«Хочу сказать. Ларина» с Фаридой Курбангалеевой

Ксения Ларинажурналист

Фарида Курбангалееважурналист

Ощущение безысходности. То есть ты понимаешь, что эти женщины вот так вот бьются лбами о какую-то железобетонную стену, и никому не нужны, их отфутболивают еще на уровне лакейской. К барину им не дойти. То есть внизу «Барин не принимает» — да какой там не принимает, их даже за ворота не пускают. Это, конечно, жуткое впечатление оставляет…

Подписаться на канал Ксении Лариной

Поддержать канал Ксении Лариной

К. ЛАРИНА: Добрый вечер, дорогие друзья, дорогие наши подписчики, дорогие наши зрители. Это мы. Это Фарида Курбангалеева и я, Ксения Ларина. Привет, привет, Фарида! Вот у нас второй спектакль. Обычно в театре говорят, что второй спектакль всегда хуже первого. Но будем надеяться, что мы все-таки нарушим эту театральную норму и второй спектакль у нас пройдет с тем же небывалым успехом, с которым прошла и наша премьера в прошлую субботу. Сегодня 20 января, в Москве 19 часов 5 минут, в Праге… 

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: В Праге 17 часов 5 минут, на 2 часа отставание зимой.

К. ЛАРИНА: Так, а в Киеве у нас 18 часов 5 минут. Так что, дорогие друзья… А в Лиссабоне, в Португалии, там, где я, 16 часов 5 минут. Это значит, что мы в прямом эфире. Это значит, что мы здесь надолго. Как говорилось в фильме «Место встречи изменить нельзя», если помнишь, Фарида, когда Владимир Конкин приходит в кабак, чтобы следить за Фоксом, он говорит официантке: «Кофе мне еще принесите, я здесь долго буду сидеть». Так вот, мы долго будем. Поэтому чат трансляции для вас, дорогие друзья, пишите.

Напомню, что мы задумали эту программу как такую итоговую, где мы обсуждаем главные события прошедшей недели исключительно нашими субъективными глазами. Это очень личная оценка, очень субъективная. Мы не претендуем на экспертное мнение, поскольку экспертных мнений хватает в YouTube. Да мы, собственно говоря, и сами — и Фарида на «Утре февраля», и я у себя и на «Инсайдере», — мы постоянно в течение недели встречаемся с экспертами. А вот по субботам решили все-таки сказать все, что мы думаем сами по поводу того, что происходит.

Напомню еще — тоже учу Фариду, чтобы не забывать, что нужно призывать обязательно ставить лайки для того, чтобы как можно больше людей нас увидело. Не забывать подписываться. Не забывать о том, что Фарида открыла в честь нашей премьеры свой собственный Youtube-канал, и сегодняшняя трансляция, как и в прошлый раз, идет параллельно на двух каналах. Поэтому я рада приветствовать и аудиторию Фариды, и надеюсь, что и подписчиков, как в прошлый раз, прибавится после сегодняшнего эфира.

На обложке у нас Никита Михалков, но это не значит ничего в том смысле, что не значит, что мы всю программу посвятим его величеству. Просто как один из штрихов прошедшей недели. Но начать, Фарида, я хотела бы с совсем свежих новостей сегодняшних. Ты тоже посмотрела это душераздирающее видео, где жены мобилизованных пришли в общественную приемную к Путину. В смысле, не к Путину, а в его лакейскую, холуйскую. И там, значит, тетки совершенно безумные встретили этих жен мобилизованных и завязался какой-то безумный — простите, что я второй раз употребляю это прилагательное, но это так, — абсолютно безумный диалог на тему того, что там делают наши мужья и дети в Украине, на фронте, что они защищают и почему, собственно, эти женщины, эти тетки категорически против того, чтобы их мужья (как я поняла, у них тоже там мужья на фронте) возвращались обратно.

Конечно, каждый раз каждое видео с участием жен мобилизованных производит впечатление какое-то, опять же, повторю, безумное. Потому что ощущение, что люди в каком-то зазеркалье находятся. Что одни пытаются достучаться, пробить это зеркало, но у них ничего не получается. Оно не разлетается, это зеркало, и там по-прежнему находятся вот эти люди с оловянными глазами, которые якобы матери, якобы жены, якобы, может быть, даже и вдовы. Хотя мы вдов таких видели уже, деревянных, абсолютно одеревенелых.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: И матерей мы таких видели. Ну вот ты сказала несколько раз слово «безумное», повторила. Знаешь, когда ты начала говорить второй раз «без-», у меня возникло ощущение безысходности от этого видео. Потому что это действительно два мира. Одни женщины пытаются вытащить своих мужиков, каждую неделю ходят к могиле Неизвестного солдата, возлагают цветы, надевают белые платки, ведут свой telegram-канал. И как ты правильно заметила, вот эти бесчувственные чиновницы… Кстати, одну чиновницу там спросили: «Ваш сын мобилизован?», и она на это сказала «???» и повела разговор дальше. То есть здесь большой знак вопроса. Может, у него плоскостопие. Плоскостопие у парня и он дома сидит.

К. ЛАРИНА: Вторая тоже сказала, такая же сумасшедшая, что у нее вроде как муж. Да простят меня эти тети, что-то я сильно сомневаюсь в том, что у них там близкие. Совсем. Соврать как нечего делать для этих людей.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: И вот эти женщины, которые работают лакеями у Владимира Владимировича, получают зарплату, сидят в теплом помещении, принимают каких-то людей, которые пришли…

К. ЛАРИНА: С прическами.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, с укладками. Они уговаривают вот этих обезумевших женщин, у которых мужья находятся на фронте, или братья, или отцы, или кто-то еще — уговаривают их, что все на самом деле нормально. Как сказала одна: «Только ваш хочет домой, он у вас один такой?». А другая сказал: «Вы вспомните Великую Отечественную войну». Потому что Великая Отечественная война для всей этой Z-патриотии, вот этого комьюнити — это же как пришествие Христа на землю. Понимаете, это такое центральное вообще событие в мировой истории и в их жизни тоже. «В Великую Отечественной войну вот они же все туда пошли, сидели, никто домой не просился. А вы чем занимаетесь?».

Вот поэтому я говорю: ощущение безысходности. То есть ты понимаешь, что эти женщины вот так вот бьются лбами о какую-то железобетонную стену, и никому не нужны, их отфутболивают еще на уровне лакейской. К барину им не дойти. То есть внизу «Барин не принимает» — да какой там не принимает, их даже за ворота не пускают. Это, конечно, жуткое впечатление оставляет.

Я не знаю, меня все спрашивают: «Как ты думаешь, это к чему-нибудь приведет? Вот как ты думаешь, это до чего-то дорастет?». У меня нет ответа на этот вопрос. Но видно, что эти женщины звереют. Вот эта Мария Андреева просто орала на этих чиновниц, просто в голос уже орала, не стесняясь. Она говорила: «А вы что хотите? Я останусь, а он у меня придет без ног, без рук, больной. Что я с ним буду потом делать?». И вот эта баба, чиновница вот эта, говорит: «Ну что вы на своего мужа наговариваете? Свят-свят-свят, постучим по дереву, как говорится. Все будет хорошо».

К. ЛАРИНА: Тут, конечно, важная вещь, в чем тут стена, она на чем строится. Как я поняла, опять же, из этого идиотского, совершенно дикого диалога, если его можно так назвать, что вот эти чиновницы — собственно говоря, как и судьи в судах, которые приговаривают к большим срокам ни в чем не повинных людей, как вот эти сраные депутаты Государственной Думы всех мастей и цветов, от низов до верхов, как все чиновники любого уровня, — от них все время ощущение… Правильно сказала Мария Андреева, крикнув этой бабе в буклях: «Вы что, не понимаете, что там происходит?». Что она хотела сказать? Она хотела сказать, что вы не понимаете, что там убивают людей, калечат людей.

То есть эти люди, которые живут абсолютно в этом своем мире великой, священной, как они говорят, специальной военной операции — они не видят ни ампутантов, ни покалеченных, ни раненых, ни мертвых, ни сирот никаких. Они этого ничего не видят. Даже, собственно, вдовы — я не могу забыть это видео рождественское у Путина, — даже они, эти сияющие вдовы, осененный светом солнца, Владимира Красное Солнышко, даже они, мне кажется, не очень понимают, что их мужья мертвы. Дети не понимают, что их отцы мертвы. А уж за что они там гибли, это вообще не обсуждается. Попробуй спросить — тебя задушат сразу же. Попробуй задать простой вопрос: «За что гибнут там?».

Как я обсуждаю эту фотографию, которую ты тоже видела — Хабенского с ампутантами во МХАТе. Он так вот стоит весь из себя, в такой вызывающей позе. Я думаю: ты спроси у них, у этих людей, которые сидят здесь с железяками вместо ног, зачем, за что они эти ноги там оставили. Кому эта жертва нужна, что они там делали?

Ну вот посмотри, опять же, возвращаясь к этому видео, про которое мы сегодня говорим — вот эти крики про Великую Отечественную войну, как ты правильно сказала: «так же защищают родину». От кого? На этот вопрос, мне кажется, их сковывает какой-то страх. Они не могут на этот вопрос отвечать, они могут по этому поводу только негодовать. И вот эти штампы, формулы, которые в них забивают с экранов телевизоров — они в них существуют. Ни больше, ни меньше, буквально вот такие — как это называют? — такие гвозди в голове забиты и все. Вопрос: что должно произойти?

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Видят они это все, Ксения. Они все это видят и знают. Они знают, куда послали этих мужиков, они знают, чем эти мужики там занимаются, и они знают, какими оттуда эти мужики потом возвращаются. Но просто это такая степень одеревенения, очерствения душ, что да, их можно назвать слепыми. Но только не буквально слепыми, не то, что они вдруг буквально физически не ощущают вот этой жуткой катастрофы, а в таком смысле, в моральном.

К. ЛАРИНА: Осознанная слепота.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: 100%. А по поводу их ответов — я прямо перед эфиром листала ленту, — свежий фрагмент из очередного интервью Владимира Золкина. Владимир Золкин — это известный украинский журналист, который с самого начала так называемой спецоперации общается с российскими солдатами, которые попадают в плен. Я, кстати, в прошлом году у Золкина брала интервью. Очень интересное интервью получилось, потому что он в таком количестве наблюдает вот эту российскую массу, которая воюет в Украине, и такими он делился наблюдениями…

Он, кстати, интересную вещь сказал, и это вынесли в заголовок. В публикации у меня в Republic это вынесли в заголовок: «Что-то мы не видели здесь ни одного сынка чиновника». Это вот к вопросу об этих тетках в общественный приемной — что-то мы не видели здесь ни одного сынка чиновника. Но это только одно из наблюдений. На самом деле он там массой очень интересных наблюдений делился. Составил психологический портрет россиянина, который воюет в Украине, и так далее. Ну, кто хочет, может на Republic (у нас на сайте это все висит) прочитать.

К. ЛАРИНА: Мы не можем посмотреть на Republic, потому что там платная подписка.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Выложу у себя в telegram-канале «Пражский Град», вытащу из-под замка. Я надеюсь, Дима Колезев меня не слышит, но это старая публикация годичной давности. Это было в ноябре 2022 года, поэтому, я думаю, ничего страшного, все наши подписчики уже это прочитали. Кстати, читали эту публикацию очень хорошо.

И вот сегодня Золкин выложил фрагмент очередного интервью. Он же иногда не только берет интервью с солдатом, попавшим в плен, но они еще вместе звонят его родственникам. И это тоже бывает очень любопытный разговор, надо сказать. Среди них, конечно, встречаются какие-то исключительные люди, среди родственников. Чувствуются какие-то интеллигентные семьи, которые благодарят Золкина и украинскую сторону, признают ошибку со стороны их родственника, который пошел на фронт по той или иной причине. В основном это родственники мобилизованных, конечно.

И вот сегодня у него вышел фрагмент, как он общался с женой солдата. И он спрашивал: «Скажите, пожалуйста, с чего началась эта СВО, кто на кого напал?». Она молчит. Он говорит: «Ну что вы, вас же не расстреляют за это. Вам ничего не будет. К вам никто не придет домой, вас никто не уволокет в застенки, в подвал, вас не будут пытать, убивать. Ничего страшного от этого нет. Ну кто на кого напал?». Она молчит. В общем, он несколько раз в разной форме задавал ей один и тот же вопрос, пока она не ответила: «Кто-то на кого-то». Это буквально, я не шучу — она сказала: «Кто-то на кого-то».

К. ЛАРИНА: Бедные, бедные…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Нет, тут и бедные-бедные, и тупые-тупые. Это масса всяких разных эмоций. Вот ты представляешь? То есть да, мы, возможно, можем сказать «бедные-бедные». А ты представляешь, как украинцы смотрят на такие видео?

К. ЛАРИНА: Тут вспоминаешь, конечно, начало войны, когда была объявлена первая так называемая частичная мобилизация, когда на войну, которую они тогда уже воспринимали как некую компьютерную стрелялку, игру типа «Зарницы», когда, если ты помнишь, нам демонстрировали во всех пабликах и на всех экранах вот эти торжественные народные проводы, как в 1941 — гармошкой, с плясками, «возвращайтесь с победой!», с цветами… Дети махали: «Папа, папа, возвращайся с победой, разъ*башь, прости за выражение, всех этих фашистов».

Это все было тогда. Сейчас прошло время, почти 2 года. Повторим: какое количество трупов пришло на российскую землю, вернулось. Какое количество трупов лежит непохороненными, гниет в этих землях. Какое количество пришло искалеченных как морально, ментально, так и физически. Но все равно вот в этом мозжечке осталось то, что в них заложили, запрограммировали, этот чип священной военной операции.

Но из этого как-то надо выходить, а они не знают как, я так понимаю. Ведь страшно же, Фарида. Страшно признаться себе, что это все был обман, фейк. Ноги настоящие, и руки, и смерти настоящие, и глаза настоящие, которые выбиты какой-нибудь миной или осколками. А это все фейк, ни за что. Вообще ни за что. Как нам потом придумали «За Родину, за Сталина», хотя «за Сталина» никто не кричал, так сейчас будут рассказывать в учебниках про «За Родину, за Путина»? Так, что ли? За что эти люди погибают?

На этот вопрос рано или поздно (и мне кажется, очень скоро) люди начнут отвечать. Начнут. Да, каждый на своем уровне, каждый по-своему. Но поскольку, как мы тоже говорили, эта война уже везде, ее нельзя спрятать… Ее можно спрятать от благополучной Москвы, благополучного Петербурга, от этого флера элиты, от этих голых вечеринок и прочей хрени, но от людей, которые напрямую столкнулись, не спрячешь.

И вот смотри, я вот, опять же, возвращаюсь к театру. Я вижу, как их водят по театрам бесплатно, этих ампутантов. Вот они сидят в этих театрах. Вот художественный руководитель театра поднимает весь зал и кричит: «Давайте поприветствуем героев войны». Они все встают и послушно зал аплодирует этим так называемым героям. Вот этот сейчас период — я уверена, это как с Афганистаном было. Это будет, пока не кончится война. Пока она не кончится, пока она не завершится, они будут требовать к себе поклонения, безусловно. И это поклонение им дадут. Если не деньгами, то славой.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Они потом его будут требовать и будут слышать в ответ: «А я вас туда не посылал». И сколько книг об этом уже написали, и сколько фильмов об этом сняли, история повторяется опять и она ничему не учит. Это обязательно будет: «Да я за вас кровь проливал, да я под Бахмутом, да я под Авдеевкой…» — «А я вас туда не посылал». Вот и все.

А по поводу… Вот ты очень интересное наблюдение артикулировала при людей, которые пока еще оправдывают эту войну, но потом, как ты говоришь, они будут отвечать себе на какие-то вопросы. Я на эту тему общалась с социологом Светланой Ерпылевой, которая живет в Германии. Институт Восточной Европы, в котором она работает, проводил глубинные интервью с россиянами. Уже три глубинных интервью сделали. То есть это не просто ответы на вопросы «да-нет», а более глубокие разговоры. И она как раз рассказывала об очень широкой прослойке российского общества, которая занимает так называемую аполитичную позицию, но на самом деле это аполитичная поддержка Путина. Потому что они могут критиковать СВО, могут критиковать Путина, говорить: «Зачем это все надо? Зачем мы туда полезли? Вот у меня соседа забрали, двоюродного брата забрали, мы сами ему форму покупали, за свой счет ему берцы покупали», и так далее. Но как только очень аккуратно человек, социолог ставит перед ними вопрос: «Так может быть, спецоперация вообще не была нужна, может быть, зря ее начали?», они тут же встают в позицию поддержки СВО. Они говорят: «Ну нет, она была нужна», и начинают объяснять, почему она была нужна.

И вот она мне рассказывала очень интересные вещи. Она говорила, что это люди… Их причем на самом деле большинство. То есть мы же все знаем, что есть маленькая часть российского общества, которая яростно поддерживает СВО, и такая же маленькая часть российского общества, которая не поддерживает СВО, но и, как правило, не любит Путина, занимает ярко выраженную оппозиционную позицию. И между ними вот это огромное большинство.

Я говорю: как получилось так, как они такие получились? Вот такие вот — ни рыба, ни мясо, ни туда, ни сюда, и сами от себя мучаются. Они страдают повышенной тревожностью. Им плохо, у них будущее очень такое размытое, они не видят четкой картины перед собой и не понимают, что будет дальше. Опять-таки, страдают от этого. И это такой замкнутый круг. Они от этого страдают, у них еще больше снижается самооценка, и они еще больше приобретают вот такую позицию: мы люди маленькие, мы ничего поделать не можем. Дальше продолжаются страдания и вот эта аполитичная поддержка. Вот так вот по кругу ходят.

И она мне сказала очень интересную вещь. Она говорит, что это люди, которые и до полномасштабного вторжения не имели никакой четкой политической позиции ни по какому вопросу. Это люди, которые были вне политики. Их очень много было в России, и российская власть всегда делала так, чтобы таких людей было много. Ей было очень удобно опираться именно на таких людей. Вот на таких, как Гиркин, которого, по ходу, посадят на 4 года, или еще какой-нибудь националист, национал-большевик…

К. ЛАРИНА: Удальцов.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Удальцов — ярчайший пример. Они нафиг Путину не нужны, это очень опасные люди. Такие же, как Навальный, Яшин и все, кто сейчас сидят. А вот эта серая масса, которая: «Ой, так плохо, я ночами не сплю, мне так плохо». — «Но СВО-то нужна?». — «Наверное, все-таки нужна. Все-таки властям-то виднее», — вот она очень удобна.

И так как эти люди не имели никакой политической позиции и вообще гражданской позиции до начала СВО, то когда СВО началась, что стало происходить? Ты помнишь, как мы столкнулись с огромным валом информации, который на нас пошел из Украины? Мы все занимались тем, что скроллили вот так вот ленту, плакали, звонили друг другу, говорили: «Какой кошмар, какой капец» и так далее. Этим занимались все абсолютно. Но так как у нас уже была сформирована позиция, мы уже четко знали, кому мы можем верить, кому нет, какую информацию и как нужно фильтровать, каким источникам следует доверять, каким не следует ни в коем случае, поэтому мы тут же выработали свою антивоенную позицию — и все, и пошли вперед.

Эти люди, столкнувшись с этим валом информации, причем с обеих сторон, не привыкли ни фильтровать, ни доверять, ни знать, что нужно читать, что не нужно читать никогда, несколько недель побыли в этом состоянии и сказали: «Я больше не могу, это какой-то кошмар. Все говорят разное». Это страшно — вокруг тебя 5 человек стоят, все дергают тебя в разные стороны и говорят: «Делай то, не делай то». А другой говорит: «Это делай, это не делай». И ты в какой-то момент хватаешься за голову и говоришь: «Отстаньте от меня все на хрен». Что ты делаешь? Ложишься, закрываешься одеялом и все.

Прошло несколько недель, два-три месяца максимум, и они опять вернулись к своей прежней жизни вне политики. Потому что им невыносимо. Они не могут эту информацию обработать, потому что они не привыкли это делать до того. У них не было позиции до того, и поэтому им так плохо сейчас. И поэтому их позиция вот такая: война — это плохо, но, наверное, Путин знал, что Польша хочет Западную Украину захватить, и, наверное, все-таки ему виднее.

И поэтому когда я разговариваю, например, со своими очень хорошими, близкими людьми, которые остаются в России, вот такого толка, я их жалею по-своему. То есть я понимаю, почему они вот такие стали. Они, безусловно, не бенефициары этой войны. Хотя они меня ужасно бесят. И я когда об этом Ерпылевой сказала, она говорит: «Я вас очень хорошо понимаю, потому что я с ними очень много общалась».

Вот они страдают все вот этой тревожностью. Им плохо. И я понимаю, что мне даже при всем при том, чем я занимаюсь и чем я рискую, учитывая, что у меня есть четкая позиция, гораздо легче морально, психологически гораздо легче переживать это кошмарное время. Потому что я четко знаю, где правда. Я четко знаю, что я должна делать. А вот они такие, типа: «Да, война плохо, но ведь… А что там? А Макрон ведь тоже дурак». Это буквально разговор недавний.

К. ЛАРИНА: Слушай, давай так. Все-таки где правда, ты знала и до 24 февраля 2022 года.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Я об этом и говорю. Поэтому я быстро поняла, где она, конечно.

К. ЛАРИНА: Как и все люди, которые не то что вне или внутри политики. Я тебе скажу так, что я давным-давно для себя лично поняла, что это тоже некая программа, которую они задумали. Ты права, это основа путинского электората. Последовательно в течение всех этих десятилетий путинская власть приучала народ — говорю без всякого уничижения: народ, — к тому, что он ничего не понимает в геополитике, что, ты права, им виднее, что каждый должен заниматься своим делом. Что кузнец должен ковать, артист играть, певец петь, учитель учить, а политик заниматься политикой. А руководитель государства заниматься руководством государством. И не ваше собачье дело, по какой причине он принимает те или иные решения. Ваша задача, как патриотов, как граждан, поддержать любое решение партии и правительства, потому что они уж точно знают, как надо. Для того, чтобы знать, как надо, дети мои дорогие, надо учиться, надо что-то соображать.

То есть как бы потихоньку власть сама себе приготовила эту роль и вошла в эту роль такого заботливого отца. Отца народов. Это необязательно только Путин — это коллективное. Они же все в это играют, Фарида — все, от мала до велика. Любого возьми начальника ЖЭКа — он разговаривает с посетителем как отец народов. Типа, неразумные вы твари божьи, господи… Понимаешь? Они копируют своего лидера. Вот и все, вот и получили.

Поэтому сейчас то, что мы имеем — возвращаясь к реальности, — это действительно такой когнитивный диссонанс. Я уверена, что он происходит. И тому подтверждение и вот эти жены мобилизованных, которые бесстрашные совершенно стали. Вот мы с тобой про это говорим и будем говорить, потому что мы с тобой за этим следим в развитии, что называется, как мы с тобой сами определили. И, извини меня, Башкортостан сейчас — это тоже здесь же. Корень-то все здесь же, а не в конкретном человеке Фаиле Алсынове. Это очевидно здесь. Когда они говорят, обращаясь к власти: «Мы не русские, мы башкиры. Когда посылают наших парней и говорят «русские» — мы не русские, башкиры. У нас своя история, свой язык, своя страна, свои традиции и обычаи. Мы не русские».

И конечно, я думаю, что как и жены мобилизованных, так и Башкортостан… И я уверена, что еще где-нибудь возникнет, в национальных республиках это будет. Думаю, что ты сейчас отдельно про это скажешь. Ты еще разговаривала на этой неделе с Русланом Айсиным, который татарский политолог, активист, которому тоже есть что сказать по этому поводу. Я думаю, что на это они не могут закрыть глаза. Они это видят и они этого боятся. Сейчас были задержания, разгоны. Сейчас будут сажать.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Уже начали. Там 17 человек задержали. Уже сегодня я читала, что на одного из активистов, не Фаиля, но его соратника, завели уголовное дело.

К. ЛАРИНА: Уже на двоих завели.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Мало того, что я с Русланом разговаривала. Я, конечно, тут должна сказать — может быть, многие наши зрители не знают, проведу небольшой ликбез. Дело в том, что татары и башкиры — это очень близкие родственные народы. И татарский, и башкирский языки совпадают на 97% или на 98%. Любой татарин любого башкира всегда поймет без переводчика. То есть там настолько несущественная разница в каких-то определенных словах — в определенных звуках даже, я бы сказала, — что, по сути, она не имеет никакого значения. Я даже, например, слушала интервью, которое Фаиль давал несколько лет назад главе татарской службы «Радио Свободы» Риму Гильфанову. Рим ему задавал вопрос на татарском, а Фаиль отвечал на башкирском. Они, естественно, говорили без переводчика, и я прекрасно поняла обоих, о чем они говорили.

Ты совершенно права в том, что у этого протеста в Башкортостане фундаментальные причины. Это, во-первых, и социально-экономические причины, связанные с тем, как нище, убого и унизительно живут российские регионы, как сильно разнятся зарплаты у людей, которые живут в провинции, и у москвичей. Я вот даже сама, честно говоря, записывала короткое видео… Так и не выложила его — советовалась с Ренатом, кстати: выложить, не выложить. Страдаю, блин, этим перфекционизмом — так и не выложила.

Пример тебе привожу. В середине нулевых годов я работала на ГТРК «Татарстан» корреспондентом. У меня была зарплата 12-15 тысяч рублей. Она даже по тем временам была небольшой. Ну, такой средней для Татарстана, для Казани. И я помню, что когда в 2006 году я хотела съездить в Париж, мы с мужем собрались туда, то вот этих денег не хватало для французского посольства, чтобы они нам одобрили визу. И главбух ГТРК «Татарстан» даже пошел на небольшую хитрость — спасибо ему большое, — он нам немножко приписал, что мы чуть больше зарабатываем. Ну, грубо говоря, не 500 евро, а 550, чтобы нам французы визу одобрили. Французы в результате одобрили. Я представляю, как они смотрели на эти зарплаты.

И вот, понимаешь, когда я переехала потом в Москву в 2007 году, я только на первых порах стала получать в 10 раз больше. Да, я стала работать ведущей. Но даже если бы я работала корреспондентом, я бы в 5 раз больше получала. Понимаешь? При том, что корреспондент в Казани делает гораздо больше работы, чем корреспондент в Москве. Он все делает один. Он сам придумывает свою тему, никто за него ее не сочиняет. Он сам созванивается со спикерами. Он сам потом отсматривает материал и расшифровывает материал. В Москве всем этим занимаются совершенно другие специально обученные люди.

К. ЛАРИНА: А монтирует ли он материал сам?

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Ну, я и монтажом тоже занималась. Но я была скорее исключением. Просто я умела это делать. Тогда был еще линейный монтаж, не такой, как сейчас, в Adobe Premiere все монтируют, а такой линейный, на бетакамах. Кто знает, как говорится, тот поймет. В общем, да, это и швец, и жнец, и на дуде игрец. И при этом он получает кратно меньше, чем люди зарабатывают в Москве. И вот это совершенно унизительное положение, когда регионы кормят вот эту столицу — ожиревшую, богатую…

К. ЛАРИНА: Давай напомним про Фаиля, с чего все началось. Он же эко-активист. Чем он занимался? Он требовал, чтобы Башкортостан не использовали как сырьевую базу для Москвы.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Конечно, он защищал Шиханы. Это горы, скажем так, священные для башкир — горы Торатау и Куштау. Потому что там должна была начаться золотодобыча, причем совершенно варварская, которую проводила Башкирская содовая компания. Как мне сказал Аббас Галлямов, потом эту компанию Радий Хабиров, глава Башкортостана, отдал Ротенбергам. То есть там все еще вот так было завязано, понимаешь? Причем эта золотодобыча велась совершенно грязными методами с ужасными загрязнением сельхозземель и воды. И башкиры встали на защиту своей родной земли, своей родной природы.

В общем, первый пункт — это нищенское существование российских регионов, которые кормят Москву, и второй — это, конечно, национально-этнический момент. Фаиль Алсынов и другие башкирские активисты занимались защитой башкирского языка, выступали против отмены башкирского языка и его преподавания на обязательной основе в школах. Выступали против закрытия башкирских национальных школ, башкирских библиотек.

И вот это второй очень мощный фактор. Как написал в своем telegram-канале Владимир Пастухов, известный политолог… Мы не эксперты, но все-таки сошлюсь на него. Он русский человек, как ты понимаешь, сидящий сейчас в Лондоне. Он написал, что великодержавный русский шовинизм и Путин, который его оседлал и научился им очень хорошо управлять, разбудили дремлющие силы народов России. И как написал Пастухов, эту силу, скорее всего, уже не остановить. И виноваты в этом не башкирские националисты.

Тут, Ксения, знаешь, у нас программа про субъективное мнение — я вот сейчас выскажусь, потому что у меня прямо реально все это болит и горит. Я не видела от наших оппозиционных политиков, уважаемых людей, которые сейчас сидят в эмиграции, ни одного какого-то четкого, внятного и вразумительного комментария по поводу происходившего в Башкортостане, происходящего сейчас. Никто из них… Не знаю, я рада бы ошибиться. Может быть, я ошибаюсь, и тогда пусть они мне скажут, что я неправа — я буду только счастлива. Никто из них не сказал: «Братья башкиры, вы молодцы. Мы протягиваем вам руку помощи и поддержки. Давайте масштабируем наш протест. Давайте к нашему антивоенному демократическому протесту присоединим ваш национально-этнический протест против ущемления ваших прав как нацменьшинств так называемых».

Никто так не сказал. В Фейсбуке при этом я видела такие комменты от наших либеральных… Ну, у нас же у всех там общие друзья — 120 общих друзей, 215 общих друзей и так далее. Вот от какого-то такого друга, с кем-то там общего. Он написал: «А, этот Фаиль Алсынов? Это он, кажется, говорил «Башкирия для башкир»?». Он никогда такого не говорил. Но это читают другие такие же российские либералы и говорят… 

К. ЛАРИНА: Давай так. Я все-таки призываю не впадать в грех обобщения, потому что я не знаю про политиков, не скажу, боюсь ошибиться.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: А я про политиков именно говорю, про лидеров оппозиции.

К. ЛАРИНА: Про журналистов, про колумнистов я так не скажу. Практически от моих знакомых опять же, в ленте — мы же по этому судим наш круг, — я вижу именно это. Что это антиколониальный протест, это важнейшее событие.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Но наши политики… Михаил Борисович Ходорковский.

К. ЛАРИНА: Ходорковский — я тебе скажу, там этот грех есть. Это мы давно знали.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Еще какой! Он к нам приезжал в Прагу в октябре. Там собралась диаспора русскоязычная. Я тоже пошла со своей чешской подругой Петрой Прохазковой туда. Было очень смешно. Перед началом его общения с народом ты мог онлайн написать ему свой вопрос, и на те вопросы, которые набрали большое количество лайков, Ходорковский отвечал. Я ему написала вопрос. Он явно был не мейнстримный, потому что он его не озвучивал и не ответил. Но на самом деле там было много вопросов, я думаю. Допустим, ему послали 80 вопросов, он ответил на 15 и потом он еще буквально трем человекам из зала тоже дал задать вопросы. Вопросы были из разряда «Когда война закончится, как вы думаете? Как она закончится?» и так далее. Абсолютно абстрактного типа вопросы, на которые никто не знает ответа и никакого смысла сейчас уже в них нет.

И он в том числе отвечал на вопрос и в очередной раз опять артикулировал мысль, что когда мы победим, придем с воздушными шариками к Кремлю и Путин нам даст от него ключи, мы проведем вообще во всех национальных регионах, которые хотят на выход, референдумы. И в тех регионах, где большинство выскажется против выхода, а какое-то меньшинство будет качать права, я туда, грубо говоря, введу вооруженные силы.

К. ЛАРИНА: Это сказал Ходорковский?

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, он так сказал: «Силовым путем будем подавлять». Я просто не смогла задать свой вопрос. Мне очень хотелось ему сказать: «Простите, пожалуйста, а вы собираетесь вводить те самые вооруженные силы, которые сейчас в Украине воюют?».

К. ЛАРИНА: То есть это было прямо сейчас, во время войны?

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Это было в октябре. «Или это будут какие-то другие вооруженные силы? А если это будут другие, то какие? Кто будут эти люди, которые будут силовым методом подавлять протесты?». Причем я тебе скажу, что, например, в Бурятии… Если в Татарстане все-таки татар немножко побольше, чем русских, еще пока, то в Бурятии, например, 70% русскоязычного населения проживает, а бурят самих только 30%. То есть опять спросят у русских, русские скажут «нет», и бурятам скажут: «Ну, сейчас к вам танк приедет». Который недавно под Авдеевкой был, видимо, сейчас к вам туда.

К. ЛАРИНА: Я тебе скажу так по поводу Михаила Борисовича. Повторю, этот грех есть, имперский, он в нем сидит. Я не знала этих слов, которые он произнес — уж совсем какие-то, на мой взгляд, непотребные, невозможные.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Это было в октябре в Праге.

К. ЛАРИНА: Но и раньше, еще в мирное время, когда он только начинал свою политическую деятельность уже как свободный человек, освободившийся из зоны, он всегда на этом настаивал. Эта тема всегда возникала в его выступлениях: никакого распада, сохранить, целостность территориальных границ священна. То есть, по сути, абсолютно такой пропутинский нарратив.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Либеральный имперец.

К. ЛАРИНА: Но сейчас мне кажется, это очень важная тема, просто чтобы нам…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Но давай вернемся к Татарстану.

К. ЛАРИНА: Подожди, я хочу попросить нашу редакторскую группу, которая меня слышит. Поищите, вдруг кто-то высказывался действительно из оппозиционных политиков про выступления в Башкортостане. Как они к этому относятся, как они это квалифицируют — вот что важнее для нас сейчас в контексте нашего разговора.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Не комментировали вообще. Или они постарались не заметить тоже, потому что для них это тоже неудобный протест. Понимаешь, неудобный протест. Но ты, Ксения, должна понимать… Ну, ты это понимаешь, я уж так это просто к слову говорю. Я вот обращаюсь к нашим зрителям. В Башкортостане бунтовали не только башкиры, что немаловажно — это бунтовал глубинный народ. Понимаешь, самый глубинный.

К. ЛАРИНА: Да, Аббас рассказывал, что за город Баймак. Маленький городок.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Абсолютно. Это Зауралье.

К. ЛАРИНА: Это башкирский город.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Абсолютно. Там 88% башкир, 2% татар. Северо-запад Башкортостана весь татарский. У меня там живут родственники. Чекмагушевский район, Кушнаренковский район — это абсолютно татароязычные районы. Это сейчас вообще отдельная тема. У татар с башкирами есть свои терочки, но мы с Русланом тоже вчера поговорили на эту тему — он говорит: «Конечно, Фарида, сейчас надо все забыть и ничего этого не надо». Я говорю: «Я с тобой полностью согласна. Вот эти все наши внутренние татаро-башкирские дела — сейчас не время. Потому что сейчас у башкир очень тяжелая ситуация, их надо только поддерживать».

Это бунтовал глубинный народ. Тот самый, от которого, как декабристы в 1825 году, страшно далеки наши оппозиционные либералы, сидящие в берлинах, прагах, парижах и так далее. И вот это шанс — сказать: «Глубинный народ, мы тебя понимаем, слышим. Мы слышим тебя. Давай масштабируем наш протест, давай объединимся». И кто знает, может быть, из этого что-то получилось бы. Но у меня ощущение, что с глубинным народом, конкретно с национально окрашенным, скажем так, работать особо не хотят. У меня такое ощущение.

К. ЛАРИНА: Подожди, а соседи, а другие национальные республики — они как-то поддерживают башкир? Я вот с радостью увидела новость в telegram-канале. Смотрю — новость: «Татары поддержали протестующих в Башкирии». Потом смотрю — это в Турции, в Анталии кто-то вышел в одиночный пикет. Был один какой-то отважный татарин.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, потому что все сидят. Ну как, я у Галлямова тоже для Republic брала интервью по горячим следам. Я сказала: «Ну как там Татарстан сейчас? Он же был флагманом, так сказать, борьбы за независимость и свои права в начале 90-х годов, а сейчас (я прямо так и написала вопрос) сидит тихо, дроны собирает?». Там же в Елабуге они наладили сборку. Он говорит — видимо, где-то посмотрел, походил, — говорит: «В татарских чатах очень народ возбудился. Пишут: «Посмотрите на наших башкирских братьев. Они смогли, а мы что?»». То есть он говорит: «Я думаю, что это вопрос времени. Вот сейчас в Баймаке это все жестко подавили. Подавят, посажают. Естественно, посадят не только Алсынова, посадят еще башкирских парней». Но он говорит: «В следующий раз рванет еще сильнее». Он сказал: «Рванет необязательно в Башкортостане. Может быть, в Башкортостане, а может быть, где-то еще. Но рванет еще сильнее. Это уже неостановимый процесс».

И вот здесь, понимаешь, наши вот эти прекрасные люди, которые ратуют за прекрасную Россию будущего — если они хотят ее сохранить, прекрасную Россию будущего, они должны как-то высказаться, свое отношение какое-то высказать. И конечно, желательно в поддержку вот этого всего. А иначе глубинный народ скажет: «Да какая нам разница шило на мыло менять? Какая разница, Путин, Шмутин? При Путине хотя бы уже все понятно, правила игры, стабильность, в магазинах продукты хотя бы есть».

К. ЛАРИНА: Они, конечно, внутренне — я имею в виду путинскую власть, — готовились к таким возможным вещам еще задолго до войны. Напомним, что все национальные движения, организации разогнаны и, по сути, признаны экстремистскими. В том числе и «Башкорт», как и татарские движения, так и все остальные. Все обезопасили. Активисты либо в тюрьме, либо уехали, вынуждены были покинуть родину. Поэтому сейчас тем более это ценно, тем более это важно, тем более это является событием настоящим — то, что происходит в Башкортостане. Согласна с тобой.

Хотя, ты знаешь, признаюсь честно, я даже хотела извиниться перед аудиторией. В прошлый раз, на каком-то прошлом эфире — не помню, то лис Киселевым, то ли где-то, — я позволила себе вместо «национальные» сказать «националистические». И я себя поймала за язык. Я поняла, что во мне это сидит. То же самое, вот эта вот гадость. Что я любые проявления борьбы за свои права народов, которые находятся в этой тюрьме под названием якобы Российская Федерация… А на самом деле что это за такая Российская Федерация, мы это понимаем — это то же самое, что Советский Союз был. Я позволила себе какую-то негативную коннотацию по отношению к национальным движениям.

Вот хочу извиниться за это. Не поступайте так, ловите себя, убирайте из своего лексикона эти навязанные пропагандой клише. Они навязаны еще советской пропагандой. И сейчас, когда мы говорим про Украину, ведь почему? Они же знают, на какие давить болевые… Это даже не болевые точки, это такие вот родовые пятна, рудименты и атавизмы, которые у нас существуют в наших мозжечках — так называемые «украинские националисты», «националистические движения». Как это было и по отношению к Чечне, как это было вообще по отношению ко многим другим и республикам, и национальным движениям. Поэтому это очень важно. То, о чем мы говорим — мне кажется, это очень важная тема. И я согласна и поддерживаю тебя в этом призыве к политикам либеральным. Хотя видишь как, что-то тут тоже сломалось.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Что-то тут не то. Да, я согласна с тобой.

К. ЛАРИНА: Какой-то советский вот этот крючок, который в губе застрял, и никак от него не избавится никто. И он, собака, это знает — опять же, возвращаясь к лидеру нации. Прекрасно знает, что этот крючок не вынут. Поэтому он их держит. На этом крючке сидят вполне себе приличные, казалось бы, умные люди. Я вот все время говорю: «Ну как же? За пределами России в политической эмиграции оказались умные люди, интеллектуалы. Уж они не могут быть тупыми дураками». Но это не глупость — то, что сейчас мы описываем. Это что-то другое. Это какая-то болезнь, которую надо признать.

Во-первых, давай так. Для начала надо признать, что это болезнь, что это твой грех. Это как антисемитизм — «У меня есть друзья-евреи». Это как и отношение к ЛГБТ — «У меня есть друзья-геи». Это все из этой же серии. Вот надо признать, что в тебе это есть, и надо это из себя искоренять.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, Ксения, я тебе на самом деле очень благодарна за твои слова. Это невероятно дорогого стоит слышать такое, да еще публично. Поэтому на самом деле я не могу тебя обнять физически, но я тебя обнимаю через расстояния, через нашу Гейропу, где мы с тобой сидим. Я тебя обнимаю, потому что это невероятно, просто реально до слез.

У меня похожие случаи были после того, как я еще в мае 2022 года написала колонку для издания «Холод» «Моя личная денацификация», где я писала о своем опыте, о своей жизни.

К. ЛАРИНА: А я помню ее.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Как себя чувствует в России человек нетитульной нации, который выехал за пределы своего национального региона. Вот я поехала в Москву. Хотя еще до этого, конечно, тоже было. Когда учительница моему однокласснику Роме говорила — ну, это была советская школа, понятно: «Дурак, дебил. Посмотри, как хорошо учится Фарида, хоть и татарка». То есть это самые такие…

К. ЛАРИНА: А я тебе скажу другое, что у меня вызывает просто бешенство: «У него жена татарочка. Такая хорошая татарочка». Вот у меня вот это «татарочка», «евреечка», «казашечка» — у меня просто… Ты не понимаешь, что ты расист? Ты расист, человек!

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: С такой добротой… В общем, понимаешь, после того, как у меня колонка вышла, там же был тоже жуткий резонанс. У меня подруга есть — она, кстати, тоже работала на ВГТРК ведущей «Вестей». Но она очень давно эмигрировала, еще в 2010 году. Она умнее всех оказалась, давно поняла. В общем, она так целенаправленно эмигрировала. Не как мы, которые потом побежали, а прямо выстраивала все. Она родом из Саратовской области. Я говорю: «Лена…». Я шучу, я смеюсь: «Ты же понимаешь, что это наша земля?». Она говорит: «Ну конечно, Саратау — это Желтая гора. У нас было очень много татар в школе». И она  говорит: «Я хочу сделать тебе признание». Я говорю: «Какое?». Она говорит: «Вот сейчас я твою колонку прочитала и из меня… Ты сейчас просто не представляешь: из меня в эти секунды выходит как гной. Я открываю рот и испускаю его из себя». И она говорит: «Когда я училась в школе еще, у нас куча татар там училась. Я все время жалела их и думала про себя: господи, как хорошо, что я русская родилась, а не какая-то чеплашка, с каким-то именем таким очень ужасным». Его все время тюкают, что он какой-то глупенький какой-то такой — в общем, чурка нерусская. И она говорит: «Ты знаешь, несмотря на то, что я над этим смеялась потом, впоследствии, это все равно было где-то глубоко. Я вот сейчас тебе произношу эти слова и испускаю из себя это говно. Оно из меня выходит прямо сейчас, в процессе нашего разговора». Я тоже тогда чуть не заплакала. Я говорю: «Лена, хорошо, что это произошло». Она говорит: «Да, но ты себе не представляешь, насколько в нас, русских людях, это все очень прочно и глубоко сидит. Мы этого даже не осознаем. Я абсолютно четко сейчас это поняла».

Перед тем мне было так страшно публиковать эту колонку, ты не представляешь себе. Я так боялась. Я на нескольких русских людях потренировалась. Я им ее отправила в виде черновика и сказала: «Скажите мне свое мнение». Уж понятно, что это были за русские люди — из «пузыря». Но все равно. Смотри, в «пузыре» тоже, как ты видишь, разные люди. Ты не представляешь себе, там воцарялось на некоторое время какое-то молчание. То есть человек испытывал шок. Он вдруг смотрел на мир глазами моими. Он даже не понимал этого. Не то что не хотел понимать, просто никогда не приходило его в голову — то, что человек, тоже такой же россиянин, как он, но другой национальности, может испытывать вот такое вокруг себя. И через какое-то время они начинали мне писать: «Боже, это такая сильная вещь! Боже, я сейчас только начал переосмысливать». И тут я поняла, что надо напечатать. Потом я уже отправила это Таисии, главреду «Холода», и они это выпустили.

К. ЛАРИНА: Вот хочу сказать, что Фарида молодой человек, практически не нюхавший пороху советского. Что ты там увидела?

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Я бы так не сказала, что я молодой человек.

К. ЛАРИНА: Молодой. Тут еще, поскольку у меня наполовину татарская семья, как ты понимаешь…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Конечно. Я помню наш первый с тобой разговор. Ксения, это была очень тяжелая минута в жизни, и вдруг ты мне позвонила. Знаешь, это настолько дорогого стоит… У меня была ужасная, кошмарная в жизни ситуация. Сейчас нашим зрителям это не надо — просто поверьте мне на слово. И мне позвонила Ксения Ларина — человек, которого я слушала всегда, когда жила в Москве, в машине. Когда я сажусь в машину, сразу… У меня там «Эхо Москвы» всегда было настроено, но все программы с Лариной я обожала вообще всегда. И вот Ксения Ларина мне звонит. Я помню, твоя первая фраза была: «Фарида, мы татары».

К. ЛАРИНА: Да, мы татары, и я как раз в нашей семье узнала про то, как русифицируют имена. Это вообще ужас. Это делается для удобства, как мне объясняют. «Мы не обижаемся». Просто людям неудобно коверкать язык свой, прекрасный русский могучий, и произносить эти какие-то совершенно дикие имена, которые не ложатся на наш великий и могучий русский язык. Поэтому вместо татарского имени люди сами себе говорят: «Пусть я буду Федор Иванович, в конце концов. Что меня, убудет, что ли?». Так и жили, подчиняясь этому государственному шовинизму. Это, по сути, то же самое, как люди еврейской национальности меняли свои имена, фамилии и отчества ради того, чтобы не показывали пальцем, не кричали вслед слово на букву «Ж». Вот это, конечно, что-то чудовищное. Тем ужаснее…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Про еврейскую национальность. Давай, мы подходим уже к этой теме.

К. ЛАРИНА: То, что происходит сегодня, в этом хозяйстве под названием «национальная политика Российской Федерации» — это, безусловно, те самые застарелые болезни, которые расковыряли и вытащили. И сказали: «Вот, вы великая русская нация», а это все, как ты правильно заметила, слово на букву «Ч». Чтобы YouTube нас не банил, не пессимизировал, мы эти слова не произносим даже в кавычках, потому что тут нельзя этого делать. Я считаю, что правильно — ни в каком виде. В виде цитаты, троллинга, сарказма — нельзя. Все, забыть.

Конечно же, все эти люди, которые руководят Российской Федерацией — опять же, повторю: все снизу доверху, — это все шовинисты и антисемиты. Других там нет, потому что так принято веками. Принято так! И наш этот самый, прости господи, президент — плоть от плоти этой великой империи. Вот Лев Рубинштейн — конечно, мы должны про это поговорить…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Это кошмар, да.

К. ЛАРИНА: Лев Рубинштейн, поэт, с которым простились на прошлой неделе. Это было в Москве, в доме культуре «Рассвет». Пришли его товарищи, которые в Москве. Были люди, которые не в Москве, не в России по понятным причинам — близкие его люди, которые выступали по видеосвязи. И выходит на следующий день статья в «Экспресс-газете»…

Вы скажете нам: «Ну ладно, еще цитировать «Экспресс-газету!» Тоже мне газета». Это газета, ребята. Вот я отвечаю на это. Это газета — официальная, легальная газета. Это не telegram-канал, помойка, и даже не сайт какой-нибудь помоечный. Это газета. Это напечатано в газете. Абсолютно грязный антисемитский текст. Говорят, что его сейчас убрали уже оттуда.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Но он сохранился все равно, ему можно найти в интернете. Честно говоря, когда я его прочитала, я не поверила своим глазам. Это какой-то кошмар.

К. ЛАРИНА: Несколько цитат для тех, кто, может быть, не читает, а может быть, просто потому что вам противно. Я вас понимаю, противно. Но я прочитаю соотношением, чтобы не было противно. «Прошло прощание со старейшим диссидентом, антисоветчиком, русофобом. Вся московская рукопожатная общественность стеклась на Красную Пресню, чтобы взглянуть в последний раз на его птичью головку, обмотанную в еврейский молитвенный платок талит, и помянуть недобрым словом гоев, коих так не любил и презирал усопший.

Всю свою 76-летнюю жизнь он посвятил уничтожению нашей страны. Спокойно жил на широкую ногу. Его бурная антироссийская движуха щедро оплачивалась иноагентом Ходорковским. А после нелепого ДТП неподалеку от синагоги в Марьиной Роще и последующей кончины русофоба все западные газетенки лили крокодиловы слезы.

В ДК «Рассвет» на Красной Пресне, где от обилия народа еврейскому яблоку негде было упасть, 17 января тоже были заплаканные лица. Азохен вей». А дальше, внимание, последние слова именно так, как я читаю, написаны в тексте. ««Кто же тепегь поднимет знамя богьбы с пгоклятым путинизмом?», — читалось в их слегка навыкате глазах.

Михаил Васильев, говорят, автор этой заметки. Главный редактор «Экспресс-газеты» господин Никитин сказал, что он был не в курсе публикации. «Текст удалили редакторы, он показался им слишком… Вообще какой-то другой человек это писал, я не знаю, кто это. По другому поводу все это было, я ничего не знаю», говорит главный редактор.

Но я покопалась, Фарида, и обнаружила еще одну заметку, которая была за 3 дня до этого, до этой гадости. Эта заметка была посвящена другому представителю русской интеллигенции Алексею Уминскому, о котором мы с тобой говорили. Которая называлась так: «Оборотня в рясе лишили сана». «Раскольник, лицемерный пацифист, либеральный западник, русофоб больше не сможет пудрить мозги своей пастве». МОзги, наверное — так обычно говорит Путин. «Если верить древним летописцам, подобное поведение называли ересью жидовствующих. Эти люди теперь льют в соцсетях крокодиловы слезы. Раскольник Уминский — приятель Ходорковского. В свое время он отчаянно защищал насильника Дмитриева. Уминский выступил консультантом похабного сериала «Монастырь». Под письмом творческой интеллигенции, среди которой отметились все ныне сбежавшие, в защиту распоясавшихся навальнят, подписался «Алексей Уминский, публицист», без указания сана», написано в газете. И последняя фраза: «Вот публицистом пусть теперь и работает, гад».

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Кошмар! Просто какой-то кошмар. А то, что ты говоришь, что это какая-то «Экспресс-газета» или кто-то так говорит — так именно такие газеты и читают люди. Это таблоид, желтый таблоид, у которого, небось, огромные тиражи. И знаешь, вот мы же много рассуждаем в эти, скажем так, непростые дни о том, что для многих пропагандистов это работа, это их ремесло. То есть мы там рассуждаем, почему они занимаются. Почему они работают на ВГТРК, допустим, почему они не ведут программу «60 минут» и другие подобные. И очень часто звучит такая версия, что это за бабло. Большие деньги, или ипотеку надо платить, или «а я больше ничего не умею», и так далее. Но у меня ощущение особой мерзотности от того, что я сейчас услышала и до этого читала — это то, что, на мой взгляд, это написано совершенно искренне. И это ужасно страшно. То есть это абсолютная такая черносотенная ненависть. Я больше не знаю, как ее охарактеризовать.

К. ЛАРИНА: Помнишь, кстати, ведь «Экспресс-газета» до недавнего времени входила в холдинг…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: «Комсомольской правды», да. Но вроде бы там в 2020 году кому-то продала ее «Комсомольская правда», как-то разошлись вроде бы.

К. ЛАРИНА: Один антисемитский холдинг был. Давай вспомним Скойбеду и ее знаменитый текст про абажуры — типа, обращение к либералам, что из ваших дедушек и бабушек…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Из черепов, из скальпов шили абажуры.

К. ЛАРИНА: Да, шили абажуры и хорошо бы сейчас об этом вспомнить. Может быть, и сейчас на абажуры бы пошли, что называется. Это Сунгоркин тогда еще был живой. Как-то все очень любят рассказывать про то, какой он был потрясающий профессионал, сделал такую потрясающую газету. Грязный антисемит был этот человек, грязный подонок — покойный Сунгоркин. Ну вот «Экспресс-газета», значит, наследует, что называется, этому прекрасному антисемитскому чуду.

Повторю, мое убеждение, что если бы это не поощрялось сверху, если бы это не насаждалось, если бы это не приветствовалось, этого бы не было. Не знаю, я вспоминаю конец 80-х, когда был такой разгул черносотенцев… Этот — как его звали-то, уж не помню, — с грузинской фамилией, который там погром устраивал в ЦДЛ, с которым билась Алла Гербер. Это был разгул шовинизма и антисемитизма. Я уж не говорю про 1993 год. Абсолютно черносотенное, профашистское — русский фашизм в своем самом поганом, самым вонючем виде это был.

Вот сегодня это вновь торжествует. Я уже тоже про это говорила и хочу подтвердить еще раз эту мысль. Если мы говорим сегодня про реванш каких сил, это именно реванш этих сил. Это очень удобно, потому что это все рассчитано на быдляк — тут это слово я не стесняюсь употребить, это именно так. Самые такие низкие… Низкий социальный статус людей, которые падки на это, которые все готовы объяснять нашествием этих самых евреев, что евреи захватили. Эти конспирологические версии: англосаксы, евреи, кто-то еще — кого угодно можно приплести. Кстати, Никита Сергеевич Михалков — певец русского шовинизма.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: И большой любитель конспирологических теорий, кстати. Он же на своем канале «Бесогон»… Тут мы уже переходим. Сейчас я еще закончу предыдущую тему.

К. ЛАРИНА: Давай.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: У меня вообще такое ощущение, что Россию конца 2010-х и уже начала 2020-х годов можно просто в учебник тоталитарных сект. Потому что российское общество сейчас — это типичная тоталитарная секта, которая всегда живет в окружении врагов. Я об этом, кстати, во многих интервью уже рассказывала. Но если, допустим, год назад я говорила, что так будет, нам еще предстоит это увидеть, то сейчас, когда ты перечисляла врагов российского общества и государства, я вдруг поняла, что это все уже сбылось.

То есть тоталитарная секта всегда имеет врагов снаружи. Это Запад и это Украина тоже, которую ненавидеть легче, чем Запад, потому что она рядом и близко. Америку же сложно ненавидеть, она где-то далеко и неудобно. И потом она действительно могущественная, что ни говори, а Украина — это вот, типа… Поэтому они все время лишают ее субъектности и говорят, что она, типа, собачка Запада. Они же еще говорят так: «Мы сражаемся в Украине со всем Западом. Мы не с Украиной сражаемся». Так им легче…

К. ЛАРИНА: С англосаксами.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, переносить. Даже последнее: над Азовским морем же сбили два российских военных самолета — А-50 и Ил-22. И вот эти Z-военкоры в своих этих telegram-каналах ну просто из трусов выпрыгивали и писали, что нет, это наши, мы сами сбили их. Мы сбили их, наши системы ПВО. Я даже у Юрия Федорова, нашего военного эксперта, прямо так и спросила: «Слушайте, это что-то психологическое? Потому что уже вроде бы как и Залужный признал даже, что это воздушные силы Украины сбили, один самолет подбит, другой сбит. Им так невыносимо это признать?». Он говорит: «Совершенно верно. Невыносимо признать, что Украина может уже проводить такие операции».

К. ЛАРИНА: Это такой маневр. Маневр такой был, наш маневр.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Лучше признать, что наши дебилы сбивают свои самолеты, чем признать, что Украина сбила наш самолет. Так вот, вот эти внешние враги и внутренние враги — вот смотри, уже все есть, все сформированы: ЛГБТ, евреи, интеллигенция… Вот Алексей Уминский — он же как раз был священник интеллигенции. Московской интеллигенции. Это вот та самая интеллигенция, кстати, во многом имеющая еврейские корни очень часто и поэтому такая всегда немножко на распутье. То есть ты пойми, что если бы не Уминский, грубо говоря, они бы никогда в церковь не пришли, вот эти люди. Потому что у них и еврейские корни, и потому что они слишком…

К. ЛАРИНА: Как и Александр Мень.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, абсолютно. Он священник этих людей. Он их привел в Русскую православную церковь. Только из-за него они были там. И вот сейчас эти люди, которые и так все время испытывали сомнения, и так все время на грани были — они, конечно, думают так: «Был один нормальный священник, и того система съела». То есть больше нет никакой ниточки, которые бы связывала их с вот этой институцией РПЦ. Понимаешь, интеллигенция тоже уже нас меньшинство сама собой. Они все там, если что, националисты, нацисты и так далее.

К. ЛАРИНА: Еврейские нацисты особенно хороши.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, еврейские нацисты, башкирские националисты (и нацисты, видимо, тоже). В общем, понимаешь, уже все сформировалось. Дальше у тоталитарной секты — вот сейчас еще договорю, — у нее начинается следующий процесс, который, может быть, немножко нам добавит оптимизма. Она начинает жрать сама себя. Так как уже все поедены, начинается неизбежный процесс поедания своих же внутри.

К. ЛАРИНА: Да, это уже про Стрелкова, про Удальцова и так далее.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, и это еще только начало, по всей видимости.

К. ЛАРИНА: Тем временем…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Ну давай.

К. ЛАРИНА: Подожди, пришла справка по освещению событий в Башкортостане в оппозиции. «Яковенко освещал подробно, поддерживал».

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Яковенко — это мой любимый. Это не политик. Ксения, я от него, от Игоря Александровича, другого и не ожидала.

К. ЛАРИНА: Общественный деятель, скажем так. «Оппозиция разная, в том числе националистическая», говорил. А, подожди, это я уже к другому перешла. «Критиковал либералов за невнимание к проблемам малочисленных народов». Это Яковенко. Кац снял новостной ролик про Башкортостан. Ходорковский: «Протесты в Башкирии могут разорвать Россию. Оппозиция разная, в том числе националистическая. С ней нужно считаться и нужно их поддерживать». Вот видишь, он сказал, что надо поддерживать. Он употребляет то же самое слово, за которое я каялась — «националистическая». Понимаешь?

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Слушай, но то, что он сказал «их нужно поддерживать» — это дорогого стоит. Так что я, наверное, слова про Михаила Борисовича в чем-то какие-то возьму назад — что он ничего не говорил. Но его пассажи про танки в регионы, которые хотят пойти на выход, и там он проведет референдумы — вот это очень нехорошая вещь.

К. ЛАРИНА: Певчих: «В Башкирии большое оппозиционное движение. Мы в силу своей москвоцентричности упускаем таких активистов из внимания. Это неправильно». Это Мария Певчих.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Ладно хоть начали соображать. Ладно хоть задумались об этом, слава богу.

К. ЛАРИНА: В общем, пишут наши редакторы, «пока отстраненно высказываются, нет активной поддержки. Чувствуется элемент отчужденности. Кажется, что им крайне неприятно серьезно обсуждать темы потенциального распада России». Это лакмус, это действительно так. Это такая проверка на вшивость абсолютная.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Ксения, вот смотри, тем, что эти проблемы запихиваются под ковер и вот эти националистические движения они стараются не замечать — они этим самым только ускоряют распад России. Они сами работают на этот процесс. Потому что это все равно взорвется. Эти люди скажут: «Ну если вы нас не видите и не слышите, то зачем мы вообще с вами имеем какие-то отношения? Давайте мы разойдемся как-нибудь». То есть они же сами работают на этот процесс. Вот как Путин ускоряет распад России — об этом многие политологи говорили, — так и невнимание к проблемам и болям надменьшинств, которые лишились уже…

Так, сейчас приведу, смотрите, пример. Я в 2018 году была с семьей в Ирландии. Как мы знаем, Ирландия до 1921 года была составной частью Великобритании. Прямо в 1917-1918 годах был расстрелян один из видных представителей ирландского националистического движения. Сейчас не вспомню его имя, простите, просто сложно сейчас, уже много лет прошло. Он был ранен в бою. То есть там уже были такие серьезные боестолкновения. Так Ирландия выходила из состава Великобритании. Она потеряла очень много народу. И более того, она практически утратила свой язык. Сейчас на ирландском языке умеют говорить только 4% населения страны. Почему? Потому что в середине XIX века мало того, что ирландцы были колхозники и чучмеки… Ой, простите, запикаем потом.

К. ЛАРИНА: Как это называется, как сказал Фаиль на башкирском языке?

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Кара халык. Да, они, значит, кара халык. Более того, им еще официально в XIX веке запретили преподавание ирландского языка в школах. Вам это ничего не напоминает?

К. ЛАРИНА: То же самое.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Запретили! Но ирландцы — это было что-то, короче. Они организовывали такие кочевые школы в кибитках, которые по каким-то лесам ездили, и родители водили своих детей в эти тайные подпольные школы, чтобы они там говорили на гэльском.

Вот этот принцип «разговаривайте дома», который нам предлагает путинское государство… В Татарстане нигде невозможно говорить по-татарски в крупных городах — в магазине, в каких-то публичных местах. То есть тебе всегда скажут: «Давайте по-русски, а хотите по-татарски — дома поговорите». Только в деревнях люди разговаривают по-татарски.

Там был ровно тот же самый процесс. И даже несмотря на то, что Ирландия вышла из состава Великобритании в 1921 году, все зашло настолько далеко, то есть этот процесс разложения был настолько уже запущен и далеко ушел, что они практически уже к началу XXI века утратили свой язык. Несмотря на титанические усилия, приложенные впоследствии для того, чтобы его хоть как-то сохранять. Сейчас на ирландском разговаривают в отдаленных районах — они называются гэлтахты, они расположены преимущественно на западном побережье, уже ближе к Атлантике. Все, что ближе к Великобритании — там только английский. В Дублине с тобой по-ирландски вообще никто не поговорит, скажет: «Вот туда уезжайте, там поговорите».

Так вот, лидер ирландского национального движения было расстрелян то ли в 1917, то ли в 1918 году. Он был ранен в каком-то бою. Он даже не мог стоять, его привязали к стулу. Привязали к стулу веревками больного лежачего человека и расстреляли вот так вот. Через 3 года Ирландия обрела независимость. И до сих пор на центральной улице Дублина висит огромный плакат, где написан призыв вот этих лидеров национального движения ирландского к народу Ирландии. И там написано: «Мужчины и женщины Ирландии! Вставайте! Больше нет времени ждать и терпеть. Больше не нужно ничего ждать и терпеть. Вставайте все, кто может взять в руки оружие. Берите оружие, мы должны сопротивляться». И это приобрело такой масштаб и размах, что в 1921 году Великобритания была вынуждена отпустить эту страну. И теперь они туда ездят и так вот покаянно стоят кланяются и веночки возлагают к могилам тех самых людей, которых их предки когда-то расстреляли сидящими на стуле.

Вот к чему ведет то, чем занимается путинская власть, и к чему ведет то, когда наши либеральные имперцы закрывают на это глаза и говорят… Такое ощущение, что они знаешь как думают? «Сейчас пусть там рассосется как-нибудь само собой, и мы дальше поедем на наших рельсах. Давайте, ребята, соберемся в Берлине — иноагенты, собираемся! Соберем давайте в Праге очередной Комитет антивоенного сопротивления». И ты понимаешь, насколько они далеки друг от друга — вот эти мужики, которые закидывали снежками вот этих ментов в Баймаке и кричали «Валите отсюда!», и вот эти наши высоколобые прекрасники, которые сидят за рубежом.

К. ЛАРИНА: Я тебе скажу так. Конечно же, у нас есть свой опыт, и он на ладони. Это опыт буквально вчерашнего дня. И все эти либеральные политики вышли из этого времени, когда Горбачев пытался силой, как предлагает Михаил Борисович Ходорковский, по твоим словам, удержать вот это бегство республик Советского Союза из состава СССР. Это вот конец 80-х годов, когда были саперные лопатки в Тбилиси, когда был Вильнюс, когда была Рига и все это полыхало. И чем все кончилось? Нас ненавидят. Нас — я имею в виду Россию. Ненавидят, которые успели убежать, что называется, подальше.

Давайте сейчас это лишний раз… Я понимаю, что я говорю банальные вещи, но это очень важно, чтобы люди это тоже понимали: в чем причина такой ненависти, какой-то экзистенциальной, со стороны, допустим, стран Балтии. Потому что мучили людей. Потому что танками ездили по городам. Собственно, чего я тебе говорю? Ты вот в Праге живешь. Они тоже на себе почувствовали, что это такое —  советская армия-освободительница. «Никого не отпущу, будешь тут сидеть, к ногтю. Я в тебя вкладывал свои бабки. У меня народ в нищете был, я ничего им не платил, у меня туалетов нет на территории Российской Федерации, у меня негазифицирована треть страны, а ты сейчас от меня уходишь? Я тебе столько дал! Я тебя кормил, поил, сволочь!».

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Я тебя разучил говорить на твоем родном языке и ты стал языковым инвалидом и можешь говорить… Слушай, я просто поражаюсь, насколько это все глубоко сидит. То есть я до 3-х лет разговаривала только по-татарски, пока меня не отвели в детский сад, где родителям сказали: «У нас нет никаких татарских языков, только по-русски должен ребенок разговаривать. Язык в советской стране один — русский язык». И я по-татарски очень плохо говорю. То есть когда со мной разговаривают по-татарски, я все понимаю, но я сразу перехожу на русский. Просто я понимаю, что это будет мучительно в первую очередь для моего респондента — слышать вот этот жуткий, ломанный, исковерканный язык, где человек судорожно подбирает слова.

Но при этом когда я слышу даже того же самого Фаиля — я смотрела интервью, еще какие-то интервью смотрела на татарском, — я все понимаю. Невозможно никуда вытравить и убрать из тебя, если когда-то хотя бы чуть-чуть в тебя это попало и было заложено. Но для этого нужно, чтобы поколения за поколениями говорили на языке. Чтобы родители, рожая детей, разговаривали с ними.

К. ЛАРИНА: И чтобы они не чувствовали себя людьми второго сорта. Это тоже очень важно. Ведь отказываются от своей идентичности не по приказу, что называется — нет, никто же вроде как не приказывал.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Стесняются, боятся.

К. ЛАРИНА: Да, ты понимаешь, что ты какой-то нерусский. Когда мой ребенок поступил в первый класс в Москве, там разные были у нас ребята — и буряты, и полутатарин был, как наш, и еще там кто-то. И когда учительница зачитывала список фамилий и просила встать, чтобы понять, кто есть кто, один мальчик воскликнул, такой белобрысый: «Что-то одни…» — и на букву «Ч» сказал слово.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Но это же дома у него так говорят.

К. ЛАРИНА: Да, конечно же, говорят дома. Плохо кончил, кстати, мальчик. Сидит в тюрьме сейчас.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Он еще завербоваться может в Украину.

К. ЛАРИНА: А то, конечно. Уж там-то все для него, что называется. Значит, ребята, час 20 мы в эфире. Остановить нас невозможно, никакая сила нас не остановит.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Незатыкаемые.

К. ЛАРИНА: Хочу обратиться с благодарностями к нашим зрителям, которые нас смотрят. Повторю мантру про лайки: ставьте, чтобы нас видели. Не забывайте, что мы на двух каналах — у Фариды и здесь у меня, у Ксении Лариной. Пожалуйста, если вдруг возникнут какие-то вопросы, или предложения, или какие-то темы, которые вы бы хотели обсудить, пишите, пока мы не закончили еще наш эфир. Спонсоры есть и донаты есть. Надеюсь, что скоро и у Фариды появятся донаты. Поэтому я могу сказать спасибо Лене Дитрих за донат, спасибо Анне Эрмансон — это наши постоянные, что называется, сотрудники. Лена Дитрих еще дарит спонсорство нескольким зрителям. Огромное вам спасибо, дорогие друзья! Здесь очень много городов, откуда нас смотрят, но я не буду сейчас занимать ваше время перечислением городов, чтобы успеть еще какие-то темы обсудить. Ну а как, мы же должны на обложку посмотреть, на нашего великого мастера.

Кстати, 100-летие «Мосфильма» сейчас отмечается. Кстати, о Михалкове — 100-летие «Мосфильма», Фарида. И там у них все зашибись, прекрасно. У них нет никакой войны вообще. Они все собрались, как они пишут, в легендарном первом павильоне и под музыку Вивальди или чего-то там еще… Башмета.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Печалиться давайте об этом и о том.

К. ЛАРИНА: Да, они там все выступают, поют песни всяких композиторов, вальсируют. Они поют песню из «Белорусского вокзала», и встает весь зал. Когда сейчас поют песню «Здесь птицы не поют» в разгар войны — я не знаю, я не верю, что среди этих людей, которые там находились… А в зале все наши прославленные кинематографисты, включая, к моей большой горечи, и режиссера «Белорусского вокзала». Они там все сидят. И когда эта песня поется со сцены, они все встают и поют это как гимн Советского Союза. Что эти люди, не понимают, чья сегодня эта песня? Что это песня совсем даже не про ту войну. Она сегодня приватизирована…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Узурпирована.

К. ЛАРИНА: Бандой. Как же вы можете? Ни слова. Я не смотрел концерт, я просто перечисляю эти описания, я прочитала — нейтральные абсолютно на сайте «Мосфильма», то есть там никаких оценочных суждений нет. И я поняла, что у них все хорошо. Прекрасные, красивые люди, ухоженные. Все у них прекрасно. «Песня про зайцев». У них «Песню про зайцев» поют, а потом песню из «Белорусского вокзала». И рыдают одинаково, понимаешь?

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Нет, у меня тоже. Я вот спрашиваю своих друзей. Я спросила даже своего друга, который живет в России, абсолютно нормального — что называется, наш человек. Я ему говорю: «Ну кого сейчас больше, на твой взгляд — сторонников войны или противников?». Он сказал: «Ни тех, ни других. Рестораны полны, в театрах премьеры, все обсуждают отпуска, цены на авиабилеты. Войны нет в повестке дня». Поэтому «Мосфильм» — он просто часть этого всего процесса. А что он, другой, что ли?

К. ЛАРИНА: Понятно. Нет, давай скажем, что он не просто часть этого процесса — они не делают вид, что его нет. Это часть пропагандистской машины. Они прекрасно знают, что сегодня из себя представляет российская киноиндустрия. И как сегодня подверстывается под эту войну, под эту пропаганду все, что связано с войной, с Великой Отечественной войной. Как с легкостью необыкновенной они косплеят все, что было снято и сделано за эти годы. Это просто стыд и позор. И повторюсь, что для меня это особое сожаление и боль, когда я вижу там людей, к которым я относилась всегда с большим уважением и прекрасно знала и их позицию, и все.

Да, люди встраиваются. Но я каждый раз повторяю, когда мне говорят: «Вот, тебе легко из теплой Португалии», — слушайте, дело же не в бунте. Никто не призывает вас, как жителей Башкортостана, выходить на улицу и закидывать снежками ментов на Красной площади. Не участвуй, блин! Это так мало. Мне кажется, эту малость ты можешь себе позволить. Когда ты весь обласкан уже властью, у тебя все хорошо, ты уже все снял, ты можешь только почивать, что называется, на лаврах и гордится тем, что ты сделал — не участвуй! Не позволяй марать свое имя. Ну что, скажи, я неправа?

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Абсолютно права. Для меня это вообще огромная загадка. Я не понимаю, когда люди с именем, чего уже греха таить, с финансовым достатком, со статусом, с репутацией, который могут действительно просто отойти в тень, продолжают обслуживать это государство. Я не понимаю, у меня нет объяснений. Я этот вопрос сама, будучи журналистом, задаю в очень многих своих интервью по разным поводам. Я не знаю, кроме как трусостью, у меня нет другого ответа, как это еще можно объяснить. Когда мне говорят: «Это деньги», я говорю: «Да какие деньги? Да они заработали уже все. Все у них уже есть».

К. ЛАРИНА: А чего они боятся-то? Что их в тюрьму посадят, квартиры отнимут? Что сделают?

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Нет, смотри, про «квартиры отнимут» тоже можно, кстати, поговорить. Трусость просто такая… Ты пойми, такая трусость всеобъемлющая — просто человек с ней живет. Может быть, ничего ему не будет за это, но он заранее боится. Он просто боится осуждения общества, осуждения государства, того, что на него не так посмотрят, напишут какую-то статью. Вот он предпочитает поэтому быть в этом мейнстриме. Он боится, он трус. Я это только так могу объяснить.

Я не знаю, я в своей жизни видела очень много трусливых людей. Вот ты можешь мне не верить, но их реально очень много. И мне даже многие знакомые говорили… Я, допустим говорю: «Ну блин, ну как же так можно? Ну зачем себя вот так низко вести-то?». И мне говорят: «Слушай, Фарида, ну не все же такие, как ты. Вообще люди слабые». Я говорю: «Так я тоже слабый человек. У меня тоже много слабостей, но не до такой же степени». Я не знаю, по своей жизни я сделала вывод, что трусливых людей очень много. Мне они попадались, к сожалению. Может быть, трусость — это слишком грубое слово. Там несколько тоньше что-то есть.

К. ЛАРИНА: Какое-то есть слово, которого пока еще нет. Товарищи лингвисты!

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Ты понимаешь, там вместе трусость и осторожность какая-то, и вместе с тем приспособленчество.

К. ЛАРИНА: И малодушие, и приспособленчество.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, малодушие — очень хорошее слово. И вот это сидит в человеке. И даже бывают такие люди, что он вроде и неплохой человек, но я знаю, что он вот такой малодушный человек. Мне кажется, вот эти товарищи с «Мосфильма», про которых ты говорила — это вот такого рода товарищи.

К. ЛАРИНА: Ну давай про Михалкова. Ты вообще любишь Михалкова?

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Слушай, я не могу. Как говорится, я тебя не отпущу, если ты мне не ответишь на этот вопрос. Этот вопрос терзает меня много лет, но мне почему-то кажется, что тебе его, наверное, много раз задавали. Я все понимаю про Михалкова. Про его семью, папу, вот этот весь, как говорится, бэкграунд, как принято говорить. Но все-таки как человек, который снимал такое кино когда-то… Например, фильм «Родня», один из моих любимых у него, где четко звучит вот эта тема афганской войны. Или «Пять вечеров», где звучит антивоенная тема искалеченных судеб. Я не знаю, фильм «Раба любви», где показываются ужасы гражданской войны. «Утомленные солнцем», где показаны репрессии сталинские, вот этот весь ужас сталинских репрессий. Как он мог таким стать? Как он мог так сойти с ума? Как он мог превратиться в такое?

Вот мы на прошлом стриме с тобой говорили о Горбачевой. Ты сказала, что Горбачева… Я тебе тоже говорю: «Как так? Она казалась такой свободолюбивой, какой-то независимой». Ты говоришь: «Она просто неумный человек. Вот бывают такие люди неумные». Я вообще слышала такую несколько, наверное, обидную для тебя и твоих бывших коллег версию, что актеры многие в принципе неумные люди, и, как мне говорили, им и не надо быть умными людьми. Актер — это человек как раз без особого интеллекта и без какой-то четкой позиции, но очень хорошо вживающийся в какую-то роль. И он, меняя вот эти облики, чем лучше вживается туда и быстрее их меняет — вот это мера его таланта. Но ведь режиссер не может быть неумным человеком. Это ведь большой автор, который всякий раз делает какое-то очень серьезное высказывание, как ни крути. То есть нельзя сказать, что он неумный человек. Объясни мне, ну как такое может быть?

К. ЛАРИНА: Кстати, еще режиссер… Собственно, я и про актеров могу так сказать, Фарида, что для меня тоже это загадка. Несмотря на то, что я прекрасно понимаю суть этой профессии, как она складывается и что, как говорила Раневская, талант как прыщ, он может вскочить на любой заднице… И совсем необязательно быть личностью для этого. Даже можно одну роль сыграть гениально, а быть полным идиотом и полным кретином. Но все равно каждый раз я думаю о том, что когда люди работают над спектаклем, или снимаются в кино, или снимают кино, они же не просто режиссер раздал текст и сказал артисту: «Тут улыбнись, тут прошепчи, тут крикни, а тут выйти справа». Это же не так. Они же обсуждают, про что. Вот и для меня это тоже, я могу тебе вернуть этот же вопрос. Я не знаю как. Потому что эти люди разговаривают о том, какая здесь идея заложена. Поэтому такие гениальные работы у больших режиссеров — как у Тарковского, у Шукшина того же. И Михалков, конечно же, да. Собственно, когда-то и Кончаловский был, его первые работы. Я вообще… Извини, такой пузырь в сторону.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Давай-давай, это все очень интересно.

К. ЛАРИНА: Один из моих любимых фильмов Кончаловского, из первых его фильмов — это «Первый учитель» по Чингизу Айтматову, по-моему. Про освобождение женщин Востока, если ты помнишь.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Я не смотрела.

К. ЛАРИНА: Ой, ты посмотри. Это как раз первые годы советской власти. По-моему, это казахские степи, не помню. Героиня, 16-летняя девочка, которую выдают замуж за богатого вот этого вот. Он лишает ее девственности. Вообще это невероятно тяжелая картина. И там герой — учитель-красноармеец, которого направили туда учительствовать в школу. Ликвидация безграмотности, первые годы советской власти. И как он пытается привить этому темному населению вот это чувство собственного достоинства.

Это советское кино про советскую власть. Сегодня это невозможно представить — к разговору про Башкортостан и про то, что сегодня зреет и пухнет в этих национальных республиках. Потому что это, по сути, прямой призыв к сепаратизму — то, что заложено в этом фильме. Абсолютно точно.

Вот такое кино снимали эти люди. Ты перечислила фильмы Михалкова. Я еще очень люблю фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино». Помимо того, какие там заложены идеи и про что, меня всегда поражала в этом режиссере какая-то невероятная тонкость, какие-то кружева. Тонкость мышления. Способны на это… Мне говорят: «Да ну, типа, он никогда не был талантливым», — нет, ребята, он талантливый человек.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Нет, конечно, это вообще даже не обсуждается. Я ничего такого не могу сказать. А я еще очень люблю «Ургу — территорию любви». Особенно вот этот монгольский колорит — это просто потрясающе. Ну не может такое снимать глупый человек!

К. ЛАРИНА: Нет, я думаю, что его погубило… Как же сказать? Не властолюбие. Вот опять слово забыла… Вот это желание понравиться власти, быть рядом с властью. Он очень этого хотел всегда — быть рядом. Быть если не президентом… Хотя я помню, у него были такие амбиции, между прочим. Он когда-то даже почти уже был готов свою кандидатуру выставить на пост президента на полном серьезе. Это все обсуждалось. Это не просто какие-то слухи — на полном серьезе. Он очень хотел быть при власти. Когда он в какой-то момент стал… Он имперец, безусловно. Это красной нитью проходит.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Монархист. Он прямо и не скрывает этого и никогда не скрывал, по-моему.

К. ЛАРИНА: При этом он советский имперец, советский монархист. А посмотри на этот «Бесогон». Вообще это, конечно, тоже загадка для меня. Это исследование для психологов или психиатров когда-нибудь. Мы с тобой сейчас называем золотой фонд того же, черт побери, «Мосфильма», который отмечает 100 лет. Вот Никита Михалков и его картины вписаны в этот золотой фонд этой киностудии и вообще в золотой фонд отечественной культуры. Это факт. Вот все умрут, включая Михалкова, но его картины останутся, безусловно — те самые картины. Но это нужно постараться, чтобы свою жизнь закончить «Бесогоном». Чтобы быть выдающимся режиссером советского кинематографа, одним из столпов культуры, а в итоге превратиться в «Бесогона». Я все время думала, когда все это только начиналось: тебе не обидно, чувак? Вот ты сидишь, весь обложенный вертушками и иконами. Ты вспомни, что у него там лежит-то.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, он весь обложен был. Какие-то бюсты у него, по-моему. Сзади иконы, а здесь бюсты Сталина.

К. ЛАРИНА: Да, бюсты, иконы и вертушки. То есть он нам подчеркивает, что как бы власть от бога и, собственно, он и есть тот самый посланник этой власти. Он как Гундяев, только здесь от культуры. Он посредник между властью и народом, он вам все объяснит.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Обрати внимание, что все эти фильмы прекрасные, о которых мы говорим — по мере того, как он превращался, так из него и уходил, видимо, талант и способность снимать. Это прямо прямая корреляция здесь происходит.

К. ЛАРИНА: Как будто, знаешь, какие-то дырки в нем делало время, и из них начинал — как ты говоришь, гной, а тут талант выливался весь сквозь эти дырки. Вот представить… Если бы я делала памятник Михалкову, я бы сделала такой фонтан. Он стоял бы весь в эполетах и в треуголке, с каким-нибудь скипетром и державой, а из него изо всех дыр лилась бы вода. Понимаешь? Под музыку Артемьева. Вот что такое Михалков.

И мне, конечно, очень жалко. Да, талант уходит. И последние его работы — я думаю, что он не дурак, он прекрасно понимает, что ни хрена же не получается. Я вспоминала эту его работу — фильм «Солнечный удар» по Бунину. Мечта его жизни, который он так мечтал снять, что совершил совершенно подлый поступок: он этот фильм отобрал у своего друга Ивана Дыховичного. Ты не знаешь эту историю?

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Нет.

К. ЛАРИНА: Иван Дыховичный, его товарищ…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Хотел снять?

К. ЛАРИНА: Да, мечтал снять «Солнечный удар». Он написал сценарий. Он получил одобрение Госкино — тогда еще, это было при советской власти, хрен знает когда. И Иван рассказывал потом разговор в машине, когда Михалков ему говорит: «А почему ты, еврей, должен снимать картину по великому русскому писателю?». Понимаешь? И он сделал все. Он лично ходил к главе Госкино — не помню, кто тогда был, то ли Ермаш, то ли кто-то, — и требовал, чтобы Дыховичному запороли этот проект. И этот проект таки запороли и закрыли на долгие годы. И спустя долгие годы — по-моему, уже не было Ивана в живых, когда он свой «Солнечный удар» наконец-то снял.

Совершенно пустая, как барабан, картина, в которой он пытается повторить себя, процитировать себя. У него даже цитаты не получаются, ты понимаешь? Вот он пытается вспомнить что-то, какие-то нюансы из своих старых фильмов: платок там летит этот шелковый из «Рабы любви», еще там что-то. То есть какие-то маленькие… Я прямо видела цитаты. Он пытается их повторить, а у него не получается ничего. Не получается даже это. Знаешь, как человек щелкает пальцами и говорит: «Но я же помню, помню…», — и не помнит. Все ушло. Это очевидная история.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да. Это, знаешь, есть какая-то даже история про то, как кто-то заключил сделку с дьяволом, и все у него стало прекрасно, сбылись какие-то мечты. Но у него исчез талант. То есть дьявол забрал у него вот это богатство, которое гораздо дороже.

К. ЛАРИНА: По сути, это вообще история почти библейская — его биография, его сюжет и его финал, который (ему уже лет сколько?) уже не за горами. Я думаю, что он так «Бесогоном» и кончит. Ничего другого не будет в его жизни. И вот будет на могиле написано «Бесогон № 178» или сколько он их там снял?

При том он все равно остается талантливым артистом. Я тебе скажу, он в этих «Бесогонах» очень часто полюбил цитировать и меня, в том числе, что мне было очень лестно. «Я там в главной роли у Михалкова», я все смеялась. Как он читает эти тексты! Он эти тексты, которые он как бы хочет продемонстрировать, какие они отвратительные, ужасные, русофобские и гадкие — он их так читает прекрасно и талантливо, что как раз то, что я и задумывала, то и получается. Именно такой прекрасный смысл, который я вкладывала в эти слова. В этом смысле мне даже жалко. Вот я тебе сейчас говорю про него, а у меня нет к нему никакой даже злобы, ничего.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Мне, конечно, жалко того творца, который исчез и больше не вернется, очевидно, который снимал такое кино. Вот мне жалко, что такого мы больше не увидим. А ведь он мог бы пойти совсем по другому пути и стать действительно каким-то моральным ориентиром, нравственным. Рассказывать не про Костю Тулинова, рецидивиста, который помогал администрациям колоний пытать, издеваться над заключенными… Он же там, помнишь, называл его: «Умер в Украине непоседливый парень Костя». А это рецидивист, который сотрудничал с администрациями колоний и издевался над своими сокамерниками. А быть действительно каким-то гласом народа и остаться уважаемым человеком. Не портить, опять-таки, себе… Как это называется?

К. ЛАРИНА: Все уже.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Все, это понятно. Конечно, да, мне тоже жалко.

К. ЛАРИНА: Но подожди, таких примеров у нас, к сожалению, на сегодняшний день много. Опять же, возвращаясь к 100-летию «Мосфильма» — Карен Шахназаров. Талантливый человек.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Это тоже, да. Он регулярно тусуется в «60 минутах». Да, он, конечно…

К. ЛАРИНА: И ничего не осталось. То, что он снимал за последние годы — это просто позорище. Тигр какой-то там, «Белый тигр». Просто позор, все ушло. Ведь если бы, не знаю, тому Михалкову, который снимал когда-то ту же «Родню» или «Неоконченную пьесу», показали бы какой-нибудь «Бесогон» и сказали бы ему: «Вот так ты кончишь»…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: «Это ты будешь делать». Он бы, наверное, повесился, чтобы не дожить.

К. ЛАРИНА: Он бы сказал: «За что? Чем я провинился, господи, перед тобой?». Или тому же Шахназарову, который когда-то снимал, не знаю, и «Курьер», и «Город Зеро», совершенно потрясающие картины, или даже «Цареубийцу», прекрасный фильм, показали бы какого-нибудь «Белого тигра», он сказал бы: «Да вы что? Да вы все врете, я не мог такое снять, не мог! Вы что?».

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Нет, определенно здесь какая-то параллель, 100%. Это взаимосвязанные вещи. И даже это уже должно о многом говорить всем здравомыслящим людям. Понимаешь? Это даже нельзя назвать…

К. ЛАРИНА: Это предупреждение. Это такое живое предупреждение: посмотрите…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Вот чем кончается, если ты становишься мерзавцем.

К. ЛАРИНА: «Ксения, Фарида, чем себя утешить в такое страшное время? Ведь жизнь у человека одна и неповторима, а он вынужден терпеть насилие в прямом и переносном смысле и ничего не может изменить. Чем себя утешить?», спрашивает Тутяна Ясамая.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Вот у меня недавно был разговор с одной моей подругой, которая тоже работала на федеральном канале и ушла после начала полномасштабного вторжения. И вокруг нее вот такие люди, с которыми она… Ну, это не единомышленники ее. И она меня спросила, не чем себя утешить, а она говорит: «Как вообще выносить все это? То есть я вижу, как много их, людей, которые поддерживают все, что делает Россия. Мне не с кем разговаривать. Я слушаю какие-то рассказы про то, как «Единая Россия» помогает беженцам, например, украинским. Причем такие восторженные рассказы».

К. ЛАРИНА: Как Ирина Горбачева.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, Россия лишила их вообще, можно сказать, жизни, всего. Я не говорю даже про квартиры и нажитое имущество — она лишила их зачастую детей, каких-то родственников, отцов, матерей. Вообще лишила будущего. Поселила их в какие-то спортзалы, на раскладушки положила. И теперь им добрые люди приносят зубные щетки, пасты и маечки с трусами. И она говорит: «И вот я слушаю такое. Мне человек на полном серьезе, радуясь, рассказывает, как много там отделение «Единой России» в конкретном регионе сделало для жителей Мариуполя». И я тоже так задумалась над этим. Для меня это был непростой вопрос. Вот она меня спросила: «А как ты вот это все переносишь? Я понимаю, что у тебя несколько другая обстановка, но все равно».

И я ей ответила так. Я так подумала-подумала, что, наверное, сейчас, во всяком случае, на данный момент времени, я склоняюсь к такому. Мне кажется, что здесь очень важно найти какую-то опору в себе. Вот просто найти какую-то опору в себе, понимая, что ты все делаешь правильно. Вот то, как ты делаешь, и есть правильно, и то, как ты думаешь, и есть правильно. Опирайся на себя. Потому что вокруг тебя люди могут как-то уходить. По разным причинам — не потому что они вдруг изменили свою позицию, или что-то, или вы поссорились, а могут быть совершенно разные причины. Но в любом случае потому что что бы с тобой ни случилось, ты-то у себя должен остаться, ты-то у себя должен быть. И вот если ты в какой-то момент эту опору сделаешь достаточно прочной, то тебя ничего не может уже выбить из колеи. Никакие рассказы про беженцев, про то, как их спасают, оказывается. Никакие рассказы про то, как мы собираем на фронт наших мальчиков и так далее. Потому что ты свою опору вот эту нашел. Я не знаю, может, это как-то дебильно звучит. Короче, я не знаю, как это объяснить, но, в общем, это как-то вот так работает, на мой взгляд.

К. ЛАРИНА: Наверное, ты права. Я бы добавила, конечно, вот это слово «пузырь». Оно часто употребляется. Обязательно должны быть рядом люди. Необязательно физически рядом, но люди, с которыми ты можешь это все проговорить, что называется. Близкие. Не знаю, близкие люди. Они необязательно родственники. К сожалению, мы наблюдаем очень много случаев, когда самые близкие родственники становятся просто кровными врагами, с абсолютно противоположной точкой зрения, с невозможной точкой зрения.

И ты знаешь, очень сложно. Если мы говорим про Россию, про тех, кто там находится, я понимаю, что это очень сложно сохранить вот эту ясность внутреннюю — то, о чем ты говоришь. Абсолютную ясность. Когда есть ясность, тогда ничто тебя не собьет, абсолютно ничего. Но, как мне кажется, я не знаю, чем больше ты, что называется, социализируешься, коммуницируешь с этим чужим пространством под названием «город», «премьеры», вся вот эта мишпуха… Извините, опять это слово употребляю, меня просят его не употреблять. Хорошо, не буду. Может быть, я не вполне понимаю его смысл — не владею ивритом.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Я тоже погуглю потом, посмотрю.

К. ЛАРИНА: Но мне кажется, что это сбивает. Настройки сбивает. Когда ты себя успокаиваешь тем, что ну жизнь продолжается, ну что теперь поделать, пойду-ка я отдохну, посмотрю веселую комедию вместе со всем залом… Я прихожу на веселую комедию — опять же, возвращаясь к началу, — и на первом ряду на этой веселой комедии сидят люди в камуфляже без ног. И вот ты сидишь в этом же зале и ржешь, хохочешь вместе с ними. Им хорошо, их развлекают — и тебя развлекают. И ничего в тебе не шевелится. Не возникает у тебя никаких вопросов и чувств по этому поводу, кроме того, что вот, наши мальчики пострадали за меня. Так, что ли? Так это бывает? Вот объясни мне.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Слушай, а у меня вот недавно одна подруга, кстати, рассказывала. Она живет не в Москве, но она приезжала в Москву по делам. И она купила — у нее как раз было какое-то свободное время, — билет… Не буду, кстати, называть название театра на всякий случай. Маленький театр московский. Он в принципе маленький, во всех смыслах.

Она говорит, была такая камерная постановка. Там один актер. Он все время какой-то монолог произносит. В общем, спектакль одного актера. И она говорит, это был такой спектакль, где как бы не напрямую все высказывалось, но все смыслы прекрасно считывались, и весь зал всё понимал. Вот из разряда «все всё понимают». То есть он не говорил «Война — это плохо, Путин — это тиран, его нужно судить и так далее». Но так или иначе, в общем, там был какой-то подтекст, который очень хорошо считывался, и чувствовалось, что все, кто пришли на этот спектакль…

К. ЛАРИНА: Понимают, про что это.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, и тоже на 1,5-2 часа это была некая общность единомышленников. Вот такое нужно же людям, Ксения. Она попала туда и говорит: «Это было офигенно». Я даже не буду тебе говорить, что это был за театр, чтобы его, не дай бог, не закрыли сейчас.

К. ЛАРИНА: Я догадываюсь. Я знаю, что это за театр. Это как тот странный феномен… Думаю, что ты помнишь, когда в прошлом году, тоже уже в разгар войны, вдруг во Дворце молодежи был концерт Алексея Иващенко и Георгия Васильева.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: А, да, я в Фейсбуке читала про него.

К. ЛАРИНА: И мало того, что они пели — это все были песни, что называется, с подтекстом, а не просто так.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: С двойным дном.

К. ЛАРИНА: Да, это старые песни, они там ничего нового специального не писали под сегодняшний (это был еще 2022 год) под 2022 год. Это было старое. Но как любые прекрасные произведения, вечные, они, естественно, обретают новые смыслы. Они актуализируются, как те же песни Окуджавы, или Высоцкого, или Галича. Как их ни монополизируй, ни узурпируй этой властью, все равно они этому не подчиняются, потому что они про другое.

И здесь мало того, что они пели, в том числе антивоенные песни. «Лили Марлен»… Если кто не слышал песню «Лили Марлен» в русском переводе, которую исполняют «Иваси» — это что-то невероятное. Вот эту песню я бы просто крутила круглые сутки сейчас во время войны. Потрясающая антивоенная песня. И они говорили с залом — тоже говорили эзоповым языком. И все всё понимали.

Почему этот концерт произвел такое оглушительное впечатление, почему все о нем писали? Потому что это был полный зал людей, которым важно было почувствовать, что они не одни, что они не сошли с ума. Как пел Макаревич — еще до войны он написал песню «Моя страна сошла с ума». Это, по-моему, после Крыма он написал, когда охватила всех эта патриотическая эйфория. Вот собираются люди, которые вдруг после всего этого морока смотрят друг на друга, слушают этих артистов и говорят себе: «Господи, какое счастье! Значит, я не сошел с ума. Значит, со мной все в порядке. Это они сошли с ума, а не я — со мной-то все в порядке». Может быть, вот про это тоже: обязательно находить себе такую коммуникацию с близкими людьми. Может, даже незнакомыми. Может быть, как тот спектакль, про который мы говорили. А, мы с тобой сегодня не поговорили про спектакли — то, что Минкульт…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Про спектакли, да. Рекомендации, чтобы они шли в ногу с политикой партии. И важно, я так понимаю, даже не то, насколько спектакль популярен, а насколько он соответствует линии государства.

К. ЛАРИНА: Значит, Минкульт, чтобы вы понимали, разослал методички по всем театрам, в которых предложил руководству театров заполнить таблички на предмет соответствия ваших, черт побери, спектаклей этим вот ценностям. Как они называются, какие ценности? Традиционные российские духовные ценности, которые перечислены лично в указе Владимира Владимировича Путина, который он подписал еще в 2022 году. «Жизнь и достоинство, права и свободы человека, патриотизм, гражданственность, служение отечеству, а также крепкая семья, созидательный труд, приоритет духовного над материальным». Меня поражает даже не вот этот набор этого бреда, как вот это распоряжение табличку заполнить. Что такое заполнить табличку? Надо написать название спектакля и в следующей графе написать обязательно…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Чему он соответствует.

К. ЛАРИНА: Да, ценность, которую он пропагандирует. Понимаешь?

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Нет, это какой-то кошмар просто.

К. ЛАРИНА: То есть те, которые не соответствуют духовным ценностям… Я думаю, что это следующий шаг, обязательно. Вот если говорить про какое-то ближайшее будущее, «прекрасную Россию будущего», то очень быстро, помимо всех этих репрессивных законов, я почти уверена в том, что они вернут госприемку. Что как при советской власти, если есть методичка, значит, должен быть человек, который будет следить за соблюдением этих распоряжений. Этот человек должен быть не один, это должна быть комиссия. Комиссия будет состоять из тех самых чиновников Министерства культуры, которые когда-то при совке приходили… Прежде чем спектакль выходил к зрителям, приходила комиссия, и вот все эти люди, типа таких вот теток с прическами и с буклями, которые разговаривали с женами мобилизованных в общественный приемной Путина, будут сидеть и фиксировать, вносить поправки или вообще закрывать.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Это же будет, скорее всего, и кино касаться тоже. Значит, опять появится фильмы, которые будут лежать на полках по 20 лет, и потом….

К. ЛАРИНА: Кино уже есть.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: А, кино уже есть лежащее?

К. ЛАРИНА: Я тебе скажу так. В кино есть у них Фонд кино, который распределяет бюджетные средства. Ты, наверное, об этом знаешь. И прежде, чем получить бабло… Бабла от спонсоров сегодня не получишь, никто тебе не даст без разрешения государства — мало ли чего ты там захочешь снять? Поэтому ты должен все равно получить бабки от государства. А для того, чтобы получить бабки от государства, уже существует — до войны она уже была, — система так называемых питчингов. Когда ты приходишь на заседание Фонда кино, экспертного совета, стоишь с указкой и рассказываешь, про что ты хочешь снимать фильм, каким духовным ценностям он соответствует, к чему он призывает. И тогда экспертный совет будет решать, давать тебе бабки или нет и в каких количествах. Могут дать 3 рубля, а могут дать 3 миллиарда, понимаешь — как убедишь. Вот и все.

Так что здесь все поставлено и будет дальше. Это, конечно… Мы смеемся, но так обидно опять на те же грабли наступать… И я, опять же, возвращаюсь к людям. Ведь вы же, старые козлы — вы же все это прошли. Вы же знаете, как. Вы знаете, что это за унижение. Вы через эти унижения, через горнило унижений прошли. Вы пол своей жизни при советской власти боролись за свое достоинство. Вас унижали, макали…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, в 90-х они же все это осудили и обсмеяли. Было же время, когда говорили: «А помните, как было в совке — ха-ха-ха!». Это все подвергалось просто жесточайшей обструкции. Иронизировали надо этим. Да, это, конечно, невероятно просто. Это не короткая память, они же все это помнят. Это не короткая память, это раболепие.

К. ЛАРИНА: И привычка. Это из себя не изжили. Все равно как бы сделали вид, что… В конце концов, достоин жизни и свободы кто каждый раз идет за них на бой. Ведь по сути, возвращаемся к главному — я это и себе говорю, — ничего мы этого не заслужили, этой свободы. Она на нас свалилась сверху волею судеб, что называется, волею случая тогда, в августе 1991 года. И понятно, что Горбачев готовил это, готовил людей, и люди этот путь прошли за несколько лет перестройки — путь к свободомыслию, к свободе (простите за эти пафосные слова, но это так), — но все равно ничем не пожертвовали. Может быть, с этим это связано — черт его знает. Ничем не пожертвовали и готовы опять к унижению, как и раньше. И сейчас те родители, которые когда-то в этом всем варились, и шептались, и знали, что можно, что нельзя, и боялись пикнуть на работе — они сегодня приучают к этому своих детей.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: И выкладывают их буквой Z. Из тел складывают букву Z. А еще их дети плетут маскировочные сетки и окопные свечи.

К. ЛАРИНА: Ну что, моя дорогая, 2 часа. Пора кончать наш праздник.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Заметь, мы в прошлый раз решили: все, будем делать каждую неделю, к великой радости…

К. ЛАРИНА: Но поменьше.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, но поменьше, 1,5 часа. Ага, все. Так, ну что, надо сказать обязательно, что… Давай я впервые это скажу.

К. ЛАРИНА: Давай, говори.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Дорогие зрители, большое спасибо, что вы нас смотрите. Мы стримим на два канала. Сегодня у нас был второй стрим — по моим ощущениям, точно не хуже, чем первый.

К. ЛАРИНА: Да, второй спектакль тоже прошел хорошо.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, прошел хорошо. А еще, кстати, есть такая примета — я не знаю, насколько это правда, я ее в детстве в книге про муми-троллей прочитала, — что на генеральной репетиции должен быть провал. Это правда?

К. ЛАРИНА: Нет, ты что. Если провал на генеральной репетиции, значит, премьеры не будет.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: А, все, значит, комиссия не примет потом. Комиссия до того, наверное, принимает. Дорогие зрители, спасибо вам огромное, что вы нас смотрите. Я просто не вижу, что люди пишут, но я вижу, что лента постоянно вот так вот двигается, потому что там сообщения приходят.

К. ЛАРИНА: 5,5 тысяч у нас в моменте. Это большие… Хотела сказать, деньги.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: У меня пока нет никаких, но чем больше вы будете смотреть, тем больше вероятность, что канал монетизируется. Подписывайтесь и на мой канал, и на канал Ксении Лариной. Ставьте нам лайки для того, чтобы нас было проще найти в сети, чтобы мы поднимались в просмотрах. А мы будем радовать вас нашими стримами, потому что это реальное удовольствие. Вот такое общение в удовольствие, когда ты общаешься с человеком, который тебя очень хорошо понимает, а ты его. И при этом ты делаешь еще что-то полезное. То есть не только приятное, но и полезное.

К. ЛАРИНА: Могу только согласиться. Это большая редкость, такое совпадение. Я боюсь сглазить.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Абсолютно. Как мы друг друга нашли?

К. ЛАРИНА: Для меня знаешь что еще главная и очень важная составляющая этого совпадения? Это общее чувство юмора, общее чувство смешного.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Да, это вообще очень… Ты, кстати, знаешь, что мужчины с женщинами, вот я читала, сходятся те, кто шутит одинаково и понимает шутки друг друга. Это очень важно.

К. ЛАРИНА: Это то, что не объяснишь словами. Это очень важная вещь. Она и создает вот эту химию между людьми.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Энергетику.

К. ЛАРИНА: Да. Значит, хочу напомнить, что ссылка на канал Фариды у нас есть в описании. Если трудно найти, вот прямо здесь обязательно заходите и подписывайтесь, повторю еще раз. Спасибо — тоже повторю вслед за Фаридой, — нашим зрителям. Мы встретимся в этом составе (это наш первый и единственный состав нашего спектакля) через неделю, дорогие друзья. Собираем новости, собираем главные темы. Всегда благодарны вам за комментарии. Поскольку мы остаемся в записанном виде, обязательно комментируйте, пишите ваши отзывы: что понравилось, что не понравилось, какие могут быть еще идеи, как нам усовершенствовать нашу работу с вами. И что еще добавить-то? Подписывайтесь, комментарии…

Тайм-коды мы сделаем обязательно. И Фарида тоже разместит у себя тайм-коды, чтобы вам было легче ориентироваться. Действительно я понимаю, что 2 часа — это много смотреть вот так в записи, а так по темам будете ориентироваться. Мне кажется, что мы очень грамотно все составляем. У нас там идет такими платформами.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Блоками. Очень удобно блоками. Каждый может выбрать то, что ему интересно. Хотя я не знаю, мне кажется, у нас все очень интересно. Я бы, честно, так вот смотрела.

К. ЛАРИНА: Значит, ссылка на канал Фариды у нас в названии. Спасибо, команда! Дорогая команда, спасибо за помощь, за доставленное удовольствие и до встречи. Я встречаюсь, хочу сказать, с вами, друзья мои, в понедельник в моем моноэфире «Человек без телевизора», где то, что сегодня мы не обсудили, доберем в понедельник. Если у Фариды есть кого анонсировать на «Утре», то скажи.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Я во вторник буду общаться. Я хочу теперь Яковенко пригласить. Тем более после того, что ты сказала, я очень хочу с ним поговорить. Это тоже человек, с которым я очень совпадаю — прямо есть ощущение такое. И очень интересно его мнение. Ведь Руслан — это мой товарищ, татарин. Понятно, мы с ним в одну дуду, это 100%. А тут русский человек, и как раз очень интересно его мнение как не представителя нацменьшинств, но при этом очень глубоко чувствующего и понимающего все эти процессы. Это очень важно, я сделаю с ним. Он еще об этом не знает, но сейчас узнает.

К. ЛАРИНА: Я думаю, что он с удовольствием примет твое приглашение. Замечательный собеседник, будет все нормально. Значит, я в понедельник. И в среду, кстати, могу анонсировать тоже своего гостя. У меня будет Андрей Борисович Зубов. Приходите, очень люблю этого…

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: Наш чешский тоже, в Брно живет.

К. ЛАРИНА: Ну что ж, обнимаю тебя, мой друг.

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: А я тебя.

К. ЛАРИНА: До встречи!

Ф. КУРБАНГАЛЕЕВА: До встречи! До новых встреч, дорогие друзья!

К. ЛАРИНА: Счастливо, пока!