Татьяна Щепкина-Куперник, российский и советский писатель, драматург, правнучка великого актера Михаила Щепкина, поэтесса, переводчица - Борис Любимов - Наше все - 2009-08-09

Е. КИСЕЛЁВ: Я приветствую всех, кто в эту минуту слушает радио «Эхо Москвы». Это действительно программа «Наше всё» и я её ведущий Евгений Киселёв. Мы продолжаем наш проект. Мы пишем историю Отечества в лицах в ХХ веке. Мы идём по алфавиту, от буквы «А» к букве «Я», и дошли до буквы «Щ». Очередная программа на букву «Щ» сегодня посвящена Татьяне Щепкиной-Куперник. Я напомню, что в качестве героя одной из трёх наших программ на букву «Щ» её выбрали вы, уважаемые радиослушатели. Это не мой каприз, хотя я выбираю одного из героев, но мой выбор лежал в другой плоскости, надеюсь, что наши постоянные слушатели слышали программу, посвящённую украинскому политику, многолетнему лидеру Украины, когда она была республикой в составе Советского Союза Владимиру Щербицкого. Щербицкого выбрал я, а Щепкину-Куперник выбрали вы.

Так что, как любит говорить главный редактор «Эха» Алексей Алексеевич Венедиктов, не говорите потом, пожалуйста, что навязали вам героя. Это ваш выбор. И, как всегда, в начале выпуска коротко напомним биографию нашей героини.

ПОРТРЕТ В ИНТЕРНЕТЕ ЭПОХИ

Татьяна Щепкина-Куперник, поэтесса, писательница, драматург, переводчица родилась в 1874 году в семье известного киевского адвоката Льва Куперника. Вторую половину своей двойной фамилии она взяла в честь своего знаменитого прадеда – великого русского актёра – Михаила Щепкина. Татьяна Львовна рано увлеклась литературой, уже в 12 лет она сочиняла стихи, а когда ей исполнилось 18 на сцене Московского Малого Театра была поставлена её пьеса «Летняя картинка». Но больше всего успех сопутствовал Щепкиной-Куперник на ниве переводческой деятельности.

Россия до сих пор знает в её переводах многие произведения Шекспира, Лопе де Вега, Мольера, Шеридана. По выражению Евгения Евтушенко, посвятившего Татьяне Львовне раздел своей нашумевшей и неоднозначной антологии русской поэзии Щепкина-Куперник прожила две разные жизни. Одну в дореволюционной области, декадентскую, одну в зрелости – советскую. Татьяна была хороша собой, темпераментна и бурлила необузданными страстями. Благодаря чему получила известность не только как литератор, но и как героиня богемных скандалов и слухов о бурных романах со знаменитыми людьми своего времени.

В начале 90-х годов XIX века, вместе со своей тогдашней подругой актрисой Лидией НЯврской, она оказалась участницей любовного треугольника с Антоном Чеховым. В известной биографии Чехова, принадлежащей перу английского литературоведа Дональда Рейхельда, этому роману посвящено немало страниц. Щепкина-Куперник имела репутацию Сафо номер один Петербурга, и вдруг ошеломила всех замужеством с питерским Дон-Жуаном номер один – адвокатом Николаем Полыновым.

В советское время Щепкина-Куперник превратилась во всеми уважаемую литературную даму старшего поколения, которую чествовали на сцене МХАТа, которой вешал на грудь ордена всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин. В конце жизни, а умерла она в 1952 году Татьяна Львовна Щепкина-Куперник опубликовала несколько книг-воспоминаний, являющих собой лучшие образцы русской мемуаристики.

Е. КИСЕЛЁВ: А теперь хочу представить вам моего сегодняшнего гостя. Здесь, со мной в студии, напротив меня Борис Любимов, ректор театрального училища имени Щепкина, в просторечье «Щепка», есть «Щука», Вахтанговская школа, есть «Щепка», школа Малого Театра, хотя официально такого статуса у вашего Училища нет. Кроме того, театровед, профессор ГИТИСа, заведующий кафедрой истории театра России, культуролог, зам. художественного руководителя Малого театра. Перечислил Ваши регалии, Борис Николаевич. А теперь давайте про Щепкину-Куперник, потому как для меня, честно говоря, это был совершенно неожиданный выбор.

Всё-таки, есть такой персонаж в нашей отечественной истории, в том числе в истории театра, мимо которой пройти невозможно, потому что её устами в некотором смысле рассказаны многие классические произведения.

Б. ЛЮБИМОВ: Совершенно верно.

Е. КИСЕЛЁВ: И мы знаем Шекспира, Ростана, Шеридана, Мольера, Лопе де Вега в изложении русским языком Татьяны Щепкиной-Куперник. Но я думаю, что наших слушателей заинтересовало не только этот вклад в литературу, а её бурная биография, где был и роман с Чеховым, и многие прочие скандальные истории, которые сопровождали её в первой половине жизни, когда она была одним из главных персонажей литературной и театральной богемы.

А потом неожиданно наступила вторая половина её жизни, где она была едва ли не полуофициальным классиком литературы и театра.

Б. ЛЮБИМОВ: Да, таким уж совсем классиком она не стала. Хотя она получила звание Заслуженного деятеля искусств, хотя она получила году в 1945 орден Трудового Красного знамени, не Орден Ленина, но, тем не менее, орден. Но в году 1946 моего отца, который был очень хорошо с ней знаком, вызывали в соответствующие органы…

Е. КИСЕЛЁВ: Два слова о Вашем отце.

Б. ЛЮБИМОВ: Мой отец – переводчик Николай Михайлович Любимов. Но в те годы, когда он с ней познакомился, он жил в одном доме с ней. Это дом Ермоловой, тот дом, в котором и она жила со второй половины 30-х годов. Дело в том, что дочка Ермоловой Маргарита Николаевна была крёстной матерью у моего отца. И когда он поступил в Москве в 30-ом году, он прожил до ареста, до ссылки, четыре года, обучаясь в институте иностранных языков, просто стена в стеночку с ней. Поэтому сохранились её автографы у меня дома, теперь уже в моей библиотеке, и письма, и там открытка моей старшей сестре, которой было два года. Теплейшие отношения.

И в 1946 году его вызывали в соответствующие органы, интересуясь салоном Щепкиной-Куперник. Дело в том, что тогда, в 1946 году как раз в известном докладе Жданова было сказано про салон поэтессы Ахматовой, и очевидно этот термин запал в душу и вполне возможно, что могли бы и старушку, которой было тогда за 70 лет… Ну и бог миловал. Не могу сказать, что он была такой абсолютно лёгкой жизни. И сам факт, что она жила в доме Ермоловой, у неё в Москве не было своей квартиры, она перебралась сюда, они жили дружно. Она не стала лауреатом Сталинской премии, в высшие эшелоны литературной власти она не попала.

Но, уйдя от литературы, которая, я бы так сказал, сейчас переоценивая её поэзию, прозу, драматургию, с авторской, личную, что она писала в конце XIX века, в начале ХХ века. Не без успеха шли спектакли в Малом театре, но уж больно сильное было поколение. Её сверстники в поэзии Бунин, Кузьмин, Брюсов, Волошин, Блок, Белый, Гиппиус, Горький, Куприн, Леонид Андреев, с ними ей тягаться было невозможно. И после революции она потеряла в большой мере своего читателя.

А как переводчик, знавший немалое количество языков, включая и польский, и украинский, не говоря уже о всех остальных европейских, и обладая несомненным даров версификации, она правда подарила читателю… Шекспир ей меньше удавался, а Ростан изумителен, «Мизантроп» Мольера, и «Учитель танцев», который 40 лет на сцене театра Советской Армии шёл в её переводе, это её поздняя старость дала возможность. И мемуаристика – это тоже достаточно интересно.

Е. КИСЕЛЁВ: Да, говорят, что её мемуары… Я, к стыду своему должен признаться, что мемуары Щепкиной-Куперник мне ещё предстоит прочитать, но я от многих слышал совершенно превосходные отзывы о том, насколько это остро, метко, интересно её воспоминания о современниках, о Чехове в том числе.

Б. ЛЮБИМОВ: Да, конечно. Первое издание было в 1928 году, «Театр в моей жизни» - это 1948 год. Затем вышел посмертно, после смерти её, том воспоминаний. Конечно, печать времени наложилась и в том смысле, что не всё до конца сказано. Да и никакой мемуарист так часто исповедуется до конца, с одной стороны. А с другой стороны какие-то две-три фразы, которые сегодня… я недавно совсем перечитывал, да и время от времени обращаюсь по делу. Нет, это достаточно в её подхалимаже, в заискивании перед властью, не упрекнёшь. Они написаны достаточно честно.

Е. КИСЕЛЁВ: Насколько объективно? Знаете, ведь любой историк, неважно, историк театра или вы специалист по политической истории современности, знает, что есть такая поговорка, что «врёт, как мемуарист».

Б. ЛЮБИМОВ: Так конечно. Я думаю, что они прежде всего, как…

Е. КИСЕЛЁВ: И какая мотивация? Ведь у каждого человека, садящегося за мемуары, есть, как правило, внутренняя мотивация – изложить свою версию событий. Это скорее свойственно политикам. Поразмышлять над тем, что в жизни удалось и что не удалось. Это скорее свойство рефлектирующих литераторов. Рассказать о своих научных спорах с коллегами, скорее свойственно мемуарам учёных, которым не удалось обо многих вещах подискутировать публично.

Б. ЛЮБИМОВ: Мне кажется, тут я не берусь судить, так получилось, что я мог бы с ней познакомиться, если хотя бы на год, на два старше был, она скончалась, когда мне было пять лет. Я в дом этот Ермоловский попал и ночевал там многажды, но уже после её смерти. А вообще, воспоминания писались на глазах моего отца, который сам потом написал воспоминания, одна из глав посвящена как раз Щепкиной-Куперник. Она к советской власти относилась с полным пониманием того, что она собой представляет. Но для неё та сфера культуры конца XIX, начала ХХ века, к которой она была причастна, конечно, избирательна.

Для неё футуризм, Мейерхольд, как поздний, советский Мейерхольд, авангардист ей чужд. Она его очень ценила, как постановщика «Дон-Жуана» и «Маскарада» в Александрийском театре. Но Художественный и Малый театр сохранить первозданное своё впечатление об этой культуре, она это и постаралась сделать. То, что она была здесь объективно, конечно. Она очень не любила Немировича-Данченко. И он практически не упоминается в её книгах.

Е. КИСЕЛЁВ: А почему она не любила?

Б. ЛЮБИМОВ: Она считала, что он несправедлив по отношению к одной из актрис Художественного театра, которую она ценила.

Е. КИСЕЛЁВ: Это о ком речь?

Б. ЛЮБИМОВ: Актриса Бутова была, действительно, очень хорошая актриса. Она считала, что Бутова могла бы получать больше ролей.

НОВОСТИ

Е. КИСЕЛЁВ: Мы продолжаем очередной выпуск программы «Наше всё» - сегодняшний эфир посвящён Татьяне Щепкиной-Куперник. Я напомню, наш проект добрался, ни шатко ни валко – уже который год он продолжается – и вот на исходе последнего года он добрался до буквы «Щ», конец уже близок – на букву «Щ» у нас три героя, и среди них Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, поэт, переводчик, театральная деятельница, современница Чехова, Станиславского, Горького, Немировича[-Данченко], Качалова, и многих-многих других великих.

Вы сами выбрали её во время нашей традиционной программы, когда мы голосуем в прямом эфире из предложенного списка, путём телефонного голосования выбираем одного-единственного героя.

Сегодня о Татьяне Львовне мы беседуем с Борисом Николаевичем Любимовым, историком театра, ректором Театрального училища им. Щепкина, заместителем художественного руководителя Малого театра и, заодно, ещё и заведующего кафедрой истории театра бывшего ГИТИСа, который теперь называется – не могу к этому привыкнуть…

Б. ЛЮБИМОВ: И я тоже…

Е. КИСЕЛЁВ: … «Российская академия театрального искусства» - РАТИ. Так вот, мы остановились на том, что Татьяна Львовна любила Чехова – значительная часть её воспоминаний посвящена Антону Павловичу – чуть подробнее можете рассказать – что там была за история отношений?

Б. ЛЮБИМОВ: Вы знаете, если судить по её воспоминаниям, то отношения были чисто дружескими. Ну, да и кто бы, скажем, в 1930-х годах, позволил написать как-нибудь иначе?

Во-первых, я думаю, что она этого не очень бы и хотела. Во-вторых, жива Ольга Леонардовна [Книппер-Чехова], о которой она, кстати, тоже написала несколько тёплых слов. А в-третьих, это ведь надо было бы ещё и доказать – что там «что-то было» - хотя в свете последних изысканий, вроде как получается, что «что-то действительно было».

По воспоминаниям её, она, мне кажется, очень … - очень, мне кажется, они важны. Она описывает «Мелиховский» период жизни Чехова. Сейчас, когда – не будем забывать, что прошло 70 лет – больше- после того, как эти воспоминания были опубликованы. С тех пор огромное количество писем опубликовано, огромное количество исследований, в том числе, и биографических – отечественных и зарубежных, и так далее.

Семьдесят лет назад она безусловно внесла какую-то свою нотку в восприятии Чехова, в частности – конечно, это может быть субъективно – но с другой стороны, она немножко заступилась за его родителей. Вот мы привыкли к тому, что, скажем та, мать совсем «тёмная», а отец – таганрогский мещанин, который порол всех своих детей, который заставлял их, там, с утра молиться, ходить в церковь, и так далее, и так далее – вот такое немножко такое «пятно» на биографии Чехова.

Она не пытается это оспорить, она просто пытается – мне кажется, аргумент довольно любопытный – то, что Чехов после смерти продал Мелихово, не мог там жить. Он, наверно, всё по своих родителей понимал, но всё равно их любил. Это некий такой чуть более стереоскопический образ родителей, благодаря воспоминаниям Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник – по-моему, появляется.

И чеховский юмор – ну, сейчас мы, опять-таки, к нему привыкли – возьмите любое письмо, любую биографию, и так далее, и так далее. Она была одной из тех, кто создавал первое впечатление о Чехове – что оно, конечно, менее жёстко, чем, скажем, выглядит в последних биографиях – это правда. Но и странно было бы, чтобы пожилая женщина – на склоне лет – стала бы докапываться, так сказать, до каких-то таких черт характера Антона Павловича, которые он и сам не очень старался [скрывать]. Не принято было ещё в то время писать такую «последнюю правду», в особенности, о людях, которых ты любишь.

Е. КИСЕЛЁВ: Ну, тем не менее, существует версия – и тут мы, в общем, вступаем на такую…

Б. ЛЮБИМОВ: Скользкую, довольно..

Е. КИСЕЛЁВ: Почему «скользкую»? На самом деле, в этом - в некотором смысле – мне кажется – отражена эпоха, эпоха «Серебряного века», где рухнули вдруг, да? – все, казавшиеся ещё недавно незыблемыми ограничения, когда общество, в некотором смысле, ещё упивалось свободой, порой понимая её как вседозволенность, порой сама богема театральная, культурная - раздвигала вот эти границы, рамки, дозволенного, да?

Ну, вот, скажем, так – некоторые исследователи, некоторые мемуаристы, пишут о Щепкиной-Куперник как о Московско-петербургской Сапфо №1 – то есть, у неё были романы не только с мужчинами, но и с женщинами. И это, в общем, в некотором смысле, символ времени, потому что не одна такая была, да?

Б. ЛЮБИМОВ: Ну, конечно.

Е. КИСЕЛЁВ: Начать с [Марины] Цветаевой, правда?

Б. ЛЮБИМОВ: Ну, конечно… Ну, тогда уж сразу начать, хронологически, безусловно со Щепкиной-Куперник – если это так…

Е. КИСЕЛЁВ: Нет, я имею в виду, не по времени, а по масштабу.

Б. ЛЮБИМОВ: По масштабу, да. Ну, скажем, да… Да, конечно! Если говорить о Чехове, то он, собственно, в этот Серебряный век ещё не очень заглянул – умер в начале 1904-го года – если считать Серебряным веком - так, в узком смысле, между двух революций, то вот эта атмосфера, о которой Вы говорите, она, конечно, больше… - ну, вот это десятилетие между 1904-м и 1914-м [годами] – ну, и дальше, так сказать….

Хотя конечно хронологию здесь никто не поставит, и раньше тоже… Тут, что называется, «когда свечу не держал»… Некоторые в творчестве её, в мотивах её творчества, это никак не отразилось. По-моему.

Если говорить о её подруге Яворской, актрисе, - ну, отношения – опять-таки, судя по тому, что она пишет в воспоминаниях, очень тепло, но отнюдь не интимно. Здесь, знаете… всё-таки – это сто лет назад – немножко было по-другому. Человек сам о себе рассказывает. Он сам рассказывает на страницах, там, тех или иных глянцевых журналов про свою первую жену, про вторую, про третью – про любые интимные подробности – и строение тела, и так далее.

Тогда – люди вели себя, может быть, так же, как и мы, но не так об этом рассказывали, скажем так. Поэтому и достоверность этих суждений – она, всё-таки, достаточно…

Е. КИСЕЛЁВ: Но слухов ходило немеряно.

Б. ЛЮБИМОВ: Конечно.

Е. КИСЕЛЁВ: О якобы бурном романе между Татьяной Львовной, которой тогда было совсем немного лет. Это было знакомство и период увлечения Чехова Татьяной и Лидией приходится на 1893 год.

Б. ЛЮБИМОВ: Ей 19-20 лет.

Е. КИСЕЛЁВ: Она была хороша собой.

Б. ЛЮБИМОВ: Вы знаете, она была маленькая, коротконогая, но, судя по всему, достаточно пикантная, как сказали бы тогда. Она и начинала…

Е. КИСЕЛЁВ: Ну, тогда ценился другой тип женской красоты, правда?

Б. ЛЮБИМОВ: Конечно. Поэтому и актёрская судьба её не сложилась. Она ведь начинала…

Е. КИСЕЛЁВ: И Яворская же тоже была маленькая, пухленькая, и если посмотреть на фотографии Чехова, фактически тот же типаж женской красоты.

Б. ЛЮБИМОВ: Да, ну, Антон Павлович в этом случае, если верить последним изысканиям, в этом смысле он разные типы женской красоты любил. И был в этом смысле достаточно всеобъемлющ. Он писал о ней в письмах достаточно иронично, масштабы её литературного дарования уж точно не преувеличивал, но какую-то струну в их взаимоотношениях…

Е. КИСЕЛЁВ: Да, он написал в своё время о ней, в книге Дональда Рейхельда цитируется, по-моему, письмо его, где он пишет кому-то, что у неё только 25 слов – упоение, моление, трепет, лепет, слёзы, грёзы. И вдруг он дальше пишет: «И она этими словами пишет чудные стихи». С одной стороны иронизирует и уничижительно о ней пишет, и вдруг «чудные стихи». Признаёт, что из каких-то простых вещей, сразу вспоминается ахматовское «Ах, если б знали, из какого сора…» и вдруг признаёт за ней поэтический талант.

Б. ЛЮБИМОВ: У неё стихи, мне кажется, действительно были достаточно… Некоторый налёт литературных штампов конца XIX, начала ХХ века был. И словарь действительно не разнообразен. Как раз отец мой в воспоминаниях пишет о ней, что она в быту, в устной речи очень легко пользовалась и прибаутками, и рассказами. «Гости-дорогие, приходите, вот рагу, не пожелаешь и врагу». Любила разыгрывать. Она себя, как литератор, свой словарь и свои сюжеты очень суживала.

Поэтому у неё стихи, которые пользовались неким успехом, печатали чтецами-декламаторами, читались…

Е. КИСЕЛЁВ: Чуть ли не народные песни.

Б. ЛЮБИМОВ: Да. Но как литератор она выразила себя в переводе гораздо в большей степени. А дар несомненный был.

Е. КИСЕЛЁВ: И вот, тем не менее, такая она маленькая, пухленькая, и это видно на репинском портрете, известный её позднейший портрет, написанный где-то в году 1914, накануне или уже с началом Первой мировой войны, где ей уже лет 40. Видно, что она уже не молода, но, как говорится, женщина со следами былой красоты. И вот с Лидией Яворской они завязывают то ли платонический, то ли не платонический роман с Чеховым, которого они даже прозвали в честь адмирала Фёдора Авелана Авеланом. Почему Авеланом? Потому, что в 1893 году русского адмирала Фёдора Карловича Авелана и его эскадру чествовали в Париже и там были слава, вино, женщины.

И Чехов тоже вступал в зенит славы и был окружён той самой атмосферой, где вокруг него было множество почитательниц его таланта, вино текло рекой и звучали превосходные речи в его честь. Кстати, Яворская была актрисой театра Корш. Вот два слова, что это был за театр? И кто это был – Фёдор Корш.

Б. ЛЮБИМОВ: По нашим временам мы бы назвали его продюсером или менеджером. Он один из первых частных предпринимателей театральных предпринимателей. Театр его там, где сейчас находится театр наций, а где когда-то был филиал Художественного театра. Его так часто и называли старики.

Е. КИСЕЛЁВ: Сейчас это Петровский переулок, если мне память не изменяет.

Б. ЛЮБИМОВ: Да, пожалуй. Да, да, да.

Е. КИСЕЛЁВ: Который соединяет…

Б. ЛЮБИМОВ: Петровку…

Е. КИСЕЛЁВ: …с Большой Дмитровкой.

Б. ЛЮБИМОВ: Совершенно верно. До переименования 1991 году улица Москвина.

Совершенно верно. Там такое здание, комод в псевдо-славянском стиле, красное здание, чем-то напоминающее здание… в том же стиле, что и Исторический музей, что и бывший музей…

Б. ЛЮБИМОВ: Замечательная сцена! И большая трагедия, что этот театр практически не функционирует. Акустика там не хуже, чем в основном здании Художественного театра, а он необыкновенно удобно…

Е. КИСЕЛЁВ: Простите, кому он принадлежит теперь?

Б. ЛЮБИМОВ: Это Театр наций.

Е. КИСЕЛЁВ: Евгений Миронов.

Б. ЛЮБИМОВ: Совершенно верно. Но сцена не функционирует с момента ремонта, года с 1988-го. У него в театре, кстати, уже после революции театр назывался «Театр б. Корша», театр бывшего Корша. Оттуда в Художественный театр пришли такие изумительные актёры, как Анатолий Кторов, Борис Петкер, Вера Попова. Премьеры выходили там каждую неделю. Театр, который был рассчитан на зрительский успех, антрепризы, вот такая, как сегодня она упоминается, одними употребляется это слово в положительном смысле, другими в отрицательном. К нему от носились с одной стороны снисходительно, а с другой стороны ходили, потому что всегда некий успех в нём был.

И конечно, Яврская не стала актрисой большой. А вот всё-таки, её из истории театра совсем не выкинешь, и воспоминания Татьяны Львовны, где она пишет о ней достаточно сдержанно…

Е. КИСЕЛЁВ: Она же из Киева была?

Б. ЛЮБИМОВ: Да.

Е. КИСЕЛЁВ: Она была представительницей киевской театральной школы.

Б. ЛЮБИМОВ: Я затрудняюсь Вам сказать, я думаю, что школы, как таковой, она там и не получила. Просто вышла как провинциальная актриса. Но играла. В «Ростане» прославилась, играла Сирано, хотя Татьяна Львовна пишет, она предпочитала мужчин, которые играют Сирано. И ещё штрих существенный, который слушателям был бы не безлюбопытен, при всём при том, было или не было того, о чём мы с Вами говорим, Татьяна Львовна очень любила своего мужа, адвоката Николая Борисовича Полынова.

Е. КИСЕЛЁВ: Ну да. Несмотря на то, что было много разговоров о тройственном союзе, тем не менее, не долго продолжавшемся, но некие отношения были в треугольнике Яворская-Щепкина-Куперник-Чехов. Потом утверждали, что был ещё один, другой актрисы Марии Крестовской и её мужа Картавцева, тройственный союз, где тоже, якобы, участвовала Татьяна Львовна. И отдельная история была с Маргаритой Зелениной, дочерью Ермоловой, почему и возник Ермоловский дом в её судьбе. Но тем не менее, действительно был адвокат Полынов, который считался одним из самых знаменитых сердцеедов, Донжуанов с большой буквы своего времени.

И вдруг такой мезальянс, и тем не менее, много лет они прожили вместе.

Б. ЛЮБИМОВ: Она его очень любила, ревновала конечно, но прощала. И когда он умер в конце 30-х годов, по-моему, а он был достаточно видным адвокатом, принимавшим участие во многих серьёзных процессах 30-х годов, защищавших, насколько это возможно было в 30-х годах тех, кому грозила и смертная казнь, и большие сроки. Он был абсолютный сибарит. Отец мой вспоминает, что однажды одна видная актриса и вдова замечательного театрального критика Эфроса попросила: «Принеси мне плед».

Он на неё посмотрел с таким барственным удивлением! Он был абсолютно ничего не делавший по дому никогда. Он рассказывал отцу, что в первые дни после свадьбы она попросила прибить гвоздь для картины. Он попытался это сделать, разодрал себе руку, рама упала, разбилась. Больше, - она сказала, - я никогда его ни о чём не просила. Но когда он умер, она это очень переживала, и даже оставила, написала отцу моему о том, что она сейчас не знает, ради чего она дальше живёт.

Поэтому и такие отношения бывали между людьми. Это мне кажется, существенно, было или не было то, о чём идёт речь, но отношения её с мужем были… Он её по своему любил, она его действительно безумно любила.

Е. КИСЕЛЁВ: А где-то, я сейчас уже не помню где, готовясь к этой передаче я прочитал, что в 1917 году Щепкина-Куперник и Полынов предоставляли свою квартиру для конспиративных встреч большевиков, когда большевистская партия вынуждена была в какой-то момент уйти в подполье. Потом спасались от большевиков в Крыму. Соответствует действительности?

Б. ЛЮБИМОВ: То, что она спасалась от большевиков в Крыму в 1919 году вместе с Буниным, это действительно так. Вот насчёт того, что предоставляли, у неё никаких, насколько я знаю, ни по истории, ни от тех, кто её хорошо знал, никаких взаимоотношений и вообще, поглядываний налево, даже в сторону социал-демократии никогда не было.

Е. КИСЕЛЁВ: Несмотря на то, что в среде Художественного театра это в некотором смысле было нормой жизни, если вспомнить Савву Морозова, Андрееву.

Б. ЛЮБИМОВ: Да, но это, пожалуй, скорее исключение, чем правило.

Е. КИСЕЛЁВ: То есть, те отношения, которые у Марии Фёдоровны Андреевой были с большевиками и у Саввы Тимофеевича было скорее исключением из правил?

Б. ЛЮБИМОВ: Конечно. Но, поглядывание в сторону кадетов, да, я думаю, что безусловно было. Всё-таки, монархистов там в среде Художественного театра, пожалуй, не было. Скорее в Императорском Малом театра по определению. То, что арестов не избежали и казни родственников, и Станиславский, и Немирович-Данченко – это тоже правда. Сын Качалова Вадим Васильевич Шверубович был добровольцем Белой Армии. Тут был, мне кажется, из членов РСДРП на момент 1917 года один околомхатовский человек. Было дело другое, если человека преследуют, спрятать у себя – это было нормой интеллигенции. В 1937 году спрятать у себя человека, убежавшего от большевиков было невозможно.

А в 1905 году дать убежище Бауману – да. Но не потому, что разделяешь его убеждения, а потому что человека могут повесить, надо спасти. Это совсем разные вещи.

Е. КИСЕЛЁВ: Почему они остались? Почему они не уехали? Судьба так сложилась или это был выбор? Я имею в виду, почему Щепкина-Куперник с мужем, с Николаем Полыновым предпочли жизнь в советской России эмиграции. Бунин уехал. Вы говорите, что они вместе были на юге. Кстати, Бунин ссылается на Щепкину-Куперник в «Окаянных днях», когда он пишет про Коллонтай. И дальше рассказ идёт, со слов Щепкина-Куперник, как Коллонтай, якобы, возвращаясь со встреч в рабочих кружках, приходила потом в гости к Щепкиной-Куперник, принимала ванну, затем, после ванны, забиралась к ней с ногами под одеяло, с коробкой конфет, и говорила: «А теперь мы заживём настоящей жизнью и поболтаем, милый дружочек». Но это там, к слову. Почему, всё-таки, они остались?

Б. ЛЮБИМОВ: Затрудняюсь сказать. Я думаю, что очень всё-таки многие понимали, что жизнь эмигрантская крайне нелёгкая. Там та же Татьяна Львовна переводила Ростана и Мольера на какой-то язык. Она не Бунин, которому тоже потом тяжело материально пришлось. Не Куприн, который вернулся.

Е. КИСЕЛЁВ: Бежали, не думая.

Б. ЛЮБИМОВ: Да, это с одной стороны. С другой стороны многие предполагали, кстати, и те, кто бежал, что очень скоро всё кончится. Скажем, отношение её к власти, просто в одной реплике в начале войны, когда отец слышал по радио, что немцы взяли Сталино, так назывался тогда Донецк, он сказал: «Татьяна Львовна, немцы взяли Сталино». Она сказала: «Лучше бы они взяли Сталина». Поэтому отношение к большевикам было такое. Другое дело, что не каждый мог рискнуть на этот пароход… Как Бунин описывает этот пароход «Патрас», по-моему, назывался, на котором он… Это в любую секунду могло всё сорваться. Всё бросить здесь. Мне так кажется, затрудняюсь сказать. Нигде нет мотивов.

Почему Зеленина, дочка Ермоловой, осталась, так мать была в Москве, она не могла мать бросить.

Е. КИСЕЛЁВ: В любом случае, как раз судьба Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник – это пример того, как человек сумел найти себе, что называлось в последствии, экологическую нишу. Сохранить себя, построить башню из слоновой кости, в которой благополучно дожить до глубокой старости.

Б. ЛЮБИМОВ: Да, к ней приходили в дом художник Нестеров, историк Тарле, замечательный театровед Дживелегов, вот салон 30-х годов, вот люди…

Е. КИСЕЛЁВ: Тем не менее, салон не остался без внимания работников органов НКВД.

Б. ЛЮБИМОВ: Правоохранительных. Совершенно верно.

Е. КИСЕЛЁВ: О чём мы рассказали в начале нашей программы. К сожалению, время у нас не так много. Я надеюсь что хоть какое-то представление об этом удивительном человеке – Татьяне Львовне Щепкиной-Куперник, которую вы выбрали ,уважаемые слушатели, героем нашей сегодняшней программы, мы сумели у вас создать. Я напомню, гостем моим сегодня был Борис Николаевич Любимов, ректор Высшего Театрального Училища им. Щепкина, которое носит имя прадеда Татьяны Львовны Щепкиной-Куперник, историк театра, которого я от души благодарю за участие в нашей сегодняшней программе.

Б. ЛЮБИМОВ: Спасибо Вам, что позвали.

Е. КИСЕЛЁВ: Я благодарю всех. И до встречи в следующее воскресенье.