Максим Шевченко - Особое мнение - 2021-11-25
И.Воробьева
―
Здравствуйте, это программа «Особое мнение», меня зовут Ирина Воробьева, и сегодня со своим особым мнением политик, журналист максим Шевченко. Максим, здравствуйте.
М.Шевченко
―
Здравствуйте.
И.Воробьева
―
Хочу начать с так называемого «ингушского митингового дела», которое скоро близится к завершению, скоро вынесут приговор. Напомню, что там на скамье подсудимых 7 человек, в том числе, пожилые мужчины, женщина. Их обвиняют в создании экстремистского сообщества, в организации насилия в отношении представителей власти. И все это выглядит как месть ингушам за то, что они вышли на улицу, когда была история с проведением новой границы. Или нет, или это закономерное дело/, как и по всей стране?
М.Шевченко
―
Это выглядит как месть, безусловно, не знаю, ингушам, – по крайней мере, той части ингушской интеллигенции, ингушского общества, которое занимает активную гражданскую позицию.Получается, что люди не имеют права высказывать свое мнение, должны всегда соглашаться с мнением властей. В общем, это настоящая расправа над пожилыми людьми, над женщиной. Какое экстремистское сообщество? Так может говорить тот, кто вообще не понимает, как устроено ингушское общество, например, что если старший говорит выйти и надо стоять, то молодой просто не может выйти, даже если он не согласен со старшим. Это потеря лица, потеря имени, потеря вообще человеческого достоинства.
Я считаю, что в той ситуации надо было наоборот, награждать тех полицейских ингушей, которые встали между Росгвардией и людьми, которые там молились, собирались на площади в Магасе. Тимур Хамчиев, других. Вместо этого их лишили званий и выгнали из МВД, хотя они реально, понимая, как устроен менталитет людей.
То есть, такое ощущение, что этот процесс организовали люди где-то в Москве или где-то еще, для которых просто взгляды каких-то там туземцев, это какие-то странные предрассудки, которые можно просто отбросить и не иметь никакого значения.
Все, что там происходило, являлось следствием самой природы ингушского народа, народов Кавказа, любого народа, который стоит всегда друг за друга. Возможно, в этом было какое-то заблуждение, была какая-то горячность, но не могли там люди по-другому поступить, просто не могли. И судить их за это, это произвол и беззаконие, а не торжество юстиции.
Поэтому я считаю, что это абсолютное, невероятно невыносимое дело, которое просто напоминает расправу. Расправу с целью запугать, задавить ингушский народ.
Да, много, наверное, говорилось яростного, страстного, как всегда, что-то такого от сердца, исполненного боли и горечи. Но люди так говорят на Кавказе, говорят в регионе. Для людей это имеет значение.
Вот я как русский до конца не могу понять, какое значение имеет граница, идущая по сунженскому лесу административная. Мы все живем в одном государстве, и, казалось бы, ингуш в Назрани, в Грозном, в Москве это везде гражданин Российской Федерации.
М.Шевченко: Никто не собирался выселять ингушей. А это имеет значение. Это нельзя понять, глядя из Москвы
И.Воробьева
―
Ну да, граница была не между странами.
М.Шевченко
―
Административная граница. И никто не собирался выселять ингушей. А это имеет значение. Это нельзя понять, глядя из Москвы. Глядя из Москвы взглядом холодным, ледяным, какой-то змеи или дракона, они кажутся непонятными бузотерами, которые наверняка – ну, невозможно поверить, что вышли из-за административной границы. Наверняка что-то другое, хотели там власть свергать.А это именно так. Именно из-за этого и вышли – что не посоветовались с народом, что провели так, что народ постфактум узнал об этом. Поэтому это просто расправа с целью запугивания народов, населяющих Россию. Это касается не только ингушей. Потому что получается, что национальный менталитет, национальный характер, то, что в Ингушетии молодой, если даже его будут расстреливать, он не сядет, пока не сядет старик.
Вот я наблюдал - 40 летний мужчина, с университетским образованием, знающий много языков - его хоть бить, но он не сядет. Пока не придет старший и не сядет перед ним на переднее сиденье. Если старший сказал, надо идти. Хочется-не хочется. Нельзя просто не пойти на площадь.
Я надеюсь, что суд примет милосердное решение исходя из того, что национальные обычаи, тем более у народа, который перенес ссылку, 92-й год, который принял на себя тяжесть войны в соседней Чеченской республики, огромной массы беженцев и войск, которые там были.
В общем, это бесчеловечно – судить этих людей и бросать их в тюрьму. Это бесчеловечно. Если процесс закончится каким-то обвинительным приговором, и они будут брошены в тюрьму, это будет один из самых бесчеловечных приговоров в отношении абсолютно невинных людей, которые за последние годы в нашей стране.
И.Воробьева
―
Причем, сроки очень большие.
М.Шевченко
―
Еще раз подчеркну – это будет суд над национальными обычаями, национальным менталитетом наших народов. Это будет именно расправа над надеждами на союз народов как основы нашей страны. Просто такая имперская расправа: бойтесь, заткните куда-нибудь подальше свои национальные особенности, свои религиозные, тейповые отношения. У каждого народа есть свое – у якутов, татар, башкир, коми, у других. Не имеет это значение.Имеет значение только ледяное, холодное государство, которое как прикажет, так вы и должны сделать, вы должны стать неким абстрактными универсальными гражданами без национального менталитета, национального самосознания, национального бессознательного, без вашего языка, обычаев. Просто такими угрюм-бурчеевскими солдатами или Деревянными солдатами Урфин Джуса. Это отвратительно.
И.Воробьева
―
Может быть, поэтому так жестоко, ровно из-за этого менталитета? Может, страшно, когда у тебя в стране есть республики, где старшие посчитали, что это несправедливо. И все пошли. Это же неуправляемая история, страшная для государства.
М.Шевченко
―
Я и говорю. Это приговор над человеческой свободой, над правом людей быть людьми, над правом ингушей быть ингушами, чеченцев чеченцами. Все должны ходить строем, по ранжиру, все должны бояться. Это идеал, очевидно, современного российского государства.
М.Шевченко: Я против охоты на животных из-за удовольствия, я сам не понимаю тех, кто убивает животных
И.Воробьева
―
Хотела бы завершить с вами историю с депутатом Рашкиным. Вы говорили, что, на ваш взгляд, его не лишат депутатской неприкосновенности – вот сегодня лишили. Почему так жестоко из-за лося? И из—за лося ли?
М.Шевченко
―
Ну, не жестоко. Депутатская неприкосновенность это еще не лишение статуса депутата, это значит, что в отношении него могут быть следственные мероприятия. Вполне Валерий Федорович может остаться депутатом по итогам всего этого дела.Я просто считаю, что он сам наворотил и нагородил все это, и сам создал эту ситуацию. Последовательно, с первого момента он нас уверяет, что это какая-то страшная провокация - тогда зачем было врать, рассказывать RTVi, - не следователю же на дыбе ты рассказал, что нашел тушу лося, около которой два ножа и топор и решил расчленить и повезти это в полицию, него что, пытали, паяльник куда-то засовывали? Нет, сам рассказывал.
Если бы он прошел обследование на алкоголь в крови - это был лес, машина если и двигалась, то с маленькой скоростью. Это могло кончиться штрафом, лишением прав, - это не была проезжая часть, там никому не было угрозы. То есть, можно было решить этот вопрос административно. Ну, убил лося - можно было лицензию сразу. В конце концов, его спутник, Александр, мог сказать, что это он стрелял в лося – кто бы потом сказал, что это не так? Он с самого начала залез в такое вранье публичное, инициатором которого был он сам, из которого выход был какой-то гротескный, клоунский.
М.Шевченко: Вы должны стать неким абстрактными универсальными гражданами без национального менталитета
Но зато мы не обсуждаем фальсификацию выборов, не обсуждаем пытку во ФСИН, хотя сегодня знаковое событие - президент Путин отправил в отставку Калашникова, руководителя ФСИН.
И.Воробьева
―
Вы считаете это знаковым событием в этой теме?
М.Шевченко
―
Я считаю, что надо не в отставку, а судебное дело - я не знаю, как там ингушское дело, тут любителей много сразу посадить на скамью подсудимых стариков и женщину. А посадить на скамью подсудимых палачей, которые пытали, давали санкцию пытать или покрывали эти пытки – тут любителей сразу сильно поуменьшалось. Это же не беззащитных гражданских. Тут у каждого есть какие-то свои связи.Но я считаю, что все сотрудники ФСИН, вплоть до самого высшего руководства, которые знали об этом, покрывали эти жуткие преступления или организовывали их, должны оказаться на одной скамье подсудимых. Пусть их даже будет тысяча человек – ничего страшного, специально скамью построим. Без этого очищаться невозможно. Одной отставкой не отделаешься.
Калашников должен отвечать перед следователем за то, что в подведомственной ему структуре, скорее всего с его ведома, - я не знаю, но мне интересно, с его ведома или не с его ведома – происходили такие мероприятия.
Поэтому да, отрадно то, что его уволили. Но теперь мы не знаем, что будет дальше – придет новый? Я помню, что когда пришли новые - Рудый, Калашников, - я помню, когда они приходили на эту позицию, какие они казались прогрессивные и сколько они всего обещали, как там будет все прекрасно и изменено. А стало еще ужаснее, еще чудовищнее, еще безнадежней и отвратней.
Поэтому на этом фоне Рашкин это просто какой-то клоунский абсурд, который сам Рашкин и создал. Он может сколько угодно говорить, что это за то, что он протестовал там против властей. Но зачем он сказал, что нашел тушу лося, рядом два ножа и топор? Кто его тянул за язык, не понимаю.
И.Воробьева
―
У меня сложилось впечатление, что вы просто учили сейчас Рашкина выкручиваться - типа можно было сказать, что не он застрелил. Вы фактически говорите, что пусть врал бы, но врал по-другому.
М.Шевченко
―
Потому что ты отвечаешь не только за себя, ты не свободный парень с дыркой в зубах и дырой в карманах, откинулся и сам себе принадлежишь. За тобой целый Московский городской комитет партии, ты отвечаешь за большое количество людей, которые тебе верят и доверяют. Поэтому что, сразу признаваться, что ли, надо?
И.Воробьева
―
Ну да, правду говорить нет?
М.Шевченко: Рашкин залез в такое вранье публичное, из которого выход был гротескный, клоунский
М.Шевченко
―
Даже если бы он признался, то его наказание - за незаконную охоту он мог отделаться штрафов сразу на месте. А за вождение автомобиля – еще доказать надо было, что он был в нетрезвом виде. Это все было в лесу. Была масса возможностей избежать этого позора и скандала. Были десятки возможностей: можно было признаваться, выкручиваться, выдумывать. Он пошел по самому ужасному и постыдному пути, какого-то постыдного клоунского вранья с самого начала, с момента этого видео. Он знал, что его снимают, и врал.Я сочувствующим людям из КПРФ, которые мне писали, звонили, говорили, что все выдумано. Я говорил: ребята, будут выкладываться видео, найдут оружие. Вот как я говорил, так все и получилось.
Поэтому у меня только один вопрос – может быть, Рашкин был в теме с самого начала? Может, была такая постановка – стянуть на себя все протестное движение, а потом выглядеть полным идиотом. У меня просто нет другого описания всего этого.
И.Воробьева
―
То есть, сейчас Рашкина наказывают за глупость?
М.Шевченко
―
Конечно, только за это. Он мог сказать: я депутат Госдумы, вы не можете обыскивать мою машину. И все, и никакие анализы крови, никакой обыск машины невозможен.
И.Воробьева
―
Впечатление, что вы злитесь, что из-за Рашкина по партии нанесен удар.
М.Шевченко
―
Конечно, злюсь. Потому что, конечно, не только по партии. По тем людям, которые ему доверяли, которые выходили на митинги. Он их всех подставил. А у него была масса возможностей этого не делать – корочка депутатская: отстаньте, не имеете права меня допрашивать и осматривать. И не имеют право, это на самом деле так.Он сделал все, чтобы создать эту ситуацию постыдного цирка. Это не только его дело. И теперь сколько угодно Зюганов может говорить, что это нападки на партию. Нет, эта ситуация целиком и полностью создана Рашкиным. Я не знаю, подставили его, пригласив на охоту, сказав, что лицензии нет, или не подставили – это не имеет значения.
Все его дальнейшие действия выдают в нем не опытного политика, который много лет находится в теме политической борьбы, который понимает, как уходить из-под удара, из пристальной этой тьмы, а какой-то наивный... вот Кандид Вольтеровский рядом с ним кажется искушеннейшим человеком. Кандид, по крайней мере, был простодушным, лосей не убивал.
Да и в самой охоте на лося нет ничего такого крамольного. Я против охоты на животных из-за удовольствия, я сам не понимаю тех, кто убивает животных – ни Ястржембского, ни Рашкина, ни других – мне просто неприятны люди, которые из гордыни убивают красивых живых существ.
И.Воробьева
―
Убил - съел.
М.Шевченко
―
Даже не съел. Просто убили. Разве трудно другое мясо достать? В общем, все он создал с самого начала. Поэтому меня не отпускает впечатление, что это продуманная спецоперация с целью дискредитации протестного движения. Поэтому я и говорю, что я не верю/, что он до конца будет наказан.А может быть, ему пообещали, что не накажут, что ничего не будет: Валера, давай, вперед, изображай из себя шута горохового. А потом обманут и накажут. Бухарину тоже обещали, что его не расстреляют, а в итоге грохнули. Сталин сказал Бухарину на Январском пленуме: да кто тебя, Николай, из партии исключит, чего ты слушаешь? А в итоге и из партии исключили, а еще и агентом Гестапо стал, еще и расстреляли.
Вот и с Рашкиным так же. Нельзя верить никому из них, Валерий Федорович, зря вы им поверили.
И.Воробьева
―
Вернемся к теме ФСИН. Вы сказали, что чтобы очиститься, надо провести масштабную работу. У вас есть ощущение, что государство в этой истории хочет очиститься?
М.Шевченко: Если у нас швабра в задницу это теперь политика, то тогда я не знаю
М.Шевченко
―
Я не сказал про «масштабную работу». Я сказал, что у нас должно быть «тюремное дело». Все люди, которые виновны в этом, должны оказаться на скамье подсудимых. Все люди, которые могут быть заподозрены в том, что они знали и покрывали это жуткое преступление, должны оказаться на скамье подсудимых.
И.Воробьева
―
Но это называется политическая воля. Разве она есть у государства сейчас?
М.Шевченко
―
По-моему, это называется юридическая воля. Если у нас швабра в задницу это теперь политика, то тогда я не знаю, до чего докатилась наша политика. По-моему, это изнасилование, это уголовное преступление, а не политическое.
И.Воробьева
―
Разумеется.
М.Шевченко
―
Вот изнасилование граждан во время выборов, принуждение бюджетников голосовать за партию, которая им не нравится, это политическое изнасилование. А в данном случае это уголовное изнасилование и пытки, уголовщина. Это уголовное дело. Если они хотят сделать это политическим, то они тоже, как и Рашкин, пока приложили все усилия, чтобы уголовный процесс, который мог бы стать для органов юстиции в России - ну, не то, чтобы позитивно-показательным, но, по крайней мере, был бы понят обществом. Но нет, они сами это превращают в политическое.Потому что если не будет уголовного процесса над садистами, палачами и теми, кто их покрывал, то мы тогда сделаем вывод, что это политическая позиция. А если будет уголовный процесс, тогда мы сделаем вывод, что юстиция хоть в какой-то мере существует, торжествует – чуть-чуть, на столечко, на микрончик. Что хотя бы здесь, по крайней мере, очевидное преступление.
А если бы их родственникам в подъезде так сделали, на темной улице? Как бы они к этому отнеслись? Небось бы забегали, в погонах люди, зашуршали бумагами в застенках всех видов. А тут нет – просто уволили.
И.Воробьева
―
То есть, недостаточно тех уголовных дел, которые есть сейчас, должно быть много уголовных дел на всех, кто к этому причастен?
М.Шевченко
―
У нас есть серьёзное подозрение, что это системная вещь, которая сверху курировалась и координировалась, что это не просто отдельные эксцессы исполнителей, а что это преступные приказы, которые выдавались сверху на оперативную деятельность, что это оперы на многих зонах имеют такую методичку, что насилуйте, снимайте на видео, шантажируйте и вербуйте секретных сотрудников.Если это так, то извините. Вот они очень любят клясться именем Столыпина, очень любят Столыпина. Когда Бурцев, выдающийся журналист, разоблачил Азефа - с подачи честного мента, кстати, начальника Департамента полиции Алексея Лопухина, который рассказал про то, что Азеф был двойным агентом: государственным сотрудником и организатором террористических актов страшных, убийств - министра Плеве, Великого князя Сергея и еще сотен людей, что просто море крови пролил. То Столыпин, например, пришел в Государственную думу и давал отчет об Азефе и вынужден был признать. Он не признавал при этом, что Азеф террорист и ответственен за теракты, хотя было известно, что это так.
Поэтому признайте. Еще раз – когда Столыпин пришел в Государственную думу и давал показания перед Госдумой по поводу Азефа, то он признал, что Азеф был секретный государственный сотрудник. И отказывался признавать то, что Азеф организовал теракты, в которых погибли члены царской семьи, в том числе. \Но там хватило мужества у Столыпина.
То есть, в одном Столыпин вам нравится, а в другом Столыпин вам не нравится? Будьте такими же храбрыми, как Столыпин, которого вы любите и которого я терпеть не могу, поскольку он вешатель и палач русского народа. Но нравится Столыпин – будьте такими же храбрыми, придите и публично дайте ответ: была это воля исполнителей, или это система вербовки с помощью насилия и шантажа секретных сотрудников на зонах из числа заключенных, которая санкционирована сверху.
М.Шевченко: Общая деградация российской политической системы на фоне восторженных криков о каком-то русском мире
И.Воробьева
―
Наверное, еще одним прорывом было бы, если бы люди, которых таким образом шантажировали и вербовали, сказали бы об этом. Но это же тоже маловероятно, это же страшно.
М.Шевченко
―
Это невозможно практически, поскольку видео с их изнасилованием может быть обнародовано. Это не всякий человек решится на это.
И.Воробьева
―
Разумеется. И сразу вопрос - что нам, как обществу, с этим делать, с учетом того, что у нас не все общество разделяет позицию, что нельзя пытать заключенных.
М.Шевченко
―
А кто не разделяет? Садисты?
И.Воробьева
―
Есть опросы, когда люди, отвечая на этот вопрос, говорили: ну, наверное, можно, а может и нельзя.
М.Шевченко
―
Мне кажется, что юстиция и правосудие не должны зависеть от общественного мнения. Тогда и Суд Линча будет легализован, рано или поздно. Юстиция должна опираться на право.
И.Воробьева
―
Эти словам мы услышали. Сделаем паузу на новости и рекламу и вернемся в студию с Максимом Шевченко.НОВОСТИ
И.Воробьева
―
Продолжаем программу «Особое мнение», политик и журналист Максим Шевченко. Давайте поговорим о событиях сегодняшнего дня – сегодня Верховный суд отложил заседание по рассмотрению дела о ликвидации международного «Мемориала»*, который власти заставляют меня называть иностранным агентом. Как мы вообще докатились до такого, что мы обсуждаем ликвидацию подобной организации?
М.Шевченко
―
Мы с вами не докатывались до этого. Это деградация российского государства. Когда маховик репрессий постепенно раскручивается, и когда кончаются реальные враги – допустим, побежден терроризм, ну и что, распускать все эти огромные толпы силовиков, которые на этом сделали себе карьеру и имя? Значит, надо находить новых врагов. Ну, вот нашли. Конечно, сотрудники «Мемориала»* это самые страшные враги.Поэтому это общая деградация российской политической системы на фоне восторженных криков о каком-то там русском мире и о каких-то перспективах развития. Запрет «Мемориала»* это запрет на дискуссии об истории. Допустим, я не всегда был согласен с выводами «Мемориала»* историческими, но это интересно, это всегда позиция, это аргументировано.
Вообще вот это двоемыслие, шизофрения – с одной стороны прийти в Фонд Солженицына к Наталье Дмитриевне Солженицыной, и там постоянно делать вид, что ты всем этим интересуешься, и одновременно другой рукой закрывать, уничтожать «Мемориал»*, несмотря на просьбы Муратова, позицию Горбачева, на многие другие вещи
И.Воробьева
―
Многие люди вступились.
М.Шевченко
―
Да, и Владимир Познер. Я не исключаю, что мы увидим царскую милость на встрече с СПЧ.
И.Воробьева
―
Она как раз будет до этого заседания.
М.Шевченко
―
Да, пусть всех помилуют, и будет высказана позиция: мол, ай-яй, так не надо. Мы понимаем, что существует не в реальном, а в виртуальном пространстве, готовят поводы и формируют сюжеты, так сказать.Но само по себе «Мемориал»* закрывают не за исторические исследования, не за исследование темы жертв политических репрессий. Одним из инициаторов запрета «Мемориала»* является, кстати, ФСБ по Ингушетии, насколько я знаю. И это потому, что «Мемориал»* оказывал огромную юридическую поддержку на Кавказе, в Ингушетии, в частности, людям, которые подвергались пыткам, которых обвиняли в разного рода преступлениях, - зачастую, может, справедливо обвиняли, зачастую несправедливо. Это неважно. Каждый человек должен иметь право на независимого адвоката. Потому что, даже защищая человека, который изобличен, пойман на месте преступления, мы все равно создаем прецедент юридического прав, защиты, который в другой ситуации, когда так же будут расправляться с беззащитным, сработает.
Я считаю, что главный мотив уничтожения «Мемориала»* это вовсе не хождение тропами, которые проложили Варлам Шаламов, Александр Солженицын и Евгения Гинзбург. А это современная, актуальная ситуация: слишком много крови юристы "Мемориала"* попортили следователям, которые хотели побыстрее закрыть дела после того. Как заключенные и подследственные давали показания, после того, как электроды, извиняюсь, к яйцам прижимали.
Слишком часто юристы «Мемориала»* вмешивались со своими докладами, описывая общую ситуацию в Дагестане, в Чечне или в Ингушетии. Закрывая «Мемориал»* они пытаются также закрыть память об убитой Наталье Эстемировой, например, которая была руководителем «Мемориала»* в Чеченской республике и о многих других вещах. Вряд ли у них это получится.
И.Воробьева
―
Я снова вынуждена напомнить, что минюст считает «Мемориал»* иностранным агентом, а Роскомнадзор и другие власти заставляют меня произносить это в эфире. Поэтому я буду это делать.
М.Шевченко
―
Ира, у нас иностранным агентом считается и Иркутское общество библиофилов.
И.Воробьева
―
И много кто еще.
М.Шевченко
―
Поэтому понятие иностранный агент широко распространяется на российские разные – многие театры. Вот интересно, театр, который приглашает иностранную труппу или иностранного режиссёра, или театр, который привлекает иностранную компанию для постановки совместной – допустим, приглашается какая-то иностранная звезда в театр, в оперный, - ну, кто-то, композитор или певица. И это оплачивается из какого-то международного гуманитарного фонда содействия вокальному, оперному искусству. Это считается, что театр с этого момента становится иностранным агентом?
И.Воробьева
―
Не подсказывайте, Максим.
М.Шевченко
―
А я хочу, чтобы вот так все было.
И.Воробьева
―
До абсурда довести?
М.Шевченко
―
Да. Если Рашкину можно – почему нам нельзя? Мы-то для пользы дела и здравого смысла, а не как Рашкин для того, чтобы уже все с ума посходили и лапша на ушах стала висеть гроздьями.
И.Воробьева
―
Там еще смешные названия появляются - по-моему, как раз история с библиофилами – это ИП, которые создают физлица-иностранные агенты, чтобы отчитываться за свое иностранное агентство – их ИП тоже признают иностранным агентом. В общем, такой круговорот иностранных агентов в России мы сейчас наблюдаем.Кстати, про грядущую встречу с СПЧ. Наверняка там будет подниматься вопрос о законе об иностранных агентах. Как думаете, есть ли шанс? С учетом того, что Путин говорил Муратову, например, что как-то все-таки приведут в какой-то менее людоедский вид этот закон.
М.Шевченко
―
А в какой вид можно привести людоедский закон? Покрасить в розовый цвет и нарисовать на обложке синие цветочки, а по сути, оставить его людоедским? Людоедский закон должен перестать быть людоедским, его не надо приводить ни в какой вид. Он должен быть в соответствии со здравым смыслом.
И.Воробьева
―
То есть, просто отменить закон, по этой логике?
М.Шевченко
―
Ну, я считаю, что отменять надо. Конечно, разумеется. Я и подписывал, когда был членом СПРЧ, письмо за отмену этого закона. И многократно на моих глазах это было. Людмила Михайловна Алексеева обращалась, беседовала с президентом Путиным на моей памяти три или четыре раза публично, обращаясь к нему. И ей всегда давали первое слово на заседаниях. И каждый раз он говорил, что - да, надо что-то делать, вы правы, Людмила Михайловна, и так далее.Но как мы видим, чем дальше в лес, тем толще партизаны. Поэтому думаю, что сейчас будет то же самое – будет пообещано. А моет быть, наоборот, к годовщине ареста и суда над Навальным будут какие-то публичные гуманитарные послабления – такая оттепель. И побегут, как было написано в книге «ЦРУ против СССР» академика Яковлева, другого, там «злобного Ивана Денисовича по оттаявшей от снега Москве». Вот и сейчас, может быть они сымитируют какую-то «оттепель» такую.
Ну, это же все виртуальное пространство. Я читаю сейчас пелевинский «постгуманизм», совершенно гениальная просто книга, конечно. У Пелевина так: то гениальное, то какая-то хрень. Это вот абсолютно гениальная книга. Вот как бы в постгуманистическом пространстве, куда уже современная Путинская Россия уже приехала, - у нас все выдумывается. И гуманизм выдумывается. Только насилие и репрессии настоящие. А все остальное постоянно создается таким мозгом, плавающим в банке. Мы даже примерно понимаем, где эта банка и что это за мозг.
И.Воробьева
―
Ну да, ощущение…
М.Шевченко
―
А еще Сурков со своими такими интеллектуальными интервенциями добавляет постоянно - то про вечный Путинизм, то про безлюдную демократию. Сейчас вот любопытная статья про то, что, мол, порядок и хаос.
И.Воробьева
―
Поговорим еще об одной истории, которая происходит в эти два дня в Северной Осетии. Сначала сообщалось, что Северная Осетия стала чуть ли не единственным регионом, которая при голосовании не поддержала федеральный законопроект о системе QR-кодов. А уже сегодня, за пару часов до нашего эфира, местное агентство сообщило, что они переголосовали, повторно рассмотрели, и приняли. Что это было, как думаете?
М.Шевченко
―
Ну, это насилие, спецоперация, КТО, - как угодно это называйте, что угодно можно делать с людьми, тем более, на Кавказе. Только что Ингушетию, сейчас Осетию. Судьба-то одна. Народы разные, а судьба одна. Видите, и там, и там насилие.Напомню, что в Осетии было даже народное восстание в начале эпидемии на улицах. Когда люди умирали в больницах, больниц не было, - тогда Осетией правили миллиардеры, а больниц не было. Людей некуда было вести, не было даже обезболивающих, не было просто анальгина - ничего не было. Люди вышли во Владикавказе на улицу.
Поэтому осетины гордый и красивый народ. Вы молодцы, - то, что хотя бы в первом голосовании вы сделали такой выбор. Это говорит не о том, что они какие-то страшные антиваксеры и против QR-кодов, такие глупые и темные.
Это говорит о чудовищном, тотальном и реальном недоверии людей, когда даже члены «Единой России», зная прекрасно в Осетии мнение народа, не могут проголосовать. Потому что народ в Осетии просто в шоке, - я беседовал с осетинами: нет ничего. Ни больниц, ни поликлиник, не хватает врачей, лекарств. Даже вакцин этих и то нет, их не хватает. Только для начальников, только они могут прививаться.
Поэтому вот это голосование, первое, это. Считайте, реальный голос народа, это реальное протестное голосование. Не против QR-кодов, - это просто внешний фон. А против того социального произвола, который существует в отношении людей. Оптимизировали больницы, оптимизировали врачей? - все вранье. Больницы там разоренные, заросшие плесенью, с разбитыми стеклами стоят. Врачей нет.
Поэтому все правильно. Это то, что прорывается из-под этих глыб. Мы же любим Солженицына, у нас в фонд Солженицына приходит Владимир Владимирович, - вот «Из-под глыб» - у Солженицына был такой сборник знаменитый, - там Шафаревич, Солженицын. Так вот из-под этих глыб прорываются такие пузыри народного протеста, народного гнева, который приобретает особо острые формы в национальных регионах вследствие того, что там труднее врать народным избранникам. Потому что в малых сообществах, связанных семейными узами, родственными узами, тяжелее потом, проголосовав как трус, смотреть в глаза своим близким и родственникам. Тебя просто больше не позовут ни на свадьбу, ни на похороны, ты будешь изгоем, позор тебе будет.
Поэтому естественно – и в Ингушетии, и в Осетии, - что, кстати, должно навести и осетин и ингушей на размышление об общей судьбе и об общем отношении имперского шовинистического федерального центра и к Осетии, и к Ингушетии. В Осетии тоже судят человека, - забыл его фамилию, - за то, что он тогда выступал на этих первых митингах против разоренной системы здравоохранения.
И.Воробьева
―
К сожалению, у нас заканчивается время эфира. Но я хотела бы, чтобы слушатели обратили внимание на эту последнюю минуту, мне она кажется очень важной. Спасибо большое. Политик и журналист Максим Шевченко со своим особым мнением.
* российские власти считают иностранным агентом