Ленинградские физики в годы блокады - Андрей Забродский - Цена Победы - 2020-12-05
В.Рыжков
―
Здравствуйте, уважаемые друзья. Как всегда в это время на волнах радиостанции «Эхо Москвы» программа «Цена Победы». Мы с марта месяца по понятным причинам ведем ее в дистанционном режиме. Я, Владимир Рыжков, и Виталий Дымарский. И сегодня у нас очень интересный гость и, на мой взгляд, очень интересная тема. Я сразу хочу представить нашего гостя, это Андрей Георгиевич Забродский, доктор физико-математических наук, профессор, академик Российской академии наук, один из ведущих ученых Санкт-Петербургского Ленинградского Физтеха имени Йоффе. Он в течение ряда лет возглавлял этот институт. Я прочитал, Андрей Георгиевич, что вы начинали вашу научную деятельность вместе с Жоресом Алферовым, довольно давно уже. А тема у нас очень интереснаяНедавно мне в руки попалась вот эта книга, она называется «Победа. Одна для всех». Это очень интересный сборник статей для самых разных авторов на самые разные темы, связанные с историей Второй мировой и Великой Отечественной войны. И меня заинтересовала статья под общей рубрикой «Институты Академии наук СССР – фронту», где, в частности, два физтеховца, Николай Калачевский и Андрей Забродский рассказали о том, чем занимался институт, Физтех ленинградский, и чем занимались его ученые в годы блокады.
И оказалось, я вот… Андрей Георгиевич, я многое из этого не знал. Оказалось, что проводилась громадная работа, научно-техническая, военно-техническая, по продовольствию, по помощи Дороге жизни и так далее. И мне показалось, что очень важно, если бы вы не только на страницах этой книги рассказали аудитории об этой огромной работе ленинградских физиков, но и в нашей программе «Цена Победы». Поэтому – огромное вам спасибо, что вы нашли время для разговора.
И, может быть, первый вопрос, Виталий, если ты позволишь. Как я понял из вашей статьи, когда началась война, и летом, ближе к осени 41 года фашисты довольно близко, почти вплотную подошли к Ленинграду, то ваш знаменитый институт был разделен. Часть сотрудников отправилась в Казань, но часть коллектива осталась в Ленинграде. Давайте, может быть, об этом немного расскажем. Как вообще работал институт с первых дней войны…
В.Дымарский
―
Чисто организационные точки.
А.Забродский
―
Ну я, извините, Владимир, хотел бы тогда маленькую поправочку внести. Николай Николаевич Калачевский – директор ФИАНа, это другой, поэтому он рассказывал про ФИАН, я рассказывал про Физтех.Уже до войны, созданный в 1918 году Физтех был одним из ведущих научных центров не только СССР, но и мира. Но надо сказать, что первые 20 лет своей истории он не входил в состав Академии наук, он входил в состав Наркомата тяжелого машиностроения и, вообще говоря, был обязан вести работы оборонного значения. И он их вел, на самом деле. И во время войны эти работы сыграли очень важную роль в решении оборонных задач. Я попытаюсь с вами в беседе какие-то аспекты этой деятельности затронуть.
В частности, до войны была сделана система размагничивания военных кораблей. Она была нужна для того, чтобы предотвратить использование неприятелем магнитных мин, которые особо опасны для крупных кораблей и реагируют на изменение вблизи себя магнитного поля. А поскольку корабль намагничен, а потом плавает в магнитном поле Земли, то присутствие корабля приводит к тому, что мина взрывается. И действует взрыватель как стрелка компаса. И надо было научиться бороться с этим оружием.
Одновременно работы велись в Англии, велись у нас. Была сделана система размагничивания, которая так и получила название – «Система Ленинградского Физико-технического института». Там идея очень простая. Взрыватели этих магнитных мин были настроены на вертикальную компоненту магнитного поля. А чтобы скомпенсировать, достаточно создать поле противоположного направления, которое можно очень просто, школьники даже это знают, расположить виток тока в перпендикулярной плоскости и пропустить по нему нужный ток, по часовой стрелке или против. И тогда создастся магнитное поле, компенсирующее магнитное поле корабля.
Но на словах все просто. На самом деле, работа заняла три года. Система была принято моряками, принята на вооружение. И как у нас всегда в стране бывает, планы не выполнялись, и до войны был размагничен лишь один линкор. И вот боевое крещение эта система прошла при переходе нашего флота из Сталина в Кронштадт, когда из 250 с лишним кораблей 20% погибло…
В.Дымарский
―
Знаменитый переход.
А.Забродский
―
…от налетов авиации. Но ни один из кораблей, размагниченных этими нашими учеными, не подорвался на немецкой мине. И вообще, во время всей войны система продемонстрировала удивительную надежность. Не было ни одного случая, чтобы в рабочем состоянии бы подорвался корабль. Хотя аналогичная система была у англичан, они потеряли шесть кораблей на магнитных минах.Но проблема началась еще и с того, что на флоте не было такой службы создано. И кроме физтеховцев никто не понимал, как вообще все это делать, как с этим работать. И вот была создана такая команда из 24 ученых Физико-технического института во главе с Анатолием Петровичем Александровым, их разделили на группы по флотам…
В.Рыжков
―
Тот самый Александров…
А.Забродский
―
Да, вот он потом станет президентом Академии Наук, и знаменитый Игорь Васильевич Курчатов, отец нашей атомной водородной бомбы, летом 41 года придет к нему и скажет: «Дорой Анатолиус, я оставляю на время войны на вас занятия ядерной физикой, перехожу в эту самую команду». И Курчатов руководил Севастопольской бригадой размагничивания, которая размагничивала корабли Черноморского флота.А война, кстати, началась с того, что немцы забросали этими магнитными минами бухты Севастополя и Финский залив, рассчитывая, что флот они запрут на базах – в Ленинграде и самом Севастополе. Поэтому задача была архиважная, фактически для того, чтобы флот начал боевые операции.
И вот эта работа велась по всем флотам и флотилиям. Даже на Волжской флотилии. Они, кстати, сыграли очень важную роль с началом Сталинградской битвы. Кстати, страна чуть не потеряла будущего отца своего термоядерного оружия, Игоря Васильевича Курчатова. Уже по окончании этой работы, в конце 41 года всю команду Курчатова должны были эвакуировать, и их погрузили вместе с другими на три баржи самоходных, которые должны были идти вдоль берега Крыма в режиме постоянной радиосвязи. Ну, два капитана приняли под козырек и пошли в режиме радиосвязи, немцы их тут же запеленговали, вызывали авиацию и потопили. А третий капитан, представляете, человек… Насколько опыт и сознание сыграли важную роль. Он плюнул на этот приказ и пошел на юг, в направлении Турции. И только когда увидел Синопские горы, повернул налево, на Кавказ. И спас для страны и мира выдающегося физика Игоря Васильевича Курчатова.
И до войны была же сделана еще одна система. Система радиолокации. Может быть, вы слышали, что с появлением авиации в годы Первой мировой, которая уже доставила много проблем воевавшим сторонам, возник вопрос, как эффективно с ней бороться. И, прежде всего, как вообще понимать, что самолеты приближаются. Ну, их ловили элементарно на слух. Просто такие аппараты, типа громкоговорителей они внешне выглядели. Располагались, значит, на возвышенных местах. И приближение самолетов за несколько десятков километров можно было таким образом уловить. Но скорость распространения звука – 350 метров всего, достаточно маленькая. С увеличением скорости авиации это, так сказать, стало создавать большие проблемы.
И вот в 1934 года в Физтехе проходит совещание под руководством Абрама Федоровича Йоффе, ведущих ученых в области радиотехники. И принимается решение о создании системы радиолокации, которая бы работала на электромагнитных волнах. Причем делали одновременно импульсную систему, систему непрерывных сигналов. Импульсная система в итоге и пошла на вооружение, в работу, которую делал Физико-технический институт. Она была принята на вооружение в 39 году, была сделана вот такая знаменитая система «Редут» с дальностью обнаружения в 150 километров. Надо сказать, что немцы не знали, что у нас есть такие комплексы. А ими, к сожалению, смогли укрыть только Ленинград и Москву, остальные города не были прикрыты. Например, тот же Сталинград стерли бомбежками просто с лица Земли. А вот город наш уцелел. И, более того, вы, наверное, знаете, что от авианалетов город потерял порядка 8-10 тысяч населения всего. В то время как от артиллеристских обстрелов погибло около 40 000. И миллион, это все мы знаем, примерно, от голода.
И, значит, эта система раннего обнаружения сыграла очень важную роль. Но все это было сделано до войны. Вот с началом войны действительно происходит резкое реагирование российской науки на этот вызов, который бросила нацистская Германия стране. И предприятия начинают работать уже не 8 часов, а 11, включая исследовательские институты. Тематика –гражданская практически уходит.
И летом 41 года принимается решение об эвакуации Физтеха. В августе, двумя эшелонами, 70 человек, во главе с Абрамом Федоровичем уезжает в эвакуацию в Казань 8 лабораторий из 18. А 103 человека остаются работать в Ленинграде, который через несколько лет оказывается в блокаде. И блокадным директором Физтеха становится Павел Павлович Кобеко. Его так вот мы и называем в истории института, «блокадный директор». Он сделал исключительно много.
Понимаете, если бы тогда существовало звание «Почетный гражданин города», конечно, Павел Павлович должен был всяко стать таким гражданином. И для института, и для города он сделал чрезвычайно много. Но и, значит, первое, что он сделал – он реорганизовал систему лабораторий. Всякий научно-исследовательский институт состоит из лабораторий, так во всем мире, так у нас в стране, так было тогда. Но он закрывает лаборатории. Вместо них открывает мастерские, которые начинают выполнять заказы для нужд фронта. Ну, в частности, чтобы вы получили представление…
В.Дымарский
―
Извините, то есть, это означает, что институт не только занимается наукой, но и занимается производством, фактически? Да?
А.Забродский
―
Он занимается прикладной наукой. Но вы задаете правильный вопрос. Фактически он занимается производством. И вот это занятие, эту работу облегчил тот факт, что Физтех до 38 года был в системе наркоматов, не в Академии наук. И у него были прекрасные связи с отраслевыми предприятиями Ленинграда. Кроме того, половина Физтеха – это военнообязанные. Они ушли на фронт. В основном – в дивизии народного ополчения, которые без особого эффекта там просуществовали, потом были расформированы.Так вот, Павел Павлович Кобеко организовал систему из этих мастерских…
В.Рыжков
―
А расскажите вот эту историю, которая меня поразила. Как он очищал масло. И ведь у вас погиб только один сотрудник в годы блокады.
А.Забродский
―
Две причины было для этого. Во-первых, организовав мастерские, наши сотрудники стали получать паек по рабочим карточкам. Это сразу удвоило эту норму, это был важный момент. А второй момент состоял в том, что Павел Павлович, обходя свое хозяйство, доставшееся ему, нашел запасы краски и олифы. Собирались ремонтировать здание, запасли краску и олифу, и они стояли бесхозными. А он, будучи физхимиком, разработал довольно простую технологию очистки этого масла до такой степени, что его можно было употреблять как пищевую добавку, пищевой продукт. Но по калорийности эта добавка была больше, чем весь тот паек, который работники получали. Они получали 60 миллилитров очищенного масла, очищенной олифы в неделю. И это действительно их здорово поддерживало. Информацию передали…Был такой сделан при горкоме партии комитет, который занимался внедрением в интересах фронта разработок. Причем многие физтеховцы работали в этот комитете. Йоффе, Семенов до эвакуации. Потом уже Павел Павлович Кобеко, Наум Моисеевич Рейнов. И, в частности, сообщили в этот комитет, что есть такие технологии у нас. Так собирали со всего города эти масла, краски, чистили в Физтехе, потом отправляли обратно тем, у кого их забирали. То есть, таким образом поддерживали и другие организации, не только самих себя.
В.Рыжков
―
Это наверняка спасло жизни тысячам людей.
А.Забродский
―
Да. Вот была такая мастерская по очистке масел и бензина. Была такая мастерская, которая занималась размагничиванием кораблей. Вот я рассказал о том, как размагничивались надводные корабли. А подводные размагничивались, просто их загоняли в док, создавали обмотками внешнее магнитное поле и меняли его полярность. Перемагничивали этот самый корабль несколько раз, после этого он терял свою намагниченность на несколько месяцев. Подводные лодки, в частности. Вот такие станции размагничивания были около Финляндского вокзала, в Кронштадте… И эта группа физтеховцев, которая работала на Балтийском флоте, на Северном флоте, в общем-то, они дислоцировались в Физико-техническом институте, поддерживали с ним связь. В частности, дочь Абрама Федоровича Йоффе Валентина, она тоже принимала участие в работах по размагничиванию.
В.Дымарский
―
А какая-то связь была между двумя составляющими института? Между казанским и ленинградской? Какие-то общие работы? И как она поддерживалась, это ведь очень трудно.
А.Забродский
―
Связь была очень такая трогательная. Во-первых, в Казанской группе благодаря инициативе Абрама Федоровича Йоффе было собрано продовольствие, и вагон с продовольствием был отправлен в блокадный Ленинград. Как бы такая помощь продовольствием. С другой стороны, в 42 году начинают разворачиваться работы по бомбе. Значит, запасы урана, которые были в Физтехе, в Ленинграде, они там и были. Оборудование, которое было завезено для циклотронной лаборатории. Кстати, там тоже замечательная история. Была построена крупнейшая в Европе, она должна была, Циклотронная лаборатория. И газета «Правда» в номере от 22 июня, который, естественно, набирался раньше, 21, она сообщала, что в Ленинграде, в Физтехе открыто здание самого большого в Европе циклотрона, похожего на планетарий. И оборудование завезли. Вот оно все было в блокадном Ленинграде. Поэтому во время войны, когда это оборудование понадобилось Курчатову, оно было эвакуировано на большую землю, и участвовало… Помогло ему быстрее продвинуться на начальном этапе работы после того, как уже в Москве была создана его лаборатория №2, куда вошли все те физтеховцы, с которыми он работал в Ленинграде.
В.Рыжков
―
Я вообще понял, что ваши ленинградские физтеховцы – это был костяк команды Курчатова по созданию бомбы?
А.Забродский
―
Да, совершенно верно. И понимаете, не только костяк команды, но и, я бы сказал, интеллектуальный центр. Если вы возьмете результат потом в виде почетных званий… Пять человек были трижды удостоены звания Героя социалистического труда за бомбу, и все эти пять работали в Физтехе. И Курчатов, и Александров, и Зельдович, Харитон и Щелкин. Бывшие физтеховцы. Курчатов, кстати, полжизни, до 44 года проработал в Физтехе. Вторую половину – в институте своем уже, который сейчас носит его имя.И, кстати, Игорь Васильевич после войны, когда разворачивался вовсю атомный проект, он подключил к активному участию Физико-технический институт. Настоял, чтобы несмотря на тяжелое послевоенное время было закуплено новое оборудование для циклотронной лаборатории. Ее запустили в 46 году, она нарабатывала оружейный плутоний, то есть, работала на бомбу. В институте занимались разделением изотопов урана, это тоже нужно для атомной бомбы. Один из директоров Физтеха, Борис Павлович Константинов разрабатывал технологию получения ядерной взрывчатки для водородной бомбы, это было уже позднее. Но вот связь тесная сохранилась, и у меня даже есть отдельная работа, «Курчатов и Физтех», она такая трогательная, связь, и трогательные взаимоотношения Курчатова и Йоффе. Они даже не похожи на отношения ученика и учителя, просто Йоффе сильно уважал Курчатова за огромную работоспособность и умение сплотить коллектив, организовать его работу, выложиться на 100% для реализации какого-то проекта.
И вообще, надо сказать, вот этот военный период, он нам дает примеры организации работы, которые мы потеряли. Вот этот проектный принцип, когда в основу кладется конкретная цель, создается команда. Она материально обеспечивается, ставится цель, и в конкретное время она достигается. И причем военный период еще поражает тем, что эти цели были достигнуты практически без каких-либо финансовых ресурсов. На одном энтузиазме, героизме людей, на их воле. Если возьмете Ленинград, то у большей части его населения была главная и очень важная задача – просто элементарно выжить. Вот у ученых с Физтеха была задача не просто выжить, а помочь победить фронту. И вот я хочу сказать по поводу этих мастерских, еще есть несколько примеров менее известных. Например, «Дорога Жизни»…
В.Рыжков
―
Вот я как раз хотел вас спросить. Мне кажется, это одна из самых ярких историй, как физики Ленинграда обеспечили жизнеспособность «Дороги Жизни», причем буквально в первые месяцы, когда только по льду Ладожского озера пошли первые грузовики. Давайте расскажем об этом поподробнее.
А.Забродский
―
Давайте. В конце 41 года заработала «Дорога Жизни» по льду Ладоги. И начались странные аварии. Когда достаточно легкие машины проламывали лед. А тяжелые, наоборот, проходили. И это, думали даже, что диверсанты какие-то работают. Вот, обратились к ученым Физтеха. И сообразили, что дело в каком-то резонансном разрушении льда. Чтобы заняться исследованием этого вопроса, из подручных средств – буквально то, что нашли на улице, на территории Физтеха и рядом… Были созданы приборы, которые получили название «прогибографы». Они мерили прогиб льда, только не статический прогиб, а колебания. Прогибограф был устроен просто. Бросался якорь на дно, на льду устанавливался самописец… Натягивалась струна между рамой на льду и этим якорем. И когда лед колебался, карандашик, чернила нельзя было использовать – был мороз… Карандашик на ленте самописца рисовал кривую этих колебаний. А лента приводилась в движение фрагментами, деталями от телеграфных аппаратов. То есть, все было подручное. Телеграфные взяли эти катушки… Все сделали своими руками.Но, правда, не хватало рабочих. Какие-то ученые стали к станкам. Было изготовлено 56 таких прогибографов, представляете, за время войны. И практически из ничего.
В.Дымарский
―
Когда вы сейчас говорили об этих замечательных прогибографах… Хорошо, они регистрировали это. Но это же нельзя было исправить? Просто некий прогноз для тех, кто шел по «Дороге жизни», для автомобилистов?
А.Забродский
―
Не совсем так. Исправить можно было. Потому что, смотрите. Результаты этого исследования оказались вот в чем. Волна распространяется подо льдом со скоростью примерно в 35 километров в час. Поэтому если машинка едет с такой же скоростью по льду, то будет резонансное разрушение льда. И как раз с такой достаточно большой скоростью ездили легкие машины. А тяжелые, доверху нагруженные, ехали потихонечку. Поэтому аварии происходили с более легкими. В частности, с машинами, гружеными людьми. Потому что истощенные в Ленинграде люди – это был не тяжелый груз.
В.Дымарский
―
То есть, водителям было запрещено ездить со скоростью 35 километров…
А.Забродский
―
Еще даже круче. Были сделаны графики. Была обозначена эта скорость, было обозначено расстояние, интервал между машинами. Потому что резонанс устроен так, что источником является каждая отдельная машина. И волны, созданные разными машинами, взаимодействуют между собой. Поэтому было определено минимальное расстояние между машинами в колонне, минимально расстояние между колоннами. Учли особенности трассы, потому что где-то она проходила недалеко от берега, и там еще была интерференция, отраженная от берега волной. Кроме того, интерференция от расположенных в толще воды каких-то крупных объектов. То есть, это было настоящее исследование. А в результате на трассах регулировщицы и водители знали, с какой скоростью, с какими интервалами должен двигаться автотранспорт, и это железно выполнялось.
В.Дымарский
―
Даже боюсь спросить, вы засмеете меня, конечно… Это примерно то же самое, когда по мосту запрещают, например, ходить в ногу солдатам?
А.Забродский
―
Да-да-да…
В.Рыжков
―
То есть, это было не просто какое-то теоретическое исследование, а это позволило вообще минимизировать риск аварий? Я даже прочитал у вас в статье, даже когда лед был 10 сантиметров толщиной, благодаря этой системе работа «Дороги Жизни» продолжалась.
А.Забродский
―
Да, в апреле 42 года она функционировала до толщины льда в 10 сантиметров. Представляете себе, когда идешь по льду в 10 сантиметров, он даже тебя чувствует. Идет «полуторка» груженая, и это еще как чувствуется. Тем не менее, аварии были сведены к минимуму. Но самое интересное, что вот эта вся деятельность с прогибографами, она дальше получила развитие. Дело в том, что перед частичным прорывом блокады в январе 43 года, и тем более – при уже окончательном прорыве, в 44 году, было важно перебросить воинские части по льду в достаточно большом количестве. И надо было понимать предельные возможности льда. Опять же, благодаря работе наших специалистов с прогибографами, было установлено, что по льду могут идти даже танки. И шли! Вы удивитесь. Тяжелые танки КВ, но это был самый тяжелый наш танк времен Отечественной войны… Правда, на всякий случай башню там откручивали, она легко съемная, и он ее тащил сзади на бревнах.Значит, была проложена такая свайная железная дорога по льду. И свайная железная дорога была и в 43 году, и в 44. В 44, когда накапливались силы, их надо было в Кронштадт перебросить быстро, вот там была простроена такая железная дорога.
И самое последнее применение – это уже не в нашем регионе вообще. Это под Кенигсбергом, где надо было по льду перебрасывать технику. Вот эта работа была востребована в последний раз в начале 45 года.
В.Рыжков
―
Андрей Георгиевич, мы сейчас сделаем короткий перерыв. Я напоминаю, что сегодня у нас в студии доктор физико-математических наук, профессор, академик Российской академии наук, один из ведущих ученых Санкт-Петербургского Ленинградского Физтеха имени Йоффе. У нас сегодня очень интересная тема – «Ленинградские физики в годы блокады». Мы сейчас прервемся на небольшой перерыв.НОВОСТИ
В.Дымарский
―
Мы продолжаем программу «Цена Победы» в нашей виртуальной студии, как всегда мы, ведущий, Владимир Рыжков и я, Виталий Дымарский. И у нас сегодня замечательный гость, Андрей Георгиевич Забродский, академик Российской академии наук, главный научный сотрудник, если я не ошибаюсь, физико-технического института имени Йоффе в Санкт-Петербурге. Андрей Георгиевич, вы же в течение нескольких лет возглавляли институт?
А.Забродский
―
Да. С 2003 по 2018.
В.Дымарский
―
15 лет, ни много ни мало.
А.Забродский
―
В 2018 мы как раз сто лет торжественно отметили, но перед этим я уступил место, пост директора своему преемнику. Жалко немного, не удалось доработать на посту директора, но ничего…
В.Дымарский
―
Понятно. И вот мы говорим о работах ученых и самого института имени Йоффе во время войны. И, в частности, во время блокады в самом Ленинграде.
В.Рыжков
―
Я еще в вашей статье прочитал интереснейший факт, особенно актуальный для 2020 года. О том, что фактически в Физтехе был создан первый антибиотик. Потому что массово…Я не очень понимаю, что такое газовая гангрена, но вот у вас написано, что очень много людей погибало от газовой гангрены, потому что не было антибиотика. А пенициллин был только-только изобретен англичанами, и в Советском Союзе его не было. Вот расскажите о создании антибиотика. И меня немного удивило, что антибиотик был создан в Физтехе. Не в каком-то медицинском академическом вузе, а именно у вас. Какая связь между физиками и антибиотиками?
А.Забродский
―
Газовая гангрена – это бич Первой мировой войны, а тем более – Второй мировой войны. Это война окопная, когда микробы-возбудители попадают в рану, и болезнь развивается моментально. Спасти можно человека от смерти, вовремя сделав ампутацию. Не очень дешевый способ, но если ее вовремя не сделать, то он просто умирает, потому что дальше фактически и ампутация не помогает. И действительно, в стране не было своего антибиотика. Кстати, в 42 году, если не ошибаюсь, работы были начаты на большой земле, и потом привели к тому, что к концу войны у нас появился свой антибиотик. Но Ленинград – это своя история. Вот в 44 году Черчилль подарил Сталину какое-то количество антибиотика, пенициллина, а он часть отправил в Ленинград, который к этому времени был освобожден от блокады. Но в Ленинграде был свой, наш, точнее, антибиотик. Препарат П. Никто не знает, почему назвали П, он никакого отношения к пенициллину не имел.Зато в Физтехе работал известный физхимик Семен Ефимович Бреслер. Вот Семен Ефимович был эвакуирован в Казань. Представляете, насколько мысли людей… Вот был вопрос о связи. Вот человек в Казани. У него свои задачи, своя работа. Он пишет своей сотруднице Марине Владимировне Гликиной, которая осталась в блокадном Ленинграде, письмо, где излагает историю Первой мировой с этой газовой гангреной. Пишет, что есть пенициллин, изобретение Флеминга, но в России его нет. Но читал в 1940 году работу американского ученого Фугархайда о том, что можно произвести аналог этого пенициллина из почвенных бактерий.
И вот он пишет ей: «Марина, если сможешь, найди в Ленинграде, разыщи штамм этих бактерий и попытайся вывести культуру». Самое поразительное, что в блокадном, голодном Ленинграде осенью 41 года Марина Владимировна смогла-таки найти в Институте сельскохозяйственной микробиологии штамм вот этих почвенных микробов, притащила в Физтех. Их размножили, сделали культуру. И в конце 41 года отчитались перед комитетом. Я говорил, что был такой комитет, который координировал все работы в интересах фронта. Что у нас есть такая возможность в ближайшем будущем сделать аналог пенициллина и провести клинические испытания.
Тут же вот этого блокадного директора, эту Марину вызывают в Смольный. Говорят: «У нас нет времени ждать, потому что раненые умирают тысячами от заражения, от того, что начинается вот эта газовая гангрена. Вот вам эвакогоспиталь №1140», это крупнейший был эвакогоспиталь, который располагался в Александро-Невской лавре. «И там уже, пожалуйста, доводите уже до ума свою сыворотку противогангренную». И примерно за год они довели это дело уже до клинических испытаний. И смертность от газовой гангрены в блокадном Ленинграде упала в два раза. Представляете? Тысячи людей были спасены.
В.Дымарский
―
То есть, они это сделали, не имея еще даже пенициллина, который подарил Черчилль?
А.Забродский
―
Да, это просто другой путь.
В.Рыжков
―
Вашу разработку можно считать первым антибиотиком отечественным?
А.Забродский
―
Я думаю, что по времени – да. Другое дело, что в производство пошла та разработка, которая была сделана на большой земле, поскольку она делалась по заданию правительства, там была включена в планы. И просто это было сделано раньше, из подручных средств, методом американского ученого… Но свою функцию она выполнила.Мне как-то долго было непонятно, почему не она пошла в массовое производство. Но потом как-то, когда стало мне доступно больше информации, я понял, что все, что делалось в блокадном Ленинграде, оно так и осталось историей нашего города. Мало пошло оттуда на большую землю… Хотя я сейчас хочу рассказать об одном примере, который таки пошел. И в виде даже не какой-то разработки, а в виде реального кабеля.
Когда началась война, и сильные морозы в 41 году ударили, стали выходить из строя кабели, которые были задействованы в системах автоматического привода зенитных пушек. Они были сделаны из английского полистерола, который наших российских морозов не держал. Трескался.
И снова обратились к Павлу Павловичу Кобеко. А он до войны сделал свой материал, изолятор отечественный. Назывался эскапон. Вот у него возникла идея заменить английский полистерол на свой эскапон. Но поскольку были связи хорошие с предприятиями города, он отправился на завод «Севкабель», и там буквально в считанные недели и месяцы была внедрена эта разработка. И из блокадного Ленинграда по всем фронтам СССР развозился кабель отечественного производства на основе этого самого эскапона, который выдерживал большие морозы.
Так что блокадный Ленинград тоже в чем-то помогал всей стране.
В.Дымарский
―
Андрей Георгиевич. Мы, когда с вами до эфира еще говорили, то мы договорились… Говорили, естественно, много о блокаде, но хотели выйти даже за пределы только Ленинграда и вообще – о работе института во время войны. И раз уж, если вы позволите, к этому перейдем. И, конечно, в первую очередь надо вас спросить – это участие института Йоффе в атомном проекте.
А.Забродский
―
Атомная тематика в Физтехе появилась в 1932 году. Это был год, когда были крупнейшие открытия сделаны в области ядерной физики. Был открыт нейтрон. Весь мир научный физический буквально ринулся в эту новую область. Но и возникла такая идея ученых Физтеха, что давайте тоже серьезно займемся этим делом. Абрам Федорович Йоффе создает группу по атомному ядру в Физтехе. Себя формально делает руководителем, заместителем – Игоря Васильевича Курчатов. А Курчатов бросает свое НРЗБ, которым он занимался до того, и переключается вот на ядерную физику.Уже через год Физтех проводит крупную международную конференцию в Ленинграде. И начинаются серьезные исследования. И, кстати, костяк Курчатова создает свою лабораторию, и потом отдельно… И его ближайшие сотрудники и составляют потом костяк его вот этого атомного проекта. Незадолго до войны два аспиранта Игоря Васильевича Курчатова открывают явление спонтанного деления ядер урана. То есть, что уран сам по себе делится, это было неизвестно. Игорь Васильевич очень тщательно изучал материалы экспериментов, заставил их даже в московском метро провести эксперименты на большой глубине, чтобы не было никаких помех и наводок. А после этого всячески рекламировал результаты работы, хотя сам отказался быть соавтором, считая, что всю работу вот эти молодые аспиранты сделали сами.
И, собственно говоря, дальше у Игоря Васильевича был период работы по размагничиванию, вторая половина 41 года. Но, кстати, он настолько серьезно вообще занимался всеми своими проектами, что за эти полгода он наработал на сталинскую премию. То есть, по итогам работы по размагничиванию шесть физтеховцев, включая Курчатова, были удостоены этой премии первой степени.
Курчатов возвращается после работы в Севастополе в Казань. Там умирает руководитель броневой лаборатории, и Абрам Федорович ставит его руководить этой лабораторией. И где-то уже через полгода, во второй половине 42 года он начинает ему подбрасывать материалы, которые приходят от нашей разведки. Работы, которые ведутся в Америке. И Игорь Васильевич постепенно становится главным аналитиком, вообще говоря, для нашей верхушки, о том, что происходит в мире. И осенью 42 года принимается совершенно секретное решение Государственного комитета обороны о работах по урану, так они назывались. Эти работы должны были примерно в течение полугода показать, можно или нет говорить о создании ядерного оружия. Просто ответить на этот вопрос. Не само это оружие создавать, а просто ответить – можно или нет.
И, собственно говоря, итогом этого периода и было создание лаборатории №2. Кстати, вот эти номера, интересно, они в Казанской группе лабораторий… Тоже вся гражданская тематика была заброшена, возникли новые темы. Каждая лаборатория была сделана под определенную тему, тем всего было 10. Как раз было вакантно место такой лаборатории №2, она была создана, потом закрыта. И, значит, Абрам Федорович Йоффе назначает одновременно приказом Игоря Васильевича заведовать этой лабораторией, хотя было даже на полгода раньше распоряжение по Академии наук.
Игорь Васильевич приглашает туда всех своих ближайших учеников, соратников, и начинаются вот эти работы, которые очень быстро укоряются. Причем чем больше было информации из-за рубежа, тем быстрее шли эти работы. А когда американцы продемонстрировали уже результаты испытаний, и уже вживую эти испытания в Нагасаки и Хиросиме, тут уже все закрутилось на полную мощь…
В.Дымарский
―
Это уже 45 год. Но в течение всей войны работа шла над атомным проектом?
В.Рыжков
―
А мне просто любопытно. Им была поставлена задача ответить теоретически на вопрос, теоретически бомба или нет. Они это независимо от американцев, к такому выводу пришли, что бомбу можно сделать?
А.Забродский
―
Да. К этому выводу пришли одновременно ученые во многих странах. Были письма в адрес высшего руководства страны, писал Йоффе, писал академик Семенов. Семенов, кстати, потом получил Нобелевскую премию за открытие разветвляющихся цепных реакций. Вот реакция в бомбе, она такая же, к такому же классу. Писал Флеров, будучи техником, призванным в армию, с позиции авиационного техника, лейтенанта. Вот эти письма известны и, в общем-то, они и стимулировали такой изначальный интерес. Но потом было обращение вице-президента Академии наук Йоффе. И Кафтанова, который возглавлял тогда сообщество университетское, Министерство образование…
В.Дымарский
―
А потом он стал, по-моему, ректором Менделеевского института.
А.Забродский
―
Да. И, значит, это письмо было в 42 году, оно стимулировало соответствующее постановление госкомитета обороны. Вот то, что я прошу вас еще, чтобы вы отметили. Что это был период ужасный для страны, начало Сталинградской битвы, когда армия наша отступала, все это сжималось, прижималось к Волге. Казалось бы, подождите какое-то время… Тем не менее, эта проблема тоже признавалась очень важной. И вот это постановление Госкомитета было принято в конце октября 42 года.Но меня еще там один момент удивил. Первый пункт по реализации выдался с интервалом в несколько дней. А именно – по доставке оборудования из блокадного Ленинграда в Казань. То есть, понимаете, какие-то вещи были мгновенного практически действия. Какие-то, о решении вопроса, возможно создать оружие или нет, были отложены на полгода. Но ответ в итоге был положительный. И данные нашей разведки сыграли роль. И наличие квалифицированной группы физиков-ядерщиков, которые смогли во всем этом деле разобраться. Потому что, если бы не было вот этой всей истории довоенной, то, знаете, китайская грамота: читаешь там эти донесения, а что из них – реально правда, трудно было понять.
Но Игорь Васильевич со своими коллегами во всем этом детально разбирались и более-менее, как мне представляется, адекватно информировали наше правительство и Госкомитет о реальной… Как бы реальных сроках создания такого сорта оружия.
В.Рыжков
―
И, судя по всему, к 45 году, к окончанию войны уже довольно приличный задел был сделан.
А.Забродский
―
Да… Кстати, вот я хотел сказать, я вижу, у нас просто время кончается. Мы с вами в начале выяснили, что часть Физтеха была эвакуирована в Казань. Я буквально о двух работах с Казанской группой скажу. Одна была весьма востребована уже накануне Курской битвы, наша броневая лаборатория, которой, к сожалению, не повезло. Скоро сменяли друг друга заведующие, руководители. Вот даже Игорь Васильевич Курчатов руководил этой лабораторией. Они решали задачи упрочнения танковой брони. Значит, с появлением в немецкой армии фаустпатронов, наши танки с достаточно тонкой броней были весьма уязвимы. И возникла идея начать срабатывать эту кумулятивную струю еще до того, как снаряд попадает в броню. То есть, ставить преграду. И вот появился такой термин – экранированные танки. И, кстати, сейчас вы в горячих НРЗБ увидите такого сорта на плоскостях, там типа болванок, типа кирпичей, большие такие фрагменты… Они примерно такую же функцию играют. И есть воспоминания заместителя командующего бронетанковыми войсками о том, что в мае 43, еще за 2-3 месяца до Курска, о ночном звонке Сталина, который был взбешен…И параллельно делались приборы ночного вождения. Этим занимался будущий академик Арцимович. И он был взбешен тем, что один из двух танков, на котором были приборы ночного вождения, он был захвачен немцами. Устроил там нагоняй, что без его разрешения такую сверхсекретную технику нельзя никуда выпускать. Тем более, на носу была эта битва…
В.Рыжков
―
Правильно я понимаю, что это – то, что приборами ночного видения сейчас называется?
А.Забродский
―
Да, совершенно верно. И заодно спросил: а что с полком экранированных танков? «Тоже без моего разрешения никуда не выпускать». Так вот мы узнали, что к этому времени, в мае, уже был готов полк таких экранированных танков.И еще одна проблема, которая НРЗБ раньше. Началась война, и стали гореть бензобаки наших самолетов. Это была просто бочка железная, и осколочек или пуля – и все, струйка, она вспыхивает. Авиационного бензина. И вот это были сделаны уже бронированные бензобаки. Для самолетов… Не было денег, средств, чтобы все оборудовать. Но те, которые летали низко – штурмовики и пикирующие бомбардировщики. Вот для них были сделаны бронированные бензобаки, но внутри они еще были резиной, так сказать, укреплены. Это было типа современной покрышки в автомобиле. То есть, дырки есть, а еще не вытекает.
Кстати, резину спроектировал Анатолий Петрович Александров. Он, кстати, 27 июля защитил диссертацию. Уже война началась. Докторскую. По этому поводу.
И еще одна тема там. В святи с развитием партизанской, диверсионной деятельности встал вопрос, как же там обеспечить питание этих партизанских радиостанций, поскольку не было там батареек. То, что есть в любом магазине, тогда не было вообще. И вот Абрам Федорович предложил использовать термоэлектричество. Были сделаны термоэлектрические генераторы, два спая, на разности температур этих спаев делается НРЗБ, и один конец был в котелке, а второй в костре, и называлось это «партизанский котелок», который давал в итоге электричество для питания партизанских радиостанций.
Но, кстати, с окончанием войны и партизанского движения завод, который производил в большом количестве эти генераторы, не закрыли. В нашей стране с вами, как мы знаем, много регионов, где нет постоянного электричества. И в эти удаленные регионы в течение многих лет шли эти термоэлектрические генераторы, которые обеспечивали там работу радиотехники, связь со всей страной. Были востребованы.
В.Дымарский
―
Спасибо огромное, Андрей Георгиевич, нам нужно уже понемножку завершать нашу программу. Это была программа «Цена Победы», Андрей Георгиевич Забродский, до встречи и всего доброго.
А.Забродский
―
Всего хорошего, до свидания.
В.Рыжков
―
Спасибо большое.