Аркадий Райкин - Роман Карцев - Наше все - 2008-10-05

Е.КИСЕЛЕВ – Я приветствую всех, кто в эту минуту слушает радио «Эхо Москвы». Это действительно программа «Наше все», и я, ее ведущий Евгений Киселев. Мы продолжаем наш проект, мы пишем историю нашего Отечества в лицах, мы идем по алфавиту, дошли до буквы «Р», и сегодняшняя программа о человеке, которого выбрали вы сами, уважаемые радиослушатели, во время голосования на сайте «Эхо Москвы» в интернете, из многочисленных героев, потенциальных героев нашей программы на букву «Р», вы выбрали Аркадия Райкина, гениального актера, о котором сегодня наша передача. И как всегда, в начале нее портрет героя.

Время неумолимо. Аркадий Райкин, в начале карьеры любимец самого Сталина, которого он развлекал на закрытых кремлевских банкетах, еще 20-30 лет назад был едва ли не самым популярным и знаменитым актером в нашей стране. Когда из радиоприемника или телевизора вдруг доносились неповторимые интонации Райкинского голоса, люди бросали все и приникали к динамикам и голубым экранам. Сегодня те, кто помоложе, услышав фамилию Райкин, скорее вспомнят актера Константина Райкина, сына великого комедианта, чем его самого. Райкин-старший был именно комедиантом, комедиантом в самом высоком смысле этого слова. Почему-то актеров, выступающих в этом жанре, сказочно успешных, богатых и знаменитых в Европе и особенно в Америке, у нас стесняются так называть. Поэтому то, что делал на сцене или на экране Аркадий Райкин, пытаются порой описать неуклюжими словесными конструкциями, вроде «он был выдающимся исполнителем комедийных, сатирических, лирических монологов, мастером перевоплощения» и тому подобное. На самом деле, под гром аплодисментов он выходил на сцену, к микрофону, под объективы камер, красивый, изящный, элегантный, пластичный – потом вдруг, на секунду отвернувшись, надевал какую-нибудь немыслимую маску, и через мгновение перед нами был совершенно другой человек – прожженый бюрократ, наглый хулиган, одинокий несчастный старик, вороватый директор магазина, пьяница-забулдыга. За свою актерскую карьеру Райкин создал сотню таких образов, а фрагменты его монологов расходились как анекдоты, становились крылатыми фразами. Это при том, что Райкин редко снимался в кино, избегал частых выступлений по телевидению – боялся «выйти в тираж». В основном он выступал в спектаклях Ленинградского театра эстрады и миниатюр, которым сам же и руководил почти 40 лет – с 1942 по 1981. В этом театре началась профессиональная карьера других знаменитых комедиантов – Михаила Жванецкого, Виктора Ильченко, Романа Карцева. Под конец жизни Райкин был вынужден перебраться в Москву, где уже давно жили его дети, где климат был получше, в прямом и переносном смысле слова. В Ленинграде хозяин города, член Политбюро ЦК КПСС Григорий Романов откровенно ненавидел Райкина и его театр. Видимо, острым чутьем искушенного аппаратчика-охранителя он чувствовал, что райкинская сатира, казалась бы абсолютно далекая от политики, неумолимо подтачивает устои дряхлого режима. А вот тогдашний советский верховный вождь Леонид Ильич Брежнев оказался на удивление терпимей и лично помог Райкину обосноваться на новом месте в Москве и создать театр Миниатюр, на сцене которого были поставлены его последние спектакли. После смерти Райкина в 1987 году этот театр превратился в драматический, получил название «Сатирикон», и руководит им уже 20 лет сын Аркадия Исааковича Константин Райкин, как уже было сказано, сам блестящий актер и режиссер.

Е.КИСЕЛЕВ – А теперь я представлю гостя нашей программы. Со мной в студии замечательный актер и писатель Роман Андреевич Карцев, который много лет работал вместе с Аркадием Исааковичем Райкиным. Я Вас приветствую, Роман Андреевич!

Р.КАРЦЕВ – Здравствуйте! Насчет писателя Вы погорячились…

Е.КИСЕЛЕВ – Ну почему?

Р.КАРЦЕВ – Хотя уже две книги вышли. Но я… вторую книгу, я так и написал «Я не писатель, я артист, импровизирующий на бумаге» - это вот я так себя. А в смысле «писатель» - это рановато, это совсем другое.

Е.КИСЕЛЕВ – Ага. Ну вот расскажите, пожалуйста, как Вы с Райкиным познакомились, как Вы с ним стали вместе работать.

Р.КАРЦЕВ – Ой, это, в общем-то, долгий рассказ, но это всегда приятно вспоминать, потому что я закончил школу, несколько раз поступал в театральные институты и заведения. Последний раз я поступал в цирковое училище здесь в Москве, приехав из Одессы. Я ошарашил всех, потому что я занимался пантомимой, занимался акробатикой, занимался юмором, пародиями, т.е. за меня боролись четыре факультета. И в конце концов меня не приняли. Не приняли. Я был страшно огорчен – это был 1961 год. Но к счастью не приняли, к счастью – знаете, я сейчас верю в судьбу, потому что… ну поступил бы я в цирковое училище, обычно они за четыре года делали какой-то один номер. Какой-то номер делали. И все, а дальше барахтайся, как хочешь. А тут попал в академию, театр, театр Миниатюр, королевский театр, к Райкину, который меня пригласил буквально, вот, в 1962 году. Я в это время был в «Парнас-2», был студенческий театр миниатюр, в Одессе, его возглавлял Миша Жванецкий, Витя Ильченко и еще многие артисты. Т.е. это была почти профессиональная труппа. Ее сравнивали – да и правильно – с московским театром Миниатюр дом 2 Розовского. Это были два сильнейших коллектива, так же как когда-то был сильнейший одесский КВН, «Джентельмены», и, скажем, Баку Гусмана – вот это они между собой всю жизнь боролись. Вот такой был театр. И приехал Райкин на гастроли…

Е.КИСЕЛЕВ – В Одессу?

Р.КАРЦЕВ – В Одессу, Миша Жванецкий – они были знакомы до этого – попросил посмотреть наш спектакль после его спектакля в театре, Русском театре. Мы сыграли. Ко мне подошел администратор и говорит: «Завтра тебя Райкин ждет в санатории Чкалова в 11 часов». Ну, что со мной произошло, можете себе представить – что-то я догадывался, что-то…

Е.КИСЕЛЕВ – Сколько лет Вам было тогда?

Р.КАРЦЕВ – 22. 22 года.

Е.КИСЕЛЕВ – Ну да, 22 года… А Райкин уже был великий, в общем.

Р.КАРЦЕВ – Да. Райкин с 1939 года. Вот, и… ну, не знаю, я пришел к нему… ну, во-первых, после спектакля, когда мы ушли после просмотра, мы пошли пить вино, естественно, Жванецкий, вся компания. А меня просили не говорить о том, как, что я буду, о том, что я завтра иду к Райкину – ну, пока не решено… Ну, меня распирало, я Мише сказал, конечно, Жванецкому, он поднял такой крик… я помню, это было на улице Пушкинской в Одессе, где-то в 11-12 часов ночи, поднял крик: «Чего ты молчал?! Лучше бы…» Короче, был повод выпить. Вот, хотя мы тогда пили, знаете, как, вино «Алиготе». Ну, и на следующий день я пошел к нему: сидел Аркадий Исаакович, Руфь Марковна и Зиновий Гердт, Зиновий Ефимович. И Райкин мне сказал: «Хотите… Сколько вам лет?» Я говорю: «22 года». «А вы хотите в театр?» Я говорю: «С удовольствием». «А мама, папа не будут возражать?» Я говорю: «Да нет, что вы». В общем, как-то во сне все это произошло, он сказал: «Хорошо, наш директор с вами свяжется, мы едем сейчас на гастроли в Румынию, он вам позвонит». И все, я побежал уволился сразу с работы – я работал на швейной фабрике наладчиком по швейным машинам. Высокого класса! Вот, и два месяца я сидел и ждал. Ждал, ждал. И вдруг пришла телеграмма: «Приезжайте в Ленинград». Все, я приехал. Это было 22 ноября 1962 года. Вот с тех пор, уже 45 с лишним лет я, как бы, на профессиональной сцене. За это время я закончил институт театральный, ГИТИС, ну а потом, буквально через 7 месяцев в театре был отпуск, я приехал в Одессу отдыхать, к маме. Ну, я приехал, как уже король, как артист театра Райкина. И встретил Витю Ильченко – мы с ним не были знакомы. На углу, на Пушкинской, угол Ласточкиной. Я шел на пляж, он шел гулять с сыном. «О, привет» - ну, в Одессе все знались друг с другом. «Привет». «Ты, говорят, у Райкина?» Я говорю: «Да. А у тебя как дела?» «А я начальник испытания отдела новой техники одесского пароходства» - Витя, в 25 лет. Говорю: «А не хочешь показаться Райкину?» А он играл хорошо в «Парнасе», он… ну, он не хотел быть артистом, у него не было такой задачи. Ну, так Витя, как всегда, спокойно сказал: «Ну давай». И пошел, просмотрелся. До этого я к Райкину привел Милу Гвоздикову – ему нужна была молодая красивая, а она была неимоверно красивая. И Витя Ильченко, он его тоже взял – и вот мы втроем поехали на поезде в Ленинград уже в театр Миниатюр, а в 1964 году Миша к нам присоединился Жванецкий, увидел монолог свой в программе Райкина – я читал – и приехал просто сам в Ленинград. И вот так вот мы вчетвером. Помню, фразу сказал Утесов. Он сказал: «Аркаша, у тебя четыре одессита. Тебе там уже делать нечего».

Е.КИСЕЛЕВ – (смеется)

Р.КАРЦЕВ – Вот такая история – если быстро.

Е.КИСЕЛЕВ – Ну а что это был за театр?

Р.КАРЦЕВ – Театр был высоко профессиональный, высоко интеллигентный, там было 14 актеров, там несколько человек обслуживающего персонала, там радист – ну, все что нужно было. Ютились они в театре Эстрады в Ленинграде, в двухкомнатках жутких, к сожалению. Ну, в основном Райкин работал полгода в Москве, полгода в Ленинграда, и, там, какие-то месяцы он работал на выезде, месяц, или за границей. Театр – это… ну, как Вам сказать, это был театр, я так думаю, это был театр… ну, как сказать… частный, можно так сказать. Он был государственный, но хозяин был Райкин. Райкин решал все: кому какую роль, кому какую квартиру, кому какую зарплату, кто едет в Англию, кто не едет в Англию. И он был, ну, как говорится, хозяин. Он был хозяин этого театра, и это спасало этот театр, потому что его слово было окончательным. А что касается внутренней, в нем были потрясающие актеры, у него была, ну, его жена, Руфь Марковна – это уникальный, высококультурный человек, у который было гораздо больше времени, чем у Райкина, поэтому она часто ему подсовывала какие-то книги, какие-то вещи, чтобы он прочел, потому что у него времени не было – он работал… работал очень много и работал честно, на износ, и поэтому… Но она его тащила на выставки, она его тащила туда, сюда. Аркадий Исаакович был от природы очень культурный, высококультурный человек, сам по себе. Он прекрасно одевался, он шикарно всегда выглядел, за ним ходила толпа вечно – он был красивый, он был талантливый. И театр, где Володя Лиховицкий, Макс Максимов, брат Райкина, где потрясающие актеры – Кушелевская, Малоземова, это были высоко… я об этом писал, я, может быть, Вам еще прочитаю, у меня такое есть посвящение Райкину. Вот, поэтому театр, где ты был на виду, и где ты не мог ни напиться, ничего. Если дурно о тебе говорили, человек выгонялся сразу. Т.е. жестокая дисциплина, на сцене и в жизни, и это нам очень-очень много дало, потому что мы приехали из Одессы, свободный город, я себе позволял кое-какие вещи – может быть, потом расскажу. Вот, а что касается театра, работал четыре дня – выходной, четыре дня – выходной. Каждые два-три года делался новый спектакль. Если не было материала у Райкина – а ему писал весь Совесткий Союз – не хватало, он играл «Избранное». Мы очень любили этот спектакль, «Избранное» - это лучшие миниатюры из разных спектакль. Он был довольно веселый, там можно было менять сцены, менять миниатюры, поэтому «Избранное». А потом находился материал, и он работал, вот, над материалом довольно долго. Вот, Райкин работал по всем правилам театра, драматического театра. Это Станиславский, и он кончал театр, поэтому и мы – и я, и Витя Ильченко, и Миша Жванецкий – у нас была тяга к театру, меньше, чем к эстраде, и мы… 1962-63 год – это расцвет, вообще, БДТ, театра Акимова, Пушкинского театра – это «Зримая песня», это мы попали в самый… Юрскому было 25 лет, представляете? И мы были вхожи в этот театр, мы у них играли, на их вечерах, свои вещи – у нас уже были свой репертуар, который Райкин не брал. Он долго не брал Мишу, три года примерно. Ну, а мы подбирали миниатюры, с Витей делали – ну, для себя. И нас приглашали театры, включая и Товстоногова были знакомые, и Акимов, и Пушкинский театр, и в Москве Эфрос, и «Современник»… ну, Таганка, где мы все вечера… Так что… И сейчас, когда, вот, я играю один, к сожалению, уже 17 лет, я всегда думаю о том, как бы Райкин посмотрел на это, как… как бы он посмотрел то, что я делаю? И я абсолютно уверен, что он был бы доволен. Я так думаю.

Е.КИСЕЛЕВ – А вот как Вы думаете, Роман Андреевич, почему он был так фантастически популярен? Ведь я помню себя мальчишкой – ну, наверное, лет с 7, как раз, вот, начало 60-х годов, лет с 7, вот, показывают по телевизору какое-нибудь выступление Райкина, и я помню, там, или мама кричит отцу: «Скорей, скорей, Райкина показывают!», или наоборот, отец, там, зовет мать: «Аня, Аня, скорей, тут Райкин на экране!». Вот, пожалуй, никто так не был популярен из актеров, работавших…

Р.КАРЦЕВ – Это да.

Е.КИСЕЛЕВ – …в этом жанре.

Р.КАРЦЕВ – Да, это да, но…

Е.КИСЕЛЕВ – В жанре сатиры, я имею в виду.

Р.КАРЦЕВ – Ну, в этом жанре вообще никто не работал. Он… ну, это был театр Миниатюр, это разные вещи. Были юмористы, были сатирики, были Миронова, Менакер, Миров и Новицкий, Тарапунька и Штепсель – это эстрада. А Райкин был театр, это театр, настоящий театр, где, скажем, делался спектакль, на шампур насаживались миниатюры на одну какую-то тему, или на… или обобщения какие-то, поэтому…

Е.КИСЕЛЕВ – Но это спектакли, да…

Р.КАРЦЕВ – Это спектакли.

Е.КИСЕЛЕВ – А вот по телевизору показывали обычно одну миниатюру…

Р.КАРЦЕВ – А по телевизору показывали, да…

Е.КИСЕЛЕВ – И в общем, зритель, пожалуй, не всегда чувствовал, там, вот эту тонкую разницу.

Р.КАРЦЕВ – Конечно. Дело в том, что Райкин был известен еще до телевизора. Еще телевизора почти ни у кого не было. Я Вам скажу – вот я тут написал, я Вам прочту – я Вам скажу, что Райкин был известен по пластинкам – знаете, таким маленьким пластинкам, как они называются…

Е.КИСЕЛЕВ – Сорокопятки.

Р.КАРЦЕВ – Да, да, да. Вот такие вот пластиночки – там были две миниатюры, с одной и с другой стороны. Хотя когда я впервые услышал Райкина, я думаю, что это был где-то 50-й год. Телевизора еще ни у кого не было. Но популярность была у него сумасшедшая. Потому что… я не знаю, даже кассет не было. Просто пластинки – пластинки, пластинки… И дело все в том, что Райкин же не делал какие-то вещи – бездумные хохмы, шутки, какие-то, вот, вещи, которые моментально забываются. Он делал вещь, которая запоминалась почти на всю жизнь. Я Вам сейчас назову, публика обязательно вспомнит, какие миниатюры.

Е.КИСЕЛЕВ – Ну, например?

Р.КАРЦЕВ – Ну, например, там, «Дача горит». Дача горит, когда он хохочет, смеется, не знает, что это его дача горит, там… Или, вот, «Тонкая рябина» миниатюра. Или, скажем, ну, попозже – это уже «Дуй, мамаша, шпарь, мамаша, ты куда пришла, в церковь или местком? Боже мой…» Потом, монологи его знаменитые. «Окна дома», как… Поляков у него был 20 лет, писатель, Поляков. Потом… потом появились Гинряры, которые писали тоже потрясающие… уже немножко получше, посовременнее. А потом уже Жванецкий появился, где… сейчас все по телевизору, успели снять, там, «Дефицит», «Федя пропагандист», инженер, которого не пустили за границу – «анализы у него не те». Вот, поэтому поздний Райкин более известен, конечно, потому что…

Е.КИСЕЛЕВ – Ну, со временем он становился, ну, скажем так, у него, мне кажется, появлялось все больше и больше такой, совершенно определенной, ну как бы сейчас сказали, политический подтекст – ну, как бы, между строк. Да, там, скажем, неконтролируемый подтекст.

Р.КАРЦЕВ – Дело в том, что… я Вам скажу: Райкин не был сатириком. Вот Вы будете смеяться, но он сатириком не был. Он не боролся с советской властью. Он…

Е.КИСЕЛЕВ – Это советская власть, скорее, с ним боролась.

Р.КАРЦЕВ – Да, это да. Романов просто его уничтожал в Ленинграде, поэтому… это, вот, тоже целый разговор, он переехал в Москву, с большим трудом. Вот, а что касается, конечно… конечно, он не был сатириком. У него были острые вещи, и то, допустим, там, Сталин умер, он играл потом – там, где-то в 62-м, 63-м году только он играл такого человека во френче, сталинском френче – это был Хазин, такой автор у него был, Роман Голова. И вот этот вот жлоб, который руководил научно-исследовательским институтом, и когда к нему приходила Рома, жена, т.е. профессора она играла, он говорил: «Наши газы становятся все сильнее и сильней. Партия учит нас, что газы при нагревании расширяются». Вот такой человек – его перебрасывали то на «Культуру», то… Это была огромная миниатюра, потрясающая. Он это делал с такой отдачей, потому что столько накопилось, в самом деле – когда, вот, Сталин уже умер, и можно было при Хрущеве что-то такое еще говорить. Но это… Райкин, он не был сатириком, он был актер, он создавал образы, характеры. Его интересовало обобщение. Это гораздо интереснее, чем выйти и сказать что-то острое или что-то такое. Он был актер – это все… все, все, все превращалось в создание такого типа, типа человека, которого узнавали все. Он был узнаваем. Райкин был и для дворника, и для академика. Вот такая демократичная у него формула была, его искусства. Ну а там внутри, конечно, работа, талант, и найдены эти маски, которые он постепенно довел до совершенства. И быстрейшее перевоплощение, когда в секунду менялся не только костюм, но и человек. Вот так, я думаю. Ну, а были какие-то вещи еще, как бы… Нет, нет. Вот мы тоже, мы это, наверное, как-то переняли у него – мы тоже не занимались сатирой. У нас тоже были вещи, которые… к нам подходили и говорили: «Да вы что, вас же всех посадят!», а там ничего не было особенного. Это как ко мне подошел один, говорит: «Раки – такая социальная вещь, ты представляешь»… А что там? «Ну как, у человека нету ни трех, ни пяти рублей». (смеются)

Е.КИСЕЛЕВ – Не, ну подождите…

Р.КАРЦЕВ – Райкин был актер.

Е.КИСЕЛЕВ – А Жванецкий? Ведь Жванецкий… или он уже уйдя от Райкина стал выступать? Но я помню прекрасно…

Р.КАРЦЕВ – Жванецкий выступал с 5 лет. Не выступал, а читал свои вещи. Миша, я знаю, уже с 61-го года – в «Парнасе» - чуть собиралось больше двух-трех человек, Миша читал. Он писал, писал беспрерывно, читал и любил, когда его слушали. И за что его Райкин, как бы, уволил из театра? Миша читал свои вещи, там, в Доме Актера, в Доме Искусств – ну, в таком, закрытом круге – а эти вещи играл Райкин на сцене. И он жутко возражал, говорил: «Мы, вот, у тебя купили вещь, а ты ее читаешь». Ну, он не прав был, конечно, Райкин, потому что… Ну, мало… Он вообще боялся телевидения, Райкин. Очень много не сняли по его капризам, потому что он… он думал, что если он по телевизору прочтет вещь, уже зрители будут знать концовку, финал.

Е.КИСЕЛЕВ – А!

Р.КАРЦЕВ – Понимаете, вот я… у меня то же самое есть. Но потом я понял, что чем больше зритель знает, тем больше он хочет слушать одни и те же вещи – это удивительно.

Е.КИСЕЛЕВ – Роман Андреевич Карцев – сегодня гость нашей программы. «Наше все» сегодня посвящено Аркадию Райкину. Сейчас новости середины часа на «Эхе Москвы», и затем мы продолжим нашу программу.

НОВОСТИ

Е.КИСЕЛЕВ – Мы продолжаем программу «Наше все» на волнах радио «Эхо Москвы», сегодняшний выпуск посвящен Аркадию Райкину. Я напомню, героя нашей сегодняшней программы вы, уважаемые слушатели, выбрали сами, во время голосования на сайте «Эхо Москвы». Из длинного списка предложенных вам потенциальных героев на букву «Р» вы выбрали Аркадия Райкина. И о нем мы сегодня беседуем с Романом Карцевым, актером, который много лет работал в театре Райкина, писателем, хотя он против этого определения возражает – я вот за Вами, Роман Андреевич, записал, Вы не писатель, а актер, импровизирующий на бумаге. И вот перед Вами сейчас лист бумаги, и я вижу, что Вы там что-то наимпровизировали про Райкина.

Р.КАРЦЕВ – Да, это… эта вещь вошла во вторую книгу. Я две книги написал, но первая была о нас с Витей и с Мишей – «Малой, сухой и писатель» она называлась, а эта вторая книга, изданная в Одессе, уже по моим произведениям, которую я вдруг ни с того, ни с сего, с бухты-барахты начал писать, и в общем-то, недавно была презентация книги в Одессе с большим успехом, и я как-то, вот, вдруг показал себя с другой стороны. А вот это посвящено Аркадию Исааковичу. Впервые я услышал фамилию Райкина в 50-е годы. Не помню, как у нас дома появилась пластинка с двумя миниатюрами Аркадия Райкина. С одной стороны была миниатюра «Тонкая рябина»: Райкин с артистом Новиковым сидят в ресторане, говорят о трудной жизни, и в это же время заказывают маслице, икорку, что-то еще заказывают, оркестр за 20 рублей, «Тонкую рябину», выпивают, и Райкин заканчивает словами: «Вот так, Вася, трудно. Еле сводишь концы с концами». Прошло более 50 лет, а я помню этот тепловатый голос. Райкин никогда не позволял себе делать бессмысленные миниатюры. Даже в «Масках» был смысл, было понятно, зачем он это делает, для чего вышел на сцену. В детстве я попал на день рождения, там мальчик надевал маску и играл какую-то миниатюру. Гости громко хохотали – это был номер Райкина «Дача горит». Я на другой день побежал, купил нос с усами и стал делать то же самое. С большим успехом. Вот когда началось мое знакомство с Аркадием Райкиным. Разве мог я тогда подумать, что через много лет я буду работать в театре этого великого мастера? Вторая встреча состоялась уже в Москве. Я гостил у своей тетки и попал на спектакль в саду Эрмитаж уже живого настоящего Райкина – это были «Времена года». Я сидел на балконе и почти не смеялся. Я еще многого не понимал. Но какая легкость, обаяние, какие партнеры! Это потом много раз я был свидетелем, как он выжатый лежал в антракте, вызывал актеров, делал замечания, переодевал рубашку, костюм и шел на сцену. Вернувшись в Одессу, я стал играть номера с масками во Дворце Моряков – публика была в восторге. Райкин тогда еще не был широко известен. И когда я в Москве провалился, поступая в цирковое училище – слава Богу – в 1962 году, Райкин приехал на гастроли в Одессу, и после показа спектакля театра студенческих миниатюр «Парнас-2», пригласил меня в театр. Это была судьба. 7 лет в его театре – это двойное высшее образование. 7 лет работы с мастером. Я все спектакли смотрел от начала до конца, я видел, как изменялся спектакль, дорабатывался, шлифовался, пока не достигал совершенства. Я видел, как хохотал зал и как плакал. Его рассказ о несостоявшейся любви с одноклассницей – это маленький шедевр, а зрители шмыгали носом и через мгновение смеялись в другой миниатюре. Райкин окончил театральный институт, но в театре ему было тесно. Он создал свой театр, где за один вечер можно сыграть двадцать миниатюр – и трагедию, и комедию, и фарс, исполнить массу ролей и даже спеть. Как он пел «Добрый зритель в 9 ряду» или «Осенние листья», или «Ласточка моя огнеопасная». Жизнь человека от рождения до смерти он мог уложить в две минуты. Это был шедевр мастерства, высший класс. Ведь он не просто перевоплощался, надевал маски, менял за секунду костюм – у него менялись глаза, голос, произношение, сущность. Он не любил, когда смеялись во время репетиции, потому что смех должен быть в результате. Да, заставить людей плакать гораздо легче, чем смеяться. Поэтому так мало хороших комедий. И когда мы с Витей Ильченко сделали миниатюру «Авас», и зал не принял ее, Райкин нас успокаивал: «Все нормально, они еще пожалеют, что не смеялись». И он оказался прав: много лет эта миниатюра была нашей визитной карточкой. Если вы когда-нибудь услышите, что он ученик Райкина, не верьте: у Райкина не было учеников. Этому научить нельзя. У Райкина были либо подражатели, либо обожатели. Мы учились у него профессионализму, колоссальной отдаче, уважению к зрителю, культуре, чувству ритма, темпа – каждая секунда на сцене была именно секундой. Театр Райкина ездил в Болгарию, Венгрию, Югославию, Польшу, Англию, и везде имел успех. И даже если зрители чего-то не понимали, то видели: перед ними великий артист. Нас из Одессы было четверо: Миша Жванецкий, я, Мила Гвоздикова… Да, мы были заметны в театре и частенько Аркадий Исаакович брал нас на свои сольные концерты. Сейчас уже можно сказать о «левых» концертах Райкина. Ведь зарплата, которую он получал в театре, была оскорбительна для такого артиста. Да, он, что называется, «халтурил». Но это была не халтура, а блестящие вечера. У Райкина были прекрасные партнеры – Новиков, Горшенина, Кушелевская, Максимов, другие. Думаю, если бы у Аркадия Исааковича не было театра, он бы многое потерял. И он, к счастью, это понимал. Говорили, что он давит артистов. Да, он был первым и главным – это его театр, и мы все это прекрасно понимали. Сделать нас такими, как Аркадий Исаакович, он не могу – этому научить нельзя. Но уважать публику, работать на износ, не позволять себе расслабляться – этому мы учились на него. Да, он был строг – если от тебя пахло спиртным или, скажем, чесноком, если ты не был готов к репетиции, если тебя видели в дурной компании, тебя безжалостно увольняли. Иногда он позволял импровизировать в фарсах, и тут мы его смешили, как могли. Он открыто хохотал вместе с публикой. Он поразительно смеялся, смеялись и его глаза. И когда мы втроем от него ушли, он был очень огорчен, раздражен, и все-таки со временем простил. И много лет спустя мы не забыли, что мы вышли из Райкина. Надеюсь, что мы его не подвели. Я не люблю говорить «Райкин – это наш Чаплин». На Западе же не говорят «Чаплин – это наш Райкин». Каждый из них по-своему неповторим. Хорошо, что наши потомки могут увидеть этих королей юмора хотя бы на пленке.

Е.КИСЕЛЕВ – Вот, к вопросу о пленке, Роман Андреевич. Почему Райкин так мало сыграл в кино? Почему он, по сути дела, оказался невостребованным – вот такой актер, которого Вы невольно… и не сравниваете, и все-таки сравниваете, раз рядом с Райкиным возникает фамилия Чаплина, то сравнение неизбежно. Почему, в отличие от Чаплина, Райкин не был востребован кинематографом?

Р.КАРЦЕВ – Не знаю. Я тоже иногда об этом думал. Но Вы знаете, Чаплин был все-таки киноартист, он занимался именно кино. Райкин занимался театром, и он так плотно и упорно им занимался, что… может быть, даже у него иногда и не хватало времени для того же, чтобы сняться. Может быть, ему не нравились сценарии. Знаете, сейчас трудно об этом говорить…

Е.КИСЕЛЕВ – Но режиссеры к нему приходили? Сценарии предлагали?

Р.КАРЦЕВ – Наверное. Я, честно говоря, об этом не знаю. А его со… Т.е. он снимался, вот, в нескольких фильмах он снялся, но мне кажется, конечно, он бы мог сделать больше – конечно. Но все-таки, видимо, какой-то отпечаток, ну, знаете, как эстрада, эстрадные артисты и т.д. Это сейчас иногда, вот, берут эстрадных артистов в очень интересные фильмы, и к сожалению, это все не оправдывается, потому что это видно, потому что человек, который на эстраде играет долго и давно, и вдруг появляется, скажем, в «Мастере и Маргарите» - даже если он хорошо играет, прекрасно, у меня все равно ассоциации, связанные с его… также как и многие артисты, которые, скажем, снимаются в жутких сериалах, потом вдруг играют какую-то приличную роль – будем так говорить – и я не верю ему, этому артисту, я уже его не воспринимаю. Я так объясняю для себя.

Е.КИСЕЛЕВ – Да, Вы правы.

Р.КАРЦЕВ – Поэтому иногда даже очень блестящие артисты, которых я так уважаю, вдруг…

Е.КИСЕЛЕВ – Бывает актер, скажем, одной роли, которого потом очень сложно где-то занимать в кино…

Р.КАРЦЕВ – Все, да. Да, потом невозможно.

Е.КИСЕЛЕВ – Вот как случилось с Тихоновым, да, с Вячеславом Тихоновым. После того, как он сыграл Штирлица, он стал, в некотором смысле, актером одной роли. Почти не было у него после Штирлица ролей. Ну, может быть, «Доживем до понедельника».

Р.КАРЦЕВ – Да, да. Это не только у него – есть много, можно назвать артистов, которые были артистами одной роли. Вот, а что сейчас: я смотрю, блестящие артисты, которых я обожаю, и вдруг играют такую чушь, что мне просто за них стыдно. Но я понимаю: это деньги, это деньги, надо содержать семью…

Е.КИСЕЛЕВ – Деньги, надо семью кормить.

Р.КАРЦЕВ – Такая жизнь. Я им это прощаю. Что касается Райкина: конечно, вот эту вещь я никогда не видел, которую вот сейчас часто показывают по телевизору, как он со школьной учительницей пришел к соседям, и они там…

Е.КИСЕЛЕВ – А, замечательный. «Великая сила искусства».

Р.КАРЦЕВ – Да, вот этот…

Е.КИСЕЛЕВ – Это чей-то рассказ?

Р.КАРЦЕВ – Я даже не помню, Вы знаете. Никогда он этого на сцене, по-моему, не играл. При мне нет. И вдруг она появляется. Я сам не видел.

Е.КИСЕЛЕВ – Не видели никогда?

Р.КАРЦЕВ – Нет, а потом вдруг, вот, нам стали показывать блестящую вещь, и можно было еще много миниатюр таких снять, которые у него есть, отдельно.

Е.КИСЕЛЕВ – Я помню, что она была, эта вещь, опубликована на 16-й странице «Литературной газеты», и ее знаете, как… вот она как-то сразу пошла в народ, и вот именно этот рассказ. Все смеялись, просто хохотали до упада. И потом какое-то время прошло, довольно много прошло времени, я думаю, лет десять прошло, и вдруг я вижу в телевизионной программе, там, «Великая сила искусства».

Р.КАРЦЕВ – Да.

Е.КИСЕЛЕВ – А там рассказ назывался просто «Сила искусства», без эпитета великая.

Р.КАРЦЕВ – Да, он сыграл блестяще, конечно.

Е.КИСЕЛЕВ – И я с замиранием сердца, помню, смотрю – что же, неужели это та самая вещь? И начало такое, что кажется, нет, это не про это. Это не про это. И потом бах, и вдруг появляется Райкин, я говорю: нет, это про это. И действительно, гениально.

Р.КАРЦЕВ – Да. Ну, потом «Мы с вами где-то встречались» - такой уже, более эстрадный такой. Я думаю, что именно, вот, его жанр, его, который… который, в общем-то, считался, ну, как бы, легким жанром, в кино… черт его знает, я знаю, что есть специальность киноартист. Есть люди, которые учатся в институте кинематографии. И это их профессия. Поэтому даже я, когда снимаюсь в кино, для меня это хобби, это… я не знаю, я могу выбирать, я могу отказывать, я могу не сниматься в сериалах и т.д.

Е.КИСЕЛЕВ – Ну, строго говоря, это две разные профессии…

Р.КАРЦЕВ – Абсолютно, абсолютно разные.

Е.КИСЕЛЕВ – …театральный актер, который играет спектакль от начала до конца…

Р.КАРЦЕВ – Да.

Е.КИСЕЛЕВ – …и киноактер, который может, там, начинать с того, что снимает последнюю сцену фильма.

Р.КАРЦЕВ – Хотя, конечно, есть, я не знаю, ну, Леонов, скажем, да, или Евстигнеев, играющие в театре и блестяще снимающиеся в кино. Это очень трудно объяснить, почему Райкин не снимался. Я не могу объяснить, я знаю, что… я знаю, что он телевидение не любил – это я знаю точно. Он как-то стеснялся рассказать, а потом, чтобы это показали, должен это исполнять.

Е.КИСЕЛЕВ – Ну, Вы сказали, что он боялся, ну, скажем, размывания своей популярности, что если, скажем, какую-то миниатюру, какой-то его монолог покажут по телевизору, то уже публика не пойдет на спектакль.

Р.КАРЦЕВ – Да, да, да. Да.

Е.КИСЕЛЕВ – Или, скажем, будет воспринимать это как некий вторичный продукт.

Р.КАРЦЕВ – Да. Но он был неправ, конечно. Конечно, неправ. И поэтому мало очень осталось. Столько сыграно спектаклей потрясающих – мало осталось. Вот, я говорю…

Е.КИСЕЛЕВ – Записанных на пленку.

Р.КАРЦЕВ – Да, записанных мало. Вот, Жванецкий, его спектакль «Светофор» потрясающий и то, по-моему, целиком не показывают – это просто монологи из этого спектакля, один из лучших… Вот он был острый, этот спектакль, по настоящему, по тем временам – это 1967-й год.

Е.КИСЕЛЕВ – А вот Вы хотели рассказать о том, как Райкина давили. Вы сказали, что Романов – имеется в виду Григорий Романов, первый секретарь ленинградского обкома партии…

Р.КАРЦЕВ – Да, это…

Е.КИСЕЛЕВ – …хозяин города на Неве, ненавидел Райкина.

Р.КАРЦЕВ – Да.

Е.КИСЕЛЕВ – За что?

Р.КАРЦЕВ – Т.е. именно ненавидел. Не знаю. Ну вот он же не говорил, за что. Он просто всегда программы, которые Райкин, он почти всегда чуть ли не сдавал свои спектакли в Москве – там министерство культуры и т.д. А потом в Ленинграде… Он в Москве играл премьеры всегда, а потом в Ленинград. Потому что он очень любил город, он любил зрителей. А Романов да, Романов давил его просто неимоверно. И Райкин много лет тому назад очень хотел перебраться в Москву, потому что здесь его сын, здесь его дочь, и он хотел в Москву перебраться и снять с себя эту ношу этого Романова, и долго очень. Ну, не знаю, правда ли, легенда – она рассказывал, как он, уже отчаявшись, где-то из больницы… Был такой случай, мы с ним играли миниатюру «Авас» в правительственном концерте. Я должен был играть вместо Вити, он вместо меня, потому что Витя заболел. Мы пришли, по-моему, в Большом театре было. Ну, «Авас», уже проверенная вещь, все, и вдруг звонит Фурцева за кулисы и говорит: «Аркадий Исаакович, «Авас» играть нельзя, в зале Мжеванадзе». Он говорит: «Лидия Алексеевна…» Я не помню уже ее имени, отчества, он говорит: «Да нет, какой, ну грузин там хороший – там доцент тупой, а грузин хороший». Она говорит: «Нет, все, нельзя. Давайте что-нибудь другое». Ну, он жутко растерялся: правительственный концерт – это… И он начал ей по телефону читать басни, какие-то маленькие басенки-двухминутки. И последняя басня оказалась роковой, и года два его не пускали, вообще, в Москву гастролировать, кто-то там чего-то позвонил и т.д. А он в это время занимался переездом все-таки в Москву – это же надо театр перевезти, квартиры всем дать. И вдруг как-то, он в очередной раз болел и позвонил случайно помощнику Брежнева, и буквально через день или два попал к Брежневу на прием. И он его начал вспоминать, Аркадий Исаакович, что он рассказывал сам, как они виделись на Малой земле, во время войны – Райкин же выступал там, среди бойцов, там, везде, под бомбежками…

Е.КИСЕЛЕВ – Ну, он, как многие актеры во время войны, там, участвовал в концертах…

Р.КАРЦЕВ – Да, выступал именно… И он с Брежневым был знаком тогда, то-се, они выпивали. И вдруг… Брежнев, конечно, уже был в состоянии, значит, прострации, и он говорит, он начал чуть ли не плакать, «Аркаша, - говорит, - заходи». И Аркадий Исаакович пришел к нему, расцеловались, там, все, садись. И этот… Аркадий Исаакович говорит: «Вот, Леонид Ильич, я хочу в Москву, у меня дети здесь, внуки уже. Ну, уже пора с детьми жить, и все, и театр, в общем-то…» Он нажал кнопку – не помню, не то Гришин был тогда, не то кто-то еще первый секретарь горкома, или горкома московского.

Е.КИСЕЛЕВ – Гришин.

Р.КАРЦЕВ – Он ему говорит: «Ты знаешь такую фамилию Аркадий Райкин?» Он говорит: «Ну, как же…» «Прими, то, что он хочет, все ему сделай».

Е.КИСЕЛЕВ – (смеется)

Р.КАРЦЕВ – И все. Все было решено, театр переехал. Ну, потом началась борьба за помещение и т.д. Вот такая история. А что касается, Вы спросили, что…

Е.КИСЕЛЕВ – Нет, я спросил, как давили – вот в чем выражалось эта давиловка?

Р.КАРЦЕВ – А, ну просто не принимали спектакли.

Е.КИСЕЛЕВ – Не принимали спектакли?

Р.КАРЦЕВ – Нет. У нас с Витей было 12 спектаклей, и из них один только приняли, а 12 не принимали.

Е.КИСЕЛЕВ – А как это было, когда принимают спектакль?

Р.КАРЦЕВ – Садится комиссия. Значит, мы, скажем, в Одессе был театр Миниатюр при Филармонии. Значит, есть худсовет при Филармонии. Там сидят, ну, жуткие люди – несостоявшиеся музыканты, артисты – они принимают спектакли, их там человек 12. Они принимают, и, значит, делают жуткие замечания, и в общем, не рекомендуют к исполнению. Но все равно, потом это все идет, скажем… приходит комиссия из обкома партии – там, это, культурная комиссия. Очень культурная. Вот, и тоже не принимает. Потом приезжает киевская – у нас же Одесса была под Киевом – вот, и приезжает киевская комиссия… Итого, 4-5 комиссий – от спектаклей не оставалось ничего, и все… И до свидания.

Е.КИСЕЛЕВ – И у каждой комиссии свои замечания?

Р.КАРЦЕВ – Абсолютно. Первая…

Е.КИСЕЛЕВ – Цензура, по сути дела?

Р.КАРЦЕВ – Да. Цензура, жуткая. Пятиходовая. А первый спектакль мы сделали в холеру – в Одессе была холера – мы сделали спектакль «Как пройти на Дерибасовскую», и нас просто обком вытурнул из Одессы, чтобы мы показывали, что Одесса живет, там, - уже слухи были, что в Одессе холера. И мы приехали в Ростов и начали, вот, этот спектакль… ну, это был спектакль, шлягерный, там вот эти все миниатюры были – «Авас», «Кассир и клиентка»…

Е.КИСЕЛЕВ – И вот эта миниатюра Жванецкого «В Одессе холера» - это оттуда, да?

Р.КАРЦЕВ – Да, да, да, все оттуда, это 1970-й год. И потом, когда мы приехали из Ростова на конкурс артистов эстрады в Москву и заняли здесь какое-то место, значит – ну, по 200 рублей тогда – и выступили в заключительном концерте, и вот мы проснулись утром знаменитые, потому что мы играли «Авас», «Везучий – невезучий», «Дедушка» - это все стало очень популярным. Вот так получилось. Ну, и потом ушли от Райкина и сделали свои спектакли. И понимали, что нам нужно самостоятельно выходить на свою дорогу, на свой стиль, на свои какие-то… спектакли.

Е.КИСЕЛЕВ – Ушли именно потому, что стало тесно?

Р.КАРЦЕВ – Да. Ну, потому что нам уже было, я не помню, уже лет по 30, наверное, вот, и нам нужно было уже… У нас набрался репертуар – все, что Райкин не брал у Жванецкого, все мы с Витей делали. И постепенно у нас возник спектакль, вот, состоящий из 20 шлягеров. В самом деле, публика тогда выползала просто, и мы появились, как… Вы знаете, публика любит всегда что-то новое. Вот новые появились какие-то артисты, и мало того, что новые, а еще у них приличный репертуар, они еще неплохие артисты – у них школа еще семилетняя райкинская. Потом, после нас появился Хазанов, который тоже, как бы, новое лицо – мы уже были сколько-то лет. Тоже публика обратила на него внимание, потому что работал серьезно. Так что… Потом Полунин, скажем – это я говорю о тех, которые мне нравятся, скажем, артисты – Полунин потрясающий. Вот так вот было. А сейчас немножко другое дело, сейчас нету жанра миниатюр, нет. Когда-то в Москве был первый и последний конкурс артистов, самодеятельных артистов театров, стемов студенческих. Это было что-то потрясающее. Вот там была острота. Вот там… Я Вам скажу: Райкин был председатель жюри, он просто… он просто был потрясен гражданственностью, остротой… МАИ, потом «Наш дом» Розовского, потом Челябинский театр миниатюр. Тогда же были миниатюры – сейчас же все оркестры, а миниатюр театров нет. Это было потрясающе. Этот, конечно, конкурс закрыли, самую… Но Райкин их отстоял. Он дал первую премию, вот, МАИ – «Снежный ком» назывался спектакль. Потрясающий! Вот это острота была, гражданственность – то, что было в начале у КВН.

Е.КИСЕЛЕВ – А вот, возвращаясь к тем сложным отношениям, мягко говоря, которые были между Райкиным и «отцом города» Романовым, первым секретарем обкома, мне вот приходилось слышать такую версию, что объяснялось это очень просто и понятно – Романов был паталогическим антисемитом.

Р.КАРЦЕВ – Ну, это само собой, это…

Е.КИСЕЛЕВ – А вот правда, такая легенда ходит, что якобы, на одном из спектаклей Райкину кто-то из зала крикнул «Эй, жид!», и Райкин сказал: «Встаньте и выйдите вон», а человек не встал, и тогда сказал «Я уйду», и спектакль не состоялся.

Р.КАРЦЕВ – Я слышал об этом, но думаю, что это легенда. Вот так же, как и говорили, что он мать отправил в Израиль, и в гробу, там, отправил мать в Израиль, значит, хоронить – гроб матери. Ну, вот такие были легенды. Были такие вещи.

Е.КИСЕЛЕВ – Ну, согласитесь, разные легенды совсем – одно дело, там…

Р.КАРЦЕВ – Да, ну, в принципе, если говорить вообще, то народ его очень любил, очень уважал, и за ним ходили толпы. Вот, Вы знаете, такой популярности – я не знаю, может быть, только Киркоров – я не знаю, за кем тысячи, вот, бегают поклонников. Вот, Ободзинский – когда-то был такой, Магомаев в свое время – это я помню. Толпы народа, всю ночь под балконом гостиницы и т.д. Вот Райкин имел такую же популярность потрясающую. Но мне кажется, он имел…

Е.КИСЕЛЕВ – А как он с этим справлялся? Ведь тогда, наверное, охранников-то не было – сейчас…

Р.КАРЦЕВ – Не, абсолютно.

Е.КИСЕЛЕВ – Сейчас звезды окружены толпой охранников, которые отсекают это, от поклонников.

Р.КАРЦЕВ – Не, не, какой охранник? Нет. Нет, нет. Самостоятельно ездил за рулем, на «Волге», и абсолютно… и ходил по магазинам, и на гастролях мы ходили, и за ним толпы ходили – ничего подобного. Все его обожали, любили. Он очень был очень красив, он всегда ходил в шикарном костюме. Он шил костюмы в Риге, у него был специальный портной, он ему присылал уже готовый костюм – у него мерка была, и он присылал готовый… Райкин обожал костюмы, но самое интересное, что как только он пытался… У нас униформа была – черные костюмы. Бабочки, черные костюмы. Райкин, вообще, не любил… чтобы ничего не отвлекало от артиста. Он запрещал женщинам надевать кольцы, там, на руки – чтобы ничего не отвлекало. Иногда он вдруг чего-то решил, и у него шикарный какой-то костюм, он переодевал костюм, выходил в другом костюме, и спектакль шел очень плохо. Вот удивительно, такая вот была…

Е.КИСЕЛЕВ – Т.е. в некотором смысле, художника в спектакле не было, да?

Р.КАРЦЕВ – Нет, а как же, был. Художник, оформление, а как же?

Е.КИСЕЛЕВ – Нет, ну раз Вы говорите, что все всегда были в одном и то же – я имею в виду, художника по костюмам.

Р.КАРЦЕВ – Нет, ну женщинам платья шили специальные, допустим. А мужчины были почти всегда в строгих черных костюмах.

Е.КИСЕЛЕВ – Т.е. роль нужно было сыграть исключительно, там, с помощью мимики, жеста, текста, таланта…

Р.КАРЦЕВ – Таланта. С помощью таланта, да. И до сих пор мы тоже так…

Е.КИСЕЛЕВ – На костюм полагаться не приходилось. Перевоплощение только актерскими приемами.

Р.КАРЦЕВ – До сих пор. Да. До сих пор мы – я, вот мы с Витей – мы все время играли тоже в черных костюмах. Ну, были – нужно было сыграть, там… мы играли Хармса, играли Чехова в Эрмитаже – ну, это совсем, там, другой художник. А так вот – и сейчас я играю. Я вижу, сейчас есть некоторые очень приличные артисты эстрадные, которые делают сольные концерты. Они надевают такие костюмы – там, от Юдашкина… Он сатирик, юморист, и выходит в таком костюме, что его, наверное, зал полчаса разглядывает, где он шил, начинает – поправился он, или нет. И т.д. Ничего не должно отвлекать от… от человека.

Е.КИСЕЛЕВ – Ну что ж, наша программа подходит к концу. Сегодня мы вспоминали Аркадия Исааковича Райкина, в гостях у нас Роман Андреевич Карцев, актер райкинского театра, много лет работал у Райкина, потом ушел, стал не только актером, но и писателем.

Р.КАРЦЕВ – (смеется)

Е.КИСЕЛЕВ – Вот две книжки у него вышло, тем не менее. Я благодарю Вас, Роман Андреевич, за то, что Вы пришли к нам сегодня, рассказали и прочитали о Райкине. Я прощаюсь с Вами, я прощаюсь со всеми слушателями «Эхо Москвы», проект «Наше все» продолжается – до следующей встречи!