Академик Игорь Курчатов - Наше все - 2008-01-27
Е.КИСЕЛЕВ: Это действительно программа «Наше все» и я, ее ведущий Евгений Киселев. Мы продолжаем писать историю России за последние сто лет, историю России в лицах. Мы все еще находимся на букве «К». Я напомню, что поскольку русский алфавит устроен таким образом, что на букву «К» у нас значительно больше слов вообще и фамилий в частности, чем на любую другую букву, мы здесь в редакции приняли решение, что у нас будет не три героя, а целых девять. И вот сегодня очередной герой на букву «К», которого вы, уважаемые слушатели, сами выбрали во время голосования в Интернете. Сегодняшняя программа посвящена академику Курчатову, Игорю Васильевичу Курчатову. И, как всегда в начале нашей программы, портрет нашего героя.
ПОРТРЕТ В ИНТЕРЬЕРЕ ЭПОХИ. ИГОРЬ ВАСИЛЬЕВИЧ КУРЧАТОВ
Игорь Васильевич Курчатов – отец советского атомного оружия и советской мирной атомной энергетики – прожил по удивительному совпадению судеб такую же яркую, но короткую жизнь, как и другой выдающийся ученый, о нем уже рассказывала наша программа, - Сергей Павлович Королев, генеральный конструктор первых искусственных спутников Земли, первых космических кораблей и первых межконтинентальных баллистических ракет, способных доставить в любую точку земного шара изделия Курчатова и других ученых, участвовавших в советском атомном проекте. У двух академиков даже день рождения был в один день – 30 декабря по старому стилю, 12 января следующего года по новому. Королев прожил всего 59 лет, Курчатов и того меньше – 57, но сколько всего было им сделано! Он начал заниматься атомной физикой еще в начале 30-х годов в знаменитом ленинградском Физтехе у академика Иоффе, «папы Иоффе», о котором уже рассказывалось в одном из выпусков нашей программы. В ленинградском Физтехе учились, начинали научную карьеру нобелевские лауреаты по физике Капица, Ландау, Семенов, Алферов, академики Харитон, Александров, Зельдович, Кикоин, Алиханов, Арцимович и другие выдающиеся советские ученые-физики. И почти все они участвовали в работах по созданию первой советской атомной бомбы. На практическом уровне эти работы начались в СССР еще во время войны – ранней весной 43-го года, когда Сталин подписал распоряжение о создании в Москве специальной секретной Лаборатории № 2, которой впоследствии суждено было стать Институтом атомной энергии и которая ныне носит официально носит название Курчатовского института в честь своего первого руководителя. Курчатов, возглавивший научную часть этих работ, был еще совсем молодым человеком. Его просто старила знаменитая борода, которую он отпустил тогда же и за которую академика вскоре так и прозвали – Борода. Точно так же, как первой задачей, которую решал Королев в области ракетостроения, было скопировать немецкую ракету «Фау-2», первой задачей Курчатова было, по сути дела, скопировать первую американскую атомную бомбу, сведения о конструкции и технология изготовления которой добывала в США и передавал в Москву советская разведка. Однако при решении этой общей задачи Курчатову и его коллегам приходилось решать такое количество частных научных задач, преодолевать такое количество технологических трудностей, совершать столько научных подвигов, что было бы совершенно неправильно считать, как об этом иногда говорится, что первую советскую бомбу мы просто украли у американцев. В 46-м году в курчатовской Лаборатории № 2 был пущен первый советский атомный реактор, а в 49-м на полигоне в Семипалатинске было успешно испытано первое советское атомное устройство. Первую ж водородную бомбу СССР создал уже раньше американцев. Точно так же, как и первый космический старт был проведен в СССР раньше, чем в США. Но полета первого космонавта Юрия Гагарина Курчатов не застал. Трижды Герой Социалистического Труда, кавалер пяти Орденов Ленина и множества других наград, академик Курчатов скоропостижно скончался в начале 1960-го года.
Е.КИСЕЛЕВ: А теперь я хочу представить нашу сегодняшнюю гостью – у меня сегодня в студии Раиса Васильевна Кузнецова – директор дома-музея Курчатова. Здравствуйте, Раиса Васильевна. Спасибо, что вы согласились принять участие в нашей программе. И сразу вопрос. Расскажите, пожалуйста, что это за дом-музей Курчатова.
Р.КУЗНЕЦОВА: Добрый день, уважаемый Евгений Алексеевич. Добрый день, уважаемые слушатели. Дом-музей Игоря Васильевича Курчатова – это тот дом, в котором он жил и работал в период, когда жизнь его уже проходила в Москве, после Великой отечественной войны, а точнее – с 1942-го года. До начала войны Курчатов жил и работал в Ленинграде, нынешнем Санкт-Петербурге, и когда состоялось решение о возобновлении работ, прерванных войной, по ядерной физике и связанных с созданием атомного оружия, то Игорь Васильевич был назначен руководить этой проблемой, и тогда встал вопрос, где будет размещаться его будущее учреждение, названное Лабораторией № 2 Академией наук. И в Москве, на ее отдаленной окраине, в деревне – тогда называлась Щукино, недалеко Хорошеево, где-то между ними Игорь Васильевич выбрал эту территорию, где он разместил Лабораторию № 2.
Е.КИСЕЛЕВ: Сам выбрал?
Р.КУЗНЕЦОВА: Сам выбрал. И на территории его лаборатории, нынешнего Института атомной энергии, российского научного центра, Курчатовский институт теперешний, там ему был построен дом по проекту академика архитектура Жолтовского, дом замечательный, в котором он прожил около 18 лет последние своей жизни, такой активной и очень творческой. Правда, в этом доме меньше. Но московский период – это 18 лет. И вот за эти годы ему удалось сделать очень большие дела, связанные и с созданием оружия, и с созданием каких-то новых применений для атомной энергии, уже для мирных целей. Я имею в виду атомные станции, причем первые в мире атомные станции, первый в мире атомный ледокол, то уже пошли для транспортных целей его наработки. И сегодняшняя проблема – то, что мы сегодня связываем с международным реактором ИТЭР, который начинался еще в 51-м году, в проблеме управляемого термоядерного синтеза. Это вот планы Курчатова, записанные в 51-м году в планы нашего института. Они до сих пор решаются и вышли уже на международный уровень. Сейчас уже подписаны соглашения, что будут строиться экспериментальные реакторы по изучению возможностей получения наиболее дешевых, можно сказать бесплатных, как Курчатов в свое время говорил, его слова, и неисчерпаемых источников энергии. То есть он в конечном счете думал о том, чтобы получать тепло, свет для людей из этих направлений, которые первоначально были ориентированы историей на войну.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну, давайте все-таки по порядку. Этот дом-музей, он после смерти Курчатова сразу же был организован или спустя какое-то время?
Р.КУЗНЕЦОВА: Ну, немножко еще я в историю отойду, потому что до того, как был построен этот дом, Игорь Васильевич некоторое время жил в Москве. Сначала он жил в гостинице «Москва», там номер у него был некоторое время, моряки помогли ему с этим, потом, когда не стало такой возможности, переселился на короткое время в «Националь». Это было уже время, когда он работал над первым планом работ по созданию ядерного оружия. А потом ему на территории Покровско-Стрешнево участка, который он выбрал для Лаборатории № 2, там находилось до войны недостроенное здание для Института экспериментальной медицины, и Игорь Васильевич его достроил. А в 44-м году там разместилась его семья. Это первая московская квартира Курчатова – на втором этаже этого здания, на 3-м этаже там был его кабинет, и теперь там размещается вся наша дирекция и руководство сегодняшнее. Как бы исторически сложилось, что его рабочий кабинет занимал потом второй директор после Игоря Васильевича, академик Александров, это бывший президент Академии наук и директор нашего Института атомной энергии, а сейчас в нем работает президент нашего центра, академик Евгений Павлович Велихов. Рядом же домик построен в пяти минутах ходьбы от этого здания. И вот в 46-м году уже возвели этот дом под крышу, и осенью 46-го года Курчатов въехал сюда. Прожил он здесь до 60-го года. Затем еще 9 лет жила в нем его жена Марина Дмитриевна, детей не было, и все, что потом после Марины Дмитриевны осталось, это стало достоянием нашего института, и мы наследники этого дела. И вот тогда было решено организовать в нем музей мемориальный, потому что все там настоящее и подлинное, оставшееся после хозяина. Это так и находится до сих пор. Мы стараемся это все поддерживать, продлить жизнь всех этих памятных вещей, больше того – собираем всякие личные, принадлежавшие Игорю Васильевичу или этому дому вещи, которые потом расходились по родственникам. Таким образом, здесь сосредоточены подлинные фонды его личных вещей, это фотографии – очень большой фотоархив. И за время нашей работы, за годы, прошедшие после смерти Игоря Васильевича, это долгие годы, 2008-й год, а его не стало в 60-м – почти круглая дата скоро будет, 50 лет как нет Игоря Васильевича, ну и минус 9 лет – Марина… - 40 лет нашему музею. За это время очень много собрано уникальных свидетельств о жизни и деятельности этого человека, его семьи, его окружения, коллег, ученых людей, великих тоже в своем роде, которые уникальны в мире, и когда к нам приезжают со всех стран ученые или политические деятели или школьники или студенты, у нас многие бывают в гостях, то конечно, для них открывается необыкновенная страница жизни этого человека. Он действительно был человек необыкновенный, не просто как ученый выдающийся, но и как человек.
Е.КИСЕЛЕВ: Простите наивный вопрос – Курчатовский институт это же предприятие закрытое, насколько я понимаю, режимное. Как попасть в дом-музей, который находится на территории секретного института?
Р.КУЗНЕЦОВА: Вы знаете, наш институт очень широкого профиля. Наряду с теми задачами, о которых вы говорите, которые он выполнял долгие годы, он все-таки начиная с 56-го года, Курчатов открыл эту тропинку, когда поднимался «железный занавес», он стал как бы таким международным центром, первым национальным международным центром, за которым потянулись связи международные и развивались именно от нашего института. От нас пошла и Дубна – Игорь Васильевич создал Объединенный Институт ядерных исследований в Дубне в 54-м году. И не которые лаборатории нашего института, которые занимались тоже такими же вопросами, они стали освобождаться от этих оружейных задач и переходить на изучение фундаментальной науки, и они стали уходить в новые лаборатории, и там завязывались международные связи. До сих пор, например, в Дубне этот Объединенный институт очень эффективно работает с мировым научным сообществом. Так же и у нас в институте – очень немало направлений и тем, по которым мы сотрудничаем с лабораториями мира. И это началось с момента, когда Игорь Васильевич, можно сказать, 55-й год – первые наши работы были представлены на Женевской конференции. 54-56 гг. – Курчатов нанес визиты уже в Англию в лабораторию Джона Кокрофта –состоялась тогда правительственная поездка во главе с Хрущевым, впервые после войны Советский Союз стал заводить такие вот тесные контакты с разными странами и начал подниматься вот этот «железный занавес», про который мы говорим. И тогда Хрущев пригласил с собой большую группу ученых, там Курчатов был, Туполев, другие, и они посетили Англию. Игорь Васильевич в Харвелле выступал с лекциями, причем он блестяще знал английский язык, он произнес на английском языке прочитал лекции сенсационные. Он впервые рассказывал о таких работах в области ядерной физики, которые велись во всем мире секретные - и у американских специалистов, и в Англии, - и он предложил рассекретить их и объединиться вокруг этих работ, почему потом и появились потом многие совместные направления в области управляемого термоядерного синтеза. Это вот был 56-й год. И с тех пор наши ученые стали часто выезжать за границу, а те приезжать к нам, и завязывались тесные международные связи. Ну а сейчас уже, когда институт во многом пересматривает свои направления, последние 15 лет этот громадный корабль разворачивается в новых нужных для страны и науки направлениях, здесь уже связи окрепли и стали еще более…
Е.КИСЕЛЕВ: Так простой гражданин может прийти на экскурсию в ваш дом-музей?
Р.КУЗНЕЦОВА: Да, к нам в музей приходят студенты, школьники московские. Не просто так с улицы, как в музей исторический, допустим, в Москве – вы пришли и купили билет, нет. Поскольку у нас свой научный городок, свои правила, есть правила нахождения и поведения.
Е.КИСЕЛЕВ: По предварительной записи?
Р.КУЗНЕЦОВА: Да. Предварительная заявка должна быть оформлена на вас или на школьную группу. Выходит человек, который встречает людей, сопровождает.
Е.КИСЕЛЕВ: Есть какой-то телефон, по которому можно позвонить и оформить эту заявку?
Р.КУЗНЕЦОВА: Да, у нас такой есть отдел, который отвечает за связи с общественностью. И вот нужно позвонить в этот отдел, в Интернете есть его телефон, я не помню на память – можно посмотреть, позвонить, связаться с нашими людьми, которые отвечают за это направление, и всегда я с удовольствием приму ваших гостей и кто позвонит нам. Ну, в зависимости от плана работ – у нас тоже распорядок, не просто экскурсии мы проводим. У нас большая научная работа ведется в нашем музее, и мы просто еще и выполняем задачи по учету и сохранению музейных ценностей, это музейное направление наше научное, требующее большого времени.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну хорошо, давайте мы вернемся к началу 40-х годов, когда возобновились работы по урановой проблеме, по использованию энергии деления атомного ядра в военных целях. Почему Курчатов был выбран в качестве научного руководителя этого проекта? Ведь были и другие ученые, может, даже с более громкими именами, которые занимались ядерной физикой или, скажем, занимались теми проблемами, которые позволили бы им претендовать на роль руководителя. Ну, скажем, известно, во всяком случае существует такая версия, что академик Николай Николаевич Семенов был не против возглавить этот проект.
Р.КУЗНЕЦОВА: Ну, чтобы ответить на этот вопрос, я должна вернуться в 30-е годы, когда Игорь Васильевич Курчатов работал в институте у Иоффе, физико-техническом институте в Ленинграде тогдашнем. Он поступил туда в 25-м году и 5 лет примерно занимался проблемой физики твердого тела. Тогда именно это нужно было для плана ГОЭЛРО, который воплощался в жизнь. с этим связаны были работы по созданию новых материалов. И Игорь Васильевич, как и все другие сотрудники этого института, свои основные усилия в этой области применил. И тогда уже он открыл новый класс веществ, который сам и назвал – сегнетоэлектрики. Это как бы полупроводники… когда сегодня, когда прошло уже много лет, и его коллеги, ученые сегодняшнего времени смотрят на эту проблему издалека, они говорят, что наверное он мог бы успокоиться на этом открытии, потому что это великое открытие было, и другой бы, может, так и сделал, но курчатовский характер - надо знать, каков это был по характеру человек, - он не позволил ему пожинать плоды достигнутого, и Игорь Васильевич в 32-м году, когда познакомился с экспериментальными работами в области ядерной физики, был открыт нейтрон к этому времени, позитрон, стали строиться новые ядерные дробилки, циклотроны, как их тогда называли, он понял, что будущее здесь. И где-то в одной его труде я прочла такую фразу – он еще с юности мечтал узнать, откуда берется энергия звезд. Понимаете, когда человек ставит внутрь, в глубину себя такую большую проблему, и вдруг 32-й год, золотой год – революционные открытие в ядерной физики вплоть до 40-го года, то такой человек, как Курчатов, естественно, оставил старую область и тут же бесповоротной обратился к Иоффе, и Иоффе назначил его сначала руководителем ядерной группы, а потом эта ядерная группа превратилась в отдел ядерный по изучению физики атомного ядра.
Е.КИСЕЛЕВ: Я прошу прощения. Здесь я вынужден вас прервать, потому что пришло время новостей середины часа на «Эхе Москвы», и буквально через минуту-другую мы продолжим нашу программу.
НОВОСТИ
Е.КИСЕЛЕВ: Очередной выпуск программы «Наше все». Сегодняшняя передача посвящена Игорю Васильевичу Курчатову, академику Курчатову. В нашей программе принимает участие директор дома-музея Курчатова, который находится на территории Курчатовского института в Москве Раиса Васильевна Кузнецова. Раиса Васильевна, вот перед перерывом я задал вам вопрос, почему все-таки Курчатов был избран руководителями Советского Союза, Сталиным, прежде всего, в качестве главы, научного руководителя атомного проекта, проекта создания советского ядерного оружия, и вы начали очень подробно рассказывать о том, как, еще будучи сотрудником Института Иоффе, физико-технического института в Ленинграде, Курчатов начал заниматься проблемами сначала физики твердого тела, потом уже, собственно, ядерной физики. Это было перед войной. Началось это, как вы сказали, в 32-м году, и к концу 30-х он уже руководил эти отделом. Потом была война, которая, как вы сказали в начале передачи, естественным образом прервала течение этих научных исследований. Кстати, там была история, которая – вы мне поправьте, если я что-то не так говорю, - но там была история, которая даже вошла в фильм о Курчатове, был такой советский художественный фильм «Выбор цели», Сергей Бондарчук играл в этом фильме Курчатова, уж не знаю, удачно ли он его сыграл, насколько это соответствовало тому Курчатову, которого знали его ученики, его коллеги и друзья. Но вот там рассказывается история о том, что один из известных советских ученых-физиков, будущий академик Флеров, будучи тогда молодым офицером, написал письмо в Государственный Комитет обороны Сталину, в котором обратил внимание на то, что с какого-то момента в западной, прежде всего в американской научной литературе исчезли какие-либо публикации по поводу исследований в области физики атомного ядра, и из этого сделал вывод, что по всей видимости эти исследования с какого-то момента засекречены. Значит, началась некая военная программа, направленная на создание атомного оружия.
Р.КУЗНЕЦОВА: Да. Но я позволю себе вернуться к тому моменту. Я обязательно расскажу об этом. Это имело место. Может, не совсем так, как показано в фильме, и не совсем так, как мы сегодня видим из сегодняшнего состояния исторической науки. Она раскрыла многие источники теперешние, буквально в последние 3-4 года. Мы имеем возможность видеть более подробно и точно, почему и отчего это произошло. И не только Георгий Николаевич Флеров, уважаемый наш академик здесь потрудился. Здесь вложены труды и других людей. Одним словом, когда мы возвращаемся в 30-е годы и видим, как работала лаборатория Курчатова в области ядерной физики и немножко даже раньше, то уже тогда академик Иоффе, это великий ученый, ученик Рентгена, создатель всей нашей физической школы в нашей стране, он прекрасно собирал этот коллектив, это его культура у нас до сих пор существует в науке физической, он называл Курчатова, который был самый молодой по возрасту из тех коллег, кто его окружал, называл его первым среди равных. Вы знаете, получить такую характеристику от своего учителя не очень просто. Когда Иоффе уезжал за границу, он оставлял Курчатова старшим за себя. Так вот, когда Игорь Васильевич стал заниматься физикой атомного ядра, то первые же три года его лаборатория буквально десятки, несколько десятков работ выпускала в течение года, 30, 40. Но это экспериментальные работы – нужно было их осуществить, а потом еще опубликовать, а потом еще и по всему миру разослать, тогда обмен научный шел очень живой, и надо сказать, что явление ядерной изомерии - открытие мирового класса – это курчатовская лаборатория, и он автор с другими. Спонтанное деление тяжелых ядер урана – это Флеров и Петржак, это ученики, дипломники Курчатова, под его руководством выполнили это всемирно известное открытие, которое, кстати, американским специалистам…
Е.КИСЕЛЕВ: В каком году это было?
Р.КУЗНЕЦОВА: В 40-м году.
Е.КИСЕЛЕВ: Видите, в 40-м году молодой Флеров совершает открытие мирового уровня, и тем не менее, его забирают в армию и направляют заниматься материями, совершенно далекими от ядерной физики, что свидетельствует о том, что государство, Иосиф Виссарионович Сталин, все прочие наши тогдашние вожди, очевидно, не понимали значения этих открытий и этих исследований. Правда?
Р.КУЗНЕЦОВА: Нет, это не совсем так, потому что сейчас издалека мы знаем, что эта работа была всемирного значения. А в то время она еще даже не прошла сталинский комитет по сталинским премиям. Потому что наши ученые не вовремя куда-то что-то сообщили, началась война, и в том смысле я должна возразить, что до начала войны состоялось 4 ядерные конференции, на которых курчатовские работы, его лаборатории, лаборатории Харьковского физико-технического института, ФИАНа и прочие, они рассматривались в области ядерной физики. Сюда, на эти конференции приглашались ученые многих стран, физики-ядерщики.
Е.КИСЕЛЕВ: Нет, ну это все происходило, это все варилось в собственном соку…
Р.КУЗНЕЦОВА: Это варилось, но Курчатов писал в правительство и в Академию наук различные планы, и правительство было в курсе дела, и принимались решения. Например, я знаю, я писала работу научную и работала с документами в Академии наук – например, в 37-м году, в страшном году, когда закрывались ядерные исследования и иногда приходили проверяющие, и говорили, Курчатова прятали, чтобы он не показывал работы, потому что говорили – они разбрасываются там, и такая была характеристика. Первый среди равных и вот такая вот – прятать надо было. И в то же самое время Курчатов докладывает на конференции последние свои работы в правительстве, правительство в 37-м году дает 100 тысяч рублей на строительство циклотрона. То есть здесь нельзя сказать, что Сталин такой плохой… Он, наверное, очень плохой, надо думать, но так элементарно нельзя давать характеристику. Всякое было. И непонимание проблем было, и пока ученые сидели и спорили между собой, ведь была конкуренция, ведь был институт радиевый у Хлопина, который тоже вел свои работы в этом направлении, они ревностно относились к этому институту, этот институт и харьковский тоже друг друга перегоняли. Это жизнь, она продолжается и сегодня, и вы можете видеть, что все повторяется в истории. Все то же самое, только по-другому и в новые времена. И тогда же так. Поэтому нельзя сказать, что правительство не выделяло. Были моменты, когда включились, и были моменты, когда началась война, когда нельзя было выделить. И даже несмотря на это - 42-й год, ведь первое решение ГКО, Государственного комитета обороны состоялось по началу работ в сентябре 42-го года. Вы вспомните, что на фронтах было. Мы еще не дожили даже до Сталинградской битвы, и все работы начались только после Сталинграда. И тогда, в это время, это 42-й год - мы вернемся сначала к тому, почему назначили, чтобы нам не упустить этот вопрос. Флеров, будучи лейтенантом, попал в армию – так вы говорите. А Курчатов как попал? Я вам расскажу. Он пришел к Иоффе и сказал в первый день войны – «Я ухожу в ополчение». У Иоффе волосы встали дыбом. Он сказал – «Как вы можете пойти? Вас же там убьют!» «Как я могу не пойти? Я должен быть там, где идут…» - сами знаете, кто идет. И тогда Иоффе сказал – «Нет, если вы хотите на фронт, вы пойдете в лабораторию к Александрову, который занимается размагничиванием кораблей на флотах». И вот первое, куда поехали Курчатов с Александровым, это был Черноморский флот, Крым. Через 9 дней Александров уплыл на север, на Балтику, и вся эта эпопея, одиссея черноморская Курчатова началась в августе-месяце 41-го года и закончилась в январе 42-го. Он прошел весь Крым, весь Каспий. После этого тяжело заболел, чуть не умер, - до апреля 42-го года. Мы могли его просто потерять. Сначала его могли убить, потому что он разбирал то… что ему нельзя было делать, он это делал. Он понимал, что без него этого не сделают. А над ним летали самолеты – его могли убить. Он отправлялся из Севастополя последней плавбазой «Волга», когда уже все оставили город. Два корабля охранения рядом были потоплены. Этот ушел благодаря хитрости командира корабля. Затем он заболел, смертельно заболел. Он мог умереть. Но вот провидение его сохранило для нас. Когда он вернулся в Казань, где в эвакуации работал его отдел, институт, вот он болел, в апреле 42-го года он вышел на работу. Именно в это время, как говорит Флеров, им были посланы письма в адрес Кафтанова, это был председатель Комитета по науке при ГКО у Сталина, и в адрес Сталина через Поскребышева. Я видела черновики этих писем, хотя говорят, что это те письма, которые он возобновил после войны, у нас в архиве, потому что те, которые он отправил, он не мог видеть уже, если он их отправлял. Они в другом месте хранились – в Архиве президента, наверное, их нужно будет искать. Так вот, когда Курчатов вернулся оттуда и летом произошло событие – ГКО Кафтанову попала с фронта тетрадка т.н. тетрадь по ядерной физике с формулами убитого немецкого офицера. Там были, когда посмотрели физики, записи, которые касались вроде бы этой проблемы. Второе письмо, которое пришло к Кафтанову, это было письмо от Флерова. Там было написано о том, что, как вы сказали, засекречены работы, потому что он в библиотеках не нашел ни одной работы по своей теме ученых иностранных государств. И он сделал вывод, что раз их нет, а они были до войны, что они не могли исчезнуть и растаять, значит, они куда-то скрыты, эти работы, и как глубокий ученый, он понял, что они скрыты именно в том направлении… Особенно после того, как было открыто спонтанное деление тяжелых ядер урана накануне войны. И когда ГКО по науке в лице Кафтанова подготовили документы, вместе с Иоффе они готовили эти документы на доклад Сталину и вместе с разведкой, которая уже донесла, что в фашистской Германии и в США ведутся работы по созданию сверхмощной ядерной взрывчатки, то есть атомного оружия, то вот эти три момента, по крайней мере сейчас, сошлись в одно и то же время в одном месте. И Кафтанов написал докладную записку Сталину, после рассмотрения которой было предложено ученым Иоффе лично предложить кандидатуру. Ну вот, вы знаете, я уже вкратце коснулась того, что сделал Курчатов до начала войны, и он дважды до начала войны по этим вопросам выдвигался в Академию наук, сначала как член-корреспондент, а потом как действительный член, но очень было много в очереди маститых ученых, которые не пускали молодежь. Ведь он был самым молодым. И Игорь Васильевич по своим работам, по характеристике учителя Иоффе был предложен как человек, который оказался самый блистательный ученый и понимающий проблему в нужный момент, в нужное время и тогда, когда было принято это решение. Конечно, я не знала всего этого и не была тогда, но по характеристике таких его коллег, как Александров, который писал о необычайной ответственности Курчатова, который согласился взяться за эту проблему, ведь ему дали еще возможность подумать. Ведь его не просто так как раба посадили – он же думал, может он это сделать, зачем он это будет делать. И он принимал разумные решения. Так вот один из первых и один из лучших учеников он по тем достоинствам, которые он как ученый уже в себе накопил и отдал, он был лучшим. Поэтому когда вы говорите про Николая Николаевича Семенова, там были и другие, которые хотели. Был Алиханов, которого могли, - он был тогда членом-корреспондентом Академии наук, и вместе с Курчатовым строил циклотрон. Казалось бы, даже ближе Семенов – он занимался ядерной физикой. Тем не менее, выбор пал на Курчатова. Это был человек энергичный, молодой, а Сталин предложил Иоффе самому возглавить проблему. Он наиболее был в этом смысле подходящий, маститый, как вы говорите. Но он сказал «Нет, товарищ Сталин, я не могу этим заниматься. Я уже стар. Здесь должен быть молодой, и такой молодой, который превзошел бы меня. Это вот мой ученик – Игорь Васильевич». Поэтому это была очень верная рекомендация, правильный взгляд, и действительно, уникальный человек оказался на этом месте. Если бы кто-то другой, ну мы бы сделали, наверное, то де самое дело, но наверное, не так быстро и не так талантливо. Быстро надо было сделать во имя спасения. Курчатов справился с этим.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну, для того, чтобы Курчатов с этим справился, для того, чтобы сделать быстро, как мы теперь знаем, были подключены огромные, как выяснилось впоследствии, возможности, которые были у советской разведки. Так?
Р.КУЗНЕЦОВА: Ну, вы знаете, разведка не только советская всегда имеет огромные возможности. Разведка выполняет свое дело во все времена, и вы знаете…
Е.КИСЕЛЕВ: Но вот в конкретной истории с созданием ядерного оружия случилось так, что у советской разведки оказались источники, агенты среди ученых, которые занимались работами по Манхэттенскому проекту.
Р.КУЗНЕЦОВА: Да, и я записывал несколько наших разведчиков, которые были ключевыми фигурами во всей этой истории, в том числе Барковского вы наверное знаете, Квасникова, руководителя отдела разведки. Он много мне рассказывал, на видеозапись мы его записали. И они сами признают, что они много трудились для пользы родины. Но они отнюдь не говорят, что мы сделали все или мы сделали 50% или сколько-то там, на проценты не переводят. Это была общая задача. Я вам вот что скажу. Те же самые разведчики говорят – ничего бы наши бумаги не стоили, которые мы добывали… ведь бумаги, когда Игорь Васильевич знакомился с ними, то он писал отзывы по ним, и он должен был понимать, что в них там написано, и по этим отзывам он видел дезинформация это или нет, какими путями идти – быстрее, чтобы сделать тот или иной вариант, или нет.
Е.КИСЕЛЕВ: Вопросы задавал.
Р.КУЗНЕЦОВА: Да, в этом смысле ему это приносило пользу. Те же самые разведчики и все ученые, и американские политические деятели уже потом публиковали в журналах уже в то время – они ясно сказали, и не стоит над этим ломать даже себе голову: что для того, чтобы сделать это страшное изобретение, атомную бомбу, нужно было построить 12 новых отраслей промышленности, восстановить после войны Советскому Союзу. Для того, чтобы только создать атомную промышленность, урановую промышленность. Потому что тогда нужны были новые материалы, чистейший графит, стопроцентной чистоты уран, металлический. Их создавали. Плутоний вообще в природе не…
Е.КИСЕЛЕВ: Это уже не восстанавливать, это заново создавать.
Р.КУЗНЕЦОВА: Да, плутоний в природе не водится. А это то, что было начинкой атомной бомбы. Так скажите, пожалуйста, ну какой диктант модно переписать и отдать, чтобы все это было? Конечно, это была самостоятельная чудовищная работа целой страны. Не только Курчатова и его лаборатории. Это были все отрасли нашей промышленности и люди, которые работали там. Вплоть до заключенных, которые работали там. И всем нужно поклониться сегодня низко, их памяти, и сказать – «Спасибо». А не заводить разговоры – я сделал больше, я эту бумагу послал, и мы… Нет, бумага ничего не могла бы одна совершить. Это совершили люди. Простые, мы порой даже не знаем их фамилий, и косточки их неизвестно где похоронены.
Е.КИСЕЛЕВ: Да они и сами многие не знали, над чем они работают.
Р.КУЗНЕЦОВА: И поэтому когда мы говорим, кто во главе, - да, большое значение имеет, кто во главе, потому что это был необыкновенный человек с очень сильным духовным моральным стержнем, который не позволил этот стержень у себя поломать. Он был свободен в своем творчестве, как ни говорите, что у нас такая была система, что нельзя было свободно творить. Он творил свободно. Внутренняя была свобода творчества. Но правда, я должна сказать, что для того, чтобы Курчатову… вот он утром поручил что-то и говорил «Ну идите, отдыхайте», а вечером звонил и говорил – «Ну, представляйте мне, что вы сделали». Но это был его метод работы. Он приходил, мог улыбаться, мог людей подзадорить, мог помочь, и помогал бесконечно всем. Одним словом, Игорь Васильевич оказался нужным человеком в нужное время и на нужном месте. Да, вот этот моральный стержень, который в нем был, позволил ему все-таки остаться до конца таким человеком, за которым можно сегодня идти. Вот когда смотришь его корни, откуда он пошел, кто его деды, кто его прадеды…
Е.КИСЕЛЕВ: А откуда он пошел?
Р.КУЗНЕЦОВА: Его прадед – крепостной из Болышево. Что такое крепостной? Мы все хорошо знаем. Он не хозяин себе как человек. Когда-то в середине 18-го века строились заводы на юге Урала металлургические. И вот некий купец Твердышев и еще один откупили земли, приехали их горнозаводчики будущие собирать рабочую силу, собирали в центральных губерниях, и вот один приятель, у него в Болышево был помещик-приятель, и он приехал к нему в гости, и они играли в карты, и помещик проигрался в карты в пух и прах, как говорят, и расплатился двумя семьями. Две семьи выбрал горнозаводчик – Курчатов Константин, Курчатов Иван. С детьми они уехали на Южный Урал, на Симский завод, так называлась эта будущая горнозаводская дача Симского завода бывшей Уфимской губернии. Это юг Урала, очень живописное место. И там этот завод был построен, в начале уже 19-го века он давал металлургию и замечательные вещи делал, которые на наших выставках везде, и в Париже даже выставлялись. Так что эта семья –потом вырос дед Игоря Васильевича Алексей Константинович, он был неграмотный, негде было учиться, а когда он подрос, и почему-то арифметика его очень интересовала, он научился считать, писать. Когда научился хорошо считать и писать, его назначили казначеем всего завода. Этот казначей мог и деньги считать, и извозом подрабатывал, и склады держал. В общем, такой умелый умный человек. Девять человек детей народил и понял, что наука-то хоть и наука, арифметика, но она многое в жизни ему позволила, продвинуться вперед. И всем свои детям он дал образование. Они все получили профессии.
Е.КИСЕЛЕВ: Вот как.
Р.КУЗНЕЦОВА: Да. Отец Курчатова, Василий Алексеевич, получил профессию землемера, землеустроителя, работал в Симской горнозаводской даче до 8-го года, выслужил звание личного дворянина. Он женился на дочери местного священника, выходца из Тамбовской губернии, которые тоже высокие чины носили. Машенька была учительницей. До рождения детей она работала, а потом, когда дети родились, то первые сказы Евангелия Машенька, которая все это очень хорошо знала, читала своим детям с детства, и с детства они ходили в той среде – с одной стороны священники были, с другой стороны мастеровые люди, и такая уже мама – как бы третье поколение выросло крепостных, уже корнями оно закрепилось как первое поколение интеллигенции, которая потом уже выросла в наши советские времена вот в эту самую высшую элиту, как сейчас говорят.
Е.КИСЕЛЕВ: Последний вопрос, который я хотел бы задать. Курчатов прожил недолгую жизнь, он очень рано умер. Почему?
Р.КУЗНЕЦОВА: Этот человек горел всю жизнь, как пламя. И он не мог иначе. Во-первых, это характер. Он не щадил себя. Во-вторых, он занимался любимым делом. И эта любимая работа была постоянно, всю жизнь. Он практически не отдыхал, хотя любил и играть в теннис, и очень хорошо плавал. Но потом, когда начали творить промышленность на Урале, Игорь Васильевич постоянно был председателем всех пусковых комиссий, но тем не менее он и сам создавал – первый ядерный реактор Ф-1, который физически первый, он создавал своими руками.
Е.КИСЕЛЕВ: Тот, который находится сейчас на территории вашего института, давно заглушен?...
Р.КУЗНЕЦОВА: Да, он не заглушен, но он как прекрасный экспериментальный аппарат. Вот американцы ходят иногда и говорят, что мы бы у вас его приобрели, а мы говорим – а что ж вы свой разобрали? Потому что они жалеют, что у них не осталось первого реактора. У нас единственный самый старый реактор в мире. Он не может приносить никакого вреда, потому что он как некий лабораторный инструмент существует. А вот первый промышленный реактор он тоже создавал сам. Там же происходили срывы, новые материалы карродировали, они давали страшную радиоактивность, коллектив находился в этой обстановке. Курчатов сам лично каждый блочок вытаскивал и проверял на радиоактивность. Он облучался, конечно, и здоровье его оставляло желать лучшего. И он, конечно, подорвал свое здоровье. Хотя от природы был очень сильным человеком, здоровым. И в 57 лет, на 58-м году у него был уже третий тромб, он закупорил сосуд прямо в сердце. Произошло это в тот момент, когда он сидел на лавочке в Барвихе. Он приехал туда навестить академика Харитона, своего товарища, и они сидели, Игорь Васильевич спрашивал об их планах работы, и Харитон ему отвечал. И Юлий Борисович сам мне рассказывал, что когда я слушал Игоря Васильевича, он меня спрашивал, а я ему отвечал, и вдруг я не слышу, что он меня спрашивает, и я вскинул глаза и увидел, что Игорь Васильевич закинул голову наверху и будто любуется белкой…
Е.КИСЕЛЕВ: А оказалось, что у него остановилось сердце.
Р.КУЗНЕЦОВА: Да, мгновенно остановилось сердце. А он в этот момент ему еще рассказывал о том, какой прекрасный концерт он слушал позавчера в Большой зале Московской Консерватории, это был Реквием Моцарта, как долго он на него рвался, и нет ли у вас пластинки, чтобы послушать его дома. Юлий Борисович ему пообещал пластинку привезти, но она попала в наш дом уже после смерти Игоря Васильевича.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну что ж, Раиса Васильевна, спасибо вам большое. Я напомню, у нас сегодня в гостях была Раиса Васильевна Кузнецова – директор дома-музея академика Курчатова, который находится на территории знаменитого Курчатовского института в Москве. Спасибо вам большое. А я прощаюсь с вами, уважаемые слушатели. До встречи в следующее воскресенье.