЕНКО: Я неправильно выразилась.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот давайте уничтожать илотов. Вот история с илотами – это тема нацизма, когда людей тренировали на то, чтобы уничтожать низших.
М. ФИЛИППЕНКО: Я имела в виду, конечно, пропаганду нацизма или нездоровый патриотизм, и так далее.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А кто будет определять уровень здоровья?
Е. ВОЛЖИНА: Мы имеем право отвечать на все вопросы.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Конечно.
Е. ВОЛЖИНА: Но при этом нужно с пьедестала сойти к подножию, к параше, как говорит мой коллега, сесть на парту, и сказать: «А давайте поговорим об этом. Мне это тоже страшно интересно. Вот я, как человек, думаю об этом так-то. А что думаете вы? А вы дома говорите об этом с родителями за чашкой чая?»
А. ВЕНЕДИКТОВ: «А что говорят ваши родители?» – добавил я, глядя в глаза Бунимовичу.
Е. ВОЛЖИНА: Это тоже провокация. Есть масса примеров, но сейчас, очевидно, нужно немного помолчать.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Молчать не нужно на самом деле. Я понимаю, что ты намекаешь, как опытный журналист, на новости, которые будут через минуту. Я хочу вот что сказать. Вот смотрите, мы вырулили на такую интересную тему, что яркие личности в школе могут быть опасны.
Е. БУНИМОВИЧ: Ловцами душ в прямом смысле слова.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И наоборот. Они просто уводят за собой детей, которые не могут им сопротивляться.
Е. ВОЛЖИНА: Что значит ярким? Достаточно быть умным, тонким. Понимаете, внешняя яркость, умение говорить иногда ничего не определяют.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А для детей определяет. Это потом, это для взрослых.
Е. ВОЛЖИНА: Этот учитель должен быть профессионалом.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мы прервёмся на новости. Напомню, что это была Елена Волжина, Мария Филиппенко, и Евгений Бунимович. Алексей Венедиктов ведёт эту программу «Родительское собрание». Сразу после новостей я проведу голосование одно, вы меня натолкнули на эту мысль, по поводу того, как думают наши слушатели. Сейчас на «Эхе» новости.
НОВОСТИ
А. ВЕНЕДИКТОВ: 11:35 в Москве, это программа «Родительское собрание». В студии Елена Волжина, Мария Филиппенко и Евгений Бунимович. Я хочу задать вам вопрос. Товарищи родители, вопрос к вам такой на голосование. Скажите, пожалуйста, вот что вы считаете более опасным для своего ребёнка и будущего своего ребёнка. Яркого, харизматичного учителя, ловца душ, о котором здесь говорили. И тогда ваш телефон московский 660-06-64. Это телефон просто для голосования, а не для того, чтобы позвонить в эфир. Просто проголосуйте, если вы считаете, что опасность происходит от яркого, харизматичного учителя, который может куда-то увести ребёнка. Или другие люди, которые считают, что серый, незаметный учитель гораздо более опасен. Мы говорим об опасности для будущего ребёнка, тогда ваш телефон: 660-06-65. Итак, формулирую вопрос. Что вы считаете для вашего ребёнка и будущего вашего ребёнка более опасным? Яркого, харизматичного учителя, и тогда ваш телефон: 660-06-64, или серого, незаметного учителя (оба профессиональные), и тогда ваш телефон: 660-06-65. Итак, я дал старт, голосование пошло. Что вы считаете более опасным? Вот так я сформулировал вопрос. Яркого, харизматичного учителя, ловца душ, который может увести вашего ребёнка в непонятные, неконтролируемые, неизвестные дали, и тогда ваш телефон: 660-06-64. Или опасность грозит со стороны серого учителя, не яркого. Оба профессиональные, я напомню, оба нормально, правильно преподают предмет, и тогда ваш телефон: 660-06-65. У нас будет две минут на голосование. Прошло полминуты, и уже приблизительно мне понятно, уже разложилась голосовалка. Тем не менее продолжайте голосовать, у вас на это ещё есть минута. Последний раз повторю вопрос, и затем ещё минута на голосование. Итак, что более опасно для вашего ребёнка, какой учитель более опасен, ловец душ, яркий, харизматичный, уводящий за собой, в том числе и от вас, и тогда ваш телефон: 660-06-64. Или спокойный, тихий, обычный, серый, в смысле не яркий, и тогда ваш телефон: 660-06-65. Оба профессионалы, хочу вам сказать. Это не значит, слабый и сильный, оба профессионалы, оба хорошо учат тому предмету, которому учат. 40 секунд у вас осталось на голосование. Где больше опасности, Евгений Бунимович?
Е. БУНИМОВИЧ: Я думаю, что наши радиослушатели…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты как считаешь?
Е. БУНИМОВИЧ: Я считаю, что сегодня вот эти ловцы душ – это очень изысканная ситуация, и она статистически не такая большая.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я думал, что внутри каждой школы на фоне остальных возникает…
Е. БУНИМОВИЧ: Это очень локально. На самом деле, мне кажется, что в моей жизни… Давай уйдём немного в сторону. Не в сторону, а прямо скажем, что в моей жизни… Почему я учитель? Да потому что в моей жизни это были самые лучшие люди. Вот сегодня по телевизору будет очередное «Имя России», и там сегодня будут защищать Сталина. Мне даже не важно что в один день защищают Николая II, в другой – Сталина. Мне кажется ложной сама постановка вопроса, по крайней мере, для молодых людей. Потому что ни Сталин и ни Николай II... Если бы мы жили в Монголии, и имя Монголии – какой-нибудь Чингисхан, потому что про неё я ничего больше не знаю. Но про свою страну я знаю много. Да, Сухэ-Батор, Улан-Батор. Пока я разобрался кто город, а кто герой, тогда я смогу тоже сказать. Так вот, дело в том, что когда школьник, когда ребёнок приходит в школу, то «Имя России» для него – это его учителя, это его первая встреча с государством, если говорить всерьёз. Встреча с какой-то государственной структурой. И поэтому для меня это всегда так. Вот мои замечательные француженки во французской 18-й спецшколе, просто потому, что они выглядели иначе, чем другие. Они никогда не были, между прочим, во Франции, потому что это была советская власть, их никто туда не пускал.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Объясняю для остальных, француженки – это учителя французского языка.
Е. БУНИМОВИЧ: Учителя французского языка. Разные. Вот я встретил здесь на «Эхо Москвы» Бунтмана, который учился в другой французской школе, и также упоён этим. И я не знаю, о чём говорил Венедиктов, когда ему вручали французский орден, а там надо что-то говорить. Но когда мне вручали, я говорил о них, которые никогда не были во Франции, но которые не просто научили меня языку, а привили мне любовь к этой культуре. Я могу сказать о Владимире Фёдоровиче Овчинникове, директоре второй школы, который сделал эту школу, и это для меня «Имя России». Ему сейчас 80 лет, и, слава богу, что ему дали наконец награду «За честь и достоинство». Это абсолютно правильно. Это и есть имя России. И мой учитель в университете, Сергей Васильевич Фомин – это и есть имя России.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты стоишь на стороне большинства, потому что у меня так разделились голоса. Опасный яркий ловец душ – это 32,5 процентов голосов, треть, и гораздо опаснее не ловец душ – 67,5 процента.
Е. БУНИМОВИЧ: Конечно. Потому что они и формируют, это и есть для ребёнка, для подростка…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я сказал слово «опасен».
Е. БУНИМОВИЧ: Да, они и есть имя России, а вовсе не то, что нам сегодня в этом смысле предлагают. Потому что мы здесь живём. И для каждого из нас вот этот учитель, он или есть это имя, или это такое фуфло, что еще хуже.
Е. ВОЛЖИНА: Абсолютно согласна.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Добавляю сообщение от Татьяны: «В шестом классе ученики сели по своему желанию. Учительница в жёсткой форме пересадила. Как в этой ситуации поступать родителям?» Вот мы о высоком, а это тоже есть.
Е. ВОЛЖИНА: А мама не знает историю этого вопроса, вполне возможно. Может, там столько детей плохо видящих и плохо слышащих, что их нужно было пересадить на первую парту.
М. ФИЛИППЕНКО: Хулиганы, которых тоже нужно контролировать.
Е. БУНИМОВИЧ: Это всё равно ошибка. И она в том, что ребёнок не понял, почему их рассадили. Потому что родитель не понял. А это профессиональная ошибка учителя.
М. ФИЛИППЕНКО: Надо объяснять
А. ВЕНЕДИКТОВ: Надо было объяснить, что он плохо слышащий?
Е. БУНИМОВИЧ: Надо было сказать: «Ребята, вы хорошо сели, правильно. Но есть проблемы, связанные вот с этим. Давайте вместе решим, как нам сесть в классе, чтобы было удобно, чтобы и те, кто хотел, сидели с тем, кто хочет, но те, кто плохо слышит и плохо видит, сидели там, где надо». И вместе с ними надо решать эту проблему. И тогда у ребёнка не будет вопросов, и у родителей не будет вопросов.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Урок. Могу просто сказать, что минус урок.
Е. ВОЛЖИНА: Плюс формирование жизненной позиции.
М. ФИЛИППЕНКО: Вы знаете, я вообще потрясена. Мы как-то вообще пропустили, что треть наших слушателей видит опасность в ярком учителе.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это вы её высказали, а они пошли за вами.
М. ФИЛИППЕНКО: Товарищи, вы что, с ума сошли?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я же сказал – яркий нацист, они сразу среагировали.
М. ФИЛИППЕНКО: Что вы говорите? Если какой-нибудь учитель вдруг сектант или сексуальный маньяк, то это уже уголовное преступление, и это очень быстро всплывёт. Вы знаете, в современной школе дети обычно не молчат, как раньше. Тут же, на переменках. А знаете, Алексей Алексеевич, что главный показатель, на каком мероприятии я всё узнаю о своих коллегах, у кого какие слабости, у кого какие предпочтения? Это «Последний звонок». Когда дети делают капустник, то выясняется, что этот учитель фанат «Спартака», например, а этот учитель очень любит рассказывать про армию вместо математики, и так далее. Вот как это, опасность исходит от яркого человека. Опасность исходит от серости, от болота.
Е. БУНИМОВИЧ: Правильно. А я сейчас вспомнил, что я получил такое же элегантное замечание о том, что я хожу с мобильником, потому что мои депутатские обязанности вынуждают меня время от времени его не выключать.
М. ФИЛИППЕНКО: Вот самый лучший барометр. Дети всегда всё видят.
Е. ВОЛЖИНА: По поводу опасности ловцов душ. Есть такое понятие незыблемое, как атмосфера школы, которую формирует администрация, директор. И я думаю, что эти люди должны профессионально отслеживать психологическое здоровье ярких, харизматичных людей. Но, Алексей, грустная тема. Я когда почитала переписку Светы Бахминой с Олей Калашниковой...
А. ВЕНЕДИКТОВ: В «Огоньке», я напомню.
Е. ВОЛЖИНА: Света пишет, что она такая закалённая, сильная, потому что она получила эти уроки в школе. Это наша ученица. Её учили и Леонид Александрович Кацва, и наш директор Завельский, и я учила её литературе. Я после этого написала статью в «Новую газету». Виновата ли я в Светиной судьбе? Да, виновата. Вместе с Пушкиным, с Достоевским. Она была необыкновенной девочкой…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты её помнишь. Или это сейчас, когда она стала, к сожалению, известной.
Е. ВОЛЖИНА: Ну что вы, это был 87-й год, когда все впечатления бытия были новые. Конечно, она была необыкновенно честной, сермяжной, умной, бредила историей.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Сермяжной – это что такое?
Е. ВОЛЖИНА: Она всегда понимала суть безо всяких домыслов. Она видела, что нужно делать и как это нужно делать. Очень скользкая ситуация, она была комсоргом школьным. И она так умело и точно вела все дела, не скатываясь ни в какую демагогию... И выбрала она юридический факультет. И она поступила сама, без денег, без репетиторов. Она была из очень простой семьи. И что с ней сделало государство, и что оно ей навесило?
А. ВЕНЕДИКТОВ: А почему ты считаешь, что ты за неё отвечаешь?
Е. ВОЛЖИНА: Потому что я, в том числе, её воспитывала. И она пишет о том, что она благодарна школе за то, какой она стала. Я понимаю, что она имеет в виду. И вы прекрасно понимаете, что мы сейчас все имеем в виду. Она человек стойких убеждений и абсолютно честная. И я никогда не соглашусь ни с какими обвинениями в её адрес, ничьими, доказанными или не доказанными. Это к вопросу о формировании жизненной позиции.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты же не можешь сказать, что школа, очень хорошая твоя школа, которую я знаю... Выходят люди, они все честные. Вот вы сформировали честных людей, и раз за разом вы выкидываете каждый год 60 честных, стойких, убеждённых. Это же невозможно.
Е. ВОЛЖИНА: Невозможно. Поэтому мы и помним Свету, она была одна из немногих таких.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А, вот так. Понятно. Что?
Е. БУНИМОВИЧ: Я хочу сказать вот какую вещь. Это тоже момент очень серьёзный, и он заключается в том, что у нас сейчас очень многое эмблематично. Мы не успеваем, у нас настолько всё виртуально, мы видим всё по телевизору, мы не знаем, что это за личность. И поэтому вот такого рода свидетельства очень важны. И вот это и есть и воспитание, и всё остальное, и отношение к государству, к власти и ко всему. Я могу привести гораздо более простой пример, слава богу, не такой трагический, но тоже… Я могу сказать, что есть такая наука, о которой мы сегодня говорили, геометрия, которой занимаются и сочиняют задачи по геометрии на самом деле увлечённые и очень странные люди. Потому что здесь нельзя получить Нобелевскую премию, потому что геометрия – это просто красиво. И есть два учебника, два человека. Одного уже нет, Игорь Шарыгин, мой коллега, с которым мы вместе писали учебники, и есть Виктор Протасов. И когда я получил от него письмо недавно… Его задачниками пользуются во всех школах. Это очень особого типа люди, которые сидят и придумывают эти геометрические задачи. И когда я получил от него письмо о том, что он ночь провёл в кутузке, потому что у них во дворе должно было быть какое-то строительство, и они вышли на сход. И надо было понять, до чего надо было довести это математического человека, чтобы он вышел на сход. И, кстати говоря, само строительство приостановили, как я знаю, потому что там был Сергей Митрохин, мой коллега по фракции «Яблоко». И вот он мне пишет, что он всю ночь провёл в кутузке. И вот утром их посадили в автобус и держали в холодном автобусе три часа, потом привезли в суд. А в суде все то ли милиционеры, то ли омоновцы разбежались, потому что судья их послал, потому что ничего противозаконного эти люди не сделали.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И?
Е. БУНИМОВИЧ: И я уже… Вот это моё отношение к системе. Это тоже учитель. Я знаю, какой он, и поэтому его ученики… Так же, когда с этой Окой, когда требовали…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Разные ученики. Ну что ж ты говоришь такое?
Е. БУНИМОВИЧ: Я тебе объясняю, вот это и есть имя России. Вот когда мы говорим о патриотизме, я всё время говорю, что мы должны теперь, родину или власть…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Власть, конечно.
Е. БУНИМОВИЧ: И вот когда мы говорим про эту власть, которая вот такая, когда у нас есть критерии учителя. А это тоже учитель. Вот когда с таким учителем такое делает власть, то, как этим людям... Или с таким учеником. То это и есть воспитание, формирование, и всё, что хочешь.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Что-то Маша загрустила совсем.
М. ФИЛИППЕНКО: Нет. Хорошее слово прозвучало – ответственность. Когда учитель, уже столько лет прошло, а Вы чувствуете ответственность за своих детей, как мы их называем, своих учеников.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, она чувствует ответственность, потому что она её привела в тюрьму. Вот какую ответственность она чувствует.
М. ФИЛИППЕНКО: За судьбу этого человека.
Е. ВОЛЖИНА: Не играйте словами.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но это правда? Ответственность за что тогда?
Е. ВОЛЖИНА: Я чувствую ответственность за то, что она такой стала, в том числе и благодаря нам.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да. И в результате?
Е. ВОЛЖИНА: Это не означает, что я раскаиваюсь в этой позиции.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет. И в результате?
Е. ВОЛЖИНА: А что в результате?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот её честность, предположим, если брать…
Е. ВОЛЖИНА: Это трагично. Позвольте мне высокое слово. Высокая судьба. Вот как было дело Дрейфуса. Могу сейчас перечислять. Вот дело Бахминой, началась та самая консолидация общества, которая позиционирует себя по отношению к судьбе этой девочки, для меня, уже 37-летней мамочки. И здоровье общества определится тем, сможет ли оно набрать ту саму критическую массу голосов, и возмущений, и просьбы, как у Пушкина просила Маша Миронова. Не правосудия прошу, а милосердия. Хватит ли у государства три грамма милосердия на отдельную честную судьбу. Вот по этому поступку, по этим результатам мы будем дальше судить о воспитании патриотического сознания, где заградой между нами и патриотическим сознанием порой является власть.
М. ФИЛИППЕНКО: Думаю, что вряд ли ловцы душ и, напротив, серые мыши-учителя, будут чувствовать ответственность за своих учеников. Мне кажется, что это один из тех критериев, которые мы сейчас ищем. Вот где критерии хорошего…
Е. ВОЛЖИНА: Давайте не обижать массового учителя.
Е. БУНИМОВИЧ: Я хочу здесь сказать, что когда я пришёл работать в школу, то я попал в очень интересный коллектив, потому что это были уже достаточно пожилые, опытные учителя. И стилистика…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мы все так приходили в свое время.
Е. БУНИМОВИЧ: И надо сказать, что стилистика, особенность той школы, в которую я пришёл, заключалась в том, что это были честные и сильные профессионалы. Не ловцы душ.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Крепкие профессионалы.
Е. БУНИМОВИЧ: Да, крепкие профессионалы. И я хочу сказать, что это тоже очень серьёзное воспитание. И если учитель истории, который был, и мы с ним очень много спорили, потому что он тоже был очень серьёзный, ответственный коммунист, и пытался в этом что-то найти, и что-то им доказать. Но то, как он профессионально подходил к уроку, как он добросовестно относился ко всем остальным, это тоже было воспитание. Я уже не говорю про физиков, химиков и так далее. Нет, они никуда их особенно не уводили. Но это были честные, профессиональные, знающие свой предмет, увлечённые своим предметом люди.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А дети всё равно выходят все разные.
Е. БУНИМОВИЧ: Конечно. И должны выходить разные. Не дай бог, если они будут выходить одинаковыми. Это будет самое страшное для нашего образования.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это только значит, что это всё точечное бомбометание на самом деле.
Е. БУНИМОВИЧ: Нет, потому что я считаю, что очень серьёзным высказыванием является то, что во многом войну выиграл сельский учитель. Потому что сельскими учителями после революции в основном были те недобитки, которые прятались в деревне. И вот они учили всех, на самом деле. Не только те, кто из Кремля что-то вещали, но все эти люди, дворянские дети, кулацкие дети, куда они ещё пошли? Они пошли только в школу. А куда им было идти?
Е. ВОЛЖИНА: Поразительный факт.
Е. БУНИМОВИЧ: Так же, как и Сибирь поднимали, и всё остальное.
Е. ВОЛЖИНА: Наверняка, Евгений об этом знает, что во время Великой Отечественной войны увеличили количество часов литературы.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да.
Е. ВОЛЖИНА: То есть власть что-то про воспитание, про воздействие, про так называемые суггестивные методы воздействия на человека поняла. Может быть, и сегодня власть поймёт.
Е. БУНИМОВИЧ: Я боюсь перебивать, но почему мы всё время обращаемся только к нашей власти. У нас иллюзия какая-то, что во всём мире может быть другая власть. Да ничего подобного. Достаточно циничная, достаточно шоуменская.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я с большим уважением отношусь к президенту Зимбабве, но обращаться к нему по поводу системы образования я категорически не хочу.
Е. БУНИМОВИЧ: Я просто последние дни, Алексей, просто так получилось, и это не случайно, два или три раза заседал на разного рода конференциях, одна здесь, другая не здесь. Дело не в этом. Вместе с финансистами и экономистами. И когда президент экономической школы Беркли, профессор с мировым именем, называя причины мирового кризиса, а не нашего родного кризиса... Первые две причины я не буду произносить в эфире, чтобы не мучиться и не запутаться самому, потому что я записывал их тщательно, но всё равно половину не понял из экономической терминологии. А третья причина была очень интересная – алчность.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Она первая.
Е. БУНИМОВИЧ: И когда я спросил его: «А Вы раньше в своей жизни известного мирового учёного, известного экономиста, вот вы такой терминологией пользовались, как экономической категорией?» Он мне честно сказал: «Нет. Мы впервые выдвигаем такую категорию». А чей это вопрос? Этичная категория алчности – это становится вопрос не только российской школы, но и американской школы, и европейской школы, и канадской школы, и какой хотите. Это означает, что формирование базовых ценностей… Вот ты меня увёл от десяти заповедей, а напрасно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не напрасно.
Е. БУНИМОВИЧ: Нам нужно понять всем, какие у нас общие знаменатели. Оказывается, от этого весь мир трясёт не только войнами, но и экономическими кризисами. А кто это будет формировать? Вообще-то говоря, это вопрос к школе.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это пример тому, как не алчно…
Е. ВОЛЖИНА: У нас есть национальные особенности. Я преподавала в Америке два года в обыкновенной американской школе. И я вам скажу такую вещь. Как только родитель чувствует… И мне это объясняли, делясь со мной впечатлениями о том, что такое их педагогика. Только учитель и любая семья чувствует, что некий учитель оказывает на ребёнка серьёзное воздействие, влияние, или может оказать, то это предмет судебного разбирательства. И поэтому в три часа дня ни одного учителя в школе, ни одного ученика в школе. Хочешь репетировать, для этого есть специальный урок.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И специальный учитель.
Е. ВОЛЖИНА: И специальный учитель. Хотите общаться, – для этого есть клубы людей со специальными справками, допусками, лицензиями. И там этот диалог был бы невозможен. А мы другие.
Е. БУНИМОВИЧ: Я тоже хочу сказать, что эта модель не вызывает у меня большого энтузиазма.
Е. ВОЛЖИНА: А мы другие, у нас учитель традиционно…
М. ФИЛИППЕНКО: Больше, чем учитель.
Е. ВОЛЖИНА: Как политическое слово заменило духовное слово после секуляризации общества, так и учитель занял то самое место, с которого он хочет сойти, а его не пускают. И он его или компрометируют, или оправдывают. Хотите вы или не хотите, сельские учителя или городские, обыкновенные мы, скромные или харизматичные, честные мы профессионалы или подхалтуриваем, мы всё равно оказываем влияние, формируем ребёнка. Вопрос – должны ли? Не знаю.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А вопрос – должны ли? Вот ответьте в конце нашей передачи. Мы возвращаемся к началу беседы. Я всё-таки пытаюсь создать ситуацию, вернее конструкцию. Ты веришь в десять заповедей, а есть человек, который исповедует иную этическую категорию, предположим буддистскую, что не навреди никому живому, не наступи на муравья. Это другая этическая система. Ты в неё веришь и считаешь, что она верная. И вот у тебя 30 детей. Ты учитель математики, а твой коллега буддист – учитель физики. Я специально увожу от гуманитариев. Должны ли учителя, уверенные в своей правильной системе этических ценностей, специально и сознательно отдавать её детям, вне зависимости от того, что они учителя физики или математики?
Е. ВОЛЖИНА: Нет, не должны. Но если один пятиклассник бьёт морду другому пятикласснику, то я со всей своей буддистской смиренностью попробую ему объяснить, почему этого нельзя делать, и не должен делать ни магометанин, ни буддист, ни христианин.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Тому пятикласснику, который только что избил ногами третьеклассника.
Е. ВОЛЖИНА: Конечно. Я просто объясню ему коротко.
Е. БУНИМОВИЧ: Совершено верная и правильная постановка вопроса. А если он его избил ещё потому, что он буддист, а у меня с ним, может быть, одинаковые взгляды. Но извини, если при этом он хочет кого-то избить, то я должен сказать – и это и есть мое воспитание, – что он должен уважать другие взгляды. Это вообще трудная ситуация. Трудная ситуация – поставить двойку и не унизить человеческое достоинство. Это каждый раз трудная ситуация. Я не случайно с математической тупостью все время говорю про общий знаменатель, который есть даже у буддизма, и у христианства, и у кого хочешь. Есть это. Ну нельзя бить другого человека, и всё. И есть вещи, которые я даже объяснять не буду. Вспомним фильм «Чужие письма». Вот нельзя читать чужие письма – и всё.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А письма Пушкина читаем, и Гектора к Андромахе, если бы они были, если бы они сохранились, то читали бы.
Е. БУНИМОВИЧ: А вот частные чужие письма нельзя.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А Пушкин что, писал их для опубликования в альманахе «Пчела»?
Е. БУНИМОВИЧ: Я считаю, что всё равно нельзя. Я спокойно преподаю математику, там этого нет.
Е. ВОЛЖИНА: Нет, пушкинские письма сначала прочла власть. А уже потом нам достались крохи.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот это правда. Маша, пожалуйста.
М. ФИЛИППЕНКО: Алексей Алексеевич, вот если не мы, то кто? Вот вопрос у меня такой. Говорят, делай, что должно, и будь что будет. И здесь упоминали мы о некоем духовном стержне, который должен быть у каждого учителя. И мы сами должны себя контролировать и не использовать детей как безмолвную аудиторию, как доску, как трибуну для высказывания исключительно себя, чтобы потешить своё я, что мы вот толкаем им какие-то речи. Да, мы не знаем, как слово наше отзовётся. И это значит, что каждое наше слово учительское должно быть продуманным, выверенным. Прежде, чем открыть рот, мы должны очень хорошо подумать, что мы скажем.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Большие паузы будут получаться.
Е. ВОЛЖИНА: А если слово выскочило, то мы должны уметь за него извиниться.
М. ФИЛИППЕНКО: Можно я на хорошей ноте закончу? И поздравлю всех с Днём гимназиста, потому что сегодня, 19 октября, День лицеев и гимназий.
Е. ВОЛЖИНА: Пушкин нам не просто так являлся.
М. ФИЛИППЕНКО: Я поздравляю всех коллег, всех гимназистов, всех лицеистов, всех учителей гимназий и лицеев России.
Е. БУНИМОВИЧ: А учителя Пушкина формировали, и ещё как формировали.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я тоже хотел закончить на не очень позитивной ноте по поводу Дня лицея. Кому Пушкин, а кому Моденька Корф, извините. Одноклассники. Спасибо большое, это была передача «Родительское собрание». До свидания.