Михаил Мишин - Дифирамб - 2020-09-13
13.09.2020
Ксения Ларина
―
Добрый день! Начинаем программу «Дифирамб». У микрофона Ксения Ларина. И сегодня наш гость в нашей виртуальной студии Михаил Мишин, писатель, сценарист, драматург, переводчик и человек театра. Миша, привет!
Михаил Мишин
―
Привет! Чего-то не хватает.
К. Ларина
―
Да. Очень рада. Да.
М. Мишин
―
Чего-то не хватает в этом…
К. Ларина
―
Чего-то не хватило. Сатирика не хватило. Ну, я… ну, я презираю это звание сатирика.
М. Мишин
―
… человек, гражданин, пароход. Я не помню, что еще.
К. Ларина
―
Да. Ну, у нас повод хороший. Мы уже на прошлой передаче, которая была вот у нас, не помню когда, говорили про книгу, которая должна выйти. И вот наконец она вышла, книжка Михаила Мишина «4 комедии, приведённые Михаилом Мишиным». Это переведен… Это переводы с английского языка. Комедии кассовые. Некоторые из них вам знакомы как, например, хит Московского художественного театра «Номер 13» Рэя Куни. Есть ещё там знакомое тоже для театралов название «Эти свободные бабочки». Ещё одна пьеса «Леди и кларнет». Да? И «Интимная комедия». По-моему, я всё назвала. Да, Миш?
М. Мишин
―
Нет, мне сейчас книжку показывать? Я могу. У меня с собой.
К. Ларина
―
Давай. Покажи. Покажи.
М. Мишин
―
Значит, смотри…
К. Ларина
―
Покажи.
М. Мишин
―
… она вот такая книжечка. Она 1-я… Вообще это 1-я… 1-я книга, которая мне нравится полиграфически. Я очень благодарен и издательству, и художнику, дизайнеру книги Валерию Дорохину, которого я довольно долго мучил, но, в общем, в результате мы сделали, по-моему, симпатичную внешне вещь. Что касается того, что там внутри, ну, мы сейчас поговорим. Но тут дело не в том, что они… Наверное, и в том тоже, что они кассовые, но они вообще хорошие. Они разные очень. Там не… кассовые совсем не все, но они мне нравятся. Короче говоря, вот 1-е, что я мог сказать.
К. Ларина
―
То есть спектакли по этим пьесам идут не только в Москве, но и вообще, как я поняла, во многих других городах. Я там покопалась, что вот есть вещи для меня незнакомые. Например, вот «Леди и кларнет» и «Интимная комедия» я никогда не слышала. Вот впервые увидела эти названия в твоей книге. Но вижу, что их ставят очень много по стране уже в твоем переводе.
М. Мишин
―
Ты знаешь что? Я тебе скажу. Дело в том, что значит вообще каноническое название вот пьесы Кауарда… она «Частная жизнь». Или иногда неграмотно переводили «Частные жизни». Ну, калька с английского. Вот. Там это действительно очень знаменитая пьеса, одна из самых знаменитых английских таких комедий классических. Он уже классик это Кауард, конечно. Вот. И там играли, ну, просто, и в книжке это есть там какие-то фотографии, от Элизабет Тейлор до, значит, уж не помню кого. До Лоуренса Оливье, по-моему. Все… все играли. Она на Бродвее только ставилась трижды. Это уникальные, по-моему, случай. Вот. Она, значит, в этой книжке тоже есть. У нас она шла в разных тоже местах. В частности она была поставлена и в Москве. Значит, Татьяна Догилева её поставила. И там играли по… попеременно и Серёжа Маковецкий, и Мадянов там играл, и Гармаш в разное время. И, в общем. она какой-то рекорд поставила, там что-то, по-моему, 11 или 12 лет они ее играли с неизменным, что мне лично приятно, успехом. Вот. Это вот эта «Интимная комедия». Но у меня называется «Интимная комедия».
К. Ларина
―
А заметила еще, что это не просто переводы, чтоб вы понимали, дорогие друзья. И мы, кстати, каждый раз когда мы касаемся этой темы – переводов Мишиных, поскольку он переводил не только пьесы, но и литературу, что называется, большую. Маркеса переводил. И мы всегда говорили о том, что это есть ещё некая, как мне кажется, так… авторское прочтение. Вот есть такие… Есть переводчики, которые просто типа переводчики. А есть вот такие переводчики как Пастернак и… и Мишин.
М. Мишин
―
… перестань. Это рядом НРЗБ. Ничего подобного. Я на самом деле стараюсь быть, как можно ближе, значит, к первоисточнику. Но просто, конечно, есть какие-то вещи, которые невозможно сохранить, какие-то реалии.
К. Ларина
―
Реалии. Да.
М. Мишин
―
Или надо объяснять. Ну, это ж бесконечная вот, значит, проблема, потому что есть вещи… Мы говорили с тобой. Значит, есть вещи, которые, ну, у нас, например, нашей русской аудитории говорит, ну, условно там, я не знаю, ну, вот то, что сейчас из-под волос. Ну, а вот как Алла Борисовна и Филипп Киркоров. Ну, допустим. Ну, ничего не надо объяснять залу. Ну, все знают, о ком идет речь, что за шутка, почему это весело или там невесело. Потому, что этих людей знает вся страна, условно говоря. Или там что-то еще. Да? Вот.
К. Ларина
―
Культурный… Культурные коды так называемые.
М. Мишин
―
Да. Или… или НРЗБ. Он красноречив как Виктор Степанович Черномырдин. Ну, например. Ну, какой англичанин знает, кто такой Виктор Степанович, что он там говорил и так далее, и так далее? Это значит, нужно что-то пред… пред… ну, как-то сделать так, чтоб было быстро и в тоже время понятно. Понимаешь? Ну, одна из таких, наверное, нормальных трудностей. Ничего тут не открываю новостей. Но вот этим приходится заниматься. Конечно. Да.
К. Ларина
―
Я, кстати, вспомнила при… пример из своей жизни.
М. Мишин
―
… говорю…
К. Ларина
―
Прости, Миш. Я, если вы не знаете, дорогие дети, я когда-то в юности была артисткой и даже играла в спектакле «Лица» по пьесе Михаила Мишина…
М. Мишин
―
Вот.
К. Ларина
―
… в театре «Сатирикон». И однажды мы поехали на гастроли в Болгарию. А у нас… В Болгарию и в Венгрию мы ездили на гастроли. Я играла там один эпизод с Константином Аркадьевичем Райкиным. И я к нему подходила на танцах и говорила: «Ой, я Вас знаю. Вы известный артист». Он говорил: «Ой, да, конечно». Ему было приятно, что его узнали. Я говорю: «Николай Караченцов», - кричала я. И зал просто рыдал от смеха, потому что на самом деле это был период, когда они были ужасно похожи внешне. Вот. А когда мы поехали в Болгарию и Венгрию, нам говорят люди: «А кто это? Караценцев?»
М. Мишин
―
Ну, да…
К. Ларина
―
И нам дали… Они на него посмотрели, на Райкина.
М. Мишин
―
Да, ну, конечно.
К. Ларина
―
Очень интересно. И дали нам… дали нам фамилию артиста, на которого среагирует публика. И оно было. И оно было! Ты понимаешь, как интересно!
М. Мишин
―
Ну, конечно. НРЗБ вот этих мелочей. Да? В этом… Это самое как бы простое, что… что можно сказать. Хотя должен сказать, что у меня есть пара, я даже не буду озвучивать. Но есть пара пьес, которые я переводил, я там действительно что-то придумал, потому что, ну, автор уже не придерётся, как говорится, а я понимал, что это нужно сделать так, чтобы это было здесь лучше, яснее, понятнее. И, ну, нехорошо говорить, нескромно. Ну, даже и смешнее в каком-то смысле. Поэтому, ну, вот да. Но в принципе для меня это… это нет. Мне важно как бы абсолютно быть рядом и недалеко… Чем ближе я, тем мне… мне лучше. Чем удается…
К. Ларина
―
Хочу сказать ещё, что пьесы можно и нужно читать. Они читаются легко и будят ваше воображение. И даже если вы этого спектакля не видели, а прочтете пьесу, всё равно у вас возникнет спектакль в голове. Это как…
М. Мишин
―
Ты знаешь…
К. Ларина
―
Одно другое тянет за собой.
М. Мишин
―
Да. Вот и я хочу… Это, кстати, важно, то, что ты говоришь, потому что я-то понимаю, что… Ну, кто читает драматургию, так знаешь? И я долго колебался, потому что накоплено много довольно переведённых пьес, ну, как-то хотелось обозначить это, знаешь, вот… вот она, значит, вот в обложке. И я дал, значит, эту книжку редактору своей 1-й книжки Ирине Ширвиной, которая смотрела и «Номер 13» в живую в театре. И она с собой это взяла и говорит: «Я смеялась больше, когда читала, чем на спектакле». Я понял, что можно. Я собрал, как мне кажется, то, что читается глазами. Но я тоже понимал, что всё-таки 4, ну, грубо говоря, простыни текста, заполненного только диалогом, не надо НРЗБ. Я попытался как-то немножко это, ну, чуть-чуть оживить, если можно так сказать. Такой… значит, там немножко как бы в антрактах пьес выходят… А! Ты же не видела. Ты же не полистала. Ты не могла просто. Да? Ну, там выходят как раз… В антрактах пьес выходят упомянутый тобой Райкин, значит, Александр Ширвиндт, и что-то они говорят по поводу всего этого, и там ещё есть картинки. Мои, кстати, картинки! И на обложке мои картинки. Вот. И, значит, там ещё какие-то там кусочки, которые как-то чуть-чуть это, ну, чуть-чуть оживляют. По-моему, вот первые читали вот как-то говорят, что это читать…
К. Ларина
―
То есть это такая буквально театральная книга получилась. Сама… Она сама построена как…
М. Мишин
―
Мне этого очень хотелось.
К. Ларина
―
Да?
М. Мишин
―
Мне этого хотелось, ну, пока она только-только вышла. Ещё читателей, как говорится, ну, буквально полтора. Я-то надеюсь, что после этой передачи всё это сметут просто сразу.
К. Ларина
―
О! Вот тут уместно сказать…
М. Мишин
―
Да.
К. Ларина
―
… что книжка вы можете получить, в смысле купить, конечно же, сегодня буквально, поскольку мы выходим, наша передачи выходит в эфир в воскресенье, 13 сентября, у вас есть возможность сегодня, например, приехать в музей Бахрушина, где проходит фестиваль, театрально-музейный фестиваль, где в рамках этого фестиваля такая вот театральная книжная ярмарка. То есть там представлены книги, так или иначе имеющие отношение к театру. Это и драматургия, и воспоминания, и какая-то литература сугубо театральная, специфическая, в том числе вот как раз книга Михаила Мишина там будет и есть, и вы можете там… там её купить. И второе то, что я хотела сказать, что там я прочитала на сайте издательства, что весь гонорар за эту книгу автор перечисляет в благотворительный фонд. Вот скажи немножечко про это. Это какие-то твои друзья? Это твои друзья? Нет, просто фондов много. А почему-то ты выбрал это…
М. Мишин
―
Ты знаешь, это абсолютно моя личная история. Вот просто так сложилось, что я знаком с людьми, с человеком, который имеет отношение к этому. Ну, это… Это такой благотворительный фонд. И там есть такая программа помощи детям, ну, больным детям, значит. Ну, что я буду озвучивать? Вот там… Всё пойдет туда. Поэтому чем скорее книжку раскупят… Тираж небольшой совсем. Совсем небольшой. Сказал бы слово «эксклюзивный», но не люблю его. Вот поэтому чем быстрее это всё раскупится, тем быстрее, значит, фонд это получит. Вот вся история.
К. Ларина
―
Ну, это, кстати, красивая в любом случае и очень, как мне кажется, правильно по своему посылу. И люди, которые эту книжку покупают, они платят не издательству в карман и не Мишину в карман, они…
М. Мишин
―
Мишину-то лучше было бы, конечно.
К. Ларина
―
Да, да, да. Но отдают на эти деньги на благое дело. Это хорошо. Я обещаю тебе, Михаил…
М. Мишин
―
Да, да.
К. Ларина
―
… Анатольевич…
М. Мишин
―
Раз ты играла в моей пьесе, ты должна…
К. Ларина
―
Закажу. Я обещаю, что закажу эту книжку, чтобы она… и куплю ее, чтобы она пришла ко мне… ко мне сюда. Да. С удовольствием ее посмотрю.
М. Мишин
―
А я когда… когда будет техническая, физическая, значит, географическая возможность любому желающему напишу всё, что угодно туда.
К. Ларина
―
Вопрос, который возникает естественно после такого роскошного представления книги твоих переводов: почему ты, Михаил Анатольевич, не пишешь свои пьесы? У тебя же это получалось и получится точно.
М. Мишин
―
Ну, понимаешь, это хороший вопрос как… ты будешь удивлена… Я не знаю ответа на это. Может быть, у меня… Как-то я не знаю. Ну, не могу понять. Я вот как-то даже придумал два или три, значит, таких как бы… как мне кажется, театральных сюжетов таких, ну, которые, как мне кажется, могли б… Может быть, я ещё… Может быть, я еще не созрел. Может быть, мне надо еще набраться жизненного опыта. Я не знаю. Ну, пока не написал. Но может быть. Но не… не знаю. Тут как-то глупо отвечать. Как не ответишь, понимаешь, какое-то кокетство. Вот вроде я могу да не хочу. Ну, это не так. Ну, значит, не складывалось пока. Ну, наверное, не был готов. Ну, что-то останавливает. Ну, может быть, лень. Ну, может быть, отсутствие какого-то такого движущего… Как бы это сказать? Движущего дара. Понимаешь? Не… не… Ну, такой энергии какой-то. Не знаю. Это так… Я вообще ведь по натуре спринтер. Понимаешь? Я все равно рассказы короткие… Ну, вот, правда, были там сценические истории вот в том… в частности в том «Лица», где ты играла. Вот. Там Костя, кстати, пишет о них. И он, что… Как бы я и не знал, а «Лица» прошли больше 500 раз, вообще-то говоря. Полтысячи раз сыграли это дело. Представляешь? Но жалко, что слушатели и зрители этого уже не увидят, потому что…
К. Ларина
―
Я…
М. Мишин
―
… там не осталось даже записи этого спектакля…
К. Ларина
―
Ужасно! Ужасно! Не осталось записи. И я даже помню, когда… где мы сыграли свой последний спектакль. Это вообще тоже какая-то фантастическая история. Когда-нибудь я спрошу об этом у Константина Райкина, почему он решил так расстаться с хитом своего театра. Мы сыграли последний спектакль «Лица» в городе Воронеже на гастролях.
М. Мишин
―
Вот видишь.
К. Ларина
―
Представляешь?
М. Мишин
―
Нет, я-то помню как раз 1-й… Ну, чтобы запомнить хвастовство наше обоюдное. Ну, действительно приятно вспомнить, потому что, когда была премьера в Ленинграде, значит, тогда в ДК Горького, где около… 2 400, по-моему, народу, который был забит. Я ехал на спектакль на метро. Я дальше там жил. Я ехал на метро на этот свой спектакль, значит, и билеты спрашивали за 2 станции метро внизу, в вестибюлях. Вот это было в биографии. Я сегодня такого не… не знаю, где еще. Ну, вот НРЗБ. Всё на этом НРЗБ заканчивается. То еще сейчас покажу книжку. НРЗБ. Это вот Дорохина…
К. Ларина
―
Очень красивая. Я, кстати, помню книжку, которую оформляла твоя дочь Катя. И я не знала, что ты тоже это делаешь сам.
М. Мишин
―
Смотри. Делаешь. Вот сзади и тут я красавец. Видишь, какой пружинистый.
К. Ларина
―
Подвинь еще чуть-чуть поцентрее. Да. Ее. Вот закрой себя. О! Вот-вот-вот. Видим. Подержи. Подержи так. Отлично. Да, прекрасно. Прекрасно.
М. Мишин
―
Короче звонят с этим… С этим всё. Я очень рад. Спасибо тебе, что мы, значит, на этот счет поговорили, потому что мне нужно, конечно, чтобы люди ее покупали, и чтоб всё это происходило. Так что спасибо «Эху Москвы», как говорится.
К. Ларина
―
Если бы мы жили не в России, ну, в смысле… Я говорю в широком смысле. Я… чтобы я… Я не примазываюсь. Я же тоже гражданин России. И ничего плохого сказать не хочу. Не… не думайте, что я готовлюсь к кому-то ужасному сейчас спичку. Нет, нет, нет. Если бы мы жили не в России, а в какой-нибудь Америке, прости, Господи, Миша… Миша мог бы вообще бы ни раз… ничего не делать, а всю жизнь получать гонорар за одно-единственное слово и жить на него всю жизнь. Это, скажи, действительно же так? Да?
М. Мишин
―
… нет. Это… Это я… НРЗБ так это или не так. Это, конечно, не так.
К. Ларина
―
Сейчас люди думают… Люди сейчас думают в паническом…
М. Мишин
―
… скажи уже…
К. Ларина
―
А то подумают плохое.
М. Мишин
―
Ну, ты скажи уже, а то подумают, что я тут на заборе написал.
К. Ларина
―
Это слово «одобрямс». Вот как есть такое слово, которое вы все знаете, и мы его очень часто употребляем в бытовой жизни. Это такой, кстати, о культурных кодах. Это тоже культурный код нашей нации советской и постсоветской.
М. Мишин
―
Ксюша, ты ка… Вот я почему с тобой люблю говорить? Ты меня каждым словом возвышаешь, я тогда НРЗБ я уже на какой-то… на каком-то постаменте. Мне не хочется разговаривать с простыми людьми. Нет, ну, вот это было действительно, и мне… И мне было что приятно? Знаешь, что я обнаружил, что оно в словарях. Оно вошло в словари. И вот это как-то, ну, могу ещё погордиться. Вообще-то сегодня какая-то передача хвастовства. Ну, ладно, буду еще…
К. Ларина
―
«Дифирамб» же. Ну, обязан. Да.
М. Мишин
―
Ну, тогда маловато хвастовства. Давай.
К. Ларина
―
Давай. Значит, у нас в советское время безусловно, мы тоже с тобой про это когда-то говорили, люди любили такую литературу с подтекстами и с намеками, и тот самый юмор, неприводимый на иностранные языки, поскольку это юмор контекста. Да? Это что очень важно. Сегодня всё очень сильно изменилось. Как мне кажется, сегодня люди отучились… В большинстве своём публика отучилась читать между строк. Мне кажется, что это скорее плохо, чем хорошо, потому что между строк это не потому, что нельзя что-то сказать, а потому, что это некая глубина, которая присуща человеку, понимающему, читающему. Или ничего страшного в этом нет, на твой взгляд?
М. Мишин
―
Ну, я считаю, что нет. Я считаю, что есть… Там, где есть глубина, она есть. Понимаешь? И как ты это не назовешь: между строк, в строках. Если… Если глубина в самих строках, то, по-моему, очень… очень хорошо. Нет, это, конечно, родилось от этой… в общем-то, от иносказания, потому что мы же все… все… Ну, если говорить о советской, так сказать, эпохе, мы здесь все жили намёками, полунамёками и обменивались этим абсолютно как… совершенно точно угадывая сигналы друг друга. И поэтому это… молчание просто. Нигде этого, ну, в таких… Как бы это сказать? Странах, не обремененных вот этой тяжелой цензурой, это вообще было нормально, все разговаривали, просто никто не намекал. А мы намекали. Да, и в этом была… Конечно, были свои мастера. И мы… Были мастера. И мы… многие это делали абсолютно виртуозно, там ничего не сказав, а все всё поняли. И вот это было. Задача такая была. Вот поэтому иногда даже понимали там, где ничего не было сказано. Находили смыслы при полном их отсутствии. Понимаешь?
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
Это… Поэтому, ну, что? Ушло это, и слава богу.
К. Ларина
―
А тогда же… Я даже не помню, когда появилась эту мода на авторское чтение. Ведь сначала все тексты, ну, в этом жанре, в котором пишешь… пишешь… писал ты, и писал Арканов, и писал Гриша Горин, это всегда исполнялось другими артистами, артистами эстрады.
М. Мишин
―
Нет, нет, нет.
К. Ларина
―
У Жванецкого… Жванецкого…
М. Мишин
―
… Зощенко читал… Зощенко читал сам свои рассказы и делал это, говорят, блистательно. Понимаешь?
К. Ларина
―
А где? Прям со сцены?
М. Мишин
―
Да, конечно. Тэффи! Тэффи читала свои рассказы, ездила с выступлениями. Это кажется всё, что всё изобрете… изобрелось. Просто потом был большой перерыв. Естественный. Да? Когда вообще на сцену выходили только, значит, с «Лебединым озером», если надо было что-то острое сказать, это… то танцевали танец маленьких лебедей. Понимаешь? Нет, потом люди стали читать, потому что, как обнаружилось, ну, или вспомнилось, что человек, который сочинил, он лучше понимает смысл того, что он сочинил. Он поиграет в каком-то актёрском мастерстве. Среднему актеру, кстати, он не проиграет. Блестящий актер добавит что-то свое, но суть, смысл, ну, я расскажу лучше. Понимаешь? И Гриша Горин со своим прекрасным шепелявинием и всем… этой самой дикцией своей знаменитой, понимаешь, они даже всё это лучше было, потому что это было хорошо. Хорошие актеры, конечно, добавляют. Конечно, тоже это всё… Но… И поэтому был… Да, было, когда выходили люди там – да, – и читали. Такое было время. Было… было… Мы были востребованы.
К. Ларина
―
Я скажу больше. Я помню, как в то время полузапрещенные концерты давал где-нибудь Высоцкий. И мы переписывали… Кто-нибудь записывал на магнитофон, и эти кассеты, переписанные 25 тысяч раз, копии доставали, перепродавали, передарили из-под полы.
М. Мишин
―
Что значит «кто-то»? Записывала вся страна. И с каждого подоконника это мне слышалось. И всё.
К. Ларина
―
Я хотела сказать, что в то… в то же время таким же образом…
М. Мишин
―
Ну, конечно.
К. Ларина
―
… распространялись кассеты с выступления Михаила Жванецкого!
М. Мишин
―
Жванецкий. Конечно. В 1-ю очередь Миша… В 1-ю очередь его. Меньше там всех кого-то остальных. Конечно. Конечно, да. Потому, что, ну, как? Это требуется, понимаешь. Чего нельзя, того и требуется.
К. Ларина
―
Но ведь ничего особенного-то и не говорили…
М. Мишин
―
Давай я сейчас запрещу… запрещу носить черное. Вот цвет. Ты будешь вот подпольно носить свою красивую кофточку, ты понимаешь, или платьице. Это нормально. Такая нормальная реакция просто человеческого и общественного организма. Ну, запрети, обязательно будет подпольные, чёрнорыночные, значит, там подвальные выступления НРЗБ и так далее. Ну, НРЗБ нет?
К. Ларина
―
А на сегодня… сегодня что можно назвать в качестве продолжения традиций вот этой вот литературы? Я даже не знаю, как ее назвать. Я так не люблю сатиру как… как определение. Это очень узкое. Это что-то другое. Вот как ты это назовёшь, вот жанр, в котором Вы работали, вот целая плеяда замечательных писателей?
М. Мишин
―
Я не знаю, понимаешь. Вот… Вот я очень… Вот я вот как раз вот этого боюсь. Я очень не люблю теоретических рассуждений. Понимаешь?
К. Ларина
―
Ну, как мы назовем?
М. Мишин
―
Ну, я не знаю.
К. Ларина
―
Ну, это не комедия. Это не комедия. Это не комедия.
М. Мишин
―
Ну, понимаешь, сейчас люди выходят… Значит, из Америки пришел тут… Ну, мы говорили об этом.
К. Ларина
―
Stand… Stand-up комики.
М. Мишин
―
Ну, говорят, там есть хорошие ребята, которые умеют там что-то трепаться на какую-то некоторую обозначенную заранее тему. Да? Кто-то не умеет. Но выходили и читали вслух то, что написали. Кто писал хорошо и читал хорошо. Кто-то писал хорошо, а читал плохо и наоборот, понимаешь. Ну, поскольку речь шла о… о неких осмеяниях чего-то, ну, наверное, это было сатирическое. И ничего тут стесняться не надо. И не надо этого слова так не любить. Это нормальный, выдающейся и высокий жанр. Вопрос… Хотя вообще мы говорили с тобой об этом когда-то. Это вопрос только один – качества. Больше ничего. Понимаешь? Нельзя…
К. Ларина
―
Ну, если…
М. Мишин
―
Нельзя не любить комедию, когда-то мы с тобой говорили об этом. Понимаешь? Нельзя ее не… Это нет смысла такого. Я не люблю… Чего ты не любишь? «Женитьбу Фигаро» там в театре сатиры ты не любишь? Ну, да?
К. Ларина
―
Подожди. Это мы сейчас не про это. Ну, вот окей. Окей. Хорошо. Сатира. Вы, значит, там осмеивали разные недостатки…
М. Мишин
―
Я не хочу говорить про «вы».
К. Ларина
―
Ну, ты. Ну, хорошо. Ну, ты, опять перечисляю, Арканов, Горин…
М. Мишин
―
Ну, хорошо, перечисляй.
К. Ларина
―
Альтов прекрасный, Коклюшкин. Боже мой, я много могу вспомнить людей… Жванецкий тот же. Я хочу сказать, что была определенная черта, за которую вы не застукали.
М. Мишин
―
Да.
К. Ларина
―
Вот мой вопрос, чтобы ты это сказал детям, это была черта каким-то образом жирная красная, которая была написана где-то, что здесь… А вот тут нельзя. Или вы сами понимали?
М. Мишин
―
Ну, естественно все всё… Мы же были плоть от плоти. Мы же были клетками этого общества. Клетка… Мы всё знали. Конечно. Это было интуитивное ощущение. Если у тебя не было сознательного желания идти на площадь, нарываться, так сказать, грубо говоря, ну, уже ты переходил… Это другой вид спорта. Извините. Да? Это там ты просто становился правозащитником, смельчаком, храбрецом, садился в тюрьму. Если нет, то ты, конечно… Мы все понимали. И мы все понимали, значит, вот до сюда можно дойти. Здесь можно проползти на 3 сантиметра лишних, но надо, так сказать, смотреть, как это будет. Это происходило на уровне ума, как я сейчас говорю. Это, правда, интуитивно ты… Да, здесь, пожалуй, тут, так сказать, и все всё знали. Логики в этом не было никакой. Я имею в виду такой, почему это вот нельзя… Но все понимали. Все говорили. И все мы во всяком случае, ну, скажу о себе, я помню, пытались по миллиметру, чуть-чуть переползти вот туда вот, значит, в мертвую зону намеков, где публика понимала.
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
Тогда родилось это знаменитое выражение, да? Управляемый подтекст. Да, когда в начале…
К. Ларина
―
Отлично. Да. Да. Да.
М. Мишин
―
… могли придраться и сказать, нет, мы не можем это пропустить. Ну, это неуправляемый… Мы не понимаем как… Они чуяли тоже, что что-то здесь, видимо, там слушатель, зритель, аудитория что-то поймет, чего ей не надо понимать. Но они не могли это предъявить как бы как физическую вот фразу, текст, там кадр из фильма. Понимаешь? Не управляемый подтекст. Ну, такая ведь была интересная жизнь.
К. Ларина
―
Михаил Мишин – наш гость сегодня. Ксения Ларина программу эту ведет. И мы встретимся через несколько минут.**********
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу «Дифирамб». У микрофона Ксения Ларина. Наш гость сегодня Михаил Мишин. Ещё раз скажу, что повод для нашей встречи, нашего разговора – выход уже буквально, вот физический выход книжки Михаила Мишина «4 комедия», переводы с английского языка, о которой мы говорили в первой части. И я повторю, что сегодня можно в Бахрушинском музее её купить на… в рамках фестиваля… музейно-театрального фестиваля, где проходит книжная ярмарка. Приезжайте. Посмотрите. Ну, в принципе я надеюсь, что книжка вышла…
М. Мишин
―
Они мне сказали…
К. Ларина
―
… она… она может… она появится и в магазинах тоже в книжных, да?
М. Мишин
―
Они мне сказали, что у них дешевле.
К. Ларина
―
А! Ну, вот. Что важно. Да. То, что… то, что тоже хорошо. Хорошо. Так. Конечно же, когда мы договаривались о встрече, Миша расстроился сначала, а потом махнул рукой, понимая, куда он идёт, что всё равно без разговоров о политике не обойдётся. Тем более время такое суровое, тяжелое. Как всегда. Да? Приходится смот… Приходится это всё равно оценивать. Ну, конечно же, дорогой Миша, я не требую от тебя политического или политологического анализа. Зачем это?
М. Мишин
―
Но почему?
К. Ларина
―
Нам это не надо.
М. Мишин
―
Ну, почему?
К. Ларина
―
Но я всё равно убеждена, что ты как… прежде всего как человек и гражданин, а, во-вторых, как и писатель, и наблюдатель, и человек, который… для которого важно появление человека в любых самых экстремальных обстоятельствах, ты не можешь не следить за событиями, допустим, в Белоруссии, какие там открываются невероятные портреты, какие-то человеческие… как… как там открывается человек. Вот с этой точки зрения мне интересно, что тебя там больше всего удивило, поразило, каких людей ты запомнил? Кто тебе интересен?
М. Мишин
―
Ты знаешь, мне… меня не… не… Сказать поразило, я не могу. Я просто очень рад тому, как люди соединились абсолютно без какого-то, как мне кажется… Во-первых, всё, что я буду говорить, это, значит, оценочное суждение не в том смысле, что я… Я просто хочу сказать, что у меня нет фактов, а есть ощущения.
К. Ларина
―
Прекрасно.
М. Мишин
―
Я оперирую ощущениями. Я сижу и говорю о своих ощущениях. Они даже не могут быть неверны, потому что ощущение, оно ощущение и есть. Или, или. Там, значит, они… оно не противоречит. Оно ощущение. Вот это ощущение, что люди мирно ходят, мирно собрались и мирно пытаются что-то переменить, вот это совершенно поразительно. Я согласен очень здесь и поддерживаю Александра Григорьевича Лукашенко, когда он говорит, что я немножко пересидел. Какой пересидел? Ну, вот, видимо, народу Белоруссии это как-то ощущал, ощущал, что он пересидел, но, видимо, у меня ощущение, может быть, конечно, ошибочное. Кто-то его, по-моему, уже высказывал. Не знаю. Вот что если бы Александр Григорьевич написал себе не 80%, а 52, может быть, это всё было бы не так. Может быть, это всё было бы мягче, спокойнее. Но когда просто уже… Как бы это сказать? Я… Вот ты говоришь, время какое наступило. Ну, как бы, знаешь, когда тебе в глазах врут. Ну, как бы вот такой… Мы же… Мы вступили в эпоху божьей росы. Время божьей росы. Я его назвал так. По-моему, хорошая история.
К. Ларина
―
Очень.
М. Мишин
―
Вот. Понимаешь? И вот это вот. И… И, конечно, люди уже, ну, даже самые мирные, тихие, спокойные, ну, когда-то же они не могут, ну, когда-то неприятно, когда тебе… Ну, я говорю такими словами, понимаешь, без истерики. И люди выходят. И дальше начинается свинство, потому что батька превращается в фюрера, значит, когда… значит, вдруг начинают молотить людей просто на ровном месте. И вот это всё, ну, вот как только там… Там кто… кто написал? Там Толмаков НРЗБ и, значит, НРЗБ как будто, понимаешь? Ну-ка… Ну, вот. Но при этом люди, значит, всё-таки не взяли в руки палки, камни и так далее, хотя их в этом обвиняли. И там где-то вроде бы нашли какие-то запасы палок и прутьев. Но это они не рассказывают. У меня ощущение, что это необязательный факт. Ну, это НРЗБ говоря, всегда ж примазываются к любой демонстрации обязательно кучка каких-то, значит, дебилов. Может примазаться. Это тоже правда. Но мы этого не знаем. Вот это меня в высшей степени как бы восхитило вот так, как ведёт себя там общество белорусское. Ну, надо тоже понимать, что, значит, это радость такая, ты понимаешь, они же больше всего боятся не того, что выходит эта часть, а вот встали бы заводы. Заводы не встали все-таки. Там какая-то часть поддержала, но заводы работают. Вот это… Вот этого они боятся. Понимаешь, когда, значит, такая вот возникла солидарность. Тут я думаю на этот раз, если, значит, о политологии, я плохой прогнозист, но тем не менее. Я думаю, Александр Григорьевич у нас… это его последний тур вальса, конечно. Вот. Учитывая, что теперь он вообще просто полный вассал того, что происходит, значит, московский. Поэтому чего уж про это? Все всё сказали. У меня ощущение точно такое же.
К. Ларина
―
А меня помимо человеческих проявлений, как вот на наших глазах вот три девушки, которых знали, может быть, в Белоруссии как представители там штаба, жён и прочее, но естественно не в мире и не в России вообще не представляли, вообще кто это такие, и что это волею судеб… судьбы, что называется, они попали вот в это… круговорот и стали лидерами. Как на наших глазах происходит, очень быстро происходит становление человека, когда вдруг он из простого… простой русской бабы и мужем битая… битой, врагом стрелянной… Помнишь как – да? – Марецкая? Ну, я утрирую, конечно. Никого не хочу обида… обидеть. Но сам факт, как мы видим, как на наших глазах люди, девушки превращаются… превращаются в настоящих лидеров. Настоящих. Да?
М. Мишин
―
Это…Это всегда происходит очень быстро и вот в таких событиях. Ну, ты вспомни, как это было в 91-м, какие люди вдруг возникли там у нас.
К. Ларина
―
Да, да, да.
М. Мишин
―
… Потом это всё исчезло. Но сейчас не об этом речь совершенно. Как вседа возникает быстро. Больше того я вот что-то писал недавно, значит, что нас вообще-то… что мужчины как бы на пути к вырождению, что чистая правда. Значит. Ну, там сотни лет еще пройдут. Но вот в данную минуту моральную и критичную, ну, видишь, девушки впереди, женщины. Они мощнее, крепче, стойче, видимо, оказались в данную секунду. Ну, может быть, это и переменится. Дальше придут… Это пока ведь на самом деле, ну, как мне кажется, по моим ощущениям, знаешь, это ж еще не политические силы пока. Это всё такие…
К. Ларина
―
Конечно.
М. Мишин
―
Да. Это такая просто реакция, на это реакция общества, которое раздражено. Вот… вот оказались на поверхности и формулируют хорошо, и что-то говорят женщины. Одна там жена вообще с посаженным прийти. Он должен был выходить. Она оказалась как бы, понимаешь, вдруг вместо мужа. Она бросила вызов Александру Григорьевичу. Ну, быстро. Да. Это быстро происходит. Вообще когда происходят такие… такого рода – как бы это сказать? – спазмы, то происходят быстро.
К. Ларина
―
А и еще один момент… Вернее, не один. Следующий момент, который меня поразил. И, мне кажется, важно именно в контексте нашего разговора. Вот это вдруг неожиданное присоединение культурно-гуманитарного сообщества, включая театры, которые встали рядом с народом, которые не побоялись открыто… просто прекратили работу целиком и сказали, что мы тоже уходим. Да?
М. Мишин
―
Ну, многие из… Не все, но многие. Да. Да. Так всегда бывает. Кто-то вот там даже какой-то я видел вот… Ну, вот вся, видишь, вся милиция, весь его ОМОН, все как бы оказались верны. Никто не сказал, мы переходим на сторону восставшего народа.
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
Этого ничего близко не было вообще. Вообще не было. Но один какой-то нашелся храбрый участковый, который сказал, а я вот считаю, что вот надо, значит, то, что творится – это произвол, безобразие и так далее. Всегда, конечно, есть люди, обязательно которые поддержат во всех… всех сферах общества.
К. Ларина
―
А то, о чем мы говорим, вот свидетельствует то, что про Белоруссию, напомню, еще как мне кажется, свидетельствуют об очень важной вещи. Практически нет политиков, о чём ты уже сказал, вот в этом вот… в авангарде этого протеста. И мне кажется, что это тоже важно, что люди устали от этого, они не верят политики и политикам, посколькй политика давным-давно уже превратилась в такой вот предмет торговли, что здесь очень мало принципиальности и очень мало убеждений, а очень много каких-то… и выгода, – да? – каких-то… и поисков каких-то компромиссов. И мне кажется, это тоже важно. Не случайно в координационном совете, который практически весь уже арестован кроме нобелевского лауреата, почти нет политиков, а есть… Это вообще не знаю, мне кажется, это больше напоминает историю Чехии…
М. Мишин
―
Совсем не… совсем…
К. Ларина
―
Гавела… Гавела. Нет?
М. Мишин
―
Совсем не напоминает, потому что там всё-таки были политики как раз. Всё-таки они были политики. И они понимали, что делать. Там были экономисты. Там были… Здесь нет. Здесь это просто очень хорошие люди, которые очень достойные и смелые, и честные, и так далее, и так далее, но ничего политического я лично отсюда не вижу. Может, я ошибаюсь. Я говорю тебе об ощущениях. Что касается… Да, ну, когда-то… когда-то резерв терпения кончается. Вот когда-то. Вот когда, где, как и в каких формах, лучше бы в мирных он, значит, бы этот резерв когда исчерпывается, значит, происходят такие события. Везде по-своему и никогда не знаешь на самом деле. Мне кажется, никто не может спрогнозировать, что явится вдруг каплей или там соломинкой, которая ломает хребет этому слону. Понимаешь?
К. Ларина
―
Как в 91-м году у нас. Ведь никто не мог даже предположить, что такое может случиться. Да?
М. Мишин
―
Ну, да. Ну, да. Ну, да. Ну, да.
К. Ларина
―
Хорошо. Миш, и тогда мой вопрос следующий такой. Неожиданный. Понятие «русская интеллигенция» существует на сегодняшний день? Что это такое вообще?
М. Мишин
―
Вопрос… Я же знал, куда шел. Вопрос ожиданный, потому что ты…
К. Ларина
―
Да?
М. Мишин
―
… хочешь спросить меня про Алексиевич, про эту всю историю.
К. Ларина
―
Да, да, да. Ну, это услышал…
М. Мишин
―
Для меня…
К. Ларина
―
… услышал. Да?
М. Мишин
―
Да. Для меня это всегда была загадка. Загадкой может быть не только для меня. Дело в том, что у нас, понимаешь, поскольку, этого понятия больше нет нигде, вообще-то говоря, то у нас происходит всё время раздвоение, на мой как бы взгляд. С одной стороны мы всегда называли интеллигенцией… это люди умственного труда, занятые какими-то такими, значит, наукой, культурой, производством каких-то художественных или там нематериальных, скажем так, во всяком случае в каком-то 1-м приближении ценностей. Да? Ну, более или менее. Это как бы сфера применения труда вот такая умственная. Ну, я огрубляю там. Можно покопаться. Но, в общем, в принципе вот они. С другой стороны интеллигентными называют совершенно другие качества. Это… Это честные, нравственно-высокие, благородные люди, которые готовы отдать во имя каких-то высоких идеалов, пожертвовать материальными благами, ну, и так далее, и так далее до бесконечности. В общем, это нравственная категория. И это совершенно одна в другой вот эти ипостаси этого слова совершенно не обязаны совпадать. Понимаешь? Можно быть совершенно замечательным академиком и чистой свиньей. Понимаешь?
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
И наоборот. Совершенно можно быть не просто… Как бы сказать? Простым рабочим человеком, но быть внутренне интеллигентным. Вот всё, о чем мы сказали выше. Да? Поэтому о чем речь идет? Что за союз интеллигенции может быть? Ну, это просто нонсенс какой-то. Как это? Союз кого с кем? Вообще про то странное было бы заявление. Знаете, я как интеллигент хотел бы вступить в союз интеллигенции. Что это такое? Как ты можешь определить? Я… Я не знаю. Это только другие могут сказать, он интеллигентный человек. Человек, который говорит о себе, я интеллигентный человек, ну, для меня это уже… он конченный просто. Понимаешь? Ну, что это такое?
К. Ларина
―
Есть конгресс интеллигенции, между прочим.
М. Мишин
―
Ну, наверняка. Конечно…
К. Ларина
―
Есть. Есть.
М. Мишин
―
… а еще бы школу интеллигенции. Здесь учат интеллигентность.
К. Ларина
―
Вот ты… Ты смеёшься. Сейчас я тебя… Сейчас тебя насмешу. Я вхожу… Я вхожу в состав конгресса интеллигенции.
М. Мишин
―
Я тебя поздравляю. Слушай, составишь мне протекцию, если я тоже совсем сойду с ума и попрошусь. Ты понимаешь? Поэтому здесь каждый сам. Конечно, люди объединяются по общности убеждений, по общности каких-то целей, по… Ну, скажем так, люди говорят на одном, – что ли? – если можно так сказать, нравственном языке. Понимаешь? И они разделяют как… Ну, тогда мы объединяемся. Это как…
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
Напоминает творческие союзы. Понимаешь? Ну, какой творческий союз? Ну, что за союз писателей, если вдуматься-то?
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
… понятно. Дома творчества. Там и пенсия, и похоронить. Вот это понятно, чем занимался союз. А так-то что за союз такой?
К. Ларина
―
Ну, постой! Всё равно вот когда люди…
М. Мишин
―
Подожди, сейчас я договорю. Вот я договорю.
К. Ларина
―
Давай.
М. Мишин
―
Код – это обращение. Да? Я лично, как я готов, я уже сказал это, я гневно осуждаю то, что происходит в том смысле, что творит власть, значит, жестокостью, пытками и так далее, и так далее. Я поддерживаю этих людей, которые мирным ненасильственным путем хотят изменить жизнь своей страны замечательной к лучшему. Вот я это говорю. Значит, коллективные письма я их никогда не любил. И… и как бы не вижу необходимости. Поэтому я понимаю обращения. Я видел и читал, значит, отклики отдельных замечательных и там разных людей на это. Значит, что тут можно… как бы против чего тут можно быть? Конечно. Ну, что за такое вот… К кому это обращение? К интеллигенции как к кому? Я помню…
К. Ларина
―
Ну, это… Да.
М. Мишин
―
… годы я жил в коммунальной квартире. У меня… У нас там был срез всего советского общества, потому что у нас там была семья рабочего, замечательная совершенно. Когда-нибудь расскажу о них. Семья. Значит, в другой комнате… Там у нас было у каждого по комнате в коммунальной квартире. Значит, у них была вот рабочая семья. Дальше такой сельский был там труженик. Он… Он был извозчик. Он на лошади ездил. Тогда еще был гужевой транспорт. Даже в Питере еще какие-то ходили. Понимаешь? Я мальчишкой был. Сколько там мне было? Вот. А мы в середине такая прослойка интеллигенции. Так она и называлась. Да? Рабочий класс и интеллигенция-прослойка. Мама музыкант, отец журналист. Знаешь вот? Ну, это же не имеет отношения как бы ни к каким разным качествам. То есть этот рабочий был в 10 раз интеллигентнее меня или… или мамы. Понимаешь? Это всё другое. Поэтому я поддерживаю всё, что вот я сказал. А про союзы это… это я не понимаю.
К. Ларина
―
Ну, кстати, когда люди сейчас, ну, вот в наше время пытаются организовать какую-то коллективную, массовую поддержку людям, несправедливо или невинно осужденным или подвергающимся какому-то общественному преследованию или преследованию властей, они всё равно по цехам, что называется, разбиваются. То есть как-то там заявление от, не знаю…
М. Мишин
―
Это понятно.
К. Ларина
―
Да?
М. Мишин
―
Естественно. Слушай, ну, если мы с тобой работаем на радиостанции или на заводе, ну, нам проще с тобой соединиться, и как бы у нас масса общего просто и по работе, и по жизни, и по всему. Это нормально. Ну, это все равно… Это профсоюз. Я понимаю, что это такое.
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
Профсоюз рабочих там, значит, я не знаю, текстильной промышленности. Я понимаю.
К. Ларина
―
Союз журна… Союз журналистов. Профсоюз писателей.
М. Мишин
―
Конечно. Они знают, о чем они говорят. Они знают, как они живут, их условия там труда, всего остального и так далее. Да? А что такое профсоюз интеллигенции я не понимаю. Понимаешь, это… это…
К. Ларина
―
Ну, я… я могу тебе объяснить, как я это понимаю. Всё равно. Я это понимаю, как все равно некое правозащитное движение, как ни крути…
М. Мишин
―
… Стоп, стоп, стоп!
К. Ларина
―
Да?
М. Мишин
―
Подожди. В правозащитном движении может… может участвовать, кто угодно. Рабочий, НРЗБ, доярка…
К. Ларина
―
Да, да, да.
М. Мишин
―
… значит, академик. Это всё… Это разные вещи. Я ж о другом говорю, понимаешь. И это правозащитное движение. Понимаю. Люди, которые считают своим долгом бороться за права человека в той… в том объеме и теми средствами…
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
… значит, которыми обладают. Прекрасно. Замечательно. Но это совершенно не связано, значит, с таким зыбким понятием интеллигента.
К. Ларина
―
Ну, хорошо. На западе, как я понимаю, вот то, что мы иногда видим, какие-то обращения по каким-то важным знаковым событиям, возмущения, интеллектуалы Франции возмущены. И дальше список интеллектуалов Франции…
М. Мишин
―
… Ну, ты заметила, что это другое слово, да? Интеллектуал…
К. Ларина
―
Да. Да. Да.
М. Мишин
―
Да. Понимаешь? Вот. Потому… потому, что… потому, что да, ну, вот… Вот я тебе звоню. Я тут… У меня такая мысль, Ксюша, ты как… как к этому относишься? Ты: я тоже вот готова подписать. И так далее. Понимаешь? Это всё личные какие-то вещи. Там все штучные люди. Там не… не колонна интеллектуалов идет. Понимаешь? А там идут люди, которые разделяют какие-то ценности.
К. Ларина
―
Ну, еще, конечно, есть некий… ещё есть некий, как мне кажется, некое значение важное, некий аспект, который… характеристика, которой мы наделяем интеллигента в России изначально. Помимо того, что ты сказал, это ещё, конечно же, некий моральный авторитет, как бы не… не зажеваны эти слова безусловно и осмеяны. Но это факт. Но это факт. Да?
М. Мишин
―
… Конечно. Я тебе говорю, но моральной авторитет может иметь не только человек с высшим образованием. Это что-то… другое дело. Я поэтому и говорю, что здесь всегда у нас происходит некоторая такая, знаешь, путаница. Как бы социальное положение, – да? – там средний класс, вот это всё и так далее, и нравственные качества. Это может совпадать. Это может совсем не совпадать.
К. Ларина
―
Вообще это интересная очень тема. Она необычная, скажу тебе честно.
М. Мишин
―
Да, НРЗБ поговорить…
К. Ларина
―
Я думала… Я думала, что это… Я думала, что это банальная какая-то тема, но на самом деле нет. Я сейчас думаю, хорошо, вот интеллигентный человек может, там не знаю, быть антисемитом. Нет, наверное.
М. Мишин
―
Ну, слушай, ты меня…
К. Ларина
―
Нет.
М. Мишин
―
… спрашиваешь? По-моему, это…
К. Ларина
―
Может… Да?
М. Мишин
―
… спросить.
К. Ларина
―
Может ли интеллигентный человек призывать… призывать к войне?
М. Мишин
―
Я ж тебе говорю…
К. Ларина
―
К насилию?
М. Мишин
―
Послушай меня.
К. Ларина
―
Нет.
М. Мишин
―
Послушай меня. Если ты считаешь… Опять же вот здесь происходит вот та самая вилка, понимаешь, кто интеллигентный человек? Если интеллигентный человек с точки зрения его занятия, конечно, может быть. Если академик может быть антисемит. Ну, что это за… Конечно, может. Это же другое дело. Понимаешь?
К. Ларина
―
Да. Да.
М. Мишин
―
А если ты говоришь… Вот поэтому надо разделять эти вещи. А у нас всё время вот эта каша. И она мешает очень. Понимаешь? Когда говоришь интеллигенция, я не понимаю, кто это. Учителя, работники умственного труда? Или это люди высоких нравственных качеств? Ну, понимаешь?
К. Ларина
―
Еще… еще было такое понятие «рабочая косточка».
М. Мишин
―
Но это другое. Ну, я, например, рабочая косточка. Сижу, работаю. НРЗБ рабочий. Ну, всё с этим?
К. Ларина
―
Хорошо. Ой, сейчас посмотрю на время, что у нас там остается. Остается. Давай так я сделаю, уж коли мы все-таки в пространстве…
М. Мишин
―
… жизни…
К. Ларина
―
… гуманитарном и жизненном…
М. Мишин
―
Да.
К. Ларина
―
… я не могу не спросить про Мишу Ефремова. Сейчас уже всё как бы некий финальный этап мы наблюдали. Надеюсь, будем… Надеемся на апелляцию и посмотрим, как там дальше будет. Но сама вообще вся эта история какое на тебя произвела впечатление? Я имею в виду прежде всего её отражение в социуме и в экранах.
М. Мишин
―
Ты знаешь, что? Она… В социуме она отражала… отражалась так, как какой она и виделась, понимаешь. А виделось это абсолютно для меня, я просто как бы немел от изумления, когда я всё это наблюдал. Я сейчас не говорю о Мише, о его трагедии. Я это написал уже. Миша сгубил человеческую жизнь…
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
… и сломал свою. Тут понятно. Дальше начинается другая как бы отдельная, если можно, к сожалению, не отдельная, но все-таки другая история. Это вот этот процесс. Что там говорили эти адвокаты, ну, я не понимаю, что это такое вообще было. Я просто этого не понимаю. И это какой-то… Гниль. То они… То… То, значит, он что-то признает с его подачи, то он что-то отказывает с его подачи. Как потом этот… Как его? Адвокат. Фамилию забыл.
К. Ларина
―
Пашаев.
М. Мишин
―
Да. Он требует проверить, а не управляли ли из космоса там что-то такое.
К. Ларина
―
Да, да.
М. Мишин
―
Не влезли ли хакеры в эту самую, значит, в электронную систему управления автомобилем. Ну, и так далее, и так далее, и так далее. И как кто-то написал из видных адвокатов, что, в общем, половина этого срока просто на них вина. И, по-моему, там сейчас какие-то… его то ли выгнали или выгоняют из этой…
К. Ларина
―
Это у него вообще мутная биография очень, у этого человека.
М. Мишин
―
… из адвокатской коллегии, а второму там какое-то дело, я краем уха слышал, сейчас не… не знаю, что это такое. Но во всяком случае производило это самое удручающее впечатление. Вот всё, что я могу сказать.
К. Ларина
―
Ну, а что касается общественного…
М. Мишин
―
Прости, договорю. Я очень надеюсь, что будет просто апелляция. Я очень надеюсь, что появится… Почему эти адвокаты возникли? Ну, с той стороны я вообще не понимаю там, я имею в виду потерпевших, почему и как это, так сказать. Вот. А почему у Миши оказался вот этот… такой адвокат. Я не… не знаю. Ну, я…
К. Ларина
―
Ну, а что…
М. Мишин
―
… и гадать не хочу просто. Ну, это ж даже… наверное, какой-то был выбор, чем-то обусловлен. Но в результате мне кажется, что как-то получилось… Как бы это сказать? Нехорошо.
К. Ларина
―
Откуда столько ненависти и кровожадности со стороны общества, объясни мне, пожалуйста. Я не понимаю этого.
М. Мишин
―
Почему…
К. Ларина
―
Я хочу обратить внимание, – прости, – что среди людей, которые требовали чуть там не расстрелять Мишу, вообще дать ему там 48 лет строгого режима, очень много было людей, извини, вот которые практически через одну рукопожатие. То есть я вижу, что это люди из цеха там того же и театрального в том числе. Да? Это что такое?
М. Мишин
―
Это… это… это… Ну, во-первых, тут разговор совсем сразу будет очень широкий, мы не успеем, потому что, ну, много лет у нас как бы вообще любви к ближнему не наблюдалось и не проповедовалось, что самое главное. Понимаешь? Во всех… Значит, ну, не буду сейчас начинать кидать камни и плевать в федеральные каналы, которые уже, так сказать, кто смотрит, тот там все это получает, понимаешь, значит, во всех смыслах. Да? Поэтому насчёт любви к ближнему вообще не очень хорошо. Вообще. Значит, любовь к ближнему, который выше тебя, талантливее в чём-то, она совсем как бы… Она мало существует, понимаешь. А если ещё, значит, всегда же есть в голове, кстати говоря, не без оснований есть два в уме, что, ну, этих-то отмажут. Понимаешь, это же тоже… Но это правда. Это же тоже надо понимать, что ко… Ну, ясно. ну, этих-то отмажут. И его-то, конечно, отмажут. Им-то всё можно. Мы-то простые люди хорошие там, понимаешь, ну, хорошие в том смысле, что самые простые, обыкновенные, а эти-то… Это богема зажравшаяся. Ну, и так далее. Всё это вместе сливается вот в такую нелюбовь. При этом были наоборот абсолютно кликушествующие фанатки, которые бегали и кричали, он ни в чем вообще невиновен, его там не было никогда. И это тоже есть, понимаешь. Это всё две стороны одной медали, такого искажения, значит, действительной реальности.
К. Ларина
―
Но градус вот этот общественного… общественных эмоций, он меня просто поражает. Это какой-то…
М. Мишин
―
Ксения…
К. Ларина
―
… нездоровое что-то. Нездоровое.
М. Мишин
―
Ксюша, в атмосфере, которой ты дышишь, мало любви. Нет любви друг к другу, понимаешь. Я имею в виду любви ни к твоим родственникам, ни к твоим просто уж совсем таким… А так в целом. Вот проблема нашего общества, понимаешь. В воздухе мало любви, говорю в самом широком смысле. Не любви в засос там, а просто вот… Как бы это сказать? Я люблю Конфуция, который сказал, – да? – можно ли прожить жизнь, руководствуясь одним словом. Он сказал, можно. Снисходительность. Понимаешь? То есть, ну, не оправдывай, но пойми, ну, скажем так. Понимаешь? Нет, нет, нет. Это… С этим сложно. Это сложная история. Я не социолог, не… не социопсихолог. Не готов. Но не надо ими быть, чтобы понимать, что как бы излишка доброты в атмосфере не наблюдаются.
К. Ларина
―
Кошмар. Это кошмар.
М. Мишин
―
Ксюша, ну, какой кошмар, когда мы с тобой сидим и… и… и всё хорошо? Ну, кошмар, конечно, некоторый есть.
К. Ларина
―
Ты вспомнил свою колонку, который ты написал в «Фейсбуке», я так понимаю, по поводу движения MeToo и феминизма. Так очень… очень мне понравился этот монолог. Хочется, что его кто-нибудь прочитал вслух.
М. Мишин
―
Я… Вот видишь…
К. Ларина
―
Да. И ты там написал: замечательная вещь, которая… за которую тебя феминистки при говорят к смертной казни на костре.
М. Мишин
―
А что я там…
К. Ларина
―
Ты сказал: «Женщина, я домогался вас. И это лучшее, что я делал в своей жизни».
М. Мишин
―
Почему же на костре? По-моему, ну, что может быть лучше, чем… чем… чем страстно желать женщину, пытаться… Я же там написал: запрет есть один – насилие, особенно когда с ее стороны. Вот так не… не насильничай. Всё остальное… насилия быть не должно никакого. Но всё остальное? Ну, а как? Вот на этой хорошей ноте, видимо, надо заканчивать, потому что я к женщинам хорошо отношусь. И, кстати, вот мы… Видишь, как закольцевался разговор по поводу женщин, которые возглавили… ну, или во всяком случае…
К. Ларина
―
Да.
М. Мишин
―
… на виду этого протеста в Белоруссии и так далее, и так далее. Тут сложно оценивать разговор о женщинах, потому что тут очень однозначно, потому что женщины ведь очень изменились… Ну, женщина, я имею в виду, а не… не какую тенденцию. Да? Вдруг они как-то вдруг стали, так сказать, самые ярые и злобные. На самом деле какие-то комментаторы – да? – вдруг появились уже в юбках. И вдруг какие-то такие судьи женские, которые готовы там, значит, ломать через колено и так далее, и так далее, и дадут 100 очков мужикам ещё, понимаешь, форы. Это надо большой другой разговор. И если когда-нибудь, Ксения, мы с тобой…
К. Ларина
―
Это очень… Я согласна. Я… Я… Эта тема меня очень тоже волнует. Я думаю, что на эту тема тоже стоит отдельно поговорить.
М. Мишин
―
… готов, потому что эта тема меня, ну, как бы занимает, потому что это вообще… Женщина, она ведь все-таки первооснова и влияет на общество так сильно безусловно…
К. Ларина
―
Повторяю, поскольку у нас как бы вот последнее слово самое важное, – да? – это книга «4 комедии, приведённые Михаилом Мишиным». Пожалуйста, не забудьте, что она уже есть. И получите её обязательно любыми возможными способами. Легальными. Да? Дорогие друзья, книжка прекрасная. Миша, ещё раз поздравляю тебя…
М. Мишин
―
Спасибо тебе. Ксюшенька, спасибо. Да.
К. Ларина
―
Спасибо. Обнимаю. И до встречи!