Митрополит Антоний Храповицкий - Марк Смирнов - Наше все - 2009-03-15

Е. КИСЕЛЁВ: Я приветствую всех, кто в эту минуту слушает радио «Эхо Москвы». Это программа «Наше всё», и я её ведущий, Евгений Киселёв. Мы продолжаем наш проект – История отечества в лицах. Мы пишем её, идя по алфавиту, от буквы «А» до буквы «Я». И вот дошли до буквы «Х». У нас сегодня первая передача из пяти. На букву «Х» у нас пять героев. Трёх мы выбрали при голосовании на сайте «Эхо Москвы» в Интернете, одного – во время голосования в прямом эфире, и одного героя выбрал я сам. И начинаем мы как раз с моего выбора. Сегодняшняя передача посвящена Храповицкому Алексею Павловичу, который вошёл в историю как митрополит Антоний. Чаще всего его так и называют – Антоний Храповицкий, хотя Храповицкий – это была его фамилия в миру. Просто много было разных духовных деятелей в истории отечества, которых звали Антониями. Поэтому Антоний Храповицкий – герой нашей сегодняшней программы. И, как всегда, в начале нашей передачи его портрет.

Алексей Павлович Храповицкий – так в миру звали будущего митрополита и основателя РПЦ за рубежом Антония, родился в имении Ватагино, Крестецкого уезда Новгородской губернии, в старинной дворянской семье. Его отец был военным, генералом, героем русско-турецкой войны 1877-78 гг. В 1881 году, в год, когда от рук террористов-народовольцев пал император-освободитель Александр Второй, Алексей Храповицкий с золотой медалью окончил гимназию в Санкт-Петербурге, и там же, в северной столице, поступил в духовную академию, несмотря на противодействие родных, которые были хоть и верующими, но вполне светскими людьми.

Есть легенда, что юный Алёша Храповицкий послужил Фёдору Михайловичу Достоевскому прототипом Алёши Карамазова. Насколько это правда, мы сегодня поговорим отдельно. После 4 лет учёбы в академии будущий митрополит получил учёную степень кандидата богословия, и был оставлен при академии профессорским стипендиатом. Ещё в стенах академии Алексей Храповицкий был пострижен в монашество под именем Антоний. Далее стремительная церковная карьера. Через пять лет после окончания академии, в 1890 году, в возрасте 27 лет, Антоний получает назначение на должность ректора Петербургской духовной семинарии. А вскоре перемещается на должность ректора Московской духовной академии.

Ещё через 5 лет архимандрит Антоний – ректор Казанской духовной академии. В 1897 году он наконец становится епископом. Сначала Чебоксарским, потом Уфимским, потом Волынским и Житомирским. В 1906 году он возводится в сан архиепископа, а вскоре становится членом государственного совета, депутатом ГД, членом Священного Синода, архиепископом Харьковским и Ахтырским, самым известным и популярным в стране проповедником, философом, богословом, религиозным публицистом и даже литературоведом, серьёзно занимавшимся изучением религиозного аспекта творчества Пушкина, Достоевского и Толстого.

В июне 1917 года на Всероссийском поместном Соборе архиепископ Антоний набирает больше всего голосов из трёх кандидатов на патриарший престол, избранных Соборов. Но окончательный выбор по жребию падает на митрополита Тихона. В мае 1918 года украинский церковный Собор избрал владыку Антония митрополитом Киевским и Галицким. С августа 1919 года Антоний Храповицкий связал свою судьбу с белым движением, эмигрировал, основал в Сербии в 1921 году РПЦ за границей. Фактически, церковь русской белой эмиграции. В течении последующих 15 лет был председателем Собора архиереев и архиерейского Синода РПЦ за границей. Умер в Белграде в 1936 году, где и похоронен.

Е. КИСЕЛЁВ: А теперь позвольте мне представить гостя сегодняшней программы. Об Антонии Храповицким мы сегодня разговариваем с историком религии Марком Смирновым. Марк, я приветствую Вас. И спасибо, что согласились принять участие в нашей программе.

М. СМИРНОВ: Здравствуйте.

Е. КИСЕЛЁВ: Давайте поговорим по порядку. Почему я остановил свой выбор на Антонии Храповицком, хотя можно было выбирать и других деятелей нашей отечественной истории? Потому что, как мне кажется, история России в 20 веке, в начале 21 века, будет неполной, если ничего не сказать о противостоянии двух церквей, возникновению русской зарубежной православной церкви о том, что на протяжении десятилетий русская зарубежная православная церковь была верна воинствующему антикоммунизму, антибольшевизму, воплощением которого являлся митрополит Антоний.

Что можно сказать? Это было какое-то отклонение от нормы? Ведь сейчас очень часто представляют дело таким образом, что нормой была та линия поведения, которую святейший Тихон выбрал, который не вмешивался в события Гражданской войны, который не был на стороне ни белых, ни красных, осуждая отношение большевиков к религии, тем не менее, не благословлял белое движение, которое боролось с оружием в руках против большевизма. Затем был митрополит Сергий, было сергианство, здесь, в России, оно всегда осуждалось, как некая девиация. Как же было на самом деле, на Ваш взгляд?

М. СМИРНОВ: Вы совершено правы, что это было, всё-таки, отклонение. Хотя, наверное, ключевым словом здесь надо сказать, что решающим обстоятельством была судьба. Вот судьба людей, которые вместе когда-то начинали своё церковное служение, своё поприще, ещё в духовной академии. Ведь надо сказать, что ещё будучи архимандритом и инспектором Петербургской духовной академии, митрополит, а тогда ещё архимандрит Антоний Храповицкий, дружил с Сергием Страгородским [Сергий (в миру Страгородский Иван Николаевич) (11.01.1867-15.05.1944), патриарх Московский и всея Руси (1943). В 1900-х ректор Петербургской Духовной академии.], будущим патриархом. Он окружал себя молодыми студентами, молодыми людьми, это одна плеяда. Это люди, которые принесли в церковь стремление приблизить её к жизни народа.

И они были представители такого, несколько тогда нового направления – учёное монашество, в отличие от людей, которые просто совершали своё служение, свой подвиг монашеский в традиционных рамках. Это должны были быть люди просвещённые, преподаватели, профессора, но в монашеском сане, служители церкви, которые себя полностью этому посвящали и, как правило, становились епископами. И надо сказать, что биография Антония Храповицкого здесь и обусловила его карьерный рост, потому что он из аристократической семьи, из дворян Новгородской губернии, отец его генерал. И его приход в церковь – это уже некоторый трамплин.

Будучи деятелями общего церковного направления, они оказались поставлены перед очень сложным выбором, перед судьбой. Потому что события февраля 1917 года, а затем октябрьского переворота, разделили страну, людей и церковь. И конечно, здесь политические взгляды, а может быть даже и просто то. Что один остался на территории советской России, другой оказался в эмиграции, оказались решающими.

Е. КИСЕЛЁВ: А это был выбор или случайность?

М. СМИРНОВ: В данном случае случайность, потому что митрополит Антоний как раз стал митрополитом Харьковском в 1917 году, после Собора, а в 1918 году он был избран украинскими епископами в качестве митрополита Киевского и Галицкого. Оказался на Украине. Дальнейшая судьба его была сложная, потому что ему нужно было приспособиться и к гетману Скоропадскому [Па́вел Петро́вич Скоропа́дский (укр. Павло́ Петро́вич Скоропа́дський, 3 (15) мая 1873, Висбаден, Германия — 26 апреля 1945, Меттен, Бавария, Германия) — украинский военный и политический деятель; гетман Украины с 29 апреля по 14 декабря 1918 года.], и как-то строить отношения с немецкими оккупационными властями, кстати, ему это тоже удавалось, он был большой дипломат, хорошо знал немецкий язык.

А когда пришли уже петлюровцы, то вот Симон Петлюра [Си́мон Васи́льевич Петлю́ра (укр. Симон Васильович Петлюра, 10 (23) мая 1879, Полтава, Российская империя — 25 мая 1926, Париж, Франция) — украинский политический и военный деятель, глава Директории УНР (Украинской Народной Республики) с 1919 по 1920 гг.] очень невзлюбил и самого митрополита, да и других епископов, которые считались в его глазах русскими монархистами, националистами. Это было справедливо. Тот же митрополит Антоний был одним из создателей Союза русского народа на Волыне, возглавлял это отделение в Почаевской лавре. Так вот, они оказались арестованными и высланными в Западную Украину. Сначала находились в одном из монастырей, потом оказались в Польше, довольно сложная судьба. А потом Антанта, её представители, добились освобождения, они оказались в Румынии уже в эмиграции. И позднее митрополит оказался уже среди участников белого движения, на юге России. Хотел уехать на Афон и провести там свою жизнь. Но Врангель попросил его приехать в Крым.

Но, пробыв там буквально несколько месяцев, нужно было уже сесть на корабль и отправиться в Константинополь. А дальше судьба уже совершенно чётко определила размежевание между советской Россией и вот этим русским зарубежьем.

Е. КИСЕЛЁВ: Вы допускаете что… Я понимаю, что история не знает сослагательного наклонения, но Вы допускаете, что, окажись митрополит Антоний на территории, которая контролировалась большевиками, он разделил бы судьбу многих других иерархов РПЦ, которые в конце-концов сознательно ли, вынуждено ли, пришли к идее сотрудничества с большевиками.

М. СМИРНОВ: Действительно, трудно сказать, как бы это было. Либо он стал бы мучеником, кстати, к чему он призывал из Сербии. Митрополит писал ему в 1933-34 гг. обличительные письма. Это было легко из-за границы. «Станьте мучеником» - призывал он.

Е. КИСЕЛЁВ: Но ведь стали же многие иерархи мучениками.

М. СМИРНОВ: Стали. И он мог стать. Либо он должен был бы понять, что в новых условиях советской России правительство, которое не поддерживает церковь и стоит на антирелигиозных позициях, сохранить церковь, сделать всё возможное, чтобы она выжила в этих условиях – это тоже одна из задач, и наверное даже подвигов любого иерарха, как бы это ни называлось. Можно сказать, что это и коллаборационизм. Но другого выхода у того же митрополита Сергия и у других епископов, которые оказались перед выбором – сохранить церковь или отправиться на Соловки.

Е. КИСЕЛЁВ: Давайте не будем забегать вперёд. Вы сказали очень интересную вещь, которую, наверное, мало кто знает вообще. Вот это учёное монашество, которое появилось в конце 19, начале 20 века, да?

М. СМИРНОВ: Конец, это 80-е годы.

Е. КИСЕЛЁВ: Так что, Вы хотите сказать, что прежде клирики РПЦ особой образованностью не отличались?

М. СМИРНОВ: Дело в том, что кастовое духовенство. Т.е. когда дети священников становились так же священниками, наследовали их церковное поприще, шли в Семинарию. Кстати, университеты и гимназии для них были закрыты. Создавался определённый тип людей. Я не хочу сказать, что они были необразованны. Но для них это было профессиональное поприще. А для таких людей, как епископ Игнатий Брянчанинов [Епи́скоп Игна́тий (в миру — Дми́трий Алекса́ндрович Брянчани́нов; 5 февраля 1807 село Покровское Грязовецкого уезда Вологодской губернии — 30 апреля 1867 Николо-Бабайский монастырь ныне в Костромской области) — епископ Православной Российской Церкви. Богослов и проповедник крайне консервативных политических взглядов.] или епископ Феофан, которого называют затворник, это люди, которые пришли из аристократии, из дворянства в церковь. И это было достаточно неожиданным явлением. И даже епископ Игнатий Брянчанинов, чтобы вступить в духовное сословие, будучи дворянином, вынужден был просить разрешение императора.

Уже в случае Антония Храповицкого этого не надо было, хотя семья явно не очень одобряла это решение. Но он после гимназии, в 1881 году поступил в Духовную академию. И эти люди привнесли не только аристократический лоск, блеск и образованность аристократического классического образования, но и стремление возродить церковь, которую они рассматривали, как важный элемент национального самосознания, и понимали, что катастрофа уже конца 19 века, после убийства императора в 1881 году, всё говорит о том, что нужны какие-то новые нравственные и духовные начала. И они полагали, что возрождение церкви этому будет способствовать.

Е. КИСЕЛЁВ: А как они относились к идее независимости православной церкви и отношению между церковью и государством? Насколько я понимаю, в начале 20 века серьёзная дискуссия начинается.

М. СМИРНОВ: Эта дискуссия начинается в начале века, с 1900 года. Возникает вопрос о необходимости созыва Собора православного, который должен обновить жизнь церкви с одной стороны. С другой стороны очень важный аспект выясняется во время этих предсоборных заседаний, что необходимо выбирать патриарха, т.е. Синодальный строй уже как бы не устраивает, простите за тавтологию. Разные были взгляды у епископов, ведь даже на Соборе 1917 года, когда выбрали первого патриарха после петровского перерыва, патриарха Тихона, не все члены Собора, не только епископы, монахи, профессора академий были за избрание патриаршества.

Многие считали, что Синодальный строй вполне нормальный, устраивает. Ведь греческие, восточные патриархи признавали этот Синод, как равных их патриаршему достоинству. Но в данном случае надо сказать, что Антоний Храповицкий был последовательным и очень сильным сторонником воссоздания патриаршества.

Е. КИСЕЛЁВ: А это никак не противоречило системе монархических взглядов?

М. СМИРНОВ: Отчасти противоречило. Я не знаю, к несчастью, или к счастью, но этому очень сильно сопротивлялся обер-прокурор Святейшего Синода Константин Победоносцев, который как раз говорил о том, что царь является как бы вроде ктитора, т.е. старостой в церкви, он следит за благочинием. И поэтому не нужен никакой патриарх. Более того, что если церковь оставить без попечения государственного ока, то епископы между собой переругаются, они будут тиранами для своих пастырей священников, тем некому будет даже жаловаться, и заступиться уже никто не сможет, потому что нет Синода, нет государственной власти.

Е. КИСЕЛЁВ: И это оправдалось.

М. СМИРНОВ: Отчасти в советской и постсоветской империи.

Е. КИСЕЛЁВ: Во многих епархиях паства, насколько мне известно, просто плачет. Так и происходит. Но это мы уже забегаем далеко вперёд, в наше время. В какой мере революция 1905-1907 гг. повлияла на дальнейшие взгляды и на дальнейшую политическую деятельность митрополита Антония, тогда ещё не митрополита?

М. СМИРНОВ: Тогда ещё архиепископа, который, кстати, был на Волыни епископом. И в это время, 1906-1907 гг. он становится сначала членом государственного совета, а потом и членом ГД. Кстати, очень недолго там пробыл. Революция 1905 года и события, связанные с этим, очень сильно его потревожили. Он уже тогда предвидел, что Россию ждут большие испытания, он предвидел даже её развал, хотя тогда казалось это маловероятным. Он очень боялся, прошу уж прощения, тут слова из песни не выкинешь – жидо-масонского заговора. И вообще, он видел в революции прямой след масонства и евреев. Об этом даже были и некоторые его работы. Он прямо так и говорил: «Христос-спаситель и еврейская революция». И вплоть до конца своей жизни, в 30-е годы, он всё время видел в этом масонский заговор.

Именно поэтому он…

Е. КИСЕЛЁВ: То есть, мы поставим здесь ментальную запятую, потому что антисемитизм РПЦ, в особенности РПЦ за рубежом – это отдельная болезненная, сложная, но реальная тема. Вернёмся к ней.

М. СМИРНОВ: И видимо, неслучайно, как раз в эти годы, особенно на Волыни, где он влиятельнейший человек, он священный архимандрит Почаевской, Успенской лавры. И именно там он создаёт отделение, общество союза русского народа. Он очень сложно относится к евреям, с одной стороны он уважает их библейские знания, их погружённость в Слово Божье. Но в письме к Николаю Бердяеву, известному русскому мыслителю, философу, он прямо пишет о том, что «вы хотите уравнять евреев в правах с остальными гражданами империи? У всех свои права. У студентов свои, у юнкеров свои, а у священников свои. У евреев не могут быть те же самые права, иначе тогда они станут эксплуататорами и будет засилие малороссийских крестьян».

Е. КИСЕЛЁВ: А как же знаменитое «Нет ни эллинов, ни иудеев»? Что говорили церковные антисемиты, когда им напоминали эти библейские строки?

М. СМИРНОВ: Они полагали, что это относится к тем, кто готов принять христианство, а не к тем, кто готов отстаивать принадлежность к эллинизму, если можно было бы в наше время, или в иудаизму в наши дни. То есть, упорство в этом – это свидетельство того, что надо либо об этих людях молится, или понуждать их к принятию света Христова. Это не значит, что во Христе эллины, только те, кто принял Христа, тогда действительно нет разницы, будь ты татарин, еврей или эллин.

Е. КИСЕЛЁВ: Между прочим, если мне память не изменяет, и будущий патриарх Тихон был активным участником деятельности Союза русского народа.

М. СМИРНОВ: К сожалению, большинство архиереев русской церкви, тогда она не называлась РПЦ, это аббревиатура советского времени, русской церкви – так можно говорить, или греко-российской церкви. Была такова. Что многие из них были. Но я могу точно сказать, что наследник патриарха Сергия, патриарх Алексий Первый Симанский [Патриа́рх Алекси́й I (в миру — Серге́й Влади́мирович Сима́нский, 27 октября (8 ноября) 1877 — 17 апреля 1970) — епископ Русской Православной Церкви; Патриарх Московский и всея Руси c 4 февраля 1945.] был совершенно точно членов Союза русского народа и возглавлял в своей епархии тоже отделение этого Союза. Правда, довольно формально, довольно так вот… Было время, надо было бежать немножко впереди паровоза, доказывать свою лояльность. Потому что конфликт с черносотенцами – это была опасная вещь.

В своё время глава Союза русского народа Дубровин написал открытое письмо митрополиту Антонию, только другому. У Антония Храповицкого был антипод – Антоний Вадковский, митрополит Санкт-Петербургский [Митрополи́т Анто́ний (в миру — Алекса́ндр Васи́льевич Вадко́вский; 3 сентября 1846 с. Царёвка (Гремячка) Кирсановского у. Тамбовской губ. — 2 ноября 1912 Санкт-Петербург) — епископ Православной Российской Церкви; c 25 декабря 1898 года вплоть до кончины — митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский; с 9 июня 1900 первенствующий член Святейшего Синода.]. Два Антония известны в церкви. И тот, будучи достаточно либеральным человеком, благословившем открытие русских философских собраний, которые начались с участием русских философов, писателей, Мережковского, Гиппиус, Бердяева, Андрея Белого, Флоренского, кстати. Это вот он. И он антипод такого, достаточно ярого националиста и черносотенца Антония Храповицкого.

Дубровин пишет в своём письме митрополиту Санкт-Петербургскому, это первенствующий член Синода, фактически, как сейчас патриарх. Обличает его за то, что тот отказался освятить знамя Союза русского народа. Который сказал, что сам не приду, может быть викария вам пришлю. Это страшно вылилось всё на страницы правой печати, подвергалось ярым нападкам, остракизму просто подвергся митрополит Антоний Вадковский. Это говорит о том, что епископам было довольно сложно в этих условиях, потому что Союз русского народа, понятное дело, он поддерживался и государством, и полицией, охранным отделением, и конфликт с ним был чреват последствиями. В данном случае это понятно. Но Антоний Храповицкий в данном случае был идейным, если можно сказать так, черносотенцем.

Е. КИСЕЛЁВ: Давайте здесь поставим точку с запятой, Марк. Я напомню, с Марком Смирновым, историком религии, мы разговариваем сегодня о герое очередной программы из цикла «Наше всё», митрополите Антонии, в миру Храповицком. Мы сейчас прервёмся на Новости середины часа на «Эхо Москвы», а затем продолжим наш разговор. Оставайтесь с нами.

НОВОСТИ

Е. КИСЕЛЁВ: Мы продолжаем очередной выпуск программы «Наше всё». У микрофона ведущий программы Евгений Киселёв. Сегодняшний выпуск посвящён одному из пяти героев, которые выбраны на букву «Х». Это митрополит Антоний в миру Храповицкий. Это мой выбор, потому что, как я уже сказал, кто не слышал, кто присоединился к нам не с самого начала программы, наверное, отечественная история абсолютно не полна без рассказа о русской зарубежной православной церкви, а митрополит Антоний Храповицкий был основанием РПЦ за рубежом, церкви, которая изначально воспринималась, как белая церковь. Её так даже и называли в некоторых странах, в тех странах, где были представительства как московской патриархии, так и русской православной зарубежной церкви, например, на Святой земле – в Палестине, а затем в Израиле, это был расхожий штамп – красная церковь, белая церковь.

Мы сегодня говорим о митрополите Антонии Храповицком с историком религии Марком Смирновым. Неожиданный вопрос может увести наш разговор в сторону, но во многих материалах, которые можно найти в Интернете, упоминается такой факт или может быть не факт, а миф, что Антоний Храповицкий послужил Достоевскому прообразом Алёши Карамазова.

М. СМИРНОВ: Я позволю возразить и не согласиться с этим утверждением, хотя бы по одному только поводу. Никогда Фёдор Михайлович с Алексеем Павловичем Храповицким, ещё не священником, а совсем молодым человеком, потому что вскоре, когда Храповицкий стал студентом Петербургской духовной академии, великий писатель скончался. Встреч никогда не было. Это исключает случайность того, что он мог стать прототипом. Потом, заметьте, что это сложные отношения в семье Карамазовых, а подобных коллизий между Иваном и Алёшей и другим братом, в семье Храповицких не было. Это была вполне хорошая, дворянская семья, очень благочестивые. Там не стоял вопрос верить или не верить.

Е. КИСЕЛЁВ: А кто послужил прообразом?

М. СМИРНОВ: Многие исследователи творчества Достоевского считают, что таким прообразом явился либо сам Владимир Соловьёв, либо его младший брат Михаил. Дело в том, что у Владимира Соловьёва был очень известный брат, беллетрист писатель Всеволод Соловьёв, романист известный, который тяготел к церковному, он дружил с Иоанном Кронштадским и с Фёдором Михайловичем дружил. У них была ссора с братом Владимиром, между ними был младший ещё Михаил, который пытался их примерить. И эти сложные отношения, напряжение двух людей, которые стояли между «верить или не верить». Верить ли по православному или попасть под влияние католичества, как это произошло с Владимиром Соловьёвым. Вот этот весь драматизм и отразился скорее всего в «Братьях Карамазовых».

Тем более, что Владимир Соловьёв сопровождал Фёдора Михайловича в поездку в Оптину Пустынь. И все эти разговоры, взаимоотношение в семье, всё это нашло в восприятии писателя ту фабулу повествования.

Е. КИСЕЛЁВ: А Анатолий Храповицкий как-то пересекался с Владимиром Соловьёвым?

М. СМИРНОВ: да, пересекался. Уже будучи доцентом Санкт-Петербургской духовной академии, если не ошибаюсь, он преподавал священное писание, и уже он маститый профессор, хотя ещё и очень молодой человек, как раз Владимир Соловьёв был приглашён в духовную академию тогдашним ректором. А ректор был, уже упоминавшийся мною в первой части передачи, Антоний Вадковский, который потом уже стал митрополитом Санкт-Петербургским. Тогда он был ректором. И он пригласил Владимира Соловьёва на некое собеседование со студентами. Вот то самое учёное монашество, молодые люди, которые впоследствии стали епископами, князьями церкви, а тогда молодые, открытые, весёлые, добродушные.

И Владимир Соловьёв приходит в академию, они пьют чай, очень много беседуют о проблемах церковной жизни. И нашло это отражение в письмах Владимира Соловьёва. Он описывает свой визит в духовную академию. И пишет корреспондентам, что он нашёл людей, которые заинтересованы в церковной жизни неформальной, неподчинённой Синодальному диктату, а свободной, открытой жизни по Евангелию. Но в последствие, к сожалению, жизнь развела Храповицкого и Соловьёва. У Соловьёва сохранились очень хорошие отношения с Антонием Вадковским, есть переписка.

Е. КИСЕЛЁВ: Два либерала.

М. СМИРНОВ: Да. Получилось, что два либерала. А Храповицкий, мало того, что он разглядел в Соловьёве скрытого паписта, человека, который с университетской кафедры так легко перепорхнул в церковную публицистику и пытается нам навязать что-то, что свойственно скорее каталицизму, какой-то идеи славянства, которая должна быть связана с Римом, или Россия – вселенская церковь. Это всё придумана таким щелкопером, философом во фраке. Он не любил даже академических профессоров, называл их «пиджачниками». Не любил он эту публику. Он любил только строгое церковное и монашеское братство.

Он обличал Соловьёва. У него есть произведение, которое называется…

Е. КИСЕЛЁВ: При всей своей просвещённости.

М. СМИРНОВ: … «Заблуждение папизма в изложении Владимира Соловьёва». Так же точно он не любил великого нашего писателя, зеркало нашей революции Льва Николаевича Толстого.

Е. КИСЕЛЁВ: Он встречался с ним?

М. СМИРНОВ: Да.

Е. КИСЕЛЁВ: Сыграл какую-то роль в отлучении от церкви или он был тогда не настолько влиятельным?

М. СМИРНОВ: Не настолько влиятелен. Но он, когда был ректором уже Московской духовной академии, в Сергиевом Посаде, он специально приезжал в Хамовники, где был дом Толстого, встречался с ним, была беседа и надо сказать, что он произвёл на Толстого очень хорошее впечатление, потому что это был умный, образованный и всё-таки, барин, хотя и в рясе. Но аристократ, барин. Пытался Храповицкий как-то повлиять на графа Толстого, доказывая, что он не имеет права на такое учительство. Что только у церкви есть такое право. Но это безуспешно. Нашло отражение только в переписке, в мемуаристике эта встреча. Но не более того.

Но в работах самого Антония Храповицкого очень много есть текстов, посвящённых заблуждениям графа Толстого. Неправильные трактовки Евангелия по Толстому. Для него Толстой, особенно с этим непротивлением злу насилием, выступлением против смертной казни, он просто был какой-то такой жалящей мухой. Он постоянно от него отмахивался, всю жизнь.

Е. КИСЕЛЁВ: А как относился Антоний Храповицкий, если как-то можно это проследить, к кризису монархии, к тем политическим событиям, которые происходили в стране в последние годы существования династии, накануне революции? Ведь личность Распутина, его близость к царскому двору, его связи с определённой частью питерского духовенства, это же был ого-го какой большой и жгучий вопрос!

М. СМИРНОВ: С одной стороны сам Храповицкий не хочет приближаться слишком близко к Петербургу. И в 1912 году, когда Антоний Вадковский, к сожалению, умер, и кафедра в Петербурге была вакантная. Обер-прокурор Синода, уже после Победоносцева, Саблер [Саблер (Десятовский) Владимир Карлович (13.11.1845—1929), обер-прокурор Синода (1911—15), член Государственного Совета], предлагает его кандидатуру в качестве первенствующего члена Синода митрополита Петербургского. Но во дворе это было не принято, такая идея. И видимо, здесь сыграл определённую роль старец Григорий Ефимович. И Храповицкий остаётся на Волыни.

Е. КИСЕЛЁВ: А старец как-то сталкивался с Храповицким?

М. СМИРНОВ: нет никаких, доступных мне, источников. Он скорее избегает Петербурга вообще.

Е. КИСЕЛЁВ: Не обличает, не выступает, не пишет?

М. СМИРНОВ: Он попытался очень быстро уйти из Госсовета. Он всего год там был. Точно так же с ГД. Уйти оттуда, потому что все эти дебаты, октябристы, социал-демократы, кадеты, всё это для него очень неприятно, потому что он…

Е. КИСЕЛЁВ: А Пуришкевич?

М. СМИРНОВ: Это другой вопрос. Это Союз русского народа. Его интересы он достаточно последовательно отстаивал. Не было нужды отстаивать это в ГД, там было полно представителей вместе с Пуришкевичем, этого взгляда консервативного на русское националистическое сознание. Кстати говоря, ещё один герой в истории Храповицкого – это епископ Евлогий Георгиевский, [Митрополи́т Евло́гий (в миру — Васи́лий Семёнович Гео́ргиевский; 10 апреля 1868 село Сомово Одоевского уезда Тульской губернии — 8 августа 1946 Париж) — епископ Русской Церкви; митрополит (1922). Управляющий русскими православными приходами Московской Патриархии в Западной Европе (с 1921); с 1931 года в юрисдикции Константинопольского Патриархата.] который в Париже создал другой центр русской церковной эмиграции. Об этом нужно сказать. Он тоже на позициях черносотенцев стоял.

Е. КИСЕЛЁВ: Евлогий туда же? Ну, давайте вернёмся к теме антисемитизма в РПЦ, антисемитская традиция. Честно скажу, я до конца 80-х годов был с точки зрения своего исторического образования девственно чист во всём, что касалось истории РПЦ. Она не преподавалась, как мы прекрасно знаем, или практически не преподавалась даже в рамках курса научного атеизма, который все мы проходили в гуманитарных ВУЗах, и не только в гуманитарных ВУЗах, там зависело исключительно от профиля образования научный атеизм читали и в естественных, и в технических ВУЗах, просто в меньшем объёме. Так вот, отлично помню, как проходит какая-то пресс-конференция в отделе внешних церковных связей, который только въехал в Даниловский монастырь, тогда точно не Кирилл был…

М. СМИРНОВ: Филарет был.

Е. КИСЕЛЁВ: Филарет или Ювеналий.

М. СМИРНОВ: Либо – либо, потому что они последовательно. Сначала Ювеналий, потому Филарет, потом Кирилл.

Е. КИСЕЛЁВ: И вот по поводу грядущих празднеств Тысячелетия крещении Руси, пресс-конференция, меня туда посылает программа «Время», я тогда работал корреспондентом программы «Время». Мы ждём томительно начала пресс-конференции, которая по какой-то причине задерживается, а там можно было достаточно свободно гулять по соседним комнатам, это была библиотека. Я начинаю рассматривать корешки стоящих книг, причём многие в некотором смысле такой церковный самиздат.

М. СМИРНОВ: Да, машинописные издания.

Е. КИСЕЛЁВ: Машинописные издания, там же переплетённые. И я просто холодею, потому что я вижу огромное количество разного рода антисемитской литературы, от абсолютно махровой, до такой наукообразной. И я понимаю, что я совсем ничего не знаю о нашем клире, о том, какие на самом деле настроения царят в православном духовенстве, и какая существует традиция. Но вот в какой мере эта традиция подпитывалась верой в то, что русская революция есть результат жидо-массонского заговора.

М. СМИРНОВ: Сразу скажу, что нельзя говорить о РПЦ так целокупно, что она вся одинаково так мыслила. Безусловно нет. Например, я могу привести в качестве примера известного очень профессора Киевской духовной академии Василия Экземплярского, который мало того, что написал очень интересную статью в сборнике издательства «Путь» в 1912 году, посвящённому Толстому, где участвовал Бердяев и князь Трубецкой и Андрей Белый, который говорил о его нецерковности, но в то же время говорил о том, что это призыв жить по заповедям Евангелия. И там же говорилось об отношении Толстого к евреям, который замечательно относился и ему тоже претила эта такая постоянная инвектива в проповедях церковных о том, что евреи виновны в смерти Христа.

И вообще, боязнь еврейства, об этом ещё и Лесков писал тоже. И его эти высказывания, они послужили поводом того, что Антоний Храповицкий, который был в качестве ревизора в Киевской духовной академии, по поручению Синода, просто подвергся такому разгрому и изгнанию из академии за эти взгляды, что просто действительно удивляешься, как в то время при всей этой братской христианской любви методы подковёрной борьбы и интриги были те же самые. Другой священник, тоже живший в Киеве в то время, Александр Глаголев, выступал на процессе Бейлиса в качестве защитника. Он выступал против другого священника, Будкевича, не помню, как его звали.

Е. КИСЕЛЁВ: Это знаменитое дело Бейлиса, когда…

М. СМИРНОВ: Да. Когда обвинялся еврей в убийстве мальчика.

Е. КИСЕЛЁВ: И в общем, в этом был подтекст, что вообще евреи склонны к совершению ритуальных убийств.

М. СМИРНОВ: Да. Давало повод обвинить всех евреев, потому что они совершают таковые. Так вот, Александр Глаголев…

Е. КИСЕЛЁВ: Дело Бейлиса, которое закончилось оправданием.

М. СМИРНОВ: Да, кстати. Он выступает в качестве свидетеля, если можно сказать, или эксперта защиты. Он на стороне Бейлиса. А другие представители, кстати, Будкевич, как раз из стана Антония Храповицкого, они доказывают наоборот, что евреи совершают эти убийства. Но надо сказать, что дело Бейлиса было не без участия самого Антония Храповицкого, который там не присутствовал, он стоял за ширмой. Человек очень широких взглядов. Он не был биологическим антисемитом. Он был просто убеждён в том, что нельзя давать евреям в России те же самые права, что у них есть некая тенденция, особенно в западном крае, на юге России, где жило много евреев, что они там станут неким классом, который будет порабощать, эксплуатировать русское и малороссийское крестьянство.

Сам он в письме к Бердяеву даже пишет о том, что ему удавалось произносить во время погромных настроений, событий 1905-07 годов произносить проповеди, которые препятствовали на Волыни, он подчёркивает, что «в моей епархии, на Волыни, где я служу, в Житомире», препятствовали погрому. Он пишет, что когда он уехал в Петербург по делам Синода, в это время произошли погромы. А евреи стали говорить: «Ну вот, специально правительство отозвало нашего архиерея, а тут как раз погромщики этим воспользовались. Он умел отличить антисемитизм животный от религиозного антисемитизма, потому что для него иудаизм, как религия, были враждебны христианству.

Е. КИСЕЛЁВ: В наше время насколько сильна эта традиция?

М. СМИРНОВ: К сожалению, она продолжает жить. Убеждённость многих священнослужителей, или верующих и среди просто рядовых верующих это распространено, о том, что революция 1917 года – это жидо-массонский заговор, сильна. Так же о том, что евреи – это некая такая пятая колонна, которая стремится захватить власть не только в России, но и во всём мире, некое есть тайное правительство. Вообще, ведь идеи не умирают, они живут. Это было 100 лет или больше назад, это не значит, что в 21 веке они снова не могут появиться, не возродиться и подпитывать нынешнее церковное религиозное или националистическое сознание.

Е. КИСЕЛЁВ: А что по этому поводу думает наш новых патриарх Кирилл?

М. СМИРНОВ: Он человек просвещённый, у него достаточно хорошие отношения с лидерами еврейской общины нынешней России, с раввином Берл Лазаром, с раввином Шаевичем, он один из инициатором этого межрелигиозного диалога, который существует у нас в России, может быть, несколько формального, несколько такого немножко прикормленного, но это даёт возможность на этих совещаниях как-то обсуждать и хотя бы договариваться о статусе кво тех или иных религий и о рамках действий в нынешних политических условиях.

Е. КИСЕЛЁВ: Ну, быть может самую главную тему, так получилось, оставил на закуску. Русская зарубежная православная церковь. Почему и как она возникает?

М. СМИРНОВ: Оказавшись в эмиграции сначала в Константинополе, а затем… Кстати говоря, сначала в Константинополе были хорошие отношения с вселенском патриархом у того же митрополита Антония Храповицкого, который в эмиграции так и сохранил титул Киевского и Галицкого. Впоследствии это зарубежной церковью было прикрыто и стали его даже называть первый иерархом, почему-то появился титул блаженнейший, хотя не было ни малейших оснований. Но Константинополь был не очень доволен появлению такого числа архиереев и даже попыткой отделить русскую церковную жизнь, эмигрантскую в Константинополе от деятельности вселенского патриархата в Стамбуле. И последовал этот переезд в Сербию, сербский патриарх Варнава очень тепло отнёсся к русским эмигрантам, к духовенству, принял их, разрешил деятельность церковную на своей территории, и там было создано высшее церковное управление за границей, так оно называлось в 20-е годы. Тут возникла довольно странная ситуация.

Е. КИСЕЛЁВ: Которая сначала, если память мне не изменяет, получила благословение патриарха Тихона.

М. СМИРНОВ: Вот нет. Дело в том, что параллельно получилось так, что вообще-то Синод и патриарх отправили туда того самого Евлогия Георгиевского, который потом в Париже будет возглавлять центр другой русской церковной эмиграции, но подчинённый Константинополю, а не Москве до определённого времени. Это продолжалось практически и после войны, и в настоящее время этот центр существует, в отличие от зарубежной церкви, которая сейчас объединилась с московским патриархатом. Так вот, Евлогию поручено было возглавлять западный европейских экзархат. Сначала центр был в Берлине. Но выяснилось, что митрополит Антоний претендует на большее, на создание вообще церковной полноты всей зарубежной русской диаспоры.

И здесь возникли «ножницы». И патриарх Тихон своим скриптом отменил создание высшего церковного правления. Тогда митрополит Антоний и его окружение, по воспоминаниям известного деятеля эмиграции, архимандрита Киприана Керна, который был сначала сподвижником Антония Храповицкого, потом перешёл к митрополиту Евлогию в парижских экзархат. Он был окружён политиканствующими людьми. Вот там Марка Второй какой-нибудь, эти черносотенные люди, эта идея победы над советской властью и объединение всех мигрантов под домом Романовых, его попытки признать Николая Николаевича, великого князя, императором, Кирилла Владимировича, как вождя русской эмиграции.

Некоторые эти метания многих людей, например, Сергия Булгакова, протоиерея, известного философа или Василия Зеньковского и того же Евлогия. Они заставляли как-то оттолкнуться, для них политизация церкви была крайне неправильной с точки зрения церковных канонов и неверной политической.

Е. КИСЕЛЁВ: Тем не менее, забегая вперёд, можно сказать, что русской зарубежной православной церкви под водительством Антония, удалось подчинить себе огромное количество приходов, монастырей, церквей.

М. СМИРНОВ: Да. Не без борьбы. Но это немножко позже. Ведь главное их место пребывания была Европа. Австралия и США – это уже в послевоенный период, когда оказавшись уже в американской оккупации, когда уже Третий Рейх пал, тогда они оказались и в Австралии, в Новой Зеландии, прежде всего в США. А до этого была Европа. На кого опирались представители зарубежной церкви? Прискорбно об этом говорить, но на Третий Рейх, на германский фашизм.

Е. КИСЕЛЁВ: Это медицинский факт.

М. СМИРНОВ: Гестапо специально закрывало приходы.

Е. КИСЕЛЁВ: Остатки русской армии, которые нашли убежище в бывшей Югославии, в Сербии, когда Югославия была оккупирована гитлеровской Германией, есть множество фактов сотрудничества представителей русской эмиграции именно на территории бывшей Югославии с немецкими оккупантами.

М. СМИРНОВ: Я хочу сказать о том, что ещё в 30-е годы, когда в политику Третьего Рейха входит создание церковного православного центра, контролируемого в Берлине, создаётся епархия, для этого специально на деньги немецких профсоюзов, т.е. нацистских профсоюзов и партии строится собор в районе Тегеля в Берлине, этот собор освящает преемник митрополита Антония, он был уже очень болен к концу своей жизни, и освящение совершал его преемник митрополит Анастасий Грибановский. Всё это происходит при поддержке МИДа германского и гестапо. Приходы, которые в Западной Европе, особенно на территории Германии Евлогия, с центром в Париже, они начинают их закрывать. И просто известный епископ, проповедник Ян Шаховской.

Е. КИСЕЛЁВ: Иоанн Сан-францисский.

М. СМИРНОВ: Да. Он пишет о том, когда он был иеромонахом, как его гестапо выдворило из Германии, и он вынужден был уехать во Францию. На плечах немцев создаётся эта монополия русской зарубежной церкви сначала в Европе. Надо говорить о том, что немцы думали, вероятно, использовать во время войны с Советским Союзом зарубежную церковь, но побоялись. Поэтому их миссия на территории Советского Союза была крайне ограничена, чем они были очень шокированы. Только под конец войны им разрешили действовать в качестве священников и в русских формированиях Вермахта и в казачьих частях, которые относились к «Ваффен-СС», но война уже заканчивалась. И поэтому они оказались сначала в Вене, потом в Мюнхене.

Е. КИСЕЛЁВ: Но это было уже тогда, кода митрополита Антония уже не было.

М. СМИРНОВ: Но он не мог не знать, что в 30-е годы творится в Германии, он не мог не понимать, обличая всю безбожность советской власти и сотрудничество митрополита Сергия в качестве коллаборанта, как я уже говорил, его призывы очень странные, сидя в эмиграции – «Совершите мученический подвиг, пойдите на Голгофу». Это немножко странные призывы.

Е. КИСЕЛЁВ: Ну, он был человеком, безусловно, глубоко политизированным.

М. СМИРНОВ: Безусловно.

Е. КИСЕЛЁВ: Время наше подошло к концу. Мы могли бы ещё очень долго говорить об истории русской эмиграции, потому что в ней была, как Вы справедливо заметили, Марк, не только русская зарубежная православная церковь, но была та же самая евлогианская церковь, которая и существует до сих пор. Но наше время, к сожалению, подошло к концу. Мы сегодня говорили о митрополите Антонии, об Антонии Храповицком, о страницах истории русского православия. Гостем нашей программы был историк религии Марк Смирнов. Я благодарю Вас. И до встречи в следующее воскресенье.