Олег Нестеров - Аргентум - 2008-03-30

А.ПЛЮЩЕВ: Московское время – 0 часов 7 минут, вы слушаете радиостанцию «Эхо Москвы». У микрофона Александр Плющев. Сегодня у нас необычная программа, во-первых, потому что А – нет Ларисы Ясногородской. И, по-видимому, какое-то время ее не будет, поскольку Лариса нас покинула – не только программу, но и радиостанцию «Эхо Москвы», о чем я крайне сожалею. Но вот, некоторое время программа «Аргентум» будет выходить со мной в одиночестве. В связи с этим, да и не только в связи с этим, сегодня мы будем фактически в полной тишине, без всяких разных музыкальных штучек с вами взаимодействовать. Я даже особенно не буду зачитывать СМС-номера и номера телефонов, потому что у нас сегодня такая, не очень интерактивная программа будет, как мне кажется. Потому что запланированы у нас литературные чтения. В хорошем смысле этого слова. Давно у нас не было этого в программе, хотя когда-то было, можно вспомнить это. А во-вторых, мне кажется, просто жалко время терять. Я тем более умолкну… Да, у меня сегодня сломалась машина, поэтому где-то в 0.30 я буду вынужден уйти, чтобы успеть на метро, но просто так не останется, конечно же, программа – с вами останется Олег Нестеров, известный музыкант и продюсер. Олег, добрый вечер.

О.НЕСТЕРОВ: Привет, Саш, привет.

А.ПЛЮЩЕВ: Олег Нестеров у нас сегодня не просто так – он пришел представить свою книжку «Юбка» и, собственно, даже саундтрек к ней.

О.НЕСТЕРОВ: Да, вышла книга, вышел саундтрек к ней. Книга эта – Берлин, 38-й год, музыка, любовь, немножко политики. В книгу как-то так случайно вошло 13 песен, хотя и не планировалось, аутентичных, довоенных берлинских шлягера. Роман вышел, в двух обложках – одна обложка с девушкой, другая с гитарой. Он уже продается. Пока он продается в сети «Союз», а с первого числа он будет продаваться повсеместно во всех книжных магазинах.

А.ПЛЮЩЕВ: Мы успеем еще несколько слов сказать об этом романе. Вообще, все, что я хочу, это чтобы Олег сегодня почитал свой роман нам собственноустно, так сказать, и мы послушали бы ту музыку, которая его сопровождает. Но перед этим мы успеем и несколько слов сказать о романе. И главный вопрос, который меня сегодня беспокоит и, пожалуй, единственный, который я хотел сегодня задать – почему вдруг успешный музыкант, известный музыкант, известный продюсер и очень известный руководитель компании «Снегири» вдруг становится писателем? Причем не просто писателем – ладно там мемуаристом, как это часто бывает с вашим братом продюсером или артистами но беллетристом, причем таким историческим беллетристом?

О.НЕСТЕРОВ: Ты знаешь, по всей видимости, сработал какой-то инстинкт. Потому что продюсером я стал не потому, что я очень хотел быть продюсером и накопить себе на пенсию денег. Просто я не мог пройти мимо одного чуда, которое я увидел в городе Краснодар – это чудо звали Маша Макарова. Так появились «Маша и медведи». И пошло-поехало. И Найк Борзов, и «Ундервуд», и Хоронько, и вот 10 лет за плечами. И лет 5 назад, в 2002-м году, как раз записывая Найка Владимирович Борзова и его пластинку «Заноза», это был такой полуторагодовой продакшн, как-то мы сцепились с ним языками вечерком и от усталости фонтанировали безумными идеями и, в общем, договорились до того, и вот это я и взял за основу своей истории. Потом я ее развил – получился такой синопсис страниц на пять или десять, а потом я подумал – ну что синопсис? Сценариев я никаких писать не умею, фильм – дело нешуточное, когда это все будет? Напишу-ка я роман. Ну и погрузился в эпоху. Пять лет, несколько экспедиций. Не знаю, сколько я прочитал за это время книг и документов, чтобы погрузиться в эпоху. Три четверти персонажей моей книги исторически, реальны. Они, естественно, встречались, что-то друг другу говорили. Четверть – придуманы. Героиня Лени Рифеншталь и четверка… ну, если я сегодня буду читать, тогда можно и не рассказывать.

А.ПЛЮЩЕВ: Да, и четверка еще одних героев.

О.НЕСТЕРОВ: Да.

А.ПЛЮЩЕВ: Олег Нестеров у нас сегодня. Автор книжки под названием «Юбка», можно сказать, исторического романа. Друзья, вот что я забыл объявить – что, конечно же, идет видеотрансляция, как всегда, на plushev.com/video – можно смотреть. И поглядите. Я вам советую, как никогда, это сделать. Это будет такая историческая трансляция. Конечно же, она потом будет выложена, но стать свидетелями этого, мне кажется, наиболее ценно. Так что зайдите в Интернет, не пожалейте немножко трафика и посмотрите - plushev.com/video. Давайте начнем. Я изредка, наверное, буду напоминать, что у нас происходит. Но я отключаю, собственно, микрофон. Олег Нестеров, роман «Юбка».

О.НЕСТЕРОВ: Наконец заиграла музыка. На сцене появились танцоры, одетые в черные трико, поверх белой краской были нарисованы кости. Включились специальные лампы, и теперь на сцене были уже скелеты, выкрикивающие, как заведенные, зловещую фразу: «Berlin,dein Tanz ist dein Tot!» - «Берлин, твой танец – твоя смерть!» «Лени, ну как ты, жива? Горы лечат? Кто был на этот раз?» – прокричал ей Эрик. «Хекмайер. Ты наверняка о нем слышал». «Это же убийца скалолазов. Он сказал тебе хоть одно нормальное слово? И вообще заметил, что ты девушка? Или писал при тебе со скалы?» Заведение было переполнено. Несколько полуподвальных помещений, соединенных между собой, освещались лишь свечами. Стены были обиты шелком. Столик, где ее встретили друзья, был самым дальним от сцена. Кабаре «TanzFest» уже второй год удерживало статус наимоднейшего столичного заведения. Вдобавок тут выступал лучший в городе квартет саксофонистов с особым, как говорили, берлинским звуком. Их фирменным номером был похоронный фокстрот «Toden-Tanz». «Хекмайер – отличный тип», - вступилась Лени за своего инструктора. – «Правда, он действительно чуть меня не угробил, когда мы спускались с Гули. Вы ж знаете, это настоящий Teufel-Spitze – не гора, а гигантская игла. Хекмайер шел в связке последним, и вдруг сорвался. Я уже и с жизнью попрощаться успела. Но он как-то сумел ухватиться за уступ, и вот я с вами, парни». «Лени, ты будешь жить до ста лет», - пообещал Георг. «А мне не нравятся круглые даты», - улыбнулась Лени, - «они всегда унылые, как искусственные цветы». «Тогда до 101, и выпьем за это быстрее».

Музыканты заиграли «Das Herz eines Boksers» - «Сердце боксера», хит этой осени. Вообще-то песня была старая. Лени ее помнила по едва ли не первому в Германии звуковому фильму «Любовь на ринге». Главную роль там исполнял молодой боксер Марк Шмеллинг. По сценарию он влюблялся в роковую красавицу, которую достоверно играла ее подруга Ольга Чехова, и вся карьера боксера катилась кувырком. Парень он был простой, открытый, мать торговала овощами, а тут – нате, femme fatale. Тренера его предупреждали – боксер должен бежать от любых искушений, мирская жизнь не для него, ему нельзя ничего из того, что он желает, и не дай бог его сердце займет красавица – тогда уж точно не будет ему места на ринге. Собственно, из этого сомнительного предупреждения и состояла песня. Куплеты по очереди пели тренера своими физкультурными декадентскими тенорами, а припев сексуально рычал сам Макс. В этом году подзабытый музыкальный номер переписали для грампластинок, и на то были причины – Шмеллинг вдруг превратился в национальную гордость. Изюминкой местного исполнения было то, что во время припева на столики всегда забирались мужчины и с выражением пели.

ПЕСНЯ О.НЕСТЕРОВ: Побеждал не тот, кто пел правильнее, а тот, у кого было правильнее лицо – лучше, чтобы на нем был хотя бы один шрам. Ну и конечно, голос тоже должен соответствовать – быть низким и, по возможности, грубым. Из всей ее компании под этот образ никто не попадал – все были молоды и красивы. Их будто долго кто-то подбирал друг к другу, но при этом они оставались абсолютно разными – и по масти, и по характеру, и по темпераменту. Эрик – самый жизнелюбивый, как кот в сапогах. Георг – наоборот, самый немногословный. Его речь часто напоминала ультиматумы, переданные по телеграфу. Макс был самый талантливый, но с ним приходилось сложнее всего. А Вальтер – самый правильный, и самый влюбленный. С четверкой Лени познакомилась в горах, когда только-только начинала кататься на лыжах, и они стали ее первыми наставниками. Эрик катался лучше всех, своим гибким телом владел превосходно и спешил об этом сообщить каждой встретившейся девушке. Его неутомимый любовный компас и вывел всю четверку на Лени, едва она появилась утром на склоне для начинающих. Георг единственный из них носил усы и мог запросто сыграть шекспировского героя – лицо у него было выразительное и не совсем европейское. Держался он всегда прямо – так могли бы скатываться с горы Людовик XIV или, на худой конец, Кромвель. Макс походил на сбежавшего с галер молодого раба, при условии, что в рабство его отдали совсем маленьким мальчиком, прикончив родителей-аристократов. Высокий и жилистый, с короткой стрижкой, он как одержимый с утра до вечера забирался на самые крутые подъемы и летел с них сломя голову. Вальтер вообще имел в жизни шанс ничего не делать, подставляя свою красивую шевелюру парикмахерам на самых важных чемпионатах по художественной стрижке. Пепельный блондин, которого природа по ошибке наградила как минимум тройной дозой буйных волос. По правде говоря, и фигурой он был хорош, особенно когда надевал синие обтягивающие рейтузы с лампасами и белоснежный свитер домашней вязки.

Все они работали архитекторами в бюро Альберта Шпеера – проектировали новую столицу Рейха. Лени не видела их давно – почти год. Все это время она просидела в монтажной, собирая свой фильм по 14 часов в сутки, без праздников и выходных. И лишь недавно решила сделать перерыв, чтобы съездить в горы, зная, что только там сможет полностью освободить голову.

Пятым из ее друзей был американец. Он жил в Берлине уже полтора года. Во время Олимпиады американское посольство устроило выставку его картин, где героями выступали одни лишь мускулистые атлеты. Это было неудивительно – Хьюберт и не скрывал, что любит молодых людей, а не девушек, называя себя красивым словом «гей». У него оказался великолепный вкус – когда-то он сам танцевал и работал хореографом. Все это и, конечно же, вера в совершенство мужского тела объединяла его с Лени. Почему-то для него она сделала исключение - Хьюберт мог посещать ее в монтажной наряду с ближайшими коллегами. Для всех остальных вход туда был закрыт – и для партнеров по кинопроизводству, и для нудных функционеров, даже мать и любимый брат не имели права ее там тревожить. В общем, Хьюберт являлся единственной связью с внешним миром. Четверка его немного ревновала, но деваться было некуда – от него они хоть что-то узнавали о Лени. Он называл себя еще одним ярким словом – «дизайнер», и даже пробовал заниматься обустройством ее нового дома, постоянно заказывая туда какую-то мебель, смотреть на которую Лени приходилось только по ночам. То, что творилось сейчас в кабаре, его крайне волновало. «Я вижу, каждый немецкий мальчик теперь мечтает стать боксером», - сказал он, оглядываясь по сторонам. – «А что будет, если ваш Шмеллинг вдруг проиграет, если его побьет негр?»

Звездный час немецкого спортсмена случился прошлым летом – он стал чемпионом мира, победив коричневую бомбу - 20-летнего Джона Луиса, причем букмекеры ставили на негритянского боксера сто к одному. Все эти подробности Лени знала из бесконечных разговоров своих сотрудников. Хотя она и делала фильм про Олимпиаду, бокс ее совсем не интересовал. «Победа Макса Шмеллинга – победа Германии!» - объявили газеты, и одноименная документальная короткометражка через неделю уже шла по всем экранам Рейха, сопровождаясь рекламным лозунгом: «Раса господ побеждает!» Шмеллинг особо не сопротивлялся этой истерии, хотя жена-венгерка и тренер-еврей Жо Якобс осложняли его отношения с властями. Особенно после того, как тренер перед началом ответственного международного матча-реванша в Гамбурге ответил на немецкое приветствие 25 тысяч зрителей – он тоже вскинул руку, но между указательным и средним пальцем у него дымилась сигара. «А что мне, по-вашему, следовало делать? Левую руку я по традиции держу внизу со скрещенными пальцами», - объяснял он журналистам. «Труба ему будет!» - кричал Макс. - «Джон Луис вызвал его на матч-реванш в Нью-Йорк. Угадай, какая инстанция принимает решение, ехать ему или нет?» «Ну, спорткомитет какой-нибудь или как у вас там? Палата по делам спорта». «Гитлер. Мучается уже третий месяц, бедняга. Все никак не решит».

Выпили за спорт. Сегодня ее компания употребляла рислинг из долины Мозелей. Это было достаточно экзотично. Во-первых, от самого этого слова у Лени скулы сводило. Да и вокруг, как обычно, рекой лилось исключительно пиво. Выяснилось что совсем недавно Георг, совершая очередное познавательное путешествие вдоль реки на своем мотоцикле случайно познакомился с молодым виноделом. Они как-то сразу нашли общий язык, и к утру тот достал из подвала особую бутылку. Сразу стало ясно, что же на самом деле могут пить ангелы.

Горные склоны там были крутые, климат благоприятен, но лет 50 назад, пожаловался Георгу новый знакомый, европейские державы, боясь растущей конкуренции, надавили на Германию и запретили производить красное вино. С тех пор край совершенствовался на белом и весьма в этом преуспел. Своим открытием Георг поделился с друзьями и стал планомерно подсаживать на мозельский рислинг компанию…

Мы здесь тут сделаем несколько… или прервемся на музыку? Давай тогда сделаем вот что. Сейчас сделаем небольшой пролист. Давай прервемся на музыку. И песня будет называться – «Die Nacht ist nicht allein zum schlafen». Эта песня круглосуточный берлинских тусовщиков. Она называется – «Ночь не для того, чтобы спать».

ПЕСНЯ

А.ПЛЮЩЕВ: У нас в гостях Олег Нестеров. Он читает отрывки из своего романа «Юбка», и мы слушаем музыку из саундтрека к нему. Пока давай прервемся на минуту – я хотел задать один вопрос. Тут хороший вопрос поступил через чат, который у нас идет на видеотрансляции на plushev.com/video. И вопрос такой: «Сегодня что, вечер Третьего Рейха?» Я бы переформулировал немного вопрос. Помнишь, в «Мастере и Маргарите» задает вопрос Воланд Мастеру: «Что? Сейчас роман о Понтии Пилате?!! – и расхохотался. «Сейчас – роман о Лени Рифеншталь?» - это скажу я и расхохочусь. Я не Воланд, конечно, но ты же Мастер – ответь. Сейчас роман о Лени Рифеншталь?

О.НЕСТЕРОВ: Да. А почему нет? Ну, во-первых, какая фигура! сколько в ее жизни было всего! И, ты знаешь, когда родилась основная идея этого романа, эта женщина стала его героиней абсолютно заслуженно. Потому что поначалу я думал, что – ну да, это нацистская подстилка, нет ничего святого и так далее, любовница Гитлера. Но когда я начал погружаться в материал, когда начал читать перекрестные документы, очень много нашел интересного по поводу Лени. И, в общем-то, ей не простили только одного – она увидела красоту там, где ей не нужно было видеть красоту. И она так до конца своей долгой жизни и не поняла – за что все-таки? Потому что да, она сделала фильм «Триумф воли» в 34-м году. В 37-м году премьер-министр Деладье вручил ей золотую медаль Всемирной выставки в Париже. То есть тогда, в общем, это была просто сильная власть бывшего государственного изгоя. В общем, как-то решались вопросы с безработицей в 34-м году, но это только-только все начиналось. И она увидела вот эту вот языческую мощь всего этого – красоты человеческого тела… Вообще, она как никто видела красоту. Реальный мир ее мало интересовал. Она во всем видела нечто удивительное. Она так просто взяла и сняла, что было на самом деле. И ей это не простили. Хотя многие люди, которые носили ССовскую форму, были реальными палачами, работали в гестапо, прекрасно работали в спецслужбах после войны, в секретных службах Германии, на ЦРУ и так далее. В общем, это вопрос, конечно, большой и сложный. Может, мы не будем его та подробно затрагивать сегодня. Но вот Лени… Да, Лени.

А.ПЛЮЩЕВ: Но вот ты не боялся того, и наверняка уже это всплывало, что тебя обвинят в пропаганде фашизма?

О.НЕСТЕРОВ: Да не, ну что вы, ребята? Что вы? Это история о довоенном Берлине, это история, связанная с любовью, с музыкой. История о том, что в тоталитарном государстве могут рождаться особо яркие вещи. Мы сами с тобой жили при социализме, я сам прятал гитару под полой, я сам после работы ездил на репитиции. Мне самому смеялись в лицо и говорили – «Какой рок-фестиваль в Долгопрудном? Першинги в Европе размещают. Забудьте слово «рок» навсегда». И так далее. Ну и это история про людей, это история про историю.

А.ПЛЮЩЕВ: Тогда продолжим. Я напоминаю – у нас в гостях Олег Нестеров с отрывками из своего романа «Юбка». Смотрите видеотрансляцию на plushev.com/video, если вам интересно еще и увидеть то, что происходит сейчас в студии.

О.НЕСТЕРОВ: …«Лени, ну как твой фильм?» - спросил Макс. – «В прошлую субботу тут даже специальный номер тебе посвятили. Танцоры наклеили седые бороды, изображая подряхлевших греческих богов и пели про премьеру «Олимпии», которую, если повезет, увидят их боги внуки». «Первую часть уже собрала, за вторую сажусь в понедельник. Герберт показал мне музыку, и я под впечатлением». «Кстати, Лени, по поводу музыки – у нас для тебя сюрприз. Готовься – сегодня мы кое-что тебе покажем. Но с одним условием – ты должна ответить мне на вопрос». «Эрик, балбес, у тебя всегда один и тот же вопрос ко мне – сплю ли я с фюрером? Я не права?» Все заулыбались, Вальтер нахмурился. «Да нет же, Лени, я просто хотел узнать – ты ему уже показала?» «Ну, смотря что». Тут уж началось настоящее веселье. В кабаре перекрыли выход. До полуночи возле туалета стояли два громилы в костюмах Микки-Маусов, и у каждого на груди было написано – «15 рейхсмарок» - столько стоило теперь разок заглянуть в туалет. Завсегдатаи этот трюк знали и готовились. У барменов считалось особым шиком развести новичков так, чтобы те, накачавшись пивом, оставили этим вечером в лапах зверьков-гигантов все свои деньги. Сопровождалось все это вакханалиями на сцене и дикими плясками в зале.

«Моя жизнь должна стать приключением!» - пело несколько десятков голосов, заглушая инструменты. «Эрик, дорогой мой, если люди нравятся друг другу, то неужели им обязательно друг с другом спать? Тебе, кстати, над этим пора уже задуматься. К тому же, я не в его вкусе, а он не в моем». «А каков он на самом деле?» «О, ты не оригинален со своим вопросом. Можно, я сегодня ограничусь дежурным ответом? Он не поддается никакому определению и полон противоречий. Еще он обладает огромной силой внушения, способной переубеждать даже противников». «Гениален, но опасен», - отстучал свою депешу Георг. «Чем опасен, скажи мне?» - не выдержал Вальтер. – «Тем, что твои дети не будут до 82-го года платить ежегодно чудовищные деньги, которые непонятно кто и за что нам назначил в качестве репараций? Тем, что он прекратил 12-летнюю говорильню? Или что ты наконец-то работаешь за кульманом в бюро на Паризер-платц и создаешь для потомков город мечты, а не торгуешь угольными брикетами на Хакешир-марк? Что на своем мотоцикле ты сможешь доехать к матери под Кельн за 8 часов, а не за два дня? Или тем, что в ее деревне уже не хозяйничают французы? Мне впервые не стыдно за свою страну. Она наконец-то имеет право голоса. Да, некоторые ее ненавидят, но мы есть, с нами нужно считаться, нас в стране большинство, Георг. 92%. Пожелай-ка счастья своему народу». «Зиги, не распаляйся», - улыбнулся Эрик. Вальтера они звали не так, потому что им нравилось имя Зигмунд. Просто в конце подобных споров друзья предлагали ему встать на стул и громко крикнуть: «Зиг, хайль!» «Ковроед», - это был уже Макс. «Кто ковроед?» - удивился Эрик. «Гитлер ваш ковроед». «О, это еще одно прозвище, я и не слышал», - Хьюбер достал блокнот и стал записывать. «Шпионская морда, ты кончишь в подвалах на Принц-Альберт-штрассе» - пообещал ему Макс. – «Там таких, как ты, красивых очень любят». «Нет, правда – я знал пока только два: Барабанщик – читал, что в 20-е годы его так ваши правые называли, и еще знаю Бесноватый – но тут понятно, он в транс входит во время своих речей. Говорят, при этом человек свое будущее может видеть». «Может, он и видит. Поэтому и не ошибается никогда», - Вальтер по-прежнему хмурился. «Есть еще одно – Свинья. Так его военная фронда кличет. Вся верхушка его ненавидит. Недолго ему осталось», - прозвучал приговор Георга. «Так почему ж все-таки Ковроед?» - не унимался Эрик. «Да он ночами воет, по полу катается и ковер жрет. Совсем как жители Гавайских островов в прошедшую инициацию. Есть такая магическая практика. Говорят, очень действенная. Хочешь побеждать - пожалуйста, вали. Только коврик пожри чуток». «Парни, может, хватит уже вина на сегодня?» - улыбнулась Лени. – «Кстати, если мы вот так спокойно сидим и несем всю эту чепуху, вам не кажется, что у нас в стране все не так уж и плохо?» «Лени, а ты никогда не задумывалась, что завтра все может измениться? Причем так быстро, что проснешься – бац! – белое уже не белое, а черное…» «Макс, я в июне встречалась с Гитлером…» Макс, а за ним Георг попытались вскочить из-за стола и вскинули руки в немецком приветствии, причем оба левые. «Вот дураки-то… Все, вольно. Я заезжала к нему в Бергхоф с отчетом о Всемирной выставке в Париже». «О, да ты же у нас получила золотую медаль за фильм «Триумф воли», да еще из рук самого премьер-министра Деладье!» Намечался еще один тост, и Георг стал наполнять бокалы. «Так вот», - продолжала Лени, - «мы долго говорили… Эрик, хватит улыбаться, болван, - он, к твоему сведению, абсолютно не интересуется ни моей личной жизнью, ни моей семьей, ни друзьями, ни тем, что я люблю». «Ты бы ему обо мне рассказала», - Хьюберт манерно поправил прическу. «Теперь наедине с ним в минуты экстаза ты можешь пользоваться любым из прозвищ, которые мы любезно тебе сегодня подсказали», - мечтательно произнес Эрик. – «Ковроедушка, Свинчик…» «Дайте же ей рассказать, в конце концов!» - оборвал друзей Макс. «Макс, про белое и черное - я опять с ним начала говорить про евреев, и он опять прервал меня, сказав, что каждый раз, принимая какие-либо серьезные решения, он намеренно раскачивает внутри себя ситуацию, проверяя на прочность свои доводы, и решение принимает, когда все уже знает точно, что белое это белое, а черное это черное». Микки-Маусы отошли от туалета, музыканты удалились, спев на прощание песню «Die Nacht ist nicht allein zum schlafen»…

которая была у нас, кстати, только что, Саша.

…Это был традиционный здешний девиз. Кабаре пустело. «Ну что ж, парни, давайте наконец ваш сюрприз».

ПЕСНЯ

О.НЕСТЕРОВ: Это Сара Леандр – шведская актриса, которая в 30, по-моему, 6-м году через Швейцарию приехала в Германию. И она очень понадобилась в Рейхе в качестве замены уехавшей Марлен Дитрих. Дитрих пытались изо всей силы вернуть, она не возвращалась. А Сара Леандр, в общем, по всем параметрам подходила. Ее сделать такой нацистской дивой. Ну, то есть дивой Рейха. Она играла не в нацистских фильмах, а в основном костюмные фильмы были. То про Австралию 19-го века, то про дона Педро, куда шведка попадает на остро к пуэрториканскому олигарху, и так далее. Но она быстро сориентировалась в ситуации и стала запрашивать баснословные гонорары. Играла дважды в год в разных фильмах и очень хорошо пела. Она была очень красивая. У нее была очень сложная трагическая судьба. Понятно, что после войны ее заклеймили, но тем не менее любили до самой ее смерти. Это была Сара Леандр. Песни мы слушаем сегодня с вами в случайном порядке, не так, как они у меня в романе звучат. С твоего позволения, я продолжу.

«Когда все наконец погрузились в ее спортивный Мерседес, а вчетвером это оказалось нелегко, она спросила: «Куда?» «К нам в бюро». «Вы что, спятили? Первый час. Что вы там забыли?» «Ой, Лени, не занудствуй. Давай езжай. У тебя, кстати, есть еще один серьезный недостаток». «Какой же?» «Тебе кажется, что тебя постоянно снимает камера». Они выехали на Фридрихштрассе, Георг с Максом обогнали их на мотоцикле – оба были в каких-то чудовищных очках, но без касок. «Мы теперь играем на гитарах», - не выдержал Эрик. – «Сейчас ты увидишь нечто». «На гитарах? Вчетвером? Вы что, цыгане? Или испанцы? Вы же вообще никогда музыкантами не были. Вы же архитекторы!» «Да так получилось – Макс ездил по делам в Прагу и привез гитары нам в подарок. Сам-то он на них уж давно помешан. Ну, мы не стали домой уносить и по вечерам теперь терзаем. Попробуй постой за кульманом целый день. На мне в проекте вообще все держится. Я отвечаю за ось север-юг». «Эрик, что ты мелешь?» - не выдержал Вальтер. «Ну, не полностью, конечно. Но кто ее озеленяет?» «И чем ты планируешь ее засадить?» - поинтересовалась Лени. «Пока просто высокими деревьями. Скажи какими, внесу спецификацию». «Эрик, если на главной улице Берлина, пардон, Германя – так называлась бы столица рейха, - будут расти платаны, как на Елисейских полях, я тебя познакомлю со своей помощницей Эрной – у нее скандинавский тип красоты – сойдешь с ума». Через 10 минут они уже выгружались. Паризер-платц считалась парадной площадью Берлина – с одной стороны Бранденбургские ворота, с другой – начиналась Унтер-ден-Линден. Сюда выходили фасадами три самых важных посольства – Франции, Великобритании и США. Тут же располагался и самый дорогой столичный отель – «Адлон». Бюро Шпеера совсем недавно – в феврале этого года - разместилось в здании Академии искусств, после того, как Гитлер назначил своего любимого архитектора генеральным инспектором столицы Рейха. «Шеф нам доверяет – у меня ключи», - сказал Эрик и открыл боковой подъезд. «У нас работа творческая, а вдохновение может прийти и ночью». Неподалеку от самых Бранденбургских ворот стояли человек 10 молодых людей и девушек. «Странно все это», - подумала Лени. «Это все к нам», - предупредил Эрик. «Вы что, их пустите сюда? Разве вы их всех хорошо знаете?» «Нет, Лени, все продумано – каждый просто скажет пароль и войдет». «Безумцы! Вам же по 30, а вы все в войну играете! Я завтра все расскажу Альберту». Люди подтянулись. Глядя на них, Лени успокоилась. В любом городе мира в любой исторический отрезок таких лиц найдется сотня-другая, не больше. Их глазами история разглядывает то, что ей пока в диковинку.

Но тут Лени по-настоящему и разволновалась. Конечно, она знала, на что способны ее друзья. Хоть они и были совсем разные, могли на спор вполне правдоподобно изобразить бандитов из Кройсберга или стать абсолютно невыносимыми, как сегодня. Но красоту они чувствовали и ловили, как никто. Охотились за ней, находил ее во всем, где только можно было найти. Шпеер поэтому и пригласил их к себе в бюро. Вальтер с Георгом знали его давно…

Давай мы этот кусочек про…

Бюро Шпеера пользовалось славой надежного и безопасного прибежища для творческих людей, ценящих свободу слова и взглядов. Шпеер умудрился выторговать у Гитлера право выбирать сотрудников по собственному разумению, сославшись на то, что все талантливые партийцы уже где-то себя нашли, а работать с кадрами второго эшелона над таким проектом недопустимо. Как-то раз под действием эйфории, когда Германия окончательно вернула себе Рейнскую область, Вальтер собрался вступить в НСДП и спросил у Шпеера рекомендацию. «В партию? Это еще зачем? Довольно с вас, что я там состою». Этот ответ шефа еще более воодушевил творческий персонал. Сам Шпеер, получив от Гитлера важное задание по реконструкции Берлина, остался в статусе независимого архитектора и был освобожден от обязанности информировать партию и город о своих планах. Он поступил в непосредственное распоряжение фюрера, и так как они оба люто ненавидели чиновников, бюро Шпеера не было включено в систему городского управления, а действовало как большой и независимый исследовательский институт.

Не сказать, чтобы четверка была абсолютно довольна тем, чем занималась. Скорее они пытались найти в идеях, которые им периодически спускал шеф, хоть какую-то правду. Ему ведь тоже приходилось нелегко. Как только Гитлер приезжал в Берлин, он приходил в бюро почти каждую ночь, благо от веранды рейхской канцелярии было пять минут ходу садами. Он приходил один, и они засиживались со Шпеером до утра.

Каждый из входящих что-то шептал на ухо Максу. «И какой у вас сегодня пароль?» - спросила Лени Вальтера. «Как всегда, экзотический – игуана». «Игуана? Почему?» «Эрик читает сейчас «Жизнь животных» Брэма. «А как же охрана?» «Да я сам охрана», - улыбнулся Макс, пропустив последнего гостя. – «Ты думаешь, почему Ковроед потребовал под наше бюро именно это здание? Чтобы проникать сюда незаметно для глаз общественности. Он и проход в стене министерских садов распорядился сделать, и дорожку из гравия насыпать. Последнее время он водит сюда свое застольное общество – тех, с кем ужинает и ночами время за разговорами коротает. Берут связку ключей, фонарики, и наш шеф приводит всю эту гоп-компанию сюда макет показывать. Естественно, Гитлер сразу же ночную охрану распорядился убрать, сказав, что в этом здании в самом сердце Рейха можно опасаться лишь привидений, а с ними он и сам как-нибудь договорится».

Поднялись наконец на третий этаж. В широком проходе, растянувшись на несколько бывших выставочных залов, стоял огромный 30-метровый макет. Вернее, огромным было пока только его основание, а застроена только небольшая центральная часть. Он и сразу прошли в дальнее помещение, где и располагались рабочие места архитекторов. Свет не включали. Ограничились только несколькими свечами. Четверка вытащила брючные ремни, нацепила на них гитары, даже не пробуя их настроить, и без предупреждения заиграла. Игрой, конечно, это было назвать сложно. По крайней мере, на взгляд цивилизованного европейца. Это было чем-то невообразимым. Первое время попросту нелепым, потому что они поймали какой-то монотонный ритм, и через минуту их нельзя уже было спокойно слушать – они стояли, покачиваясь, и все как один были в трансе. Мало того, в трансе были уже почти все присутствующие. Макс и Вальтер разлетались и сходились какими-то потусторонними мелодиями. Георг протягивал совсем уж минималистичные коленца, причем на его гитаре не было двух самых тонких струн – их он, видимо, снял, чтобы не мешали. А Эрик вообще издавал звуки, лишь постукивая руками по деке. «От струн мои пальчики грубеют, а киски моих подружек этого не любят», - объяснял он Лени позже. В какой-то момент Лени показалось, что время остановилось. Потом она перестала чувствовать свое тело. Потом с очевидной ясностью пришла мысль, что в мире не существует неправильных нот и аккордов. На нее словно водопадом что-то лилось с небес, и казалось, что это будет длиться вечно и никогда не закончится. Она мгновенно увидела свой будущий фильм – от начала и до конца. Ей даже показалось, что еще немного, и она вдруг в одночасье поймет какой-то древний язык. Вальтер пел. Песней в обычном понимании назвать это тоже было трудно. Фонемы продолжали мелодию, слова складывались и рифмовались сами по себе, а чаще звучали совсем без рифмы. Иногда только губы не успевали за сердцем, и через какие-то фразы он просто перескакивал. Смысл их был таков, каким, возможно, будет смысл тех последних слов, которые услышит человек, умирая.

Сколько все это длилось, сказать сложно. Музыка то срывалась почти в шум, то была настолько тихой, что казалось, тише этих звуков мир не знает. Потом они остановились. Прошел ровно час. Трудно было пошевелиться и невозможно было что-то сказать. Гости растворились, как тени. Остались только Лени и Хьюберт. Парни сидели молча и были счастливы. Лени подошла и поцеловала каждого в губы…

А.ПЛЮЩЕВ: Ты знаешь, мы с тобой не определили то, что мы будем слушать дальше.

О.НЕСТЕРОВ: А давай в случайном порядке. Давай мы заведем, например, трэк № 9.

ПЕСНЯ

О.НЕСТЕРОВ: Звучал знаменитый дуэт «В ванной» - двух самых любимых в народе актеров – Хайнса Рюмэна и Ганса Альберса. Это я это уже к другому куску перешел.

…Прошлогодняя комедия, где огни играли двух английских сыщиков-неудачников, побила все мыслимые рекорды по сборам. Чтоб как-то свести концы с концами, главные герои переодевались в знаменитых детективов – Шерлока Холмса и Доктора Ватсона, вскакивали на ходу в уходящий в Париж ночной экспресс и оказывались на проходящей там всемирной выставке. Они помогали двум хорошеньким сестренкам вернуть похищенные редкие марки, сами при этом не раз попадая в нелепые и опасные ситуации. Причем за ними с интересом на протяжении всего фильма наблюдал их создатель – Артур Конан-Дойль. Они даже не подозревали, что взятые ими напрокат персонажи не существуют в природе, а просто литературная выдумка. Один из самых ударных, когда публика в кинотеатрах валилась со стульев от хохота, был их незатейливый дуэт «В ванной» - сидя в ней вдвоем, они строили хитроумные планы…

Собственно говоря, сейчас и прозвучала песня, где Рюман и Альберс поют этот знаменитый дуэт «В ванной». К сожалению, Саш, знаешь, я как-то не рассчитал и не смог еще один интересный фрагмент прочитать про «свинг югенд» - про свингующую молодежь…

А.ПЛЮЩЕВ: Да мы его сейчас прочитаем – у нас есть немного времени.

О.НЕСТЕРОВ: Да, давай, может быть, мы тогда начнем. Про свингующую молодежь Третьего Рейха. Сейчас. Тогда сколько успеем. Ты тогда меня останавливай.

…В пятницу встретились в Дельфи-Палас – это был большой клуб, где регулярно собирались берлинские любители свинга на свои танцевальные вечера. Они называли себя Swing-Jugend, в противовес вызывающей у них постоянные насмешки заорганизованной молодежи из HJ – Hitler-Jugend, но чаще и с большей любовью представлялись как Swing Kids. Приветствовали друг друга “Swing Heil!”, а при встрече на улицах, в качестве пароля насвистывали первые нотки из заранее оговоренных джазовых стандартов. Парни, соответственно были Swing-Boy, девушки Swing-Girl или Swing-Puppe, а самые сексуальные из них получали титул Jazz-Katze. Свободная любовь здесь приветствовалась, и, видимо, поэтому инициатива провести вечер среди этой экзотики принадлежала эрику. Он рассказал Лени о новой моде, пока они ждали людей на улице. Эпидемия началась в Гамбурге. Там, в портовом городе новая власть была традиционно слаба, вот и пошло-поехало. Сначала возникло кафе Хайнца, где танцевали только свинг, потом почти каждый месяц на свет стали появляться экзотические «Черчилль-Клаб» или «Энтони Свингерс». Английские политики неожиданно становились модным атрибутом. При любой погоде свинг кидс носили большие зонты. Это был величественный и непременный арт-объект, а все потому, что такой зонт был у британского министра Энтони Идена. Из накладного кармана пальто должна была непременно торчать иностранная газета. Их постоянно высмеивали в прессе, рисовали карикатуры и писали фельетоны, называли жаргонными словечками – «Schwurf» (тунеядец) или «Tangobubis» – в определенных обстоятельствах им моментально приходилось маскироваться под танцоров старомодного танго. Важнее танцев для них была только музыка.

Владельцы патефонов составляли особую касту. Они регулярно встречались где-то в центре и обменивались новыми пластинками с настоящим свингом – как американского, так и европейского происхождения. Оркестры Европы в начале 50-х взяли за образец американский джаз и стали развивать его на свой вкус. Музыка, на взгляд Лени, получалась не такая сладкая и ритмически более акцентированная. Все чаще и чаще она звучала по радио и в кино, выходя за рамки старомодного направления. Помимо немногочисленных «детей свинга», под нее стала танцевать нормальная немецкая молодежь. Видя растущую популярность и помня, что у истоков жанра стоит еврей Гудман и негр Армстронг, доктор Геббельс тем не менее поначалу распорядился никаким образом джаз не запрещать – «задавим пропагандой» - пообещал он. Появились плакаты с чернокожими музыкантами, похожими на обезьян, у которых ко всему прочему были желтые шестиконечные звезды на пиджаках. А музыке, не долго думая, присвоили статус дегенеративной. Но борьба шла вяло. Даже вроде как джаз официально запретили на радио в 35-м году, публика все равно хотела слышать эту музыку, везде – и в кино, и на радио станциях. И все продолжалось по-прежнему.

Кульминацией стала Олимпиада в Берлине. Джаз хлынул потоком – и родной, и заграничный. В столице укрепила позиции свингующая молодежь. И этот доктор, по-видимому, по-настоящему испугался и изменил спокойную политику в этом вопросе. Но было уже поздно. Как понять – джаз это или современная немецкая музыка танцевального стиля? Проверяющие из PROMI – так называли министерство пропаганды…

Заканчиваем?

А.ПЛЮЩЕВ: И что с ними случилось?

О.НЕСТЕРОВ: С ума сходили. Тогда было решено выносить решение по расовому признаку – если композитор или исполнитель еврей или негр, стало быть, эту музыку следовало исключать.

Но тут под угрозой оказался репертуар – все самое лучшее было написано как раз не арийцами. Тогда в ход пошел официальный плагиат. Излюбленным трюком стало – в обход цензуры менять английские названия на немецкие. «Tiger rap» становился schweizer Panter, а из еврейской песни «Джозеф, Джозеф» получилась отличная композиция – «Sie will nicht die Blumen und Schokoladen».

А.ПЛЮЩЕВ: Это Олег Нестеров прочитал вам на ночь сказку. Действительно, сказка. Я прочитал ее в рукописи, можно сказать. теперь она есть в книжке. Уже можно купить, да?

О.НЕСТЕРОВ: Уже можно ее купить.

А.ПЛЮЩЕВ: А саундтрек вместе с ней продается?

О.НЕСТЕРОВ: Саундтрек продается и отдельно и частично вместе с тиражом книги.

А.ПЛЮЩЕВ: Где ты набирал саундтрек?

О.НЕСТЕРОВ: Ты знаешь, я просто собрал всю музыку, которую где-то нашел. И я ее не слушал, и когда приехал в литературную ссылку в Хорватию, где говорил три слова в день и ни с кем не общался, жил на берегу моря, я слушал только немецкую музыку, и, в общем-то, она стала впрыгивать ко мне на страницы романа и даже часто определяла сюжет.

А.ПЛЮЩЕВ: Стал слушать – а откуда? Вот где брал-то?

О.НЕСТЕРОВ: В Берлине в первую очередь, конечно. Там есть отличный магазин – «Дусман», и в этом «Дусмане» отличный выбор той старой берлинской музыки довоенной.

О.НЕСТЕРОВ: Но ты теперь уже стал серьезным писателем? То есть есть задумка следующей книги?

А.ПЛЮЩЕВ: Саш, ты знаешь, да, я каждые 10 лет меняю валентность. Сначала я был артистом, потом артистом плюс продюсером, потом стал через 10 лет артистом, продюсером и еще и писателем. Не относитесь к этому, как вот – музыкант написал книгу. Нет. Я, извините, поймите меня правильно, я теперь еще и писатель. И это моя не последняя книга. У меня есть еще один замысел. Это Москва, 1962-й год – никакого отношения к музыке не имеет. Но там такая же достаточно свирепая по-хорошему идея, и такая неожиданная трактовка исторических событий, не очень политическая. Хотя и политика там тоже играет какую-то роль.

А.ПЛЮЩЕВ: Спасибо большое Олегу Нестерову. Те, кто интересуется историей и музыкой и этим переплетением, смотрите книжку «Юбка», которую Олег Нестеров сегодня частично нам представил. Благодарю его за это.

О.НЕСТЕРОВ: Спасибо, Саш.

А.ПЛЮЩЕВ: Я надеюсь, еще как-нибудь мы встретимся. Почитаем роман… как там – «Москва, 1962-й год»?

О.НЕСТЕРОВ: Нет-нет, название еще не готово.

А.ПЛЮЩЕВ: Ну, я не про название. Пока Германия, я тут еще одну песню выбрал нам напоследок, случайным образом. Все, счастливо, пока. До следующей недели.

ПЕСНЯ