Виктор Ерофеев - Особое мнение - 2016-03-30
Д.Пещикова
―
Здравствуйте. Действительно, программа «Особое мнение», я – Дарья Пещикова, и со своим особым мнением в этой студии писатель Виктор Ерофеев. Виктор Владимирович, здравствуйте.
В.Ерофеев
―
Да, добрый вечер, здравствуйте.
Д.Пещикова
―
Давайте начнем с протестных настроений. Был опубликован недавно доклад Центра экономических и политических реформ («Независимая газета» об этом пишет), так вот уже за этот год, за несколько месяцев больше 100 трудовых протестов по России зафиксировано. Довольно большая цифра. Как вы думаете, почему протестуют?
В.Ерофеев
―
Ну, я думаю, у нас же опыт большой исторический. Разные революции были. Сначала всё начинается с экономических проблем. И, вот, знаете, я как и все мы ходим в магазин, и я тоже хожу, и я вижу, как растут просто на глазах цены. Платишь в 2 раза дороже за то, что было когда-то нормальной ценой. И вообще выходишь с сумками и понимаешь, что ты заплатил реальные деньги, которые похожи на какую-то пенсию, например, уважаемых людей по стране. И думаешь, как же они-то живут? И вообще это ж беда полная! Мы нищаем, и официальные источники говорят о том, что у нас на много процентов возросла нищета в стране, бедность. Беда. Так что протесты – это как градусник, как термометр, который показывает, что у нас беда. И хотелось бы, чтобы власти к этому поскорее прислушались, потому что, все-таки, есть, с одной стороны, какие-то парадные настроения и вообще бравурные. Но в бедной, нищей стране любая победа, в конце концов, окажется поражением.
Д.Пещикова
―
Вы говорите с социально-экономических потрясений всё начинается. А что начинается?
В.Ерофеев
―
Начинается реальное недовольство, которое может перерасти во что угодно – в бунт, в революцию, в изменение полностью состава крови страны.
В.Ерофеев: Протесты –как градусник, показывает, что у нас беда. И хотелось бы, чтобы власти к этому прислушались
Д.Пещикова
―
А вы полагаете, что Россия близка к такой ситуации сейчас?
В.Ерофеев
―
Я не знаю, насколько она близка. Вообще в России всегда ходят тучи недовольства то одним, то другим, то третьим, то десятым. Но вот такие всполохи – они появляются просто, видимо, оттого, что, действительно, очень трудно стало жить. Действительно. И потом всё чаще и чаще возникает мысль о том, что... Ради чего всё это делается? Ведь, цели не достигнуты. Видно, что Украина пошла своим путем, и конец конфликта – это был разрыв полностью отношений еще и еще. Вот уже до Киева не долететь, до Одессы не долететь на самолете.Ну, Крым. Крым... Историческая земля. Правда, конечно, и татары могут сказать то же самое. Ну, допустим, историческая. Но когда туда приезжаешь, то видно, что ничего не сделано, всё разбито. Те поселки, которые были набиты туристами и пенсионерами, и кем угодно, они пустые или почти пустые. Всё это грустно. Если уж взяли, так приведите всё в порядок. И нет, ничего этого нет.
Д.Пещикова
―
Но с другой стороны, смотрите, так поглядишь на репортажи разные центральных каналов, послушаешь людей, которые что-то там комментируют, все, вроде, довольны и Крымом, и тем, что Россия делает в связи с Украиной, и действиями в Сирии тоже.
В.Ерофеев
―
Ну, мне кажется, что научились маску надевать такую победоносную. Но это у нас всегда было в советские времена: тоже телевизор был всем доволен, у нас не было никаких катастроф, никто не умирал, никто не погибал в авариях.
Д.Пещикова
―
То есть вы считаете, люди, которые такие комментарии дают, лукавят? Если мы не о руководителях сейчас говорим.
В.Ерофеев
―
Я не думаю, что это лукавство. Это гораздо более глубокое чувство. Это чувство конформизма, когда человек понимает, что если он хочет жить нормально, ему надо соответствовать определенным позициям, то есть ему надо делать вид, что он уважает власть, делать вид, что он согласен с властью, делать вид, что он и через 5 лет будет согласен, то есть на перспективу тоже работать. Ну, тогда какой-то кусок ему обломится. А если нет, так... У нас же уже давно опять стало индивидуальное право – кому-то можно, а кому-то совсем нет. Кому-то можно писать стихи и иронизировать, а кто-то может написать один любительский стишок и за это поплатиться чуть ли не свободой. Так что, в общем-то, мы как жили в авторитарной системе, так, в общем, и опять туда скатились. Видимо, это наше проклятие.
Д.Пещикова
―
Но какое-то противоречие, все-таки, получается. Смотрите, с одной стороны, люди боятся высказываться, чтобы не потерять доступ к некоей кормушке, да? А с другой стороны, растет число трудовых протестов. Почему тогда выходят протестовать?
В.Ерофеев: В бедной, нищей стране любая победа, в конце концов, окажется поражением
В.Ерофеев
―
Даш, жить в России – это противоречие уже. В себе. Потому что настолько не работают институции... Каждый раз всё это ручное управление. То одно другому противоречит естественно совершенно. Естественно. Если бы были институции, то можно было бы говорить о том, что противоречий или нет, или они кажутся странными. А тут это нормально, это страна нормальных противоречий, которые очень сильно действуют на нервы. Вот.Но с другой стороны, есть просто тоже нормы терпения. Можно взорваться. Есть норма лжи, которую тоже преодолеть... Если вдруг кто-то преодолевает, то понимает, что и везде в других местах тоже ложь. Ну и так далее. В общем, есть какие-то вещи, где ты понимаешь, что-то народ стерпит, а что-то не стерпит.
Ну, конечно, больше всего, мне кажется, здесь это должно ударить по именно экономическим показателям. Потому что я вижу... Ну, просто вот... Я не знаю, как вы, но я вижу, что просто дело идет к беде.
Д.Пещикова
―
Близятся сейчас думские выборы, уже довольно скоро они пройдут. Политические силы, по идее, должны, ведь, воспользоваться ситуацией, как-то присоединиться к протестам, кого-то поддержать. Вы чувствуете уже эту поддержку со стороны каких-то политических сил?
В.Ерофеев
―
Нет, я не думаю, что будет поддержка. Это какая-то вторая реальность. Вот, мне позавчера приснился сон, что я вот такой же, как обычно, но я живу в какой-то параллельной реальности. Какой-то такой, мистический сон. И я подумал, что, вот, наша страна – параллельная реальность. Есть парламент, есть какие-то институты власти, но они живут совершенно в другой сфере. У них другая Россия, у них другая система управления.Я тоже в детстве жил в такой другой параллельной стране, у меня папа был начальником, я это видел. Но всё, вот, опять зеркально повторилось. И мне кажется, что вот этот спор, нужно ли участвовать в выборах или нет, который ведет оппозиция, он, в общем-то, спор о том, сажать или не сажать картошку. Потому что у нас не гарантированное земледелие – может вымерзнуть картошка, а может нет. Так что, может быть, накануне объявят погоду хорошую и можно бежать сажать. А можно, наоборот, не сажать.
Поэтому у меня нет тут никаких рекомендаций. Но я думаю, что если уважаемую Эллу Памфилову уже посылают командовать выборами, значит, уже настолько крепкий бетон и цемент власти, что даже мною уважаемая и хорошо мне известная Элла может оказаться там и ничего не сделать.
Д.Пещикова
―
Это особое мнение писателя Виктора Ерофеева. Прервемся ненадолго и скоро продолжим.РЕКЛАМА
Д.Пещикова
―
Это особое мнение писателя Виктора Ерофеева. Заговорили уже об Элле Памфиловой во главе Центризбиркома. А, кстати, вы просто про нее начали сами рассуждать. Как вам кажется, может быть, все-таки, что-то поменяется при ней в ЦИКе? Ну, она не Чуров, все-таки.
В.Ерофеев: С какой ноги встанет начальник ,будет ли он либерал с утра или деспот. Самодержавие с примесью самодурства
В.Ерофеев
―
Ну, хотелось бы, конечно. Вообще хотелось бы, чтобы поменялась не только избирательная комиссия, или, вернее, атмосфера избирательная. Но вообще поменялась бы атмосфера отношения к партиям. Те партии, которые готовы сотрудничать с системой, но одновременно имеют разные взгляды. И я думаю, это было бы полезно и для Думы, и для всего. Но мне кажется, что таких иллюзий не надо сейчас строить. Когда идет такая напряженность, когда страна в изоляции, когда ее добивают санкциями и так далее, в общем, мне как-то странно представить себе страну, да еще такую обидчивую как наша матушка Россия, что она тут же сказала «А, давайте устроим карнавал выборов. Давайте мы сейчас станцуем». Я думаю, что всё будет, наоборот, очень скромно, жестко и распределено.
Д.Пещикова
―
То есть Памфиловой просто прикрываются, что ли?
В.Ерофеев
―
Ну, этого я не знаю. Я думаю, что там есть какие-то вещи, которые просто не сообщаются. Мне бы хотелось надеяться, что Элла Панфилова, получив этот пост, сможет сделать какие-то добрые дела, на что она, в принципе, и настроена. Но она вообще родилась, чтобы делать добрые дела. Вот, если у нее получатся добрые дела, то я буду искренне рад, что она там.
Д.Пещикова
―
А она вообще сама, как вы думаете, сможет там что-то решать? Она будет вообще какие-то вопросы, действительно, координировать, контролировать? Или там всё уже сверху предопределено, как говорится?
В.Ерофеев
―
Там совершенно никогда не понятно, что можно и что нельзя. Это всё оказывается даже в течение суток по-разному. Там, с какой ноги встанет начальник и будет ли он либерал с утра или деспот. Будет либерал, сделается что-то, откроется, какие-то форточки распахнутся. А будет деспот, наувольняет.В общем-то, конечно, это самодержавие с примесью самодурства.
Д.Пещикова
―
А вы сейчас про какого начальника говорите? Про одного конкретного?
В.Ерофеев
―
Про многих. Ну и про любого, и про конкретного. Про всех начальников.
В.Ерофеев: Мы плохо воспитали ту среду, в которой живем. Сказать, что донос – это нехорошо, это звучит неубедительно
Д.Пещикова
―
Просто интересно, с вашей точки зрения всё завязано у нас в стране на одном человеке или есть система некая?
В.Ерофеев
―
Я думаю, что да. Ну, мне кажется, что когда мы называем авторитарное, то это, конечно, самодержавие. А самодержавие – это царь. А царь у нас один.
Д.Пещикова
―
Ну, понятно. Значит, все-таки, один человек.
В.Ерофеев
―
Ну, один – да. Ну, дело в том, что вокруг него есть еще люди, которые несут его волю, исполняют и, в общем-то, не то, что он на все вопросы отвечает. Это понятно, что не так. Но, в принципе, в общем, ясно, что без его ведома никакого серьезного вопроса решаться не будет.
Д.Пещикова
―
Мы с вами начали разговор с экономических проблем – вы сами отметили, что всё дорожает. Действительно, это очень заметно, бьет по кошельку.
В.Ерофеев
―
Да, это вообще. Это просто скотство, я считаю. Скотство, реальное скотство.
Д.Пещикова
―
И вот в этой ситуации есть в обществе некое такое чувство озлобленности. Оно уже появляется, его всё больше. И, вот, Вера Челищева, журналист «Независимой газеты» для «Медузы» написала большой текст о том, как в этой сложной ситуации в России растет и множится практика доносов. Доносы в современной России становятся всё более популярные, и бытовые (рассказать, что у соседа есть запрещёнка или, например, что в каком-то магазине торгуют чем-то запрещенным, опять же, тем, что у нас под эмбарго). Либо рассказать, что кто-то в соцсети написал что-то нехорошее, ну, то есть политические доносы. Почему у нас, казалось бы, в стране, которая должна была научиться на собственном горьком опыте, возрождается такая пагубная практика?
В.Ерофеев
―
Ну, надо сказать, что вообще доносы – это не практика только одной страны. Это многие страны. Когда я был в Америке, там 4 раза преподавал (каждое лет ездил туда 4 раза), я узнал, что там доносов тоже полно. Соседи пишут на тех, кто не стрижет одуванчики. Там главный враг Америки – это одуванчики в саду. Вот. И там просто засыпано всё доносами.
Д.Пещикова
―
Так мы что, в Европу движемся?
В.Ерофеев
―
Ну, я думаю, что мы просто движемся к понятию, что такое человек. Человек любит иногда написать доносы. И вообще вот это... Посмотрите, человеческое общение – всегда какая-то подлянка выскальзывает. Или чего-то сказал, или как-то прокомментировал. В общем, нас бог не сделал идеальными.А когда возникают причины для того, чтобы через донос как-то о себе заявить положительно, то, естественно, доносы увеличиваются. Ну, вы, наверное, знаете, я занимался в молодые годы Маркизом де Садом, и оттуда понял сущность Советского Союза, которая заключается в том, что если есть такая ситуация, при которой ты ненаказуем, тебя нельзя наказать, ты, в конце концов, начинаешь делать черт знает что. То есть начинает тебя разбалтывать, даже если ты очень приличный человек. Тебя начинает разбалтывать.
Но помните?... Вы – молодая, но я думаю, что ваши родственники помнят, как продавщицы кричали «Вас много, а я одна», издевались, и над бабушками издевались, и вообще всё. Но почему? Плохие, что ли, были продавщицы? Нет. Потому что, вот, когда человек попадает в такие условия, из него всякое дерьмо лезет. И здесь то же самое: когда он попадает в такие условия и он видит, что истина принадлежит государству, а не обществу, он видит, что истина принадлежит силовикам, то есть милиции, и прочее-прочее, он начинает с ними вступать в какую-то такую связь. От этого раздуваются щеки. Ему или ей кажется, что он на коне и всё прочее.
У нас огромное, миллионное количество доносов писали в советские времена. Я помню, что еще молодым совсем мой отец во Франции в 1950 году, ему доверили быть временным поверенным советского посольства. Ну, уехал посол там покупаться в Черном море, а он, значит, был советником, ему сказали «Вот, ты будешь главный». И он потом мне рассказывал, что самое страшное, с чем он столкнулся, это не то, что французы какие-то стали ему подножки ставить. Он столкнулся с тем, что с того же дня, как он возглавил посольство (там не знаю, на месяц, на два), он стал получать огромное количество доносов дипломатов и сотрудников друг на друга. Это уже были послесталинские времена, но все писали. Кому-то хотелось, чтобы кого-то выгнали, отправили в Москву. Как наказание, да? Вернуться на родину в качестве наказания. Или еще что-то. Но доносы были самые страшные. И он собрал, и объявил, что доносы он читать не будет. Так это была революция! Писали потом в МИД, что он вообще... Как это?
Д.Пещикова
―
На него доносили, в общем, потом.
В.Ерофеев
―
На него доносили, что как же он отказался. «Я читать доносы не буду. Всё, точка». Была революция.
Д.Пещикова
―
Но если бы сейчас тоже отказались представители правоохранительных органов читать многочисленные доносы, стало бы доносов меньше? Ведь, мы знаем уже несколько случаев, когда до суда доходило по результатам таких доносов, и осуждали.
В.Ерофеев
―
Доносов, наверное, не стало бы меньше. Результаты доносов были бы иные. Но, понимаете, Даш, дело в том, что, ведь, всё гораздо глубже, чем политическая и социальная ситуация.Мы имеем дело с невоспитанной страной. Мы плохо воспитали ту среду, в которой мы живем. И поэтому, например, сказать о том, что донос – это нехорошо, это как-то звучит неубедительно. А, вот, в другой стране это убедительно. И я, опять-таки, говорю, что...
В.Ерофеев: Государству это не выгодно, чтобы мы были воспитанными людьми
Д.Пещикова
―
Но как же? Вы же сами говорили, что там всё равно распространены доносы. В тех же Штатах.
В.Ерофеев
―
Да, да. В Америке, да, это случается. Но, с другой стороны, когда я говорю, что это случается, но об этом пишут и это вызывает возмущение... То есть получается так, что это каким-то образом происходит самоочищение не до конца, но все-таки.У нас же считается, что донос – это, в общем-то, помощь государству. И мы последнее время всё больше и больше видим, что государство радуется, когда ему несут доносы. Оно ж не говорит «Вы чего? С ума сошли, что ли? Чего вы друг на друга-то доносите?» Поэтому мне кажется, что здесь вот просто невоспитанная такая страна. И мы понимаем, почему. Потому что не было времени воспитывать, потом не было достаточного количества людей, которые могли бы правильно воспитать, рассказать о добре и зле. И, наконец, государству это не выгодно, чтобы мы были воспитанными людьми.
Когда есть какая-то мутная ситуация, тогда легче управляется и легче им живется.
Д.Пещикова
―
Ну, как известно, непросвещенным народом проще всего управлять. Это особое мнение писателя Виктора Ерофеева. Еще один небольшой перерыв, и вернемся.НОВОСТИ
Д.Пещикова
―
Со своим особым мнением в этой студии писатель Виктор Ерофеев. Продолжаем разговор о доносах. Так вот. Возвращаясь к нам и к ним. На Западе, ведь, тоже (мы с вами уже успели немножко поговорить об этом) есть такая практика доносительства. Я вспоминаю, опять же... Вот, вы про Штаты говорите, я Австрию вспоминаю. Поставил человек не там машину – сосед довольно часто поступит именно так: возьмет и напишет на него, ну, не донос, но заявление, и объяснит, что он не прав. И будет сосед его оштрафован. Это тоже какое-то такое, плохое доносительство? Или есть, все-таки, ситуация, когда донос может быть хорошим?
В.Ерофеев
―
Само слово «донос» в русском языке негативное слово. То есть хороший донос – это всё равно как кислое мороженое. Ну, не работает. То есть если брать мороженое как сладкое, да? А тут наоборот. Поэтому не работает.
Д.Пещикова
―
Давайте рассматривать тогда хороший донос как проявление гражданской позиции.
В.Ерофеев
―
Нет, нет-нет. Вообще, вот, слово «донос» - оно маркировано, да?
Д.Пещикова
―
Хорошо, уберем слово «донос».
В.Ерофеев
―
Заявление – другое дело. Тут могут быть разные. Но мне кажется, что тут есть... Как вам сказать? Всё зависит от того... Вот, вам доктор назначил лечение, и вам говорят «Вот, принимайте ровно столько таблеток». Если вы будете принимать больше или меньше, что-то с вами нехорошее. Вот, то же самое и с заявлениями, работой граждан и государства. Если есть какие-то вещи, которые, действительно, нужны для исправления, но они не наносят ущерб и не превращаются в ябедничество, да?.. Вот, все-таки, донос – это, вот, в детстве это ябедничество. И не превращается, в общем, в то, что мы морально называем злом, то, наверное, такие заявления можно. Но лучше их посылать или в газеты, или устраивать обсуждения, дискуссии. Есть огромное количество социальных позиций, на которых можно обсуждать, правильно он ставит машину или неправильно, курит он на лестнице и хорошо это, что он выходит и не курит при ребенке, или это плохо, потому что он курит для всех.
Д.Пещикова
―
А как провести границу между гражданской позицией и доносом? Вот, вы для себя как-то ее проводите?
В.Ерофеев
―
Я думаю, что тут ничего другого не придумаешь как человеческий ум. Разум человеческий. Ну, если нормально у тебя с психикой, если нормально с моралью, то только головой надо думать: тут можно, а тут, наверное, нельзя, потому что, наверное, это собьет с толку других и тебя тоже. Мне кажется, что...Почему в западных городах и на дорогах мало гаишников, мало людей, которые регулируют движение? Потому что у тех, кто ездит, больше головы, больше мозгов, чем у наших водителей.
Д.Пещикова
―
То есть гражданское самосознание.
В.Ерофеев
―
Ну, наверное, самосознание, да (назовем это таким философским термином). Иногда можно просто сказать, что мозгов больше.
Д.Пещикова
―
Вы говорили уже, что наше государство, руководящие органы не заинтересованы в воспитании населения как раз в том, чтобы население было осознанным, вело себя осознанно и сознательным было. А кто заинтересован и кто может помочь в воспитании? Или в этой ситуации вот сейчас в России никто не может?
В.Ерофеев: У нас половина населения верит, что Сталин был положительный герой. То есть мозги сильно съехали
В.Ерофеев
―
Нет, ну, в общем, в каком-то таком, разбросанном таком, неокрепшем, неустоявшемся состоянии у нас, все-таки, есть некоторое гражданское общество, которое, вот, формирует, кстати говоря, и «Эхо Москвы» тоже. И мне кажется, вот как раз гражданское общество может помочь.Есть еще такие структуры (я об этом не раз говорил, но, по-моему, на «Эхо» не говорил), есть такая соседская демократия, та, которая была при позднем Франко. То есть когда просто соседи собираются и говорят «У нас в подъезде все писают. Давайте перестанем» или там еще чего-то делают страшное, да? «Давайте перестанем» или «Давайте сделаем площадку для детей».
То есть демократия рождалась в Испании не через политические партии, а рождалась через самосознание, когда люди понимали...
Д.Пещикова
―
Но это же известная теория малых дел.
В.Ерофеев
―
Да.
Д.Пещикова
―
Когда мы начинаем со своего двора...
В.Ерофеев
―
Да. И это малые дела именно гражданского такого направления. И, вот, они настолько выросли, что потом, когда Франко умер, уже спокойно, в общем, эта демократия стала политической демократией.Ну, вот, мы где-то в начале этого пути. Но нас всё время сбивают, потому что нам рассказывают, что вообще демократия не про нас, что вообще нам надо что-то другое, нам надо монархию или нам надо Сталина. У нас половина населения верит, что Сталин был положительный герой. То есть мозги сильно съехали, сильно свернули их. И это потребует еще большого количества времени, чтобы их немножко даже не сразу всех, а чуть-чуть подвинуть в правильную сторону.
Д.Пещикова
―
Кстати о борьбе за законность и порядок. Вы, наверное, знаете, что в Москве, в России довольно долго функционировало такое движение «СтопХам». Слышали о нем?
В.Ерофеев
―
Да, я слышал.
Д.Пещикова
―
Сегодня стало известно, что Мосгорсуд его официально уже ликвидировал, поскольку до этого в Минюсте жаловались на деятельность этой организации, находили много признаков незаконной деятельности. Ну, поскольку были известные конфликты... И, кстати, сегодня тоже сообщалось, что активисты СтопХама опять с кем-то подрались. Вот такой способ наведения порядка – он типичен для России? Поскольку, вот, активисты СтопХама, опять же, сейчас говорят, что они деятельностью свою прекращать не собираются, они, скорее всего, новую структуру создадут и будут продолжать делать то, что делают.
В.Ерофеев
―
Ну, чтобы бороться с хамством, надо, прежде всего, самому быть не хамом. Но судя по их деятельности, там такое количество хамства, что борьба хамства между собой превращается, действительно, в идиотизм, а не в очищение городских площадок. Поэтому СтопХам – они, наверное, могли бы себе приклеить на задницу или на спину, и ходить с этим.
Д.Пещикова
―
А почему такие движения у нас рождаются? Еще же были похожие движения, когда приходили в магазины и клеили там тоже наклейки на санкционку.
В.Ерофеев
―
Ну да. Но дело в том, что если вы водите машину, вы понимаете, что огромное количество людей нарушает. И в отличие тоже от некоторых других стран люди матерятся и кричат, какие вообще безобразия, как нарушают. В других странах говорят как-то более спокойно, то есть нашли форму обращения к этим нарушителям. И, кстати говоря, меньше нарушают. Ну, так случилось, да?Но это и есть продолжение. Вот, одни ругаются, а другие выходят из машин, морду бьют. А третьи, вот, вступают в организацию СтопХам и говорят «Вот, мы не можем тут проехать, потому что неправильно поставили...» Всё зависит от активности и эмоционального состояния.
Но эта организация, может быть, и правильная, так как с этой же организацией, которая была против тех машин, на которых были мигалки, мне кажется, что тоже всё правильно. Но всё зависит от того...
Д.Пещикова
―
Но они совершенно разные. Разве, нет? Это «Синие ведерки» - вы, наверное, про них.
В.Ерофеев
―
Да. «Ведерки», да. «Ведерки» мне были симпатичны.
В.Ерофеев: Борьба хамства между собой превращается в идиотизм, а не в очищение городских площадок
Д.Пещикова
―
Все-таки, это разные структуры. Ну, «Ведерки» немножко по-другому себя вели.
В.Ерофеев
―
Да. Даже совсем по-другому. Нет, ну это, видимо, какая-то хамская организация. Видимо. Я не знаю.
Д.Пещикова
―
Так а, может, у нас только так можно? Вы сами говорите, культура у нас такая. Невоспитанный народ.
В.Ерофеев
―
Ну, вот, именно... Да. Вот, именно та культура, которая называется «воспитанностью». У нас, как ни странно, очень неплохая высокая культура и люди знают больше, чем в других странах. А вот такая вот культура повседневности, культура просто общежития невероятно груба.Я тут читал свой текст о русских народных сказках, который... Просто выходит книжка и мне надо было корректуру прочитать. И там в этих сказках есть часть сказок, посвященные русскому народному сексу, да? Заветные сказки, которые Афанасьев когда-то передал Герцену. Я прочитал вот это... В середине XIX века это было (передача случилась), а у нас только недавно их напечатали.
Я был поражен вот этой невероятной грубостью отношений. Грубость. Не обязательно эротических (даже не будем брать это). А, вот, просто как обращаются муж к жене там. «Кочерга» - это самое нежное, что можно. «Старая кочерга». Ну и понятно, что там «Старый хрен» или «Старый козел» и так далее, и так далее. Я подумал, почему? Ну, почему там? Казалось бы, тут ничего. Тут нет ничего смешного, ничего. Это нормальный такой посыл, нормальный разговор. Ну вот. И, вот, видимо, и тогда не было воспитания, по крайней мере, в этой среде. Ну а в 1917 году эта среда стала доминирующей средой. И надо сказать, что и сегодняшние начальники – они же пришли не из той среды дореволюционной, они пришли тоже из хамов.
Д.Пещикова
―
Так послушайте, но, с другой стороны, все эти активисты – это же, в основном, молодое поколение. Это уже как раз не те люди, которые что-то помнят, что-то застали.
В.Ерофеев
―
Ой, дело в том, что молодое поколение – это не значит, что они взяли и выучились, и стали воспитанны. У них тоже не хватает этого воспитания. Откуда у них взялось это воспитание? Да ниоткуда. Никто не воспитывает. Посмотрите, что в школах делается.
Д.Пещикова
―
А сколько поколений еще будут в себе держать?
В.Ерофеев
―
А всё зависит от того, как построить институции. Если будет так, как сейчас, всё так расхлябано, так это будет до той поры, пока просто все не будут смеяться над этим поведением. Кстати говоря, и все если не смеются, то опасаются, потому что, вот, наш человек за границей, когда он едет на машине, он представляет из себя повышенную опасность. А в магазин входит – может украсть. А еще что-то...Потому что, как бы, такая мораль, условная: Ну да, вообще красть нельзя, но не можно» – «Почему?» – «Ну, просто, вот, как-то так вот случилось». «Ездить быстро нельзя, но, вот, я поехал быстро, потому что мне захотелось». И так далее, и так далее.
То есть когда это всё нарушается... А над европейцами издеваются: «Во, они какие. Стоят ночью, ждут переключения на зеленый свет. Во, какие они дураки» и прочее, и прочее. А, на самом деле, это же одна линейка. Если они там стоят на красный свет, то, значит, они и в магазине не украдут. Ну и так далее.
Д.Пещикова
―
Ну и русский-то, ведь, не каждый пойдет красть, будет перебегать дорогу в неположенном месте.
В.Ерофеев
―
Не, конечно, не каждый. Ну, понятно. Мы же не говорим, что каждый. Мы же не говорим, что мы нация какая-то такая, уж совсем. Но Достоевский говорил, кстати говоря, делал какие-то широкие обобщения, даже страшные. Он говорит «Мы склонны к бесчестию», - говорил Достоевский. При том, что он любил вообще русский народ и всё.
Д.Пещикова
―
А это, наверное, такая традиция интеллигенции взваливать на себя все грехи тех, кто плох, и тех, кто...
В.Ерофеев
―
Ну, Достоевский – трудно сказать, что он был такой уж интеллигенцией.
Д.Пещикова
―
Ну, философской интеллигенцией, я бы так сказала.
В.Ерофеев
―
Не знаю, не знаю. Он сидел на каторге, видел вообще вокруг себя... Это жесткие заявления.Мне кажется, что это можно очищать как можно очищать воздух в квартире и вообще заниматься полезной уборкой. Но для этого надо... Это не значит, что у нас ничего не получится. Надо искать сильные стороны и надо уходить от слабых. У нас пока всё это выглядит как насмешка.
Д.Пещикова
―
Ну, просто не ощущается баланса в выступлениях представителей власти. Потому что мы, в основном, только очень хорошие. А оппозиция, наоборот, критикует: «Мы плохие». Нет вот такой группы, которая бы сказала «Мы, вот, и хорошие, и плохие». Почти никто так не высказывается, ведь.
В.Ерофеев
―
Да. Да. Но это, кстати говоря, тоже историческая беда России. Потому что вся интеллигенция выла о том, какая у нас поганая власть, а вся власть выла по поводу того, что с интеллигенцией невозможно работать. И нынешняя власть ровно то же самое произносит. Вернее, занимается нытьем.
Д.Пещикова
―
Давайте на этой ноте и закончим. Спасибо большое. Это было особое мнение писателя Виктора Ерофеева.