Равнобесправные
Советская империя была империей особого типа. Она не была континентальной империей, как Австрийская или Российская, не была и империей заморской, как Британская, Французская, Испанская, Португальская, не была и империей смешанного типа, как Вторая Германская Империя, США и Япония до 1945 г. Советская империя создавалась как империя всемирная, а совсем не великорусская, как Российская. Даже русский язык ей был в обузу в 1920-е годы. Его пытались то перевести на латиницу, то заменить на эсперанто, то максимально разбавить путем “коренизации” жизни и бюрократии, когда любому самому малому нерусскому обществу давался статус национального района и даже сельсовета, с соответствующими правами местного языка. При этом реальная национальномыслящая часть любого народа, начиная от народа русского, яростно уничтожалась, гноилась на Соловках и в тюремных централах и в самом лучшем случае изгонялась за границу. Это была государственная модель первого поколения большевиков, Ленина, Троцкого, Зиновьева. Они мечтали о всемирном господстве, русское величие для них было белогвардейщиной.
Сталин такой размах мысли не понимал, он ему не нравился. Сталин мыслил более плоско, по имперски-российски, но приходилось помалкивать, пока сила была не за ним.
Когда после 17-го партийного съезда Сталин обрел полноту власти, он и его сторонники последовательно начали проводить русификацию, кириллизацию письменности народов (свой алфавит он позволил сохранить только “своим” грузинам и для приличия, соседним армянам). Апогея этот процесс достиг после Второй Мировой войны. Он отлился в слова нового гимна (“Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь!”), в кампанию борьбы с космополитизмом и в прозрачное пожелание всем лояльным записываться “русскими”. Цель была теперь иная, чем у Ленина – воссоздать Российскую Империю в коммунистическом мундире и используя ее силу вновь попробовать покорить мир. Дело шло к Третьей Мировой, но Сталин умер в самый разгар подготовки к коллективному самоубийству его державы.
Второе поколение большевицких вождей не имело ясного представления о замыслах Ленина-Троцкого, а самоубийственные планы Сталина вызывало в них ужас. Они хотели править, расширяясь аккуратно, не доводя человечество до мирового пожара. Для них сталинский антисемитизм из почти нацистской нетерпимости редуцировался до бытовых форм юдофобии, всемирный интернационализм Ленина-Троцкого остался только фразой (“пролетарии всех стран – соединяйтесь!”) и выхолощенной формой гирлянды “республик” и “автономий”. Русский национализм тоже перешел на бытовой уровень, как и национализм других национальных элит в своих республиках. О “великой Руси” никто кроме писателей и художников, ушибленных шовинизмом, не заявлял. Это поколение вождей больше всего страшилось, что помимо них где-либо возникнет живой центр общественно-политической самоорганизации. Национализм – самый простой и понятный лозунг для этого, особенно если он использует шовинистические лозунги – наш народ самый лучший, а другие – дрянь или так-себе. Поэтому при Хрущеве и Брежневе в структуре СССР сохранялись старые сталинские формы, но любой национализм, как местный так и русский, жестоко пресекался.
Оптимальным был безнациональный советский человек, общающийся на русском языке как языке межнационального общения (надо же ведь было на каком-то языке общаться от политбюро до войскового взвода), но преданный не своему народу и его ярким представителям, а Политбюро, в котором, как раз чтобы не было национализма, допускались такие же денационализированные носители нерусских фамилий.
Главное для Советской империи было теперь не всемирное государство (его осуществление более не просматривалось) и не услаждение новой Российской империей, как у позднего Сталина, а просто власть. Власть над всеми людьми, максимально перемешанными и денационализированными. По возможности и за пределами СССР, в странах “народной демократии”, но тут мало что успели.
Поэтому советских вождей совершенно не волновало, что благосостояние в Эстонии или Грузии народа выше чем в России. Главное, чтобы все подчинялись и, по возможности, были довольны. Кто привык жить побогаче и поладней, пусть и живут, кто привык к бедности – мало-помалу будем подтягивать, чтобы не взбунтовались. Но главное – власть банды над всеми, порабощенными ею народами исторической России без изъятий и привилегий. Русским разве что повезло, что им не надо было теперь учить язык никакого другого народа (как надо было в 1920-е). Но на этом русские преимущества заканчивались.
Русский по языку, безнациональный по сути, тупо, нерассуждающи верящий вождям и довольный тем, что дают – вот каков был идеальный человек в СССР эпохи Застоя.
Новый русско-имперский национализм, о котором думали в КГБ в последние годы Застоя, еще только прощупывался, он далеко не стал государствообразующим принципом. В Перестройку СССР вошел без него.
Обо всём этом в моей новой беседе по современной истории России.