Партия эсеров в разгар Гражданской войны, 1919-20 - Константин Морозов - Цена Революции - 2017-08-06
М. Соколов
―
В эфире программа «Цена революции», ведет ее Михаил Соколов, наш гость – доктор исторических наук Константин Морозов.
К. Морозов
―
Добрый вечер.
М. Соколов
―
Тема наша: «Третий путь» в гражданской войне». И говорим мы о партии эсеров. Мы остановились на таком рубеже 1918-1919 года, на осени. И вот, собственно, перед осенью был ли шанс у эсеров, которые имели власть и на Волге, и на Урале, как-то переломить ход событий?
К. Морозов
―
Да, я думаю, что такой шанс у них был, и связан он с тем, что ими планировалось наступление на юг через Саратов, соответственно, к Царицыну и на соединение с казаками, и, соответственно, с силами Деникина. Этот план был важен еще и потому, что он давал возможность наступления на Москву не через северные районы, не через Казань и далее на Москву, как это было сделано вопреки этому плану впоследствии, а через Саратовскую губернию, которую называли эсеровской Меккой и, собственно говоря, именно там формировалась в начале ХХ века, там и Тамбове, который граничит с Саратовской губернией, формировалась вот эта эсеровская поддержка в крестьянстве. Собственно говоря, через Саратов и через Тамбов вот это наступление на Москву, оно было более чем реально. Почему возникла такая ситуация, что наступление произошло через север? В этом виноваты три человека – это эсеры Лебедев и Фортунатов, и полковник Степанов, который руководил частями Народной армии, теми частями, которые участвовали в захвате Симбирска. После того, как им удалось захватить Симбирск и большое количество речных судов, они втроем решили наступать на Казань. Они связались с правительством в Самаре, им категорически было в этом отказано, и их полтора дня уговаривали, и они сказали, что да, они соответственно встают на позиции, и частью войск возвращаются в Самару. Полтора дня не выходили на связь, а потом отрапортовали, что захватили Казань – победителей не судят. Это привело фактически к очень серьезным практическим политическим последствиям, потому что Казань, и это уже практически сердце России, это промышленные районы, это рабочие районы, где эсеры поддержки не имели, в отличие от крестьянского Тамбова и Саратова, это близость коммуникаций, и большевики смогли наладить большое количество, соответственно, доставку частей Красной армии, а, кроме того, разрыв, протяженность восточного фронта – а Казань отстоит от Самары достаточно далеко – она увеличилась чуть ли не на тысячу километров. Все это привело к тому, что Народная армия не смогла удерживать этот фронт.
М. Соколов
―
А вообще какие-то были просчеты допущены при создании Народной армии? Там вот была какая-то конфликтность между офицерами и рядовыми, да?
К. Морозов
―
Да. Просчеты эти проистекали из того, что была все-таки нехватка собственного офицерского кадра для создания офицерского корпуса Народной армии. Кроме того, изначально еще при восстании в Самаре в подполье была офицерская организация во главе с полковником Галкиным, который, собственно говоря, и возглавил Народную армию. По своим взглядам он был монархистом, и большую часть офицеров из штаба он таких себе и подобрал.Надо сказать, что они сразу же встали в оппозицию и, с одной стороны, создавали Народную армию на тех же понятных для себя принципах и духе старой армии, что вызывало, конечно, жуткое раздражение и нежелание солдат служить в такой армии. А с другой стороны, они склонялись своими симпатиями к Сибирскому правительству и, соответственно, они фактически проводили, формально подчиняясь всем приказам, они, соответственно, вели вот такую волокиту и фактически это не позволило правительству взять под контроль вот создающуюся армию. Фактически ее отдали в руки вот этого офицерства.
И это имело очень серьезные последствия, потому что части самарского КОМУЧа Народной армии, они были расформированы и влились в колчаковскую армию. И самые две боеспособные каппелевские дивизии в армии Колчака, это Ижевская и Воткинская из уральских рабочих, которые входили в состав Народной армии, которые воевали, кстати говоря, аж до мая 1919 года, то есть, более полугода, в составе Колчака они воевали под красными знаменами.
Но главная причина была в том, что не сумели взять армию под свой контроль формирующийся из-за того, что не решились вводить институт комиссарства, побоялись уподобляться большевикам, и в этом был просчет, потому что получилось, что была надежда на то, что комиссары хотя бы сумеют распропагандировать соответственно народоармейцев, с одной стороны, а с другой стороны, проводить линию и политику соответственно правительства и больше понимая, что происходит в реальности в армии и влияние штаба на него.
М. Соколов
―
А если говорить, вот подвести итог деятельности КОМУЧа, этого Самарского правительства, в чем все-таки его значение? Он же передал власть в конце концов на Уфимском совещании Общероссийскому правительству, которое в свою очередь было уже свергнуто сторонниками Колчака, так называемый Омский переворот.
К. Морозов
―
Его значение в том, что на деле, на практике попытались продолжить борьбу за путь февраля, за идеи и ценности Февральской революции, за политические свободы, демократию, парламентаризм. То есть, это восстановление пространства, территории, как тогда говорили, территории Учредительного собрания. Собственно, КОМУЧ – это не что иное, как Комитет членов Учредительного собрания, который, соответственно, и должен был передать власть самому Учредительному собранию, когда удастся его правильно собрать из всех депутатов собравшихся.
М. Соколов
―
Уже договорились не из всех собирать, я так помню, на Уфимском совещании, какой-то кворум там, и постепенно оно бы приступило к парламентской деятельности.
К. Морозов
―
За исключением, понятно, что тех, кто разгонял Учредительное собрание. Согласитесь, было бы странно предлагать вводить снова в Учредительное собрание тех, кто своими руками 5 января расстрелял демонстрацию в его защиту в Москве и Петрограде, с одной стороны, а с другой стороны, просто разогнал Учредительное собрание. Кроме большевиков и левых эсеров, конечно.
М. Соколов
―
А на ваш взгляд, черновская группа, которая выступала против правительства Директории, вот этого всероссийского Авксентьева, не спровоцировала ли она своими прокламациями, политической критикой, собственно, Омский переворот, дала повод для него колчаковцам?
К. Морозов
―
Вот сам Авксентьев в своем письме от 31 октября 1919 года, он их прямо в этом и обвиняет, он обвиняет Чернова и центристов, левоцентристов, что, собственно говоря, они своим письмом вот этим знаменитым, что партия должна быть готова отразить угрозу справа, должна вооружаться, чтобы помешать перевороту правых сил, в том числе сибирских сил, что они, собственно, и спровоцировали этим Колчака. Хотя он тут же оговаривается, что, может быть, он и преувеличивает, и что Колчак и его окружение, и подпольные силы справа, которые вели закулисную некую игру и манипулировали Колчаком, по мнению, скажем, многих наблюдателей того времени, которые были крайне правыми, что эти силы так или иначе все равно бы взяли власть, что во многом их спровоцировало даже не столько поведение Чернова – и Авксентьев об этом говорит – сколько ослабление КОМУЧа после падения, вообще ослабление Директории, куда КОМУЧ, собственно говоря, и вошел, самораспустившись. Ослабление после падения Самары и Уфы.То есть, правые в Сибири просто стали сомневаться, а стоило ли им вообще идти на уступки и заключать вот это соглашение о единой власти, когда можно соответственно получить эту всю власть целиком в свои руки. То есть, тоже вообще очень сложный неоднозначный вопрос, потому что, кто больше виноват из эсеров – центристы и левые во главе с Черновым или, соответственно, правые во главе с Авксентьевым и Аргуновым, потому что, с одной стороны, центристы справедливо говорили, что ставка на коалицию, ставка на союз с кадетами, с генералитетом, с правыми, все кто правее социалистов, он плохо кончился в 1917 году и привел к победе большевиков в октябре 1917 года, не дав возможности эсерам выполнить свои обещания, а в 1918 году он привел большевиков справа, так называемых, то есть, Колчака и всю эту братию.
И с этой точки зрения можно с ними согласиться. Тут очень интересная вещь, что, с одной стороны, так иногда бывает в истории, что тот путь, та тактика, которая, вроде бы, представляется разумной и теоретически оправданной – скажем, что говорил Авксентьев? Он справедливо говорил, что впереди развитие по капиталистическому пути, по крайней мере, преимущественно по капиталистическому пути. Что нужен здоровый капитализм, и нужно сотрудничество со всеми здоровыми буржуазными силами и в том числе либеральными силами, нужна коалиция, нужны совместные действия.
Но на практике ему справедливо показывали, что, а где он нашел честную буржуазию, где он нашел честные правые партии, которые будут выполнять взятые на себя обязательства и будут защищать демократию, а не предадут его и не продадут, как, собственно говоря, и произошло. И с этой точки зрения вроде бы концептуально все безукоризненно, а на практике два провала – в 1917 году и в 1918 году.
М. Соколов
―
А как возникла позиция 1919 года у эсеров – отказа от вооруженной борьбы с советской властью? Это было сделано ради легализации партии на большевистской территории?
К. Морозов
―
Да нет, конечно, никто всерьез легализацию не ожидал и не верил, даже когда большевики неожиданно объявили об этом, использовав то, что группа Вольского, будущая группа «Народ» пошла на переговоры с Уфимской Директорией.
М. Соколов
―
Вольский – это руководитель КОМУЧа.
К. Морозов
―
Да это руководитель КОМУЧа, а потом один из руководителей группы «Народ», которая в конце 1918 – в начале 1919 года в Уфе проводит переговоры с большевиками о том, что они готовы прекратить борьбу с большевиками и обратить острие своей борьбы против Колчака и вообще против белого движения. Он дал больше обещаний, чем могли поддержать товарищи по партии, члены ЦК, соответственно, последовало опровержение, но большевики в феврале легализуют эсеровскую партию, но легализация продержалась – Чернов говорит о двух неделях, большевики вроде бы говорят о месяце. Эсеры начинают в Москве издавать свою газету «Дело народа», она пользуется бешеной популярностью, авторитет эсеров растет на глазах, и буквально через две недели эту газету большевики запрещают и, собственно говоря, легализацию эту сворачивают, и понятно, что они увидели, что это просто чревато тем, что растет партия…
М. Соколов
―
То есть, конкуренции не хотели?
К. Морозов
―
Безусловно, они не хотели конкуренции. Честной конкуренции они боялись и в 1917 году, скажем, уже после победы на выборах в земские и в городские органы самоуправления в августе 1917 года большевики стали понимать, при победе эсеров на этих выборах, они стали понимать, что в Учредительном собрании им ничего не светит. И после победы эсеров в Учредительное собрание большевики раз и навсегда зареклись честно конкурировать.Тут более того, они не только не хотели конкурировать там на пространстве, скажем, того же земства, или самоуправления, или на выборах в Учредительное собрание, они не захотели конкурировать даже на выборах в советы, вот чуть позже, когда Деникин наступает на Москву, эсеровский ЦК предлагает такой компромисс большевикам, что те делают перевыборы в советы на основе честной конкуренции, агитации без арестов, допускают эсеров к этим выборам и все социалистические и прочие партии, которые пожелают в них участвовать, и, соответственно, эсеры прекращают борьбу с большевиками, борются с Деникиным, но при этом все свои споры между большевиками и эсерами эсеры оставляют на суд народа, на суд советов. То есть, честная конкуренция в рамках советской системы. Большевики даже не ответили на это предложение, потому что совершенно очевидно, они не хотели, они боялись честной конкуренции.
Забегая вперед, скажу, что в Кронштадте получилась ровно такая же история, когда эсеры попытались обвинить в причастности к Кронштадтскому мятежу, как его большевики называли, то на эсеровском процессе 1922 года тот же Гоц справедливо сказал, что вообще-то ни одна эсеровская организация к нему непричастна, к этому восстанию, эсеров в Кронштадте не было совсем, а была там рабочая оппозиция в коммунистической партии.
М. Соколов
―
А какова была судьба группы «Народ», то, что называлось меньшинством Партии социалистов-революционеров?
К. Морозов
―
Судьба группы «Народ» была довольно печальной. Возникновение группы «Народ» стало возможно как раз из-за колчаковского переворота и ликвидации сложившейся коалиции, фактически сложившейся, антибольшевистского фронта…
М. Соколов
―
Ну фактически репрессии начались против эсеров.
К. Морозов
―
Да, начались репрессии, было расстреляно и спущено под лед Иртыша и подвергнуто жестоким пыткам 14 членов Учредительного собрания эсеров. Надо сказать, что за ними в тюрьму должны были приехать, за этой большой группой, двумя грузовиками, а пришел по техническим причинам только один грузовик, который увез этих 14 человек, а оставшиеся, соответственно, выжили.Начались репрессии, фактически был такой преподан предметный урок жестокости со стороны право-монархических и правых сил, которые, часть из них искренне считала, что эсеры, как их называли еще, «розовые большевики», они значительно хуже, чем большевики, потому что большевики им были более понятны, потому что действовали авторитарными методами, по стилю своих действий они были им, как это ни странно покажется, ближе и понятнее, чем демократы, чем люди, которые искренне хотели демократии, политических свобод, Учредительное собрание.
М. Соколов
―
А что вот эти советские эсеры, «Народ», меньшинство, они получили возможность легально действовать в советской России?
К. Морозов
―
Они получили возможность действовать легально в советской России, у них была возможность создания организаций, ячеек группы Народ – сначала группы «Народ», а затем и МПСР. Членов их организации, а потом и партии, хотя, в общем-то, скорее все-таки фракции в составе единой партии, хотя, в общем, они были выведены из состава, они были исключены из состава Партии социалистов-революционеров за уже конкретные организационные действия по созданию собственной организации. Их членов стали отпускать из тюрем под соответствующую подписку, что они являются членами группы «Народ». Эта партия, соответственно, участвовала, если мне память не изменяет, и в советах.Хотя, надо сказать, что власти вели двойную такую игру, как и меньшевиков, которые тоже были советская партия, легальная партия аж до 1922 года, они все равно арестовывали, они все равно многих из них – не поголовно, но многих из них – активных членов они арестовывали, держали в тюрьмах и мешали, в общем, пропаганде своих идей.
Судьба этой группы такова. Часть членов этой группы, она перешла затем в большевистскую партию, и они стали, масса из них при этом повела себя ренегатски и предательски, как это можно сказать о знаменитом Семенове и Коноплевой, которые позже заявили в 1921-1922 году о том, что руководили группой, покушавшейся на лидеров большевиков, так же ренегатски вел себя Дашевский, Свентицкий, еще целый ряд деятелей. Другие же вроде Вольского, Ракитникова и многих других пошли в лагеря и в тюрьмы, точнее, в политизоляторы и в ссылки, и позже они все были репрессированы. Ну Ракитников в ссылку не отправился, но, собственно, тоже занимал позицию достаточно отстраненную. У них разные судьбы, у этой части.
М. Соколов
―
Мы продолжим наш разговор с доктором исторических наук Константином Морозовым после недолгих объявлений на волнах «Эха Москвы».РЕКЛАМА
М. Соколов
―
В эфире программа «Цена революции», ведет ее Михаил Соколов. Константин Морозов, доктор исторических наук, у нас в студии, продолжаем разговор о «Третьем пути» и партии эсеров.Ну вот, 1919 год, собственно, были приняты, я так понимаю, решения фактически о поддержке советской власти, чтобы бороться с Деникиным и Колчаком. А что, собственно, делали эсеры для этой борьбы?
К. Морозов
―
Это не совсем так. Решение о поддержке советской власти – с такой формулировкой могли согласиться только группа «Народ», и в будущем меньшинство ПСР, МПСР так называемое. Вот у них действительно начинается эволюция влево, и они говорят о том, что большевики значительно более приемлемы для сохранения завоеваний февраля, завоеваний демократии, политических свобод, для завоевания социализма, для интересов рабочего класса, потому что при всех своих недостатках большевики все-таки социалисты, все-таки это рабочая власть. И, соответственно, они даже склоняются к тому, что говорили и левые эсеры, и другие левонародники, они отказываются от идеи Учредительного собрания как такового и от единой демократии прав для всех слоев и классов общества и говорят о трудовластии, они соглашаются с необходимостью ограничивать политические права, скажем, для той же буржуазии и других категорий, как они говорят, эксплуататорского населения.
М. Соколов
―
Ну а Виктор Чернов и его сторонники?
К. Морозов
―
А Виктор Чернов и его сторонники, все центристы и левоцентристы, говорят о том, что есть, как справедливо сказал, правда, не сторонник Чернова, а человек, находящийся на правом фланге, Аргунов, что есть антибольшевики слева и антибольшевики справа, то есть, большевизм справа, большевизм слева. Большевизм справа – это белогвардейцы и колчаковцы, которые ничем не лучше, чем сами большевики, они такие же противники и враги демократии, политических свобод, и они несут авторитаризм, и с этой точки зрения, собственно, и формируется вот эта концепция третьей силы, когда партия эсеров должна одновременно бороться и с большевиками, и с белым движением.
М. Соколов
―
Это уже лето 1919 года?
К. Морозов
―
Да. Но эта идея формируется уже в феврале 1919 года. Но, строго говоря, она формируется, ее впервые высказывает Евгения Ратнер еще в ноябре-декабре 1917 года на 4-м съезде партии эсеров. Вот эта концепция третьей силы, когда мы должны, как она говорит, противостоять и большевикам, их авторитаризму, и авантюризму, и, соответственно, белой реакции, которая пытается воскресить старое и бороться за ценности демократии и завоевания революции и интересы рабочего класса, крестьянства, вот она была сформулирована раньше, и, собственно, от нее отступили, когда на 8-м совете партии в мае 1918 года, соответственно, в коалиции в связи с формирующемся белым движением, скажем так, с белым движением – это сильно сказано, можно говорить о том, что как бы курс на коалицию, на совместный антибольшевистский фронт против большевиков, на вооруженную борьбу вот этот курс был, это был уже курс вправо, это был курс отступления от решений собственного 4-го съезда партии.
М. Соколов
―
А вот правое крыло, там, Авксентьев и другие, они согласились с этими решениями, которые были приняты в России? Они-то были, насколько я понимаю, в эмиграции в это время?
К. Морозов
―
Они были в эмиграции, Авксентьев, Зензинов, еще целый ряд эсеров, они были депортированы из Сибири через Маньчжурию, сначала в Маньчжурию, затем они через Америку добрались в Европу, и там во Франции и осели. Они были категорически не согласны с решениями совета партии. Этот совет партии, решения, Вишняк называл не партийными и не эсеровскими, а советскими. Они говорили, что, мы не можем не только с Вольским согласиться, но и со всем советом партии, что они от нас бесконечно далеки, мы со всеми этими людьми имеем хорошие личные отношения, но политически мы разошлись современно.
М. Соколов
―
Из партии они не вышли, и не исключались?
К. Морозов
―
Из партии они не вышли, из партии их позже, в 1920 году ЦК партии эсеров исключает, но это решение не добралось до заграницы. В 1921 году ЦК уже из тюрьмы подтверждает это решение, но заграничная делегация, включая Чернова, пытается этот вопрос всячески затянуть и позже к нему опять уже возвращается в 1922 году, но там уже начинается подготовка к судебным процессам эсеров, и Чернов и другие говорят, что сейчас, когда партия, защищая свой ЦК, сидящий на скамье подсудимых, не время раскалывать партию.А, соответственно, эта позиция Авксентьева и его фракции, она всегда была за то, чтобы оставаться в партии, потому что они понимали, что большая часть функционеров партии, большая часть членов партии, они центристы и левоцентристы, они оказываются моментально небольшой группкой, небольшой фракцией, поэтому они никогда не делали как бы ставку о выходе из партии. Их считали такими политиканами. Вот я читал переписку сидевших эсеров, тюремную переписку по запискам осени 1922 года, там есть очень интересная характеристика того же Авксентьева, Фондаминского, когда они говорят, что это политиканы, а никакие они не социалисты, никакие они не революционеры, они хотят заседать в парламенте, они хотят договариваться с кадетами, и вместо того, чтобы ехать в Россию и пропагандировать свои взгляды и бороться с большевиками, они, соответственно, создают всякие дутые коалиции…
М. Соколов
―
Отсиживаются в Париже.
К. Морозов
―
С одной стороны. А с другой стороны, от имени партии говорят то, на что значительная часть партии не согласна.
М. Соколов
―
Хорошо. А вот что делали эсеры в Сибири? Там была, в общем, достаточно автономная организация. Были ли они, так сказать, главными организаторами восстаний против Колчака, скажем, в Красноярске, Иркутске, которые обрушили режим Колчака?
К. Морозов
―
Ну да. Эсеры становятся фактически главной антиколчаковской силой, они пользуются и пользовались всегда в Сибири поддержкой среди кооператоров, среди крестьянства. Ну и, собственно говоря, начинается, собственно, само создание правительства Политцентра, оно было на объединении земских деятелей. То есть, тут можно вспомнить реплику Крыленко уже на процессе эсеров 1922 года, что эсеры гнездятся в кооперации и в учительской среде, там, где народные учителя и кооперация, там всегда обязательно есть эсеры. Это точно так же земские деятели.
М. Соколов
―
То есть, они организовали там солдатские восстания и нанесли удар в спину режиму Колчака, обрушили его, а власть удержать не смогли?
К. Морозов
―
Колчак фактически потерпел полное фиаско, он пользовался, мягко выражаясь, нелюбовью значительной части населения, в том числе и крестьянства, нарастает партизанское движение, ту политику, достаточно правую, которую он проводил и те методы, которые он использовал, заставили его ненавидеть. Надо сказать, что в Сибири, насколько я знаю, отношение к Колчаку резко отрицательное, оно держалось все десятилетия…
М. Соколов
―
Советская власть постаралась.
К. Морозов
―
Но и после советской власти эти настроения, они остались…
М. Соколов
―
Но не везде.
К. Морозов
―
В значительной степени соответственно вот самой этой политикой. Эсеры поднимают восстание в Иркутске, поднимают в Красноярске, в других городах, создается Политцентр совместно с большевиками, во главе его становится видный эсер Флориан Флорианович Федорович, формируется из восставших частей народно-революционная армия, которая составляла потом как бы в пик своего расцвета 11,5 тысяч человек. Но это было ощутимо меньше, чем в Красной армии, которая подошла к Иркутску. Начинаются переговоры с Революционным военным советом, и на определенных условиях им передается власть.
М. Соколов
―
Большевикам в смысле.
К. Морозов
―
Большевикам, да.
М. Соколов
―
Конечно, они все эти условия не выполнили, тут же начали сажать эсеров. Что доказывает, что никакой третьей силы быть не могло. Или эсеры вели безответственную политику, конкретные, там, Колосов и другие, Федорович, которого вы назвали.
К. Морозов
―
Ну, вывод слишком категоричный, и вывод, я бы сказал, он одновременно о том, что никакой третьей силы в гражданской войне быть не может…
М. Соколов
―
Ну она может временно возникнуть и исчезнуть.
К. Морозов
―
Его поддерживали, конечно же, и большевики, и белые, которые говорили, что есть только две силы, и для большевиков в большевистской историографии это и стало главным, и для большевистской пропаганды того времени, что они только и есть главная единственная альтернатива белому движению.Здесь это не так. На мой взгляд, это неправильно, это не так. Другое дело, что реальная сила, реальная перспектива на то, чтобы играть серьезную роль в событиях вот у этой самой демократической третьей силы, она была в 1917 году, в конце 1917 года вот коридор возможностей для сохранения демократии был как раз в удержании власти и развитии по пути Учредительного собрания, вот, собственно говоря, в сентябре – в октябре 1917 года. Потом какой-то шанс был весной и летом 1918 года, но вообще гражданская война, чем она сильнее ожесточается, чем больше разгорается вот эта вакханалия террора со всех сторон, насилия, убийства, тем пространство для действий по пути демократии, оно просто съеживается. К тому же исчезает тот же пролетариат, на который эсеры хотели опираться. Вообще исчезает пространство политического действия.
С этой точки зрения, в вакханалии гражданской войны, конечно, больше шансов имеют побеждать те, кто использует грубое насилие. С этой точки зрения шансы на демократическую альтернативу, они сужались.
М. Соколов
―
Но вот в 1920 году опять ЦК партии эсеров посчитал главными противниками не большевиков, а Польшу – что, возможно, и понятно, но особенно режим Врангеля. Почему? Ведь режим Врангеля проводил довольно серьезные реформы социального плана, и крестьянскую реформу и так далее.
К. Морозов
―
В июне 1920 года в обращении ЦК к народу говорилось о том, что режим Врангеля и панская Польша является олицетворением самой разнузданной реакции и внутренней, и международной реакции, и что, собственно, главная задача – это отстаивание завоеваний революции, и, соответственно, ведение вооруженной борьбы с ними и прекращение недопущения вооруженной борьбы с большевистской властью. Они сделали ставку на ведение агитации против этих двух режимов. Они говорили о необходимости бороться с дезертирством, которое охватило Красную армию, от Красной армии, если я правильно помню цифру, дезертиров скрывалось два миллиона в лесах, бежавших из Красной армии. Они говорили о том, что они объявляют партийную мобилизацию, но не вводят, не отдают ее большевистским властям членов партии, но главный тезис, который был у эсеров в это время – это сохранение завоеваний революции, и они главными врагами видели соответственно панскую Польшу, которая развернула наступление, и, соответственно, режим Врангеля.Вообще это очень сложный неоднозначный вопрос, насколько вот это левое, это явное уклонение влево. Это левоцентристское уклонение. В конечном счете это все закончилось тем, что большевики пользовались вот этими маневрами и отказом от вооруженной борьбы эсеров, но это не мешало их арестовывать, держать в тюрьмах, а потом просто объявить, что они всегда занимались вооруженной борьбой с большевиками, даже тогда, когда формально об этом заявляли. То есть, тут иллюзий питать не надо, эта тактика фактически – может быть, и правы были Авксентьев и Вишняк, которые говорили, что при этой красивости лозунга борьбы против большевиков справа и слева, борьбы против белых и красных на практике все острие повернуто против движения с белыми. Хотя часть эсеров, соответственно, этих взглядов не разделяли.
М. Соколов
―
А вот в каком состоянии оказалась партия в 1921 году, кто ею уже руководил в России? Что, всех переарестовали к этому моменту?
К. Морозов
―
Происходят очень интересные процессы уже к 1919, особенно к 1920 году. Там получается, что к концу уже даже 1919 года в составе эсеровского ЦК практически не осталось старых известных лидеров, их уже стало ощутимо меньше даже после выборов на 4-м съезде партии в ноябре-декабре 1917 года, куда они переизбрали всех правых эсеров и правоцентристов, туда не попали ни Аргунов, ни Брешко-Брешковская, ни Авксентьев, ни Бунаков. Туда включили Зензинова, который по взглядам был близок к Бунакову (Фондаминскому – это псевдоним его), и он соответственно, был близок к Фондаминскому и Авксентьеву. Вишняк писал, что по тактическим соображениям Зензинов как бы держит себя центристом, занимается организационными делами, но симпатизирует, соответственно, группе Авксентьева. И, кстати говоря, Зензинов выходит из ЦК как раз после объявления решения 9-го совета партии вот об этой линии третьей силы.
М. Соколов
―
Но вот можно ли сказать, что партия эсеров готовила Кронштадтское восстание, Тамбовское восстание, что это дело рук как раз эсеровского подполья?
К. Морозов
―
Нет, это сказать нельзя, потому что их, конечно, в этом обвинили на судебном процессе эсеров 1922 года, собственно, все обвинение, оно строилось на радиотелеграмме Виктора Чернова, который обращался к восставшим морякам как бывший председатель Учредительного собрания.
М. Соколов
―
Из Эстонии, по-моему?
К. Морозов
―
Да. Из Ревеля. И с этой точки зрения это, конечно, приписали, так как он одновременно как бы и лицо партии, один из ее лидеров, соответственно, приписали всей партии. Хотя справедливо подсудимые говорили, что ни одной эсеровской организации в Кронштадте не было, что, ну, собственно, я уже об этом и говорил.
М. Соколов
―
А Тамбов?
К. Морозов
―
Но я просто хочу закончить. Петроградские эсеры заняли позицию, что власти должны договорить о каком-то компромиссе с восставшими и допустить выборы, соответственно, переизбрания в советы. То есть, не подавлять их силой, а фактически выполнить свою Конституцию. Тут как раз фокус и заключается в том, что в лозунгах восставших не было ничего, что бы противоречило советской Конституции, и многопартийные выборы и, соответственно, свободные выборы, демократические выборы, это вполне в нее укладывалось, это как раз, собственно, и развивали рабочую оппозицию, которая вызрела внутри большевистской партии.Но большевики сделали ставку, они боялись этого. У них даже не нашлось достаточно частей в Красной армии, которые они могли бросить на подавление Кронштадтского восстания, потому что эти взгляды были очень симпатичны значительной части красноармейцев и крестьянства, даже части советских работников левонастроенных. Собственно, они из левонастроенной коммунистической среды, вот эти взгляды, они и проистекали. И поэтому они бросили на подавление соответственно различные курсантские части, сформированные из курсантов, и отправили 300 делегатов 10-го съезда партии, которые поехали усиливать вот эти собранные с бору по сосенке части для подавления Кронштадтского восстания.
М. Соколов
―
У нас времени, к сожалению, остается очень мало, и я думаю, что о событиях 1921 года надо будет поговорить отдельно. Вот все-таки уже чтобы нам завершить разговор, вот вопрос как бы к финалу гражданской войны. Вот могла ли партия эсеров как-то сыграть роль этой серьезной третьей силы и вывести Россию из гражданской войны, создать какой-то более человечный, что ли, режим в той стране, которая, собственно, тогда и существовала?
К. Морозов
―
На мой взгляд вот коридор возможностей, который был, несомненно, максимально широким в 1917 году, собственно, надо понимать, что по этому пути страна уже реально пошла итогами выборов Учредительного собрания, открытием Учредительного собрания, потому что Учредительное собрание – хозяин земли русской. Это было просто заложено в его, можно сказать, устав, это создание всех законов и определение всех тех основных параметров, по которым будет существовать новое государство, собственно, учреждение нового государства, учреждение новой России.И победа эсеров, она, собственно говоря, и означала, что под их большим влиянием и будет формироваться вот эта новая демократическая государственность. И с этой точки зрения Февральская революция, конечно, завершается, обрывается не столько октябрем 1917 года, сколько, собственно, убийством демократии, как это говорил Марк Вишняк, что если Октябрьская революция – это все-таки можно считать ее некой такой импровизацией и авантюрой некоторой, но с большим участием рабочих, то разгон Учредительного собрания – это вполне осмысленное и хладнокровное убийство вот этого дитя русской демократии.
М. Соколов
―
В общем, у эсеров не нашлось, в отличие от немецких социал-демократов, своего генерала Шлейхера, там, и вооруженных отрядов, которые могли противостоять большевикам. Вот в этом, видимо, и проблема.
К. Морозов
―
Я думаю, что тут масса проблем, в том числе и потому, что, с одной стороны, была достаточно слабая, то есть, вот те позитивные нарастающие силы демократии, демократического переустройства России, создания демократических институтов, которые мощно пошли в 1917 году, они сменились нисходящей тенденцией, нарастанием агрессии, насилия, злобы и распада всего того… Демократия более сложная система существования, функционирования общества, чем авторитаризм.
М. Соколов
―
Да. Но Ленину и Троцкому, в общем, это и удалось – опереться вот на такие тенденции. Спасибо, я благодарю доктора исторических наук Константина Морозова, с которым мы говорили в программе «Цена революции» о партии эсеров и «Третьем пути» в гражданской войне.