Все кончено. Марк Захаров рубит вишневый сад - 4 минуты с театром - 2009-09-27

Если бы это сделал не Марк Захаров, а Тютькин, я бы решила, что Тютькин – либо сумасшедший, либо шарлатан. Но это сделал Захаров. Он перелопатил чеховскую пьесу безжалостно, по-лопахински. Поменяв эпизоды местами, изрядно сократив целые сцены, позаимствовав реплики у одних персонажей и щедро передав их другим, сместив смысловые акценты и отказавшись от канонического прочтения, Захаров создал абсолютно самостоятельное произведение, которое наверняка повергнет в шок чеховедов и ревнителей классики. И накакая это не комедия, а наоборот - пожалуй, один из самых безрадостных и мрачных спектаклей «Ленкома».

Все начинается сразу с приезда Раневской, никаких лопахинских ностальгических воспоминаний, никаких прихихикиваний Дуняши и никакого Епиходова. Сразу – «Какая это комната?» – «Детская!» Александра Захарова играет женщину бестелесную, потерявшую себя, растерянную, раздавленную страданиями, износившую чувства и страсти как старую одежду. Ее Раневская мечется по свету как раненый зверь, оставляя за собой кровавый след, и по-собачьи заглядывает в глаза каждому, у кого найдется хоть толика сострадания. Ее приезд в родовое гнездо – это попытка проснуться, очнуться от забытья, коснуться родных стен и ощутить их тепло, коснуться родных людей – и ощутить их трепет. Но из этих соприкосновений не рождается ничего, люди, населяющие этот дом, – настолько чужие, что даже смысл их слов доходит до Раневской не сразу, как сквозь глухое стекло. Это разделение на два отдельных мира, стремительно удаляющихся друг от друга, Александра Захарова фиксирует очень точно: как она расстегивает рубашку молодому Лопахину, как касается губами его обнаженной груди и с ужасом понимает, что не чувствует НИЧЕГО, с какой брезгливой жалостью она смотрит на своего брата Гаева тщетно пытающегося заболтать ее бытовыми подробностями помещичьей жизни, как слушает, не слыша, монологи инфантильной Ани, засушенной Вари, истеричного Пети Трофимова.

В силу радикальных изменений в тексте многие персонажи пьесы получили неожиданные трактовки. Жаль, что не нашлось места Епиходову (его роль свелась к паре гитарных аккордов и упоминанию его фамилии), но зато впервые на моей памяти столь пронзительно и объемно зазвучал образ Шарлотты (великолепная работа Марии Машковой). Бывшая циркачка без роду и племени, азартная фокусница и клоунесса появляется на сцене прямо из «многоуважаемого шкафа» – как чертик из табакерки. И, кажется, вся ее роль выстроена как печальное, карикатурное отражение Раневской– что читается в ее трагикомическом облике, экстравагантном поведении и каком-то невероятном внутреннем надрыве. Фирс Леонида Броневого совсем не похож на немощного больного старика – наоборот, он непривычно активен, остроумен, в его прямой спине, повелительных интонациях и мрачной иронии угадывается натура сильная, властная, деспотичная. Убежденный в том, что порядок в доме – это и есть гарантия покоя и праведности, Фирс, словно не замечает, не слышит приближающейся катастрофы и не услышит запаха смерти до самого конца, так и погибнет в недоумении, раздавленный стеклянными стенами.

Тема разрушения, распада стала главной темой этого «Вишневого сада». Разрушения привычного мира, разрушения личности, разрушения человеческих связей, разрушения чувств и даже природных инстинктов.

«Все кончено» - повторяют на разные лады персонажи спектакля. «Все кончено» - и нет никакой новой жизни. Как бы не уверяла в этом обрушенную Раневскую ее недалекая дочка. Трагическая история последних лет самого «Ленкома» – это тоже история прекрасного вишневого сада, в котором кто-то невидимый как хватил топором по деревьям, так и не может остановиться. Все кончено.