Путин vs СССР. Чья система стабильнее
Очень модное сейчас настроение — впадать в отчаяние. Дескать, Путин сковал свои элиты кровью, обошёл все санкции, пережил выборы, купается в деньгах, дескать, расколотый противоречиями Запад совершенно без понятия, что делать лично с Путиным и с его войной. В публичном поле сейчас витают упаднические настроения, мол, этому не будет ни конца, ни края. Парадокс заключается в том, что, если задуматься хотя бы на секунду, то конец и край маячит прямо на горизонте. Давайте я объясню, что такое отчаяние и кто должен был в него впадать. Для этого посмотрим на историю нашей страны не задним числом, когда мы знаем, чем всё закончилось, а попробуем увидеть события глазами тех, кто жил тогда.
Я родился в 1984 году в СССР. Задним числом принято считать, что это время полураспада советской власти, что сама фигура тогдашнего генсека Черненко — обидная пародия на позднего Брежнева и физическое воплощение скорого конца. В это время страна уже на грани банкротства. В это время люди не живут, а ежедневно выживают в бесконечном бытовом унижении. Раздражение в обществе таково, что никто не удивляется, когда всего 7 лет спустя СССР разваливается на куски вместе со своим режимом. Условия жизни с каждым днём всё более невыносимы, терпения у людей всё меньше, все понимают, что скоро режиму конец. Так это выглядит из дня сегодняшнего, но совсем иначе это выглядело в 84 году. Тогда у советского гражданина были все основания думать, что всё происходящее — навсегда, и никогда не закончится.
Это на взгляд современного человека жить в СССР было невыносимо ужасно и всё трещало по швам. Представьте, одна шестая часть суши каждый день живёт одним словом «достать». Еды не купить, и с каждым днём её меньше. Одежды нет, вся страна от пионера до пенсионера ходит в латанных сапогах, любая вещь носится до тех пор, пока в лоскуты не развалится, но служит и после — ведь никаких бумажных салфеток и губок для посуды в продаже не бывает, а тряпки в хозяйстве всегда нужны.
В сериале «Слово пацана» есть эпизод, который сложно понять тем, кому моложе 40, как у учительницы английского украли шапку. Учительница сразу узнала свою шапку на матери главного героя, потому что приличная меховая шапка сразу привлекает внимание, потому что такая шапка в этом районе одна-единственная, учительница на неё год копила. Через завсклада, через директора магазина, через заднее крыльцо наконец-то достала. Потеря этой шапки для неё — как смерть близкого родственника. Современный человек просто не может себе представить степень нищеты, степень зацикленности абсолютного большинства граждан Союза восьмидесятых на базовых потребностях. Хоть что-то съесть и хоть во что-то одеться. Развалились сапоги зимой — целая семейная драма, потому что других нет и не будет. Кило гречки, сливочное масло, любой продукт с намёком на мясо — локальное торжество.
Невозможно сейчас представить себе мир, в котором главный член семьи — это бабушка-пенсионерка. Ей не нужно на работу, она спокойно мигрирует весь день из очереди в очередь, вылавливая то, что внезапно выбросили в продажу, и кормит всю семью. В этом мире не так важна твоя номинальная зарплата, важен доступ к хорошим столам заказов, к спецраспределителям, к закрытым секциям магазинов. В этом мире социальная иерархия построена на доступе к самым базовым благам. Завсклада мясного магазина или директор автосервиса в этой реальности более влиятельны, чем ведущий конструктор баллистических ракет. И кажется при взгляде из нынешнего времени, что это был полураспад, что ну не может долго продолжаться ситуация, когда старший научный сотрудник ест на завтрак бутерброд с маргарином, а потом весь день в своём НИИ прижимает локоть к рёбрам, чтобы дырку на пиджаке прикрыть.
На практике живущим тогда людям это полураспадом совсем не казалось. На практике в восьмидесятые люди привычно выживали и никакой другой жизни не знали. Рассказы, что на Западе мясо свободно лежит в супермаркетах, воспринимались как легенды об Эльдорадо, как байки лягушки-путешественницы. В 84 году ситуация с едой была сильно хуже, чем в 74, но образ жизни был тот же. Теперь стоим ещё и за яйцами. А теперь масло только по талонам. А теперь чтобы был сервелат на новогоднем столе, нужно чьему-то сынку зачёт поставить. Постепенно становилось хуже, но в рамках привычного. Когда ты, едва открыв в глаза, ходишь с родителями из очереди в очередь, ещё одна очередь тебя уже не впечатлит. В таких очередях я ещё стоял. Детей в них брали, потому что в одни руки десяток яиц только можно отпускать, а если с ребёнком, то, соответственно, он тоже считается, и можно две нормы.
Советский человек умел выживать. У советского человека на 6 сотках земли от завода были своя картошка, малина и яблочки на варенье с компотом, капуста и огурцы на закрутки. Советский человек знал дыру в заборе, через которую можно вынести из заводского цеха краску на ремонт дома. В магазинах не было ничего, но советская хозяйка могла из этого ничего сделать ужин. Как, неизвестно, это знание давно утеряно. Кроме того, в те годы были ещё совсем не старыми и вполне работоспособными люди 20, 30, 40-х годов рождения. Они выросли на супе из лебеды, в детстве собирали подгнившее зерно с колхозных полей и видели настоящий голод, доводивший жителей деревень до людоедства. Поди им расскажи, какой это ужас, выйдя из тёплой квартиры с водой и канализацией, пару часов отстоять за ряженкой.
Среднему гражданину в 84 году и в голову не могло прийти, что всей его привычной жизни скоро придёт конец. Была система, при которой все выросли, кроме которой никто ничего не видел, и логично было предположить, что так будет всегда, ведь никак иначе и быть не может. То же и с политическим строем. Обсудим это после некоммерческого объявления, посмотрите, пожалуйста.
***
Продолжаем. Мы говорили, что среднему гражданину в 84 казалось логичным, что система и режим будут всегда, ведь никак иначе быть не может. То же и с политическим строем. Советская власть — чрезвычайно устойчивая партийная диктатура, она пронизывает собой всё, от ЦК КПСС до начальной школы, она не зависит от самого главного начальника. Даже если он уедет в последний путь на оружейном лафете, всегда понятно, кто будет после него. Невозможно было сказать: «Есть Черненко — есть Советский союз, нет Черненко — нет Союза, потому что пока почившему Черненко отдают последние почести в Колонном зале Дома союзов, будущему генсеку 2040 года прицепляют на линейке октябрятский значок.
В 84 году никто, включая самых недружественных к СССР западных экспертов, не предполагал, что всего через 7 лет эта страна и этот режим закончатся. Да, для Рейгана СССР был осью зла, но это было того рода зло. Без которого не бывает добра. Как пребудет вовеки рай, так тремя этажами ниже будет и ад. Это мы сейчас знаем, что пришедший в 85 году Михаил Горбачёв начнёт перестройку, которая похоронит под собой советскую систему. Но с чего так должны были думать те, кто жил тогда? Совсем наоборот, фигура Горбачёва тогда должна была внушать ужас, ведь 55-летний генсек спокойно протянет лет 20, а то и больше. Казавшийся вечным Брежнев в сравнении с Горбачёвым будет несмешной шуткой.
Самым логичным было предположить, что 20-летний житель СССР восьмидесятых годов при этом генсеке и состарится. Если сказать жителю СССР, что Михаил Горбачёв умер в 2022 году и больше ничего не говорить, то житель тот останется в полной уверенности, что генсек просто не сменится 37 лет. Да, шла война — но война колониальная, война за тридевять земель. В ней на круг за все десять лет вплоть до вывода войск из Афганистана в 89 поучаствовало около 800 тысяч человек, примерно столько же, сколько сейчас находится на фронте одновременно. При том, что страна была почти вдвое больше по населению.
Афганская война велась, насколько вообще можно термины такие применять к ситуации, вполне такими обычными методами, обычным образом. В том смысле, что никто не выпускал убийц и разбойников из зон, чтобы пополнить ими армию, в том смысле, что советская власть не плодила частные военные компании, чтобы потом какой-то хрен с горы публично крыл военное начальство матом и в итоге отправил наёмников на танках в Москву.
Беспредела в СССР было много, но советская власть до самой своей кончины была самой настоящей властью. Советские начальники понимали, что такое монополия на насилие и почему её нельзя раздавать кому попало. Беспредел в СССР творился за закрытыми дверьми. Его скрывали, его тщательно полировали бодрыми лозунгами и заявлениями, прочитанными с трибуны по бумажке.
Попытайтесь представить ситуацию: пьяный вдрабадан генерал из Чечено-Ингушской АССР на ворованной машине пытается задавить сотрудников ГАИ Дагестанской автономии. Новость об инциденте попадает в СМИ, но единственная реакция государства состоит в том, что коллеги вызволяют генерала, попутно навешивая люлей силовикам из соседней республики. В СССР такое просто нельзя было вообразить. Вполне допускаю, что на Кавказе и в Центральной Азии всесильная номенклатура могла творить дела и похлеще, чем нынешний Кадыров, но она точно не могла этим хвастаться. Точно не могло такого быть в партийной вертикали, чтобы кто-то каждый день публично унижал государство и показывал его бессилие и неспособность навести хотя бы видимость порядка, а государство каждый раз утиралось.
В советской правящей верхушке были доживающие свой век старцы, которые могли физически умереть на втором часу чтении доклада об успехах выполнения продовольственной программы — но не было людей в перманентном состоянии похмелья. Ни один генсек даже в деменции не отпускал на партсобрании шуточки о половых девиациях. Не мог член Политбюро ЦК КПСС вести колонку в газете «Правда» и в этой колонке рассуждать о подсвинках, через слово изрыгая брань и угрозы утопить весь мир в крови.
Речь советской власти с каждым годом становилась всё более неразборчивой, но это была именно что речь власти, убелённых сединами заслуженных старцев. Пусть они с трудом держали вертикаль, стоя на трибуне Мавзолея, но выглядели при этом как власть, как монолит, который не сдвинешь — а не как кучка дворовых пьяниц, которых по нелепому стечению обстоятельств показывают по телевизору каждый день. И это всё в сумме должно было вызывать у советских людей настоящее отчаяние.
Совершенно логично было думать, что спустя 40 лет к 2024 году жизнь будет точно такой же. Наверное, с магазинных полок пропадёт даже морская капуста и томатный сок в трёхлитровых банках, но сама страна и её устройство останутся точно такими же. Значит, имеет смысл прямо с детского садика учить своего сына дружбе с сыном товароведа обувного отдела, чтобы сын в новом веке босиком не ходил. Значит, думал советский человек, обязательно нужно встроиться в эту систему, вступить в партию — ведь никакой другой системы не будет.
Теперь давайте обратимся к дню сегодняшнему. Во-первых, есть сомнения, что путинский режим в принципе можно назвать системой, самостоятельной сущностью, чьи институты и процедуры поддерживают себя сами. 16 лет назад в 2008 году путинский режим спросил себя: «А могу ли я быть не путинским? Могу ли я контролируемо менять самого главного начальника и оставаться при этом собой? Ведь начальник — живой человек, а значит, рано или поздно может стать мёртвым. Есть ли у меня, спросила себя путинская система, какое-то будущее после этого события?
Эксперимент с Медведевым показал: не может. Нет никаких институтов, никакой партии, никакого политбюро над ней, которые могли бы вынести транзит, сохранив участникам все гарантии, всю собственность и все статусы. Задним числом рокировку принято считать глобальным обманом, но вообще-то, если режим кого-то и обманул — то только себя. Он вынес себе смертный приговор. Каждый, кому было 20 лет в момент возвращения Путина в Кремль, должен был понять простую вещь: неважно, сколько Путин протянет, пусть даже до 90 лет, но ты в добром здравии и светлом рассудке застанешь конец его режима и системы. Ведь этот режим точно не выживет без своего создателя. «Единая Россия» — это не КПСС под новой вывеской, не правящая партия. Как и все институты путинского режима, это фейк, имитация. Нельзя пройти по вертикали этой партии и в итоге оказаться в какой-то неформальной очереди за высшей властью, это просто маркер, которым Путин помечает свою номенклатура.
Система сама себе доказала, что всё в ней держится на неформальных договорённостях, личных отношениях и симпатиях. Пока Путин существует и хоть как-то соображает — он худо-бедно поддерживает этот эквилибриум. К нему могут прийти два олигарха с конфликтом вокруг нефтевышки, он может разрулить конфликт Чечни и Дагестана, не доводя до боевых действий между республиками. У него пока получается раздавать полномочия, активы и властный ресурс таким образом, чтобы никто не усилился сверх необходимого и не сожрал всех остальных.
Но в тот день, когда Путин по любой причине этот контроль утратит — не останется ничего. Никто не сможет остановить войну всех против всех. После Путина буквально никто не сможет сказать: «Я тут власть, слушайтесь меня». Парламент — сборище безликих и безымянных чертей из подвала, никем не избранных и способных только публично унижаться без меры? Суды? Ага, всю жизнь отходивший на полусогнутых председатель Конституционного суда Зорькин, которого в 20 году в выходной день пригнали пинками одобрять обнуление, прямо возьмёт и разрулит конфликт Сечина с Миллером, и вот совершенно не будет послан на хер.
Может быть, власть возьмёт Совет безопасности? Некоторые комментаторы называют его новым Политбюро, только вот это ни разу не Политбюро. Не орган коллективного управления страной, где генеральный секретарь просто первый среди равных. Генсеки умирают, а Политбюро вечно, тогда как Совбез — это просто обслуга Путина, и тот не упускает шанса указать их место в пищевой цепочке. Бортников или Нарышкин никак не тянут на Андропова, который был второй человек в стране. Никакого собственного мнения у них быть не может. Их функция — заикаясь от ужаса, одобрять любое решение, принятое Путиным.
Проведём мысленный эксперимент. Вот Путин вдруг теряет власть, жизнь, контроль над ситуацией, здоровье — ну что угодно, по любой причине выпадает из собственного режима. Тут же собирается похмельный Медведев с утратившим остатки ментальной нормы Бегловым и говорят: «Дорогие все, мы решили, что самым главным начальником будет Сидоров. Дорогой Рамзан Ахматович и уважаемый Игорь Иванович, теперь по вопросам дележа Грознефтегаза обращайтесь к нему, теперь вы его верные пехотинцы». Звучит как анекдот.
В отличие от человека, жившего в 84 году, у нас не может быть вопроса, увидим ли мы конец путинизма. Вопрос лишь о сроках. Мы не находимся в ситуации, когда не осталось в живых тех, кто помнит, что было как-то иначе, кто застал нормальное состояние нашей страны и понимает, к чему нужно возвращаться. Все, кому за 30, помнят, что Россия, вообще-то, бывает без Путина. Даже сейчас, пока Путин вроде бы в добром здравии и типа контролирует ситуацию, административная дисфункция дошла до того, что вооружённый мятеж на российской территории можно остановить только личными договорённостями с соседним диктатором. Путинский режим до такой степени находится на ручном управлении, что в нём просто нет структуры, которая читает инструкции и действует по закону, которая, увидев преступление, пойдёт его пресекать без специальной отмашки от самого главного начальника.
Мы не видим монолитной власти, мы видим управление посредством ситуативных решений, причём каждое решение противоречит предыдущему и следующему. Сперва эта власть начинает войну безо всякого повода и плана, а потом аварийно затыкает дыры, возникшие из-за этого решения. В путинской системе вообще нет связи между поступками и их последствиями, потому что последствия наступят завтра.
Когда-то в будущем сотни тысяч травмированных войной людей вернутся домой, когда-то потом дефицит рабочей силы сменится безработицей, ведь столько бушлатов и снарядов будет уже не нужно никому. Когда-то, но не сегодня придётся что-то делать с офигевшим от безнаказанности Кадыровым, когда-то цены на нефть неизбежно пойдут вниз, и эту кровавую мясорубку с кровавыми расходами в никуда станет невозможно содержать. Но произойдёт-то это не прямо сейчас — значит, это вообще можно не учитывать.
Если ты готов платить мчснику или менту годовую зарплату в месяц за то, что он отправится на войну, очень скоро окажется, что разгребать последствия прорыва дамбы и потопа просто некому, а в полиции настолько острый дефицит кадров, что с ростом молодёжной преступности предложат справляться патрулям школьных учителей. Но это всё будет когда-то потом, а режим Путина не живёт этим «потом», потому что день за днём просто выживает, и век его ограничен земной жизнью Путина. Он может закончиться раньше, путинский режим, но совершенно точно он не может прожить сильно дольше своего патрона, который уже на восьмом десятке лет своей жизни.
Когда человек из 84 года смотрел на функциональную, идеологическую, внутренне сбалансированную систему советской власти, у него не было ни единого повода для оптимизма. Он мог надеяться только на то, что проживёт такую же жизнь, как его родители и родители и его родителей. У нас же, в отличие от советских граждан, нет ни единого повода для пессимизма, и уж тем более для отчаяния. Путинский режим не просто является отклонением от нормы, он сам является отклонением. Самые ужасные вещи он творит не потому, что смотрит в будущее, а потому, что ощущает цейтнот. Войну нужно развязать сегодня, пусть с голой жопой и неукомплектованной армией, потому что завтра будет поздно, потому что власть в руках сегодня, и никто не знает, что будет через 5 лет. Не нужно сложных решений на выборах, не нужно результата, похожего на реальный, потому что задача ограничивается тем, чтобы пережить день голосования, проехать его и поскорее выбросить из памяти.
Мы увидим Россию без Путина, это факт. Наши дети будут жить в мире, где Путина забудут как страшный сон, как забыли Лужкова за неделю, это тоже факт. Имеет смысл делать всё от себя зависящее, чтобы это будущее приблизить, но нет вопроса, наступит ли оно. Переживёт ли режим Путина без его создателя? У тех, кто точно победит либо своими силами, либо с течением времени, уж точно не может быть повода для отчаяния. Наоборот, отчаиваться должны те, кто всю свою жизнь, безопасность, статус, будущее своих детей инвестировал в поддержку пожилого человека, который кончится чуть раньше или чуть позже, но точно на их глазах. До завтра!