Наталья Климова и покушение на Петра Столыпина (часть 2) - Григорий Кан - Цена Революции - 2020-09-06

М. Соколов

Мы остановились, собственно, на аресте Климовой после целой череды терактов, которые она организовывала, в том числе покушения на Петра Столыпина, тогдашнего премьера и министра внутренних дел. Собственно, готовилось и покушение на царя Николая II.

И вот она оказывается в Петропавловской крепости. И тут, я думаю, Григорий, вы продолжите, собственно, рассказ как о каких-то ее нравственных исканиях, так и о том, как шло следствие, как власти пытались найти какой-то общий язык с этой террористкой.

Г. Кан

Казалось бы, следствие и суд — это не его епархия. Но роль Герасимова в Петербурге огромна. Он — доверенное лицо Столыпина. Он вмешивается во всё. И Герасимов сразу идет Климовой на некоторые уступки.

Например, по ее просьбе охранное отделение не высылает ее отцу, больному туберкулезом, извещение о ее аресте. Она хочет поберечь здоровье отца. Только через месяц посылается это письмо, причем это письмо пишет сама Климова. По ее просьбе полицейский чиновник (не Герасимов, другой) выносит это письмо из камеры в Петропавловской крепости, где она находится, без штампа тюремной цензуры. То есть тоже чтобы поберечь отца. Она просит приехать в Петербург ее мачеху. Кстати, ее мачеха одновременно была ее тетей — это была сестра ее умершей матери.

Потом между ней и Герасимовым вообще складываются очень необычные отношения, о чем он не написал в своих мемуарах (это нарушало бы образ такого государственника и служаки), но документы об этом есть. Между ними вроде происходит допрос, но на самом деле долгие беседы о жизни. То есть между ними просто доверительные отношения.

Естественно, они не переходят никакие границы, то есть Герасимов ведет себя с Климовой сдержанно. Естественно, она ему ничего лишнего не рассказывает — это просто беседы о жизни, просто человеческие отношения. Впоследствии она рассказала своему другу, о чем они говорили, свои более поздние выводы. Но это уже когда она во многом изменилась. Вот что она позднее рассказывала.

М. Соколов

Г. Кан

Далее ее взгляды уже, конечно, не 1906 года. Хотя, может быть, и 1906. «Но мы в то же время должны относиться к нашим врагам со всей любовью, вниманием и нежностью, помня, что они люди. Что мы сами не имеем никаких заслуг, ничуть не лучше их и являемся лишь баловнями счастливо сложившихся условий».

Далее фраза, относящаяся к Герасимову: «Так я относилась к тому лицу, которое была главным автором моего приговора к смертной казни». Конечно, он не был автор приговора к смертной казни — он просто ее поймал. Не совсем точно. «И такое мое отношение к нему было тем, что глубже всего поражало его, и что ему труднее всего было пережить. Он сам говорил мне это».

То есть его поразило, что она относилась к нему по-человечески. Соколов, конечно, не стал бы вести с Герасимовым какие-то беседы. Но о чем конкретно они говорили — конечно, можно предположить, но это был явно не разговор сурового полицейского с ненавидимой им государственной преступницей. Это были просто человеческие отношения.

Причем это сказалось и потом. Несколько позже Климова обращается в полицию с просьбой вернуть ей часы, которые она оставила на квартире, где она последний раз ночевала. Письмо идет к Герасимову. Он дает распоряжение своим чиновникам найти часы террористки и государственной преступницы Климовой. И его подчиненные действительно находят часы и доставляют их Климовой в тюрьму. Это тоже говорит об их хорошем отношении. И потом, на мой взгляд, роль Герасимова (тут доказательства косвенные) огромна в том, что Климову не казнили.

М. Соколов

Г. Кан

М. Соколов

Г. Кан

Конечно, это тоже играло роль. Всё-таки дочь члена Государственного совета. Тем не менее, сам факт, что ей вынесли не смертный приговор, а пожизненное заключение, очень удивителен. Всё-таки террористка огромного масштаба, второй человек в этой организации. Тем более на суде она вообще вела себя дерзко. На суде 29 января 1907 года она публично оскорбила императора, заявив, что его руки обагрены в крови. Ее удалили из зала суда. Но она уже не боялась смерти и вела себя дерзко.

Еще такой очень важный момент: на суде присутствовал Герасимов. Он почти никогда не присутствовал на суде, а тут присутствовал. Видимо, хотел контролировать ситуацию.

М. Соколов

Г. Кан

Что было? Сперва судьи приняли резолюцию о признании ее виновной и применении смертной казни. А через 1,5 часа помощник командующего войсками Петербургского военного округа утвердил приговор, но заменил Климовой, как и Терентьевой, смертную казнь бессрочной каторгой. То есть 1,5 часа она была под смертным приговором. Это говорит о том, что всё решение принималось заранее.

Очень важно (об этом есть свидетельство): конечно, решение о помиловании такой террористки могло быть принято только императором — конечно, только на этом уровне. Вопрос: кто мог уговорить императора принять такое решение?

Судя по документам, которые остались, это могло быть очень небольшое количество людей. Тем более, террористка такого уровня. Это мог быть Столыпин, это мог быть дворцовый комендант Дедюлин — по сути своей, два наиболее вероятных человека. Столыпин не мог это сделать, потому что к нему ходила мачеха Климовой Ольга Никифорова, просила о пощаде падчерице, и Столыпин ей отказал. Значит, это мог быть фактически только дворцовый комендант Дедюлин.

Дальше мое предположение, но очень немалое, имеющее некоторые косвенные доказательства. С Дедюлиным был очень близок Герасимов. Дедюлин в свое время был петербургским градоначальником. Герасимов был с ним очень дружен. Наиболее вероятно, что Дедюлина попросил Герасимов. Тем более его доброе отношение к Климовой доказывается теми фактами, о которых я говорил — их много.

Какие аргументы мог употребить Герасимов? Естественно, не такой аргумент, что «мне понравилась Климова, она хороший человек». Естественно, такого не могло быть. Аргумент тут напрашивается другой. Мое предположение: причина помилования — то, что Герасимов мог сказать Дедюлину. Даже если это делал не Герасимов, причина слишком явная.

Проходят выборы во 2-ю Государственную Думу (январь-февраль 1907). Правительство крайне заинтересовано в союзе с октябристами. Отец Климовой, помимо того, что он член Госсовета, глава рязанского отделения «Союза 17-го октября». И в этот момент злить октябристов казнью Климовой, дочери одного из октябристских провинциальных лидеров — это просто политическое безумие. Правда, Столыпин не был готов на такую гибкость.

Я думаю, что именно этот аргумент убедил помиловать Климову. Ее казнь была политически невыгодна власти в тот момент. Если это Герасимов убеждал Дедюлина, то, конечно, этот аргумент должен был быть решающим. В этом смысле ей сыграла на руку политическая ситуация и то, какое положение занимал ее отец.

М. Соколов

Г. Кан

М. Соколов

Г. Кан

Во-вторых, самое главное: если бы эта тема всплыла, Герасимов тем самым выдал бы собственного агента. Потому что круг знавших о будущем покушении на царя был не очень широкий. Гейде входил в этот круг. Конечно, максималисты стали бы вычислять, кто мог сообщить. То есть Герасимов не стал подставлять собственного ценнейшего агента. Гейде, сыгравший главную роль в разгроме этой организации, был слишком ценным агентом.

М. Соколов

Г. Кан

Дальше умирает отец. Он узнал, что Климову помиловали, но умирает. Для нее это было страшно тяжело, потому что она считала себя виновницей его мучений перед смертью. Он тяжело умирал от туберкулеза.

Она в это время пишет очень пронзительные письма: «Сознавать, что я не увижу папу никогда - его, которому я принесла столько тяжелого — о, как это тяжело! Порой кажется, что еще 2-3 оборванные струны, и уже нельзя будет различить звуков».

Или вот в письме отцу. Там даже такие строки, показывающие, что она еще очень фанатичная: «Среди убитых моих товарищей были люди, которых я сильно и горячо любила. Теперь часто при мысли, что они умерли, что я не увижу их больше, становится так больно, что если бы не любовь к нашему делу, то кажется, жизнь надолго сделалась бы несказанной тяжестью. Как счастлива была бы я, если бы они ожили. И в то же время я знаю, что ни одной секунды не колебалась бы я перед их виселицей, смертью. Я сама отдала бы их жизни, если бы это было нужно для дела».

Отца она очень хочет увидеть, поцеловать его, но не может этого сделать. Отец умирает 10 марта. После этого она ничего не может есть, большей частью лежит. Ей очень тяжело. Она пишет мачехе: «Когда я думаю о папе, мне становится больно не столько от мысли, что он умер, сколько от сознания того, что страшно тяжела была его жизнь за последние два месяца. И я знаю, что причина этому — я. Сознание это для меня мучительно. И мучительно должно быть еще больше потому, что я ни в чем не могу раскаиваться». Это март 1907. Не пройдет и года, как она начнет раскаиваться.

О чем еще она думает в тюрьме? Вот одно очень яркое письмо, прочту отрывок. Она мечтает о побеге. Она чувствует себя в роли амазонки. Собственно, ее и называли русской амазонкой. И вот как она мечтает о побеге. Письмо действительно воина, находящегося в клетке, показывающее гордую, страстную натуру:

«Я чувствую в себе совершенно достаточно сил для борьбы, но не для рабства. Для него у меня нет ни терпения, ни энергии. Я совершенно не хочу обладать этими добродетелями для такой цели. Мирно и тихо сидеть под властью диких презираемых людей я не могу и не хочу. Прямо принципиально не могу. Если бы даже мне было здесь так же хорошо, как в раю, то одно сознание, что я во власти кого-то, для меня невыносимо. Не только десятки, но годы терпения кажутся мне унизительным преступлением против любви к свободе, против каждого дня, жаждущего жизни, энергии, воли и всяческой красоты. Я живу во власти других только потому, что надеюсь скоро избежать ее. Каждый свой день ценю очень и очень дорого».

То есть она мечтает о побеге. Но вплоть до весны 1908 ее держат в Петропавловской крепости, откуда бежать невозможно, и только в апреле 1908 отправляют на каторгу, в каторжную тюрьму.

В Петропавловской крепости она всё время думает, размышляет. Где-то концу 1907 года она приходит к выводу о том, что теракт, взрыв на Аптекарском острове никак невозможно оправдать. Еще в феврале-марте 1907 года ей не в чем раскаиваться, а в декабре 1907 она уже в ужасе от того, в чем она участвовала. И она в камере Петропавловской крепости на рождество 1907 года устраивает над собой военно-окружной суд, можно так сказать, одновременно выступая в роли и подсудимой, и адвоката, и прокурора, и судьи, и фактически палача.

То есть ее несколько более поздний текст — она уже позднее написала подруге эзоповым языком о том, что было в это время — просто напоминает романы Достоевского. Когда я прочитал, даже не поверил, что такое может быть. Вот что она пишет:

«Казалось тогда, что и стены, и тишина, и все люди — и бывшие, и настоящие, и будущее, и Бог, если есть Бог, кричали: «Виновата, и ничем нельзя простить!». Я сама была против себя и презирала себя. Металась и не находила выхода. Мне казалось, что я сойду с ума».

И она приговорила себя к смертной казни. Вот каким способом она решила себя убить за совершенные ею преступления: обмотать шею за одну ножку кровати, а потом протащить тело между двумя ножками наподобие английской буквы S.

М. Соколов

Г. Кан

Во-первых, всё-таки ее раскаяние еще не последовательное. В этом же письме она пишет: «Надо победить, выбраться, понять. Я права, потому что я хотела и ничего не жалела, а если так вышло, то это сделала не я». То есть всё-таки пытается снять с себя ответственность, что она не виновата во взрыве дачи Столыпина.

Далее она пишет в этом же письме, объясняя эту историю. Оно написано эзоповым языком, поэтому тут употребляется слово «ошибка», а не «преступление». Вот ее вывод: «По-моему, ничем нельзя искупить ошибок - никакими муками, никакой жертвой. И смертью своей тоже нельзя. Нужна громадная, колоссальная жизнь, полная страсти. Не говорю: искупить. Что значит искупить? Чтобы уравновесить приход расходом».

Вот ее вывод: искупить своей жизнью. То есть позиция всё-таки непоследовательная. Но через 4 года в эмиграции она займет более радикальную позицию по отношению к этому взрыву и напишет о нем как о самой страшной и ужасной минуте ее жизни, которую ничем нельзя оправдать. Это будет через 4 года, а тут ее позиция еще недостаточно последовательна.

В апреле 1908 ее переводят в московскую Новинскую женскую каторжную тюрьму. С помощью голодовки и разных протестов каторжанки (там есть специальная политическая камера) добиваются относительно сносных условий, хотя, тем не менее, их там плохо кормят.

М. Соколов

Г. Кан

М. Соколов

Г. Кан

«Ты можешь вмешаться в самую гущу жизни, дотронуться руками до самого ее сердца, губами - до самых душистых роскошных цветов ее. Мне бы хотелось пойти с тобой сейчас куда-нибудь за город. Ты поклонись от меня восходу и закату, синему небу, струйкам и брызгам воды - они такие легкие, когда падают - и еще шуму леса, еще чашечке самой чистой лилии, и алости лепестков мака, и тонкости стройных зеленых стеблей». Такое романтическое письмо.

То есть она мечтает о побеге. И дальше план побега зарождается одновременно и в тюрьме, и на воле. В тюрьме в начале 1909 года Климова создает целый штаб побега, который она возглавляет. Там 5 человек. A с воли побег организуют 2 человека. Такой Василий Калашников - не родственник знаменитого эсера, о котором я рассказывал. Он жених одной из женщин-каторжанок. Он готовит побег из-за своей невесты Анны Морозовой, которая находится в этой же камере. И его друг, с которым они вместе устраивают побег - Морчадзе.

Василий Калашников и Морчадзе устраивают свой побег, а Климова и ее подруги - из камеры. Они сумели установить связь. Постепенно каторжанки сумели узнать схему тюрьмы. Для этого они под разными предлогами вызывались в контору. Был разработан совместный план побега.

Там была одна сочувствующая надзирательница - такая Тарасова. С ней очень подружилась Климова. Была и другая сочувствующая надзирательница, но та только таскала письма из тюрьмы, а Тарасова была готова помочь. Климова с Тарасовой дружили и потом. Это был не просто такой прагматический союз - у них действительно были очень тесные, близкие отношения.

План был следующий. Он состоял из 5 пунктов.

1) с помощью Тарасовой снять слепки и изготовить дубликаты ключей от камеры, где сидели политические, и от конторы.

2) при участии Тарасовой переправить арестанткам одежду, деньги и прочее необходимое для бегства.

3) в назначенный для побега день под каким-нибудь предлогом угостить других надзирательниц пирожными, начиненными снотворным. То есть Тарасова должна была быть надзирательницей в кабинете политических и угостить пирожными со снотворным.

4) надзирателя, дежурившего по ночам в конторе и имевшего при себе револьвер, надо было напоить водкой со снотворным. Он был большой любитель выпить и был в хороших отношениях с Василием Калашниковым, который посещал свою невесту.

5) Морчадзе, Калашникову и их помощникам дать звуковой сигнал к побегу, найти провожатых для беглянок и подготовить конспиративные квартиры, где они могли бы укрыться.

Всё это было выполнено, все эти пункты были выполнены. Деньги на побег, кстати, дала семья Климовых.

Что еще было очень важно: надзирательницу, которая находится в самой конторе, сначала обмануть, вырядив одну из каторжанок под начальницу тюрьмы, которая по ночам любила посещать тюрьму, а потом напасть на нее, вставить в рот кляп и связать. Девушки проводили друг на друге тренировки по быстрому нападению, связыванию и вставлению кляпа в рот. Один раз во время этих тренировок одну случайно чуть не задушили насмерть - она еле осталась жива. Был такой эпизод.

Потом еще была проблема с одной политической заключенной в камере, которая создавала проблемы для подготовки побега. Это была будущая знаменитая анархистская атаманша Маруся Никифорова. Она была в числе участниц побега, но она отличалась неадекватным поведением. Она вообще была, как сейчас говорят, гермафродит, и отличалась нетрадиционной сексуальной ориентацией. Она влюбилась в Климову и хотела с ней переспать в камере. С трудом удалось уговорить ее этого не делать. У Климовой не было никакого желания - у нее была нормальная сексуальная ориентация. Поведение Никифоровой одно время ставило под угрозу весь побег. Это будущая знаменитая анархистская атаманша. Своей любовью к Климовой она едва не сорвала весь побег.

В общем, всё было готово. Еще очень интересно, что в побеге участвовал Маяковский и его семья.

М. Соколов

Г. Кан

М. Соколов

Г. Кан

Значит, всё было приготовлено. В половине 1-го ночи (это была ночь с 30 июня на 1 июля 1909 года) Василий Калашников, зайдя за церковную ограду напротив тюрьмы, стал громко мяукать. Он овладел этим искусством в совершенстве. Мяуканье означало, что на воле всё в порядке. Арестантки, как было условлено заранее, тоже подали свой знак - 3 раза опустили горящую в камере лампу.

Затем Тарасова открыла дверь камеры, и каторжанки пошли по тюремным коридорам. Затем надо было открыть дверь в контору. Был слепок, дубликат ключа. Вначале контора не открывалась. Тарасова не могла открыть контору. Но ключ взяла в руки другая каторжанка, и дверь в контору открылась.

Затем очень важный момент, о котором я уже говорил: дежурная надзирательница, дежурившая в конторе. Она заснула, потому что Тарасова угостила ее ликером. Но от стука открываемой двери она могла проснуться, и она действительно проснулась. Поэтому, чтобы она не подняла тревогу, одну из каторжанок одели и загримировали под начальницу тюрьмы. Начальница тюрьмы имела склонность по ночам иногда приходить в тюрьму проверять, как и что. Поэтому эта надзирательница не удивилась: вроде входит начальница тюрьмы. Затем на нее быстро кинулись, схватили за горло, повалили на пол, связали, вставили кляп.

Не прошло и 15 минут с момента начала побега, как беглянки, включив электрический свет в конторе, известили товарищей на улице, что готовы выйти. В ответ Морчадзе и Василий Калашников подали сигнал электрическим фонарем, что надо еще подождать - не был нейтрализован стоящий неподалеку городовой.

Но нейтрализован - это не значит убит. Естественно, его не собирались убивать. Его нейтрализовали следующим образом. К нему с открытой бутылкой вина в руках торопливо направился Василий Калашников, предварительно рассыпав на мостовой золотые и серебряные монеты. Разыгрывая пьяного, он попросил городового помочь собрать деньги, сказав, что половину городовой (его фамилия была Галкин) может забрать себе. Городовой с жадностью бросился поднимать монеты и совать их в карман.

Морчадзе, убедившись, что городовой отвлекся от наблюдения, дал арестанткам знак о безопасном выходе из тюрьмы. В течение нескольких минут все они покинули контору и были встречены своими провожатыми. Вот такая была история.

М. Соколов

Г. Кан

М. Соколов

Г. Кан

Он обеспечил ей, что она могла на поезде, в отдельном вагоне, спокойно поехать на Восток. Это, видимо, сделал Высоцкий. Где-то в Иркутске или в Чите (она очень восхищалась Ангарой, добравшись до Иркутска) она присоединилась к торговому чайному каравану - тоже Высоцкого, конечно, это он ей устроил. Переодевшись в мужской костюм, она на верблюде пересекает пустыню Гоби в составе этого торгового каравана.

Потом пересекает монгольские степи, осенью 1909 года путешествует по Китаю, потом по Японии. То есть всё это длится 5 месяцев - путешествие по Китаю и Японии. В начале 1910 года в Токио садится на пароход, который везет ее во Францию.

То есть вот такая была любознательность, такая выносливость, такое желание увидеть новое. Видимо, и успокоить нервы. Может быть, ей нравилась Япония как таковая, потому что ее восприятие мира - такой трагический гедонизм, ощущение хрупкости и быстротечности жизни - очень характерен и для японского восприятия жизни.

И вот ее восприятие мира и жизни вскоре после побега, очень яркое - тоже такой трагический гедонизм, я бы сказал, экзистенциальный - в одном из писем. Такая ярко выраженная Климова: «На всё смотрю я с глубочайшей внимательностью, нежностью и постоянной тайной радостью. Я немного похожу на 20-летнего мальчика, который впервые едет путешествовать. Вот уйдет и это, и это, и это. Скорее же, надо напиться до дна, разглядеть до последнего лепестка, налюбить, нажалеть досыта. Ведь еще немного, и меня не будет. И это близко». Вот такое экзистенциальное восприятие мира.

В Париже ее встречают как героиню. Она некоторое время отдыхает. Она пишет: «Валяюсь в траве, жарюсь на солнце, ем землянику. Такое ощущение, что вижу это всё в первый раз».

Потом она решает вновь заняться террором, но уже не таким, не с такими жестокостями. Она решает вступить в партию эсеров - уже не максималистов. Хочет связаться с боевой организацией, которой руководит Савинков. Но перед этим ее привлекают к делу Гейде. Вот что любопытно.

М. Соколов

Г. Кан

Он пишет письмо своему полицейскому начальнику, сменившему Герасимова на посту начальника Петербургского охранного отделения - полковнику фон Коттену в мае 1910. А следствие против Гейде вел великий охотник за провокаторами Бурцев. И вот Гейде пишет фон Коттену: «Вчера видел Климову. Мы решили, что она выберет комиссию исключительно из максималистов, а Бурцев сообщит имеющиеся у него материалы. Сегодня буду видеться с Климовой опять. Судя по тому, как она ко мне относится, могу заключить, что дело мое не из пропащих, и я надеюсь на благоприятный исход».

Климова не любила Гейде, но не считала его агентом. И действительно, Бурцев передал расследование о Гейде самим максималистам. Видимо, Гейде этого и хотел. Но, тем не менее, подозрение осталось. Через какое-то время Гейде, поняв, что и максималисты поймут, что он агент, скрылся из Парижа, тем самым подтвердив подозрения в свой адрес. Дальнейшая его судьба неизвестна. После этого и Климова поняла, кто ее выдал. Хотя в Париже она встречалась с Гейде, и у них даже были неплохие контакты. Но насколько он был бессовестный и циничный агент - пошел к ней за поддержкой.

М. Соколов

Г. Кан

Один из членов боевой организации пишет впечатление от Климовой: «Она пришла к нам радостная, смеющаяся, и внесла в нашу группу значительное оживление. Являлась цветущей, здоровой, сильной женщиной. Она принимала все и всякие радости бытия, потому что принимала жизнь в целом, со всеми ее горестями и радостями, органически между собой связанными, неотделимыми друг от друга. Это было не философское воззрение, а непосредственное ощущение богато одаренной, сильной натуры. И на подвиг, и на жертву она смотрела как на самые большие, самые желанные радости бытия».

Тут следует сказать, почему Савинков очень хотел, чтобы Климова вступила в боевую организацию. Не только потому, что она крупный боевик с большим прошлым. У него были проблемы с этой послеазефовской организацией. Дело в том, что всё, что эта организация собиралась сделать, проваливалось.

Савинков заподозрил, что в составе организации есть полицейский агент. Уже даже был конкретный человек, которого он заподозрил — такой крестьянин Кирюхин, бывший матрос. Подозрение на него пало из-за непроясненности отдельных моментов его биографии и благодаря высказываниям, которые свидетельствовали о хорошем знакомстве с положением дел в охранном отделении. Он решил, что Климова с ее опытом поможет установить, агент Кирюхин или нет. Так и случилось.

Кирюхин сам прокололся. Он был хороший повар. Они все сами готовили себе еду, живя в одном из французских городов, и у всех, кроме Кирюхина, это получалось плохо. Но один раз он вернулся из какой-то поездки не очень трезвым и не мог справиться со своей работой. Климова стала его поддразнивать: «Вы обронили свое мастерство. Из вас ничего не получится».

И тут Кирюхин - вот как прокалывается агент - стал говорить (задели его самолюбие!): «Знаем мы вас!». Климова тоже завелась: «И чего вы знаете? Ну, скажите, что вы знаете». Кирюхин выпалил: «Помните,у вас, максималистов, было совещание в отдельном кабинете ресторана Палкина? Тогда же в общем зале ресторана сидел вице-директор департамента полиции, помните? А после совещания помните, куда вы поехали, и не одна?».

Это была гибель Кирюхина как агента. Дело в том, что этот эпизод, видимо, Климова рассказала Герасимову во время их беседы, а Герасимов рассказал фон Коттену, своему преемнику. Видимо, и интонации были климовские. То есть то, что Кирюхин рассказал Климовой, могло идти только из полицейских источников и конкретно от Герасимова. Это был конец Кирюхина как агента.

Вот реакция Климовой - описывает мемуарист: «От изумления брови Наташи всползают на лоб и глаза пытаются выскочить из орбит. Она отзывает в сторону Савинкова и говорит ему, что всё сказанное Кирюхиным — абсолютная правда: после совещания она действительно поехала в гостиницу на острова с Соколовым».

Через несколько дней Савинков вызвал к себе Кирюхина, наставил на него браунинг и заявил: «Признавайся! Мы понимаем, что ты связан с полицией». Кирюхин не признался, но заявил, что с полицией связана его жена и она действительно получала сведения из охранки. Это была неправда, но он всё-таки не хотел сознаваться. После этого Савинков проявил милосердие и отпустил Кирюхина на все четыре стороны. Он был объявлен провокатором, полицейским агентом.

То есть Кирюхин провалился на болтливости, самолюбии, и действительно рассказал то, что подтверждало его связь с полицией. В результате Климова действительно разоблачила матерого полицейского агента. Но савинковская боевая организация была после этого распущена, потому что ее существование было бессмысленно — о ней все знали. В феврале 1911 года боевая организация была распущена.

М. Соколов

Г. Кан

М. Соколов

Г. Кан

Следует сказать уже кратко о жизни Климовой после 1911 года. У нее был период очень сильного сближения с Савинковым. Они были очень похожие люди, с помешанностью на смерти, авантюрные, гордые, страстные, с экзистенциальными переживаниями. Оба художники по своему складу, оба рефлексирующие люди. Но это, может быть, было и тяжело. То есть они сблизились, но вместе с тем, таким похожим людям было сложно друг с другом. Климовой надо было уделять много внимания. В общем, они были похожие люди.

Одно время они очень тесно общались. Более того, они были неравнодушны друг к другу и как мужчина и женщина. Это вызвало ревность ближайшей подруги Климовой — Евгении Cавинковой. Из-за этого испортились их отношения. И Климова была неравнодушна к Савинкову, и Савинков к ней. Это вызвало ревность Евгении Савинковой, из-за этого испортились отношения Климовой и Савинковой. В конечном счете Савинков тоже решил не рисковать своим браком, и они расстались. Вот как-то не вышло, но так сложилось.

Что было потом, уже штрихпунктирно. Где-то в 1911 году, после раскола боевой организации, у Климовой вновь усиливается рефлексия. Она окончательно раскаивается не в терроре в целом, и даже не в революции (она остается революционеркой), но в своем участии в деле на Аптекарском острове. Называет свое прошлое сплошной и страшной болью. «12 августа 1906 года — это моя самая больная и страшная минута», пишет она в письме своему мужу Столярову.

Она решает уйти в личную жизнь - конечно, интересуясь политикой. Она не имеет права отнимать жизнь — она должна давать жизнь. Она захотела родить ребенка. У нее роман с эмигрантом Иваном Столяровым.

М. Соколов

Г. Кан

От Столярова Климова родила троих детей, троих дочерей. Правда, одна дочь — Татьяна — быстро умерла. Две дочери, Наталья и Екатерина, родившиеся в 1912 и 1913, стали очень знаменитыми.

Екатерина была героиней французского Сопротивления, жила на пенсию от французского правительства. Прожила 96 лет и умерла в 2009 году. Я еще переписывался с ней через посредничество одного человека. Она сообщала мне некоторые сведения о своей матери.

Наталья Столярова, старшая дочь, вообще стала легендарной фигурой — более легендарный, чем ее мать. Во многом продолжила дело матери. Исключительно яркий, обворожительный человек, проживший очень яркую жизнь. Соратник и близкий друг массы писателей, узница Гулага. Она была невестой Бориса Поплавского, другом Шаламова, секретарем Эренбурга, Солженицына, Домбровского. Активная деятельница диссидентского движения. В молодости увлекалась коммунистическими идеями, из-за этого вернулась в Россию, потом попала в Гулаг.

М. Соколов

Г. Кан

Климова, тем не менее, интересовалась политикой. Любопытно, что она занимает очень умеренные позиции. В период Первой мировой войны она ярый оборонец, а в 1917 году занимает очень умеренные позиции. События после Февральской революции ее ужасают — вообще насилие, грабежи усадеб и так далее. В этот момент она не вспомнила, что вообще-то в свое время принадлежала к партии, которая проповедовала этот аграрный террор.

Вообще уже летом 1917 она называет происходящие в России всероссийским кошмаром, ужасается тому, что произошло. Так что даже еще до октября 1917 она была в ужасе от того, что происходит в России. Она очень сильно изменилась: «к врагам надо относиться с нежностью». Очень сильно изменилась.

М. Соколов

Г. Кан

М. Соколов

Г. Кан

Последний год жизни она осознала, что она литератор. Она стала писать рассказы, стихи. Написала рассказ «Повесть о красном цветке» о своей любви к Соколову. Но он не сохранился. Диктовала, умирая. Это было самое дорогое. При всем изменении ее взглядов Соколов по-прежнему был для нее самым дорогим человеком. Писала стихи, писала рассказы. В свидетельстве о смерти написано: «Климова Натали, писательница».

Она умирает 26 октября 1918, молодой - 33 года. Трагически. Похоронена в Париже на кладбище Булонь-Бийанкур. В завершение прочитаю одно ее, на мой взгляд, очень неплохое стихотворение. Называется «Отчего».

Отчего в душе моей

Столько песен и огней,

Столько сказок и теней

Нерассказанных?

Отчего лишь в час ночей,

В час молчанья, в час ничей

Мне светло поет ручей

О неведомом?

Отчего глубин моих

Лишь коснулся жаркий стих?

Вспыхнул искрами, затих

И задумался.

Оттого, что в час зари,

Когда плыли корабли,

Кто-то их пустил ко дну

Страшной былью в глубину.

Оттого на дне морей

Столько мертвых кораблей,

Столько сказок и теней

Неразгаданных.

М. Соколов

Г. Кан

Собственно, она умирает в Париже, когда приехала туда из Ниццы, где жила - безопасной Ницца, где ее обеспечивали на всем готовом. Ей там помогал один человек. Именно потому, что предполагалось, что она сможет вернуться в Россию. Это не вышло, она бы не вернулась. Но там, в Париже, она застала эпидемию испанки.

То есть это не из политических соображений. Она просто хотела жить в России. Если бы она не поехала в Париж, а осталась в Ницце, она бы, конечно, не заболела испанкой. Это была, в общем, такая авантюрная попытка.

М. Соколов

Г. Кан

М. Соколов

Г. Кан

Климова очень ярко это подтверждает. Тем более, что потом она изменилась. Она была гораздо крупнее того направления, к которому принадлежала. И во многом интерес к этому направлению у меня и у многих других, кстати, и связан с ее незаурядной личностью. Среди максималистов она своей яркой личностью отчасти даже одухотворяет это, в общем, достаточно маргинальное течение.

М. Соколов