Михаил Барщевский - Особое мнение - 2009-03-17

А.ГРЕБНЕВА: Здравствуйте, это программа «Особое мнение». Меня зовут Алина Гребнева. Напротив меня в студии Михаил Барщевский. Здравствуйте.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Здравствуйте.

А.ГРЕБНЕВА: Начнем с дела, наверное, можно даже сказать скандального, которое разворачивается вокруг сержанта Александра Глухова, который сбежал, как выясняется, в Грузию. Сегодня главный военный прокурор Сергей Фридинский заявил, что в отношении сержанта возбуждено уголовное дело о дезертирстве, и Россия будет требовать его выдачи. Вообще, хотелось бы, чтобы вы прокомментировали. Какая-то странная ситуация – сначала мы говорили, что нет, это грузинские спецслужбы его вывезли, похитили, требовали его вернуть, потом признали, что да, вроде он сам ушел, но сказали: «ничего, парень, возвращайся, ничего с тобой не будет в России», теперь вот дело о дезертирстве.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Но это же не Фридинский говорил, что его похитили, правда?

А.ГРЕБНЕВА: Нет, не Фридинский.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Ну вот. Выбирайте, кому вы больше верите – тому, кто говорил, что его похитили, или Фридинскому, который говорит, что он сбежал сам и он дезертир.

А.ГРЕБНЕВА: А почему господин Фридинский так долго думал? Я напомню, что сообщения о том, что Глухов покинул часть, появились еще в конце января, а уже март.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Я думаю, что прокуратура, как ей и положено, очень скрупулезно и тщательно проверяла факты, не веря слухам, и вот когда они разобрались и поняли, что он сам сбежал, что его никто не похитил… Два месяца – это даже быстро поняли. По-моему, все совершенно нормально. Правда, забавно.

А.ГРЕБНЕВА: Забавно. Юлия, домохозяйка из Литвы, все-таки не понимает, этот вопрос на сайте она задает: «Где юридическая логика всего этого?»

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет, с юридической логикой как раз все в порядке. Юридическая логика возникает не из сообщений СМИ о том, что его похитили, и не из заявлений пресс-служб, которые быстро отреагировали, сказав, что его похитили…

А.ГРЕБНЕВА: Пресс-службы Минобороны.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Ну неважно, они ж не юристы. А военная прокуратура – это все-таки уже юридическое действо. Поэтому юридически, по крайней мере до суда, мы будем исходить из того, что он сбежал, и, значит, он дезертир. Правда, в этой ситуации прокуратура должна провести проверку и выяснить, почему он сбежал.

А.ГРЕБНЕВА: Кстати, появились уже заявления правозащитных организаций, которые призывают проверить ту часть, откуда он сбежал.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Просто обязаны проверить. Если мне память не изменяет, есть приказ генпрокурора, какой-то документ есть о том, что в случаях дезертирства генпрокуратура обязана проверять и причины этого дезертирства – не было ли там дедовщины, не было чего-то, не недокармливали ли, то есть причины, по которым человек дезертировал. Одно дело, если дезертировал по политическим соображениям. Это, извините, попахивает изменой родине. А если это дезертирство, связанное с дедовщиной или голодом, или, насколько я помню по сообщениям СМИ, Глухов жаловался, что они чуть ли не в чистом поле в палатках там жили, то надо проверять, насколько эти причины были уважительные. Потому что одно дело – в палатке в чистом поле. Это, конечно, некомфортно, но это не угрожает жизни и здоровью. А другое дело – когда дедовщина или просто не кормили.

А.ГРЕБНЕВА: Но в любом случае, сам Александр Глухов пока что не собирается возвращаться в Россию отстаивать свои права…

М.БАРЩЕВСКИЙ: Вот я вообще не люблю, когда мы начинаем спекулировать по историям, по которым мы не знаем фактов. Вспомните хотя бы с мамой. Мама поехала, чтобы встретиться, потом она отказалась, потом он отказался… В общем, вы сами понимаете, что происходит?

А.ГРЕБНЕВА: Я не понимаю. Может, вы как юрист понимаете?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет, я могу прокомментировать действия Фридинского. Они совершенно выглядят логично. Если отбросить первые сообщения пресс-служб, что превращает ситуацию в некий анекдот, то действия Фридинского вполне логичны. А сама по себе эта история… Можно спекулировать на эту тему сколько угодно. Просто мы ничего не знаем. Мы реально ничего не знаем, что произошло.

А.ГРЕБНЕВА: Но будем надеяться, что военная прокуратура России все-таки разберется.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Будем надеяться, что Глухов не превратиться в заложника политических игр и человеку не сломают жизнь. Вот на что мы будем надеяться.

А.ГРЕБНЕВА: +7 985 970 4545 – это телефон для ваших смс-сообщений и смс-вопросов для Михаила Барщевского. Конституционный суд сегодня ограничил повторные налоговые проверки при наличии уже вступившего в силу служебного решения. Иск был подан омским предпринимателем, которому были выдвинуты многомиллионные претензии, суд часть из них признал незаконными, и потом вторые были проверки налоговые. Вот сейчас он победил.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Давайте я объясню, в чем суть дела. Потому что так, как сегодня с утра СМИ подают это решение Конституционного суда, получается, что оно совершенно на другую тему. Речь шла о чем? Закон предусматривал возможность в случае проведения первичной проверки – если потом состоялось решение суда по поводу этой первичной проверки, подтверждающей или не подтверждающей, то закон предусматривает возможность проверки вышестоящим налоговым органом деятельности нижестоящего налогового органа. В том смысле, что если вы, ребята, проиграли дело в суде, то умеете ли вы вообще проводить проверки? Может, вы лишние претензии предъявили необоснованные или чего-то не предъявили. То есть, короче говоря, коли вы проиграли дело в суде, то мы как вышестоящая налоговая инстанция должны проверить качество вашей работы. И речь шла о повторных проверках не налогоплательщика, а налогового органа. Для того, чтобы проверить квалификацию налогового органа, необходимо было еще раз провести проверку налогоплательщика. Иначе просто нельзя было понять, налоговый орган действовал квалифицированно или неквалифицированно, за взятку или не за взятку, вымогали взятку или не вымогали взятку. При этом в законе было сказано, что в случае этой повторной проверки налогоплательщика не могут применяться санкции. То есть если вдруг будет выявлена недоимка, ее можно взыскать, недоимку, а санкции – пени, штрафы – уже нельзя. То есть если первичная проверка прошла, то при вторичной пени и штрафы и все остальные санкции не взыскиваются. Вот такова была ситуация.

А.ГРЕБНЕВА: Что на выходе теперь предприниматели будут иметь?

М.БАРЩЕВСКИЙ: На выходе мы имеем следующее: первичная проверка прошла, предприниматель пошел в суд, выиграл дело, и даже в том случае, если вышестоящий налоговый орган, проверяя нижестоящий налоговый орган, который проиграл дело, выявит, что такой акт был подписан за взятку, ничего орган вышестоящий сделать не может. Поэтому по поводу этого решения Конституционного суда я бы таких восторгов не выказывал. Потому что – да, повторная проверка налогоплательщика стала невозможной уже не по каким основаниям. Но и раньше она была не так страшна, потому что речь шла только о недоимках. Кстати, повторную проверку тоже можно было в суде обжаловать. А вот налоговые органы оказались теперь фактически бесконтрольными, потому что как бы они в суде дело ни проиграли, вышестоящий налоговый орган проверить их может только так, поверхностно, без проверки их объекта.

А.ГРЕБНЕВА: Это что же, получается, упущение Конституционного суда?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Ну, я не смею так сказать. Я могу сказать другое: на практике это решение Конституционного суда будет палкой о двух концах как минимум.

А.ГРЕБНЕВА: Не связано второе дело Михаила Ходорковского с налоговыми претензиями – там речь идет о хищении нефти. Но мы следим и за этим процессом тоже. Сегодня, прямо в эти минуты идет заседание. Должно быть вынесено решение по ходатайствам стороны защиты, их было больше десяти подано, и я хотела бы обратить ваше внимание и внимание слушателей на следующее ходатайство. Адвокаты просили вернуть дело прокурору в связи с тем, что следователь не внес в список свидетелей лиц, которых планировала допросить в ходе процесса защита. В частности речь идет о министре финансов Алексее Кудрине, а также прокуроре Валерии Лахтине, который выступает уже прямо сейчас гособвинителем, то есть и на этом процессе тоже. Были ли такие прецеденты, что на стадии предварительных слушаний возвращали дело, чтобы внести корректировки по свидетелям?

М.БАРЩЕВСКИЙ: В принципе, это возможно. По закону это не исключено. Другое дело, что у суда, насколько я понимаю, есть возможность отклонить это ходатайство, не возвращать дело прокурору и вызвать этих свидетелей по собственной инициативе. Но вообще известно, что я не очень комментирую дело Юкоса. Но один комментарий общего плана я дам. Мои ощущения. У меня такое ощущение, что на выходе всей этой истории мы будем иметь в лице Ходорковского нашего российского Нельсона Манделу – уже никто не помнит, за что Мандела сидел, но это такой стал символ. Уже сегодня сторонникам Ходорковского совершенно все равно, что ему предъявляют, виновен он, не виновен, это неважно. Поскольку он против режима, а они тоже против режима, то Ходорковский – это уже Монделло. А противникам Ходорковского совершенно все равно, почему именно Ходорковский, почему не Иванов, Петров, Сидоров. Им совершенно все равно, насколько справедливо идет суд. Вот недавно мне кто-то напомнил в Живом Журнале, что Колесников перед первым процессом заранее объявил, какой срок будет у Ходорковского. Вот противников Ходорковского все это не смущает. Поскольку Ходорковский это олигарх, то сидеть ему и сидеть. То есть уже сутью никто не занимается. Это символ стал. Это как вера – кому нужны доказательства, что бог есть, а кому не нужны доказательства, что бог есть. Я не сравниваю Ходорковского с богом, естественно, но это вопрос веры – кто-то верит в святость Ходорковского, кто-то верит в его порочность, и вокруг этого все споры идут. Сути никто не знает, во-первых, а второе – никто даже не интересуется. Вот я слежу за тем, что говорят комментаторы в частности на «Эхо» по поводу Ходорковского – эмоций очень много, аллегорий, образов, политических прогнозов в связи с делом Ходорковского, по сути ни слова. И это понятно. Потому что мы ее не знаем.

А.ГРЕБНЕВА: Но на этом фоне как-то контрастирует само поведение Ходорковского и Лебедева. Они не бьются в истерике и не пытаются себе на иконы внести.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Я Лебедева не знал никогда, с Ходорковским я был знаком – мы встречались и общались в свое время. Он всегда очень сдержан, интеллигентен. То, что я, по крайней мере, могу засвидетельствовать. Правда, другое дело, что когда-нибудь я могу рассказать, что за этой сдержанностью и интеллигентностью стоит…

А.ГРЕБНЕВА: Когда же это может произойти?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Но не тогда, когда человек в тюрьме, уж точно. Но на процессе – и первом, и в заключении, и сейчас, – с моей точки зрения, Ходорковский и Лебедев ведут себя поведенчески чрезвычайно достойно и, если здесь подходит такой термин, интеллигентно. Сдержанно, интеллигентно и мужественно.

А.ГРЕБНЕВА: Может быть, если суммировать все, что вы только что сказали – что, с одной стороны, Ходорковский и Лебедев ведут себя спокойно, с другой стороны, все уже почти забыли, что им инкриминируется, все просто спекулируют на этой теме в ту или иную сторону, - может, пришло время для власти сверху как-то все прекратить раз и навсегда, чтобы эта тема уже была закрыта?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Я повторю то, что я сказал несколько эфиров назад – что в случае политического решения по этому делу будет либо мягкий приговор, либо оправдательный. А давать рекомендации власти я, наверное, не стану. Но если бы директором был бы я, то, наверное, я понимал, что сегодня процесс по делу Ходорковского, в нынешней ситуации, в нынешней конфигурации, он политически контрпродуктивен, я не говорю, юридически. Политически. Но другое дело, если мы скажем – «А давайте мы здесь примем политическое решение и дело прекратим, неважно, виноват ли он юридически, мы суду скажем, чтобы они прекратили, и все», то что произойдет? Первое – мы точно создадим прецедент, что суду можно сказать, как себя вести. Второе – уголовное дело будет решено согласно политической воле. Тогда следующее дело надо будет тоже решать согласно политической воле. И в следующий раз суду тоже надо будет давать указания, как себя вести.

А.ГРЕБНЕВА: Михаил, но можно же никому не рассказывать о том, что мы проявляем свою политическую волю и даем указания…

М.БАРЩЕВСКИЙ: Ну это уже ваш совет власти. К тому же, не надо забывать, что все тайное когда-то становится явным. Поэтому, да простят меня сторонники и противники Ходорковского, если мы хотим иметь судебную систему, более или менее нормально функционирующую, то будь то дело Ходорковского, Глухова или Пупкина, власть должна в принципе перестать вмешиваться в судебную деятельность – как со знаком плюс, так и со знаком минус. В принципе перестать вмешиваться. Нам давно пора осознать, что суд независим, реально независим. И вот в этой части Конституцию надо выполнять, если мы хотим иметь нормальное здоровое общество и государство.

А.ГРЕБНЕВА: Но вы как человек, который знает адвокатское, судебное сообщество изнутри, вы почувствовали – уже год с момента президентства Медведева прошел, он входил во власть под лозунгом «Долой правовой нигилизм», - что-то сдвинулось, что-то произошло?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Да. Только, понимаете, это подвижки, которые не очень заметны обывателю, не очень заметны постороннему глазу, но мне проще судить по таким вещам, какие судьи уходят…

А.ГРЕБНЕВА: Что, адвокаты стали больше выигрывать дел?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет, дело не в этом. Какие судьи уходят, какие судьи остаются. Персоналии. Те, кого я лично знаю. Вот действительно несколько нехороших судей ушло. Я могу судить по тому, как идет кампания по борьбе с коррупцией – спокойно, методично, от печки. Понимаете, не – «Ура! Да здравствует! Шашки наголо! Сейчас всех тут порубаем!» Очень интересные изменения законодательства происходят. Вроде бы фрагментарные. Уголовно-процессуального кодекса, арбитражного кодекса, налогового кодекса. То есть какие-то такие движения есть. Ну, плюс – я более или менее разобрался в характере Антона Александровича Иванова, председателя Высшего арбитражного суда, Лебедева-то я давно знаю, председателя Верховного суда. И это такие люди, с характером. Им не очень позвонишь, их не очень наклонишь не очень нагнешь. Поэтому в этом плане у меня позитивное настроение. Другое дело, что есть такая поговорка – тенденции важнее фактов. Вот если брать факты, то с фактами все не очень хорошо. Но если брать тенденции, то тенденция позитивная.

А.ГРЕБНЕВА: Просто до людей, к сожалению, не доходит. Вот Кирилл из Москвы просто восклицает и спрашивает: «Почему адвокатское сообщество молчит о тотальной коррумпированности российских судов?»

М.БАРЩЕВСКИЙ: А вот это я не знаю. Почему адвокатское сообщество молчит вообще по любому поводу, просто по любому поводу, я понять давно уже не могу.

А.ГРЕБНЕВА: Значит, так прижаты? Или сказать нечего?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Да нет, у меня есть свое понимание. Потому что адвокатское сообщество всегда, в советские еще времена, было таким, флагманом оппозиционности советскому режиму, таким оазисом демократичности по своей структуре, адвокатура была самой демократичной организацией, там было много вольнодумия. А последнее время адвокатское сообщество, именно как сообщество, не отдельные адвокаты, стало тихим. Они ведут себя, как наши бизнесмены – позволили нам жить, и спасибо вам, мы не жалуемся, все хорошо. Я не беру отдельных личностей, они всегда есть везде. Но как флагмана гражданского общества, хранителя традиций демократизма, к сожалению, адвокатское сообщество в этом ключе сегодня я не вижу.

А.ГРЕБНЕВА: А почему так происходит? Если людям все равно, граждане не идут в суд подавать иски, защищать свои права, потому что считают, что это бессмысленно по большей части, а изнутри…

М.БАРЩЕВСКИЙ: Они неправильно считают. Вот смотрите, сегодняшнее решение Конституционного суда мы обсудили со всех точек зрения, кроме одной – той, о которой вы сейчас сказали. Обычный предприниматель из Омска не побоялся судиться с Федеральной налоговой службой, Правительством РФ, администрацией президента, Госдумой и Советом Федерации. Пошел в Конституционный суд и выиграл дело. Вот если отбросить мое отношение к существу дела, у меня своя позиция, но Конституционный суд всегда прав, в данном случае я не прав, но я не прав со своей позиции, то по сути-то, смотрите, что произошло. Не только Страсбург, а вот Конституционный суд по налоговому хозяйственному делу принял решение против власти, чисто конкретно, как говорят в народе.

А.ГРЕБНЕВА: Но при этом вы сами же доказали, что будет сложнее эту власть контролировать потом.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет-нет, я ничего не доказывал, я высказал свою точку зрения. Я считаю, что присяжные всегда правы. Это мой тезис. Виноваты адвокаты или прокуроры, кто не сумел доказать свою позицию. Конституционный суд всегда прав. Вот тоже моя позиция. Другое дело – даже если я проиграл дело, я имею свою точку зрения, я ее не меняю в соответствии с решением Конституционного суда, точку зрения, но я исхожу из презумпции правоты Конституционного суда. Да, я не прав, но я придерживаюсь своей неправильной точки зрения. Но в данном случае не это важно. Важно, чтобы люди понимали – не надо бояться идти в суд. Чиновники знают, что вы боитесь идти в суд, поэтому делают с вами, что хотят. А вот нашелся предприниматель из Омска, пошел, и вперед. Я вам могу сказать, моя статистика – 80% дел заявителей в Конституционном суде решается в пользу заявителей. Заявителями в Конституционном суде в 99,9% случаях являются простые граждане. Не бойтесь судиться.

А.ГРЕБНЕВА: Но прежде чем попасть в сам Конституционный суд, надо пройти еще?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет.

А.ГРЕБНЕВА: Нет, не нужно? Сразу можно туда?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Да.

А.ГРЕБНЕВА: Потому что во многих случаях проблемы возникают как раз на уровне первых инстанций.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет, я не буду сейчас нашу передачу превращать в лекцию и пересказывать закон о Конституционном суде. В Конституционный суд обратиться несложно.

А.ГРЕБНЕВА: Можно сразу туда идти.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет, не сразу. В Конституционный суд имеет право обратиться гражданин, в отношении которого был применен закон. То есть если есть решение гражданского суда, арбитражного суда или приговор уголовного суда, вступивший в законную силу, то уже можно идти в Конституционный суд. Ровно, как и в Европейский. В Европейский можно идти, когда исчерпаны национальные средства защиты. То есть приговор или решение вступило в законную силу. То же самое в Конституционный суд. Поэтому это, поверьте мне, не проблема.

А.ГРЕБНЕВА: И раз уж вы упомянули Европейский суд, за оставшиеся несколько минут коротко – поинтересовались на сайте, что бывает с судьями, чьи приговоры были признаны несостоятельными в Страсбурге.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Неграмотный вопрос. Дело в том, что не бывает такого, чтобы приговор признали несостоятельным. Европейский суд никогда не пересматривает приговоры. Европейский суд говорит о том, что в данном случае, например, чересчур долго рассматривалось дело, чересчур долго человек находился в предварительном заключении, не те условия содержания. То есть он рассматривает вопросы по Декларации прав человека. Он не пересматривает судебные решения. Вот этого наши граждане не понимают. В Европейском суде, в отличие от Конституционного, нельзя обжаловать конкретное решение. В Конституционном суде можно, завуалировано, но отдельная техника. А Европейский суд просто не пересматривает. Он не говорит, что Россия против Иванова проиграла дело, потому что дело Иванова в суде рассмотрели неправильно. Вот такого практически не бывает.

А.ГРЕБНЕВА: Там речь идет о компенсациях.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Там речь идет о компенсациях за то-то и то-то, но там не бывает отмены решений, пересмотра решений.

А.ГРЕБНЕВА: Может, есть какая-то (хотя вряд ли, наверное, вы ее раскроете) негласная практика – советы в суде, что вот, в следующий раз рассматривай лучше, чтобы не подкопались?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Да я не думаю, что это связано с деятельностью Европейского суда. Такие решения летят уже на стадии надзора и в Верховном суде и в Высшем арбитражном. Другое дело – когда они летят, даже не в Европейском суде, они летят в наших судах, к сожалению, в этой ситуации весьма редко судья прекращают полномочия. Вот тут ответственность за ошибку, к сожалению, недостаточна, с моей точки зрения.

А.ГРЕБНЕВА: Это особое мнение Михаила Барщевского. Я призываю вас отправлять свои вопросы на +7 985 970 4545. Ну и, для затравки скажу вам, что после перерыва и новостей мы поговорим об иске, поданном в эстонский суд. Сын погибшего в боях за Таллинн капитана советской армии Брянцева требует установить памятный знак на месте захоронения его отца. То есть двухлетняя история о войне вокруг Бронзового Солдата и эстонских правозащитниках и антифашистах возвращается. Какие будут последствия, об этом поговорим после перерыва.

НОВОСТИ

А.ГРЕБНЕВА: Вторая часть программы «Особое мнение». Я – Алина Гребнева. Беседую с Михаилом Барщевским. Пообещала, что сейчас мы поговорим о возвращении, можно сказать, эстонского призрака Бронзового солдата. Сын капитана Советской армии Алексея Брянцева добивается установки памятного знака на прежнем месте захоронения праха его отца, то есть в центре Таллинна в районе Тынисмяги. Михаил, что это – действительно человек добивается исторической справедливости или опять какая-то политика лезет? Ну уже все, забыли. Память есть на кладбище.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Не знаю. Добивается ли он справедливости. Может быть, он искренне считает, что он добивается справедливости. Но мне кажется, что это такая рана, которую посыпают и посыпают солью. Кому-то это надо. По своей инициативе он это делает, по инициативе ли ура-патриотов наших, не знаю. Я в прошлом эфире высказал свое крайне негативное отношение к сносу памятника. При всем том, что я понимаю – да, Эстония самостоятельное государство, имеют право да… Но есть какие-то исторические вещи, которые политы кровью тем более. Ну не надо было трогать. Ну не надо было. С моей точки зрения. Эстонская власть может как угодно относиться к советскому периоду. Вряд ли они относятся к нему лучше, чем я. Но тем не менее, война с памятниками… Тем более, ладно бы памятник Ленину. Это еще понятно. Тем более Сталину. А памятник солдату… Ну солдат-то чем виноват? Я не думаю, что там установят памятную стелу…

А.ГРЕБНЕВА: А зачем тогда? Я думаю, этот сын тоже понимает, что ничего не восстановят.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Не знаю. Может быть, он считает, что это его долг перед памятью отца. Может быть. А может быть, он спровоцирован теми силами, которые крайне не хотят примирения между Эстонией и Россией. А может, это провокация, наоборот, эстонских спецслужб. Может, наших, а может, эстонских. Может, им нужна тема для отвлечения интересов. Смотрите, вот мы с вами уже сколько времени эфира «Эха Москвы» - не последнего радио в России – потратили на обсуждение, в общем, совершенно виртуальной проблемы. Потому что мы с вами ни слова не говорим ни о кризисе, ни о сегодняшнем выступлении Медведева по поводу военных опасностей, ни о…

А.ГРЕБНЕВА: Хотите, мы можем поговорить про ядерный щит?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Вот про ядерный щит… Про более актуальные вопросы…

А.ГРЕБНЕВА: Вот для вас важен этот ядерный зонтик?

М.БАРЩЕВСКИЙ: По крайней мере, меня ядерный зонтик касается больше, чем установка памятной стелы на месте… Правильно сказали – есть кладбище… Все, уже перенесли. Умерла так умерла, забыта тема. То есть я не предлагаю забыть. Я ее запомню. Если когда-нибудь ко мне обратится с какой-нибудь просьбой президент Эстонии, уже в то время гражданский человек, я ему откажу. Просто по-человечески откажу. Потому что он в свое время подписал указ о сносе этого памятника. Это мое личное дело. Может, и нашему МИДу это надо запомнить. И Кремлю надо запомнить. Но мы тратим огромное количество времени на тему, которая не самая актуальная. Вот, может, кто-то заинтересован в том, чтобы мы с вами это обсуждали.

А.ГРЕБНЕВА: Давайте не будем тратить зря наше время. Полина из Ханты-Мансийского автономного округа, из Югры, нам пишет на смс: «Прокомментируйте ситуацию с Вадимом Чарушевым. Не молчите». Я поясню для наших слушателей, что речь идет о питерском активисте – человек в интернете занимался оппозиционной деятельностью, было создано сообщество памяти Галины Старовойтовой, они считали себя продолжателями этого дела. Вадим так же, как говорят в СМИ, был антифашистом. Его в начале марта из отделения милиции, куда он попал неизвестно по какой причине, доставили в психиатрическую больницу. Был выездной суд прямо на территории этой больницы №6, и вот было вынесено решение о том, что он должен добровольно пройти лечение. Я вас не прошу конкретно эту ситуацию комментировать – вообще возможно такое, что будет человек идти по улице или где-то, его заберут и попросят добровольно лечиться от чего-то?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Да, может такое быть.

А.ГРЕБНЕВА: Как такое может быть?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Очень просто. Вот я вчера видел в интернете вопросы к эфиру или сегодня утром, и я посмотрел все, что есть в интернете по этому поводу (я не знал этой истории про Чарушева), и вы сейчас очень хорошо излагали всю историю. Но все умалчивают одно обстоятельство… «попал в милицию неизвестно по каким обстоятельствам»… Вот сейчас уже не про Чарушева. Представьте себе – идет человек по улице, вдруг начинает громко голосить, кричать, обливать себя бензином, подносить к себе спичку… куда его везут?

А.ГРЕБНЕВА: Туда и везут.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Дальше. Он подходит к магазину, начинает лбом биться о витрину, разбивает ее, кричит – «Ура! Долой царский режим!», например. Куда его везут?

А.ГРЕБНЕВА: Туда же и везут.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Так вот, это ответ на вопрос, может ли быть такое.

А.ГРЕБНЕВА: Да нет, в том-то все и дело, что мы не знаем всех обстоятельств.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Вот в том-то все и дело, что мы очень часто обсуждаем вопросы, когда мы не знаем обстоятельств. Я не верю в то, что Чарушева отправили в психбольницу в связи с его деятельностью в интернете. Потому что если посмотреть, что пишут на сайт «Эха Москвы» после эфира и до эфира, то, в общем, наши психиатрические больницы быстро переполнятся. Я не знаю ни одного случая, чтобы за деятельность в интернете, что бы там ни писали, отправляли в психбольницу. Психбольница – это место, в которое отправляют людей, если они могут повредить себе или окружающим. Вот человек, склонный к суициду, совершивший попытку суицида, отправляется в психбольницу. Принудительно или добровольно. Человек, который с балкона кидает вниз предметы мебели на прохожих, при этом распевая революционные песни, отправляется в психбольницу. С моей точки зрения, в психбольницу надо отправлять всех, кто хвалебно вспоминает Сталина. Вот реально в психбольницу. Но вот их за это не отправляют, потому что они особого вреда окружающим не наносят пока.

А.ГРЕБНЕВА: Просто был, к сожалению, печальный прецедент, когда активистку, насколько я помню, мурманского «Объединенного гражданского фронта» как раз держали в психиатрической лечебнице, была поднята волна в прессе, и ее потом освободили.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Я не знаю этой истории, но если это так, то вот того врача, который ей поставил заведомо неправильный диагноз и упрятал, надо сажать в тюрьму. Лишать диплома и сажать в тюрьму.

А.ГРЕБНЕВА: То есть если здесь тоже что-то выяснится, то будут последствия для врачей?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Да. Не бойтесь судиться, повторяю еще раз. Вот когда Чарушев оттуда выйдет… или его родственники – подавайте в суд! Не бойтесь!

А.ГРЕБНЕВА: Продолжим еще судебную тематику. Вы хотели о ядерных заявлениях военных и Дмитрия Анатольевича…

М.БАРЩЕВСКИЙ: Не, не хочу.

А.ГРЕБНЕВА: Хорошо, давайте о вчерашнем его заявлении, когда он погрозил пальцем на совещании правительства и выступил с инициативой, что нужно запретить по УДО выпускать лиц, которые совершили преступления против детей, и также выступил с предложением, чтобы всех педофилов пожизненно судить.

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет, он не сказал пожизненно – он сказал «до пожизненно». Очень сложная тема и долгая. У нас осталось очень мало времени в эфире. Я бы ее, может, отложил на неделю. Это долгий разговор. Это разговор минут на десять. Потому что все не так просто. Когда я услышал вчера цифры, которые привел Следственный комитет – о двух тысячах погибших и двух сотнях детей, подвергшихся насилию, у меня, честно говоря, волосы встали дыбом. То есть я далеко не оптимист, я думал, что я представляю себе размер катастрофы. Я ошибался на порядок – я думал, что речь идет о единицах погибших и нескольких тысячах покушений. На два порядка я ошибался. Поэтому эмоциональная реакция Медведева совершенно понятная. И она мне нравится с чисто человеческой точки зрения. Вот так должен реагировать нормальный человек. Вот так. Что касается того, что делать с педофилами, это, если не возражаете, давайте отложим на неделю. Обещаю рассказать свою точку зрения. Она несколько отличается от президентской.

А.ГРЕБНЕВА: Хорошо. Давайте отложим на неделю. Не уйдем все-таки от политики в сторону, раз уж вы тоже, хоть и в прошлом, но политик. Премьеры России и Монголии договорились о сотрудничестве Монгольской народной революционной партии и «Единой России».

М.БАРЩЕВСКИЙ: Ну слава богу.

А.ГРЕБНЕВА: Да. Вот теперь вы верите, что все будет в порядке с нашей политической системой?

М.БАРЩЕВСКИЙ: С монгольской.

А.ГРЕБНЕВА: С монгольской? А с нашей как?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Вспоминается, правда, сразу один анекдот. Накануне выборов в США Буш звонит Путину и говорит: «Друг Володя, мы можем проиграть. Чурова нам пришли, пожалуйста». Чуров едет в США, через три дня звонит: «Владимир Владимирович, все нормально. В 48 штатах «Единая Россия» лидирует».

А.ГРЕБНЕВА: Отлично. В Молдавии теперь тоже все будет в порядке.

М.БАРЩЕВСКИЙ: В Монголии.

А.ГРЕБНЕВА: Простите, да. Ну, я думаю, в Молдавии тоже все в порядке. Еще есть такая тема, с кризисом несколько связанная. Написала сегодня газета «Труд», что появилось опять гендерное разделение, что женщин ущемляют…

М.БАРЩЕВСКИЙ: Ой, не хочу обсуждать.

А.ГРЕБНЕВА: Не хотите?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Я сегодня утром слышал в утреннем «Развороте».

А.ГРЕБНЕВА: Как женщинам защититься?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Я не знаю, чтобы женщин увольняли, потому что мужчина лучше успевает на работе. Мне понравилась аргументация сегодня в утреннем «Развороте»: приводят аргументы, почему надо оставлять женщин, и при этом говорят, что увольняют больше всего именно их. Как раз женщин увольняют в меньшей степени. Они не скандальные, они спокойные, они согласны на меньшую зарплату, как правило, с ними легче работать. Не вижу я здесь гендерного подхода. Ну совсем не вижу. Вот не вижу.

А.ГРЕБНЕВА: Не видите?

М.БАРЩЕВСКИЙ: Нет, не вижу. И по тем наблюдениям, которые у меня есть среди моих знакомых, мужиков увольняют гораздо больше, чем женщин.

А.ГРЕБНЕВА: Вот так. Расставили точки над i. Пока с вами не появился ведущий-мужчина, я задам вопрос от нашего слушателя Самсона: «Что вас потрясло за прошедшую неделю?»

М.БАРЩЕВСКИЙ: Не потрясло, а обратило на себя внимание. Знаете, на прошлой неделе ОМОН провел две операции – одну во Владивостоке, когда взяли трех бандитов в доме, и одну с банком. Конечно, мы все привыкли ругать ОМОН, и правильно делаем, когда он разгоняет интеллигенцию на Марше Несогласных. Никому это не нравится, хотя он выполняет свои функции. Но вот здесь – молодцы ребята. Смотрите – в обоих случаях ни один заложник не пострадал. Классно проведенные операции. Как в американских боевиках. Правда, фигура Тулеева с пистолетом в руках, ведущего переговоры, вызвала оторопь, а когда я второй раз увидел эти кадры, я просто хохотал в голос. Ну я представил себе – Тулеев стоит с пистолетом и ведет переговоры. На мой взгляд, была некая карикатурность. Ну, допустим, он блестяще стреляет, но во время переговоров он стрелять будет? Там снайперы стоят, там специально обученные люди. Зачем ему пистолет в руках? Вот зачем? Какая-то в этом была театральность. И я тут же перестал верить. А вот омоновцы молодцы. И хочу воспользоваться возможностью – мы редко хвалим нашу милицию, и не мы тому виной, но вот две операции на той неделе, где просто классно сработали, снимаю шляпу перед профессионалами.

А.ГРЕБНЕВА: Это было особое мнение Михаила Барщевского. Всем счастливо.