Виктор Ерофеев - Особое мнение - 2021-12-22
М.Курников: 19
―
07 в Москве, здравствуйте, это программа «Особое мнение», у микрофона Максим Курников, и я рад в студии приветствовать писателя Виктора Ерофеева – редкость по нынешним временам. Здравствуйте.
В.Ерофеев
―
Здравствуйте.
М.Курников
―
Вы писатель, как нас учила партия, «инженер человеческих душ».
В.Ерофеев
―
Она неправильно учила.
М.Курников
―
Как так получилось, что так "съинженерились" души российской элиты, и не только российской, что она тянется к золотым унитазам. Вот сегодня у одного ректора проводили обыски и вновь фотографии этих золотых унитазов. Откуда это берётся, что это такое?
В.Ерофеев
―
Во-первых, сразу скажу, что это абсолютно ошибочная идея насчет «инженеров человеческих душ». Кстати говоря, она болезненно даже отразилась у Булгакова в «Мастере и Маргарите» - писатель совершенно не Мастер, он такой раб того слова или того дарования, которое ему дано. И это дарование может уйти или прийти, но совершенно это не инженер.Что касается золотых унитазов, дело в том, что есть такое представление о себе как о действительно успешном, процветающем и жене процветающего, которой надо показать, что процветают. Золотой унитаз это одно из этих явлений. Раньше бы сказали, что это мещанство, а сейчас можно сказать, что это просто стремление человека в высшее общество – посидеть на золотом унитазе.
М.Курников
―
А почему это воспринимается как высшее общество, или это и есть высшее общество?
В.Ерофеев
―
Это и есть высшее общество. Унитаз всегда считался троном, но трон-то должен быть золотым.
М.Курников
―
А если посмотреть на эти обыски, - видимо. Следствие специально сливает это в сеть, что Украина, что Россия, какие-то Лувры внутри хрущевок или даже внутри больших домов, но какая-то абсолютно странная тяга к ощущению себя королем - откуда это? Мориса Дрюона перечитали?
В.Ерофеев
―
Перед передачей мы говорили о Голодоморе. Понимаете, когда страна очень бедная, то чтобы почувствовать себя действительно великим, надо превратить дом в Лувр, а себя в императора. И это на всех уровнях, включая самый высший. Поэтому здесь ничего нет удивительного.Когда приезжаешь в Финляндию, там все совершенно наоборот, там любой неправильный жест воспринимается как неблагодарность Богу за то, что ты существуешь. Финны снимали обо мне три года фильм, длинный-длинный и очень симпатичный, назывался он «Русский вольнодумец». И я им сказал: пойдемте в Грановитую палату. Они мне: это неприлично, мы не пойдем, это неприятное зрелище. Вот это надо знать и надо понимать.
А когда человек просто из грязи в князи, то понятно, где грязь, а где князь: унитазы, Лувр, - причем безвкусица. И что поразительно - и жена поддакивает. То есть, он безвкусный, но и жена вместо того, чтобы сказать: Миша, перестань, она говорит: Вот еще сюда, и щеточку для очистки унитаза тоже из золота.
М.Курников
―
Сегодня и мэра Краснодара взяли, и еще двух крупных чиновников в разных регионах. Можно ли сказать, что в России началась настоящая борьба с коррупцией?
В.Ерофеев
―
Нет, у нас же все фейковое такое. Вы знаете, что у нас была лучшая Конституция в мире, ее Бухарин написал. Она была самая демократичная, самая счастливая. И потом песня в 37-м году: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Вот это из этой оперы. Когда скажут, что этот будет коррупционер - его и накажут.Дело в том, что это не борьба, это просто предложение быть более ловким, чтобы не ошибиться и не попасться.
М.Курников
―
Куда уж более ловким? - например, оба ректора отчаянно ругали Навального, публично.
В.Ерофеев
―
Более ловкими в махинациях своих, теоретически-то они все уже гладкие.
М.Курников
―
А политическая лояльность?
В.Ерофеев
―
Политическая лояльность тоже входит в те 100%, которые нужно соблюдать, если ты хочешь более-менее. 100% это условная величина, но конечно, политическая лояльность лучше, чем диссидентство. Но поскольку люди быстро сообразили, что политическая лояльность это неплохая карта, то Кремль к этому относится равнодушно.А вот если действительно там, внутри своих коррупционных действий какие-то начальники начинают ловко играть, и тем самым ближе и ближе приближаются к какому-то блатному классу, вот тогда у них и получится.
Мне кажется, что в России, что касается чиновничества, там почти каждый действует коррумпировано, если не физически, не финансово, то морально. Поэтому с этим разобраться очень сложно.
В.Ерофеев: Писатель совершенно не мастер, он раб слова или дарования, которое ему дано
Потому что не коррумпированных людей очень трудно туда воткнуть. Ну, как в полиции человек-ангел может служить?
М.Курников
―
А почему нет?
В.Ерофеев
―
Ну, может быть, часа два-три послужит.
М.Курников
―
А вы думаете, это невозможно? Работать сегодня в России в полиции или быть чиновником?
В.Ерофеев
―
Чиновником - не знаю. Смотря, каким чиновником, чиновники разные.
М.Курников
―
А что, не бывает честных полицейских?
В.Ерофеев
―
Бывает, конечно. Но они эту честность очень тщательно скрывают.
М.Курников
―
На всякий случай.
В.Ерофеев
―
Ну а зачем?
М.Курников
―
Вы сказали про блатной мир. Как вы к этому относитесь, это плохо?
В.Ерофеев
―
Смотря, с какой точки смотреть. Дело в том, что у нас в России блатной мир завоевал огромные позиции еще до Революции, и сейчас процветает. Потому что он хитер, силен и мы знаем, что писатели любили его описывать, начиная с Достоевского, кстати говоря.Но дело в том, что если брать такое положение, как с этим миром можно куда-то устремиться и что-то делать? – то конечно можно сказать, что это все-таки тормоз, торможение, это работа под себя и на себя. И действительно страна, у которой большая гиря такого блатного космоса висит на стране, она движется очень плохо.
М.Курников
―
«Блатной космос» - надо запомнить это выражение. Но этот «блатной космос» выдал документ, который называется «прогон», который осуждает полицейские пытки и говорит: мы теперь тех, кого пытали, не признает «обиженными», - как они это называют. И российское политологическое сообщество говорило об этом почти восторженно. Вот такой союз с блатным миром вам кажется опасным, или логичным и правильным?
В.Ерофеев
―
Мы все немножко зачерпнули этого блатного мира, даже в языке у нас есть слова, которые так или иначе… например, перестали говорить «не беспокойся», стали говорить «не переживай» - то есть, это уже такое движение…
М.Курников
―
Не «садись», а «присаживайся».
В.Ерофеев
―
Да, это движение в сторону некоторых эмоций приблатненного мира. «Не беспокойся» нормальная интеллигентная форма, « не переживай» это уже некоторый нажим есть. В любом случае, даже если это говорится с сочувствием. Ну и разные другие.Я считаю, что этот документ очень показательный. Он показал, что блатной мир порой мыслит гораздо более либерально, нежели те, кто пытают в тюрьмах. Но с другой стороны, это тоже обратная форма либерализма, то есть, вроде бы да, но все другое, которое там, в тюрьмах, особенно в «черных», да и в «красных», - я говорю про зоны, - это все выстроено этими людьми, - эти «обиженные», «опущенные». Просто они посчитали, что это если это не мы опускаем, то это не считается.
М.Курников
―
В ситуации, когда выбор между «или-или» - вы за кого?
В.Ерофеев
―
Мы с Бычковой как-то уже проходили тему «или-или», я сказал, что Кьеркегор это все-таки не блатные дела. Нет, я не «или-или». Считаю, что завалы огромные, но с другой стороны мне кажется, что их можно расчищать, не все абсолютно потеряно. Есть некоторые идеи здравого смысла. И это «или-или» я просто не признаю.
М.Курников
―
Блатной мир может быть союзником в борьбе с ФСИН.
В.Ерофеев
―
Нет, он не может быть. Он может быть не союзником, а каким-то временным попутчиком, и это случалось тоже в советских лагерях, когда блатники, так или иначе – бывало по-разному, - но в восстаниях тоже принимали участие, и это звучало, можно сказать, прогрессивно.Но вообще лучше не связываться, лучше иметь дело с теми людьми, у которых действительно есть возможности развивать общество. Кстати, когда телевизор был еще телевизором нормальным, когда мы, например, на «Культуре» вели программу…
М.Курников
―
«Апокриф».
В.Ерофеев
―
Да, вот вы знаете. И там были гости. А потом мы делали клуб. И мне казалось, что это может вырасти в культурную среду, - я не говорю, что это должен был быть я, или кто-то еще. Вообще сама идея – в России возможно именно через культуру куда-то пойти. Но когда культура обижается и опускается вместе с определенными категориями – я имею в виду культура, оппозиционная политика, - то естественно, тогда возникают совсем другие разговоры.И в эту среду втягиваются те люди, которые были с детства обижены, с детства унижены. Они прорываются просто потому, что у них есть волчьи повадки, они просто лучше кусаются.
М.Курников
―
А как это произошло? Все, кто, так или иначе, занимаются этой темой говорят, что даже в советское время не было таких изнасилований в тюрьмах. Были, конечно, пытки, всякое бывало, но вот такого перекоса не было, что с нами произошло за эти 20-30 лет, что так стало?
В.Ерофеев
―
Это хороший вопрос. И действительно, отвечать на него надо ответственно. Да, действительно стало хуже. Но стало хуже на многих уровнях. Стало плохо с интеллигенцией, она превратилась в какую-то атомизированный туманность, распалась совершенно.Вспомните, в действительно тяжелые советские времена формировались какие-то протесты, например, Синявского посадили – рисковали, писали и защищали. Причем, даже такие люди, как, допустим, Каверин, который вполне мог сказать «не мое дело», и еще какие-то люди, ну, не божьи одуванчики, но что-то рядом.
В.Ерофеев: Это просто стремление человека в высшее общество – посидеть на золотом унитазе
Сейчас этого практически нет. Могу сказать еще страшнее – можно сказать, что тогда были настоящие, серьезные, сильные писатели, - сейчас это тоже оптимизировалось. Есть тот, тот и тот, но они между собой гораздо меньше общаются и гораздо меньше…
М.Курников
―
Нет среды?
В.Ерофеев
―
Нет среды этой. Соответственно, все остальное начинает тоже проседать. И эта тюремная культура она тоже совершенно безобразным образом просела. Почему возникла швабра? Да потому что раньше советский тюремщик и всякие приставленные к нему люди понимали, что за швабру им действительно скрутят голову. Потому что это самый легкий путь к раскрытию преступления: швабра в задницу и человек говорит: я убил. Сколько? - тысячи, миллионы.Тогда идея имитации воспринималась хуже. А сейчас, в общем, почему нет? Отлично, еще покажу на видео. То есть, получается, что. С одной стороны, нет ощущения включения культуры вообще в анализ нашей жизни – нет такого включения. Культура вся перевернулась, ушла телевизором в извращенном виде.
Появились гораздо прямые решения. Не признаешься в убийстве? Сейчас признаешься. И тогда были пытки, и тогда были еще более страшные вещи. Потому что они были множественными, убивали тысячами, по две тысячи в день убивали. Но дело в том, что тогда это еще и не разрушилось окончательно. Еще где-то в моем детстве профессора дразнили профессоров: «эй ты, шляпа» - еще было представление о той дореволюционной культуре. Она размякла, разрушилась в 60-е годы, а сейчас просто выветрилась.
То есть, представление о какой-то нравственной человеческой позиции нет. Церковь не включается в это дело. Она так стоит: вот тут церковь, вот тут похороны, свадьбы, а здесь швабра. Швабра в церкви.
М.Курников
―
Этот процесс разрушения слоя интеллигенции начался не вчера, не 20, не 30 лет назад, а еще тогда, и это просто логическое продолжение его?
В.Ерофеев
―
Разрушение интеллигенции произошло тогда, когда произошло разочарование в народе. Потому что, что такое интеллигенция? Это секта людей, большая секта, которая мечтает об освобождении части народа. Давайте проанализируем быстро, что это такое.Во-первых, под сомнение попало слово "счастье», что такое счастье, непонятно.
М.Курников
―
А что такое народ?
В.Ерофеев
―
О счастье мы узнали, что это золотой унитаз, но под золотой унитаз интеллигенция не отдастся. Значит, теперь освобождение народа. От кого? Считалось, что надо освободить от коммунистов. Да, в какой-то момент показалось – а почему нет? Но вдруг оказалось так, что народ не хочет ни от чего освобождаться, ему все это нравится, активно нравится. И 2014 год показал, что давайте мы будем в себя как можно больше земель запихивать и будем получать от этого удовольствие.Интеллигенция испарилась просто как та секта, которая, не выполнив свое задание, задумалась - а какое еще взять задание? И не оказалось другого задания.
М.Курников
―
Цели нет?
В.Ерофеев
―
Интеллигенция выстроилась. Как вы знаете. В 1840-е годы, когда разночинцы потихонечку подошли к микрофону, условно говоря, - тогда это были журналы. И тогда сказали: надо освобождать народ, - тогда это было крепостное право.Но имейте в виду, что интеллигенция внутри себя так и думала, а мы с крепостным правом жили до 1991 года
М.Курников
―
Вы сказали про атомизацию интеллигенции – эта тема меня зацепила. И правда, когда смотришь на фотографии, когда Солженицын был на даче у Ростроповича – люди настолько сильные по взглядам в такой ситуации оказываются на одном пространстве, один приютил другого.А сегодня такое ощущение, что внутри даже самые небольшие разногласия между двумя людьми, которые, казалось, противостоят режиму, - они готовы скорее друг друга загрызть, нежели нападать на режим. Почему?
В.Ерофеев
―
Потому что развалилась цель. Цели нет. Если освобождение народа была одна и та же идея и у Ростроповича и у Солженицына, только по-разному они представляли это освобождение, но поскольку я довольно неплохо знал Ростроповича, мы с ним оперу готовили в Амстердаме. Я могу сказать, что он Солженицына не принимал как человека с его, условно, ретроградными идеями.
М.Курников
―
Но он его принимал, когда на него были гонения.
В.Ерофеев
―
Он его принимал как человека с идеей «давайте освободим народ». И вообще эта иллюзия освобождения народа лопнула как пузырь. Потому что, во-первых, там произошло два раз разочарования народом. Первый раз разочаровались либералы, которые в 90-е годы действительно взялись освобождать народ. А потом, где-то под конец 90-х годов они увидели, что это совсем не те. И они стали строить дачи, гулять, кутить и веселиться. Я видел это, изучал это поколение.
В.Ерофеев: Блатной мир порой мыслит гораздо более либерально, нежели те, кто пытают в тюрьмах
И второе разочарование стало происходить после 2014 года, когда раздались аплодисменты, бурные аплодисменты перешли в овацию. А потом выяснилось, что действительно - почему бы и не сделать маленькую войнушку? Так классно, интересно.
И вдруг оказалось, что главные идеи народа не связаны ни с каким освобождением, - просто смешно об этом думать Крепостное право и то не сумели толком отменить. А здесь оказалось, что рыбалка, охота, чекушка, или просто побольше, ну и баба. Вот поставьте это в один ряд.
Вы когда едете по России – я часто ездил в сторону Польши. Магазины: «Рыбалка», «Охота», еще есть камуфляжные магазины. И что ты там видишь – что окучивают красивую «телку» и пьют водку. И все, больше никаких интересов нет. Никаких.
М.Курников
―
А вы думаете, этому народу нравятся такие угрозы войной всему миру?
В.Ерофеев
―
Это кайф. Вот здесь выступает питерский дворик. Я вообще считаю, что скоро гопники станут дворянами – от слова «двор». Это будут новые дворяне.Потому что здесь то, что сейчас разыгралось – а это абсолютно питерский дворик против других дворов. И так же посылают всякие требования другому двору: не будешь – зарежем. Или пугают, или фиктивно пугают. Но, тем не менее, в силу того, что, во-первых: про меня говорят, я такой крутой, я такой, - там сколько дворов? 15? Но ведь когда-то могут и пришибить.
М.Курников
―
И мы послушаем писателя Виктора Ерофеева сразу после того, как услышим новости и рекламу.НОВОСТИ
М.Курников
―
Мы продолжаем говорить с писателем Виктором Ерофеевым. Обратимся к вопросам слушателей. Клио спрашивает: «В отличие от советских времен, когда каждый солдат и генерал знал, что мы за мир, - независимо от реального положения дел, сейчас нет риторики борьбы с мир в смысле противоположности войне. Генералы рассматривают военные действия как возможный, а не катастрофический вариант. По-вашему, насколько есть реальная угроза большой войны?»
В.Ерофеев
―
Отличный вопрос. Действительно, просто поразительно, что у нас нет вообще борьбы за мир. Ушли какие-то понятия – они могли звучать фальшиво, могли звучать как какая-то подстава но, тем не менее, мы знаем, что борьба за мир продолжалась и после смерти Сталина. Сначала она зародилась как «остановить атомную бомбу», нависшую над нами, потом она продолжалась уже до того времени, когда, наконец, обрели равнозначность и равноправие в оружии. И все равно борьба за мир или воевать за мир считалось как-то благородно.Теперь слово «гуманизм» ушло совершенно с площадки.
М.Курников
―
Только у нас ушло. Или везде?
В.Ерофеев
―
Я говорю про нас. Потому что гуманизм в тех странах имеет вообще другое значение. Мы взяли гуманизм как человеколюбие с идеей именно воспринятой как уважение к человеку. Там гуманизм имеет другое значение – не будем вдаваться в эти подробности.Хочу сказать, что здесь действительно идея войны приобретает гораздо более серьезное значение, чем она приобретала в течение всего пост-сталинского периода Советского Союза. Там все равно существовали какие-то договорные обязательства.
И вообще «холодная война» немного была похожа на театр – такой театр «холодной войны»: я играю одну роль, ты играешь другую. Можно было ошибиться, можно было плохо сыграть, можно было получить по морде, и срывы были, - мы знаем эти срывы прекрасно, начиная с внутри-блоковского - Венгрия, Чехословакия, включая Афганистан, - были срывы. Но все равно театр как мог, так и работал.
Сейчас театра этого нет, он развалился. Но есть люди, которые просто по своей профессии, по своей любви пострелять, они действительно включены в это общее дело. И когда есть цель - мы говорили про цель интеллигенции, а теперь про цель здесь - сейчас есть имперская цель. Она четко выражена в этом документе.
М.Курников
―
Мне не представляется, что мотивация «люди любят пострелять».
В.Ерофеев
―
Любят. Смотрите на Донбасс.
М.Курников
―
Но это не значит, что одни 18-летнии любят стрелять в других 18-летних.
В.Ерофеев
―
А разве на Донбассе этого не произошло?
М.Курников
―
Произошло.
В.Ерофеев
―
Ну и получили там кучу удовольствия тех, кто постреляли. А некоторые удумают: ну, подстрелят, ну, убьют. Вообще у нас отношение к смерти тоже гораздо более легкое, чем на западе. Это тоже одна из причин, почему можно нажать на какую-то кнопку. Мы же через большое количество трупов, как мы знаем, добрались до Берлина, и русский человек - об этом Твардовский гениально писал в «Теркине».
В.Ерофеев: Я вообще считаю, что скоро гопники станут дворянами – от слова «двор». Это будут новые дворяне
Поэтому и подхватили маршалы, что «других нарожают». Попробовали бы при де Голле это сказать, вот потому-то Франция и не удержалась в системе гитлеровского союза.
М.Курников
―
А может быть действительно в этом сила России сейчас, в этом сила Путина?
В.Ерофеев
―
Конечно.
М.Курников
―
В том, что мы легко к этому относимся.
В.Ерофеев
―
Конечно.
М.Курников
―
Они смотрят на нас: е-мое, они ведь и правда могут.
В.Ерофеев
―
Я в Берлине еду в такси, мы с таксистом молодым разговорились, спрашиваю: что ты раньше делал? - Я был в армии, - ну а начнется война, что ты будешь делать? – Сбегу на Мальдивы. Госзимена?И там еще было замечательное. Там был очень важный момент, когда обсуждали европейские ценности, и английская писательница, может быть, мало кому известная, сказала: «Мы живем в пост-героическом обществе». Это замечательно. То есть, героизм закончился, а мы живем в пост-героическом.
М.Курников
―
Ну, простите, это еще Джойс: «Почему я должен умирать за Ирландию пусть Ирландия умрет за меня».
В.Ерофеев
―
Да. Но все равно Ирландия напечатала его на своих фунтах в свое время.
М.Курников
―
Тем не менее, давайте попробуем понять, что происходит с другой Россией и как ее воспринимает Европа. Слушатель: «Вы говорили, что в Европе по-разному относятся к нынешнему режиму в России в целом, и к Путину в частности. Как европейское общество восприняло, если восприняло вообще, речи Муратова и Дарьи Навальной?»
В.Ерофеев
―
Дело в том, что совершенно необязательно тот, кто любит Путина в Европе не должен восхищаться Дарьей Навальной, которая действительно произнесла на прекрасном английском замечательную речь. Но дело в том, что это совсем разные вещи. Они считают, что Россия может и улучшаться внутри – пусть будут там оппозиционеры, «Новая газета», «Дождь» - естественно, это все иностранные агенты…
М.Курников
―
Признано российскими властями, «Дождь» признан иностранным агентом.
В.Ерофеев
―
Конечно, агенты иностранные – а кто же они иные? Так вот и получается так, что там, на Западе, это в один флакон втекает: ну что, защищают права человека, это нормально. И Путин. Но этот вопрос начинает сейчас раскачиваться.Поэтому я еще раз говорю, что это ошибка. Потому что они тебе скажут, что вот этот документ какой-то странный все-таки. Обращаться к Америке? А мы-то тоже в НАТО. То есть, начинается такое неуважение.
Потом, это безобразное неуважение к тем странам, которые были внутри Советского Союза. Ну как это? Подметем опять? И я никак не понимаю – за что бороться? Ну, например, допустим. Прибалтика скажет: мы хотим вернуться.
М.Курников
―
Куда?
В.Ерофеев
―
В Советский Союз.
М.Курников
―
Ох.
В.Ерофеев
―
И что? Выдайте нам по швабре? То есть, если так выстроить все, то как-то это не очень получается. То есть то, от чего они ушли, - а они ушли все-таки, Да, у всех есть трудности, есть разная степень трудностей. Но в принципе этого садизма государственного, вот этих обманок, ловушек, подстав, безобразного огромного количества убийства, детский травматизм, аборты, - выстраивается такая лента. Вы хотите сюда прийти, вот в это? Так может быть, тогда сначала давайте изменитесь.А как измениться? Не получается. И эти же люди – у них там нет никакой цензуры, они сидят и смотрят в своем телевизоре, что есть такие и такие позиции, и мы от них и не отказываемся. Люди по-разному относятся к ковиду, например, или еще к чему-то. И вы знаете, посмотришь на это, и если ты особенно не ненавидишь Америку, ты скажешь: нет, там нехорошо. А если ты ненавидишь – а такие есть леваки, они говорят: Ну и плевать, все равно Путин молодец. И так Африка думает – очень много людей в Африке.
И вообще интересно – когда начинаешь отъезжать в сторону Африки, там симпатии возрастают и возрастают. И я считаю, что там действительно есть и какие-то свои африканские дворы, которые понимают - свой парень: я вообще я восторгаюсь Путиным. Надо же, он в 96-м был таксистом, а в 99-м премьер-министром. Вот это полет.
В.Ерофеев: Я не встречал ни одного человека в своей жизни, который бы мечтал тогда, чтобы Советский Союз развалился
М.Курников
―
Россия – страна возможностей.
В.Ерофеев
―
Вот есть такая кессонная болезнь у водолазов – если со дна океана поднять быстро, то кровь кипит. А он молодец – у него даже кровь не кипела, он так и остался с холодным сердцем.
М.Курников
―
Возвращаясь к речи Дарьи Навальной, вот этот прагматизм, за который она подвергла Запад очень жесткой критике – насколько, на ваш взгляд, действительно этот прагматизм тормоз к решению каких-то российских проблем?
В.Ерофеев
―
Во-первых, никто не обязан решать за нас наши проблемы. Это тоже такая история, которая тянется еще с советского диссидентства. Они там могут возмущаться, удивляться, но почему они должны это все решать?
М.Курников
―
А потому что теперь человечество это глобальный дом. Если вы это допускаете у нас, значит, это приползет к вам.
В.Ерофеев
―
Это правильно. И в этом смысле их прагматизм не всегда оправдан, действительно, они думают иногда эгоистично. Но надо сказать, что европейская цивилизация замешана на эгоизме, европейская цивилизация замешана на рационализме. И тут с ними очень трудно спорить, что-то они делают, да, чем-то помогают.Но конечно, представить себе, как у нас тут думают в Москве, что они там только и пытаются разрушить государственность, что это их мучает страшно – они, наоборот, изо всех сил пытаются, чтобы это все склеилось и не развалилось. Если ядерная страна развалится – не дай бог.
Я не встречал ни одного человека в своей жизни, который бы мечтал тогда, чтобы Советский Союз развалился. Когда Советский Союз развалился, я не встречал на Западе ни одного человека, который бы желал, чтобы Россия развалилась. Ну, это просто…
М.Курников
―
Но это же не придуманный миф - в том смысле, что кажется, но президент Путин, судя по тому, как он спорил с Сокуровым, - действительно думает, что есть силы, которые хотят нас развалить. И он этого боится.
В.Ерофеев
―
Дело в том, что у каждого есть своя школа в жизни. У Сокурова, - кстати, это прекрасный режиссер, я во многом с ним согласен из того, что он говорил, - во многом. У него школа именно человеческого гуманизма – хотя это тавтология - «гуманизм человеческий». А есть школа людей, которые занимаются спецслужбой. И эта школа…
М.Курников
―
Человеческого кгэбизма.
В.Ерофеев
―
Человеческого гэбизма. И их воспитывают быть подозрительными, быть внимательным по отношению к тому, что делает потенциальный враг, и так далее. И когда такой человек из этого ведомства поднимается и охватывает уже всю площадку, то те силы не выветриваются. И воспитание гэбэшное не проходит. Ну, это как и с гопником.
М.Курников
―
Какое победит в итоге, дворовое или гэбэшное? Или это одно?
В.Ерофеев
―
У нас гопники нашили на себя генеральские погоны.
М.Курников
―
Как там? «За двор стреляй в упор» - что-то такое было. Надеемся, что стрельбы не будет.
В.Ерофеев
―
Я тоже надеюсь.
М.Курников
―
Виктор Ерофеев, писатель, был у нас в эфире.