Михаил Веллер - Особое мнение - 2009-09-11

С. БУНТМАН: Добрый вечер. В эфире программа «Особое мнение». Тут меня спрашивает студент из Швейцарии – обещали Радзиховского. Будет, только в 19 часов. Разница со Швейцарией в два часа. У вас будет 17, а у нас 19. А сейчас 17, а у вас 15. Поэтому у нас сейчас вовсе даже Михаил Веллер. Миша, добрый вечер.

М. ВЕЛЛЕР: Добрый вечер. У нас сейчас 15, 17 или 19? Ты меня запутал.

С. БУНТМАН: По московскому времени 17:08, по среднеевропейскому 15 часов. Когда у нас будет 19, у них будет 17. Правильно я говорю?

М. ВЕЛЛЕР: Видимо, да. Интересная страна Швейцар Ия.

С. БУНТМАН: Интересная. Замечательная совершенно. Знаешь, как они сказали? Мы такие люди странные, почему они не хотят в ЕС, они говорили. «Мы сидим внутри эментальского сыра и через дырочки смотрим на мир».

М. ВЕЛЛЕР: Совершенно справедливо. Если учесть, что этот сыр стоит на сейфе с золотом, где тикают сплошные часы, если бы я был в Швейцарии, я просто колючей проволокой бы отгородился от ЕС.

С. БУНТМАН: Там всё дорого зато. Ну, я потом тебе расскажу. Там всё так дорого! Но здорово.

М. ВЕЛЛЕР: Они могут выезжать туда покупать, и быстро возвращаться обратно.

С. БУНТМАН: Хорошо. Они в шенгене, теперь стало легче ездить. Так, лето кончается, про путешествия мы будем говорить в специальной передаче. А сейчас о страшном. Дмитрий Анатольевич Медведев выдвинул несколько предложений, касающихся алкоголя. Среди них малоалкогольные напитки, читай – пиво, необходимо разливать в стандартную тару 0,33 л. Ты когда-нибудь видел мерзавчики с пивом? Я нет.

М. ВЕЛЛЕР: 0,33 л пива?

С. БУНТМАН: Да.

М. ВЕЛЛЕР: Да, я видел. При советской власти пиво «Рижское», как правило, упаковывалось в бутылочки 0,33.

С. БУНТМАН: Нет, а стограммовые мерзавчики пива ты видел?

М. ВЕЛЛЕР: Пока нет. А мысль хорошая.

С. БУНТМАН: Таинственная такая фраза была, что сейчас пиво разливается в тару от 0,1 до 5 литров. То есть, от мерзавчика до пятилитровой бутылки. Это для того, чтобы меньше употребляли, наверное. Как ты к этому относишься?

М. ВЕЛЛЕР: Инициатива в России всегда носит непредсказуемый характер, и часто заслуживает лучшего применения. Я думаю, что если пиво начинать разливать в бутылочки по 0,05 и процесс сидения в пивном баре будет напоминать кормление Гулливера лилипутами.

С. БУНТМАН: Помнишь, с бочкой в руке он?

М. ВЕЛЛЕР: Да, да, да. Я полагаю, что драгоценные мозги власти должны быть ориентированы на несколько более важные и значимые проблемы, чем расфасовка пива.

С. БУНТМАН: Недооцениваешь. Народ пьёт и спивается.

М. ВЕЛЛЕР: Народ спивается потому что тара неправильная или, может быть, есть другие причины? Вот скажите, водка разливается по 0,5. Если её будут разливать по 0,25 исключительно, я не говорю про новые 0,7 л. То вряд ли от этого народ будет меньше пить, потому что у народа не встаёт проблемы – в бутылке осталось. У народа есть проблема – куда сгонять и добавить.

С. БУНТМАН: Представляешь, сколько раз придётся бегать! Лень будет, если одни мерзавчики будут.

М. ВЕЛЛЕР: Если не более одного мерзавчика в одни руки, то мы возвращаемся к ситуации 1985 года, которую я видел более изнутри, чем швейцарцы Европу изнутри сыра. Я в это время с археологами был на острове Березань. В рамках сухого закона пили ежедневно. Вино и пиво привозили шаландой. Вместо флага висели красные трусы начальника экспедиции. Такого я не видел никогда. Вот с этого и пошло крушение Советского Союза. Не надо трогать потребление народом алкоголя.

С. БУНТМАН: А может это цель как раз, так реформу провести?

М. ВЕЛЛЕР: Его надо регулировать в мягких пределах. Дайте работу. Дайте заработок. Наказывайте за безобразие в пьяном виде. И так далее. А вот эта регулировка, это всё равно что, давайте все будем лучше завязывать шнурки, и тогда люди не будут падать под автомобили. Это несерьёзно, на мой взгляд. Мне это представляется подменой деятельности, суетой.

С. БУНТМАН: А представляешь, если будет что-нибудь подобное 1985 году! Какой у нас таксомоторный бизнес разовьётся!

М. ВЕЛЛЕР: Да, я помню эти прекрасные истории! Я думаю, что уже не разовьётся, я думаю, что джинна засунуть обратно в бутылку 0,33 не удастся.

С. БУНТМАН: Джинн – ты имеешь в виду дяденьку, который выполняет желания?

М. ВЕЛЛЕР: С двумя «н», который выходит из-под контроля и начинает исполнять то, о чём его вовсе не просили.

С. БУНТМАН: У нас Михаил Веллер в эфире, в радио и телевизионном, и ещё у нас идёт веб-трансляция, которой вы уже широко пользуетесь, но можно пользоваться ещё шире, если вы зайдёте на наш сайт и на первой странице кликните… там должны быть наши физиономии.

М. ВЕЛЛЕР: На самом деле иногда берёт зло! Десятки лет продолжаются разговоры, что нечего людей сажать в такие изоляторы таких камер никакая царская Россия никогда не видела, за преступления, которые не нужны. Идут бесконечные разговоры о том, что усыновление превратилось в бюрократию, за которую виновных повесить по алфавиту! И так далее. Вместо этого власть занимается вопросами расфасовки пива. По-моему, это издёвка над здравым смыслом.

С. БУНТМАН: Кстати, алфАвит или алфавИт?

М. ВЕЛЛЕР: Нас в школе учили говорить алфавИт. А вообще, я пока не знаю. Мне выпало счастье учиться русскому языку у человека, который более четверти века заведовал кафедрой русского языка Ленинградского Университета, филфака, доктора наук профессора Колесова Владимира Викторовича, которым нам, в 18 лет первокурсникам, прививал начало интеллигентности в языке, которая у некоторых оставалась на всю жизнь. Анекдот любимый лингвистов того времени. Академика Будагова спрашивают, как надо говорить «киломЕтр» или «килОметр»? Он говорит, что когда гостит у родителей на Урале, они железнодорожники, он говорит «килОметр», иначе друзья родителей будут говорить: «О! У Будаговых-то сынок зазнался в Ленинграде». А когда он сидит на заседании АН, он говорит «киломЕтр», иначе академик Виноградов будет морщиться.

Это к тому, что словарь даёт рекомендуемую норму. А это желание так или никак, оно идёт не от большой интеллигентности в языке.

С. БУНТМАН: Я страшно любил словарь Аванесова Орфоэпический, который последний раз в 90-х годах выходил, может переиздавали.

М. ВЕЛЛЕР: Разумный словарь.

С. БУНТМАН: Знаешь, чем он был хорош? Там была градация всегда. И градация, и ситуативная, что у нас просторечное, что у нас устарелое, что так, так, так можно в тех же самых твоих будаговских обстоятельствах. Как здесь Василий Уткин отстаивал профессиональное произношение «форвардА». Они здесь издевались над появлением этих словарей. Многие слушатели будут рады, но меня просто всего перекорёжит, если я буду говорить «кофе» среднего рода.

М. ВЕЛЛЕР: Ты знаешь, что интересно. Это анекдот старинный. Кафе в Союзе писателей…

С. БУНТМАН: «Один кофе и один булочка»?

М. ВЕЛЛЕР: Совершенно верно. Всю жизнь я полагал, что кофе исключительно мужского рода, до тех пор, пока кофе среднего рода ни встретил у Набокова, который сравнительно неплохо знал русский язык. В те времена, когда Набоков был в России до революции, употребление кофе в среднем роде допускалось. Рекомендуемая норма – хочешь быть сильно интеллигентным – говори он, если тебе наплевать – говори оно. Это не так важно, как некоторые другие очаровательные вещи, типа «брачащиеся».

С. БУНТМАН: Кто-кто?

М. ВЕЛЛЕР: Брачащиеся.

С. БУНТМАН: А это кто такие? Кто эти…

М. ВЕЛЛЕР: Подожди. Было, конечно, довольно идиотское слово «брачующиеся».

С. БУНТМАН: Чудесное слово!

М. ВЕЛЛЕР: Над ним издевались ещё Ильф и Петров. Но в языке есть такой закон, что так принято, так говорят. Вот вышел же словарь под общим руководством Ирины Резниченко. Я не знаю, кто такая Ирина Резниченко. Нет, я прочитал биографию, трудовой путь славный к вершинам. Мне это напоминает – пока Цилю не пустят на карнавал, я на работу ни ногой. Кстати, о Луисе Корвалане. Что это за бред сивой кобылы в лунную ночь? И самое главное, зачем? И сколько раз можно по одним и тем же граблям?

Я помню, как включаешь «ящик», и там лингвистка, дама-лингвист, лингвист женского рода, говорит, лопаясь от уважения к себе: «Наш словарь давал исключительно норму «подрОстковый велосипед», но поскольку все говорят «подросткОвый», мы пошли навстречу населению и норму «подросткОвый» тоже допустили. Она умирает от уважения к своим познаниям. Она думает, что она определяет норму русского языка. В этой птичьей голове, на которой помещается только причёска, внедрена в середину эта самая мысль. Я не могу слышать. Это вошло в словарь для дикторов, слово «вАловый», я не могу слышать слово «шестицилиндровый», шестицилиндровый типаж с шестью джентльменами в цилиндрах. Мы не говорим «шестнадцатикилогрАммовая гиря» или «десятикиломЕтровая дистанция», или «десятисантимЕтровый червяк» и тому подобное. Что это за бредятина, наконец? Фонема имеет семантическую нагрузку. Простите, не все слушатели лингвисты, не все поймут. Это к тому, что когда меняешь ударение, меняется смысловая нагрузка части слова. А язык этого не любит.

Когда велели говорить «одноврЕменно», вся страна говорила весь ХХ век «одновремЕнно», ты смотришь старые кинофильмы, а уж там цензура была – будьте-нате! Ты смотришь записи спектаклей лучших театров. Нет! Все говорили «одновремЕнно» и все говорили, сейчас вылетело от злости второе слово. Как только они стали говорить «одноврЕменно» и «обеспЕченье», так в метро стали говорить «обнарУживание», а умные офицеры стали норовить говорить «окрУжение», и вдруг стали говорить «облЕгчить». Когда вышел Горбачёв и сказал в 1985 году, что надо облЕгчить, то страна весело посмеялась.

Потому что существует же закон аналогий в языке. Хорошо бы принять закон, по которому те изменения, которые предлагают внеси, они вносятся на всенародное обсуждение.

С. БУНТМАН: ОбеспЕченье лечения печени, да?

М. ВЕЛЛЕР: Это хорошая мысль. Не надо путать обеспечение и обеспечивание, хотя оно редко употребимо. Потому что –ение и –ивание – это разные суфиксные конструкции. Я думаю, что эти люди на самом деле малограмотны, по большому счёту. Но поскольку жить и работать как-то надо, они устраивают это всё на наши головы. Когда я вижу директора Института мозга, академика, старого петербургского интеллигента, который говорит, разумеется «мышлЕние», какой идиот сказал, что нужно говорить «мЫшление»?

С. БУНТМАН: Не знаю, я такого идиота не слышал.

М. ВЕЛЛЕР: Вот видишь, хоть ты работаешь на радио, а иногда я слышу больше. Так что я думаю, что со словарями – это чистое наказание. Таким образом делаются маленькие шаги в карьерке, получаются маленькие грантики, а по идее должен быть словарь спорных, трудных ударений. Он тоненький, в нём будет всего-то сотня-другая-третья слов, который будет выходить отдельно, где будет норма, я знаю, общепринятая, архаичная и рекомендуемая словарниками. Но ни одна из них не должна внедряться в приказном порядке. Вот когда я вижу, диктор же в чём-то подневольный человек. Когда вы внедрили новый словарь для дикторов, говорить исключительно так – и зелёным фломастером. И они лудят на всю страну «обеспЕчивание» и «мЫшление».

Ну, ребята, я не знаю. Мы должны перестать обращать внимание. Я готов лет на десять закрыть просто Институт русского языка и словарный кабинет, в частности. А через 10 лет набрать новых людей по конкурсу.

С. БУНТМАН: Ну, ты какой-то экстремист, всё-таки.

М. ВЕЛЛЕР: Нет. Я стремлюсь экономить. У нас кризис.

С. БУНТМАН: Ты знаешь, насчёт экстремизма и слов. Сейчас распространились всевозможные лингвистические экспертизы, и этот закон резиновый об экстремизме, в него всё входит. И вот не далее, как вчера или что-то вообще, часами это измеряется ещё время прошедшее после заключения экспертизы, что свободу не дают, свободу берут, признано экстремистским. Местная ФСБ или местное УФСБ, Управление. А ФСБ – это она.

М. ВЕЛЛЕР: Что же сделала она?

С. БУНТМАН: Она ещё признала, что это вообще организация тамошняя, комитет по правам человека вообще инспирирован директивой Даллеса от 1948 года.

М. ВЕЛЛЕР: Когда УСС собирались преобразовывались в ЦРУ. И Берия приколачивает портрет Пушкина, потому что он сказал: «Души прекрасные порывы». И у Эренбурга есть такие стихи: «Свободу не подарят, свободу надо взять». Видимо, стихи экстремистские, они как-то про испанскую лавочку или проскочили даже в сталинском Советском Союзе. Экстремистского есть на самом деле очень много. Меня начали бить однажды дружинники в 1967 году, когда я был студентом.

Это был праздник проводов белых ночей, который был менее формализован, гораздо менее шумен, красив и общ, чем сейчас. Там была такая площадочка на набережной Невы, туда взбирались стихи читать. Студенты, выпили чуть-чуть, но всё пристойно. Я тоже полез читать стихи. Я полез и стал читать Сашу Чёрного. Дружинники не знали Сашу Чёрного, но зная, что стихи «Наши предки лезли в клети и шептали там ни раз: «Туго, братцы…» и так далее. «Дети выросли и эти лезли в клети в грозный час», они сочли, что стихи гнусные, глумливые, анисоветские. И не дали мне дочитать последнее четверостишье. Так что что там ФСБ в самом деле…

С. БУНТМАН: Да… При этом не так давно было объявлено, что вполне возможно, те молодые люди, которые избивали и убивали другого молодого человека, оказавшегося по несчастью не той национальности для них, что их крики «Россия для русских» и «Бей хачей», могли носить элементы иронии. И ничего агрессивного в себе, а так же ксенофобского не заключало. Это в вашем замечательном городе Санкт-Петербурге, ранее Ленинграде.

М. ВЕЛЛЕР: Вопросы языковой иронии и совершенно отдельное течение. Но наша правоохранительная практика, при этой фразе тут же слёзы начинают течь из камней, из стен, из скал. И когда дан приказ, надо же приказ выполнять. Кстати, хачЕй или хАчей? Я считаю, что нельзя говорить «мощЕй», потому что в слове «мощи» никуда ударение не уходит, в отличие от ряда других. Мне трудно прокомментировать это сообщение, потому что в сущности это мне напоминает другую историю, что-то сегодня много историй я рассказываю, когда Олег Трояновский, будучи представителем Советского Союза в ООН, объяснял, что ввод советский войск в Афганистан – это ограниченный контингент в рамках общей мирной помощи на короткое время по призыву законного афганского правительства.

Когда он повторял это пятый раз, то французский представитель, не выдержав, завопил: «Господа! Вам не кажется, что г-н Трояновский издевается над нашими умственными способностями?» Вот эти ребята в судах издеваются над нашими умственными способностями. Вероятно им это доставляет удовольствие.

С. БУНТМАН: Здесь разные истории были, правы коллеги, когда Плющев с Венедиктовым сегодня утром говорили. Эта экспертиза насчёт того, что свободу не дают, свободу берут – экстремистская. Это ясное дело, гэбистские штучки. А экспертиза эта страшноватая, что нет никакой ксенофобии и ненависти национальной в том, что «бей хачей» и «Россия для русских», то там просто люди испугались. Дело в том, что на тех, кто производит экспертизы в таких случаях, как ксенофобские убийства, на них оказывается такое давление со стороны ксенофобски-экстремистской общественности в лице интеллектуальных мальчиков, что доходило до избиений и убийств.

М. ВЕЛЛЕР: Легко можно допустить. Тема охраны свидетелей, членов суда, экспертов и прочее, это совершенно отдельная тема, потому что закон практически им не гарантирует никакой защиты. Что есть, то есть.

С. БУНТМАН: Мда… Михаил Веллер. Мы сейчас прервёмся через некоторое время. Я задам один вопрос ,а потом мы его разовьём . Скажи, пожалуйста, ты доволен. Что ещё одна страна признала Абхазию и Южную Осетию?

М. ВЕЛЛЕР: Это амбивалентные чувства, когда ваша тёща падает в вашем автомобиле.

С. БУНТМАН: Сегодня Веллер совершенно ненормативно изъясняется. Что такое амбивалентные чувства?

М. ВЕЛЛЕР: С одной стороны я полагаю и всегда полагал, что Абхазия и Осетия должны входить в состав Российской Федерации самым нормальным образом, а все остальные могут это признавать или не признавать, провались они все пропадом. Признали – и слава богу. Но то, что вторая страна, которая признала, Венесуэла, под предводительством Уго Чавеса, вот это мне немного неприятно. Вот если бы признала какая-нибудь солидная страна, а лучше много…

С. БУНТМАН: А чем тебе… Нефтяная, прекрасная, антиамериканская страна Венесуэла не нравится?

М. ВЕЛЛЕР: Белые люди… простите меня, ради бога, это не расизм, честное слово.

С. БУНТМАН: Это ирония.

М. ВЕЛЛЕР: …дали индейцам грамоту, цивилизацию, возможность дослужиться до полковника десантных войск и даже стать президентом. И после этого начинаются эти беганья в красных рубашках по всем экстремистам на свете. Я не знаю, зачем нам такой союзник, с Фиделем много лет мы уже дружили и что из этого вышло? Лучше бы Чавес держался от нас в стороне.

С. БУНТМАН: Михаил Веллер. Мы прерываемся. Через три минуты вернёмся.

НОВОСТИ

С. БУНТМАН: В «Особом мнении» Михаил Веллер, ведёт программу Сергей Бунтман. Сегодня 11 сентября и очередной раз все вспоминают о событиях 2001 года, о теракте. Я как-то всякий раз, заглядывая в Интернет 11 сентября, думаю, будет ли новая теория о том, как американцы сами себя взорвали?

М. ВЕЛЛЕР: Ну, если есть новые теории о том, как польские офицеры в Катыни сами себя перестреляли, то теории будут, разумеется, любые. Я помню, каковы были теории в советских газетах когда-то, это было замечательно! Газет никогда не читал, но иногда разворачивал картошку, и там было что-нибудь написано. Должен сказать по этому поводу, что все эти годы я глубоко скорблю, что не было принято решение восстановить «близнецы» в том же виде, добавив из принципа один этаж, пересмотрев, осовременев, ещё более укрепив конструкцию, оставить эту новую башню.

Потому что снесение этих двух башен, разумеется, трактуется радикально-террористическим миром, как победа.

С. БУНТМАН: Скажи мне, пожалуйста, какие другие последствия? У меня много соображений насчёт побед мирового терроризма и как раз что именно терроризм победил, вторгнувшись в нашу повседневную жизнь. Все антитеррористические меры, включая жидкости в самолёте. Что это победы терроризма на самом деле.

М. ВЕЛЛЕР: Да, это победы.

С. БУНТМАН: И когда Обама сказал, это конечно правильный вектор, когда Обама сказал в своей инаугурационной речи, что когда нам предлагают выбирать между свободой и безопасностью, это лукавый выбор.

М. ВЕЛЛЕР: Он прав. В данном случае это правильная фраза, не знаю, сам сказал или написал ему кто.

С. БУНТМАН: Ну, написали хорошо, прочёл с выражением, так что убедительно было. Какие ещё последствия есть 11 сентября? И может быть мы пре увеличиваем, может быть преуменьшаем значение этого события?

М. ВЕЛЛЕР: Да нет, наверное, не преувеличиваем. Дело в том, что все всегда знали, разумные люди и сейчас понимают, что бороться надо не со следствием, а с причиной. Не с отдельным микробом, а с возбудителем болезни. Лечить надо не прыщик, а ту причину в организме, по которой прыщик появляется. Поэтому бороться надо не с террористами, которые есть только следствие, конечное острие процесса, а с тем, что порождает терроризм.

С. БУНТМАН: А что порождает терроризм?

М. ВЕЛЛЕР: А вот об этом совершенно получается не принято говорить. Потому что, возможно, кто-то обвинит меня в повторении известной книги Хантингтона «Столкновение цивилизаций», но Хантингтон не более чем внятно сформулировал элементарную вещь. Государство – это система. А любая система может быть уподоблена куску теста, который пока дрожжи размножаются, оно расширяется, а потом сужается, и вроде бы и причины никакой нет, а завод у дрожжей вышел.

Так вот, у белой цивилизации завод в общем вышел. Идёт передел мира. И возмущение товарищей из ряда стран вызывает то, что какого лешего! Мы пользуемся всем, что сделано в поганом неверном мире. Вся наука, вся техника, все бытовые аппараты. Муаммар Каддафи, конечно, жил в шатре. Но посмотрите на оружие, на технику, на всё на свете! Ну, кому нужен этот шатёр? Пусть он выбьет себе передний зуб и покрасит его сажей, если это принято по какому-то обряду. Это всё дешёвая декорация. Это всё, что вызывает возмущение части исламской цивилизации.

Вот она менее значимая. Речь идёт о смене цивилизаций. О смене цивилизационных векторов. А террористы – это тот самый передовой отряд, как брызги, выстреливают. Возьмите террористов в 19 веке, «Русские нигилисты», «Земля и воля», далее «Народная воля, чёрный передел» и так далее. Чего они хотели? Они хотели передела страны в принципе. Террористы – это единичные выбрызги из той силы, которая хочет передела мира в принципе. Если не допускать передела мира, то, во-первых, если было доказано, что самолёт над Шотландией взорвали ребята, которые базировались на Ливию, то Муаммара Каддафи, очевидно, давно не должно было быть на свете.

Ливия должна была быть пройдена, полковник Каддафи должен быть ликвидирован там, где его застали, выбив предварительно показания. Должно быть посажено своё управляемое правительство. И на этом разговор будет окончен на сколько-то десятилетий. Вместо этого белый мир только и ждёт, пока лидер государства, которое считается так, поддерживает террористов, сделает приятное заявление. Вот Ясеру Арафату, который презирал этих белых идиотов, глупых, продажных, достаточно было Арафату сделать заявление, что я осуждаю и больше не буду, и все были удовлетворены.

Достаточно Каддафи, который решил подумать о своей стране, её экономическом развитии, сделать заявление, что вообще-то он уже хороший, и вот уже Саркози с ним обнимается. Что хочет Ахмадинежад? Если Ахмадинежад в один прекрасный день внушит соплеменникам, что теперь, ребята, мы делаем манёвр, то, что я скажу – не верьте, это я скажу для неверных, и заявит, что они не будут делать никакую бомбу, что они с открытыми объятиями, что они демократия, Америка, большая любовь. И всем дать по джинсам и право голоса… Мгновенно Ирану дадут всё. Хотя на самом деле он останется точно тот же самый.

Потому что ещё одна ужасная вещь. В России принято ругать российскую бюрократию. Естественно, какое нам дело до английской! Но во всём белом мире эта бюрократия превратилась в нечто совершенно страшное. Мне доводилось разговаривать с Элвином Тоффлером, когда он говорил, чтобы в Америке провести хайвей через пространство, нужно потратить 7 лет на согласование разнообразных бумажек. И что бюрократия совершенно безумная и ждут годами.

С. БУНТМАН: Это скорее не из-за бюрократии, а согласование с природой, с теми, кто там живёт.

М. ВЕЛЛЕР: Можно сказать и так. Всё равно нужно привезти визы. Наверху стоят люди, которые шикарно устроились. Они ездят по всему миру, живут в хороших отелях, сидят на заседаниях, потом они гуляют по городу, заглядывают в бары, ездят на экскурсии, а в сущности они ничего не делают. Эти люди сегодня являются протокольным руководством белых стран. И вот эти люди и будут в результате сковырнуты как бы ни вместе со всей этой цивилизацией. Нужно немножечко иногда вертеть колесо истории чуть-чуть обратно. Не нужно пытаться насадить демократию там, где её быть не может по определению, как, например, в Ираке.

С. БУНТМАН: Но по твоей логике Саддама грохнули правильно.

М. ВЕЛЛЕР: Саддама, может быть, и правильно. Потому что кроме крови на руках, там было огромное количество. О чём говорить! Другое дело, что после этого должно быть, простите меня за политический цинизм, сажаться подготовленное правительство, которое медленно, пока стоят оккупационные войска, поводило бы демократические реформы в допустимых, разумных, допускаемых традицией пределах, постепенно отпуская гайки для того, чтобы не вызывать неизбежную Гражданскую войну в стране. Нет, это было сделано.

Таким образом, терроризм – это та самая смена цивилизаций, а на краях летят крошки. Вот когда движутся тектонические плиты, и когда напряжение превышает их прочность, то образуется землетрясение, извержение вулканов и т.д. Я думаю, что нельзя ставить права личности выше прав народа и страны, нельзя заявлять, что можно делать всё на свете. Это всё явление совершенно одного порядка, потому что происходит энтропия, размывание, оседание как снежного сугроба, белой цивилизации. А люди психологически этого не хотят.

Если в начале нашей эры христианство потому победило во всём римском мире, что оно давало жёсткий императив поведения. Оно давало системообразующие ценности, все должны так, и никто не должен иначе. То сейчас всё белое общество заявляет: «Нет , нет , нет, можно всё, что угодно». А ислам заявляет: «Ничего подобного. Вот так надо, а так не надо». И это очень серьёзное и жестокое преимущество. Терроризм, повторяю, те крошки, те искры, которые высекаются на линии соприкосновения.

С. БУНТМАН: Ну что же… Вот о чём рассказал Михаил Веллер 11 сентября, только уже 2009 года.

М. ВЕЛЛЕР: Два слова я могу добавить?

С. БУНТМАН: Да, только два.

М. ВЕЛЛЕР: Если бы в Америке жили те ребята, которые были 200 лет назад, ничего бы не было. Потому что этих террористов порвали бы на куски, у каждого мужчины, который сидел в самолёте, было бы чувство чести, потому что никто бы не позволил помыкать собой, как скотом. А в наше время нет.

С. БУНТМАН: Михаил Веллер. Это было «Особое мнение». Ну что ж, всего доброго.