Михаил Зощенко - Бенедикт Сарнов, Наталья Иванова - Наше все - 2007-10-28

Е.КИСЕЛЕВ: Это действительно программа «Наше все» и я, ее ведущий – Евгений Киселев. Наша программа – это история России в 20-м веке. За точку отсчета мы берем 1905 год. Так вот, начиная с 1905-го года, мы пишем историю нашей страны в лицах, в биографиях по алфавиту от А до Я. Одного героя на каждую букву вы выбираете в Интернете, одного героя вы выбираете во время голосования в прямом эфире. Кстати, очередная такая передача будет в следующее воскресенье – будем выбирать героя на букву И. Список для голосования появится в Интернет на сайте «Эха Москвы» завтра. Ну а третьего выбираю я сам. И вот сейчас у нас последний, третий герой на букву З – этого героя вы выбрали сами во время голосования в Интернете – писатель Михаил Зощенко. Как всегда, в начале программы – портрет нашего гостя представит Ирина Воробьева.

ПОРТРЕТ В ИНТЕРЬЕРЕ ЭПОХИ

Михаил Михайлович Зощенко сам себя называл не только писателем, но и офицером. В 1915-м в 20 с небольшим студент юридического факультета Петербургского университета Михаил Зощенко, прервав учебу, ушел на фронт. На Германской войне, как тогда называли Первую мировую, он дослужился до чина штабс-капитана, был ранен, отравлен газами, получил 4 боевых ордена. Воевал он и на Гражданской войне в Красной армии. Вернувшись в Петроград, как только ни зарабатывал на жизнь – и сапожником, и столяром, и плотником, и актером, и даже сотрудником уголовного розыска. Но в конце концов начал заниматься литературным трудом – посещал творческую студию при издательстве «Всемирная литература», которой руководил Корней Чуковский. Корней Иванович высоко оценил творчество Зощенко. Вспоминая о его рассказах и пародиях, написанных в период студийных занятий, Чуковский писал:

«Странно было видеть, что дивной способностью властно заставлять своих ближних смеяться наделе такой печальный человек».

Сатирические рассказы быстро сделали Зощенко знаменитым, но чем дальше, тем больше они становились несовместимыми с советской действительностью. Зощенко создал новый для русской литературы тип героя – советского человека, не получившего образования, не имеющего навыков духовной работы, не обладающего культурным багажом, но стремящегося стать полноправным участником жизни, сравняться с остальным человечеством. Рефлексия такого героя производила поразительно смешное впечатление. Во второй половине 40-х годов вместе с Анной Ахматовой Зощенко стал главным объектом критики в печально знаменитом «Постановлении ЦК ВКПБ о журналах «Звезда» и «Ленинград», с которого началась атака на творческую интеллигенцию, вскоре перешедшая в новую волну сталинских репрессий. Вслед за Постановлением ЦК ВКПБ от 1946 года секретарь ЦК ВКПБ Жданов, лично руководивший расправой над литераторами, так характеризовал творчество писателя в своем докладе:

«Зощенко как мещанин и пошляк избрал своей постоянной темой копание в самых низменных и мелочных сторонах быта. Изображение жизни советских людей нарочито уродливое, карикатурное. Пусть убирается из советской литературы».

Удивительным образом Зощенко, исключенный из Союза писателей СССР, лишившийся возможности печатать и переиздавать свои произведения, перебивавшийся случайными литературными заработками, уцелел физически, несмотря на то, что вел себя достаточно вызывающе. На писательском собрании Зощенко заявил, что честь офицера и писателя не позволяет ему смириться с тем, что в Постановлении ЦК его называют «трусом и подонком литературы». В дальнейшем Зощенко также отказывался выступать с ожидаемым от него покаянием и признанием ошибок. В 1954 на встрече с английскими студентами Зощенко вновь попытался изложить свое отношение к Постановлению 1946-го, после чего травля началась по второму кругу. Самым печальным следствием этой идеологической кампании стало обострение душевной болезни, не позволявшее писателю полноценно работать. Восстановление его в Союзе писателей после смерти Сталина в 1953 и издание первой после долгого перерыва книги в 1956 принесли лишь временное облегчение его состояния. В 1958 году он умер. Писатель Леонид Пантелеев так написал о церемонии прощания с неблагонадежным Зощенко:

«Гражданскую панихиду провели на рысях».

Е.КИСЕЛЕВ: Провели на рысЯх, конечно. Я прошу прощения за неправильное ударение. Но тем не менее это был портрет Михаила Зощенко, который представила нам Ирина Воробьева. А теперь я представлю моих сегодняшних гостей. У меня в студии Наталья Борисовна Иванова – критик, первый заместитель главного редактора журнала «Знамя» и писатель-литературовед Бенедикт Сарнов. Бенедикт Михайлович, Наталья Борисовна, я вас приветствую. Спасибо, что пришли принять участие в нашей программе.

Н.ИВАНОВА: Здравствуйте.

Е.КИСЕЛЕВ: Вот такой вопрос у меня сразу возникает – Зощенко, его творчество прошло проверку временем? Его сегодня по-прежнему можно читать?

Н.ИВАНОВА: Ну, я думаю, что да, конечно. Оно прошло проверку временем. Проверка осуществлена мною лично, например. Сегодня он читается не просто как замечательная проза. Он читается как вызов современному не только читателю, но и писателю. Потому что то, что он сделал с материалом своего времени, пожалуй, никто сегодня не сделал с материалом нашего времени и с языком нашего времени. И второе – я просто как, осмелюсь сказать, профессионал, увидела необыкновенные возможности, заключенные в его тексте, в его текстах для дальнейшего репродуцирования, не только путем издания – слава богу, изданий много, они не кончаются, они постоянны, издания и переиздания, - а еще и то, что можно себе представить в виде, скажем, замечательного телесериала по рассказам Зощенко. Это все возможно, потому что время – 20-е годы, нэп – так или иначе отражается в том времени, которое мы переживали и переживаем. Вот мой научный руководитель, Бенедикт Михайлович, в свое время – Владимир Николаевич Турбин говорил мне, когда началось вот это наше новое время на грани 80-х, он говорил – «Как замечательно – сейчас обязательно должен появиться новый писатель», потому что необыкновенное количество авантюрных новых героев с новым языком. Проститутки, бомжи, миллионеры, новые жены новых русских, новые русские вообще как класс. И на этом фоне наша литература сегодня отвечает именем Зощенко.

Б.САРНОВ: Я бы даже добавил к этому… да, я совершенно согласен с Натальей Борисовной. Я бы добавил, во-первых, - она об этом вскользь сказала, – что меня поражает востребованность. Рынок требует этого писателя. То, что он выдержал испытание временем, это показывает рынок – такого количества изданий Зощенко – я не знаю, кто может с ним сравниться по количеству новых изданий. И вот только что мы говорили с Натальей Борисовной – я с особо большим удовлетворением и даже наслаждением увидел книги, в частности, у нас в Петербурге изданную книгу Зощенко 20-х годов – огромный том, где составитель вернулся к первоизданиям, к самым ранним изданиями, потому что Зощенко под давлением и сам немножко так причесывал свой неповторимый, изумительный зощенковский язык.

Н.ИВАНОВА: И концовки менял.

Б.САРНОВ: И еще я бы к этому добавил нечто более важное. Я бы сказал, что он не только выдержал испытание временем, но фигура Зощенко как-то укрупнилась – она даже сегодня смотрится как неизмеримо более крупное и значительное художественное явление, чем это представлялось в 20-30-е годы, потому что в 20-30-е годы пик славы Зощенко, его популярность была несравнима ни с кем. Каждый год где-нибудь на Волге находился какой-нибудь самозванец, который выдавал себя за Зощенко. И так далее. Но к нему не относились серьезно. То есть его воспринимали как сатирика, юмориста, как писателя правофлангового в ряду таких писателей-сатириков как Виктор Ардов, Леонид Ленч и тому подобное. Один очень проницательный человек, к нашему стыду, к стыду нашего критического литературоведческого цеха, изумительную формулу выдал, обозначающую значение Зощенко, которое он понял уже тогда, – выдал не литератор, не писатель, не критик, не литературовед, а физик – Матвей Абрамович Штейн – замечательный, талантливый даже говорят, специалист, физик, он был мужем Лидии Корнеевны Чуковской и погиб в сталинских лагерях – собственно, не погиб, а был расстрелян. Так вот он сказал такую замечательную фразу: «Зощенко – это Свифт, принятый за Аверченко». Понимаете, сегодня уже ни для кого… Но надо сказать, что в то же время Константин Федин, человек очень большого самоуважения, человек, который всегда себя необычайно высоко ценил, Шкловский даже написал о нем однажды такую ехидную фразу: «Видел фотографию Федина – сидит за столом, слева бюст Толстого, справа бюст Горького – сидит привыкает». Так вот этот Федин, товарищ, друг и коллега Зощенко по группе «Серапионовы братья», он в своем дневнике написал: «Думаю, что из нас из всех останется один Зощенко». Сегодня уже для многих очевидно, что Зощенко – это Гоголь 20-го века.

Н.ИВАНОВА: Я бы даже знаете что сказала, Бенедикт Михайлович, - это Гоголь литературы советского периода. Ведь поразительно – то, что это писатель советского периода, в общем, укладывающийся по жизненным рамкам и рамкам творчества в советское время, которого никто из нас не может себе даже представить, что это советский писатель. Да?

Б.САРНОВ: Конечно.

Н.ИВАНОВА: Это абсолютно Гоголь советского времени.

Б.САРНОВ: Понимаете, я написал такую книгу про Зощенко – она называется «Случай Зощенко», сейчас она вышла вторым изданием именно под этим названием, а первое называлось «Пришествие капитана Лебядкина», а «Случай Зощенко» - это подзаголовок. Я хотел сохранить это, но разумный издатель, понимающий в рынке и в коммерции больше, чем я, сказал «Нет, давайте оставим только «Случай Зощенко», потому что кто такой Зощенко, все-таки знают многие, а кто такой капитан Лебядкин, теперь уже не знает никто». Так вот, к чему я это вспомнил? К тому, что художественный мир Зощенко те художественные открытия, которые он совершил, язык Зощенко и герой Зощенко – это уникальный, может, самый проницательный – во всяком случае, более проницательный, чем писания многих, чуть ли не всех, историков, социологов, политологов, взгляд на то, что произошло с нашей страной, а может, даже и с человечеством после октября 1917-го года. Он действительно сумел дать не только художественный анализ этого нового явления, нового человека, того, что на своем философском языке Ортега-и-Гассет назвал «восстанием масс», вот явление на арену истории этого, условно говоря, капитана Лебядкина, который стал гегемоном.

Е.КИСЕЛЕВ: Вот у нас есть телефон, по которому наши слушатели могут присылать свои вопросы, свои реплики, соображения по поводу того, что мы обсуждаем с вами в студии, и вот… напомню, кстати, его номер – многие постоянные слушатели его знают наизусть, но тем не менее - + 7 985 970 45 45 – специальный телефон для ваших смс-сообщений. Вот Марина из Москвы пишет: «Я тоже считаю, что Зощенко прошел испытание временем. Если в школах проблемы с Достоевским, Толстым – их не хотят читать, то Зощенко читают с удовольствием. И сыну моему он тоже нравится». А вот по поводу вашей реплики, того, что вы сказали о ожидании писателя, соразмерного Зощенко, которое было в 80-90-х годах, Саша пишет: «Может, я не прав, но на Зощенко стилистически похож современный писатель Мамлеев». Согласны?

Н.ИВАНОВА: Нет, совсем не согласна. Совершенно не похож писатель Мамлеев. Здесь есть похожие как бы писатели, но из похожих в чем-то писателей я могу назвать – из поэтов, конечно, Дмитрия Александровича Пригова, потому что его работа с литературными и социальными масками, с маской поэта, милиционера и так далее – это как раз работа, в чем-то продолжающая Зощенко. Я могу назвать Тимура Кибирова – тоже поэт – с его совершенно замечательной поэмой «Сортиры», например, или поэмой о Черненко – это тоже грань 90-х годов – такое ироническое, сатирическое, соц-артовское обыгрывание нашей ближней истории и нашего настоящего. Вот, прежде всего, в поэзии, в поэтике соц-арта. Ну конечно, если говорить о прозе, то, скажем, Вячеслав Пьецух так или иначе в своих рассказах – не скажу, что в философских эссе, а вот именно в рассказах, причем довольно давних – середины 80-х, - в чем-то тоже продолжает Зощенко. Ну конечно, я вспомню здесь Сергея Довлатова, потому что сам сказ как основа поэтики Зощенко был, конечно, продолжен, по-своему, но продолжен, Довлатовым. Но просто дело в том, что Зощенко неповторим.

Б.САРНОВ: Вы знаете, Наташа правильно совершенно перечислила, по-моему, правильно начала с поэтов, но мне кажется, упустила главную фигуру. Это Галич. Галич, конечно, вот этот вот советский говорок, превращенный в язык, который, казалось бы, не только не представляет никакой эстетической ценности, но наоборот, который разрушенный, искалеченный язык, уничтоженный, распятый, раздавленный язык – вот на нем Галич сумел создать свою поэтику и свою эстетику, и, собственно, он, по-моему, является одним, может быть, из главных продолжателей…

Н.ИВАНОВА: Ну я говорила о сегодняшней литературе. Вот если говорить о сегодняшней литературе, то Дмитрий Александрович Пригов, который только что покинул сей мир, как мне кажется, остается еще современным писателем.

Б.САРНОВ: Ну да, если говорить – в какой-то мере обэриуты… это если в исторической перспективе…

Н.ИВАНОВА: В исторической протяженности да.

Б.САРНОВ: Я бы сказал, что в какой-то мере… вообще, я все время, знаете, я прошу прощения, но не могу не рассказать - был такой забавный, смешной и в то же время драматический эпизод в моей жизни. Валентин Плучек заказал троим критикам – Лазарю Лазареву, Станиславу Рассадину и мне пьесу по рассказам Зощенко. Мы эту пьесу написали, историю ее рассказывать не буду, но поставить ее не удалось. По многим причинам. Главным образом, по цензурным, и Плучек нам сказал «Я хочу вам заплатить. Вы подайте в суд на театр. Мы не можем заплатить, потому что договор с министерством» - ну, в общем, обычные советские дела – «Вы подайте в суд, и мы вам заплатим». Вот был суд. Ну, первую инстанцию мы выиграли. Потом городской суд, потом идет суд, адвокат, защищающий интересы Министерства культуры, то есть театра формально, а по существу Министерства культуры, говорит, что вот, Зощенко – замечательный писатель, но он так устарел, уже наш народ так культурно вырос, таким языком диким никто не говорит, и ситуации уже эти бесконечно устарели. В общем, не выдержал испытания временем. Долго тянется. Эта судья прерывает и говорит «Вы, если хотите, посидите. Тут у меня одно маленькое дело», и идет, не буду пересказывать это – забавная история, я не хочу утомлять наших слушателей, просто хочу сказать – идет сюжет – чистый Зощенко. Как будто, вы знаете, это было подстроено специально для нас. Мы выиграли это дело. И вот единственная разница только в том, что один из этих персонажей зощенковских говорил – «Я тогда как раз готовил кандидатскую диссертацию», другой говорил - «А я стоял в очереди на «Фиат». Понимаете, они немножко выросли, и в культурном, и в языковом отношении стали другими, но это были герои Зощенко. И вот я все время тогда думал – ну появится ли новый Зощенко, появится ли другой писатель-продолжатель Зощенко, который на сегодняшнем, новом, другом уже языке, этого культурно выросшего зощенковского героя, откроет нам тот же зощенковский мир?

Е.КИСЕЛЕВ: Но он не появился?

Б.САРНОВ: Он не появился. Но появился, я бы сказал, такой коллективный Зощенко. Вот элементы этого есть у Довлатова, как уже тут было правильно сказано. Элементы этого нового Зощенко есть у Войновича. Элементы этого нового Зощенко есть у Петрушевской. У Юза Алешковского. Каждый из них идет своим путем – кто-то, так сказать, в языке, кто-то в ситуациях. Вот Довлатов – это зощенковский театр абсурда, когда стоит там у киоска, где пиво продают, а он в одежде и гриме Петра Первого, и кто-то говорит «Царь стоял, я помню, царь стоял» - вот это вот чистый Зощенко. Он бы мог так написать. Понимаете, так что дело Зощенко, конечно, живет.

Н.ИВАНОВА: Я думаю, оно прежде всего живет в нашей жизни. Потому что сама действительность, вот сегодня газеты сильно бывают продвинутыми рядом с прозой современной вот именно по отношению к современной действительности. И вот этот невероятный калейдоскоп событий, который сам по себе выскакивает на страницы, скажем, «Московского комсомольца» хотя бы, это уже чистый Зощенко.

Е.КИСЕЛЕВ: «Зощенковская проза – пособие для наших лидеров и нас самих» - пишет Андрей.

Н.ИВАНОВА: Безусловно. По крайней мере, если посмотреть глазом инопланетянина на программы новостей, то увидишь, что абсолютно зощенковские персонажи в зощенковских ситуациях. Но я просто хочу вот еще о чем сказать – давайте не упрощать Зощенко сами, не вводить его только в эту рамку. Потому что на самом деле Зощенко – фигура трагическая. И вот говорил Бенедикт Михайлович, с кем можно еще сравнить Зощенко, - вот совершенно неожиданное у меня сравнение – Зощенко и Пастернака. Потому что и тот и другой на грани 30-х годов как бы отрекались от себя предыдущего, и Пастернак говорил, что «ты прекрасна без извилин» и буду писать проще, надо писать просто, и отказывался от своего стиля до определенного года, и написал «Второе рождение» совершенно иначе, чем свои ранние стихи и стихи 20-х годов. А Зощенко тоже в 31-м году написал, что я хочу писать просто, я хочу быть простодушным и наивным, стать простодушнее и наивнее, чем я есть. И, собственно говоря, конечно, получается, что и «Возвращенной молодости» герой уже совершенно другой, чем в рассказах 20-х годов, и даже орден Трудового Красного Знамени, который он получил в 39-м, он получил в том числе отчасти уже сломанный эстетически – и за «Тараса Шевченко», и за другие… чуть ли не шесть, да, Бенедикт Михайлович, Зощенко написал каких-то биографических вещей?

Б.САРНОВ: Да.

Н.ИВАНОВА: И этот герой уже был потерян им самим. Вот что было еще связано с Зощенко.

Б.САРНОВ: Ну, Зощенко написал одну совершенно гениальную книгу, которая вызвала первый удар в селезенку и солнечное сплетение, который он получил от советской власти. Это «Перед восходом солнца».

Е.КИСЕЛЕВ: Вот об этой книге – «Перед восходом солнца» - мы давайте поговорим после короткой паузы, потому что подошло время новостей середины часа на радиостанции «Эхо Москвы».

НОВОСТИ

Е.КИСЕЛЕВ: Мы продолжаем наш очередной выпуск, который сегодня посвящен писателю Михаилу Зощенко. В программе сегодня принимают участие Наталья Иванова – литературный критик, первый зам главного редактора толстого журнала «Знамя», и Бенедикт Сарнов – писатель, литературовед, автор книги о Михаиле Зощенко. Кстати, я хочу обязательно напомнить вам, что мы сегодня работаем в прямом эфире – вы можете свои вопросы, свои сообщения, реплики по телефону 7 985 970 4545 в виде смс-сообщений. Вот, кстати, Елена из Санкт-Петербурга пишет, что «О народной любви к Зощенко говорит тот факт, что его могила на Сестрорецком кладбище активно посещается, и администрация даже установила указатели.

Н.ИВАНОВА: Замечательно. Зощенко был бы рад, посмеялся бы немножко.

Е.КИСЕЛЕВ: Да. Спрашивает Галина Марковна из Москвы: «Как вы относитесь к «Голубой книге» Зощенко?»

Б.САРНОВ: Ну, знаете, это интересный вопрос. Я должен сказать, что при жизни Зощенко даже в кругу его коллег, писателей, эта книга почему-то считалась не то чтобы неудачей, но не самой большой его удачей. Это замечательная книга. Вы знаете, вот эта формула, которую я вспоминал – «Зощенко – это Свифт, принятый за Аверченко», - она в первую очередь относится именно к «Голубой книге». Зощенко превратил всю мировую историю в ту коммунальную квартиру, которую он изображал в своих маленьких рассказах. У него все великие персонажи мировой истории разговаривают этим зощенковским языком, и критики поняли это как своего рода прием создания комического эффекта. И даже считали это некоторой дешевкой. В то время как за этим у Зощенко скрывалась целая философия, его ключ к мировой истории, его понимание мировой истории. У него какой-нибудь там жилец коммунальной квартиры – «муж, чей ежик», как он называет его, из-за ежика для очистки примуса произошла драка в коммунальной квартире – сейчас уже никто не знает, что такое примус и что такое ежик, а он говорит «Я, ровно слон, работаю и колбасу гражданам отвешиваю, и нипочем не позволю, чтобы моими ежиками посторонние пользовались», и Екатерина Великая по поводу этой претендентки на престол, княжны Таракановой, говорит – «То ли она дочь, то ли она не дочь, я не знаю. Но только она претендует на престол – а я еще сама интересуюсь царствовать». То есть она говорит совершенно так же, как вот эти склочничающие, дерущиеся за ежик. Ежик или великая империя – это природа, характер, психика людей одна и та же, утверждает Зощенко.

Н.ИВАНОВА: Я-то как раз думаю, что «Голубая книга» - это для Зощенко был момент очень сложный. Писал он ее долго и на самом деле, что называется, хотел стать немножко другим. И вот именно в «Голубой книге» он и поступил с рассказами 20-х годов, редактируя их, меняя как-то их концовки, что-то с ними делая, но во всяком случае не то что себя переламывая, но попытка перейти в другую квалификацию, в другой формат, как нынче говорят. Она ему, конечно же, как писателю совершенно удивительному удалась, но в «Голубой книге» были вещи, вызвавшие тогда уже гнев той самой советской литературной критики, которая вцепилась в Зощенко еще в начале 30-х и уже не выпускала его из своих зубов, - и в газетах «Правда», «Известия» по поводу «Голубой книги» появлялись такие, отнюдь не благожелательные отзывы… да, Бенедикт Михайлович?

Б.САРНОВ: Конечно.

Н.ИВАНОВА: Но я думаю, что для самого Зощенко вот это перемалывание нашей истории языком и сознанием его героев, конечно, сейчас читается все-таки как некоторая уступка идеологии. Вот я так читаю.

Б.САРНОВ: Я бы этого не сказал. Вы знаете, во-первых, я бы хотел все-таки отметить тот факт, что перешел он в другой формат раньше – «Сентиментальными повестями».

Н.ИВАНОВА: Ну еще «Возвращенная молодость».

Б.САРНОВ: Даже до «Возвращенной молодости» замечательные ведь вещи – там, где впервые в русских литературных кругах заговорили о том, что это Гоголь. Но что касается «Голубой книги» - нет, недаром она была так резко встречена официозной советской критикой. Ну вот один маленький эпизод. Он рассказывает о том, как выбирали Папу – умер какой-то римский Папа, и кардиналы выбирают нового Папу. И он рассказывает такой сюжет. Рассказывает на свое зощенковском языке. Я не знаю, пишет, что у них там было. Может, пленум специалистов по Священному Писанию. И вот они выбирают Папу. И они, конечно, боятся выбрать какого-нибудь сильного Папу, а там был такой какой-то кардиналишка, не очень заметный, и они говорят – «Ну давайте его выберем – это будет не опасно, тихий Папа». И вот они его выбирают. Я, конечно, к сожалению, не наизусть, поэтому я упрощаю…

Е.КИСЕЛЕВ: Это очень актуальный рассказ.

Б.САРНОВ: И вот они его выбирают. И как только его выбрали – он как стал их всех зажимать. Вы понимаете, он, конечно, актуальный, но в то время он был еще более актуальный, потому что соратники товарища Сталина, не соратники, а вернее, его коллеги, члены этого триумвирата – Каменев, Зиновьев – они так панически боялись этого Льва Троцкого. Они решили, что это будет тихий скромный такой Папа, и выбирают его – и что он потом с ними сделал, мы с вами прекрасно знаем. И вот так – буквально за каждой этой историей простодушной, потому что были целые разговоры в литературной среде – Эзоп Зощенко или не Эзоп? Нарочно это или не нарочно? Нет, он не был Эзопом. И Нострадамусом он тоже не был. Но вот художественное зрение его, его глаз художественный, его вот этот взгляд уникальный, оригинальный взгляд на мировую историю, он говорит – это было значительно до фашизма. И получается у него, что фашизм – это чуть ли не нормальное состояние мировой истории. Вот философия Зощенко. Вот его взгляд на историю.

Е.КИСЕЛЕВ: Я напомню наш телефон, по которому вы можете присылать вопросы и ваши реплики в виде смс-сообщений 7 985 970 45 45. Вот Дмитрий из Уфы пишет: «Книгу с рассказами Зощенко не держал в руках лет 17. Помню, читал в школе – брал у приятеля. С тех пор хочу перечитать, но нет возможности. Спасибо вашей передаче – напомнили. Возьму в библиотеке». Ну что ж, Дмитрий, слава богу, что есть библиотека. И приятно, что наша передача хоть кого-то приобщила к хорошей литературе.

Б.САРНОВ: Да, значит, мы не зря тут сидим.

Е.КИСЕЛЕВ: А вот у меня такой вопрос. «Рассказы о Ленине», помните, у Зощенко есть? вот такие коротенькие рассказы о Ленине. Я как-то сравнительно недавно посмотрел на них – у меня полное ощущение, что это была такая фига в кармане, это было издевательство. Нет?

Н.ИВАНОВА: Нет.

Е.КИСЕЛЕВ: Он на полном серьезе писал вот эти вот рассказы?

Б.САРНОВ: Вы знаете, я как раз хочу на эту тему. К вопросу о…

Н.ИВАНОВА: Об Эзопе.

Б.САРНОВ: И о «Голубой книге». Понимаете, конечно, вряд ли он имел в виду фигу в кармане. Но его художественный метод, его художественное зрение и его художнический инстинкт, что ли, превратил это в нечто подобное. Потому что, смотрите – вот идет один рассказ. Ну, самый примитивный, самый простой рассказ: Ленин приходит в парикмахерскую, ему уступают очередь, и он говорит «Нет-нет, ни в коем случае», кто-то говорит «Ну хорошо, но я имею право вам уступить, лично я», он садится, он благодарит… в общем, идет такой сусальный, обыкновенный рассказ из рассказов о Ленине, которые потом нашли множество продолжателей в сервильной этой лакейской литературе. Но дальше что происходит? он уходит, и все говорят «Какой человек! Ну ведь он же мог… ну какой он скромный!...» - и вот это вот изумление, которое потом нашло отражение в знаменитом анекдоте – «А ведь мог бы и полоснуть»…

Н.ИВАНОВА: Но это уже наш анекдот, а он писал, конечно, без… он не вкладывал туда никакого анекдотического совершенно…

Б.САРНОВ: Что он вкладывал, я не знаю. И не утверждаю, что он что-то вкладывал. Но он вскрыл вот это рабское сознание советского человека, и вообще, я бы даже сказал – российского человека…

Н.ИВАНОВА: Ну я не думаю, что он в рассказах о Ленине вскрывал рабское сознание советского человека.

Б.САРНОВ: Он, может, и не вскрывал, но вскрыл. Так же, как, простите, Наташа, как Твардовский, который уж совсем ничего не думал – «Ленин и печник» знаменитая история…

Н.ИВАНОВА: Тоже не вскрывал.

Б.САРНОВ: Не вскрывал, но получилось-то что?

Н.ИВАНОВА: Это получается, что мы сейчас так читаем.

Б.САРНОВ: А как это иначе можно прочесть?

Е.КИСЕЛЕВ: Очень часто намерения писателей расходятся с конечным результатом их действий литературного труда.

Б.САРНОВ: Художник мудрее своего сознания. Мудрее своей идеологии. Мудрее своего понимания. Он проникает в такие глубины, в такую толщу сознания масс…

Н.ИВАНОВА: Конечно. Но в данном случае речь идет о маленьких рассказах, которые были для детей, и написаны были в манере, «доступной бедным», как он говорил. И я думаю, что на самом деле, это мы продолжаем и вчитываем в эти рассказы о Ленине этот самый антисоветский смысл, который в них, конечно же, не содержался. Он вообще, Зощенко, не был антисоветчиком. Никогда! Он не был ни советским, ни антисоветским.

Б.САРНОВ: Да при чем тут советский или антисоветский?

Н.ИВАНОВА: И не антиленинским, не вскрывателем….

Б.САРНОВ: Да при чем тут Ленин? Речь идет о рабском сознании народа. О рабском сознании человека, который считает, что если он самый главный, то он уж имеет право и сесть без очереди, и хапануть все, что… понимаете, речь об этом идет. Об этом эти рассказы.

Н.ИВАНОВА: Рассказы о Ленине об этом?

Б.САРНОВ: Ну вот тот рассказ, о котором я сказал…

Н.ИВАНОВА: Сомневаюсь.

Е.КИСЕЛЕВ: Хорошо. Давайте мы сейчас… я предлагаю этот спор прекратить, потому что он может быть бесконечным. У нас осталось не так много времени до конца. Спорят у нас сегодня критик Наталья Иванова – первый зам главного редактора журнала «Знамя» и писатель и литературовед Бенедикт Сарнов. А вот Дима, научный сотрудник родом из Мытищ задал нам вопрос по Интернету, прислал вопрос на сайт «Эха Москвы»: «Как вы относитесь к высказыванию Фазиля Искандера устами одного из своих героев – «Когда нация в бесчестии, надо учиться на высоких примерах или утешаться, читая Зощенко»?

Н.ИВАНОВА: Я замечательно отношусь к этому высказыванию. Кстати, вот к тем писателям, которых мы тут совместно перечисляли, продолжатели дела Зощенко, скажем так, конечно же, я отношу и Фазиля Искандера, и свою книгу о нем я назвала «Смех против страха, или Фазиль Искандер». И на самом деле, этот вот смех зощенковский он тоже был направлен против страха, охватывающего государство постепенно. Но я вот еще хочу о чем упомянуть. Несколько лет тому назад, довольно давно, вышли письма Веры Владимировны Зощенко Сталину. Были они опубликованы в «Независимой газете», и сегодня они читаются тоже – Эзоп не Эзоп, парафраза не парафраза. Она написала их в 46-м году после известного Постановления, о котором здесь было уже сказано, написала Сталину это письмо, и я хочу процитировать. Вот видите, эта газетка… замечательно. 46-й год – Постановление по поводу журналов «Звезда» и «Лениград». Вот маленький отрывок из письма – письма, «в котором хотелось выразить всю свою любовь, восхищение, преклонение перед Вами, всю свою глубокую благодарность и веру в Вас – самого близкого, родного, дорогого, самого прекрасного и великого человека Земли. Хотела сказать, что самой большой радостью в моей жизни является мысль, что на свете существуете Вы. Самым большим желанием – желание, чтобы Вы существовали как можно дольше. Хотелось послать Вам свой горячий привет в дни Вашего рождения. Хотелось поздравить Вас с днями наших великих побед, руководителем которых являлись Вы, сумевший вдохновить наш народ на великий небывалый подвиг…», и т.д. и т.п. Значит, только что произошло это постановление, только что оно напечатано, только что товарищ Жданов выступал, только что публично Зощенко назвали подонком, и вот такая совершенно зощенковская ситуация – опять же, отзывающаяся аналогичными, кстати, письмами и в наши дни, направленными. Но тогда это было вызвано, скажем, судьбой Зощенко, которого могли посадить, растоптать, уничтожить. Сегодня это вызывается несколько другими какими-то желаниями, но тем не менее, это письмо воздействовало даже на товарища Сталина. То есть, например, Зощенко вернули паек. Когда наверху узнали о том, что на самом деле Союз писателей его немедленно исключил из своих рядов и у него отняли карточки, то есть фактически приговорили к голодной смерти, так же, как Ахматову, ему вернули паек. Вот.

Е.КИСЕЛЕВ: А Ахматовой вернули?

Н.ИВАНОВА: Ахматовой тоже вернули через месяц с небольшим, но в течение месяца с небольшим ее друзья даже в судках носили ей еду, потому что на самом деле это была тяжелейшая ситуация.

Б.САРНОВ: Я хочу сказать, что Портрет, который нам прочитали, помимо ударения, которое вы отметили…

Н.ИВАНОВА: И не одно – там было еще мещАнин вместо мещанИн…

Б.САРНОВ: Ну это бог с ним, да…

Е.КИСЕЛЕВ: Давайте не будем ругать.

Б.САРНОВ: Нет, я хочу сказать более серьезную вещь – вкралась одна, на первый взгляд незаметная, но существенная ошибка – там было сказано, что Зощенко был восстановлен в Союзе писателей. Дело в том, что когда решался этот вопрос на секретариате, выступил Константин Симонов с очень резкой речью, смысл которой был в том, что конечно, Зощенко очень хорошо поработал и показал себя как советский человек, и мы должны его принять заново, но ни в коем случае не восстанавливать, потому что таким образом мы признаем, что мы были не правы, он был прав, и так далее. И что касается похорон – замечательное есть письмо Алексея Ивановича Пантелеева, которое тоже упоминалось. Это Лидии Корнеевне Чуковской он писал, рассказывая о том, что была на похоронах…

Н.ИВАНОВА: Это письмо у меня с собой. Можно я прочитаю?

Е.КИСЕЛЕВ: Конечно.

Н.ИВАНОВА: Потому что это письмо совершенно фантастическое.

Б.САРНОВ: Да. Там, понимаете…

Н.ИВАНОВА: Давайте я прочитаю, иначе мы не успеем. Так, вот эти похороны идут: «Вытаращив оловянные глаза, пробубнил что-то бессвязное Саянов…» - Саянов, вы знаете, был главным редактором журнала «Звезда», который каялся в том, что он сделал, напечатав Зощенко, за «Приключения обезьянки». «Запомнилась мне только последняя фраза», - пишет Пантелеев. «Сделав полуоборот в сторону гроба, шаркнул толстой ногой Саянов, и сухо, с достойно вымеренным кивком, как начальник канцелярии, изрек – «До свидания, товарищ Зощенко». После рассказа о речи Борисова, очень близкого к рассказу самого писателя в 64-м году, цитата: «Одно место в этой речи показалось странным – он сказал, что Зощенко был патриотом, там, у гроба - «Другой на его месте изменил бы Родине, а он не изменил». Слово взял опять Прокофьев, перетрусивший навсегда в 46-м году. Он был тогда, как и в год похорон Зощенко, секретарем Ленинградской писательской организации. «Товарищи, у гроба не положено разводить, так сказать, дискуссии. Но я, так сказать, не могу, так сказать, не ответить Леониду Ильичу Борисову. И не успел Прокофьев стушеваться, визгливый голос Борисова: «Прошу слово для реплики!» Это все происходит у гроба. Борисов оправдывается, растолковывает, что он хотел сказать. В тесном помещении писательского ресторана жарко, удушливо пахнет цветами. За дверью, на площади – лестница – четыре музыканта безмятежно играют шопеновский марш, а здесь, у праха последнего русского классика, идет перепалка. И, наконец, вдова М.М., подняв над гробом голову, тоже встревает в эту, так сказать, дискуссию: «Разрешите и мне два слова», и не дождавшись разрешения, выкрикивает: «Михаил Михайлович всегда говорил мне, что он пишет для народа». Вот это…

Е.КИСЕЛЕВ: Это, действительно, абсолютно зощенковская история.

Б.САРНОВ: Я не хочу, чтобы высказывание Веры Владимировны и ее письмо Сталину, и ее эта реплика бросала тень на Михаила Михайловича, потому что муж за жену не отвечает, как сказал бы товарищ Сталин.

Н.ИВАНОВА: Да нет, не в этом даже дело. Просто дело в том, что на похоронах это невероятно – что происходит с сознанием. Я могу вспомнить воспоминания Зинаиды Николаевны Пастернак, которая, когда хоронили Бориса Леонидовича, сама написала в своих воспоминаниях – «Я думала об одном – прощай, настоящий и большой коммунист».

Б.САРНОВ: Да-да.

Н.ИВАНОВА: Это же полная фантастика. Это никак ее не порочит. Просто она, например, говорила… но характеризует.

Б.САРНОВ: И характеризует, конечно, эпоху.

Н.ИВАНОВА: Когда приходила Ахматова, она, например, говорила: «Борис Леонидович – человек советский, а Ахматова нафталином пропахла». Понимаете, это не то что… жены…

Б.САРНОВ: Ну, она говорила и то, что – мои дети больше любят Сталина, а потом уде меня и Борю.

Н.ИВАНОВА: Не в этом дело, а дело в том, что эти женщины или мужчины, с которыми они связали свою жизнь, будучи женами или мужьями великих людей, они сделали для них то, что они сделали. А сделали они для них очень много. Вот.

Е.КИСЕЛЕВ: Бенедикт Михайлович, на самом деле, я вас еще в середине программы оборвал, когда мы вынуждены были прерваться на новости середины часа. А вы хотели сказать несколько слов о книге «Перед восходом солнца», с которой, можно сказать, начались неприятности, большие неприятности Зощенко.

Б.САРНОВ: Да. Ну, вы знаете…

Е.КИСЕЛЕВ: Это было в 43-м году, по-моему, да?

Б.САРНОВ: Да, в 43-м году она начала печататься в журнале «Октябрь» - разразился скандал, и окончание было напечатано через 30 лет. Это был первый большой удар по Зощенко. О книге этой говорить трудно – она слишком сложна, чтобы можно было в формате нашей передачи о ней что-нибудь серьезное сказать. Я-то просто хотел сказать, что вот к тому, что Наталья Борисовна говорила о том, что вот как Пастернак нашел свою другую манеру, другой стиль, стал другим, так же и Зощенко. Тут сложнее немного. Понимаете, вот эта вещь – даже Корней Иванович с его изумительным языковым чутьем написал, что это написано «чистым, прозрачным, совсем не зощенковским языком», новеллы этой книги. Но на самом деле, вы понимаете, это не так. Это язык действительно чистый, прозрачный и очень понятный. Но это Зощенко. Все языковые достижения Зощенко он вобрал в себя, этот чистый и прозрачный его язык.

Н.ИВАНОВА: Он просто от сказа уходил в другую поэтику.

Б.САРНОВ: Да, но он не изменяет себе и не изменяет своим художественным открытиям. Но тут другое в связи с этим можно сказать. Это был первый, как я уже сказал, удар по Зощенко, и контекст этого удара до некоторой степени опровергает ходячую… и даже некоторые исследователи этой проблемы, один исследователь даже посвятил этому целую подробную большую работу, смысл которой в том, что все это несчастье, обрушившееся на Зощенко и на Ахматову – вот это вот Постановление ЦК, печально знаменитое, - что природа его, повод и причина, оказывается, как ему представляется, заключалась в том, что это была многоходовая, как он пишет, интрига Маленкова против Жданова.

Е.КИСЕЛЕВ: Да, есть такая теория – что это постановление готовилось давно, и даже нам вот Александр из Москвы пишет, что «Зощенко попал под кампанию случайно».

Б.САРНОВ: Вот, я хочу сказать – это очень важный момент, - что это, на мой взгляд, совершенно не так, потому что, во-первых, как раз эту первую кампанию, 41-го года, инициировал Жданов, и он написал, у него была резолюция по поводу статьи, которая должна была идти в «Ленинградской правде», а потом она была напечатана в журнале «Большевик» - это партийный орган, который впоследствии назывался «Коммунист». Так вот, Жданов написал – «Зощенко надо расклевать так, чтобы от него мокрого места не осталось». Так что идея о том, что это Маленков против Жданова… Там, может, какие-то интриги, подводные течения действительно были, в этом гадюшнике, но кстати говоря, он ничего не выиграл на этом, потому что Жданов опять… хотя атака была на ленинградские журналы, и таким образом на Жданова, но королем-то был Жданов, который сделал доклад, и игра в лучшем случае была в ничью. Но понимаете, я-то считаю, что это Сталин. У Сталина ведь всегда было несколько задач – он не решал одну задачу. Он решал несколько задач. И вот в данном случае у него была очень точная политическая задача – надо было ударить по интеллигенции, отчасти по эмиграции, приподнявшей голову. И Зощенко, и Ахматова – это две крупные фигуры, два самых крупных писателя старшего поколения, которые были выбраны необыкновенно точно с этой целью.

Е.КИСЕЛЕВ: Ну что ж, здесь я вынужден поставить точку. Я благодарю участников нашей программы, с которыми мы сегодня говорили о Михаиле Зощенко, - Наталью Иванову и Бенедикта Сарнова. Наше время подошло к концу. Мы встретимся с вами через неделю.